CC BY
1
Айа Linguistica Ре1гороИ1апа. 2024. Vol. 20.2. Р. 11-82 DOI: 10.30842/а1р230657372021182
Типы финно-угорского субстрата в Пермском крае
(на материале апеллятивной лексики русских говоров): предварительные наблюдения
Р. В. Гайдамашко
Институт лингвистических исследований РАН (Санкт-Петербург, Россия); [email protected]; ORCID: 0000-0003-1676-3363
Аннотация. В статье предложен опыт идентификации, локализации и временной стратификации типов финно-угорского языкового субстрата в Пермском крае на материале апеллятивной лексики русских говоров. Основная часть статьи —это сводка субстратной финно-угорской апеллятивной лексики в русских говорах Пермского края: указаны наиболее близкие соответствия этой лексики в живых или угасших финно-угорских идиомах, даны ссылки на этимологические разработки (или предложены собственные этимологические решения). В заключении описаны типы финно-угорского языкового субстрата в Пермском крае—коми и мансийский; их ареалы очерчены на карте и сопоставлены с историческими и лингвистическими данными; намечены области пересечения изоглосс этих типов.
Ключевые слова: языковые контакты; языковой субстрат; Западный Урал; Северное Прикамье; Пермский край; русские говоры; апеллятивная лексика; финно-угорские языки; коми языки; мансийский язык.
Благодарности. Исследование выполнено при финансовой поддержке РФФИ в рамках научного проекта № 17-29-09097. Инструмент для создания лингвистических карт (Рис. 2, 3, 10) разработан на основе следующих ресурсов: https://github.com/umap-project, https://umap.openstreetmap.fr/ru/, https://wiki. openstreetmap.org/wiki/UMap. С предварительной версией статьи ознакомились коллеги—П. С. Злобин, А. В. Савельев и Ю. А. Шкураток, которым я благодарен за высказанные замечания. Все ошибки и недочеты, которые обнаружатся в статье, остаются на совести автора.
© Р. В. Гайдамашко, 2024
Types of the Finno-Ugric substrate in Perm Krai (based on the appellative vocabulary of Russian dialects): Preliminary observations
Roman V. Gaidamashko
Institute for Linguistic Studies, Russian Academy of Sciences (St. Petersburg, Russia); [email protected]; ORCID: 0000-0003-1676-3363
Abstract. The article presents an attempt to accomplish identification, localization and temporal stratification of the types of the Finno-Ugric language substrate in Perm Krai based on the appellative vocabulary of Russian dialects.
In its introductory paragraphs, the article describes the object of the study, the materials, sources, and methods used, its geographical scope and the principles of data presentation.
The main body of the article is a summary of the substrate Finno-Ugric appellative vocabulary found in the Russian dialects of Perm Krai — approximately 120 words grouped into 63 lexical nests with mostly precise geographic reference. The closest correspondences of this vocabulary found in living or extinct Finno-Ugric idioms (based on the published dictionaries and linguistic studies) are indicated. The article also provides the necessary references to the relevant established etymological developments or proposes the author's own etymological solutions.
In the conclusion, the article identifies the types of the Finno-Ugric linguistic substrate existing in Perm Krai for Komi and Mansi. Within the studied region, the Komi substrate type covers three areas, with two of these, conventionally designated as "Northern Permyak" and "Southern Permyak", separated by sections of three districts located in between: the western part of the Solikamsky, the northern part of the Yusvinsky and the southern part of the Usolsky districts. This distribution may point to the existence of a former "vibration zone" between the northern and the southern dialects of the Komi-Permyak language. The third area exists as an "island" located in the Yurlinsky district. The Mansi substrate type is divided into three areas conventionally designated as the northern or "Vishersky" area, the central or "Yaivinsky-Kos-vinsky" area, and the southern or "Chusovskoy" area, named after the four main leftside tributaries of the Kama River.
These areas are outlined on the map of the Northern Kama region and compared with the known historical and linguistic data. A separate section preceding the final remarks outlines the intersection areas of the isoglosses of these types.
Keywords: language contacts; language substrate; Western Urals; Northern Kama region; Perm Krai; Russian dialects; appellative vocabulary; Finno-Ugric languages; Komi languages; Mansi language.
Acknowledgments. The reported study was funded by RFBR according to the research project № 17-29-09097. The tool for creating linguistic maps (Fig. 2, 3,10) was developed based on the following resources: https://github.com/umap-project, https:// umap.openstreetmap.fr/ru/, https://wiki.openstreetmap.org/wiki/UMap. I express my gratitude to my reviewers P. S. Zlobin, A. V. Savelyev and Yu. A. Shkuratok for their comments on the preliminary version of this article. All errors and shortcomings are my responsibility.
1. Введение
Западный Урал—это территория, на которой издавна происходят активные этноязыковые контакты. До славянской колонизации здесь сосуществовали пермские, угорские, самодийские, тюркские народы. Целенаправленное изучение языкового ландшафта этого региона насчитывает как минимум вековую историю, опубликованные к настоящему моменту диалектные, этимологические словари, лексические атласы, лингвистические исследования по русским говорам и финно-угорским идиомам указанного и смежных регионов позволяют уточнить существующие этимологические решения, обобщить большой массив данных по лексическим заимствованиям и субстрату, а точные географические привязки многих языковых фактов делают возможным в общих чертах обрисовать детали былого языкового ландшафта.
1.1. Объект, цель, задачи и ареал исследования
Объект исследования — субстратная финно-угорская апелля-тивная лексика русских говоров, большей частью имеющая точные территориальные привязки в пределах Пермского края. Под
апеллятивной лексикой понимаются нарицательные слова (в противопоставление именам собственным).
Цель исследования — идентификация, локализация и временная стратификация типов финно-угорского языкового субстрата в Пермском крае на материале апеллятивной лексики русских говоров.
Среди основных задач, необходимых для достижения поставленной цели: 1) определить территориальные рамки исследования, 2) обозреть круг источников материала; 3) привести сводку субстратной финно-угорской лексики русских говоров Пермского края с указанием ссылок на соответствующие этимологические разработки (или предложением собственных этимологических решений); 4) нанести на карту Пермского края ареалы типов языкового финно-угорского субстрата и сопоставить с имеющимися историческими и лингвистическими данными.
В задачи настоящей статьи не входит обрисовка исторического и диалектологического фона исследования (то есть история дорус-ского населения Северного Прикамья, место русских говоров Северного Прикамья в макроструктуре русских говоров и история их формирования, место севернорусской лексики финно-угорского происхождения в русских говорах Северного Прикамья, история изучения лексики финно-угорского происхождения в исследуемых говорах) — этому посвящены основательные и заслуженно ставшие хрестоматийными труды О. Н. Бадера, В. А. Оборина, А. А. Преображенского, Е. Н. Поляковой, Г. Н. Чагина, А. В. Черных, коллективные монографии [Преображенский (отв. ред.) 1989; Александров (отв. ред.) 1989] и др. Также за рамками статьи остаются многочисленные вопросы адаптации лексики финно-угорского происхождения русскими говорами Северного Прикамья на разных языковых уровнях (фонетика, акцентология, морфология, словообразование, семантика) — заинтересованный читатель найдет исчерпывающую информацию в двух диссертациях на материале русских говоров Северного и Среднего Урала [Матвеев 1959: 41-47, 85-104; Гай-дамашко 2014: 332-343]. В этих диссертациях учтены также и выводы об адаптации финно-угорской лексики русскими говорами Севера и Северо-Запада [КаНта 1919: 33-76, 1927: 9-14; Veenker 1967:
Пермского края
Fig. 1. Research area and administrative-territorial division of Perm Krai
22-107; Мызников 2004: 345-371] — «материнскими» для русских говоров Северного Прикамья.
В настоящем исследовании мы не смешиваем понятия «Верхнее Прикамье» (термин, традиционный для истории и языкознания)
и «Северное Прикамье». Под Северным Прикамьем подразумевается бассейн Камы от ее верховьев (за исключением вынесенных за рамки исследования Афанасьевского, Верхнекамского, Омутнин-ского районов Кировской области, Балезинского, Кезского районов Удмуртии, заслуживающих отдельного внимания) до бассейна Чу-совой включительно (за исключением находящихся за Уралом районов Свердловской области), то есть почти весь Пермский край без самых южных районов, в русских говорах которых финно-угорское влияние прослеживается очень слабо. На карте (см. Рис. 1) отражен ареал исследования — Пермский край — с границами административно-территориальных единиц и их условными обозначениями, принятыми в настоящей статье (см. список условных сокращений). На карте даны обозначения только тех районов, материал из которых рассматривается в статье.
1.2. Материалы и источники
Русский материал для исследования почерпнут преимущественно из опубликованных источников — из диалектных словарей [АС; Полякова 2007; СГСРПО; СПГ; СРГКПО; СРГСПК; СРГЮП], трудов А. К. Матвеева [Матвеев 1958, 1959, 1964], А. С. Кривощековой-Гант-ман [Кривощекова-Гантман 1981] и редко других авторов. Иногда привлекаются материалы картотеки «Словаря русских говоров севера Пермского края» [КСРГСПК] и собственные записи автора из полевых экспедиций 2006-2016 годов [МЭ].
Существующие версии о происхождении русских слов рассматриваются по сочинениям А. Е. Аникина [Аникин 2000; Аникин], Ю. В. Зверевой [Зверева 2007, 2008, 2012], Я. Калимы [КаНта 1927], А. С. Кривощековой-Гантман [Кривощекова-Гантман 1981], А. К. Матвеева [Матвеев 1958, 1959, 1964], С. А. Мызникова [Мызников 2019], Е. Н. Поляковой [Полякова 2007], М. Р. Фасмера [Фа-смер] и др. В настоящей статье не ставится цель представить сводку всех существующих этимологических решений для рассматриваемой лексики, поэтому мы ограничиваемся указанием только важнейших
трудов или же собственных статей и диссертации [Гайдамашко 2009, 20Ш, 2013, 2014, 2016, 2017Ь, 2018, 2020], по возможности учитывающих имеющиеся наработки.
Финно-угорская (коми, мансийская) лексика для сопоставления привлекается из опубликованных словарей, монографий, статей, диссертаций [Баталова 1990; КПРС; Кривощекова-Гантман 1974; КСК; КЭСКЯ; Лыткин 1955, 1961; Меркушева 2003; Рогов 1869; Федосеева 2015; WW 1986; WW 2013]. Указание на происхождение коми лексики дается по трудам В. И. Лыткина, Е. С. Гуляева, Ш. Чуча [КЭСКЯ; КЭСКЯД; Лыткин 1964; С8йе8 2005] и др.
1.3. Методы исследования
При этимологической интерпретации (иначе — этимологизации) заимствованной лексики мы следуем принципам В. Феенкера, который системно разрабатывал методику выявления и анализа субстратных финно-угорских единиц в русских диалектах [Veenker 1967, 1992], и С. А. Мызникова, успешно апробировавшего эту методику на материале русских говоров Северо-Запада и других регионов [Мызников 2003, 2004, 2007, 2019]. Если вкратце, параметры, которые обязательно должны учитываться при этимологизации неисконной лексики, условно можно обозначить триадой «форма—семантика— ареал». Подробнее о применяемой автором методике см. [Гайдамашко 2014: 29-32, 2017Ь: 299-303].
1.4. Структура работы и принципы подачи материала
В целом структура работы следует поставленным задачам: в Разделе 2 дается сводка субстратной финно-угорской лексики местных русских говоров и, как результат, в Разделе 3 обрисовывается субстратный языковой ландшафт русских говоров Северного Прикамья (в том числе в сравнении с предшествующими выводами на материале ономастики и исторических дисциплин).
Формы слов цитируются без изменений. То же касается толкований (включая орфографию), заключенных во французские кавычки («»). Марровские же кавычки ('') могут указывать на толкования, переведенные автором с других языков, а также сконструированные исходя из сопутствующей иллюстрации картотечных материалов или путем компиляции толкований из различных источников.
Сокращенные названия муниципальных образований (за исключением относящихся непосредственно к ареалу исследования) даются в соответствии с сокращениями, принятыми в СРНГ. Сибирские материалы приводятся в исключительных случаях.
Номера примеров со впервые предложенными этимологиями русской лексики или со значительными дополнениями к существующим этимологическим решениям выделены полужирным.
2. Субстратная финно-угорская лексика в русских говорах Пермского края
В данной статье не привлекается к исследованию финно-угорская (как правило, коми) лексика, имеющая множество фиксаций на территории Верхнего и Среднего Прикамья (и шире) и подробно рассмотренная в предшествующих исследованиях: абу 'нет' (Арх.; Волог.; Перм.) [Аникин 1: 74; Мызников 2019: 32], адать 'есть' (Арх.; Волог.; Перм.) [МСФУСЗ: 24; Аникин 1: 100; Мызников 2019: 35], бака 'трутовик' (Арх.; Волог.; Вят.; Перм.) [МСФУСЗ: 31; Аникин 2: 94; Мызников 2019: 67-68], баля 'овца' (Арх.; Волог.; Вят.; Перм.; Яросл.) [МСФУСЗ: 32; Аникин 2: 158, 160, 161-162; Гайдамашко 2011а: 421423; Мызников 2019: 72-73], бус 'пыль', 'мелкий дождь' (Арх.; Волог.; Вят.; Перм.; Яросл.) [МСФУСЗ: 43; Аникин 5: 201-202; Мызников 2019: 102], быгать 'высыхать на ветру, морозе', 'выцветать на солнце' (Волог.; Вят.; Перм.; Яросл.) [МСФУСЗ: 44; Аникин 5: 271; Мызников 2019: 105], зел, зелинка 'прут, тонкая деревянная планка' (Волог.; Перм.; Удм.) [Матвеев 1959: 58, 1964: 292-293; Аникин 2000: 211; МСФУСЗ: 118-119; Мызников 2019: 202-203], зъшя 'ржавое
болото' (Волог.; Перм.) [Kalima 1927: 23; Фасмер 2: 109; Полякова 2007: 142; Гайдамашко 2014: 123-124; Мызников 2019: 205], кага 'дитя; младенец; грудной ребенок' (Вят.; Перм.; Урал.) [Kalima 1927: 23; Матвеев 1964: 294; Зверева 2007: 479; Мызников 2019: 218], нянь 'хлеб' (Вят.; Перм.; Урал.) [Матвеев 1964: 300; Аникин 2000: 413; Мызников 2019: 542], няра, нярга, няргун 'плачущий, хныкающий ребенок' (Арх.; Коми; Перм.; Урал.) [Матвеев 1964: 300; Зверева 2007: 479; Мызников 2019: 543-544], псгрмсг 'возвышенное место, покрытое глухим лесом' (Арх.; Волог.; Коми; Перм.) [Kalima 1927: 35; Матвеев 1959: 32, 1964: 301; Фасмер 3: 208; Мызников 2019: 583] и мн. др.
Широкое распространение этих лексем может быть обусловлено поздними переселениями (с соответствующей иррадиацией лексики), так же, как, например, многочисленные прибалтийско-финские, саамские и коми заимствования, бытующие в Прикамье благодаря былым перемещениям севернорусского населения на восток, но в меньшем масштабе (то есть переселениями на региональном уровне).
(1) балебан (Тиуново Гайн.), балевсгн (Усть-Чикурья Гайн.) 'жимолость голубая (Lonicera caerulea L.)' [СРГСПК 1: 52] < коми [Зверева 2007: 478, 2008: 496, 2012: 104-105], ср. кп. сев. ба-лянянь, левич. баляняня «жимолость (кустарник и ягоды)» [КПРС: 25]. Мена инлаутного -н- на -б-/-в- объясняется прогрессивной ассимиляцией. Баляняня значит букв. 'овечий сосок'. Кп. слова считаются севернокоми-пермяцкой инновацией [Федосеева 2002: 432, 2015: 56-57].
(2) бачка 'грудная клетка, грудь птицы или человека' (Акчим Красн.) [АС 1: 56], (Вёлгур Красн.; Редикор Черд.) [СРГСПК 1: 71] < коми, ср. кз. бака вв., сс. 'грудные мышцы у птиц; мякоть, облегающая грудную кость', вс., лл. 'грудная кость у птиц' [КСК 1: 51]. Известными кп. и кя. источниками не зафиксировано, поэтому этимология на коми фоне затемнена. Приводятся параллели в марийских, мордовских, чувашском, якутском языках и предполагается связь фин.-угор. и тюркских данных [КЭСКЯ: 36]. Подробно см.: [Гайдамашко 2018: 35-36]. Также см.: [Мызников 2019: 82].
(3) бёрдыш «куриное крыло, используемое в хозяйственных целях» (Тиуново Гайн.) [СРГСПК 1: 86] < коми, ср. кп. борд (бордй-) 'крыло', «крылышко (для подметания на шестке)», 'плавник (рыбы)' [КПРС: 37], кя. борд 'крыло (у птицы)' [Лыт-кин 1961: 89], кз. повс. борд 'крыло, крылья; маховое перо', 'плавник' [КСК 1: 84]. Коми слово исконно на перм. почве и возводится к оп. *Ьдгй- [КЭСКЯ: 40; ср.: С8йе8 2005: 323]. Древнейшая судьба перм. лексики на фин.-угор. фоне остается неизвестной — «этимология неясна» [Лыткин 1964: 76]. Подробно см.: [Гайдамашко 2018: 36-37].
(4) бурган «яма в овраге, в которую стекает вода» (Митюшата Ил.) [СПГ 1: 66; Полякова 2007: 45-46] < коми, ср. кп. борган 'глухо журчащий' (напр., борган шор 'журчащий ручей'), 'место падения ручья (потока); журчащий водопад (на небольшой речке)', 'погремушка (игрушка)' [КПРС: 37], которое является причастием от кп. боргыны 'с шумом течь; журча бежать (о воде)' (см. также кп. боргыны-виЯвны 'тихо журча, течь (сверху)', бор-гыны-котортны 'бежать (течь), тихо журча') [КПРС: 37]. Изменение степени подъема гласного в анлауте может быть обусловлено слабой позицией и паронимической аттракцией к рус. словам с основой бур-, ср. литер. бурливый 'сильный, стремительный; бурлящий', бурлить 'клокотать (о бурном потоке воды, волнующемся море)', бурный 'быстро, стремительно протекающий' [БАСРЯ 2: 266, 267], бурчать 'издавать особые звуки (о переливающейся или кипящей жидкости, движущемся воздухе и т. п.); урчать', простореч. буровить 'бить ключом, течь стремительно, с шумом (о воде)' [ССРЛЯ 1: 700, 701] и мн. др. С другой стороны, это варьирование может указывать на особенности в фонетике субстратного коми диалекта, послужившего источником рус. слова (ср. рус. у ~ коми о, (52)). Широко распространено в качестве топоосновы в топонимии Коми-Пермяцкого округа и Республики Коми. Подробно см. [Гайдамашко 2014: 87-91].
