CC BY
155
Из истории социологической мысли
ТОМАШ МАСАРИК (штрихи к портрету социолога)
Н.Г1. Нарбут
Кафедра социологии Российский университет дружбы народов ул. Миклухо-Маклая, 6, 117198, Москва, Россия
Основоположник и первый президент Чехословацкой республики Т.Г. Масарик (1850-1937), «великий человек, ученый и государственный деятель» (П. Сорокин) практически не известен в России ни как политик, ни как ученый. Это объясняется не только тем, что в течение многих лет его имя в нашей стране если и упоминалось, то практически исключительно в контексте, связанном с борьбой чехословацких легионеров против большевиков в период Гражданской войны. Однако и в работах западных авторов по истории социологии имя Масарика, как правило, не встречается.
Причина этого, на наш взгляд, заключается в том, что в социологии существует неписаное правило, согласно которому «малые национальные социологии», представителем одной из которых и является Масарик, de facto как бы не существуют, а их значение ограничивается территорией национальных государств, в рамках которых они возникли. Поэтому вполне естественно, что социологи этих стран, какой бы значительный вклад в науку они ни внесли (несмотря на их признание как основателей и классиков в рамках национальных традиций), даже в солидных трудах по истории социологии, как правило, просто не упоминаются. Практически ни в одном из них мы не встретим имен социологов Центральной и Восточной Европы (за исключением Ф. Знанецкого). О российской социологии в стандартных западных учебниках по истории социологии также почти не пишут (исключение составляет П. Сорокин, однако российский период его творчества чаще всего полностью игнорируется).
Типичной в данной связи является точка зрения известного немецкого социолога Р. Мюнха, который в обширном труде о мировой социологии утверждает, что существуют только «четыре важнейших социологических дискурса», заслуживающих внимания. Они представлены основными классиками, канонизированными в свое время Т. Парсонсом. Это дискурсы английский (Г. Спенсер, Дж.С. Милль), американский (Л.Ф. Уорд, Ч.Х. Кули, Чикагская школа, Т. Парсонс, этнометодология), немецкий (К. Маркс, М. Вебер, Г. Зиммель, Н. Луман) и франко-итальянский (Э. Дюркгейм и итальянская школа политической социологии). Этим основным дискурсам соответствует также и доминирующая тематическая ориентация: американскому - индивидуум и прагматизм, немецкому - экономика и власть, франко-итальянскому - политическая власть и разделение труда, английскому дискурсу - эволюция и индивидуализм и т.д.[12, Р. 27].
Такое видение «основных социологических дискурсов» весьма распространено и в нашей литературе и искать что-то другое в установившемся понимании достаточно трудно. Однако кроме социологов мирового уровня существуют еще не принимаемые во внимание классики европейских национальных социологических школ: болгарской, чешской, словацкой, румынской, сербской, словенской и т.д. Возможно, их значение редко перерастает рамки национальной социологической общественности, однако без их знания нельзя понять многие существенные черты в жизни и судьбе малых и средних национальных европейских государств. И это не может не наносить ущерба все более интернационализирующейся социологической науке, так как, хотя бы информативное знакомство с развитием и представителями «национальных социологий» и знание русской социологии (для Запада), является необходимой предпосылкой для понимания специфики развития современных обществ в различных исторических условиях.
Томаш Гарриг Масарик (1850-1935) - классик чешской национальной социологии и первый выдающийся аналитик модерна в чешских землях. Именно в этом основном контексте имеет смысл говорить о Масарике и сегодня, в юбилейный - 150 год его рождения. Несомненно и то, что возникновение и развитие Чехословацкого государства, Чешской республики в ее современном виде, а также во многом и чешской национальной культуры, нельзя понять без знания творческого наследия и практической деятельности Т. Г. Масарика. И без преувеличения можно добавить, что без учета специфики Чехии (социальной, экономической, политической, культурной) невозможно также понять и Среднюю Европу.
Конечно, понимание Средней Европы и, в частности, Чехии, не является самоцелью. Однако достаточно только напомнить о месте и роли Центральной и Восточной Европы в изменившемся мире, стратегическом положении Чешской республики на Европейском континенте, об исторических связях между нашими народами и т.д., чтобы осознать чрезвычайную важность данной проблемы. Т.Г. Масарик сыграл беспрецедентную историческую роль в процессе формирования чешского национального сообщества и при возникновении независимого Чехословацкого государства в 1918 г. В этом сходятся как его почитатели, так и противники, которые все еще и сегодня указывают, что проводившаяся им с начала первой мировой войны стратегия, направленная на «разрушение» Австро-Венгрии и ее последующий распад на ряд независимых государств, имела для этих стран катастрофические последствия.
Эта проблема является как бы политическим следствием одной из крупнейших теоретических тем чешского мышления, которую Масарик с самого начала представлял, прежде всего, с социологической точки зрения, как тему «социологии малого народа». Эту специфическую тему, которую «большие народы» не знают, считая своё национальное (и государственное) существование само собой разумеющимся (в России в связи с распадом Советского Союза данная проблема становится чрезвычайно острой), Масарик открыл в 90-х гг. прошлого столетия.
Темы народа, нации, национализма, значительные сами по себе, в чешской культуре и политической жизни - в связи с историческими особенностями развития чешских земель, лишившихся в свое время и долгое время не имевших государственной независимости, - имеют особое значение. «Пражская весна» 1968 г. начиналось, в том числе, и с вопроса о смысле национального существования, об отношении культур «малых» и «больших» народов. Эти проблемы, которые постоянно мучают «малые народы» и снисходительно не замечают «большие», были подвергнуты Масариком фундаментальному анализу. Он был первым, кто поставил проблему «малого народа» как социологический вопрос и ответил на него политическим действием - основанием самостоятельного Чехословацкого государства. В истории не много аналогов, если они вообще существуют, такого соединения политики и социологии.
Будучи мыслителем «сократовского типа» Масарик не создал законченной теоретической системы, однако он поставил и предпринял попытки решения целого ряда актуальнейших социальных проблем. Среди них: социальный вопрос, мировая революция, проблема малых народов, современный человек и религия, Россия и Европа.
Философ по • образованию, Масарик всегда считал себя социологом и в своей политической деятельности исходил из принципа, что основным общественным предназначением социологии является научное обеспечение политики. Понимание политики как «практической социологии», направленной на решение острейших социальных проблем в целях стабилизации существующего общественного порядка и в то же время прогрессивного развития общества, Масарик сформулировал уже в своих ранних работах: «Теория и практика» (1876), «О прогрессе, развитии и просвещении» (1877) [16]. Эти работы характерны также и развитием нескольких тем, которые в дальнейшим будут в центре внимания Масарика. Среди них: понимание социологии как самостоятельной науки, ее положение в системе наук, право на институционализацию, роль в обосновании и обеспечении политической жизни.
