CC BY
49
ТРАДИЦИИ КЛАССИКИ И «НЕСЛЫХАННАЯ ПРОСТОТА» ПОЭЗИИ
Б.ПАСТЕРНАКА
1 2 © Царева Н.А. , Хашиева П.А.
1 Аспирант Пятигорского государственного университета;
2Сотрудник РИО Ингушского государственного университета
В отечественной и мировой поэзии Б.Л. Пастернак занимает особое место. Сегодня все более отчетливо и выпукло обозначается уникальность его идиостиля как выдающейся языковой личности, во многом определившей характер и способы представления «людей и положений» в русской художественной картине мира ХХ века [4; 5; 6 и др.]. Сам поэт неоднократно говорил о своем стремлении писать с «неслыханной простотой», следуя примеру представителей русской классической литературы. Проблема «неслыханной простоты» поэтической фактуры Пастернака неоднократно становилась предметом внимания исследователей [13; 7; 8, 118-126; 10, 79-92].
Причины стремления Пастернака к «неслыханной простоте» в 1930-е лежат, очевидно, в разных, иногда взаимоисключающих плоскостях. Это и дух времени, вызывавший реакцию резкого отторжения, и общественно-политические настроения эпохи, тлетворно воздействовавшие на человеческую личность, и ощущение себя в контексте не только русской, но и мировой культуры. Кроме того, простота, одна из составляющих «пожизненности задачи», виделась поэту всегда сопутствующей «обновленному, внутренне освеженному восприятию всего на свете». Стремясь к «простоте», Пастернак устранял коннотативность, смысловые «шумы», уводил их в безобидную денотативность, и денотация у него прикидывалась первичной. (О коннотации как «шуме» см.: [3: 49-53]). За простотой и детской естественностью для поэта стояло будущее. Поиск простоты смыкался у Пастернака к концу 1930-х - началу 1940-х годов с активным осмыслением и переосмыслением творчества не только классиков, но и, например, Блока - по слову Ахматовой, «трагического тенора эпохи». В творчестве Блока Пастернаку было созвучно внимание, волнение и боль за Россию, мысли о ее будущем. Позже, в «Докторе Живаго» он писал, что «когда возгорелась война, ее реальные ужасы, реальная опасность и угроза реальной смерти были благом по сравнению с бесчеловечным владычеством выдумки и несли облегчение, потому что ограничивали колдовскую силу мертвой буквы. Люди [...] на каторге, [...] в тылу и на фронте, вздохнули свободнее, всею грудью, и упоенно, с чувством истинного счастья бросились в горнило грозной борьбы, смертельной и спасительной» [12, IV, 503]. Судьба России, ее будущее стали тогда для всего народа самыми важными вопросами. Кроме освобождения страны и сохранения независимости, с победой связывалась и долгожданная нравственная свобода общества, конец репрессий и полнокровная жизнь. Война обострила у Пастернака чувство историзма, духовной связи современности с национальным прошлым. В военных стихотворениях доминирует ощущение времени, живой, вершащейся на глазах истории. Поэт ощущал единый подъем сил народа, захваченность этим порывом каждого отдельного человека. Война для Пастернака - прежде всего дисгармония в природе, в душе человека, в обществе. Поэтому на ее преодоление направлено все живое. Многие писатели-современники целиком посвятили свое творчество военной тематике. У Пастернака описание чего-либо связанного с войной становилось показом отношений природы, человека, общества, борьбы за гармонию, равновесие жизнеутверждающих начал. Стихи о войне обозначили поворот поэта к тематической лирике.
Россия как тема появляется в его творчестве именно в стихах периода войны. Россия воспринимается Пастернаком, прежде всего, сквозь призму классики - литературной, музыкальной, живописной. (Об аллюзиях на произведения иконописи и живописи в творчестве Пастернака см.: [15] и др.) Особенно показательным в этом отношении является стихотворение «Зима приближается», написанное Пастернаком в октябре 1943 года уже по
© Царева Н.А., Хашиева П. А., 2016 г.
возвращении в Москву из Чистополя, где он был в эвакуации. В семантической структуре стихотворения Россия предстает в качестве ключевой, инвариантной для позднего творчества Пастернака темы. Мы учитываем при этом, что «поскольку возможны разные прочтения одного и того же текста разными читателями, различные описания одного прочтения с помощью вывода и различные способы выделения общих частей, очевидно, что и наборов центральных инвариантных тем автора, характеризующих поэтический мир, может, вообще говоря, быть множество» [9, 35]. Мотив будущего в этом стихотворении связан с темой России и определяется ею.
