CC BY
54
Л.М. ИВШИН
ТРАДИЦИОННОЕ И ДИАЛЕКТНОЕ В ПАМЯТНИКАХ УДМУРТСКОЙ ПИСЬМЕННОСТИ ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЫ XIX ВЕКА
Ключевые слова: удмуртский язык, письменные памятники, кириллица, орфография, традиция, диалект.
Первые памятники по удмуртскому языку были составлены с помощью латинской графики, но удмуртская письменность в конечном итоге утвердилась на основе кириллицы. Сравнивая лексемы из азбук и Евангелий на удмуртском языке 1847 г. издания со словами, зафиксированными в памятниках письменности XVIII в., можно заметить, что их написание в одних случаях может быть совершенно одинаковым, в других - существенно или несколько различаться.
L M. IVSHIN
TRADITIONAL AND DIALECTOLOGICAL ELEMENTS IN THE MONUMENTS OF WRITTEN UDMURT OF THE FIRST HALF OF XIX CENTURY
The first manuscripts of written Udmurt were written on the bases of Latin letters. The written form of Udmurt was later constructed on the bases of Cyrillic alphabet. Comparing the words represented in these ABC books and Gospels with the words given in the manuscripts of the XVIII century on the bases of Cyrillic alphabet, one can observe both complete similarity and utmost differences in spelling.
0. Как известно, первые памятники удмуртской письменности - списки слов и небольшие словарики - были составлены с помощью латинских букв (материалы Ф.Й. Мессершмидта, Ф.Й. Страленберга, Г.Ф. Миллера, Й.Э. Фишера). Но, несмотря на этот факт, удмуртская письменность в конечном итоге утвердилась на основе кириллицы. Этому главным образом способствовало издание в Санкт-Петербурге в 1775 г. первой грамматики удмуртского языка под названием «Сочинешя принадлежащ1я къ грамматикт вотскаго языка». Т.И. Тепляшина в своей монографии, посвященной изучению памятников удмуртской письменности XVIII в., справедливо назвала это издание «важным событием для истории изучения (выделение наше. - Л.И.) удмуртского языка» [9, с. 121]. Один из современных ведущих языковедов Удмуртской Республики профессор В.К. Кельмаков первую грамматику называет «гражданским паспортом удмуртского языка» [3, с. 12], представившим его научному миру XVIII в. Этот труд действительно заслуживает очень высокой оценки: в нем был впервые представлен удмуртский алфавит, составленный автором или авторами (дело в том, что проблема авторства первой удмуртской грамматики до настоящего времени еще не решена, хотя в 50-90-е годы XX столетия этого вопроса касались многие ученые: И.В. Тараканов [8, с. 229], Т.И. Тепляшина [9, с. 121], В.И. Алатырев [1, с. 6-8], В.М. Вахрушев [2, с. 4-6], К.И. Куликов [4, с. 23] и др.) на основе русской графики, использован богатый лексический материал (около 1400 слов, часть из них в виде словосочетаний, отдельных предложений и традиционных образных идиоматических выражений) и в систематизированной форме охарактеризованы некоторые особенности удмуртского языка. Первая грамматика, в которой были применены буквы русского алфавита и частично орфографические нормы русского языка для записи удмуртских слов, в дальнейшем послужила авторитетным образцом при составлении последующих письменных памятников. Орфография, полученная от русской письменности XVIII в., в дальнейшем совершенствовалась в соответствии с изменениями русского и удмуртского письма.
В 1819-1823 гг. составляются азбуки и переводятся Евангелия на глазов-ское [5] и сарапульское [6] наречия удмуртского языка, которые (переводы Евангелий и азбуки) были изданы в Казани в 1847 г. Сравнивая лексемы из
первых удмуртских азбук и переводов Евангелий со словами, зафиксированными в памятниках письменности XVIII в., составленных кириллической графикой, в том числе в первой удмуртской грамматике, можно заметить, что их написание в одних случаях может быть совершенно одинаковым, в других - несколько или существенно различаться. В первом случае мы имеем дело с традицией, когда составители того или иного памятника используют особенности фиксации ранее опубликованных материалов, в нашем случае, по удмуртскому языку.
1. Традиции ранее опубликованных или рукописных работ по удмуртскому языку при составлении памятников более позднего периода, а именно первой половины XIX в., сохраняются на всех уровнях языка.