(5) быглян «небольшая деревяшка цилиндрической формы, которую использовали в качестве игрушки» (Харино Гайн.)
[СРГСПК 1: 86] < коми [Зверева 2008: 492-493], ср. кп. сев. быглЯн 'шар; нечто круглое' [КПРС: 48], исконное на перм. языковой почве [КЭСКЯ: 43; Csйcs 2005: 322]. Также см.: [Мызников 2019: 105-106].
(6) вад 'озеро' (Коса Кос.) [Полякова 2007: 53; СРГСПК 1: 181] < коми [Полякова 2007: 53], ср. кп. сев. вад 'лесное озеро (с заболоченными берегами)' [КПРС: 52], кз. вв., вым., иж., лл., нв., скр., сс., уд. вад «топкая болотистая местность; топь, трясина; луговое непроточное озеро с топкими берегами и с топким дном» [КСК 1: 145]. Коми лексика исконна [КЭСКЯ: 46]. В самостоятельном употреблении, в качестве топоосновы и то-поформанта распространено в топонимии Республики Коми, севера Коми-Пермяцкого округа и сопредельных районов Кировской области. Подробно см.: [Гайдамашко 2014: 94-97]. Также см.: [Мызников 2019: 108].
(7) вачбак 'сухой трутовик' (Акчим Красн.) [АС 1: 113] < коми, ср. кп. ватшк- (при кп. ватшкоп 'подражание звуку падающего дерева', ватшкотны 'хрустеть, трещать (о падающем дереве)', ватшкыны «жевать с хрустом, хрупать» [КПРС: 57]), кз. вач- (при кз. уд. вач киссьыны 'с шумом рассыпаться', вач-вач 'хлоп; с треском' [КСК 1: 163]) и кп. бак, бака (при кп. ба-катшак 'трутовиковый гриб', сев. кыдз бака «березовая губка» [КПРС: 24], оньк. bak, Ьа^а 'березовый трут' [Баталова 1990: 178]), кз. бака вв., вс., печ., сс., уд. «трутовик, березовая губка», вв., уд. «лиственничная губка» [КСК 1: 51]. Рус. вачбак, скорее всего, служит обозначением для лиственничного трутовика, верхняя часть плодового тела которого, в отличие от трутовика настоящего, часто имеет глубокие трещины. Впервые этимология предложена в [Гайдамашко 2009: 419] и повторена в [Аникин 6: 137]. Также см.: [Мызников 2019: 121].
(8) вежай 'крестный отец' (Новоселы Кос.) [СРГКПО: 59] < коми, ср. кп. устар. вежай «крестный [отец]» [КПРС: 60], кя. вижай 'крестный' [Лыткин 1961: 96], кз. вв., вым., лл., нв., печ., скр.,
сс., уд. вежай 'крестный отец' [КСК 1: 168]. В коми языках — исконное образование при оп. ^ега 'святой, освященный, священный' [КЭСКЯ: 50] и *aja 'родитель', 'самец' [КЭСКЯ: 31]. Также см.: [Мызников 2019: 124].
(9) вежань (Пож Юрл.), вежанька (Чугайнов Хутор Юрл.), ве-жанья, вежаня (Новоселы Кос.), везанька (Сергеева Юрл.) 'крестная мать' [СРГКПО: 59] < коми [СРГКПО: 31; Зверева 2007: 480], ср. кп. устар. вежань «крестная [мать]» [КПРС: 60], кя. вижан' 'крестная' [Лыткин 1961: 96], кз. вв., вс., вым., лл., нв., печ., скр., сс., уд. вежань 'крестная мать' [КСК 1: 168]. В коми языках — исконное образование при оп. *veza 'святой, освященный, священный' [КЭСКЯ: 50] и *ап'о 'женщина' [КЭСКЯ: 32-33]. Также см.: [Мызников 2019: 124].
(10) вежур 'гриб сыроежка ^Ш8и1а)' (Шипицыно Гайн.) [СРГСПК 1: 197] < коми [Зверева 2008: 495-496, 2012: 105], ср. кп. вежьюр «лисичка, лисички (грибы)» [КПРС: 61], при оп. 'зеленый', 'желтый' [КЭСКЯ: 49] и *иг 'голова' [КЭСКЯ: 335]. Также см.: [Мызников 2019: 124].
(11) вишьян, вишьяны «штаны из домотканого материала, которые носили мужчины и женщины» (Коэпты Черд.) [СРГСПК 1: 245] < коми [Зверева 2008: 492, 2012: 106], ср. кп. вешь^н «штаны, брюки || брючный» [КПРС: 69], оньк. visja•n 'брюки' [Баталова 1990: 193]. Сопоставление рус. слова с коми устар. визя гач «пестрядинные (в полоску) штаны» [Мызников 2019: 136] вряд ли уместно, ср. кз. вв., нв., печ., скр., сс., уд. визя 'полосатый, в полоску' и кз. повс. гач 'штаны, брюки || штанной, брючный' [КСК 1: 206, 314]. Считается, что происхождение кп. вешьян неизвестно [Лобанова, Черных 2014: 27, 32], однако можно предположить, что слово образовано от кп. вешшыны 'отходить, отойти', 'перемещаться, переместиться' [КПРС: 69] и суффикса отглагольных существительных со значением орудия действия -ан (ян) [Лыткин (ред.) 1962: 205-206], ср., напр., кп. чышьян 'платок' [КПРС: 551-552] — производное от кп.
чышкыны 'вытереть, обтереть, протереть' [КПРС: 551] при оп. *сш- 'утирать, вытирать, выметать' [КЭСКЯ: 314-315].
(12) вож 'низменное сырое место около реки' (Ключи, Лябово Добр.) [Полякова 2007: 68] < коми [Полякова 2007: 69], ср. кп. вож 'приток' [КПРС: 77], кз. вв., вым., иж., лл., нв., печ., скр., сс., уд. вож 'приток, бассейн' [КСК 1: 228]. Коми лексика относится к допермскому наследию [КЭСКЯ: 60]. В апеллятивном употреблении в рус. говорах почти не отмечается, но обширно представлено в гидронимии и ойконимии Верхнего Прикамья (Гайн. и Куд. — много, а также Вер., Добр., Ил., Ус.) и Республики Коми, подробно см.: [Гайдамашко 2014: 104-107].
(13) гуршн, курган 'задняя часть спины лося' (Акчим, Писаная, Усть-Улс Красн.) [Матвеев 1959: 23, 1964: 291] < коми [Матвеев 1959: 23, 1964: 291], ср. кп. гырк 'брюшная полость, внутренности, нутро', 'дупло' [КПРС: 113], кя. гврк 'нутро тела, внутренности, утроба' [Лыткин 1961: 108], кз. гырк вв., иж., лл., печ., скр., сс. 'внутренность, утроба', повс. 'туловище', иж., уд. 'поясница, талия; спина', сс. 'сердцевина' [КСК 1: 397398], при оп. *gйrk 'внутренность, полость' [КЭСКЯ: 85-86; ср.: Csйcs 2005: 333]. Также см.: [Мызников 2019: 172].
(14) дзас 'гуща чего-либо, чаще пива' (Красн.) [Кривощекова-Гант-ман 1981: 59], дзяз, дзяс, джяз, джяс 'густой осадок в жидкости' (Акчим Красн.) [АС 1: 237] < коми. А. С. Кривоще-кова-Гантман предполагала связь этого слова с коми идзас 'солома' (якобы первоначально слово обозначало только то, что находится под непроцеженным пивом, — на дно корчаги с замешанным пивом коми-пермяки кладут солому, чтобы сусло лучше стекало в подставляемый сосуд, — затем расширило значение и стало обозначать всё, что оседает на дно чего-либо, т. е. гущу) [Кривощекова-Гантман 1981: 59]. С другой стороны (см. [Мызников 2019: 177]), возможно сравнение с кз. чаж уд. (Лат.) 'картофельные выжимки', вс. (Кг.), лл. (Лет., Об.) 'жмыхи', чаз вв., вс., вым., иж., лл. (Пор.), печ., скр., сс.
«избоина конопляная, остатки от семян после выжимки масла», вв. (Бог., Ст.), иж., нв., печ. «крупные высевки (черемуховой муки, тертого табака)», вс. (Кг.) 'жмыхи' [КСК 2: 680-681], уд. дзаж 'мезга, выжимки (картофельные, при изготовлении крахмала)' [КСК 1: 418] и др., при оп. *c'aj [КЭСКЯ: 300].
(15) дзелька (Пож Юрл.), джелька (Миронова Юрл.) [СРГКПО: 87], дзелка, дзелька, дзелочка (Усть-Чикурья Гайн.) [КСРГСПК; СРГСПК 2: 201-202], зелька (Покча Черд.) [КСРГСПК] 'молодая овца'. Ср. дзелька 'ягненок' (Урал.) [СРНГ 8: 46], зелька 'овца' (Коми-Перм.), 'ягненок' (Вят.; Удм.; Перм.) [СРНГ 11: 254] < коми [Фасмер 2: 93; Кривощекова-Гантман 1981: 51; Аникин 13: 336-337], ср. кп. дзель «ягненок (чаще о самочке)» (с производными дзеля 'с ягненком', дзеля баля 'овца с ягненком') [КПРС: 119], кз. иж., нв. дз0ля баля 'ягненок' [КСК 1: 435]. Судя по всему, коми слово родственно сходным прибалтийско-финским данным и исконно в фин.-угор. семье [КЭСКЯ: 90; Хаузенберг 1972: 90-91]. Подробно см.: [Гайдамашко 2011a: 423-424]. Также ср.: [Мызников 2019: 174].
(16) дзизгсгльник 'пьяница' (Камгорт Черд.) [КСРГСПК] < коми. Ю. В. Зверевой предложено сравнение с кп. ни. дзигсгвны, оньк. дзигалны 'падать, упасть' (см. [КПРС: 120]) — предполагается образование рус. слова от кп. глагола и оформление его словообразовательными суффиксами -аль- и -ник- [Зверева 2007: 478-479]. На наш взгляд, фонетика рус. слова допускает сравнение со звукоподражательными кп. дзижгыны 'жужжать' [КПРС: 120], кз. вв. дзизгит, вс., вым., печ., скр., сс. дзизгыны 'жужжать; пищать (о насекомых)' [КСК 1: 424].
(17) дзюлёк, джулёк 'желудок птицы' (Акчим Красн.) [АС 1: 236237] < коми [Кривощекова-Гантман 1981: 51], ср. кп. чуль 'зоб у птиц' [КПРС: 548], кя. ч'ул' 'желудок птицы' [Лыткин 1961: 197], кз. вым. дзулля, вым. иж., лл. (Пор.) дзуль 'желудок птицы' [КСК 1: 440], вв. (Бог., Вольд.), вс., нв., печ., скр., сс., уд. чуль 'зоб птицы' [КСК 2: 739], при оп. *c'äl' 'зоб', 'плод', 'личинка',
'нечто маленькое' [КЭСКЯ: 313]. Любопытен консонантизм рус. слова, близкий к кз. диал. данным. Также см.: [Мызников 2019: 177].
(18) елтыш (Сол., 1702) [СЛПП 1: 171], ёлтыш (Толстик Сол.) [СГСРПО: 154], (Акчим Красн.) [АС 1: 270], (Пыскор Ус.) [СПГ 1: 247], (Юрла Юрл.) [СРГКПО: 95], (Давыдово, Ужит-кар Гайн.; Касиб, Останино Сол.; Анисимово, Вильгорт, Покча, Редикор Черд.) [КСРГСПК], елтышок, елтышонок (Акчим Красн.) [АС 1: 270], ёлтышок (Володино, Осокино Сол.) [СГСРПО: 154], ёлдыш, ёлдышек (Редикор Черд.) [КСРГСПК] 'короткий, толстый, нерасколотый обрубок дерева, бревна'. Ср. (Перм.; Свердл.; Урал.; Сиб.) [СРНГ 8: 348-349] < коми [Мызников 2019: 186], ср. кп. ёлтыш «колода, кругляк, чурбан, короткий обрубок дерева» [КПРС: 138], кз. вв. (Крч.), вым. (Кони), иж. йолтыш «чурбан, отрубок, полено» [КСК 1: 612]. А. Е. Аникин указывает, что связь с коми диал. «несомненна», «но коми слово может быть из рус.» [Аникин 2000: 198]; и позднее: «скорее всего, рус. < коми» [Аникин 15: 328].
(19) ёхала 'вяленая рыба' (Кын Лысьв.) [СПГ 1: 251] < манс., ср. манс. сев.]охэ1, сл.]а%е1,]охШ,]ах1а 'вяленая рыба' [WW 1986: 164], пел. рХиЛа, вл. рХХ 'рыба, разрезанная на спине и вяленая около двух недель на солнце' [WW 2013: 199]. Впервые этимология прикамского диал. слова предложена в [Gaidamasko 2013: 210] по аналогии с материалами ранних полевых записей А. К. Матвеева в Гаринском районе Свердловской области [Матвеев 1958: 80, 1959: 59]. Также см.: [Аникин 16: 84].
(20) зьгля (Лобанова Юрл.), зъглька (Юм Юрл.), зырька (Ефремова Юрл.) «замерзшая коровья лепешка, кусок конского навоза» [СРГКПО: 110] < коми [Гайдамашко 2014: 124], ср. кп. диал. (без уточнения) зыл'а 'комок мерзлого лошадиного помета' [Лыткин 1955: 100], которое, возможно, связано с кз. згля вв. (Бог.), вым., нв., скр., 'трясина', вым. (Кони) 'сырое место, где стоит ржавая вода' [КСК 1: 556].
(21) зыр 'лопата для вынимания хлеба из печи' (Мележ Черд.) [СПГ 1: 336] < коми [Зверева 2008: 493-494], ср. кп. зыр 'лопата' [КПРС: 151], кз. зыр вв., вс., иж., лл., нв., печ., скр., сс., уд. 'лопата', вым., уд. 'деревянная лопата' [КСК 1: 571], а также кп. нянь зыр «лопата для сажания хлеба в печь» [КПРС: 151], кя. н'ан'звр 'хлебная лопата' [Лыткин 1961: 116], кз. вв., иж., нв., скр., уд. нянь зыр, лл., скр., уд. (Косл., Чупр.) п0жасян зыр 'хлебная лопата' [КСК 1: 571].
(22) ижман (Каргино Ил.) [СПГ 1: 344], (Посад Нердв.; Илаб Сол.) [КСРГСПК], ижуман (Зориново Кар.) [СПГ 1: 344], ужман (Коми-Перм.) [Матвеев 1964: 293], южман (Илаб Сол.) [КСРГСПК], жман (Рождественское Кар.) [КСРГСПК] 'жимолость голубая (Lonicera caerulea L.)' < коми [Матвеев 1964: 292-293; Зверева 2008: 496, 2012: 104-105; Мызников 2019: 209], ср. кп. ыжман (без помет) [КПРС: 578], ош. ижман [КПРС: 153], ыжбан (без помет) 'жимолость (кустарник и ягоды)' [КПРС: 577], оньк. [Баталова 1990: 183], нердв. ыжбан, нердв., оньк. жбан 'жимолость татарская' [Мер-кушева 2003: 213, 214], зюзд. узнон '[Лыткин 1955: 126], кя. вжмал'а, рвжмала 'жимолость' [Лыткин 1961: 159], кз. вв., вым. (Весл., Кони), иж., нв., уд. ыжман, вс. (Кб., Кг., Уж.) ыжмаль, нв. (Кожм., Кокв., Паль, Сл.) ныжман 'жимолость голубая' [КСК 1: 1023; 2: 832], вс. ыжмол' 'жимолость' [Лыткин 1955: 126]. А. К. Матвеев предполагал, что рус. слово может быть калькой кз. ыжнёнь (букв. 'овечий сосок') [Матвеев 1964: 293], ср. кз. вв. (Крч.), лл., печ., скр., сс. ыжнёнь, сс. (Ыб) ужнёнь 'жимолость голубая' [КСК 2: 648, 832]. Напротив в КЭСКЯ: «(...) формы типа ыжнёнь получились в результате народной этимологии» [КЭСКЯ: 329] (при этом «происхождение названия жимолости в коми языке остается невыясненным» [КЭСКЯД: 44]). На наш взгляд, указанная рус. лексика в Северном Прикамье явно происходит от кп., что подтверждается ее характерным ареалом, а также — косвенно — распространением разных лексических вариантов
в большинстве коми диалектов и удм. языке, ср. удм. ыжноны 'жимолость голубая' [РУС 1: 386], букв. 'овечий сосок'. Коми лексика по причине богатого фонетического варьирования (ыжман ~ ижман ~ ныжман ~ ыжбан ~ жбан ~ ыжнёнь ~ ужнёнь ~ узнёнь ~ ыжмоль ~ ужмаль ~рвжмаля и др.) сама, скорее всего, является заимствованием из третьего источника, ср. мар. ош-киза 'жимолость' (букв. 'белая рученька ), чув. ваш 'жимолость', уш(а) 'боярышник' (где чув. данные могут указывать на то, что было какое-то поволжское субстратное название жимолости типа *и?) [сообщение А. В. Савельева].
(23) ичмонька 'невестка' (Мысы Гайн.) [КСРГСПК] < коми [Зверева 2007: 480], ср. кп. ичмонь, ичмонька 'молодая невестка, молодица, молодуха, молодка' [КПРС: 157], кз. вв., вым., иж., нв., печ., скр., сс., уд. (Мез.) ичмонь, вс. ичмонь 'молодуха, молодица, невестка' [КСК 1: 597]. В перм. языках это исконное образование [КЭСКЯ: 110].
(24) керос 'поляна в лесу на месте вырубки' (Ил.; Кар.; Черд.) [Кри-вощекова-Гантман 1981: 49] < коми [Кривощекова-Гантман 1981: 49-50], ср. кп. керас 'вырубка' [КПРС: 170], 'новая вырубка' [Кривощекова-Гантман 1974: 34], кз. вв., вым., лл., печ., скр., сс. керас, вс. керос 'вырубка, место, где вырубают или вырубили лес' [КСК 1: 658, 660]. Прикамский апеллятив не следует смешивать с рус. керас, керес, керос 'гора, возвышенность' (Арх.; Коми) [СРНГ 13: 186; СГРС 5: 111] при кз. вс. (Гр., Кг., Уж.), вым. (Кони), лл., печ., скр., сс., уд. керос 'возвышенность, гора (иногда покрытая лесом)' [КСК 1: 659], кп. керос 'гора, возвышенность' [КПРС: 171], 'подъем' [Кривощекова-Гантман 1974: 34] (см. подробно: [КаНта 1927: 19; Фасмер 1: 315; Мызников 2019: 281]). Оба коми гнезда омофоничны на русский слух и открывают широкие возможности для контаминации. Обширно представлено в микротопонимии и ойконимии Верхнего Прикамья (Гайн., Красн., Куд., Черд., Юсьв.) и Республики Коми. Подробно см.: [Гайдамашко 2014: 131-133]. Также см.: [Мызников 2019: 286].