На различных этапах жизни Масарика в центре его внимания были следующие вопросы:
1. Проблема религии (70-80 гг.). Масарик рассматривает ее как основную проблему своего времени, отмечая, что происходит переход к секуляризованному миру, в котором необходимо ответить на вопрос: «почему религиозность и церковь теряют свои позиции, почему массы людей и, в первую очередь, интеллигенция, отходят от церкви» [11,8. 430.]. Масарик убежден, что кризис современного человека -это кризис его веры, «потеря Бога», утрата трансцендентного обоснования его нравственности, морали и социального поведения. Все это имеет громадные социальные последствия: «Кризис современного человека имеет всеобщий характер, это кризис всей его духовной жизни. Вся современная жизнь, все институты, взгляд человека на мир и жизнь требуют ревизии и переосмысления. Потеря внутренней целостности, раздвоенность современного человека, отсутствие единства общества и всеобщая духовная анархия, спор между настоящим и прошлым, отцами и детьми, борьба церкви с наукой, философией, искусством и государством пронизывает всю современную культуру» [11,8.431-432]. Наиболее ярким проявлением этого кризиса, согласно Масарику, является рост самоубийств. Вопрос веры и феномен самоубийства станет одним из центральных мотивов его творчества. (Основная работа этого периода «Самоубийство как массовое общественное явление современной цивилизации» (1881 г.).
2. Чешский вопрос (90-е гг.). Кризис современного человека, согласно Масарику, является всеобъемлющим, в то же время происходит кризис чешского общества и культуры, которая, являясь культурой «малого народа», потерявшего независимость, более всего страдает из-за неуверенности в самой себе. Отсюда вытекает склонность к самообману, к идеализации прошлого, к вере в фальсификации (мифы). Чешскому народу необходима программа, формулируя которую Масарик
поднимает вопрос о смысле чешской истории и отвечает на него постановкой нового вопроса - о сущности к смысле гуманизма и демократии. (Центральная работа «Чешский вопрос)) (1895 г.).
3. Социальный вопрос (90-е гг. — начало 1900-х гг.). Несмотря на то, что Масарик подчеркивает, прежде всего, нравственные аспекты кризиса современного общества, он видит и его социально-экономическую сторону. Поэтому он занимается как положением рабочего класса, так и социальным вопросом в целом. В этой связи он проводит содержательный критический анализ марксизма. (Основная работа «Социальный вопрос» (1898 г.).
4. Русский вопрос (начало 1900-х гг. - 1912 г.). Масарик глубоко интересовался Россией и был убежден, что без ее знания нельзя понять Европу. Фундаментальный труд этого периода - «Россия и Европа» (1913) - по своему объему, широте охвата исследуемых проблем, глубине философского и социологического анализа теоретического наследия русских мыслителей самых различных направлений не имел в то время аналогов.
5. Проблема демократии (1912-1937). Всем своим творчеством (прежде всего социологическим) Масарик пытался теоретически обосновать идею демократии как единственно возможного варианта политической организации Чехословацкого государства: «Наше государство не только должно быть демократическим, оно даже не может быть не демократическим» fl 1, S. 532.]. Демократия и республика, согласно Масарику, - это не только отрицание монархизма и абсолютизма, но позитивная, высшая стадия политического развития: «Демократия требует новых людей, нового человека, нового Адама. Человек -существо привычки; если мы хотим иметь действительную демократию, современную, последовательную, мы должны отказаться от старых политических привычек, то есть от всех видов и форм насилия» [ 11, S. 541]. (Главная работа «Мировая революция (1925) и собрание текстов и выступлений Масарика-президента. «Дорога демократии» 1 том: 1933, 2 том: 1934, 3 том: 1994, 4 том: 1997).
С самого начала своей деятельности Масарик анализирует кризис современного ему общества, в котором распадается традиционный порядок ценностей, а новый еще не создан и не стабилизирован. Масарика волнуют в то время два феномена, тесно связанных между собой, в рамках которых он будет социологически толковать и объяснять современный мир: феномены скепсиса и самоубийства.
В 1878 г. Масарик пишет работу «Самоубийство как массовое общественное явление современной цивилизации», которую он в 1879 г. представил для получения звания доцента Венского университета (опубликована 1881 г.). Эта тема не была случайной для Масарика ни с человеческой, ни с научной точки зрения. В детстве Масарик испытал шок, когда рядом с домом, в котором жила его семья, нашли самоубийцу - молодого батрака. Страшное удивление, вызываемое вопросом, какие побуждения могут привести человека к самоубийству, сопровождало Масарика всю жизнь. Это естественное человеческое недоумение Масарик превратил в основную социологическую проблему, так как в самоубийстве, в том, что оно стало «массовым явлением», он нашел убедительнейшее свидетельство «кризиса современного человека». В социологическом анализе этой темы Масарик, конечно, не одинок, но он, несомненно, первый: знаменитое «Самоубийство» Э. Дюркгейма вышло в 1897 г. (через 16 лет после публикации исследования Масарика).
«Самоубийство...» - первая социологическая работа чешского автора. Она написана под сильным влиянием контовского позитивизма, в ней Масарик впервые систематически использует статистические данные. Разбирая возможные причины самоубийства, он приходит к выводу, что влияние природы, физическое состояние человека и биосоциальные факторы действуют опосредованно и могут иметь лишь предрасполагающее влияние, однако они не являются непосредственной причиной самоубийства. Влияние же политической обстановки и экономических отношений он оценивает как неоднозначное. В этой связи Масарик формулирует мысль, которая приобретает особое значение в обществе, которое само себя обозначает как «общество потребления», «благоденствия» и т.д.: больше всего зла приносит не реальный недостаток, а то, что люди думают, что живут в недостатке. Современное общество намного богаче, чем традиционное, однако, самоубийств в нем значительно больше.
Диагноз Масарика можно резюмировать следующим образом: самоубийство является следствием крушения мировоззрения, представленного христианством. Получаемое человеком образование (в действительности, явно недостаточное, определяемое Масариком как «полуобразованность») способствует его гордыне, высокомерию, убеждению, что он все видит, может все познать и всего достичь; а это в результате приводит к утрате его веры в Бога, восстанию против Бога. Современное самоубийство проявляется как безверие, и причиной его является «безрелигиозность» времени. Но современный человек ни в коем случае не хотел бы изменить траекторию развития, которая привела его к этому состоянию, отмечает Масарик*- он не хочет отречься от образования, науки, свободы духа и т.д. Поэтому в данном случае «речь не идет только о зле. Это фундаментальный конфликт добра и зла в движении человека вперед, это, в сущности, великая трагедия; человечества» [13, S. 71].
В масариковском «Самоубийстве» мы находим Масарика-позитивиста (с попыткой дать научное, основанное на статистике объяснение феномена самоубийства), Масарика-иррационалиста (с критикой просвещения и убеждением, что современной науке не под силу вылечить болезни человечества), Масарика-моралиста (с убеждением, что единым действенным лекарством является самоусовершенствование, самообразование, упорная и целенаправленная работа для себя и для других), Масарика - философа истории (с тезисом, что современное состояние является следствием исторического развития, смысл которого является основным вопросом, над которым следует размышлять).