1.1. На графическом уровне традиционным остается буквенное обозначение удмуртских аффрикат:
а) сочетание знаков дж применяется для обозначения велярной звонкой аффрикаты [ж]: джитъ [жыт] ‘вечеръ’, джукъ [жук] ‘каша’, джедатысько [жэгатыс'ко] ‘мЪшкаю, медлю’ [7, с. 13, 24, 99]; джужитъ [жужыт] ‘высокш’, джитлань [жытлан] ‘подъ вечеръ’, джутскизъ [жутскиз] ‘поднялась’ [6, с. 30, 63, 651]; джужаны [жужаны] ‘восходить’ джитомэ [жытомэ] ‘вечереетъ’, джуто [жуто] ‘поднимаютъ’ [5, с. 46, 122, 139];
б) буквосочетание дз + ь, йотированная буква или и и графема з + и передают удмуртскую палатальную аффрикату [з\: дзяръ [зар] ‘зоря’, дзязекъ [заз'эк] ‘гусь’, небзисько [н'эбзис'ко] ‘мякну’ [7, с. 14, 27, 104]; заридзь [зариз] ‘море’, улзиса султизъ [улзыса султиз] ‘воскресъ’ [6, с. 32, 379]; дзюрызы [зуризы] ‘роптали’, дзирдамъ [зырдам] ‘накалился’[5, с. 438, 453];
в) графема ц + и или йотированная буква применяется для обозначения глухой палатальной аффрикаты ч: цилекъянъ [чил'экйан] ‘молн1я’, ципэй [чипэй] ‘щука’ [7, с. 13, 35]; церекъянъ [чэрэкйан] ‘вопль великш’, цябей [чабэй] ‘пшеница’ [5, с. 24, 284]; вицякъ [вичак] ‘всяш’, цидазы [чидазы] ‘терпели’ [6, с. 426, 497];
г) буквой ч систематически передана глухая велярная аффриката [Щ: чукъ [чук] ‘утро’, кочо [кочо] ‘сорока’, чана [чана] ‘галка’ [7, с. 14, 27]; чогыса кушты [чогыса кушты] ‘отстки’, сочеикъ [сочэ ик] ‘такой же’ [6, с. 41, 45]; чук-на [чукна] ‘утромъ’, кече [кочэ] ‘какой’ [5, с. 487, 509].
Как и в памятниках письменности XVIII в., буквами э и е, обозначается удмуртский специфический гласный среднего подъема среднего ряда [о]: бер-донъ [бордон] ‘плачъ’, тэрэ [торэ ~ тэрэ] ‘судья’, шедысконъ [шодыс'кон] ‘чувство’ [7, с. 15, 17, 20]; седмамъ [с'одмам ~ с'эдмам] ‘очерненный’, вэсясь-кыны [вос'ас'кыны ~ вэс'ас'кыны] ‘молиться’, шедскыса [шодскыса] ‘почувст-вовавъ’ [6, с. 38, 265, 332]; селыкъсэсъ [с'олыксэс ~ с'элыксэс] ‘грЪхъ свой’, вэяны [войаны ~ вэйаны] ‘помазать’, вэдскызъ [волдскыз ~ вэлдскыз] ‘распространился’ [5, с. 407, 382, 503].
Не претерпело изменения обозначение буквы ё (в памятниках - буквосо-чение ш) после разделительного мягкого или твердого знаков, палатальных согласных и гласных: телыостылы [тэльйостылы] ‘вашимъ лтсамъ’, цюмолЬ [чумоло] ‘копна’, ваобыжъ [вайобыж] ‘ласточка’, муръо [мурйо] ‘труба’ [7, с. 12, 21, 27]; кылдысинъ-осъ-лы [кылдыс’инйослы] ‘ангеламъ’, дышетскисыосълы [дышэтскисйослы] ‘ученикамъ’, сотозы [с 'отозы] ‘отдадутъ’, [5, с. 32, 78, 103]; кылдысиныосъ [кылдысин йос] ‘ангелы’, урамъ-Осынъ [урамйосын] ‘на улицахъ’, папа-ослы [папайослы] ‘птицамъ’ [6, с. 31, 45, 112] и др.
1 Примеры даются по общей нумерации книги, обозначенной внизу страницы (см. 5 и 6).
