CC BY
168
Дж. Хандан пишет, что "в самом сильном писателе-реалисте есть широкая творческая фантазия и романтизм. Нельзя ставить реализм против романтизма. В настоящем произведении искусства они образуют единое целое и в одинаковой степени важны". Говоря об отношении Горького к романтизму в социальном реализме, исследователь отмечает, что, по мнению Горького, "это должен быть революционный романтизм, самый активный, пафосный, основывающийся на богатом опыте русских революционеров. Такой романтизм нам нужен не только в художественной литературе, но и в повседневной жизни" [2, с. 184].
Хандан говорит о том, что, по мнению Горького, в литературе существует два основных направления: реализм и романтизм. Реализм правдиво описывает человека и условия его жизни. А романтизму хоть и было дано множество определений, но точного, исчерпывающего определения этого направления еще нет" [2, с. 200].
Горький не видел серьезного различия между этими двумя направлениями, в его творчестве оба эти направления были тесно связаны. По мнению Горького, единство романтизма и реализма ясно видно в дальнейшем развитии литературы, в особенности советской [2, с. 201].
Дж. Хандан исследует художественное, литературно-критическое творчество Горького, заложившего фундамент одной из крупнейших литературных школ.
Теоретический анализ и исследование Ханданом творчества одного из виднейших представителей русской литературы XIX-XX в. имеет особую ценность. Горький, воплотивший революционные мечты рабочего класса, создавший их художественные образы, с большой силой и мастерством отобразивший романтические образы самоотверженных героев, возвышающихся в борьбе, исследуется как писатель, повлиявший на литературу других народов, больше всех изучаемый во всем советском литературоведении и литературной критике, служащий примером многим.
ЛИТЕРАТУРА
1. Хандан Дж. Библиография. Баку: Изд-во БГУ, 2010. 32 с. С. 4-8.
2. Хандан Дж. Избр. произведения: В 2 т. Т. 1. Баку: Чашыоглы, 2010. 352 с.
3. Гусейн М. Произведения: В 9 т. Т. 9. Баку: Элм, 1979. 634 с.
4. Джафаров М. В пути творчество. Баку: Элм, 1975. 368 с. С. 30.
22 мая 2012 г.
УДК 811.11+321.64
ТОТАЛИТАРНЫЙ ДИСКУРС КАК ТИП ПОЛИТИЧЕСКОГО ДИСКУРСА
М.В. Лесняк
Ы;лью представленной статьи является определение тоталитарного дискурса, выявление льных характеристик и систематизация подходов к его изучению. Обращение к данной теме продиктовано новой волной интереса к приемам речевого воздействия в сфере политической коммуникации. Актуальность исследования обусловливается на-
Лесняк Марина Валерьевна - аспирант, преподаватель кафедры романо-германской филологии Южного федерального университета, 344006, г. Ростов-на-Дону, пер. Университетский, 93, e-mail: [email protected], т.: 8(863)2370374
учным интересом к тоталитарному дискурсу как к наиболее подходящему для реализации речевых манипулятивных техник.
Исследование тоталитарного дискурса целесообразно начать с определения политического дискурса, поскольку язык тоталитарного общества представляет собой частный случай политической коммуникации. На сегодняшний день существует большое многообразие
Marina Lesnyak - post-graduate student, a lecturer of the department of German and Romance languages at the Southern Federal University, 93, Universitetskiy Lane, Rostov-on-Don, 344006, e-mail: [email protected], ph. +7(863)2370374.
как подходов к изучению, так и определений политического дискурса. Это свидетельствует о многоаспектной и многоплановой природе данного явления.