К проблеме самоубийства Масарик возвращается постоянно, практически в каждой своей значительной работе. В цикле работ под общим названием «Современный человек и религия» (1896 г.) Масарик анализирует феномен самоубийства, основываясь на этот раз уже не на статистических данных, а на анализе сочинений самых значительных мыслителей времени модерна: Юма, Канта, Конта, Спенсера, чешского мыслителя А. Сметаны, на произведениях Байрона, Мюссе, Гёте, Мицкевича, Достоевского. Он оставляет позитивистскую манеру и обращается к литературной форме социологического эссе, которая ему ближе. Основной его тезис звучит так: £<Если мы хотим познать душевное состояние современного человека, послушаем, что этот человек говорит нам о себе в своей литературе. Теология и философия, да и статистика, в данной связи имеют не меньшее значение, однако искусство и особенно словесное творчество обращается к нам более непосредственно во всей своей жизненной полноте, которая характерна именно для искусства» [6, Б. 254].
В 1970 г. Э. Гидденс издал масариковское «Самоубийство...» под несколько измененным названием «Самоубийство и смысл цивилизации». Сравнивая работы Масарика и Дюркгейма, он отмечает, что «работа Масарика - важный этап в создании социологической теории самоубийства, а драматический успех работы Дюркгейма привел к игнорированию труда Масарика. «Самоубийство» Дюркгейма более систематизированно и социологически точнее, однако оно содержит ряд упрощений, - пишет он, и продолжает. - Бесспорно, что выводы Масарика сильно повлияли на Дюркгейма. Для обоих растущий уровень самоубийств в XIX в. является доказательством глубокого кризиса современного общества. Общим для них является и то, что оба они принимают во внимание социальное движение, которое предлагает видение альтернативного общества - социализм. Оба считают его ограниченным, так как он предлагает решение только в экономической области, а никакое экономическое решение не может коснуться глубины проблемы, которая лежит в сфере морали» [3, Р. XII].
В более широкой связи Масарик возвращается к проблеме самоубийства в работе «Мировая революция» (1925). В ней Масарик, прежде всего, указывает, что потеря религиозной веры объяснима «восстанием против непогрешимости, абсолютизма, инквизиторства», в результате чего развивался «болезненный, чрезмерный индивидуализм и субъективизм, который вел к эгоцентризму и солипсизму, т.е. к моральному одиночеству, к всеобщей анархии вместо прежней вселенскости: скепсис, критицизм, ирония, отрицание и безверие подавили веру, и человек стал беспокойным и непостоянным... идеалист бросался в наслаждения, но не находил удовлетворения... отсюда усталость, психоз, склонность к самоубийству». Масарик однако идет дальше - вся первая мировая война явилась для него доказательством действенности его важнейшего тезиса, что психологически оборотной стороной самоубийства является убийство. «Самоубийство есть насилие души, обращенное в себя, убийство -насилие души, направленное вовне... В окопах мировой войны были ученики Руссо, Канта, Гете, Гердера, Байрона и Мюссе. Если Зомбарт воспевает немецкий милитаризм в гегелевском духе и гордится фаустами и заратустрами, воевавшими в окопах, то он не понял, какой беспощадный приговор сам вынес немецкой и европейской цивилизации» [11,8.422-423.]. Здесь звучат мотивы из работы Масарика «Россия и Европа»: анализ души Раскольникова, данный Достоевским, является для него блестящим образцом того, как заканчивает «русский Наполеон», разъеденный европейской, главным образом, немецкой философией. «А сверхчеловек, утонченный философ Иван Карамазов заканчивает тем, что Смердякова, своего брата, толкает на отцеубийство; более резко и жестоко невозможно бичевать современного интеллектуала и философа» [11,8.428.]. Таким образом замыкается круг философско-социологических размышлений Т.Г. Масарика - от анализа самоубийства как тревожного социально-патологического явления - к объяснению причин и характера войны диалектикой убийства и самоубийства.
,, С 1882 г. Масарик впервые в чешских землях, а вероятно и в Австро-Венгрии вообще, начинает читать систематический курс социологии под названием «практическая философия на основе социологии». Сохранились стенографические записи лекций Масарика, сделанные студентами и затем литографически размноженные (т.н. литографические лекции). Из сохранившихся текстов видно, что Масарик знакомил студентов со всем, что было актуально в социологии того времени. В разделе «Природа и человек» он информировал о Милле, Монтескье, полемизировал с Гербартом, в разделе «Семья» ссылался на Бахофена, Моргана, Липперта, Спенсера. («Происхождение семьи, частной собственности и государства» Ф. Энгельса он позднее подробно проанализировал в работе «Социальный
вопрос»), В разделе «Общество» большое внимание уделяется Конту, в меньшей степени Марксу. Интересно, ч то Масарик анализирует и нетрадиционные для его времени темы: отношение альтруизма и эгоизма, проблему возможного перенаселения (Мальтус), проблемы кризиса моногамной семьи, измены и проституции, промискуитет, положение женщины в обществе, общественные классы и социальные различия, общественное мнение, роль гениальных людей и т.д. Большое внимание он уделял критическому анализу коммунизма. В поле его внимания находились и методологические вопросы, но они не были первостепенными и ограничивались, как правило, контовской темой классификации наук.
Не имея склонности к систематизации, Масарик все же попытался сконструировать социологическую систему, которая, конечно, была не слишком оригинальной, но он и не имел «систематизаторских амбиций». В 1901 г. он предпринял попытку систематически изложить социологию в публиковавшемся в виде статей «Руководстве по социологии» [9], но дальше определения предмета и метода социологии, ее положения в системе наук он не пошел. Масарик определяет социологию как «науку об организации и развитии общества» и возражая противникам социологии как науки подчеркивает, что против социологии выступают те, кто отрицает существование законов в общественной жизни [9, Б. 99].
Заслуживают внимания общие методологические рассуждения Масарика, его внимание к сравнительному методу, к акценту на социологическое наблюдение «обычных явлений, которые люди обычно не замечают». Считая себя достаточно последовательным детерминистом («сегодня свобода воли не может пониматься иначе, чем в смысле абсолютного детерминизма человеческих желаний и психической жизни вообще, а в этом смысле мы понимаем также социологические законы» [9, Б. 666], Масарик выступает против фатализма, коренящегося в невозможности предвидения и пассивности. Таким образом, у Масарика проблема детерминизма и вопрос о законах в истории и социологии преобразуется в вопрос, в сущности, психологический: «психология может только познавать, что желание человека и его деятельность умственная и чувственная детерминированы так же, как и природа. Те духовные состояния, которые определяются как свобода воли, т.е. выбор между различными мотивами, детерминизмом не отрицаются и должны надлежащим образом быть поняты и анализированы» [9, 8. 736].