(25) кидас (Акчим Красн.) [АС 2: 41], (Вёлгур Красн.; Купчик Черд.) [КСРГСПК], кйдус (Акчим Красн.) [АС 2: 41], (Вильгорт Черд.) [СПГ 1: 388], (Дий, Черепаново Черд.) [КСРГСПК] 'помесь куницы и соболя' < коми [Хаузенберг 1972: 47-48; Аникин 2000: 287; Мызников 2019: 295], ср. кя. кйдас 'красноватый соболь, помесь куницы с соболем' [Лыткин 1961: 125], кз. кидас, иж. кидус [Хаузенберг 1972: 47], печ. кид0с, вв. (Бог.), печ. (Пкч.) кидэс, вв. (Укл.) идус 'помесь куницы и соболя', печ. кид0с, вв. (Бог.) кидэс 'помесь, гибрид, метис (зверей, птиц)' [КСК 1: 582, 662]. Обратное направление заимствования (коми < рус.) безосновательно утверждается в [Лыткин 1961: 125; КЭСКЯ: 123]. А. Р. Хаузенберг доказывает исконное происхождение коми лексемы [Хаузенберг 1972: 48; следом: КЭСКЯД: 24], ср. кз. вв., печ., скр., сс. кид 'робкий, пугливый, боязливый; нелюдимый, застенчивый, дикий' [КСК 1: 662]. Распространение коми слова только в указанных диалектах обусловлено ареалом бытования животного (преимущественно в северном Приуралье, на западе — до верховьев Вычегды, восточных районов Кировской области и северных районов Удмуртии [Хаузенберг 1972: 47]).
(26) киль 'луковая шелуха' (Тиуново Гайн.) [КСРГСПК] < коми [Матвеев 1964: 294], ср. кп. киль 'шелуха, лузга', 'перхоть' [КПРС: 173]. Коми слово исконно и восходит к оп. *kil' или
*kil' [КЭСКЯ: 124; Csùcs 2005: 343]. Также см.: [Мызников 2019: 298].
(27) колтыш 'сырое яйцо' (Юм Юрл.) [СПГ 1: 408; СРГКПО: 124], 'скорлупа от яйца' (Осинка Юрл.) [СРГКПО: 124], колька (Ду-брово, Куштоман Ел.) [СПГ 1: 409], колькиш (Базуево Гайн.; Пож Юрл.) [СРГКПО: 125] 'яичная скорлупа' < коми [Матвеев 1964: 295; СРГКПО: 30; Зверева 2008: 493], ср. кп. кольть (сев. кольк) 'яйцо || яичный', кольть кыш 'яичная скорлупа' [КПРС: 181, 182, 216], кз. вв., вым., иж., нв., печ., скр., сс., уд. кольк 'яйцо || яичный' [КСК 1: 702]. Коми слово исконно на фин.-угор. почве [КЭСКЯ: 130-131; ср.: Csùcs 2005: 345]. Вариантность консонантизма рус. слов обусловлена кп. диал. варьированием,
ср. кп. южн. / повс. кольть ~ кп. сев. кольк, при этом: а) рус. колтыш 'скорлупа от яйца' (запад Юрл.) < кп. южн. кольть кыш, б) рус. колтыш 'сырое яйцо' (запад Юрл.) < кп. южн. кольть, в) рус. колькиш (Гайн. и восток Юрл.) < кп. сев. кольк кыш, г) рус. колька (Ел.) < или принесено переселенцами с севера Прикамья (с кп. сев. субстратом), или усвоено от ассимилированного местного коми населения (архаичный идиом которого по фонетике близок кп. сев. и кз., что вполне ожидаемо на былой периферии коми языкового массива). См. также Разд. 3.1 (и специально 3.1.2).
(28) кулуп «обмет, сеть для ловли соболя, куницы» (соболя — Рас-тес Ал.; куницы — Чус.) [Матвеев 1959: 63], (Вильва Чус.) [СРГСУ 2: 41] < манс. [Матвеев 1959: 63], ср. манс. сев. уй1ёр, Хц1р, сл. Ши1р, Ши1ер, ШШр, пел. Ши1ёр, Ши1р 'рыболовная сеть, ловушка' [WW 1986: 119], нк. (Нахр.) ^иТр, ск. (Леуш) Ы1р, вк. (Шаим) Ы1р, пел. Ылр, св. (Заоз.) Ылр, св. (Кама) Ы<лр, юв. Ы1р, нл. (Куз.), сл. (Перш.) Ш1р, вл. (НИ) *Хй1'р, сосьв. (Сарт.)хй1иР 'сеть' [WW 2013: 295]. Также см.: [Матвеев 1958: 80].
(29) кушка 'луг, поляна' (Басим Сол.) [СПГ 1: 458; Полякова 2007: 187] < коми [Полякова 2007: 187], ср. кп. куш 'голый; обнаженный', 'лысый' [КПРС: 206] (см., напр., производное кушин «плешина, безлесное место; вырубленный участок, вырубка» [КПРС: 207]), кз. куш 'пустой', 'голый, оголенный; обнаженный', вв., вс., вым., иж., лл., нв., печ., скр., сс., уд. 'пустырь; безлесное место', вв. (Виш.) 'безлесное болото' [КСК 1: 781], кз. куш 'поляна, полянка, голое место', удм. куш 'лесная поляна', а также эрз. кужо 'поляна', 'место для хоровода', мокш. кужа 'поляна, прогалина' [КЭСКЯ: 148]. Подробно см.: [Гай-дамашко 2014: 156-157].
(30) лёля 'улитка' (Тимина Юрл.) [СРГКПО: 137], (Лямкино Кар.; Пыскор Ус.), лёлька (Сива Сив.) «улитка, которая паразитирует на огородных растениях. Слизень» [СПГ 1: 471] < коми, ср. кп.
лёль 'улитка, слизняк', кз. вс., лл., печ., скр., сс. лёль0, нв. лёле, лл. лёлё и др. 'улитка; гусеница' [КСК 1: 834, 835]. Коми лексика возводится к оп. *l'ol- [КЭСКЯ: 159].
(31) нтдуль (Кривцы Гайн.) [КСРГСПК], мтдуль (Ананькина Юрл.) [СРГКПО: 149], (Тиуново Гайн.) [КСРГСПК] 'гриб валуй (Russula foetens Pers.)' < коми, ср. кп. ниндуль 'валуй (гриб)' [КПРС: 274], кя. н'имдрл' 'валуй (гриб)' [Лыткин 1961: 154], кз. сс. миндуль 'название гриба' [КСК 1: 919]. Т. Н. Меркушева полагает, что название ниндуль является собственно кп. образованием и значит букв. 'лыковая слюна' или 'липовая слюна' [Меркушева 2003: 62, 76, 87]. Впервые коми этимология для сходных рус. данных предложена в [Матвеев 1964: 300], также см.: [Мызников 2019: 530].
(32) номор 'мелкие насекомые' (Илаб Сол.), 'маленькие дети' (Редикор Черд.) [КСРГСПК], номырь, номорЯта, номырЯта «со-бират. о маленьких детях» (Пож, Юм Юрл.) [СРГКПО: 163164] < коми [СРГКПО: 30-31; Зверева 2007: 479-480, 2012: 108], ср. кп. номыр 'червь, червяк; черви (в разлагающихся организмах)', 'скопление мелких насекомых', '(перен.) выводок, множество детей' [КПРС: 277]. Кп. лексика имеет когнаты в кз. и удм., на основе чего восстанавливается оп. *nomir [КЭСКЯ: 194]. Также см.: [Мызников 2019: 532].
(33) норос 'изгиб реки' (Ил.; Кар.) [Кривощекова-Гантман 1981: 50] < коми [Кривощекова-Гантман 1981: 50], ср. кп. истор. норыс, н0р0с [Рогов 1869: 107], совр. н0рыс, нь0рыс, н0р0с, нь0р0с 'гривка, небольшая возвышенность, холм, бугор, увал между логами' [Кривощекова-Гантман 1974: 37-38], кя. нэрис, нэрис 'бугор, возвышение между двумя лощинами' [Лыткин 1961: 151], кз. лл. (Лет., Сл.) н0р0с, печ., уд. н0рыс 'излучина, крутой поворот; изгиб (реки)' и др. [КСК 1: 1017]. В коми языках исконно [КЭСКЯ: 195]. Известно в местной топонимии (Гайн.; Красн.; Куд. ; Юсьв.) и на территории Республики Коми, подробно см. : [Гайдамашко 2014: 223-225]. Также см.: [Мызников 2019: 534].
(34) нюрка (Морозково Сукс.), неровка (Усть-Иргино Сукс.) 'мелкая щука'. Ср. (Свердл.) [Гайдамашко 2020: 419] < манс., ср. манс. тавд. (БЧ, Ян.) пегЫ•, нк. (Нахр.), ск. (Леуш) пэ^, пел., св. (Кама), юв., нл. (Куз.) тгЫ, св. (Заоз.) т^е, сосьв. тгМ 'маленькая рыба, молодая рыба (окунь, ерш)' [WW 2013: 550]. Подробно см.: [Гайдамашко 2020].
(35) няры (Дий Черд.; Акчим, Писаная, Усть-Улс Красн.) [Матвеев 1959: 66], (Акчим Красн.) [АС 3: 86], (Вёлгур, Мартино Красн.) [КСРГСПК], шрки (Дий Черд.; Акчим, Писаная, Усть-Улс Красн.) [Матвеев 1959: 66], нярок (Акчим Красн.) [АС 3: 86] 'охотничьи сапоги из оленьей кожи' < манс. [КаНта 1927: 33; Матвеев 1959: 66; Мызников 2019: 545], ср. манс. тавд. (БЧ, Ян.) пега•, нк. (Нахр.) пагэ, ск. (Леуш) пёгэ, вк. (Шаим) пегэ, пел., св. (Заоз.) пега, св. (Кама) па Уа, юв. пага, нл. (Куз.) пега, сев. пага 'обувь (из меха с ног оленей, лосей), сапоги' [WW 2013: 548].
(36) оль 'редкий невысокий лес на низких сырых местах' (Дий Черд.; Акчим, Писаная, Усть-Улс Красн.) [Матвеев 1959: 32, 1964: 300], (Дий Черд.) [КСРГСПК] < коми [Матвеев 1959: 32, 1964: 300], ср. кп. оль «согра (березово-еловый лес на заболоченных кочковатых низинах)», 'сырое, болотистое место' [КПРС: 292], кз. вв., вым. (Весл., Кок., Кони, Онеж., Синд.), нв., печ., скр. (Слб.), сс., уд. (Мез.) оль, нв. ольвыв, печ. (Пкч.) оль-тас «согра, сырое травянистое место с мелким лесом» [КСК 1: 1072-1073]. Подробно см.: [Гайдамашко 2014: 233-235]. Также см.: [Мызников 2019: 555].
(37) першук (Акчим Красн.) [АС 4: 40], (Романиха Красн.) [Кри-вощекова-Гантман 1981: 52], (Вёлгур Красн.; Вильгорт, Купчик, Цыдва, Черепаново Черд.) [КСРГСПК], (Нюзим, Тимин-ская Черд.) [МЭ], персук (Бондюг Черд.) [КСРГСПК], перш (Акчим Красн.) «разновидность лесных птиц — небольшая птица с серым оперением, питающаяся семенами хвойных деревьев, преимущественно кедра» [АС 4: 40], 'кедровка, ореховка (Киый^а caryocatactes)' < коми [Матвеев 1964: 302;
Кривощекова-Гантман 1981: 52; Мызников 2019: 599], ср. кя. пэрк 'кедровка' [Лыткин 1961: 162], кз. вв. (Крч., Нёб.), иж., лл., печ., скр. (Койт.), сс. перк 'кедровка или ореховка' [КСК 2: 99]. Отсутствие слова в кп. источниках может быть обусловлено ареалом обитания птицы в Приуралье, к востоку от территории бытования совр. кп. говоров.
(38) пыром 'укрытие, образуемое поваленными деревьями, кустарником, занесенное снегом' (Акчим Красн.) [АС 4: 163] < коми. Ранее [Кривощекова-Гантман 1981: 53-54] предлагалось сравнение с кп. пыгр0м — прич. от пыгрны 'заходить, зайти, входить, войти', 'лезть, влезть, залезать, забираться; пробираться', 'проникать, просачиваться' и др. [КПРС: 391-392], также ср. кя. пврнв «заходить, зайти; проникать, проникнуть (например, вода в лодку), воткнуться (например, топор в дерево)» [Лыткин 1961: 169], кз. пырны 'заходить, зайти, входить, войти; лазить, лезть; залезать, залезть', 'проникать, проникнуть' и др. [КСК 2: 260]. Подробно см.: [Гайдамашко 2014: 246-248]. П. С. Зло-бин при обсуждении черновика данной статьи предложил более корректное сравнение — с кп. п0р0м [пуэз] 'валежник', кз. п0р0м 'бурелом' при п0рны 'падать, валиться, опрокидываться (о деревьях, поваленных ветром)'.
(39) рып 'нарост на дереве из очень прочных слоев' (Акчим, Писаная, Усть-Улс Красн.) [Матвеев 1959: 71], (Акчим Красн.) [АС 5: 40], (Усть-Улс Красн.) [СРГСПК 1: 47-48], (Ныроб Черд.; Мартино Красн.) [КСРГСПК] < манс. [Матвеев 1959: 71], ср. манс. сев., сл., пел. repes «рябой, мягкий свол, пеган-ная, березовая своль (ätrepül egyik nyirfäröl a mäsikra)» [WW 1986: 499], пел. reps, сосьв. (Сарт.) repäs 'свилеватое дерево' ("Maserholz"), вл. (НИ) repas 'березовая свиль (довольно мягкая, волокнистая древесина; из нее делают рукоятки ножей и чашки)' [WW 2013: 691].
(40) сёрд 'отдаленный участок леса' (Коса Кос.) [Полякова 2007: 407] < коми, ср. кп. сев. сёрд «дальний, по представлениям
местных жителей, участок земли: дальнее поле, дальний лес, задворки, кулички» [Кривощекова-Гантман 1974: 40], кп. коч., кя. s'ord 'задняя часть какой-нибудь площади (полатей, поля)' [КЭСКЯ: 253], кз. вв. (Бог.), вым. (Кони), нв., скр., сс. (Чухл.) сёрд 'ельник в низинной местности' [КСК 2: 359]. Коми лексика возводится к общекоми *s Ъ^ [КЭСКЯ: 253]. Подробно см.: [Гайдамашко 2014: 254-255].
(41) сирин 'задняя часть, тазовая кость лося' (Дий Черд.; Акчим, Писаная, Усть-Улс Красн.) [Матвеев 1959: 35, 1964: 303] < коми [Матвеев 1959: 36, 1964: 304-305], ср. кз. сирин вв. (Бог.), иж., уд. 'крестец', уд. 'задний проход (у коров)', печ. сирим дзулля, вв. (Бог.) сирин дзулля, вым. (Весл., Кони) сиринь 'крестец', уд. сирин дт, иж. сирин лы пом, вым. (Кони) сиринь пом 'вертлуг' [КСК 2: 378]. В КЭСКЯ коми лексика под вопросом сравнивается с созвучными, но далекими по семантике мар. и венг. данными [КЭСКЯ: 257], хотя, по нашему мнению, в коми это композит при повс. сир 'смола || смолистый' и ин 'место'. Также см.: [Мызников 2019: 738].
(42) тола 'сугроб, надув, скопление снега' (Дий Черд.; Акчим, Писаная, Усть-Улс Красн.) [Матвеев 1959: 35; 1964: 304], тола, толки, толы «о значительных, возвышающихся наносах снега на земле или на крышах» (Акчим Красн.) [АС 6: 23, 24, 27], толы (Мартино Красн.) [КСРГСПК], толы «наплывы, гребни на сугробах» (Тауш Черн.) [СРГЮП 3: 234] < коми [Матвеев 1959: 36, 1964: 304-305] (обратное направление см.: [Лыткин 1955: 120]), ср. кп. стола, тола, иньв. стоа, тоа, стова, това 'сугроб; занос' [КПРС: 451, 476], кя. тела 'сугроб' [Лыткин 1961: 186], кз. вв., вым., иж., нв., печ. (Аб., У.-И.), скр., сс., уд. тола 'снежный занос; сугроб' [КСК 2: 540]. Подробно и с обоснованием направления заимствования рус. < коми. см.: [Гайдамашко 2016: 34-39].
(43) туган 'молодые побеги сосны, используемые в народной медицине' (Юм Юрл.) [СРГКПО: 241] < коми, ср. кп. туган
'весенний побег молодой сосны' [КПРС: 491], кз. повс. туган, скр. (Выльг.) туг 'верхушка, вершина (дерева)' [КСК 2: 576]. Коми лексика исконна, подробно см.: [КЭСКЯ: 285].
(44) тулум (Ивакинский Карьер Ал.; Быгель Березники) [Полякова 2007: 378], (Растес Ал.) [Матвеев 1959: 36, 1964: 305; СРГСУД: 535], тулым, тулымник (Дий Черд.; Акчим, Писаная, Усть-Улс Красн.) [Матвеев 1959: 36, 1964: 305] 'порог, скопление больших камней в русле реки' < манс. (~ кя.?). А. К. Матвеев ранее возводил к кя. источнику [Матвеев 1959: 36], ср. кя. тулвм 'порожистое место в реке, с крупными камнями, перекат', тулвма 'каменистый с перекатами, с порогами (о реке)', тулвмстнв 'бурлить, быстро течь (о порожистом месте в реке)' [Лыткин 1961: 187], с дальнейшими сравнениями с гидрони-мией Карелии и Кольского полуострова (в названиях порожистых рек) и вопросом: «Протосаамский субстрат?» [Матвеев 1959: 36]. Позже были добавлены и тунгусо-маньчжурские данные со значением 'камень, скала; каменистый' [Матвеев 1964: 305]. Автором была предложена манс. этимология прикам-ского диал. слова [Гайдамашко 2014: 275-279], ср. манс. сев. tulëm ~ tuwlëm, сл. tulëm, пел. Шлет 'тучный, откормленный (о лошади)' (см. в названиях гор: сев. tulëm-lu-pali-ur, сл. tulëm Ш-Ш-päl-ur) [WW 1986: 676], также см.: [Матвеев 2011: 103]. При верно выбранном направлении заимствования — ареал русского слова в Прикамье указывает скорее на манс. происхождение, см. примеры кулуп (28), юкора (62) и местную топонимию [Смирнов 2012] — этимология неудовлетворительна в отношении семантики. В любом случае если проникновение кя. лексики в Верхнее Привишерье (тулым, тульгмник) допустимо (ср. гуркан (13)?), то ее неспорадическое распространение в бассейнах Косьвы и Яйвы (тулум) вряд ли объяснимо. В бассейнах Косьвы и Яйвы — субстрат «угорского» типа? Когнат кя. лексики или ее источник?