1.2. На орфографическом уровне традиционно:
а) написание и:
- после согласного ж или ш (по правилам русской орфографии, в современном удмуртском литературном языке - ы): выжи [выжы] ‘порода, корень’; джужитъ [жужыт] ‘вьісокій’; мыжикъ [мыжык] ‘кулакъ’ [7, с. 35, 48, 140]; вы-жиазы [выжыйазы ~ выжийазы ~ выжыазы] ‘при корнт’, кужимъ [кужим] ‘сила’, ширпы-эзъ [шырпыэз] ‘спицу’ [6, с. 27, 36, 53]; селыко выжи [с'олыко выжы] ‘родъ лукавый’, пужимъ [пужым] ‘сосна’, ишикъ инт1инъ [ышык интийын] ‘въ уединеніи’ [5, с. 103, 397, 472];
- после палатальных согласных перед фонемой [ы]: цини [чин’ы] ‘па-лецъ’, бадзимъ дукъя [баззым дукъя] ‘тетеревъ’, кузимъ [куз'ым] ‘подарокъ’ [7, с. 19, 27, 98]; азинъ [аз'ын] ‘передъ’, сизимъ [с'из'ым] ‘семь’, утины [ут'ыны] ‘беречь’ [6, с. 274, 286, 288]; сизилъ [сиз'ыл] ‘осень’, кони [кон'ы] ‘бЪлка’, чуни [чун'ы] ‘жеребенокъ’ [5, с. 11, 12, 96];
б) употребление ъ после твердых согласных в конце слова, а также в середине слова - перед падежным окончанием и другими морфемами, даже между компонентами сложных слов: вузъкаронъ [вузкарон] ‘продажа, торгъ’, уарълэнъ кышно [уарлэн кышно] ‘служанка’ [7, с. 15, 16]; кылызъ [кылиз] ‘(он) услышал’, куремъ-зэ [курэмзэ] ‘(его) прошеніе’, животъ-лулъ [животлул] ‘тварь’ [6, с. 118, 119, 263]; асладъ [аслад] ‘твой’, эрикъ-эдъ [эрикэд] ‘воля (твоя)’ [5, с. 48, 49] и др.
1.3. На уровне фонетики в памятниках первой половины XIX в. не претерпело изменения обозначение билабиального анлаутного согласного [у перед гласной [а] при помощи буквосочетания ув: увалиськисько [уал'ис'кис'ко] ‘стелю’, ува-тысько [уатыс'ко] ‘храню’ [7, с. 103, 104]; увань [уан] ‘есть, суть’, уваськытыз уас'кытыз] ‘снялъ’, уватонъ [уатон] ‘погребеніе’, [6, с. 283, 360, 362]; увазны-рысь [уаз'нырыс] ‘въ началт’, Моисей увакытъ [моис'эй уакыт] ‘около временъ Моисея’, увачкала-тырысь [уахала тырыс] ‘издревле’ [5, с. 402, 430, 447].
1.4. На морфологическом уровне традиционно написание:
а) показателя настоящего времени 1-го и 2-го лица единственного и множественного числа в глаголах I спряжения с ы-й огласовкой (-ыс'к-): пык-тысько [пыктыс'ко] ‘пухну’, сюдысько [с'удыс'ко] ‘кормлю’, дышетысько [дышэтыс'ко] ‘(я) учу’ [7, с. 104, 105, 107]; дурысько [дурыс'ко] ‘кую’ [6, с. 261]; удъ тодыськэ [ут тодыс'кэ] ‘не знаете’, курыськомъ [курыс'ком] ‘(мы) про-симъ’ [5, с. 130, 532]. Здесь необходимо отметить, что в переводе Евангелия на сарапульском наречии, особенно в азбуке, очень часто встречаются формы на -ис'к-, что, скорее всего, обусловлено своеобразием данного диалекта;
б) показателя формы винительного падежа множественного числа -ыз (в
современном удмуртском литературном языке: -ыз, -ты): милемызъ
[мил'эмыз] ‘насъ’, тыледызъ [тыл'эдыз] ‘васъ’ [1, с. 41], соосызъ [соосыз] ‘ихъ’, Еврейюсызъ [йэврэййосыз] ‘евреев’, адям'юсызъ [ад'амиосыз] ‘че-ловтковъ’ [6, с. 287, 290, 417]; кылдысинъюсызъ [кылдыс'инйосыз] ‘ангеловъ’, животъюсызъ [животйосыз] ‘всъ твари земныя’, лулъюсызъ [лулйосыз] ‘ду-ховъ’, [5, с. 229, 405, 407].
Таким образом, мы видим, что традиции памятников XVIII в. во многом сохраняются в изданных позднее первых переводах Евангелий на удмуртский язык и азбуках как на глазовском, так и на сарапульском наречиях.