Признавая, что социология не имеет в своем активе столько познанных законов, сколько естественные науки, Масарик, однако, отвергает известное противопоставление номотетических и идиографических наук.
Было бы неправильно представлять Масарика как социологического эклектика (он им несомненно был, но прежде всего в том смысле, что его особо не интересовало к какому социологическому направлению себя отнести, или кого считать большим авторитетом: Конта, Спенсера, Маркса или Тарда). Масарик был сторонником умеренного психологизма, который следовал у него из анализа логики научного объяснения (мотив, развитый К. Поппером, который, кстати, был знаком с Масариком и в последней лекции своей жизни, прочитанной в Карловом университете, упомянул об этом знакомстве). «Социология, - согласно Масарику, - также пытается изложить свои каузальные законы таким образом, что сложные законы разлагаются на законы более простые, законы меньшей степени общности (особенно эмпирические) суммируются под закон более общий. Очевидно, что такое объяснение законов - чисго логическое, формальное, в конце концов речь всегда идет о последних причинах, конечных фактах. А эти конечные причины, факты, мы разлагаем главным образом психологически - психические особенности индивида - последние причины социальных явлений, которые нам даны» [9, Б. 739.]. Такое заключение Масарик, основывает на «онтологической предпосылке», которую он формулирует в полемике с переоценкой понимания социологии как науки о масштабных, «массовых» явлениях: «Только на статистическом наблюдении социология не может основываться, в социологии речь не идет только о массовых, но также и об отдельных явлениях... - Но сразу же добавляет, - что социолог должен наблюдать не только отдельных индивидов, но и общество, объединение индивидов в массы, обращать внимание, учитывать не только части, но и целое, должен познавать, как индивид ведет себя в массе» [9, Б. 663.]. Он сам, когда писал свое первую социологическую работу, обратил внимание, что самоубийство становится предметом социологического интереса только тогда, когда из единичного (или просто суммы отдельных явлений) становится «массовым» явлением, которое не может быть объяснено только психологическими причинами.
Масарик критикует «миф статистических данных» и статистических закономерностей (которыми так восхищался Кетле) и обращает внимание на опасность, скрывающуюся за любыми статистическими данными: «Часто статистические данные являются лишь математическим украшением социологических наблюдений и выводов», - и добавляет, - что «статистика затуманила понятие социального закона» [9, Б. 664.]. Впоследствии Масарик никогда к статистике не возвращался и основную социологическую аргументацию добывал: а) из художественной литературы, понятой как социологический документ; б) из личного опыта и общественной практики, «из контактов с людьми»; в) из изучения социологической
литературы (Масарик знал работы всех своих великих современников, но никогда их не анализировал систематически: речь у него всегда шла только о проблеме и никогда о работе определенного автора).
Много внимания Масарик уделяет анализу отношений дедукции и индукции и понятию исторических законов (отношению истории и социологии) - все это чисто попперовские темы, даже если решения Масарика и находятся, с точки зрения социологической и методологической, на уровне начала столетия. И заключительную часть недописанного руководства по социологии Масарик заканчивает весьма характерным самим по себе размышлением - о смысле мирового и общественного развития, который «нельзя постичь простым историческим, собственно хронологическим эмпиризмом, но рассмотрением и сравнением философским - именно поиском смысла в множестве фактов».
Кроме педагогической и научной деятельности Масарик активно занимается общественной, непосредственно политической деятельностью, он активно участвует в споре о подлинности «старочешских памятников» - т.н. Краловедровской и Зеленогорской рукописей. Масарик вступает и, по существу, возглавляет эту весьма непопулярную борьбу (Рукописи, имевшие явно выраженную антинемецкую направленность, играли огромную роль в процессе утверждения национального самосознания и в определенной мере и чешского национализма; значительная часть чешского искусства XIX в. находилась под их сильнейшим влиянием) с сознанием, что речь идет «о моральном очищении чешской науки и чешского общества». «Честь народа требует защиты или познания истины, больше ничего, и более важным является - нравственность и мужество признания ошибки, нежели ее защита, даже если эту ошибку разделяет весь народ» [14, Б. 143.].
В связи с борьбой вокруг Рукописей Масарик все более убеждается в том, что чешское общество, несмотря на динамичное развитие промышленности и культуры, переживает моральный кризис. Этот моральный кризис, согласно глубокому убеждению Масарика, имеет глубокие социологические причины (которые он обозначил в работе о самоубийстве и анализировал позднее в исследовании «Современный человек и религия») и вызывает глубокие политические последствия. Таким образом, Масарик, фактом самой исторической ситуации, объективно становится «философом и социологом кризиса», кризисного периода развития чешского общества.
Эти существенные характеристики масариковского мышления, естественно связывают его с мыслителями конца столетия (косвенно с Дюркгеймом, Вебером, Зиммелем, которые все, в той или иной мере, являются «социологами и философами кризиса», и, несмотря на различие диагноза, сходятся в факте его существования). Своим диагнозом «переходного времени» Масарик приближается к анализу, который в классической социологии провел Г. Зиммель (анализ жизни в большом городе, «философии денег»). Кстати, «Философия денег» Зиммеля и дюркгеймовское понятие аномии появляются в то же время, когда Масарик публикует свои размышления о современном человеке и религии.
Было бы, конечно, некорректно утверждать, что масариковские размышления и его анализ полностью соизмеримы с классиками мировой социологии. Масарик - просто иной тип мыслителя; по своей направленности, содержательно и стилистически он ближе всего к Зиммелю, который придал социологическому эссе легитимность, как форме социологического изложения.
Масарик как философ, социолог и политик кризиса, рассматривает наиболее значительную для себя тему - «Чешский вопрос». Он осознает, что чешское общество нуждается в теоретически (философски и социологически) обоснованной национальной программе и поэтому в 1895-1896 гг. публикует серию работ («Чешский вопрос», «Наш нынешний кризис», «Ян Гус», «Карел Гавличек»), которые объединены центральным вопросом о смысле чешской истории. Понятно, что сегодня вопрос о смысле истории (и не только в свете философии и социологии постмодернизма) звучит несколько архаично. Но в конце столетия Масариковский вопрос о смысле чешской истории в целом логично вписывался во временной контекст и сам по себе не вызывал сомнений. Сомнение вызывало масариковское решение, его проект ответа.