(45) туман 'проточное озеро' (Акчим Красн.) [АС 6: 48] < манс., ср. манс. сев., сл., нл., пел. tumën, конд. tomën ~ tumën 'озеро,
через которое протекает река' [WW 1986: 679]. Впервые этимология прикамского диал. слова предложена в [Gaidamasko 2013: 210] по аналогии с материалами ранних полевых записей А. К. Матвеева в Гаринском районе Свердловской области [Матвеев 1958: 76, 1959: 75]. Подробно см.: [Гайдамашко 2013: 59-60, 2014: 279-281].
(46) тупа 'сова' (Лысёхино Кар.) [СПГ 2: 454], тупка 'сыч, сова' (Сол.) [Кривощекова-Гантман 1981: 52] < коми [Кривощеко-ва-Гантман 1981: 52; Мызников 2019: 808], ср. кп. тупка 'сова; филин' [КПРС: 493], истор. тупка 'сыч', тупка с]уз] 'сова' [Рогов 1869: 164], также кз. тупъюр 'сова' [КЭСКЯ: 286], лл., печ., сс. тупъюр варыш 'лапландская сова, или каменная неясыть' [КСК 2: 586]. Коми лексика исконна [КЭСКЯ: 286-287].
(47) тупоска, тупоська (Юм. Юрл.), тупошька (Сергеева Юрл.) 'творожная запеканка, оладья (без крупы)' [СРГКПО: 242] < коми, ср. кп. тупось, тупоська 'булочка, плюшка' [КПРС: 494], кз. скр. тупосёк, вс., вым., лл., нв., печ., сс., уд. (Гл.) тупось, вс. (Кг.), лл. (Зан., Пр., Сл.) тупоська 'небольшой круглый хлебец из ржаного теста', лл., скр. тупось 'коврига, каравай' [КСК 2: 586]. -шь- в рус. слове отражает «шепелявый» характер коми глухого альвеопалатального спиранта [е]. Сравнение с коми предложено: [КЭСКЯ: 286]. Также см.: [Зверева 2008: 494].
(48) турасный «крепкий, красивый» (Малые Долды Черд.; Егва Ил.) [СПГ 2: 455] < коми, ср. кз. тураса вым. (Кони), печ. (Аб.) 'объемный, большого объема, громоздкий', печ. 'плотный, полный, крепкий, коренастый' при кз. вв., вс., вым., лл., печ., скр., сс. турас 'объем, величина' [КСК 2: 587]. Дальнейшее сопоставление коми лексики с фин.-угор. данными см.: [КЭСКЯ: 287].
(49) тусь (Ныроб, Цыдва Черд.; Тиуново Гайн.), тюс (Марушева Черд.) 'ячменная крупа крупного помола' [КСРГСПК] < коми, ср. кп. тусь 'зерно (злаков)' [КПРС: 496], кя. тус' (тус'вн)
'зерно' [Лыткин 1961: 189], кз. тусь вв., вс., вым., иж., нв., печ., скр., сс., уд. 'зерно, зернышко', уд. 'зерно, жито (в закромах)', вв. (Бог.), уд. 'мельчайшая частица, крупица, крупинка, кроха, крошка, зернышко чего-л.' и др. [КСК 2: 593]. Коми слова и удм. тысь 'зерно, семя' восходят к оп. *tus' [КЭСКЯ: 288; ср.: Csùcs 2005: 387], которое заимствовано из булгар-ского языка (т. е. не раньше конца VIII в., а скорее всего—в IX-XII вв.) [Напольских 2015: 170, 491]. Любопытно, что вокализм рус. слова, отмеченного в Марушева Черд. (тюс), близок к вокализму кя. лексики. Сравнение сходных рус. данных с коми предложено: [Матвеев 1964: 305]. Также см.: [Зверева 2008: 494, 2012: 106].
(50) уль 'сырое, болотистое место в лесу' (р. Вишера) [Мурзаев 1984: 576] < манс., ср. манс. пел. ßül' 'заболоченное место, заросшее кедром', нл. (Куз.) ül' 'местность, заросшая кустарником, невысоким лесом' («mit Gestrüpp bewachsene Gegend, der Wald ist nicht besonders hoch | согра») [WW 2013: 149]. Также см.: [Матвеев 1959: 76; Гайдамашко 2014: 233-235].
(51) умра (Акчим Красн.) [АС 6: 76], (Лямкино, Нердва Кар.; Ни-лиги Ил.) [СПГ 2: 475], (Говорливое Красн.; Бондюг Черд.) [КСРГСПК], м^мра (Пож Юрл.) [СРГКПО: 152], (Бондюг, Очго-Кошелева Черд.) [Васёв 2006: 25], (Ныроб, Рож-нёво Черд.) [КСРГСПК], мурмянка (Сивково Сукс.) [СРГСУД: 311], мъшра (Кривцы Кос.) [СРГКПО: 153] 'болиголов пятнистый (Conium maculatum L.)', мумренка (Морозково Сукс.), мумръЪнка (Сажино Сукс.) 'растение дягиль' [СРГСУ 2: 147], мурмянка (Брехово Сукс.) «невысокая трава, растущая возле жилья» [СРГСУД: 311] < коми, ср. кп. сев. омра 'дягиль, дудник', умра 'дягиль' [КПРС: 293, 513], кя. умра 'дудник (трава)' [Лыткин 1961: 191], «дудник, из стебля которого делают свирель» [КЭСКЯ: 205], кз. вв., вым., иж., нв., печ. омра 'дудник, дягиль', вв., иж., нв., печ. омра гум 'то же', вв. омра п0лян 'дудник лесной, дягиль лекарственный' [КСК 1: 1075], вс., лл., сс. умра 'дудник, дягиль' [КСК 2: 659], лл. умра гум 'дудник
(дягиль)' [Ракин 1989: 54]. Считается, что коми лексика послужила источником удм. слоб. омбро 'болиголов' [Максимов 2016: 114-115]. Далее в фин.-угор. семье коми слова сопоставляются с эрз. умбрав 'щавель', на основе чего восстанавливаются допермская праформа *итЬга [КЭСКЯ: 205] и финно-пермская — *от(р)га [UEW 2: 718]. Допускается, что в фин.-угор. языках это иранское заимствование [UEW 2: 718]. Подробно см.: [Гайдамашко 2017Ь: 318-324].
(52) урдым (Ныроб Черд.) [Полякова 2007: 385-386], (Рожнёво Черд.) [КСРГСПК], урдымок (Адамово, Рожнёво Черд.) [КСРГСПК] 'неширокая лесная дорога' < коми [Полякова 2007: 385-386], ср. кз. вым., иж., нв., печ., скр., сс., уд. ордым, вв. ордгм 'тропинка, лесная дорога', вым., иж., нв., печ., скр., сс., уд. ордым, вв. ордгм 'просека' [КСК 1: 1081], удм. урдым 'плетень' [КЭСКЯ: 207]. Коми(-пермяцкое?) слово, запечатленное в субстратном наследии рус. говоров Чердынского района, видимо, отражает иной, нежели в совр. кз. лексике, вокализм анла-ута, близкий к удм. Подробно см.: [Гайдамашко 2014: 289-291].
(53) чешьян 'головной платок' (Кедровка Черд.) [КСРГСПК] < коми [Зверева 2012: 107], ср. кп. чышьяян 'платок' [КПРС: 550], кз. повс. чышъян 'платок' [КСК 2: 749]. Коми лексика исконна [КЭСКЯ: 315].
(54) чиболька 'жеребенок' (Пож Юрл.) [СРГКПО: 260] < коми, ср. кп. чиби, чибу 'жеребенок', дет. 'лошадка', кп. чиба-чиба 'междометие, которым подзывают жеребенка', чибу-чань 'жеребенок' [КПРС: 534], кз. нв. чиб, вв. (Крч.) чибе, уд. чибей, лл. (Чтв.) чиби, вс., нв., печ., скр., сс., уд. чибо, уд. чибой, вс. (Гр., Кг.) чибопи, иж. чибук 'жеребенок', вв. (Бог.) чибе 'жеребенок от года до трех лет', вв. (Крч.) чиб-чиб, нв., скр. чибо-чибо, вв., лл. (Пор., Чтв.), сс. чиб-чиб 'возглас, которым кличут жеребят' [КСК 2: 702, 703].
(55) чискать 'мочиться' (Юрла Юрл.) [СРГКПО: 260]. Ср. междометие чись-пись 'призыв помочиться' (Омутн. Киров.)
[сообщение П. С. Злобина] < коми, ср. кз. дет. вс. (Кб.), иж., лл. (Чтв.), сс. (Меж., Ыб) чисьны, лл. (Об.) чисьыны, уд. (Гл.) чишны 'мочиться, помочиться' [КСК 2: 717, 718, 719]. Также см.: [Мызников 2019: 881]. Коми слова далее могут быть сопоставлены с луг. чысыкташ, горн. цысыктäш 'помогать ребенку мочиться', горн. дет. цысäлäш 'писать, мочиться', чув. 4ëç, чис 'призыв помочиться' и др. [сообщение А. В. Савельева].
(56) чишнуть 'гореть' (Юм Юрл.) [СРГКПО: 261] < коми, ср. кп. чискыны 'гореть, сгорать (без пламени)' [КПРС: 539], кз. вс. (Гр.), иж., лл., нв., печ., скр., сс., уд. (Гл.) чискыны, вым. (Кони), скр. чискавны, печ. чискалны, вв. (Бог.) чиска-пискакыыт, вс. (Кб., Кг.) чискесьны, вв. чискит, вым. (Кони) чискооны, вс. (Кб.) чиск0ччыны, уд. чишка-чушкакывны, чушйисьны, чушк0тчыны, чушкыны, чушъявны 'тлеть, гореть тлея (о сырых дровах)', лл. (Об.), нв., скр., уд. чишкавны, вс., печ., сс. чишкалны, вв. (Бог.) чишкоонi, вым. чишкооны 'палить, опалить, спалить, подпалить, припалить' [КСК 2: 717, 718, 719, 747, 748] и мн. др. Коми лексика исконна и восходит как минимум к доперм-скому слою [КЭСКЯ: 308]. Также см.: [Мызников 2019: 883].
(57) чурк (Сидорова Куд.), чурок (Романиха Красн.) [Полякова 2007: 402], (Воронья Красн.) [КСРГСПК], чурок, чурочек (Акчим Красн.) [АС 6: 210-211] 'невысокое скалистое возвышение, обычно на берегу реки' < коми, ср. кз. устар. чурк 'бугор, возвышающееся неровное место' [Кривощекова-Гантман 1981: 51; КЭСКЯ: 314], вв., вс., нв., сс. чурк 'резко возвышающееся место, бугор' [КСК 2: 744]. Коми слово надежно возводится только к общекоми *c'urk, дальнейшие сравнения [КЭСКЯ: 314] вызывают вопросы. Топонимия известна в Красновишер-ском районе Пермского края, в Республике Коми и спорадически в Свердловской области, подробно см.: [Гайдамашко 2014: 300-303]. В зоне недавних контактов (Куд.) сохранена основа, близкая к источнику, в то время как на территории более ранней ассимиляции (Красн.) основа (вследствие паронимической аттракции?) обрела эпентетический гласный.
(58) чушни 'толстые носки' (Полва Куд.) [СРГКПО: 262] < коми, ср. кп. устар. чушни 'мягкая [самодельная] домашняя обувь' [КПРС: 550], кз. чушни вв. (Крч.) 'погребальная обувь из белого холста', сс. (Чухл.) 'вид охотничьей обуви', вв. 'валяные головки, калоши (зимняя обувь)', чуши сс. 'вид охотничьей обуви', нв. (Паль) 'домашние тапочки', лл. (Зан.) чоши 'домашние тапочки' [КСК 2: 724, 747, 748].
(59) шомша «блюдо из вареных пиканов с квасом» (Пож Юрл.) [СРГКПО: 267], шомша (Дий Черд.) [Матвеев 1959: 40], (Ма-рушево, Ныроб Черд.), шумша (Цыдва Черд.) [КСРГСПК] 'каша из распаренного несмолотого зерна пшеницы, ячменя, ржи или перловки, заправленная суслом' < коми [Матвеев 1959: 40, 1964: 309], ср. кп. шома шыд 'суп из перловой крупы (букв. кислые щи)' при шома 'кислый' и шыд 'суп, щи' [КПРС: 566, 575], кз. уд. шома шыд 'кислые щи; рассольник' [КСК 2: 789]. Также см.: [Зверева 2008: 495].
(60) шор 'ручей' (Егва, Кудымкар Куд.; Майкор Юсьв.) [Полякова 2007: 404], (Кикус Черд.) [КСРГСПК] < коми [Полякова 2007: 404], ср. кп. шор 'ручей || ручьевой', истор. 'источник, ключ' [КПРС: 565], кя., кз. повс. шор 'ручей' [Лыткин 1961: 199; КСК 2: 792]. Исконно в фин.-угор. языках [КЭСКЯ: 322; Csйcs 2005: 384]. Широко распространено в топонимии северной части Пермского края, Республики Коми и сопредельных территорий, подробно см.: [Гайдамашко 2014: 306-308].
(61) шуль 'узкая полоса бересты или лыка для плетения корзин, лаптей и т. п.' (Дуброво Ел.; Жуланово Сол.) [СПГ 2: 562] < коми [Матвеев 1964: 309], ср. кп. шуль 'узкая полоска лыка, бересты (для плетения лаптей)' [КПРС: 570], кя. шул' (шул'ис) 'узкие полоски бересты для плетения' [Лыткин 1961: 201], кз. вв., вс., лл., печ., сс. шуль 'узкая полоса лыка, бересты (для плетения лаптей)' [КСК 2: 808]. Исконно в перм. языках [КЭСКЯ: 323324; Csйcs 2005: 382]. Также см.: [Зверева 2008: 493; Мызников 2019: 941].
(62) юкора 'вывернутое с корнем дерево' (Растес Ал.) [Матвеев 1959: 80] < манс. [Матвеев 1959: 80], ср. манс. сев., сл. jëkwér, пел. jékwér, конд. jëkur ~ jëkwér, тавд. jukä'r «kidölt fa gyökere földestül, выскерь, кокора | Windbruch-Wurzelstock mit Erde» [WW 1986: 153], также тавд. (Ян.) iükär, нк. (Нахр.), вк. (Шаим) ië<kßr, ск. (Леуш) ^^ä^kßr, пел. i'éksr, св. (Заоз.) jékßr, юв. нл. (Куз.) ië<gßr, сл. (Перш.) ië<kßr, вл. (НИ) ië<kßär, сосьв. (Сарт.) ië<kßar 'корни упавшего дерева (с прилипшей к ним землей)' [WW 2013: 200]. Как видно, вокализм субстратной манс. лексики, послужившей источником рус. слова в Прикамье, близок к вокализму тавд. диалекта.
(63) яг 'бор' (Сенькино Добр.; Коса Кос.) [Полякова 2007: 407] < коми [Полякова 2007: 407], ср. кп. яг 'молодой сосняк; пихтовый лес; бор || боровой', диал. 'кладбище' [КПРС: 592], кз. яг повс. 'бор', вс., иж., сс., уд. 'лес || лесной' [КСК 2: 875]. Относится к фин.-угор. наследию [КЭСКЯ: 337; Csùcs 2005: 337]. Подробно см.: [Гайдамашко 2014: 315-316].
3. Выводы
Приведенный перечень финно-угорских субстратных лексем в русских говорах Пермского края не является исчерпывающим. В настоящем исследовании рассмотрено около 120 слов, составляющих 63 лексических гнезда. При этом список лексем финно-угорского происхождения, выявленных автором в экспедициях и различных источниках, насчитывает более 3000 позиций, из которых как минимум треть относится к местному субстратному слою. Тем не менее даже на таком ограниченном материале, как в данной статье, можно сделать некоторые предварительные наблюдения.
В русских говорах Пермского края выделяется два основных типа финно-угорского субстрата — коми и мансийский:
а) коми субстрат в большинстве случаев можно сопоставить с материалом современных коми-пермяцких, коми-зырянских диалектов, коми-язьвинского языка, однако на уровне фонетики и семантики при этом могут наблюдаться расхождения;
б) мансийский субстрат можно сравнить с данными того или иного мансийского диалекта по записям 1880-х — 1900-х гг. (часто именно с говорами западного и южного диалектов, угасшими к настоящему моменту).
Ранее нами постулировалось наличие в русских говорах Пермского края также третьего субстратного типа — коми-язьвинского адстрата, который якобы фиксируется в лексике охотничьего промысла и проявляется в русских диалектах на территории более широкой, чем ареал современного коми-язьвинского языка (очевидно, из-за междиалектного характера охотничьей терминологии) [Gaidamasko 2013: 209; Гайдамашко 2014: 73-75, 351], однако это предварительное наблюдение пока что не нашло достаточного основания.
По результатам исследования в пределах региона можно очертить ареалы коми и мансийского языковых субстратных типов. Далее эти ареалы нанесены на карту Северного Прикамья (см. Рис. 2, пояснения в 3.1.1-3.1.3, 3.2.1-3.2.3) и сопоставлены с имеющимися историческими и лингвистическими данными (см. 3.1-3.2). В отдельном разделе намечены области пересечения изоглосс этих типов (см. 3.3), после чего даны заключительные ремарки (см. 3.4).
3.1. Коми тип
Наиболее значительный финно-угорский субстратный тип в русской диалектной апеллятивной лексике Пермского края — коми. Он встречается почти на всем правобережье Камы от истоков до бассейна Нытвы (и—спорадически—даже южнее) и на левобережье от истоков до Соликамска (включая бассейн Вишеры) и проявляется во всех тематических группах лексики.