2. Различное написание слов в Евангелиях и азбуках, по сравнению с опубликованными в XVIII в. памятниками, может быть объяснено, на наш взгляд, с одной стороны, привлечением составителей и переводчиков, говоривших на
различных диалектах удмуртского языка и зафиксировавших особенности произношения своего региона, с другой - стремлением авторов сделать Евангелия и азбуки понятными для всех удмуртов, проживающих в разных районах Удмуртии.
2.1. На фонетическом и морфологическом уровне необходимо выделить следующие диалектные особенности, отраженные в переводах Евангелия и азбуках:
а) употребление в первом слоге гласного [ы] (лит. [и]): гынэ [гынэ] ‘только’ [6, с. 16] ~ гинэ [гинэ] ‘тж’ [6, с. 37]; дысь [дыс] ~ дись [дис] ‘одежда’ [5, с. 534, 493], дыськутъ [дыскут] ‘одежда’, одыгъ [одыг] ‘одинъ’ ~ од-игъ [одиг] ‘тж’, сы-зизъ [сыз'из] ‘обЪщалъ’ [6, с. 20, 23, 27, 25]. Однако здесь буквой ы может быть передана фонема [и] (орф. и), стоящая после велярного согласного.
б) употребление [в] после [к] перед гласным [а] или [и] ([ква- / кви-]): квать [кват] ‘шесть’, кванеръ [кванэр] ‘въ бтдности’, квасмэ [квасМэ] ‘засы-хаетъ’[5, с. 402, 461, 465], квара [квара] ‘гласъ’, квиньмэти [квин Мэти] ‘трет1я’, квазинъ [кваз ’ын] ‘въ воздухт’, кватэти [кватэти] ‘шестой’, кванеръ [кванэр] ‘бтдный’ [6, с. 10, 11, 20, 56]. Здесь также следует отметить, что сочетания ква- / кви- могут обозначать дифтонги [куа- /куи-];
в) параллельное употребление инициальных [уа-] и [ва-] (лит. [ва-]) увакыт [уакыт] ‘время’, уватэмъ [уатэм] ‘спрятанный’ [5, с. 430, 492] ~ вапумъ [вапум] ‘вткъ’, уватцынъ [уатсын] ‘противъ’, увацткэмъ [уатскэм] ‘укрьте’, уваськы-тызъ [уаскытыз] ‘снялъ’, увачкалаосъ-лы [уачкалаослы] ‘древнимъ’ ~ вачкала [вачкала] ‘древнш’[6, с. 9, 14, 23, 26, 113, 119]; уватыны [уатыны] ‘похоронить’, увань [уан] ‘есть’ [6, с. 36] ~ вань [ван] ‘тж’ [6, с. 48]; уватонъ [уатон] ‘погре-бен1е’ [6, с. 115] ~ ватэмынъ [ватэмын] ‘погребенъ’ [6, с. 145] и т.д.
Вышеописанные фонетические и морфологические явления характерны как для срединных говоров и южного диалекта, так и для говоров северного наречия удмуртского языка. Это еще раз подтверждает коллективную работу над составлением первых переводов Священной истории и азбук.
2.2. Лексические особенности
В переводах Евангелий и азбуках присутствуют лексические диалектизмы, характерные для северноудмуртских говоров (много их в Евангелии «По Сарапульскому», так как в скобках часто указываются соответствующие слова глазовского диалекта): аванци [аван’чи] ‘искуситель’, ораськозы [ораскозы] ‘будутъ злословить’, токма [токма] ‘напрасно’, таргазы [тарга-зы] ‘надругались’, папаосызъ [папайосыз] ‘птицъ’, нюно вынъ'юс [н ун'о вы-нйос] ‘родные братья’, ожмаса [ожмаса] ‘покоривъ’, ясанамъ [йасанам] ‘намъреше’, курокъ [курок] ‘разбойникъ’ [6, с. 29, 36, 39, 184, 265, 284, 321, 352, 358]; лудазъ [лудаз] ‘на полт своемъ’, цирдысько [чырдыско] ‘читаю’, нюнь [нун ] ‘братъ’, ятыръ [йатыр] ‘много, слишкомъ’, курокъ муртосъ [курок муртйос] ‘разбойники’ [5, с. 109, 398, 426, 442, 488] и др.