Уже сам исходный пункт Масарика с неизбежностью вызывает (и не только у материалистов) существенное замешательство: «Чешский вопрос для меня это вопрос о судьбах человечества. Как и Коллар, я полагаю, что история народа не случайна, а в ней проявляется определенный план Провидения и задача историков и философов, задача каждого народа состоит в том, чтобы постичь этот мировой план, познать его и точно определить в нем свое место и в соответствии с этим полностью осознанно продвигаться вперед во всей, в том числе политической работе» [4, Б. 8.]. Провидение вносит в историю смысл, который мы должны постичь и поступать в соответствии с ним (здесь сами собой напрашиваются сравнения с гегелевской или энгельсовской версиями идей «познанной необходимости»), Масарик, однако, в сравнении с Гегелем идеалист «иного типа» и идея Абсолютного духа, реализующего себя в истории, ему абсолютно чужда, не говоря уже о том, что Масарик находит (и небезосновательно) даже связь между Гегелем и Бисмарком. «У Гегеля мы видим синтез Гёте и Канта и предвосхищение Бисмарка: Гегель принял прусскую идею государства как проявление народности и вообще всего общества, своим пантеизмом и фантастичностью создает переход от Гёте и Канта и их мирового
значения к пруссачеству, его механицизму, материализму и насилию... Бисмарк и Вильгельм постоянно взывали к Богу, но к Богу прусскому. Гегель своим абсолютным идеализмом служил авторитаризму прусского государства, изменил гуманизму Гёте и Канта и заложил фундамент теоретического и практического насилия» [11,8.412.]. С неизбежностью напрашивается мысль, что в этом ряду: Гете -Кант - Гегель - пруссачество - Бисмарк, Масарик предвосхищает позднейшие соображения Г. Лукача, который искал корни национал-социализма уже в немецкой классической философии. С другой стороны, идея свободы как познанной необходимости (Энгельс, Гегель) неприемлема для Масарика потому, что в ней он видит путь к пониманию свободы как навязанного насилием равенства. Таким образом понимаемая свобода может прийти «только насилием и из нового насилия» [8, Бу. 2. Б. 222.],
Если допустить масариковскую «онтологическую предпосылку», что смысл истории существует и внесен в нее Провидением (Богом), то необходимо задать вопрос - в чем смысл истории чешского народа, его специфика? На этот вопрос Масарик отвечает долгим изложением чешской истории, обращая особое внимание на анализ периода национального возрождения, на те этапы развития чешского общества, когда снова конституировался чешский народ как народ общества модерна (от конца 17 до конца 19 вв.). Историческое обоснование масариковских рассуждений, несомненно, спорно, хотя Масарик категорически утверждает, что «действительно научная история должна основываться на социологии», и что его взгляд на историю является попыткой «конкретной социальной динамики», а ни в коем случае точной реконструкцией исторического процесса. Часть историков в дискуссии, которая получила название «спор о смысле чешской истории» (с перерывами длившейся с 1895 по 1938 гг., и потом еще продолжавшейся некоторое время после 1946 г.), указала на фактологические ошибки Масарика.
Масариковский тезис о смысле чешской истории выглядит так: т.н. «чешские будители» (деятели чешского национального возрождения (Я. Коллар, Й. Добровский, Й. Юнгманн) нашли твердую основу для своих стремлений к возрождению чешского народа в понятии гуманизма. Это просветительское движение имело свои собственные национальные корни в чешской реформации и в гуситской традиции, которая впоследствии была насильно нарушена; будители ссылались и продолжали эти традиции. Смысл чешской истории - «наполнение гуманистического идеала», который, в более или менее явной форме, постоянно присутствует в чешской истории. В «Чешском вопросе», в духе масариковского способа мышления, вопрос о смысле истории напрямую связывается с созданием и формированием политической национальной программы: «Нелегко найти правильную и надлежащую формулировку всеобщей национальной программы, в которой все основные элементы - гуманизм, народность, государственность, социальные реформы, просвещение, цивилизация - были бы органично связаны. У нас нет также долгой и непрерывной традиции как у других народов... Естественным развитием гуманизма, односторонне понимаемого Колларом в смысле национальном, является переход к гуманизму в смысле социальном» [4,5.231.].
Таким образом в контексте чешского вопроса Масарик открывает коренной вопрос своего времени -социальный вопрос. Можно возразить, а какую связь с социологией имеют все эти размышления (достаточно спекулятивные) о чешском вопросе и смысле истории? Связь заключается во временном контексте и личности Масарика, для которого, как уже указывалось, социология никогда не была чисто академической наукой. Собственно Масарик написал только три академические социологические работы: о самоубийстве, незаконченное пособие по социологии, и работу о взаимодействии общества и природы. Кроме книги о самоубийстве, речь идет о работах, в которых сегодня могут быть интересны лишь некоторые детали. Значимость масариковского социологического наследия в его социологической публицистике и эссеистике (в этом он напоминает, например, Г. Зиммеля), в его критике марксизма («Социальный вопрос») и исследованиях о России («Россия и Европа»).
Масарик, по существу, был, прежде всего, политик, практик, который, однако, свою политическую и общественную деятельность с самого начала хотел основывать на двух взаимосвязанных принципах - на высокой морали и этике, как в личной, так и в общественной жизни, и на знании, основывающемся на социологии как основной науке, без которых полезная общественная деятельность и нравственная политика невозможны. С этой точки зрения Масарик и сейчас личность исключительная. Но он не составляет исключения в стремлении «социологически обосновать политику»: здесь он опирается на Конта и целый ряд других мыслителей. Исключение, однако, состоит в том, чтр в отличие от Конта, который «начал критикой мифов и закончил тем, что создал целую позитивистскую мифологию, включая позитивную политику» [2,8.200], Масарику в его стремлении. обосновать политику социологически сопутствовал успех. Нельзя, конечно, утверждать, что возникновение Чехословацкой республики (1918) во главе с Масариком была «материализацией» его социологических идей, но то, что в Средней Европе возникла и двадцать лет существовала развитая и стабильная демократия, основанная во многом на теоретических идеях Масарика, практически однозначно показывает связь между социологией, этикой и политикой.
Сомнения в серьезности масариковских социологических интересов рассеются, как только мы осознаем, что Масарик, с одной стороны, соединил размышления о чешском вопросе и чешской политической программе с «гуманистическим идеалом», который попытался исторически вывести и социологически комментировать, а, с другой, непосредственно связал «чешский вопрос» с социальным вопросом.
Остро и непримиримо критикуя существующее общество, Масарик, однако, не призывает к его разрушению. Он - непримиримый противник каких-либо революционных действий, Масарик выступает против революции по философским, социологическим, политическим и этическим причинам, тем более, что для социальной революции, по его мнению, нет объективных причин.
Масарик формулирует программу «малых дел», которая как в его время, так и сегодня выглядит мало привлекательной для радикалов самых различных направлений: революционность со своим нежеланием постоянно, прилежно и незаметно работать выступает против мелкой работы, которая только и может быть единственно конструктивной и которая единственно имеет действенный смысл. Ни в коем случае не революция, а незаметная, постоянная работа в действительности творит историю. Но не только это -сущность демократии в малых делах: «Демократия - это режим жизни и для жизни, она требует труда и является режимом труда, а работа - это покой и в большинстве своем - это мелкая незаметная работа» [11,8. 570.].