Рис. 2. Типы финно-угорского субстрата в русских говорах Пермского края Fig. 2. Types of Finno-Ugric substrate in Russian dialects of Perm Krai
Историками признано, что в Верхнем Прикамье от Чусовского озера на севере и до реки Чусовой на юге по Каме и ее притокам «жили предки коми-пермяков, оставившие более 300 памятников рода-новской культуры ГХ-ХУ вв., сложившейся на основе ломоватовской», а в самой родановской культуре «выявлены два крупных варианта— северный и южный, территории которых совпадают с распространением двух диалектов [наречий. — Р. Г. ] коми-пермяцкого языка» [Оборин 1990: 46]. Активная русификация региона (то есть после падения Великопермского княжества и вхождения его в Русское государство во второй половине XV—начале XVI вв.) способствовала дальнейшему разделению местного коми(пермяцкого) языкового континуума на несколько частей. Это разделение в свою очередь отразилось на развитии инноваций или сохранении архаичных языковых особенностей внутри диалектных (северных и южных) групп, с чем связывается сложение северного, южного, верхнекамского наречий коми-пермяцкого языка [Лыткин (ред.) 1962: 26-27], а также коми-язьвинского идиома, развивавшегося обособленно от основного коми языкового массива начиная с конца XVI в. [Лыткин 1961: 9-11 и далее] (о современном состоянии коми-язьвинского см.: [Гайдамашко, Шкураток 2019]).
Так, например, кп. балянянь ~ баляняня 'жимолость' — это северно-коми-пермяцкая инновация (которая, впрочем, единично фиксируется и в нижнеиньвенском диалекте южного наречия) [Федосеева 2015: 56-57] (см. (1) в Разд. 2). В то же время для обозначения жимолости в южных коми-пермяцких говорах и в коми-зырянских диалектах используется исконное коми слово ыжнёнь и его варианты [Меркушева 2003: 15, 47, 97; КСК 2: 832] (см. (22)). Оба эти коми слова отмечены в составе коми субстрата в русских говорах Северного Прикамья (см. Рис. 3) — варианты лексемы баляняня образуют узкую область в самой северной части Пермского края, в то время как русские рефлексы лексемы ыжнёнь зафиксированы в Ильинском и Карагайском районах Пермского края, где когда-то были распространены южные коми-пермяцкие диалекты (об ареалах коми-пермяцких наречий см. [Баталова 1975: 5-10], а также Рис. 4) и на западе Соликамского района, в предполагаемой зоне вибрации южного и северного наречий (см. далее).
Рис. 3. Субстратные коми-пермяцкие названия жимолости в русских говорах Пермского края
Fig. 3. Substrate Komi-Permyak names of honeysuckle in Russian dialects of Perm Krai
Рис. 4. Карта Коми-Пермяцкого автономного округа и наречий коми-пермяцкого языка (1 — северное, 2 — южное, 3 — верхнекамское) [Баталова 1975: 6] Fig. 4. Map of the Komi-Permyak Autonomous Okrug and dialects of the KomiPermyak language (1 — northern, 2—southern, 3 — Upper Kama) [Batalova 1975: 6]
В этой связи показателен также (27), русские материалы которого отражают диалектные различия коми-пермяцкой фонетики (и, возможно, указывают на южные области распространения субстратных коми-пермяцких идиомов).
Однако все же при анализе большинства коми субстратных лексем трудно разграничить северное и южное коми-пермяцкое влияние. Из-за сложностей, возникающих при попытке языковой / диалектной идентификации коми этимона, можно выделить в отдельную группу явные заимствования из коми языков, но без возможности более точной языковой / диалектной идентификации, ввиду формального и семантического сходства предполагаемого этимона в коми языковом массиве (коми-зырянские и коми-пермяцкие диалекты и говоры, ко-ми-язьвинский язык). При этом и география этих русских заимствований внутри исследуемого региона, как правило, не является релевантной для идентификации коми идиома, послужившего источником (они могут встречаться в разных ареалах, выделенных далее в 3.1.1-3.1.3).
К примерам этого (обще-)коми типа относятся: вежань (9), дзелька (15), елтыш (18), к^рос (24), кушка (29), лёля (30), нт-дуль (31), номор (32), тупа (46), турасный (48), умра (51), чурк (57), шомша (59), шор (60), шуль (61), яг (63).
Некоторые из этих примеров могут являться:
1) севернорусским (чаще всего — севернодвинским или печорским) наследием коми-зырянского происхождения, принесенным на Урал волнами крестьянских миграций и относящимся к различным временным отрезкам (например, слово к^рос, которое фиксируется и на Русском Севере [СРНГ 13: 183]);
2) результатом сравнительно раннего (ХУ-ХУШ вв.) местного русско-коми(-пермяцкого) взаимодействия — и тогда, при частотности подобных фиксаций, вряд ли возможно установить ядро заимствования / субстрата (например, ёлтыш, номор, умра и их варианты);
3) относительно поздним коми-пермяцким субстратом — с ограниченным ареалом в предполагаемой зоне вибрации северного и южного пермяцких наречий, но без возможности диалектной идентификации (например, кушка).
Внутри исследуемого региона коми субстратный тип образует три ареала, два из которых — условно «севернопермяцкий» и «южнопермяцкий» — разделены западом Соликамского, севером Юсьвинского
Рис. 5. Фрагмент «Этнографической карты губерний, населенных зырянами» Г. С. Лыткина (1889) с коми-пермяцким населением [Лыткин 1889] Fig. 5. Fragment of the "Ethnographic map of the provinces inhabited by Zyryans" by G. S. Lytkin (1889) with the Komi-Permyak population [Lytkin 1889]
и югом Усольского районов, что может указывать на былую зону вибрации северного и южного наречий коми-пермяцкого языка в Усоль-ском районе на правобережье Камы '. Третий ареал — островной,
1 В этой связи интересен пермяцкий словарь Ф. А. Волегова 1830-1840-х гг., собранный в окрестностях Усолья и отражающий, по-видимому, переходный между северными и южными пермяцкий диалект (см. подробно: [Гайдамашко, Левичкин 2024]).
Рис. 6. Фрагмент карты «Коми-пермяки в Пермском крае по материалам Переписи населения 2010 года» (членение по сельским поселениям, городским поселениям, городским округам, 2017) [https://acer120.livejournal.com/76224.html] Fig. 6. Fragment of the map "Komi-Permyaks in Perm Krai based on the 2010 Population Census" (division by rural settlements, urban settlements, urban districts, 2017) [https://acer120.livejournal.com/76224.html]
пролегает в Юрлинском районе, поэтому может быть условно назван «юрлинским».
Коми субстратный тип хорошо фиксируется на территории бывшей Перми Великой и чуть реже — южнее современного коми-пермяцкого ареала, что коррелирует с относительно недавними историческими данными: например, на «Этнографической карте губерний, населенных зырянами», составленной по картам Стрельбицкого и Риттиха и приведенной в труде Г. С. Лыткина 1889 г., еще показано несколько островков пермяцкого населения между Чердынью и Соликамском (см. 3.1.1), а также между крупными притоками Обвы в ее верхнем течении (см. 3.1.2), при этом юрлинский ареал (см. 3.1.3) к тому моменту был уже сплошь русским (см. Рис. 5) [Лыткин 1889]. Для сравнения можно взглянуть на карту распространения коми-пермяцкого населения по материалам Переписи 2010 г., показывающую, что южнее Коми-Пермяцкого округа пермяцкое население сегодня
Рис. 7. Фрагмент карты Ю. Б. Корякова «Диалекты коми в нач. XXI в.» (2020) c коми-пермяцкими наречиями и диалектами [http://circumpolar.iling-ran.ru/wp-content/uploads/2020/12/K0Mt_all_dts.png]
Fig. 7. Fragment of the map by Yu. B. Koryakov "Komi dialects at the beginning of the 21st century" (2020) with the Komi-Permyak dialects [http://circumpolar. iling-ran.ru/wp-content/uploads/2020/12/KOMt_aU_dts.png]
встречается редко (см. Рис. 6). Также ср. с данными карты Ю. Б. Ко-рякова «Диалекты коми в нач. XXI в.» (см. Рис. 7).
3.1.1. Севернопермяцкий ареал
Севернопермяцкий субстратный тип локализуется на севере Пермского края — в Чердынском, Красновишерском, отчасти Соликамском, на востоке Гайнского и Косинского районов.
Как правило, предположение о северно-коми-пермяцкой основе русского слова обусловлено его географией — к востоку и западу от современного ареала северного наречия коми-пермяцкого языка, в достаточном отдалении от живых южных говоров. Часто соответствующая этим русским заимствованиям и полагающаяся источником коми лексика имеет ограниченный ареал бытования, фиксируется в северном наречии коми-пермяцкого языка (иногда являясь севернопермяцкой инновацией) и/или в территориально близких коми-зырянских диалектах: балебан (1), бачка (2), бёрдыш (3), быглян (5), вад (6), вачбак (7), вежай (8), вежур (10), вишьян (11), гуркан (13), дзас (14), дзизгальник (16), дзюлёк (17), зыр (21), ич-монька (23), кидас (25), киль (26), колькиш (27), оль (36), першук (37), пыром (38), сёрд (40), сирин (41), тола (42), тусь (49), урдым (52), чешьЯн (53).
По мнению историков, здесь, на севере современного Пермского края, «находился один из древних очагов коми-пермяцкого расселения» и во времена родановской археологической культуры (IX—XV вв.) «жили две (из семи) племенные группы коми — чер-дынско-язьвинская и верхнекамская» [Александров (отв. ред.) 1989: 21]. При этом известно о древних (как минимум с IX в.) и более поздних (с XIV в. — вместе с русскими колонизаторами) переселениях сюда коми-зырян вымской культуры [Оборин 1990: 59-60].
В северной части Коми-Пермяцкого округа, в Гайнском и Ко-синском районах выделяется отдельная — т. н. гайнско-камская — группа русского населения. Началом русского освоения этой территории считается основание в 1539 г. Троицко-Плесинского
монастыря, хотя основная масса окрестных деревень и крестьянских хозяйств возникла гораздо позже, в XVIII — начале XIX вв. [СРГКПО: 8-11].
В нижнем и среднем течении реки Вишеры в Чердынском районе (историческое Великопермское княжество), а также на прилегающих территориях можно выделить область специфического типа коми-пермяцкого субстрата (см. такие узко локализованные примеры, как дзизгальник, зыр, кидас, тусь, урдым, чешьян). До русской колонизации эта территория была населена коми, архаичный диалект которых, очевидно, был переходным между северными коми-пермяцкими и южными коми-зырянскими (по Верхней Вычегде и Верхней Печоре) диалектами и, возможно, слегка отличавшимся от них на уровне фонетики (см. уурдым). Этот диалект в некоторых чертах обнаруживает сходство и с современным коми-язьвинским языком, подтверждение чему находится в старейших из известных пермяцких рукописей этой территории за авторством Н. В. Овчинникова и прот. А. И. Попова (см. попытки установления их диалектной принадлежности: [Гайдамашко 2017а: 25-26, 2023: 359-361; Гайдамашко, Пономарева 2019: 20-21]).
Фиксации же коми субстратной лексики в русских говорах верховьев Вишеры и ее притока Колвы (например, вачбак, гуркан, дзас, дзюлёк, кидас, оль, першук, пыром, сирин, тола), возможно, связаны с относительно поздними (XVIII — первая половина XIX в.) переселениями сюда как коми, так и русского старообрядческого населения из ранее заселенных мест Чердынского уезда [Александров (отв. ред.) 1989: 18].
При этом надо учитывать и коми-зырянское воздействие (и на до-русское пермяцкое население, и на позднее русское), так как известно о давних контактах и связях (включая родственные) верхнепечорского и верхневычегодского населения с верхнекамским, чему способствовали древние водно-волоковые пути из Колвы (притока камской Вишеры) в Нем (приток Вычегды), Волосницу и Унью (притоки Печоры); не ослабевали эти связи даже в XX в. между старообрядцами одних и тех же толков [Александров (отв. ред.) 1989: 18; Гайдамашко 2014: 37-42, 67-72, 345-346].
3.1.2. Южнопермяцкий ареал
Другой коми субстратный тип пролегает к югу и востоку от ареала южного наречия коми-пермяцкого языка — в Сивинском, Кара-гайском, Ильинском, спорадически в Добрянском (на правобережье Камы) районах. Также русские деревни с коми-пермяцким субстратом располагаются в южной части Коми-Пермяцкого округа, в Ку-дымкарском и Юсьвинском районах [СРГКПО: 15-16].
К субстратным единицам южнопермяцкого типа относятся: бур-гсгн (4), вож (12), ижмсгн (22), норос (33), чушни (58).
Кроме воздействия живых и недавно угасших диалектов коми-пермяцкого языка (оньковского, нижнеиньвенского, нердвин-ского), уместно здесь учитывать возможность субстратного влияния со стороны давно ушедших в прошлое южных диалектов коми-пермяцкого языка — обвинского, сивинского, карагайского и др. Известно, например, что бассейн Обвы на территории современного Ильинского района был населен коми-пермяками, носителями т. н. обвинского диалекта южного наречия, а с юга и запада к обвин-скому диалекту примыкали условно названные карагайский и сивин-ский диалекты [Баталова 1975: 8-9]. Существование всех этих диалектов также подтверждается материалами письменных памятников [Баталова 1975: 7-9], а их угасание, очевидно, связано с интенсивной строгановской колонизацией в XVIII в. и последующим освоением Иньвенско-Обвенского поречья [Александров (отв. ред.) 1989: 18].
К тому же этнотопонимы Среднего Прикамья к юго-западу от Перми показывают, что «коми-пермяки проживали здесь издавна» [Матвеев 1961: 322]. По последним историко-лингвистическим данным, и освоение коми населением Северного Прикамья происходило, вероятно, из Южного Прикамья ^аапкт 2021: 45]. В этой связи см. фиксацию рус. колька (27) и шуль (61) в Еловском районе.
С другой стороны, фиксации на юге Пермского края, в Еловском и Суксунском районах, могут указывать не на территорию распространения (южно-)пермяцкого субстратного типа, а на потоки относительно поздних миграций с севера и запада Прикамья на юг и восток.
3.1.3. Юрлинский ареал
Островной ареал пермяцкого субстратного типа находится в пределах Юрлинского района, со всех сторон окруженного районами, которые населены коми-пермяками. Юрлинский край начал осваиваться русскими в период крестьянского заселения Пермской земли в XVII-XVШ вв. (сперва выходцами преимущественно с Вятки, Кай-городка, Пермского уезда, Вологды и центральных областей, позже — старообрядцами из других пермских районов, кержаками, бежавшими с Волги, зюздинскими коми-пермяками и др.) [Александров (отв. ред.) 1989: 14, 15, 19-20; СРГКПО: 11-14]. Сейчас русское население Юрлинского района принято считать особой этнографической группой в иноэтничном окружении—юрлинцами [Александров (отв. ред.) 1989: 23-24; СРГКПО: 11].
К субстратной коми лексике, зафиксированной только у юрлин-цев, относятся такие примеры, как зыля (20), туган (43), тупоска (47), чиболька (54), чискать (55), чишнуть (56).
3.2. Мансийский тип
Мансийский субстратный тип представлен в русских говорах Пермского края не таким большим количеством примеров, как коми (из 63 приведенных примеров всего 9 — мансийские, остальные 54 — коми), однако на большей протяженности с севера на юг. В наши дни манси в Северном Прикамье не образуют районов компактного проживания —согласно результатам Всероссийской переписи населения 2010 г., ни один житель Пермского края не отнес себя к числу манси (даже среди городского населения).
Ранее, начиная с работ А. Ф. Теплоухова и А. Каннисто 1920-х гг. уже предпринимались научно обоснованные попытки локализации угасших мансийских идиомов Западного Урала (историю вопроса см.: [Смирнов 2012: 44-47]). Например, Я. Гуя, исследуя лексический материал мансийских диалектов Западного Урала в рукописных
документах XVIII в., очертил западные границы этих идиомов вплоть от истоков Камы на севере и до Перми и Кунгура на юге, полностью включая бассейны Иньвы и Обвы |^и1уа 1958: 41; Гуя 1963: 173] (см. Рис. 8). Более осторожен в установлении западных границ былых
Рис. 8. Карта распространения мансийских диалектов в XVIII в. согласно Я. Гуя [Гуя 1963: 173]
Fig. 8. Map of the distribution of the Mansi dialects in the 18th century according to J. Gulya [Guya 1963: 173]
мансийских идиомов О. В. Смирнов, скрупулезно проанализировавший материалы живой и исторической (XVП-XVШ вв.) мансийской топонимии и подытоживающий, что к западу от Урала «географические названия с наиболее убедительной мансийской этимологией расположены в непосредственной близости от Уральского хребта в верхнем течении рек Сылва, Косьва, Яйва, Язьва, Вишера, среднем течении р. Чусовая» [Смирнов 2012: 73] (см. Рис. 9). Здесь же («бассейн Камы от Чердыни до Чусовой и далее на восток») территорию исторического проживания манси склонен видеть и В. В. На-польских [Напольских 2015: 192].
Рис. 9. Фрагмент карты субстратной мансийской топонимии на Среднем Урале [Смирнов 2012: 49]
Fig. 9. Fragment of the map of substrate Mansi toponymy in the Middle Urals [Smirnov 2012: 49]
Совпадение выводов об ареалах типов финно-угорского субстрата (Рис. 2) с изысканиями О. В. Смирнова не случайно и подтверждается результатами другого нашего исследования. В 2019 г. в Хельсинки на Международной научной конференции «Personal names and cultural reconstuctions» мы представили постерный доклад «Finno-Ugric anthroponymy in Russian written monuments of the Kama Region of the 16th-18th centuries» (материалы не опубликованы), целью которого было установление основных типов финно-угорской антропонимии Прикамья и их географического распространения по материалам русских письменных памятников XVI-XVIII вв. По причине большого объема материала в том исследовании мы ограничились именами и прозвищами только ясачного финно-угорского населения, то есть «вогулов», «остяков» и «черемисов». Была произведена сплошная выборка всех имен и прозвищ указанного населения (объем анализируемого материала составил 208 антропонимов), а антропонимы, имеющие географические привязки, были представлены на карте (см. Рис. 10), на которой видно, что ареалы, основанные на «вогульской» (мансийской) исторической антропонимии (бассейны Вишеры, Косьвы, нижнего и среднего течения Чусовой), также в общих чертах совпадают с ареалами, намеченными в настоящем исследовании.
Словарный состав мансийских идиомов Западного Урала также (как и коми) зафиксирован некоторыми памятниками письменности XVI-XVIII вв., хотя и не такими крупными и не таким большим количеством. История создания этих памятников и их язык в разной степени рассматривались в некоторых работах [Kannisto 1913-1918; Gulya 1958; Гуя 1963; Пономарева, Гайдамашко 2019; Норманская 2020; Норманская, Кошелюк 2020; Кошелюк 2022], однако эти аспекты не разработаны в полной мере и еще ждут своего исследователя.
При этом следует учитывать, что Западный Урал не является автохтонной мансийской территорией, а присутствие здесь манси — это достаточно позднее явление, см.: «речь может идти только о следах позднего (XIV-XVI вв.) мансийского (специально пелымских
Рис. 10. Антропонимия финно-угорского ясачного населения Западного Урала в XVI-XVIII вв.
