CC BY
31
[россия... народы, языки, культуры]
ТОПОНИМИЧЕСКАЯ ПОЭМА
A TOPONYMIC POEM
В очерке характеризуются особенности топонимического пространства Костромской области, предлагается версия, объясняющая происхождение топонимов Рай, Ерусалим.
This essay focuses the pecularities of the toponymic space of Kostroma region and suggests an explanation of the origin of the toponyms "Paradise" ("Rai") and "Jerusalim" ("Ierusalim").
Хорошо бы взять в руки посох да отправиться из деревни Адищево, что в Островском районе Костромской области, в деревеньку Рай, что в уезде Вохомском. Чем не повторение Дантовых странствий! Следуя замыслу великого итальянца, идти можно через буйские Чистые Боры — пусть это и приличный крюк. До Буйской земли дойти вместе с каким-нибудь седовласым костромским Вергилием — шутником-балагуром, знатоком здешних преданий. От Чистых Боров до Пыщуга топать одному, размышляя о радостях и тяготах жизни, а уж в Рай подобает войти с хорошенькой девушкой. Соглашусь даже на то, чтобы ее звали не Беатриче, а, например, Вера или Надежда. Или даже Любовь...
Вообще-то, нет чтения более познавательного и занятного, чем чтение крупномасштабных оперативно-тактических карт. Издание их массовым тиражом подогрело бы библиофильский ажиотаж не только вражеской агентуры, но и краеведов, историков, путешественников. Названия костромских поселков и сел, деревень и деревенек, рек и речушек, оврагов и увалов способны привести в восхищение любого читателя, дать ему обильную пищу для размышлений.
Ничто так непредвзято и полно не расскажет нам о вещи, как ее имя. Топонимы, гидронимы надежно фиксируют сведения об умострое, обычаях, профессиональных, человеческих тяготениях местных жителей.
Наши генетические корни угадываются в былинно-сказочных именах Кикиморино, Кощеево, Упыревка, Чертово, Нежитино. Это в упрек тем, кто считает леших и русалок выдумкой для малых детей.
О простом, добром и честном нраве предков свидетельствуют названия костромских деревень и сел Блудово, Грехово, Дракино, Грубилово, Пьяньково, Бу-халкино, Матюково, Галашевцы, Крадихино, Озорниково, Побоишня, Лиходеево. Как говорится, добро пожаловать, путник, к нашим пенатам!
На этом разухабистом фоне как-то теряются безмятежно-сусальные Лагодки, Отрада, Целуйково, Лелеково и величаво-библейские Ианнополь, Архангельское.
Деревни Аманово, Бабаево, Кунаково выдают тайну давнего добрососедства здешних славян и выходцев с Востока. Столь же самобытно и умиротворяюще смотрелся бы где-нибудь в горной Чечне аул Ивановка или Малиновка.
Кашеедово, Блиново и Пирогово расскажут о гастрономических пристрастиях костромских первопоселен-
цев; Морковкино, Огурцы, Смородинка — о специфике местной агрокультуры, а Колпашница и Шляпники — о поветриях моды и роде предпринимательства. Есть в Костромской области и вполне некрасовские Голодаево и Горюшкино.
Мнение о нечистоплотности здешних жителей, подкрепляемое ссылками на топонимы Бяковцы, Вшивки и Шелудково, легко опровергается названиями деревни Волосомойново и реки Портомойки. Так что с личной гигиеной у костромских крестьян все было в порядке. Как не было проблем у них со здравым смыслом: Фефелово и Чайниково уравновешиваются Башками и Доброумовом.
У кого-то может вызвать недоумение (смешанное с тайным уважением) название деревни Кондома. Это имя никак не связано с проблемой регулирования рождаемости: словом «конда» на севере Руси называли боровую сосну.
Ненавистники кондовости и старорусского колорита тоже могут быть довольны: достаточно в Костромской губернии населенных пунктов с названиями, выдержанными в духе соцреализма: Коммунар, Райвыселок, Главкарьер, Фанерник и (особенно ласкающее слух) Заготскот.
Прошлой весной мне довелось побывать в вохом-ском Раю. Конечно, это не волшебная страна Дильмун, но место красивое, привольное. И тем еще приметное, что в трехстах метрах от Рая, с другой стороны дороги, располагается деревушка с не менее впечатляющим названием — Ерусалим.
Такие топонимические изыски не могут не пробудить вопросов. Почему Рай? Связан ли «тутошний» Ерусалим с Иерусалимом «тамошним»?
Местные жители легко попотчуют любопытствующих красивыми легендами, историческая достоверность которых, впрочем, весьма сомнительна. Некоторые из них приводит краевед Н. П. Кучин в книге «Костромской край: города и веси» (2000). По одной из версий, деревеньку назвали Раем, отдавая дань уважения некоему высокочтимому лицу, которому пришлись по душе здешние места [4: 248]. О том же ведет речь Н. Большаков, уроженец вохом-ской деревни Паговец: ямская станция, расположенная на Сарово-Орловском гужевом тракте, стала зваться Раем с легкой руки одного из проезжавших вельмож, который был восхищен здешним гостеприимством [2]. По другой версии, Рай — это топоним Край, в силу неясных причин «потерявший» первую букву. Происхождение топонима
112
[мир русского слова № 4 / 2011]
[кострома]
Ерусалим Н. П. Кучин связывает с тем, что один из первопоселенцев пешком ходил в Палестину к Гробу Господню [4: 106].