Масарик ценит роль, которую в своей экономической и социологической теории Маркс придает труду в целом, но упрекает его в романтизме, т.к. будничной работе Маркс противопоставил идеал романтизированной революции. «Маркс попытался определить цену мелкой работы для общества. Люди до сегодняшнего дня уклонялись и уклоняются от труда, и уклоняются именно от мелкой работы, каждодневной, недемонстративной. Люди до сегодняшнего дня жили скорее спортом, чем работой -теперь настает время мелкой работы. Нынешний романизм труда должен уступить место реализму. Труд - это не только большие великие дела, труд - это также ежедневная работа, которую выполняют не какие-то герои, а обычные, смиренные, маленькие люди, о них история еще не умеет говорить» [8, Бу. 1. 8.407.].
Здесь Масарик явно предвосхищает «парадигмальный поворот», который произошел в социологии только спустя полстолетия - поворот к анализу повседневности (а в историографии несколько раньше -поворот к пониманию истории не как к следам великих событий, а как к результату долговременных процессов, имеющих свои корни в повседневности). В этой связи Масарик напоминает, к примеру, Норберта Элиаса с его увлечением анализом изменений в каждодневной жизни и обычаях, хотя, естественно, Масарик не пускается ни в какой детальный анализ. Впрочем, именно это сравнение Элиаса и Масарика указывает на отличие масариковского типа мышления: у него речь шла не только о познании, о социологическом понимании мира, но и о его изменении. Это звучит квазимарксистски, но речь идет о сходстве скорее формальном, несмотря на то, что Масарик знал марксизм лучше, чем кто-либо иной.
Очень много серьезных социологических тем Масарик только обозначает. Бесспорным, однако, является то, что часть тем, которыми социология начнет систематически заниматься значительно позже, он предвосхищает на основе опыта изучения чешского общества конца 19 - начала 20 столетия.
Значительное внимание Масарик уделял «социальному вопросу», понимая его в двух основных значениях. В первом, как «вечную проблему» - чешский вопрос нельзя решить иначе, чем как вопрос социальный, который «не является проблемой только одного класса и касты, это вопрос всех. Он должен быть решен в целом и позитивно, а это означает просветить головы и разжечь сердца всех, дать духу власть над материей и подавить самолюбие. Социальный вопрос - это вопрос нравственности или безнравственности, это вопрос насилия и действенного гуманизма» [4, Б. 232.]. В этой цитате весь Масарик - как социолог, политик и моралист. Несомненно Масарик является одним из великих моралистов 19 века. Масариковское понимание социального вопроса обобщено в его «лозунговом» выражении: «всегда я был с рабочими, часто с социалистами, изредка с марксистами». В разговорах с К. Чапеком он формулирует эту мысль немного иначе: «я принимал социализм до тех пор, пока он совпадал с гуманизмом, марксизм я не принимал... Мой социализм - это просто любовь к ближнему, человечность, я желал бы, чтобы все люди хорошо жили, работали, чтобы не было нищеты, и чтобы каждый имел для себя достаточно места. Если это социализм, значит я социалист» [2, Б. 112.].
В другом смысле Масарик понял социальный вопрос как принципиальную критику марксизма. В 1898 г. Масарик сначала на чешском, а затем на немецком языке публикует свою основную книгу о марксизме «Социальный вопрос» с подзаголовком - «Философские и социологические основания марксизма» (русский перевод вышел в 1900 г.). Книга, имеющая в стандартном издании более 800 страниц, является, бесспорно, первым хорошо обоснованным разбором марксизма как теоретической доктрины в истории социологии вообще. Это вовсе не преувеличение. В данной работе Масарик не только в целом проанализировал учение Маркса и Энгельса на основе аутентичного знания всех доступных в то время текстов, не только разобрал основные темы марксизма (исторический материализм, учение о классах.
исторические законы, теорию прибавочной стоимости, противоречие между первым и вторым томами «Капитала», понимание коммунизма, развитие семьи, анализ идеологических систем, религиозные вопросы, вопросы этики, проблему революции), но также попытался изучить наиболее значимые модификации марксистской доктрины (он реагирует на Каутского, Плеханова, Бернштейна, Меринга, Лассаля, Лафарга и др.). И что является наиболее существенным, Масарик априори не предубежден к Марксу и марксизму, он критикует марксизм «по существу», со знанием проблемы и завершает свой анализ констатацией, что «марксистам не остается ничего иного, нежели пересмотреть не только отдельные положения теории, но все философские основания марксизма. А эта критическая ревизия марксизма должна проводиться совершенно открыто... Речь идет о кризисе, а не о банкротстве всего социализма, о научном и философском кризисе марксизма» [8, 5. 355.].
Масариковская критика марксизма вызвала очень сильный критический отклик, отозвались ведущие марксисты того времени: Лабриола, Каутский, Бернштейн, Плеханов. Хотя они естественно не были согласны с Масариком, дальнейшее развитие подтвердило правоту Масарика, по крайней мере, в двух моментах: а) что марксизм должен быть подвергнут пересмотру, что и было сделано (Бернштейн с одной стороны и Ленин с другой, подвергли ревизии марксизм, как не отвечающий новым историческим условиям; б) что марксистский социализм не может быть реализован как общественно-экономическая формация, что идеал коммунизма утопичен, а каждая попытка его осуществления будет заканчиваться насилием. В социалистическую революцию Масарик в конце 19 столетия не верил, т.к. ему казалось, что под влиянием позднего Энгельса лидеры социал-демократии стали более умеренными.
Необходимо указать на то, что на масариковский анализ марксизма обратил внимание не только Плеханов, но и ведущий русский социолог М.М. Ковалевский, который, касаясь масариковского анализа марксизма, особо отметил то, что Масарик не остановился на разборе работ классиков марксизма, но видел тенденцию его развития в будущем, которая шла в сторону смягчения экономического детерминизма в духе тезиса Энгельса об обратном влиянии общественного сознания на экономический базис [1, С. 274, 278].
Другим доминирующим интересом Масарика помимо социального вопроса, был «русский вопрос». Для чешского народа, жившего в Габсбургской монархии, отношение к России имело ключевое значение: с Россией связывались надежды на восстановление независимости и вера, что связь с ней обеспечит чешским землям в будущем стабильное положение в Средней Европе. Но о какой России шла речь? С какой Россией могли быть связаны какие-то надежды?
Отношение к России в чешских землях XIX в. было двойственным: с одной стороны было некритическое восхищение Россией и наивная вера в царское правительство, которое спасает всех славян (эта вера усилилась вступлением России в войну с Турцией на Балканах, где речь действительно шла о самом существовании балканских славян), с другой - острая критика царизма («политической власти, которая недостойна наших великих славянских братьев»), «русской отсталости» и «агрессивного панрусизма».