К лексике, характерной для южного диалекта и некоторых срединных говоров, а также бесермянского наречия удмуртского языка, относятся следующие слова: картъ-эзъ [картэз] ‘ея мужъ’, атай [атай] ‘отецъ’, курдазъ [курдаз] ‘убоялся’, мактаськыны [мактас’кыны] ‘хвалиться’, сукыръосъ [су-кырйос] ‘слтпые’, лялчи [л'ал’чи] ‘работникъ’, сульдэръ [сул’дэр] ‘рисунокъ’, байтакъ-Осълы [байтакйослы] ‘многимъ’, кушкыны [кушкыны] ‘искать’, кунъ [кун] ‘царь’, уно [уно] ‘много’, адзит-изъ [аззытиз] ‘показалъ’ [6, с. 18, 24, 45, 74, 165, 206, 241, 284, 286, 287, 320]; дзюризы [зуризы] ‘роптали’, тузы [тузи]
‘великолепный’, байтакъ [байтак] ‘мнопе’, кайта [кайта] ‘будущ1й’, курданэ усины [курданэ ус Ыны] ‘устрашиться’ [5, с. 438, 445, 450, 450, 478] и т. д.
Таким образом, перевод Евангелия и азбуки на сарапульском и глазов-ском наречиях удмуртского языка 1847 г. содержат в себе диалектные явления как срединных говоров и южного диалекта, так и северноудмуртских говоров удмуртского языка, хотя каждое издание имеет указание на определенный диалект.
Литература
1. Алатырев В.И. Первая научная грамматика 1775 года и развитие удмуртского языкознания / В.И. Алатырев // 200 лет удмуртской письменности / Удм. НИИ ист., лит. и языка при Сов. Мин. Удм. АССР. Ижевск, 1976. С. 15-36.
2. Вахрушев В.М. Первая удмуртская грамматика и развитие удмуртской лингвистики / В.М. Вахрушев // Вопросы удмуртского языкознания: сб. статей / Удм. НИИ ист., лит. и языка при Сов. Мин. Удм. АССР. Ижевск, 1975. Вып. 3. С. 3-23.
3. Кельмаков В.К. Удмуртское языкознание: Зарождение. Этапы истории. Современное состояние: препринт / В.К. Кельмаков. Удм. гос. ун-т. Каф. общ. и фин.-уг. языкозн. Ижевск: Изд. дом «Удмуртский университет», 2001. 140 с.
4. Куликов К.И. Удмуртъёслэн югдытйсьсы: нырысетй удмурт грамматикалы - 225 ар / К.И. Куликов // Кенеш. 2000. № 4. 22-28-тй б.
5. Первые печатные книги на удмуртском языке: Глазовское наречие / сост. Л.М. Ившин; отв. за вып. Л.Л. Карпова; предисл. Л.М. Ившин. [Репр. воспр. текстов изд. 1847 г.] Ижевск: УИИЯЛ УрО РАН, 2003. (Памятники культуры: Лингвистическое наследие 3). 560 с.
6. Первые печатные книги на удмуртском языке: Сарапульское наречие / сост. Л.М. Ившин; отв. за вып. Л.Е. Кириллова; предисл. Л.М. Ившин. [Репр. воспр. текстов изд. 1847 г.] Ижевск: УИИЯЛ УрО РАН, 2003. (Памятники культуры: Лингвистическое наследие 4). 441 с.
7. Сочинеыя принадлежащ1я къ грамматикт вотскаго языка. Въ СанктпетербургЪ при Императорской Академм наукъ 1775 года. 113 с. [В кн.: Первая научная грамматика удмуртского языка / Удмуртский НИИ ист., экон., лит. и языка при Сов. Мин. Удм. аСсР. Ижевск: Удмуртия, 1975. С. 3-15 + 113 + 17].
8. Тараканов И.В. Первой грамматике удмуртского языка 190 лет / Тараканов И.В. // СФУ. 1975. № 3 (I). С. 229-230.
9. Тепляшина Т.И. Памятники удмуртской письменности XVIII века / Тепляшина Т.И.; отв. ред. В. И. Лыткин. АН СССР. Ин-т языкозн.; М., 1965. Вып. 1. 324 с.
ИВШИН ЛЕОНИД МИХАЙЛОВИЧ родился в 1975 г. Окончил Удмуртский государственный университет. Младший научный сотрудник Удмуртского ИИЯЛ Уральского отделения РАН. Область исследования - ранние письменные памятники удмуртского языка, изучение процесса становления и развития удмуртской графики и орфографии. Автор 30 научных публикаций.