Fig. 10. Anthroponymy of the Finno-Ugric yasak population of the Western Urals in the 16th-18th centuries
вогуличей) проникновения в Прикамье» [Напольских 2015: 194] 2. Подтверждается это и современными топонимическими разысканиями, см.: «появление единичных мансийских топонимов к западу от Урала, скорее всего, имеет суперстратный характер» [Смирнов 2012: 75].
Считается также, что в топонимии Северного Прикамья сохраняется некий угорский субстрат, не связываемый напрямую с современными обско-угорскими языками 3 [Матвеев 1961: 321, 328; Смирнов 2012: 71-72]. За смешанный характер историки называют его «тюрко-угорским» субстратом [Оборин 1990: 43-46].
По данным апеллятивной лексики русских говоров в пределах Пермского края мансийский субстратный тип распадается на три ареала — условно северный, или «вишерский», центральный, или «яй-винско-косьвинский» и южный, или «чусовской» (по названиям четырех основных левых притоков Камы этой территории). Словарный состав северного и южного ареалов не имеет совпадений, в то время как лексика центрального ареала имеет по одному совпадению как с северной (44), так и с южной (28).
2 Автор благодарит рецензента статьи за схожее мнение: «(...) говоря о границах угорского присутствия в западном Приуралье, следует иметь в виду, что мансийское население отнюдь не обязательно обитало там с древности. Скорее наоборот: нужно принимать во внимание активность Пелымского «княжества» и др. вогульских политий и возможность очень позднего (в XVI-XVII вв.) распространения манси на запад».
3 См.: «угорская топонимия к западу от Урала может существовать, но при этом она может быть не мансийской, не хантыйской и не венгерской. Вполне вероятно, что значительная ее часть может принадлежать особой ветви угорских народов, не сохранившейся до наших дней. Очевидно, что часть элементов такой топонимии будет иметь параллели в мансийском языке, так же как другая часть—в хантыйском или венгерском» [Смирнов 2012: 72]. Также: «топонимика обско-угорского типа действительно встречается в Северном Приуралье, но она нигде не образует сколько-нибудь крупных массивов и не имеет характерных топонимических типов» [Матвеев 1968: 142]. Но ср.: «на сегодняшний день никаких следов топонимии праугорского происхождения (более древней, чем мансийская) в Восточной Европе не обнаружено» [Напольских 2015: 208].
Одно и то же субстратное слово в этих ареалах может фиксироваться с различиями в звуковом составе, что, по-видимому, отражает вариантность фонетики угасших мансийских идиомов, некогда распространенных на Западном Урале, ср. северное тулым(ник) ~ центральное тулум 'порог, скопление больших камней в русле реки' (44).
Мансийский субстрат встречается в русской лексике ландшафта, флоры, охоты, рыболовства, в наименовании обуви. Что характерно, лексика южного мансийского ареала связана только с охотой и рыболовством, в центральном ареале встречается одно такое заимствование, а в северном ареале лексики этой тематической группы нет вовсе.
3.2.1. Вишерский ареал
Северный мансийский тип представлен в верховьях Вишеры (Ак-чим, Вёлгур, Мартино, Писаная, Усть-Улс Красн.) и ее притока Колвы (Дий, Ныроб Черд.).
Раннее русское освоение этой территории обусловлено тем, что в XV-XVI вв. здесь проходила так называемая Чердынская дорога (другие варианты наименования: «Вишерская дорога», «Вишер-ско-Лозьвинский путь») — путь от Чердыни в Сибирь, из бассейна Камы на Ивдель, Лозьву, Тавду, Тобол, Иртыш, Обь [Глушков 1900: 20-21; Александров (отв. ред.) 1989: 13]. Заселение бассейна Ви-шеры русскими относится к середине XVII в., их предшественниками здесь были манси [АС 1: 8]. В конце XVIII в. манси отмечались и в среднем течении Колвы, около Ныроба, где они занимались лесными промыслами; в 1830-е гг. в Чердынском уезде по Колве было 60 ясачных вогул, в 1850-е гг. — 71 [Александров (отв. ред.) 1989: 21]. Есть фиксация мансийского материала в Ныробе и по приведенным выше материалам (39).
Этот тип субстрата следует связывать с влиянием вишерского (или усть-улсуйского), по терминологии А. Каннисто [Kannisto 19131918: 16], диалекта мансийского языка, носители которого (см. термин «чердынские вогулы» — здесь от названия уезда, а не города) еще в конце XIX в. имели оленные пастбища в Предуралье и обитали в этих местах в тесной связи с коми и ненцами (см. подробный
этнографический очерк [Глушков 1900], свидетельства историков [Оборин 1990: 60], а также лингвистические наблюдения над ман-сийско-ненецкими связями в Прикамье [Гайдамашко 2011Ь]). По наблюдениям А. Регули, в середине XIX в. в селе Усть-Улс оставалось всего три мансийские семьи [Papay 1906: 358] (хотя во всем Чердын-ском уезде перепись населения 1860 г. выявила 69 манси ^и^ 1958: 42]). О нескольких семействах манси в верховьях Вишеры упоминается и в 1950-е гг. [Лыткин 1961: 11]. А. К. Матвеев, судя по всему, последний лингвист, которому довелось общаться с потомками носителей усть-улсуйского диалекта манси, к тому моменту (середина 1950-х — начало 1970-х гг.) давно забывшими родную речь [Матвеев 2006: 244].
Известно, что усть-улсуйский идиом был близок к западной группе мансийских диалектов, то есть к пелымскому, средне-лозьвинскому и нижнелозьвинскому диалектам, отчасти также — к северным диалектам мансийского языка (сосьвинскому и верхне-лозьвинскому) [Papay 1906: 367-368; Кэп^о 1913-1918: 17; Матвеев 2011: 4-5].
К мансийским примерам вишерского ареала относятся: няры (35), рып (39), тульт(ник) (44), туман (45), уль (50).
По данным апеллятивной лексики русских говоров граница северного мансийского типа на западе проходит условно по линии Дий — Вёлгур (если принимать во внимание только систематические фиксации, без единичной фиксации в Ныробе), что примерно согласуется с западными рубежами Северного Урала как горной системы, то есть полосой низкогорных кряжей, так называемых «парм» (конкретно в нашем случае см. Няризьская Парма, Ямжачная Парма, Волим-ская Степь). Примерно здесь же А. К. Матвеев и О. В. Смирнов намечают западную границу живой мансийской топонимии 4 [Матвеев 2006: 243; Смирнов 2012: 49], см. Рис. 9.
4 См.: «(...) как только кончаются настоящие горы, исчезает и живая мансийская топонимия, а отсутствие субстратной топонимии ясно указывает на то, что манси здесь и раньше не были коренным населением» [Матвеев 2006: 243]. И далее: «(...) что касается относительно позднего проникновения манси
3.2.2. Яйвинско-косьвинский ареал
Центральный мансийский тип отмечается в бассейнах Яйвы и Косьвы (Александровский район 5 и городской округ Березники). С открытием здесь в 1597 г. Бабиновской дороги (или тракта) Чер-дынская дорога (см. 3.2.1), будучи гораздо длиннее, утратила прежнее значение, а сама Бабиновская дорога до второй половины XVIII в. оставалась «Государевой дорогой» — единственной дорогой из Европы в Сибирь, разрешенной царским указом [Александров (отв. ред.) 1989: 13].
Ясачные книги XVII в. дают указания на то, что по реке Косьве обитали «косьвинские вогулы» [Глушков 1900: 23-25; Александров (отв. ред.) 1989: 21] (см. также результаты нашего исследования исторической финно-угорской антропонимии на Рис. 10), однако языковедам ничего не известно об особенностях косьвинского мансийского идиома. Лишь Я. Гуя проводит по этой территории границу между западными и южными угасшими мансийскими диалектами (см. Рис. 8), что не кажется безосновательным, учитывая упоминавшееся выше фонетическое варьирование вишерского слова тулым(ник) и яйвинско-косьвинского тулум (44). Примечателен также в этой связи топоним Туменные поля у н. п. Чигироб Соликамского района [Гайдамашко 2014: 279-280] (при рус. вишерском туман и манс. Штёп, см. (45)).
К яйвинско-косьвинским примерам относятся: кулуп (28), тулум (44), юкора (62).
на западный склон Урала, то оно повсеместно ограничивалось пределами предгорий» [Матвеев 2006: 247].
5 Село Растес (вариант: Растесс), в котором А. К. Матвеев зафиксировал некоторые примеры мансийского субстрата, на момент записи (июнь 1957 г. [Матвеев 1959: 4]) относилось к Александровскому району Молотовской (Пермской) области. Ныне урочище Растес относится к городскому округу Карпинск Свердловской области.
3.2.3. Чусовской ареал
Мансийский субстратный тип южного ареала представлен примерами в нижнем и среднем течении Чусовой — включая верховья Сылвы — и на прилегающих территориях в Лысьвенском, Суксун-ском, Чусовском районах: ёхала (19), кулуп (28), нюрка (34). Этот тип следует связывать с влиянием субстратных кунгурского, сылвен-ского и чусовского диалектов мансийского языка. Мансийские диалекты Чусовой отмечены еще меньшим количеством документов, чем усть-улсуйский диалект (см., например, разбор чусовской мансийской топонимии в неопубликованном документе из фонда Г. Ф. Миллера [Смирнов 2001]).
В бассейне Чусовой манси также, как и на Вишере, появились относительно поздно: «заселение вогулами Чусовой происходило после или одновременно с проникновением на эти территории тюркских, пермских и русского народов, т. е. в XV-XVII вв., в результате вытеснения части южных манси из Среднего Зауралья сначала тюркской, а затем и русской колонизациями» [Смирнов 2001: 124]. Сходная ситуация была и в верховьях Сылвы — крупнейшего притока Чусовой: «(...) на Сылве в топонимии, записанной Г. Ф. Миллером, названий мансийского происхождения уже практически не отмечено, что может подтверждать более позднее по сравнению со средним течением Чусовой (возможно, только в XVII-XVШ вв.) заселение вогулами Сылвы» [Смирнов 2001: 124].
Судя по пермским документам, недолгий период с 1568 г., когда промышленники Строгановы получили земли по обеим берегам р. Чусовой, по 1584 г., когда после военных походов Ермака Сибирь официально вошла в состав России, прошел в борьбе немногочисленного местного мансийско-татарского населения с дружинниками и казаками, которых нанимали для обороны Строгановы [Преображенский (отв. ред.) 1989: 153-157; Александров (отв. ред.) 1989: 16, 22]. После того, как сибирские земли постепенно начали входить в состав Московского государства, коренное население обширного бассейна Чусовой, а среди них и чусовские вогулы, частью покинуло
эти места, частью было ассимилировано колонизаторами: «(...) этих вогул, еще язычниками, видел Избрандсон, проезжая этими местами в Китай в 1692 г., а Георги в 1773 г. уже христианами, но продолжающими идолопоклонствовать» [Глушков 1900: 23]. «Спустя сто лет с того времени экспедиция, снаряженная Казанским университетом, застала чусовских вогул уже вполне обрусевшими, забывшими совершенно свой родной язык и языческие обряды» [Глушков 1900: 71]. Остатки чусовских манси встречал во время путешествия 18431845 гг. А. Регули, но большая их часть была ассимилирована еще до XIX в. [Papay 1906: 367-368].
Я. Гуя, который исследовал рукописный документ 1736 г., содержащий мансийский языковой материал с обоих склонов Среднего Урала, приходит к выводу об отнесенности мансийских идиомов Туры, Тагила и Чусовой к южным мансийским говорам [Gu1ya 1958: 44-45; Гуя 1963: 173]. По результатам анализа субстратной мансийской топонимии и О. В. Смирнов склонен сближать фонетику древнемансийских говоров на территории ранней ассимиляции манси (то есть на Юго-западном Урале — в бассейне Чусовой и ее притока Сылвы) с фонетикой южных мансийских (тавдинских) говоров [Смирнов 2012: 70]. Ю. В. Норманская на основе анализа мансийских письменных памятников конца XVIII в. также пришла к выводу о близости субстратных мансийских говоров в бассейнах Чусовой и Тавды [Норманская 2020: 79]. Также см.: [Гайдамашко 2020: 420-422].
3.3. Области пересечения изоглосс
В исключительных случаях русская лексика может указывать на точки пересечения изоглосс различных (resp. субстратных) финно-угорских идиомов.
Так, в русских говорах Вишеры и ее притока Колвы (преимущественно в верховьях — Дий Черд.; Акчим, Вёлгур, Мартино, Писаная, Усть-Улс Краснов., но см. и Ныроб Черд. с окрестностями) встречаются заимствования как коми происхождения, так и мансийского.
С одной стороны, это могут быть следы разновременного и независимого этноязыкового взаимодействия русских с коми и манси (в низовьях и верховьях соответственно). С другой стороны, в русских говорах низовий Вишеры и Колвы в составе коми субстрата может находиться мансийский субсубстрат и адстрат (см. 3.1.1 и 3.2.1). Подтверждением возможности первого сценария может служить тот факт, что в русских говорах Вишеры отмечены и оль 'редкий невысокий лес на низких сырых местах' (при коми оль, (36)), и уль 'сырое, болотистое место в лесу' (при манс. вЗШ', Ш', (50)), при том, что мансийское слово само заимствовано из коми [Rëdei 1970: 92]. На реальность второго сценария указывают, например, сообщения, что в старину коми-язьвинские охотники встречали манси в верховьях Вишеры и Язьвы [Лыткин 1961: 11]; также известно о жалованной царской грамоте, согласно которой «верховье Язьвы входило в состав охотничьих угодий мансийцев», и челобитной, свидетельствующей о том, что «коми-язьвинцы были в тесном общении с мансийцами и что часть мансийцев, действительно, могла влиться в состав коми-язьвинского населения и перенять коми язык» [Лыткин 1961: 12].
Другой подобной областью, по результатам нашего исследования, оказался Суксунский район, где встретились как остатки сылвенского мансийского субстрата (34), так и лексика коми-пермяцкого происхождения (51), принесенная сюда, скорее всего, относительно поздними потоками миграций внутри региона. При этом в местной русской топонимии при предварительном наблюдении, кроме мансийских и коми-пермяцких следов, обнаруживаются тюркские и субстратные неустановленного происхождения (см. про угорский след в Разд. 3.2.3).
Любопытно, что Кама в отдельных местах может выступать как естественная граница между коми и мансийским субстратными типами (см. окрестности Березников и Усолья).
3.4. Послесловие
Разумеется, прийти к бесспорным выводам мешает недостаточное регистрирование и изученность диалектной и исторической лексики
финно-угорских языков Приуралья (включая угасшие идиомы) и, как следствие, неудовлетворительное представление этой лексики в словарях и исследованиях. Видится также, что несмотря на богатую традицию лексикографического представления русских говоров Прикамья, новые словари и экспедиционная работа по сбору русских говоров еще способны открыть исследователям новые примеры финно-угорского лексического субстрата.
При этом достоверность лингвогеографических выводов должна подкрепляться значительным фактическим материалом, особенно если речь идет о старых и древних состояниях, когда население было мобильнее (потому и границы очерченных в статье ареалов весьма условны). Тем не менее этимологический и лингвогеографический анализ даже небольшого количества субстратной финно-угорской лексики в русских говорах Пермского края позволяет:
— очертить контуры областей былого распространения субстратных финно-угорских идиомов (например, коми в Гайнском, Косинском, Чердынском, Красновишерском, Соликамском, Усольском, Добрянском, Ильинском, Карагайском, Верещагинском, Еловском (?) районах, мансийские в городском округе Березники, Красновишерском, Александровском, Лысьвен-ском, Чусовском, Кунгурском, Суксунском районах);
— указать нахождение коми-мансийской границы, пролегающей к началу активной русской колонизации в XV-XVI вв., а также обозначить условные этапы ее смещения в последующее время и окончательного стирания в XX в.;
— проследить отдельные особенности субстратных идиомов (например, фонетика и вишерского, и яйвинско-косьвинского мансийских идиомов была близка фонетике современных пе-лымского и лозьвинских — то есть западного и отчасти северного — мансийских диалектов, при этом более южный чусовской идиом иногда обнаруживает большую близость к тавдинскому — то есть к южному — мансийскому диалекту, см. примеры нюрка (34) и юкора (62); однако в то же время пример рып (40) показывает, что субстратные мансийские
идиомы Приуралья могли иметь и свои особенности фонетики, отличные от всех других известных данных);
— установить, что в субстратных коми и мансийских идиомах данного региона бытовала лексика, сходная той, которая в настоящее время фиксируется не повсеместно, а лишь в отдельных (не всегда территориально близких) диалектах (например, некоторые слова угасших коми идиомов на территории нынешнего Чердынского и Красновишерского районов — дзюлёк (17), урдым (52) — фонетически близки современной коми-зырянской или удмуртской лексике, а некоторые могут вообще не отмечаться коми-пермяцкими источниками — бачка (2), гуртн (13), кидас (25), першук (37), сирин (41), ту-расный (48), чискать (55));
— восстановить лексические данные, которые не отмечены финно-угорскими словарями (например, коми *ватшбака 'сухой трутовик' (7), манс. *тулум ~ *тулым 'порожистое место в реке' (44));
— указать на утраченные детали семантики и т. д.
Список условных сокращений
1. Районы Пермского края / Пермской области / Молотовской области
Ал. — Александровский; Вер. — Верещагинский; Гайн. — Гайнский; Добр. — Добрянский; Ел. — Еловский; Ил. — Ильинский; Кар. — Карагайский; Кос. — Косинский; Красн. — Красновишерский; Куд. — Кудымкарский; Лысьв. — Лысьвенский; Нердв. — Нердвинский (1943-1959); Сив. — Сивинский; Сол. — Соликамский; Сукс. — Суксунский; Ус. — Усольский; Черд. — Чердынский; Черн. — Чернушинский; Чус. — Чусовской; Юрл. — Юрлинский; Юсьв. — Юсьвинский.