Вряд ли эти объяснения можно принять без оговорок. Топоним Рай не обязательно может быть связан с библейским вертоградом. В костромских, ярославских, нижегородских говорах раем называют отдаленный гул, звуковые раскаты, а райким местом — такое, откуда далеко слышно, где голосу вторит эхо [3: 56]. От «райкого» до «райского» путь не длинней, чем от «края» до «рая».
Близкое соседство деревень заставляет рассматривать их как части единого замысла, который окажется несостоятельным, если мы примем версию «обезглавленного» Края или Рая-отголоска. Неестественным благообразием веет и от гипотезы, объясняющей появление на Вохомской земле топонима Ерусалим. Маркиз Астольф де Кюстин, автор убийственной книги «Россия в 1839 году», одно из немногих позитивных впечатлений о нашей стране связывал с «патриархально-библейским» обликом обитателей русских деревень. Однако тот же Кюстин писал: «Слова „мир", „счастье" здесь столь же неопределенны, как и слово „рай". Беспробудная лень, тревожное безделие — таков неизбежный результат северной автократии» [8: 315].
Верхнее Поветлужье вряд ли можно назвать землей святых и праведников. Исстари за этой территорией закрепилась слава разбойной сторонушки. В ХУП-ХУШ веках сюда, в беспомещичье вологодско-костромское захолустье, стекались беглые, «беспашпортные» людишки. Под стать им были и коренные насельники, отрезанные, по определению П. И. Мельникова (Печерского), «от остального крещеного мира»: «Жили в лесу, молились пенью, венчались вкруг ели, а черти им пели». Духовную власть здесь представляли наезжавшие с Моломы и Вятки попы-самоставленники, о которых говаривали: «Молодец поп-хлыновец: за пару лаптей на родной матери обвенчает» [6: 313].
Здесь оседала потрепанная разинская вольница. Есть сведения о том, что сюда, на Ветлугу, Вохму и Вятку, бежали сподвижники Степана Разина Илья Пономарев и Мирон Мумарин [9]. М. В. Ломоносов в «Записке о сохранении и размножении русского народа» (1761) говорит о лесистом пространстве около реки Ветлуги как об одном из самых зловещих мест в империи: «Туда с Волги укрывается великое множество зимою бурлаков, из коих немалая часть разбойники. Крестьяне содержат их во всю зиму за полтину человека, а буде он что работает, то кормят и без платы, не спрашивая пашпорта» [5: 315]. Автор романа «В лесах» (1875) И. П. Мельников (Печерский), характеризуя социальную закваску поветлужского населения, ведет речь о беглых рейтарах и холопах, пашенных крестьянах и слобожанах, отягощенных оброками и податями: «Все это валом валило за Волгу и ставило свои починки и заимки там и по таким местам, где до того времени человек ноги не накладывал» [6: 314].
Нередко для искоренения разбойничьей заразы в эту глухомань посылались воинские команды и на берегах лесных рек разгорались настоящие сражения. Однако плода карательные акции приносили мало, ибо не было в местах сих на 700 верст ни городов, ни укреплений, ни мещанских караулов, а письменные «дозволения» не имели здесь никакого веса. Лояльность по отношению к беглым людишкам выказывали не только здешние крестьяне, но и местная монастырская администрация Николаевской Кажировой пустыни [1].
Во многих преданиях Вохомской земли звучит тема «лихих людей». Наиболее известное повествует о нападении шайки разбойников на Крестогорский Тихонов монастырь: выбросили-де, спасаясь от погони, грабители золото в реку, с тех пор и кличут Вохму-реку «золотым дном» [7]. А давайте-ка вслушаемся в названия вохомских деревень: Разбойница, Харино, Чумаково, Шабашиха, Басалаево (от «басалай» — непутевый), Голята, Окулово (от «окул» — плут), Бушуиха, Гробовщина, Худобино — прямо-таки ласкающий слух посвист Соловья-Разбойника! Как некомфортно должны ощущать себя в таком уголовно-маргинальном соседстве благолепные Рай да Ерусалим.
Думается, мирная тишина и «религиозность» этих названий мнимы. Рай, Ерусалим... Слышится здесь глумливый говорок человека пришлого, дерзкого, бывалого. Проскальзывает тут охалинка скитальца, потоптавшего Землю-матушку в поисках воли да верного куска хлеба и построившего в вохомской глухомани отдельно взятый Рай, основавшего новый Ерусалим — деревеньку-«дарохранительницу».
Оставим первопоселенцам Вохомской земли право на их собственную «телемскую обитель» и «запорожскую сечь». Кто знает, может быть, законом здешней жизни были бражничанье и азартная игра, буянство-ухарство. Может быть, именно сюда приходил лихой человек, чтобы продать или обменять краденое, утробушку побаловать разносолами да сладкой водочкой, побеседовать со сведущими людьми о житейских бедах-напастях. Даже если одна человеческая душа нашла здесь приют и отдохновение, названия деревушек можно считать оправданными.
Восходит солнце над вохомским вертоградом, освещая первобытные холмы и леса. Кричит петух. Скрипит ставенка. Райкое место, райское!..
Карту Костромской области можно читать как эпическую поэму. И, чем черт не шутит, найдется, может быть, предприимчивый человек, который пустит автобус по маршруту «Адищево — Рай». Пассажиры для него наверняка найдутся.
ЛИТЕРАТУРА
1. Белорукое Д. Поветлужье и Вохма // Вохомская правда. 1989. 26 сент.
[мир русского слова № 4 / 2011]
113