Россия притягивала Масарика с юношеских лет, более того, - он был очарован ею. Впервые он упоминает о России в работе о самоубийстве, где указывает на связь между низким уровнем самоубийств в России и православной верой, позитивное значение и воздействие которой, однако, ослабевает не только из-за ее тесного переплетения с царизмом, но и от того, что она подвергается резкой критике со стороны «нигилистов», которые механически перенимают «западную цивилизацию» и стремятся перенести ее в Россию, на почву, не имеющую для этого ни экономических, ни культурных условий и предпосылок.
В 1887 г. Масарик публикует несколько статей о России под псевдонимом Ф.О. Писаревский. Писарева и Добролюбова в то время он уже читал, а с начала 90 гг. интенсивно занимается Достоевским и Толстым (с которым встречался во время своих посещений России).
И опять можно задать вопрос, какая тут связь с социологией? У Масарика она очевидна: с самого начала Масарик не принимал крайний сциентистский позитивизм О. Конта, считая его методологически односторонним. В своей ранней работе о «конкретной логике» (1885) и в небольшой работе «Об изучении поэтических произведений» (1884) Масарик развил мысль, что абстрактное познание делает возможным познание законов и всеобщих свойств вещей, в то время как художественное познание ведет нас к «познанию вещей как таковых». Научное и художественное познание для Масарика - два взаимодополняющих метода познания, а художественное познание, если речь идет об общественных явлениях, своей конкретностью и «пластичной рельефностью» стоит выше научного: поэтому вполне естественно, что для Масарика русская литература становится социологическим ключом к познанию России.
Необходимо добавить, что это касается не только масариковского анализа России. Основные социологические работы Масарика, являются глубокой критикой того, что мы могли бы сегодня обозначить как «кризис модерна»; собственно цикл эссе «Современный человек и религия» в
большинстве своем основан на анализе литературных произведений. Более того, обозначение основной проблемы современного времени он заимствует из литературы, в частности, у Гёте; он говорит о «фаустизме», в другом месте о «титанизме» как о бунте современного человека против Бога, против естественного закономерного хода вещей, о мятеже, который с необходимостью выливается в пессимизм, нервозность, тревогу, неудовлетворенность и наконец в самоубийство или убийство.
В небольшой статье очень трудно дать достаточную информацию и тем более критический анализ важнейшей работы Масарика о России, но стоит отметить, что заголовок книги Масарика «Россия и Европа» - такой же, как и знаменитой книги Н.Я. Данилевского, вышедшей в 1869 г., и уже через два года переведенной на чешский язык. Масарик, по существу, программно полемизирует с основной славянофильской ориентацией Данилевского.
Свою книгу Масарик писал по-немецки. Первые два тома вышли в 1913 г., а на чешском языке -только в 1919 и 1921 гг. Третий том, который Масарик писал, уже будучи президентом (также по-немецки), при его жизни не вышел. Он впервые был издан в английском переводе под названием «Дух России» в 1967 г. (в сокращенном варианте), и только в 1996 г. - на чешском языке.
Масарик отмечает, что эта книга явилась реакцией на требования европейской общественности знать о России больше и возвращается к своему пониманию «ключа к России», который он, по собственному убеждению, видел в анализе творчества Достоевского, отмечая, что «все произведение - о Достоевском» [10, Бу. 1,8.9], хотя о Достоевском речь идет собственно только в третьем томе. Масарик начинает экскурсом в историю России от Петровских времен, продолжает анализом Чаадаева и спором славянофилов и западников (он категорически стоит на точке зрения западников, хотя и относится к ним критически), разбирает Герцена, анархизм Бакунина, взгляды Чернышевского, Добролюбова и Писарева. Несмотря на то, что он не разделяет идею «разумного эгоизма», он относится к Чернышевскому с симпатией. С социологической точки зрения наиболее интересен подробный разбор Масариком русского социологического субъективизма Лаврова и, особенно, Михайловского. Последний близок Масарику, кроме всего прочего, еще и тем, что и он также чувствует себя философом и социологом «переходного времени», «стремящимся понять хаос перехода». Подобно Масарику и Михайловский видит один из ключей к пониманию этого хаоса в феномене самоубийства.
Масарик резко критикует теоретиков «теократии» Каткова, Победоносцева, Леонтьева, подробно анализирует народничество и русский марксизм. Масарик ставит в заслугу русскому марксизму то, что он «снова воскресил русскую интеллигенцию», преодолел и статистически опроверг народничество, «провел резкую границу между марксистским социализмом и анархизмом» [10, 8у.2, Б. 285]. С другой стороны, в соответствии со своим принципиальным неприятием революции он отрицает «романитизированную революционность» и «аристократизм русского марксизма». Его воплощение он находит в 1913 г. (!) у В.И. Ленина. Масарик, несомненно, был первым крупным европейским мыслителем и общественным деятелем, который обратил внимание и понял значение Ленина не только как политика. В книге имеется восемь упоминаний о Ленине и подробный отзыв о «Материализме и эмпириокритицизме».
Масарик объясняет свой интерес к России следующим образом: «Социолог и философ истории многому может научиться в России. Сравнение России и Европы само по себе методологически очень удобно: чисто европейские вопросы становятся более понятны самим европейцам на русских аналогиях. Также и содержательно, Россия и ее развитие очень поучительны - уже сама огромная площадь страны делает из России мир в меньшем масштабе; исследование европеизации России, расширяющееся на исследование взаимных культурных влияний, вызывает много интересных вопросов. Подобным исследованием социолог научится правильнее понимать проблему культурной взаимности и единства, проблему - чрезвычайно важную для истории человечества» [10, 8у.2, Б. 430.]. И добавляет в связи с революцией 1905 г.: «Как поучительно изучение русской революции! Интерес Европы к русской революции был очень большой, русская революция оказала положительное влияние на Европу: в Австрии, например, было введено всеобщее избирательное право... Но интерес к русской революции обращен не только к ее политической стороне. Философ истории познает в ней великий злободневный религиозный и этический вопрос - а в этом в России можно многому научиться» [10, 8у.2, Б. 430-431.].
Необходимо упомянуть о масариковском отношении к России во время революции 1917 г. и после победы Советской власти. Имя Масарика в советской литературе, как уже указывалось, упоминалось исключительно в связи с воелным выступлением чехословацких легионеров в России. Они удерживали, как известно, транссибирскую магистраль и время от времени вступали в вооруженные конфликты с большевиками. Западные державы признали право новой Чехословакии на существование больше под влиянием этого факта, чем на основании теоретической и политической аргументации. Первоначально Масарик был категорически против военного выступления легионеров в России: «Мы договорились с русским правительством, что наши войска не будут вмешиваться во внутренние отношения ни при каких обстоятельствах, и мы это провели и доказали свою лояльность. Мы не хотим и не будем проливать русскую кровь. Однако я не говорю, что если нельзя применять войска во внутренних противоречиях, то
нельзя высказывать свой взгляд о русских, нельзя критиковать русскую сторону... У меня собственное мнение о большевиках, но из этого не следует, что против них следует послать наш корпус» (14, $.213). Рассмотрение роли чехословацкого корпуса в России, которое в Чехословакии после войны обросло легендами и стало темой десятков литературных произведений, - это отдельная тема.