В первой строфе Пастернак вроде бы безотносительно к войне говорит о приближении зимы в тылу. Движение внимательного взгляда поэта проходит от провинции -к России в целом. Одновременно проводится параллель, актуализирующая в качестве действующего начала уже не географическое пространство, а природу. Повторяемость зим, то есть параллелизм уже во времени, подчеркивается наречием «сызнова». Этим задается и целевое устремление времени, которым живет поэт.
Специфическим вариантом преклонения перед бытием предстает в стихотворении характерная для Пастернака уничижительность - «склоняемость» в «страдательном залоге». Поэт вдалеке от больших исторических событий - театра военных действий, и это он как бы ставит себе в вину. Но и оправдание, и объективный смысл и значение его пребывания в тылу заключаются в том, что - и это проходит уже как текстовая, явная часть антитезы, в отличие от скрытого комплекса вины, - поэт находится у истоков будущей победы, у родника духовных сил народа. Ахматова (до 13 марта 1961 года) писала о Пастернаке: «Природа всю жизнь была его единственной полноправной музой, его тайной собеседницей, его невестой и Возлюбленной, его Женой и Вдовой - она была ему тем же, чем была Россия - Блоку» [1, V, 153]. Природа оказывается главным действующим лицом и в стихотворениях времен войны, но приобретает и новые черты, нежели в предыдущем творчестве. Она становится природой России в целом, природой на фоне России, действует, живет в ее обличье, вершит вместе с людьми историю. Преображение природы, выявление ее активной роли в превращении провинции в главную питающую силу России происходит лишь с момента появления в тексте людей - «жизнелюбов», которые становятся персонификацией природы. Иначе сказать: природа творит историю России людьми, и история повторяется подобно природному циклу. К древности русской истории побед и ее преемственности от побед Византии под знаком христианства отсылает выражение «сим победиши», что скрыто контрастирует с лозунговой политической современностью. Потому и «жизнелюбы» -первое в тексте упоминание о людях. Контрастность «захолустных логов» и «написанным» на них «сим победиши» демонстрирует высоту духа простых людей, живущих хоть и в отдалении от событий, решающих судьбу страны, но включенных в живой исторический процесс тем, быть может, основательнее и искренней, чем менее их, как периферии и тыла, касалась злоба дня. Кредо «сим победиши» и определение «жизнелюбы» предполагают в качестве общего знаменателя оппозицию, которую можно определить как «угроза смерти». Любовь к жизни иллюстрируется, конкретизируется: «Люблю вас, далекие пристани / В провинции или деревне» [12, II, 125]. «Пристани» здесь - не обязательно речные, как, например, пристань на Каме в Чистополе. Слово содержит и значение «прибежище», и за счет именно такого толкования сохраняется ассоциативная связь с третьей и четвертой строками четверостишия (третья включает окказиональные словообразовательные номинации): «Чем книга чернее и листанней, / Тем прелесть ее задушевней» [12: II, 125]. В двух предыдущих строфах речь идет о жилищах-домиках, и «пристани» имеют значение и как пристанища в море житейском. Тем самым явственней выделяется граница второй части стихотворения, проходящая после третьей строфы. Критерий для раздела - «я» поэта. Во второй строфе оно еще скрыто, в третьей - выявлено опосредованно. В четвертой же, которая является второй частью стихотворения и переключает внимание читателя, писательское «я» звучит уже прямо. Здесь контекст не уничтожает полисемию, а, напротив, поддерживает. В предельно расширенной семантике существительного «пристани» работает
и омоним, говорящий об особенности многих провинциальных речных городов, в частности Чистополя, и значение, которое обобщает предшествующие «угол медвежий», «домишки», «обители севера строгого», «захолустные логова».
Пятой строфой открывается третья часть стихотворения: Обозы тяжелые двигая, Раскинувши нив алфавиты, Россия волшебною книгою Как бы на середке открыта [12, II, 125].
«Книга» для Пастернака - в первую очередь Библия. «Середкой» Библии являются конец
Ветхого и начало Нового Завета. Россия - на пороге, в переходе к Христу.
И вдруг она пишется заново
Ближайшею первой метелью,
Вся в росчерках полоза санного
И белая, как рукоделье [12, II, 125].
Россия пишется природой, переосмыслившей, как Христос, всю предыдущую историю. В этом переосмыслении помогает опора на древний русский идеал - побеждать во имя любви к жизни. «Зима приближается» - далеко не единственное у Пастернака стихотворение, в котором преломляются мифы и образы русской истории. Анализу соответствующих субстратов в его поэзии посвящено много работ - см., к примеру: [2, 20-40 и др.].