В целом в современной лингвистике понятие политического дискурса рассматривают в узком и широком смысле [1, с. 44]. В узком смысле политический дискурс определяется как разновидность дискурса, целью которого является завоевание, осуществление и сохранение политической власти. Такое понимание предопределяет и следующие дефиниции, например: политический дискурс представляет собой текст, обусловленный ситуацией политического общения, в центре которого находится борьба за власть [2, с. 11], или -совокупность текстов различных жанров, объединенных политической тематикой [3, с. 54]. А в широком смысле он охватывает не только формы общения, относящиеся к политике, но и процессы порождения и восприятия текстов, а также экстралингвистические факторы, влияющие на их порождение и восприятие. Сюда можно отнести концепции Е.И. Шейгал [4], Ю.А. Сорокина [5], А.Н. Баранова [6], В.Н. Ба-зылева [7] и др. Согласно Е.И. Шейгал, политический дискурс представляет собой знаковую систему, где модифицируются функции разных языковых единиц и стандартных речевых действий [4, с. 3]. Он включает не только текущую речевую деятельность в сфере политической коммуникации, но и некое семиотическое пространство, имеющее набор речевых действий и жанров, специфических для этой сферы общения. По Ю.А. Сорокину, политический дискурс являет собой вид идеологического дискурса, он эксплицитно прагматичен [5, с. 265]. А.Н. Баранов, Е.Г. Казакевич определяют его как все речевые акты, используемые в политических дискуссиях, а также правила публичной политики [6, с. 6].
Обобщая вышеприведенные определения политического дискурса, мы, вслед за С.Э. Ке-геян, будем понимать его как вид идеологического дискурса, в основе которого находится корпус прагматически направленных текстов, относящихся к определенному социально-историческому периоду и отражающих идио-дискурс их продуцентов [8, с. 24]. Выступая в качестве идеологического, политический дискурс предполагает тесное взаимодействие
идеологии и языка. То есть идеология определенного общества детерминирует языковое функционирование [9, с. 69]. Таким образом, при тоталитарном режиме политический дискурс автоматически становится тоталитарным дискурсом, основной задачей которого является порождение единомыслия [10, с. 76].
Необходимо подчеркнуть, что тоталитарное общественное устройство отражается в используемых языковых средствах. Так, М.К. Мамардашвили выделил лингвистически значимые черты тоталитаризма. К ним относятся: централизация пропагандистской деятельности, претензии на абсолютную истину, идеологизация всех сторон жизни, лозунговость и пристрастие к заклинаниям, ритуальность политической коммуникации, превалирование монолога "вождей" над диалогичными формами коммуникации, пропагандистский триумфализм, резкая дифференциация "своего" и "чужого", пропаганда простых ив то же время крайне эффективных путей решения проблем [11, 12].
В современной лингвистической науке предлагается следующая классификация языковедческих подходов к исследованию тоталитарного дискурса. С.Э. Кегеян выделяет семь концепций, к которым относятся: фундаментальные, дескриптивные, нормативные, критические, когнитивные, коммуникативные и риторические [8, с. 52-53]. А также выдвигает собственный лингво-риторический подход.
В рамках фундаментального подхода исследуется специфика формирования и функционирования языка тоталитарного общества, имеющего особую системную организацию и определенный набор функций [13, с. 161]. Дескриптивный подход представлен работами, посвященными развитию русского языка в послеоктябрьский период [14]. Нормативный подход затрагивает вопросы языковой нормы [15]. С точки зрения когнитивного подхода тоталитарный дискурс рассматривается как явление тоталитарного общества. В основе такого дискурса лежит механизм речевого воздействия, базирующийся на ма-нипулятивных приемах, а не на принципах убеждения [16]. Критический подход подразумевает интерпретацию тоталитарного дискурса эпохи Советского Союза с позиции теории
ритуализации, выдвинутой М.А. Кронгаузом [17]. Согласно этой теории функционирование языка тоталитарного общества определяется некоторыми принципами речевого ритуала. К таковым исследователь относит десеманти-зацию текста и предпочтительность речевого прецедента перед какими-либо системными соображениями. Ритуализация общественной речи присуща не только тоталитарному обществу, но проявляется здесь особенно ярко.