2. Языки, диалекты и говоры
вв. — верхневычегодский диалект коми-зырянского языка (говоры: Бог. — с. Богородск, Виш. — бассейн Вишеры, Вольд. — с. Вольдино, Крч. — с. Кер-чомья, Нёб. — с. Нёбдино, Ст. — с. Сторожевск, Укл. — с. Усть-Кулом); венг. — венгерский язык; вк. — верхнекондинский диалект мансийского языка (говоры:
Шаим —д. Шаим); вл. — верхнелозьвинский диалект мансийского языка (говоры: НИ —д. Никито-Ивдель); вс. — верхнесысольский диалект коми-зырянского языка (говоры: Гр. — с. Грива, Кб. — с. Кобра, Кг. — с. Койгородок, Уж. — с. Ужга); вым. — вымский диалект коми-зырянского языка (говоры: Весл. — д. Весля-на, Кок. — д. Кокпом, Кони — д. Кони, Онеж. — д. Онежье, Синд. — д. Син-дор); горн. — горномарийский язык; зюзд. — зюздинское (верхнекамское) наречие коми-пермяцкого языка; иж. — ижемский диалект коми-зырянского языка; кз. — коми-зырянский язык; конд. — кондинский диалект мансийского языка; коч. — кочёвский диалект коми-пермяцкого языка; кп. — коми-пермяцкий язык; кя. — коми-язьвинский язык; левич. — левичанский говор косинско-камского диалекта коми-пермяцкого языка; лл. — лузско-летский диалект коми-зырянского языка (говоры: Зан. — с. Занулье, Лет. — с. Летка, Об. — с. Объячево, Пор. — д. Поруб, Пр. — с. Прокопьевка, Сл. — д. Слудка, Чтв. — с. Читаево); луг. — луговомарий-ский язык; манс. — мансийский язык; мар. — марийский язык; мокш. — мокша-мордовский язык; нв. — нижневычегодский диалект коми-зырянского языка (говоры: Кожм. — с. Кожмудор, Кокв. — д. Коквицы, Паль—с. Палевицы, Сл. — с. Слудка); нердв. — нердвинский диалект коми-пермяцкого языка; ни. — ниж-неиньвенский диалект коми-пермяцкого языка; нк. — нижнекондинский диалект мансийского языка (говоры: Нахр. — д. Нахрачи); нл. — нижнелозьвинский диалект мансийского языка (говоры: Куз. —д. Кузина); оньк. — оньковский диалект коми-пермяцкого языка; оп.—общепермский (реконструкция); ош. — ошибский говор кудымкарско-иньвенского диалекта коми-пермяцкого языка; пел. — пелым-ский диалект мансийского языка; перм. — пермские языки; печ. — печорский диалект коми-зырянского языка (говоры: Аб. — д. Абар, Пкч. — с. Покча, У-И. — с. Усть-Илыч); рус. — русский язык; св. — северные говоры вагильского диалекта мансийского языка (говоры: Заоз. — д. Заозерная, Кама—д. Кама); сев. — северное; ск. — среднекондинский диалект мансийского языка (говоры: Леуш—д. Ле-уш); скр. — присыктывкарский диалект коми-зырянского языка (говоры: Выльг. — с. Выльгорт, Койт. — д. Койтыбож, Слб. — д. Слобода); сл. — среднелозьвинский диалект мансийского языка (говоры: Перш. — д. Першина); слоб. — слободской говор удмуртского языка; сосьв. — сосьвинский диалект мансийского языка (говоры: Сарт. — д. Сартынья); сс. — среднесысольский диалект коми-зырянского языка (говоры: Меж. — с. Межег, Пж. — с. Пажга, Чухл. — с. Чухлэм, Ыб — с. Ыб); тавд. — тавдинский диалект мансийского языка (говоры: БЧ—д. Большие Чандыри, Ян. — д. Янычкова); уд. — удорский диалект коми-зырянского языка (говоры: Гл. — с. Глотово, Косл. — с. Кослан, Лат. — д. Латьюга, Мез. — бассейн Мезени, Чупр. — с. Чупрово); удм. — удмуртский язык; фин.-угор. — финно-угорские языки; чув. — чувашский язык; эрз. — эрзя-мордовский язык; юв. — южные говоры вагильского диалекта мансийского языка; южн. — южное.
3. Прочие
букв. — буквально; дет. — в детской речи; истор. — историческое; литер. —
литературное; напр. — например; повс. — повсеместно; прич. — причастие;
простореч. — просторечное; см. — смотри; совр. — современное; ср. — сравни; устар. — устаревшее.
Литература
Александров (отв. ред.) 1989—В. А. Александров (отв. ред.). На путях из Земли Пермской в Сибирь: очерки этнографии северноуральского крестьянства XVП-XX вв. М.: Наука, 1989.
Баталова 1975 — Р. М. Баталова. Коми-пермяцкая диалектология. М.: Наука, 1975.
Баталова 1990 — Р. М. Баталова. Унифицированное описание диалектов уральских языков. Оньковский диалект коми-пермяцкого языка. М.: [Б. и.], 1990.
Васёв 2006 — М. В. Васёв. Об использовании растений сельским населением Чердынского района и названиях растений, бытующих в местных говорах. Выпускная квалификационная работа. Пермь: Пермский государственный университет, 2006.
Гайдамашко 2009 — Р. В. Гайдамашко. Лексемы бака и бакса как результат развития в русских народных говорах прауральского *рвкз // А. С. Герд (отв. ред.). Лексический атлас русских народных говоров (Материалы и исследования) 2009. СПб.: Наука, 2009. С. 416-423.
Гайдамашко 2011а—Р. В. Гайдамашко. Синонимы финно-угорского происхождения в русских говорах Верхнего Прикамья (на материале названий овцы) // А. С. Герд (отв. ред.). Лексический атлас русских народных говоров (Материалы и исследования) 2011. СПб.: Наука, 2011. С. 418-426.
Гайдамашко 2011Ь—Р. В. Гайдамашко. Топооснова яран и ненцы в Верхнем Прикамье: предварительные замечания // Н. Н. Колпакова (ред.). Материалы XL Международной филологической конференции 14-19 марта 2011 г. Уралистика. СПб.: Филологический факультет СПбГУ, 2011. С. 14-19.
Гайдамашко 2013 — Р. В. Гайдамашко. К этимологии русских диалектных слов Прикамья: егер, пурга, сёрд, туман // Вестник Пермского университета. Российская и зарубежная филология. 2013. № 4 (24). С. 57-62.
Гайдамашко 2014 — Р. В. Гайдамашко. Ландшафтная лексика финно-угорского происхождения в русских говорах Верхнего Прикамья. Дисс. ... канд. фи-лол. наук. СПб.: ИЛИ РАН, 2014.
Гайдамашко 2016—Р. В. Гайдамашко. Материалы к этимологии метеорологической лексики в русских говорах Прикамья: тола, чалня // Севернорусские говоры. 2016. Вып. 15. С. 34-43.
Гайдамашко 2017a—Р. В. Гайдамашко. Еще раз о «Списке русских слов с переводом...» за подписью Никиты Овчинникова: фрагменты палеографического и текстологического анализа // Sz. T. Tóth (ed.). Folklore and written traditions of the Finno-Ugric peoples II. Abstracts of the 5th day of Agrícola conférence. Narva: University of Tartu Narva College, 2017. P. 25-26.
Гайдамашко 2017b—Р. В. Гайдамашко. К этимологии и лингвогеографии названий зонтичных растений в русских говорах Прикамья: пучка, умра // Acta Lingüistica Petropolitana. 2017. Т. XIII. Ч. 2. С. 298-331.
Гайдамашко 2018—Р. В. Гайдамашко. Материалы к этимологии лексики в русских говорах Прикамья: баткас, бачка, бёрдыш // Севернорусские говоры. 2018. Вып. 17. С. 30-45. DOI: 10.30842/01348515201802.
Гайдамашко 2020 — Р. В. Гайдамашко. К мансийскому происхождению русского диалектного слова нюрка 'мелкая щука', 'мелкая рыба' // Вестник угроведе-ния. 2020. Т. 10. № 3. С. 417-425. DOI: 10.30624/2220-4156-2020-10-3-417-425.
Гайдамашко 2023 — Р. В. Гайдамашко. Из истории рукописных памятников коми-пермяцкой письменности конца XVIII—начала XX веков: авторы, жанры, диалекты // Вестник угроведения. 2023. Т. 13. № 2 (53). С. 357-366. DOI: 10.30624/2220-4156-2023-13-2-357-366.
Гайдамашко, Левичкин 2024—Р. В. Гайдамашко, А. Н. Левичкин. Новооткрытые рукописи коми-пермяцкого словаря Ф. А. Волегова // Lingüistica Uralica. 2024. Vol. 60. Iss. 2. С. 136-151. DOI: 10.3176/lu.2024.2.05.
Гайдамашко, Пономарева 2019 — Р. В. Гайдамашко, Л. Г. Пономарева. Материалы к истории изучения коми-пермяцкого рукописного наследия протоиерея Антония Попова (1748-1788) // Урало-алтайские исследования. 2019. № 1 (32). С. 7-27.
Гайдамашко, Шкураток 2019—Р. В. Гайдамашко, Ю. А. Шкураток. Современное состояние коми-язьвинского языка // Ежегодник финно-угорских исследований. 2019. Т. 13. № 4. С. 576-590. DOI: 10.35634/2224-9443-201913-4-576-590.
Глушков 1900 — И. Н. Глушков. Чердынские вогулы (Этнографический очерк) // Этнографическое обозрение. 1900. Кн. XLV. № 2. С. 15-78.
Гуя 1963 — Я. Гуя. Древнемансийские диалекты // Gy. Ortutay (hrsg.). Congres-sus Internationalis Fenno-Ugristarum, Budapestini habitus 20.-24.IX.1960. Budapest: Akadémiai Kiadó, 1963. С. 172-175.
Зверева 2007—Ю. В. Зверева. Лексика, заимствованная из коми-пермяцкого языка, в пермских говорах (на материале тематической группы «Человек») //
А. С. Герд (отв. ред.). Лексический атлас русских народных говоров (Материалы и исследования) 2007. СПб.: Наука, 2007. С. 477-482.
Зверева 2008—Ю. В. Зверева. Апеллятивы коми-пермяцкого происхождения в пермских говорах // А. С. Герд (отв. ред.). Лексический атлас русских народных говоров (Материалы и исследования) 2008. СПб.: Наука, 2008. С. 491-497.
Зверева 2012—Ю. В. Зверева. Лексика коми-пермяцкого происхождения в «Словаре русских говоров севера Пермского края» // Проблемы социо- и психолингвистики. 2012. Вып. 16. С. 103-110.
Кошелюк 2022—Н. А. Кошелюк. Графико-фонетические особенности первых памятников на мансийском языке сер. XVIII—нач. XX вв. Дисс. ... канд. филол. наук. М.: ИЯз РАН, 2022.
Кривощекова-Гантман 1974—А. С. Кривощекова-Гантман. Географическая терминология коми-пермяцкого языка // А. С. Гантман (ред.). Вопросы лингвистического краеведения Прикамья. Вып. 1. Пермь: Издательство Пермского государственного педагогического института, 1974. С. 19-43.
Кривощекова-Гантман 1981 — А. С. Кривощекова-Гантман. Коми-пермяцкие заимствования в русских говорах Верхнего Прикамья // А. К. Матвеев (отв. ред.). Этимологические исследования. Вып. 2. Свердловск: УрГУ, 1981. С. 46-62.
Лобанова, Черных 2014 — А. С. Лобанова, А. В. Черных. Лексика традиционного костюма в диалектной речи коми-пермяков // Урало-алтайские исследования. 2014. № 3 (14). С. 24-39.
Лыткин 1889—Г. С. Лыткин. Зырянский край при епископах пермских и зырянский язык. СПб.: Тип. Императорской Академии наук, 1889.
Лыткин 1955 — В. И. Лыткин. Диалектологическая хрестоматия по пермским языкам. С обзором диалектов и диалектологическим словарем. Ч. 1. М.: Издательство АН СССР, 1955.
Лыткин 1961 — В. И. Лыткин. Коми-язьвинский диалект. М.: Издательство АН СССР, 1961.
Лыткин (ред.) 1962 — В. И. Лыткин (ред.). Коми-пермяцкий язык. Введение, фонетика, лексика и морфология: учебник для высших учебных заведений. Ку-дымкар: Коми-Пермяцкое книжное издательство, 1962.
Лыткин 1964 — В. И. Лыткин. Исторический вокализм пермских языков. М.: Наука, 1964.
Максимов 2016—С. А. Максимов. О коми заимствованиях в удмуртском языке // Linguistica Uralica. 2016. Vol. LII. Iss. 2. P. 111-121. DOI: 10.3176/lu.2016.2.04.
Матвеев 1958 — А. К. Матвеев. Мансийские заимствования в русских говорах по реке Пелыму // Ученые записки Уральского государственного университета им. А. М. Горького, 1958. Вып. 20: Филологический. С. 71-85.
Матвеев 1959 — А. К. Матвеев. Финно-угорские заимствования в русских говорах Северного Урала. (= Ученые записки Уральского государственного университета им. А. М. Горького, 1959. Вып. 32).
Матвеев 1961 — А. К. Матвеев. Топонимические типы Верхнего и Среднего Прикамья // Отчеты Камской (Воткинской) археологической экспедиции Института археологии АН СССР. Вып. 2. М.: [Б. и.], 1961. С. 319-330.
Матвеев 1964 — А. К. Матвеев. Заимствования из пермских языков в русских говорах Северного и Среднего Урала // Acta Lingüistica Academiae Scientiaram Hungaricae. 1964. T. 14. Fasc. 3-4. O. 285-315.
Матвеев 1968 — А. К. Матвеев. О древнейших местах расселения угорских народов (по данным языка) // Труды Камской археологической экспедиции. Вып. 4. (= Ученые записки Пермского государственного университета им. А. М. Горького, 1968. № 191). С. 136-146.
Матвеев 2006 — А. К. Матвеев. Ономатология. М.: Наука, 2006.
Матвеев 2011 — А. К. Матвеев. Материалы по мансийской топонимии горной части Северного Урала. (Труды Топонимической экспедиции). Екатеринбург: Издательство Уральского университета, 2011.
Меркушева 2003 — Т. Н. Меркушева. Лексика флоры и фауны южного наречия коми-пермяцкого языка. Дисс. ... канд. филол. наук. Сыктывкар: ИЯЛИ Коми НЦ УрО РАН, 2003.
Мызников 2003 — С. А. Мызников. Русские говоры Обонежья: ареально-эти-мологическое исследование лексики прибалтийско-финского происхождения. СПб.: Наука, 2003.
Мызников 2004 — С. А. Мызников. Лексика финно-угорского происхождения в русских говорах Северо-Запада: Этимологический и лингвогеографиче-ский анализ. СПб.: Наука, 2004.
Мызников 2007—С. А. Мызников. Атлас субстратной и заимствованной лексики русских говоров Северо-Запада. 2-е изд., испр. и доп. СПб.: Наука, 2007.
Напольских 2015 — В. В. Напольских. Очерки по этнической истории. Казань: Издательский дом «Казанская недвижимость», 2015.
Норманская 2020 — Ю. В. Норманская. Словари пермских манси «аборигенов Сибири», собранные П. С. Палласом в XVIII веке // Урало-алтайские исследования. 2020. № 3 (38). С. 71-80. DOI: 10.37892/2500-2902-2020-38-3-71-80.
Норманская, Кошелюк 2020—Ю. В. Норманская, Н. А. Кошелюк. Неопубликованный мансийский словарь П. С. Палласа—ранее неизвестный мансийский диалект? // Урало-алтайские исследования. 2020. № 1 (36). С. 92-100. DOI: 10.37892/2500-2902-2020-36-1-92-100.
Оборин 1990 — В. А. Оборин. Заселение и освоение Урала в конце XI—начале XVII века. Иркутск: Издательство Иркутского университета, 1990.
Пономарева, Гайдамашко 2019 — Л. Г. Пономарева, Р. В. Гайдамашко. О коми-пермяцких и мансийских рукописях из фонда Антала Регули: предварительные наблюдения // Sz. T. Tôth (ed.). Vabaduse kontsept Ida-Euroopa kirjan-dustes V: Teesid. Narva: University of Tartu Narva College, 2019. P. 16.
Преображенский (отв. ред.) 1989 — А. А. Преображенский (отв. ред.). История Урала с древнейших времен до 1861 г. М.: Наука, 1989.
Смирнов 2001 — О. В. Смирнов. Мансийская топонимия реки Чусовая в записях Г. Ф. Миллера // А. К. Матвеев (ред.). Этимологические исследования: сб. науч. тр. Вып. 7. Екатеринбург: Издательство Уральского университета, 2001. С. 121-141.
Смирнов 2012 — О. В. Смирнов. Субстратная мансийская топонимия на территории былого проживания манси // Вопросы ономастики. 2012. № 1 (12). С. 43-79.
Федосеева 2002—Е. Н. Федосеева. Диалекты северного наречия коми-пермяцкого языка на современном этапе развития // И. В. Тараканов (сост. и отв. ред.). Пермистика-9: Вопросы пермской и финно-угорской филологии: Межвузовский сборник научных трудов. Ижевск: Издательский дом «Удмуртский университет», 2002. С. 426-434.
Федосеева 2015 — Е. Н. Федосеева. Лексика северного наречия коми-пермяцкого языка. Сыктывкар: [ИЯЛИ Коми НЦ УрО РАН], 2015.
Хаузенберг 1972 — А.-Р. Хаузенберг. Названия животных в коми языке (сравнительно-исторический анализ). Таллин: [Б. и.], 1972.
Csùcs 2005 — S. Csùcs. Die Rekonstruktion der Permischen Grundsprache. (Biblio-theca Uralica. 13). Budapest: Akadémiai Kiadô, 2005.
Gaidamasko 2013 — R. Gaidamasko. Finno-Ugric substrate appellatives in Russian dialects of the Upper Kama // Eesti ja soome-ugri keeleteaduse ajakiri (= Journal of Estonian and Finno-Ugric Linguistics). 2013. Vol. 4. No. 2. P. 199-216. DOI: 10.12697/jeful.2013.4.2.11.
Gulya 1958 — J. Gulya. Egy 1736-bôl szarmazô manysi nyelvemlék (Elözetes kö-zlés) // Nyelvtudomanyi kôzlemények. 1958. LX. kötet. 1. szam. O. 41-45.
Kalima 1919—J. Kalima. Die ostseefinnischen Lehnwörter im Russischen. (Mémoires de la Société Finno-Ougrienne. XLIV). Helsinki: Suomalais-Ugrilainen Seura, 1919.
Kalima 1927 — J. Kalima. Syrjänische Lehngut im Russischen // Finnisch-ugrische Forschungen. 1927. Bd. XVin. Hft. 1-3. S. 1-56.
Kannisto 1913-1918 —A. Kannisto. Ein Wörterverzeichnis eines ausgestorbenen wogulischen Dialekts in den Papieren M. A. Castréns // Journal de la Société Fin-no-Ougrienne. 1913-1918. O. XXX8.
Papay 1906—I. Papay. Reguly Antal urali térképe // Földrajzi tozlemé^ek. 1906. XXXIV. kötet. 9. szam. O. 349-370.
Rédei 1970 — K. Rédei. Die syrjänischen Lehnwörter im Wogulischen. Budapest: Akadémiai Kiadö, 1970.