Россия пишется, как книга, отсюда: «Раскинувши нив алфавиты». Она подлинна, изначальна, являет собой сущность и естество жизни. Библия написана конкретными людьми - пророками. С другой стороны, она боговдохновенна и является Словом Божьим. Оба эти аспекта у Пастернака присутствуют. Россия у него явление природы и культуры, в Россию -по-тютчевски - «можно только верить», как верят пророкам и Творцу. Сама природа предсказывает: «сим победиши» - и продолжает писать и пишет заново историю России, «обозы тяжелые двигая» во имя победы как условия продолжения истории. Таким образом, чаемая победа в войне видится поэтом как победа природы и людей, проникших в ее сущность и являющихся ее частью, лучшим олицетворением, постигших ее божественную сущность в слове, музыке, живописи: «Осенние сумерки Чехова, / Чайковского и Левитана» [12, II, 125].
Динамика тематических пластов стихотворения отражает процесс образования архисем в поэтическом мире Пастернака. Архисемы находятся в иерархических отношениях между собой, напоминающих функционирование системы зеркал. Так, точкой отсчета в стихотворении является современность, задающая направленность формирования архисемы «борьбы» (она включает характеризующие ее «провинцию», «историю» и «работу в настоящем»), которой подчинены «человек/народ» и «искусство». Если рассмотреть крайние члены составляющих эту архисему элементов, получится, что не «история» отражается через «современность», а «современность» видится поэтом и получает смысл на фоне истории. Не «искусство» пропускается с точки зрения его ценности через «современность», а наоборот, последняя используется искусством как материал. Из этой точки отсчета начинается двояконаправленное движение архисем, формирующих художественный мир стихотворения. Эта динамика отражает процесс «борьбы» на основе «живого жизненного начала» за «высшие духовные ценности человечества», процесс «работы в настоящем» с «постоянным материалом» по приобретению «знания в будущем».
Для более полного понимания того, какую функцию выполняет «Россия» в художественном мире стихотворения, и в какой связи с этим находится мотив будущего, обратим внимание на структуру понятия «Россия» и на основе выявления составляющих его оппозиций, определим его смысловые особенности.
В отождествлении «России» с «волшебною книгою» проявлены оппозиции: 'волшебность, сказочность' - 'прозаичность'; 'истинность, божественность' - 'ложность'; 'искусство' - 'подделка'; 'духовность, родственность' - 'мертвые бездуховные пространства, мир врагов'. Эпитет «волшебная» и строки «Вся в росчерках полоза санного / И белая, как
рукоделье» проецируют текст на мир русского эпоса, народной сказки, народного быта. Определение «России» как «книги» дает смещение этого акцента к смыслу «носитель духовной сущности».
Начиная с четвертой строфы, семантическая система, заявленная предыдущими строфами, начинает осложняться введением лирического «я» через первое лицо глагола и уже установившееся с третьей строфы настоящее время. Одновременно с этим обозначается и тема «Россия и отдельный человек». Ценность человека - и как самодовлеющая, и по отношению к России, - определяется двумя совмещенными его характеристиками: как носителя физического и духовного 'живого начала жизни', реализующегося через 'природу' и 'искусство'. В первых трех строфах лирическое «я» выступает через описательно-констатирующие включенности «я» в глаголы третьего лица в будущем времени. Это -будущее, описываемое из настоящего. Происходит полный переход повествования в настоящее, а будущее превращается в 'обязанное быть', в заданное знание, в прямую констатацию, пророчество, которое пока не произносится, о котором не говорится, и ростки которого вызревают в настоящем. Первые три строфы являются подтверждением заданного 'знания' и соответствуют комплексу архисем 'работы в настоящем' ('современность', 'человек', 'искусство') - через 'постоянный материал' (соответственно: 'провинция', 'природа', 'Россия') - к достижению 'знания в будущем' ('история', 'Бог как идея бессмертия', 'Библия как максимально полная реализация идеи Бога'). Четвертая строфа выступает своеобразным переходным этапом, после которого, как бы скопив потенциал силы и будучи переключенными автором на другой уровень, одна за другой (соответствуя пятой -седьмой строфам) вышеописанные архисемы вступают в сложное взаимодействие с архисемами 'борьбы' ('современность', 'провинция', 'история'), 'живого жизненного начала' ('человек/народ'), 'природа', 'Бог как идея бессмертия', за 'высшие (духовные) ценности человечества' ('искусство', 'Россия', 'Библия как максимально полная реализация идеи Бога'). Все слои и элементы семантической структуры стихотворения активизируются. Заметим, что такой описательный анализ позволяет дать лишь принципиальную схему работы художественного механизма, которая важна в качестве лишь способа прочтения текста, но не создания его поэтом.