Коммуникативный подход предполагает анализ особенностей персуазивной коммуникации, в том числе тоталитарного дискурса. Последний описывается в рамках немецкой школы дискурсивного анализа и определяется как особый тип дискурса власти, сложившийся под влиянием идеологии национал-социализма и Третьего Рейха. Власть тоталитарного дискурса проявлялась в навязывании отношений, оценок и типов поведения, выгодных только отправителю сообщения [18, с. 71]. Риторический подход интерпретирует тоталитарный дискурс как тип политического дискурса, обладающего рядом особенностей. Так, по В.З. Демьянкову, "тоталитаристский" дискурс отличает декламаторский стиль воззвания; пропагандистский триумфализм; идеологизация всего, о чем говорится; расширительное употребление понятий, в ущерб логике; преувеличенная абстракция и наукообразие; повышенная критичность и "пламенность"; лозунговость; пристрастие к заклинаниям; агитаторский задор; превалирование "Сверх-Я"; формализм партийности; претензия на абсолютную истину [19, с. 36].
Следует отметить, что предложенная классификация учитывает ведущие направления исследования лингвистических механизмов разных тоталитарных режимов только отечественных языковедов и оставляет за рамками зарубежную традицию изучения тоталитарного дискурса как особого типа политического дискурса.
Лингво-риторический подход носит интегративный характер. Здесь тоталитарный дискурс трактуется как совокупность дискурсивных практик, характерных для политического языка тоталитарного общества, анализировать которые возможно на основе сущностной социальной характеристики соответствующего политического устройства
[8, с. 42]. Под дискурсивной практикой понимается устойчивый набор языковых средств вариативной интерпретации действительности, или свойственный данному политическому субъекту, или характерный для обсуждения данной темы политической коммуникации [20, с. 73]. Этот подход к изучению тоталитарного дискурса представляется нам наиболее полным и комплексным.
Тоталитарный тип политического дискурса находится на своеобразной оси между религиозной и научной коммуникацией, причем тяготеет к первому полюсу. Поэтому выделяют ряд характеристик, отличающих его от других видов политического дискурса и объединяющих с религиозным дискурсом. К ним причисляют авторитарность, монологичность, внушение, фидеистичность/слепая вера, эмоциональность, ритуальность [4, с. 69]. Тоталитарный дискурс базируется на двух принципах - авторитарности и лояльности, соответственно авторитарности отправителя сообщения и лояльности получателя [4, с. 62]. Создание и сохранение подобного рода отношений обеспечивает такая содержательная черта тоталитарного дискурса, как монологичность. Для монологичного общения естественно не только не соблюдение максим кооперации Грайса, но и полное исключение соперничества. Однако поскольку для эффективной реализации манипуляций необходимо создавать иллюзорный выбор, то в тоталитарный дискурс вводится диалогичность, имеющая исключительно внешний характер.
Внушение в тоталитарном дискурсе играет определяющую роль в виде навязывания определенных отношений, оценок и типов поведения во всех сферах коммуникации [9, с. 81]. Так, в Германии Третьего Рейха одни слова заменяли другими для обозначения реалий и фактов в навязываемой обществу установке. Получателю сообщения отводится пассивная роль в процессе коммуникации и ожидается полное и однозначное принятие точки зрения отправителя сообщения, т.е. требуется слепая вера в услышанное. Внушение осуществляется посредством эмоцио-нализации высказываний. Другими словами, отправитель сообщения вызывает у аудитории эмоциональное сопереживание, посредством которого он внедряет собственные мнения
и идеи в массовое сознание. Так как основной целью и предназначением политического, в частности, тоталитарного, дискурса является побуждение к действию [19, с. 37], то эмоциональность оказывается неотъемлемой характеристикой тоталитарного дискурса. Ритуальность тоталитарного дискурса проявляется в строгом соблюдении правил речевого общения, установленных отправителем сообщения.
Таким образом, мы видим, что тоталитарный дискурс выступает в качестве идеологического дискурса, с одной стороны, и институционального - с другой. Наиболее комплексный анализ тоталитарного дискурса как особого типа политического дискурса предлагается с позиции лингво-риториче-ского подхода. Выявленные характеристики тоталитарного дискурса позволяют заключить, что речевые манипулятивные техники реализуются наиболее эффективно именно в тоталитарном дискурсе. Речевая манипуляция в данном виде политического дискурса не только является установкой говорящих на воздействующее речевое общение, но и предполагает заведомо пассивную роль аудитории, ожидающей готовых идей. Поэтому, оказывая речевое воздействие, политики всего лишь удовлетворяют ожидания реципиентов. В этой связи открываются широкие перспективы для изучения как языковой личности, так и речевого портрета политических лидеров тоталитарного режима, а также их имиджеобразующих усилий, т. е. создание реал-имиджа и фальш-имиджа. Еще более интересным представляется исследование мнений аудитории о созданном с помощью лингвистических средств образе политика тоталитарного режима.