Отношение Масарика к Октябрю, резкая критика большевизма являются лишь развитием взглядов, которые он ясно сформулировал в 1898 и 1913 гг., и логично вытекают из его философско-социологической позиции. Однако Масарик никогда не использовал банальных приемов и пропагандистских аргументов о «зверствах большевиков», хотя он пишет о «жестокости советской администрации» и упоминает о фактах, которые станут общеизвестны лишь позже. Не желая, чтобы его авторитет как президента был использован в непосредственной политической борьбе, он публикует ряд статей о России под псевдонимом «чешский легионер». Это естественное для Масарика, но достаточно непривычное в политике благородство. Публично он формулировал свои взгляды на большевизм и Октябрьскую революцию «академично», с акцентом на теоретические аргументы, которые можно обобщить следующим образом:
1. Объективной необходимости в вооруженном восстании не было, большевики должны были удовлетвориться ролью политического меньшинства в парламенте, стать парламентской оппозицией: «однако большевики не могли и не могут работать, они могут принуждать к работе, они способны бороться и умирать, но не смогут прилежно, постоянно, неустанно работать [7, Б. 19.]. Этот аргумент созвучен с масариковской идеей «малых дел» и с его категорическим отрицанием, неприятием революции как возможного позитивного решения социальных проблем.
2. Аргументация, согласно которой происшедшая революция является реализацией марксистского видения социалистической революции, неправомерна. Маркс и, особенно, Энгельс, согласно Масарику, в конце жизни отказались от идеи насильственной революции (он ссылается на письмо Энгельса Э. Бернштейну 1883 г. и на Предисловие к «Классовой борьбе во Франции): «они считали вооруженную революцию в лучшем смысле вспомогательным средством, которое завершит разрушение капитализма, завершит внутреннюю революцию, вызванную самим экономическим развитием» [7, Б. 17.]. Масарик считает, что «нельзя исключать любую кровопролитную революцию, но она должна подтверждать правило, быть оправдана только после исчерпания всех других попыток усовершенствования. И она должна быть подготовлена: революция без реформы не оправдана и не является не чем иным, нежели насилием... Человек не имеет высшего принципа как для всей жизни, так и для политики без признания, что жизнь и личность человека должна быть святой для другого. Русская революция не принесла того, что от нее ожидал Ленин именно потому, что была мало реформистской» [5, Б. 11-12.].
3. То, что в России произошло - это не диктатура пролетариата, как ее представляли Маркс и Энгельс. Априорно не отрицая диктатуру, Масарик отмечает: «Диктатура сама по себе не может быть плоха, речь идет о том, кто и как осуществляет диктатуру, кто, как и что диктует. Диктатура невежд плоха и не действенна» [7, Б. 61.] и продолжает: «Сегодняшний советский режим в России является диктатурой, но не диктатурой пролетариата, согласно представлениям Маркса, а диктатурой вождей небольшой политической партии. Большевистская диктатура - это явная диктатура меньшинства, это олигархия, олигархия аристократическая в истинном смысле слова. Это не диктатура пролетариата, а диктатура над пролетариатом» [7, Б. 25].
4. Россия из-за неграмотности и отсталости не созрела для коммунизма и для научного социализма. Все недостатки, которые были у русского государства, русской школы, русской церкви, имеет также большевистский режим и государство - это плод одних людей и одного и того же образования [7, Б. 30.]. Масарик предостерегает от попыток «применения русского опыта» в Чехословакии.
Масарик не был «зашоренным» антикоммунистом и в целом его взгляды по социально-политическим и экономическим вопросам были скорее левыми, чем правыми: его политическим и общественным идеалом была демократия, но демократия «не только политическая, но и хозяйственная и социальная». «Так называемый капитализм не столько неверен своим производством, сколько тем, что люди ничего не производящие, и даже не работающие, могут незаслуженно пользоваться результатами честной работы других» [11, Б. 538.].
До сегодняшнего дня некоторые крайне либеральные авторы считают Масарика «слишком левым», многим консервативным авторам не импонирует его критическая позиция по отношению к церкви, особенно, к католической, и, наконец, третьи отрицают Масарика за его концепцию «неполитической политики», - т.е. демократической политики, которая не замыкается главным образом на соперничестве политических партий.
На протяжении всей своей теоретической и практической деятельности Масарик ставил и решал вопросы, которые не потеряли актуальности и сегодня. Его вклад в социологическую науку заключается, прежде всего, в фундаментальном анализе насущных проблем своего времени, результаты которого далеко выходят за рамки его эпохи и могут рассматриваться в качестве инспирирующих факторов ее
дальнейшего развития. Занимаясь самыми различными областями социального знания, Т.Г. Масарик не создал законченной социологической системы. Однако по глубине анализа, актуальности поднятых вопросов, на многие из которых он дал ответы, Масарик, несомненно, занимает почетное место в истории социологической мысли.
ЛИТЕРАТУРА
!. Ковалевский М.М. Сочинения в двух томах. Т. 2. - СПб., 1997.
2. СарекК. Hovory s TGM. -- Praha, 1947.
3. Giddens A. Introduction // T.G. Masaryk Suicide and the Meaning of Civilization. - Chicago - London, 1970.
4. Masaryk T.G.. Ceska otazka. - Praha, 1969.
5. Masaryk T.G. Cesta demokracie. sv.lll. - Praha, 1994.
6. Masaryk T.G. Moderni Clovek a naboienstvi. - Praha, 1934.
7. Masaryk T.G. О bolSevictvi. - Praha, 1990.
8. Masaryk T.G. Otazka socidlni, sv. 1-11. - Praha, 1946.
9 Masaryk T.G. RukovSt’ sociologie. //Nase doba VIII. 1901.
10. Masaryk Г.С.Rusko a Evropa. sv.I-II. - Praha, 1995, 1996.
11. Masaryk T.G. Svgtova revoluce. - Praha, 1925.
12. Munch R., Sociological Theory. - New York, 1995.
13. Nejedly Z. T.G. Masaryk III.: Masaryk - docent. - Praha, 1932.
14. OpatJ. Filozof a politik T.G. Masaryk 1882-1893. - Praha. 1990.
15. Syllaba. T. Masaryk a raske revoluce. - Praha, 1959.
16. Teorie a praxis. О pokroku, vyvoji a osvele // T.G. Masaryk. Juvenilie Studie a stati 1876-1881. - Praha, 1993.
THOMAS MASARYK (CHARACTERISTIC TRAITS OF A SOCIOLOGIST)
N.P. Narbut
The Department of Sociology Peoples' Friendship University of Russia Miklukho-Maklay str., 6, 117198, Moscow, Russia
The article deals with the main points of T.G. Masaryk’s sociology for the first time in the Russian literature. Masaryk was a classic of Czech sociology, the founder and the first president of the independent Czechoslovakian state.