Четвертой строфе сфера «я» (то есть 'человек') совмещена со сферой 'природы', которая последовательно подводит к идеям 'Бога' и 'бессмертия', а с другой стороны, -устремляется в область 'искусства', через «страдательный залог» выявляя себя лишь передатчиком как ' современности', так и отделов архисемы ' живое жизненное начало' -('Бога' и 'бессмертия', явленного 'природой') - в отличие от стоящей к ней в потенциальной оппозиции 'смерти' и 'бездуховности'.
Получив в качестве постоянного, вечного и самоценного материала 'Россию', приближаясь к 'знанию - будущему', авторское «я» может полноценно совпасть с 'Библией - Богом', сложнейшей иерархической структурой законов бесконечного порыва в будущее к знанию. Следовательно лирическое «я» оказывается на пути к самореализации, к возможности высказаться до конца, выступить в главном своем качестве - художника-творца. Здесь мы вплотную подходим к проблеме мифотворчества, к необходимости рассмотрения условий, когда произведение искусства начинает приобретать функции мифа.
'Россия' в художественном мире стихотворения «Зима приближается», выступая как величайшая ценность, концентрирует в себе жизнестроительный пафос автора, 'борьбу' и 'работу' по преодолению 'человеком' неорганизованного сознанием 'материала'. Судьба 'России', по Пастернаку, предопределена всем ходом 'истории', самой жизнью.
Литература
1. Ахматова А. А. Собрание сочинений в шести томах. (7-й и 8-й тома - дополнительные.) - М.: Эллис Лак, 1998-2005.
2. Баевский В.С. Б. Пастернак-лирик. Основы поэтической системы. - Смоленск: Траст - Имаком, 1993. - 240 с.
3. Барт Р. S/Z. / Перевод с французского Г.К. Косикова и В.П. Мурат. Общая редакция и вступительная статья Г.К. Косикова. - М.: Академический Проект, 2009. - 373 с.
4. Буров А.А. Формирование современной русской языковой картины мира (способы речевой номинации). - Пятигорск: Изд-во ПГЛУ, 2010. - 305 с.
5. Буров А.А., Фрикке Я.А. Мифологический компонент пространства речевой номинации в художественном тексте // Вестник Пятигорского государственного лингвистического университета. - 2012. - № 1. - С. 74-77.
6. Буров А.А., Бурова Г.П. Современная отечественная лингвистика: о связи языковой идентичности и языковой картины мира// Вестник Пятигорского государственного лингвистического университета. - 2013. - № 4. - С. 114-119.
7. Вигилянская А.В. От «сложности» к «неслыханной простоте». Зеркало в творчестве Пастернака и Рильке // Любовь пространства... Поэтика места в творчестве Бориса Пастернака / Ответственный редактор В.В. Абашев. - М.: Языки славянской культуры, 2008. - С. 271-281.
8. Гаспаров Б.М. Борис Пастернак: по ту сторону поэтики (Философия. Музыка. Быт). - М.: Новое литературное обозрение, 2013. - 272 с.
9. Жолковский А.К. К описанию одного типа семиотических систем. (Поэтический мир как система инвариантов)// Семиотика и информатика. 7-й выпуск. - М., 1976. - С. 27-61.
10. Жолковский А.К. Поэтика за чайным столом и другие разборы. - М.: Новое литературное обозрение, 2014. - 824 с.
11. Лепахин В. Иконопись и живопись, вечность и время в «Рождественской звезде» Б. Пастернака // Acta Universitatis Szegediensis de Attila Jozseff Nominatae. Sectio historiae literarum Slavicae, № 19. - Szeged: Jozseff Attila Tudomânyegyetem Összehasonlito Pito Irodalomtudomânyi Tanszéke, 1988. - Pp. 255-275.
12. Пастернак Б.Л. Полное собрание сочинений с приложениями. В одиннадцати томах/ Составление и комментарии Е.Б. Пастернака и Е.В. Пастернак. - М.: СЛОВО/SLOVO, 20032005.
13. Померанц Г. Неслыханная простота // «Литературное обозрение». - 1990. - № 2. - С. 19-24.
14. Суханова И.А. Интермедиальные связи стихотворений Б.Л. Пастернака «Чудо»,«Дурные дни» и «Гефсиманский сад» с произведениями изобразительного искусства http://www.yspu.yar.ru/ vestnik/uchenue_praktikam/15_9/
15. Bodin P.A. Pasternak and Christian Art // Boris Pasternak. Essays. Edited by Nils Âke Nillson. Stockholm Studies in Russian Literature, № 7. - Stockholm: Almquist & Wiksell International, 1976. -Pp.203-214.