ЛИТЕРАТУРА
1. Маслова В.А. Политический дискурс: языковые игры или игры в слова? // Политическая лингвистика. Вып. 1(24). Екатеринбург, 2008. С. 43-48.
2. Бабаева Е.В. Лингвокультурологический анализ текстов партийных программ //Лингвистика: Бюллетень Уральского лингвистического общества. Т. 11. Екатеринбург: Изд-во УрГПУ, 2003. Т. 11. С. 10-20.
3. Зятькова Л.Я. Субъективная модальность политического дискурса на лексико-семантическом уровне // Современная политическая лингвистика: Мат-лы междунар. науч. конф. Екатеринбург: Изд-во УрГПУ, 2003. С. 54-58.
4. Шейгал Е.И. Семиотика политического дискурса. М.: ИТДГК "Гнозис", 2004. 326 с.
5. Сорокин Ю.А. Психополитология: лица и факты // Русские и "русскость": Лингво-культурологиче-ские этюды. М.: Гнозис, 2006. С. 265-331.
6. Баранов А.Н., Казакевич Е.Г. Парламентские дебаты: традиции и новации. М.: Знание, 1991. 64 с.
7. Базылев В.Н. Политический дискурс в России // Известия УрГПУ Лингвистика. Вып. 15. Екатеринбург: Изд-во УрГПУ, 2005. С. 5-32.
8. Кегеян С.Э. Лингвориторические параметры политического дискурса (на материале текстов идеологов большевизма): Дис. ... канд. филол. наук. Сочи, 2009. 236 с.
9. Чернявская В.Е. Дискурс власти и власть дискурса. М.: Флинта: Наука, 2006. 136 с.
10. Степаненко О.А. Политическая тональность немецкого литературно-художественного дискурса: на материале прозы ГДР // Вестник Челябинского государственного университета. 2009. № 17. Вып. 32. С. 75-80.
11. Мамардашвили М.К. Мысль под запретом // Вопросы философии. 1992. № 4. С. 70-78.
12. Чудинов А.П. Политическая лингвистика. М.: Флинта: Наука, 2006. 256 с. С. 12-13.
13. Купина Н.А. Тоталитарный язык // Научная библиотека Института естественных и гуманитарных наук (КрасГУ). [Электронный ресурс]. URL: http://library.krasu.ru/ft/ft/_articles/0114393.pdf.
14. Денисов П.Н. Лексика русского языка и принципы ее описания. М.: Русский язык, 1993. 248 с.
15. Левашев Е.А., Петушков В.П. Ленин и словари. Л.: Наука, 1975. 109 c.
16. Игнатова Е.М. Особенности реляционных концептов в тоталитарном дискурсе (на примере VATERLAND и HEIMAT эпохи национал-социализма) // Язык и метакультурная коммуникация: Сб. стат. 1-й Междунар. конф. 23 января 2007 г. Астрахань: Астраханский ун-т, 2007. С. 178-179.
17. Кронгауз М.А. Бессилие языка в эпоху зрелого социализма // Фольклор и постфольколор: структура, типология, семиотика. [Электронный ресурс]. URL: http://www.ruthenia.ru/folklore/krongauz1.htm.
18. Чернявская В.Е. От анализа текста к анализу дискурса: немецкая школа дискурсивного анализа // Филологические науки. 2003. № 3. С. 68-76.
19. Демьянков В.З. Политический дискурс как предмет политологической филологии // Политическая наука. Политический дискурс: История и современные исследования. 2002. № 3. С. 32-43.
20. Зайцев И.В. Дискурсивные практики обыденного политического сознания // Вестник интегра-тивной психологии. Журнал для психологов. 2006. Вып. 4. С. 72-74.
16 ноября 2011 г.