Saarikivi 2021 — J. Saarikivi. The divergence of Proto-Uralic and its offspring. A descendent reconstruction // M. Bakrö-Nagy, J. Laakso, E. Skribnik (eds.). The Oxford Guide to the Uralic Languages. Oxford: Oxford University Press, 2021. P. 28-58. DOI: 10.1093/oso/9780198767664.003.0003.
Veenker 1967—W. Veenker. Die Frage des finnougrischen Substrats in der russischen Sprache. (Indiana University Publications. Uralic and Altaic Series. 82). Bloom-ington: Indiana University, 1967.
Veenker 1992—W. Veenker. Finnougrisch-slavische Wechselbeziehungen // H. Lasz-lö, S.-L. Hahmo, T. Hofstra, J. Jastrzebska, O. Nikkilä (eds.). Finnisch-ugrische Sprachen zwischen dem germanischen und dem slavischen Sprachraum. Amsterdam: Rodopi, 1992. S. 175-184.
Источники
Аникин—А. Е. Аникин. Русский этимологический словарь. Вып. 1-18. М.; СПб.; Новосибирск: Рукописные памятники Древней Руси; Знак; Институт русского языка им. В. В. Виноградова РАН; Нестор-История; Институт филологии Сибирского отделения РАН, 2007-2024 (издание продолжается).
Аникин 2000 — А. Е. Аникин. Этимологический словарь русских диалектов Сибири: Заимствования из уральских, алтайских и палеоазиатских языков. 2-е изд., испр. и доп. М.; Новосибирск: Наука, 2000.
АС — Ф. Л. Скитова (гл. ред.). Словарь говора д. Акчим Красновишерского района Пермской области = Акчимский словарь. Вып. 1-6. Пермь: [Б. и.]; Издательство Пермского университета, 1984-2011.
БАСРЯ — К. С. Горбачевич, А. С. Герд (гл. ред.). Большой академический словарь русского языка. Т. 1-27. М.; СПб.: Наука, 2004-2021 (издание продолжается).
КПРС — [Р. М. Баталова, А. С. Кривощекова-Гантман]. Коми-пермяцко-русский словарь. М.: Русский язык, 1985.
КСК—Л. М. Безносикова, Е. А. Айбабина, Н. К. Забоева, Р. И. Коснырева. Коми сёрнисикас кывчук0р = Словарь диалектов коми языка. Т. 1-2. Сыктывкар: ООО «Издательство «Кола», 2012-2014.
КСРГСПК — Картотека «Словаря русских говоров севера Пермского края» (г. Пермь, ПГНИУ).
КЭСКЯ — В. И. Лыткин, Е. С. Гуляев. Краткий этимологический словарь коми языка. М.: Наука, 1970.
КЭСКЯД—В. И. Лыткин, Е. С. Гуляев. Дополнения к краткому этимологическому словарю коми языка // Г. Г. Бараксанов (отв. ред.). Вопросы коми филологии (= Труды Института языка, литературы и истории Коми филиала АН СССР, 1975. Вып. 18). С. 3-45.
МСФУСЗ — А. К. Матвеев (ред.), Н. В. Кабинина, А. К. Матвеев, О. В. Мищенко, О. А. Теуш (авт. и сост.). Материалы для словаря финно-угро-самодий-ских заимствований в говорах Русского Севера: Вып. 1. А-И. Екатеринбург: Издательство Уральского университета, 2004.
Мурзаев 1984 — Э. М. Мурзаев. Словарь народных географических терминов: словарь. М.: Мысль, 1984.
Мызников 2019—С. А. Мызников. Русский диалектный этимологический словарь. Лексика контактных регионов. М.; СПб.: Нестор-История, 2019.
МЭ—Материалы экспедиций Р. В. Гайдамашко.
Полякова 2007—Е. Н. Полякова. Словарь географических терминов в русской речи Пермского края. Пермь: Издательство Пермского университета, 2007.
Ракин 1989 — А. Н. Ракин. Краткий коми-русский, русско-коми ботанический словарь. Сыктывкар: Коми книжное издательство, 1989.
Рогов 1869—Н. А. Рогов. Пермяцко-русский и русско-пермяцкий словарь. СПб.: Тип. Императорской Академии наук, 1869.
РУС — Л. М. Ившин (отв. ред.). Русско-удмуртский словарь: В 2 т. Ижевск: [УдмФИЦ УрО РАН], 2019.
СГСРПО — О. П. Беляева (сост.), Е. А. Голушкова (ред.). Словарь говоров Соликамского района Пермской области. Пермь: [Б. и.], 1973.
СЛПП—Е. Н. Полякова. Словарь лексики пермских памятников XVI—начала XVIII века: [в 2-х т.]. Пермь: Издательство Пермского университета, 2010.
СПГ — А. Н. Борисова, К. Н. Прокошева (ред.). Словарь пермских говоров. Вып. 1-2. Пермь: Книжный мир, 2000-2002.
СРГКПО—И. А. Подюков (науч. ред.). Словарь русских говоров Коми-Пермяцкого округа. Пермь: Издательство ПОНИЦАА, 2006.
СРГСПК—И. И. Русинова (гл. ред.). Словарь русских говоров севера Пермского края: [вып. 1-2; продолжающееся издание]. Пермь; СПб.: Издательство Пермского университета; Маматов, 2011-2023.
СРГСУ—П. А. Вовчок, Н. П. Костина, А. К. Матвеев (гл. ред.). Словарь русских говоров Среднего Урала. Вып. 1-7. Свердловск: Средне-Уральское книжное издательство; Издательство УрГУ, 1964-1988.
СРГСУД—А. К. Матвеев (ред.). Словарь русских говоров Среднего Урала: Дополнения. Екатеринбург: Издательство Уральского университета, 1996.
СРГЮП—И. А. Подюков (науч. ред.). Словарь русских говоров Южного Прикамья. Вып. 1-3. Пермь: [ПГПУ; ПГГПУ], 2010-2012.
СРНГ — Ф. П. Филин, Ф. П. Сороколетов, С. А. Мызников (гл. ред.). Словарь русских народных говоров: [вып. 1-52; продолжающееся издание]. М.; Л.; СПб.: Наука, 1965-2021.
ССРЛЯ—С. Г. Бархударов и др. (гл. ред.). Словарь современного русского литературного языка. Т. 1-17. М.; Л.: Издательство АН СССР; Наука, 1950-1965.
Фасмер—М. Фасмер, О. Н. Трубачев (перевод с нем. и предисловие), Б. А. Ларин (ред.). Этимологический словарь русского языка. Т. 1-4. М.: Прогресс, 1964-1973.
UEW — K. Redei. Uralisches etymologisches Wörterbuch. Bd. I—III. Budapest: Akademiai Kiadö, 1986-1991.
WW 1986 — B. Munkacsi (gesamm.), B. Kaiman (geordnet, bearb., hrsg.). Wogulisches Wörterbuch. Budapest: Akademiai Kiadö, 1986.
WW 2013 —A. Kannisto (gesamm. und geordnet), V. Eiras (bearb.), A. Moisio (hrsg.). Wogulisches Wörterbuch. (Lexica Societatis Fenno-Ugricae. XXXV; Kotimais-ten kielten keskuksen julkaisuja. 173). Helsinki: Suomalais-Ugrilainen Seura & Kotimaisten kielten keskus, 2013.
References
Aleksandrov (ed.) 1989 — V. A. Aleksandrov (ed.). Na putyakh iz Zemli Permskoy v Sibir: ocherki etnografii severnouralskogo krestyanstva XVII-XX vv. [On the way from the Land of Perm to Siberia: essays on the ethnography of the North Ural peasantry of the 17th-20th centuries]. Moscow: Nauka, 1989.
Batalova 1975 — R. M. Batalova. Komi-permyatskaya dialektologiya [Komi-Permyak dialectology]. Moscow: Nauka, 1975.
Batalova 1990 — R. M. Batalova. Unifitsirovannoye opisaniye dialektov uralskikh yazykov. Onkovskiy dialekt komi-permyatskogo yazyka [A unified description of the dialects of the Uralic languages. Onkovsky dialect of the Komi-Permyak language]. Moscow: S. n., 1990.
Csucs 2005 — S. Csucs. Die Rekonstruktion der Permischen Grundsprache [The reconstruction of the Permic language]. (Bibliotheca Uralica. 13). Budapest: Akademiai Kiadö, 2005.
Fedoseyeva 2002 — E. N. Fedoseyeva. Dialekty severnogo narechiya komi-per-myatskogo yazyka na sovremennom etape razvitiya [Dialects of the northern dialect of the Komi-Permyak language at the present stage of development]. I. V. Tarakanov (comp. and ed.). Permistika-9: Voprosypermskoy i finno-ugorskoy filologii: Mezhvuzovskiy sbornik nauchnykh trudov [Permistics-9: Issues of Per-mic and Finno-Ugric philology: Interuniversity collection of scientific papers]. Izhevsk: Udmurt University Publishing House, 2002. P. 426-434.
Fedoseyeva 2015 — E. N. Fedoseyeva. Leksika severnogo narechiya komi-permyatsk-ogo yazyka [The vocabulary of the northern dialect of the Komi-Permyak language]. Syktyvkar: Institute of Language, Literature and History of the Komi Scientific Center of the Ural Branch RAS, 2015.
Gaidamasko 2013 — R. Gaidamasko. Finno-Ugric substrate appellatives in Russian dialects of the Upper Kama. Eesti ja soome-ugri keeleteaduse ajakiri (= Journal of Estonian and Finno-Ugric Linguistics). 2013. Vol. 4. No. 2. P. 199-216. DOI: 10.12697/jeful.2013.4.2.11.
Gaydamashko 2009 — R. V. Gaydamashko. Leksemy baka i baksa kak rezultat razvi-tiya v russkikh narodnykh govorakh prauralskogo *pöfe [The lexemes baka and baksa as a result of the development of the Proto-Uralic *p8ks in Russian dialects]. A. S. Gerd (ed.). Leksicheskiy atlas russkikh narodnykh govorov (Materi-aly i issledovaniya) 2009 [Lexical atlas of Russian folk dialects (Materials and studies) 2009]. St. Petersburg: Nauka, 2009. P. 416-423.
Gaydamashko 2011a—R. V. Gaydamashko. Sinonimy finno-ugorskogo proiskhozh-deniya v russkikh govorakh Verkhnego Prikamya (na materiale nazvaniy ovtsy) [Synonyms of the Finno-Ugric origin in the Russian dialects of the Upper Kama Region (based on the names for sheep)]. A. S. Gerd (ed.). Leksicheskiy atlas russkikh narodnykh govorov (Materialy i issledovaniya) 2011 [Lexical atlas of Russian folk dialects (Materials and research) 2011]. St. Petersburg: Nauka, 2011. P. 418-426.
Gaydamashko 2011b—R. V. Gaydamashko. Topoosnova yaran i nentsy v Verkh-nem Prikamye: predvaritelnyye zamechaniya [The toponymic stem yaran and the Nenets in the Upper Kama Region: preliminary remarks]. N. N. Kolpakova (ed.). Materialy XL Mezhdunarodnoy filologicheskoy konferentsii 14-19 marta 2011 g. Uralistika [Proceedings of the 40th International Philological conference on March 14-19, 2011. Uralistics]. St. Petersburg: Faculty of Philology of St. Petersburg State University, 2011. P. 14-19.
Gaydamashko 2013 — R. V. Gaydamashko. K etimologii russkikh dialektnykh slov Prikamya: yeger, purga, serd, tuman [On the etymology of the Russian dialect words of the Kama Region: yeger,purga, serd, tuman]. VestnikPermskogo uni-versiteta. Rossiyskaya i zarubezhnayafilologiya. 2013. No. 4 (24). P. 57-62.
Gaydamashko 2014—R. V. Gaydamashko. Landshaftnaya leksika finno-ugorskogo proiskhozhdeniya v russkikh govorakh Verkhnego Prikamya [Landscape vocabulary of Finno-Ugric origin in Russian dialects of the Upper Kama Region]. Candidate thesis. St. Petersburg: Institute for Linguistic Studies RAS, 2014.
Gaydamashko 2016—R. V. Gaydamashko. Materialy k etimologii meteorologich-eskoy leksiki v russkikh govorakh Prikamya: tola, chalnya [Materials on the etymology of meteorological vocabulary in the Russian dialects of the Kama Region: tola, chalnya]. Severnorusskiye govory. 2016. Vol. 15. P. 34-43.
Gaydamashko 2017a—R. V. Gaydamashko. Yeshche raz o «Spiske russkikh slov s perevodom...» za podpisyu Nikity Ovchinnikova: fragmenty paleografichesk-ogo i tekstologicheskogo analiza [The "List of Russian words with translation." signed by Nikita Ovchinnikov revisited: fragments of palaeographic and textual analysis]. Sz. T. Tóth (ed.). Folklore and written traditions of the Finno-Ug-ric peoples II. Abstracts of the 5th day of Agrícola conference. Narva: University of Tartu Narva College Press, 2017. P. 25-26.
Gaydamashko 2017b—R. V. Gaydamashko. K etimologii i lingvogeografii nazvaniy zontichnykh rasteniy v russkikh govorakh Prikamya: puchka, umra [On the etymology and linguogeography of the Umbelliferae plant names in the Russian dialects of the Kama Region: puchka, umra]. Acta Lingüistica Petropolitana. 2017. Vol. XIII. Pt. 2. P. 298-331.
Gaydamashko 2018 — R. V. Gaydamashko. Materialy k etimologii leksiki v russkikh govorakh Prikamya: batkas, bachka, berdysh [Materials for the etymology of certain vocabulary in the Russian dialects of the Kama Region: batkas, bachka, berdysh]. Severnorusskiye govory. 2018. Vol. 17. P. 30-45. DOI: 10.30842/01348515201802.
Gaydamashko 2020 — R. V. Gaydamashko. K mansiyskomu proiskhozhdeniyu russ-kogo dialektnogo slova nyurka 'melkaya shchuka', 'melkaya ryba' [On the Man-si origins of the Russian dialect word nyurka 'small pike', 'small fish']. Vestnik ugrovedeniya. 2020. Vol. 10. No. 3. P. 417-425. DOI: 10.30624/2220-41562020-10-3-417-425.
Gaydamashko 2023 — R. V. Gaydamashko. Iz istorii rukopisnykh pamyatnikov komi-permyatskoy pismennosti kontsa XVIII—nachala XX vekov: avtory, zhan-ry, dialekty [Glimpses of the history of the Komi-Permyak manuscript monuments of the late 18th—early 20th centuries: authors, genres, dialects]. Vestnik ugrovedeniya. 2023. Vol. 13. No. 2 (53). P. 357-366. DOI: 10.30624/2220-41562023-13-2-357-366.
Gaydamashko, Levichkin 2024 — R. V. Gaydamashko, A. N. Levichkin. Novoot-krytyye rukopisi komi-permyatskogo slovarya F. A. Volegova [Newly discovered manuscripts of the Komi-Permyak dictionary by F. A. Volegov]. Linguistica Uralica. 2024. Vol. 60. Iss. 2. P. 136-151. DOI: 10.3176/lu.2024.2.05.
Gaydamashko, Ponomareva 2019—R. V. Gaydamashko, L. G. Ponomareva. Materi-aly k istorii izucheniya komi-permyatskogo rukopisnogo naslediya protoiyereya Antoniya Popova (1748-1788) [Materials on history of the study of the Komi-Permyak manuscript heritage of Archpriest Antony Popov (1748-1788)]. Uralo-al-tayskiye issledovaniya. 2019. No. 1 (32). P. 7-27.
Gaydamashko, Shkuratok 2019—R. V. Gaydamashko, Yu. A. Shkuratok. Sovremen-noye sostoyaniye komi-yazvinskogo yazyka [The current state of the Komi-Yazva
language]. Yezhegodnikfinno-ugorskikh issledovaniy. 2019. Vol. 13. No. 4. P. 576-590. DOI: 10.35634/2224-9443-2019-13-4-576-590.
Glushkov 1900 — I. N. Glushkov. Cherdynskiye voguly (Etnograficheskiy ocherk) [Cherdyn Voguls (An ethnographic essay)]. Etnograficheskoye obozreniye. 1900. Vol. XLV. No. 2. P. 15-78.
Gulya 1958 — J. Gulya. Egy 1736-bol szârmazô manysi nyelvemlék (Elözetes kö-zlés) [A Mansi language monument from 1736 (Preliminary communication)]. Nyelvtudomànyi kôzlemények. 1958. Vol. LX. Pt. 1. P. 41-45.
Guya 1963 — Ya. Guya. Drevnemansiyskiye dialekty [Old Mansi dialects]. Gy. Or-tutay (ed.). Congressus Internationalis Fenno-Ugristarum, Budapestini habitus 20.-24.IX.1960. Budapest: Akadémiai Kiadô, 1963. P. 172-175.
Kalima 1919 — J. Kalima. Die ostseefinnischen Lehnwörter im Russischen [Finnic loanwords in Russian]. (Mémoires de la Société Finno-Ougrienne. XLIV). Helsinki: Suomalais-Ugrilainen Seura, 1919.
Kalima 1927 — J. Kalima. Syrjänische Lehngut im Russischen [Zyryan loanwords in Russian]. Finnisch-ugrische Forschungen. 1927. Vol. XVIII. Pt. 1-3. P. 1-56.
Kannisto 1913-1918 —A. Kannisto. Ein Wörterverzeichnis eines ausgestorbenen wogulischen Dialekts in den Papieren M. A. Castréns [A dictionary of an extinct Vogul dialect in the papers of M. A. Castrén]. Journal de la Société Finno-Ou-grienne. 1913-1918. Vol. XXX. Pt. 8.
Khauzenberg 1972 —A.-R. Khauzenberg. Nazvaniya zhivotnykh v komiyazyke (srav-nitelno-istoricheskiy analiz) [Animal names in the Komi language (comparative historical analysis)]. Tallin: S. n., 1972.
Koshelyuk 2022 — N. A. Koshelyuk. Grafiko-foneticheskiye osobennosti pervykh pamyatnikov na mansiyskom yazyke ser. XVIII— nach. XXvv. [Graphic and phonetic features of the first monuments in the Mansi language in the middle of the 18th— early 20th centuries]. Candidate thesis. Moscow: Institute of Linguistics RAS, 2022.
Krivoshchekova-Gantman 1974 — A. S. Krivoshchekova-Gantman. Geograficheska-ya terminologiya komi-permyatskogo yazyka [Geographical terminology of the Komi-Permyak language]. A. S. Gantman (ed.). Voprosy lingvisticheskogo kra-yevedeniya Prikamya. Vyp. 1 [Questions of linguistic local history of the Kama Region. Iss. 1]. Perm: Perm State Pedagogical Institute Press, 1974. P. 19-43.
Krivoshchekova-Gantman 1981 —A. S. Krivoshchekova-Gantman. Komi-permyats-kiye zaimstvovaniya v russkikh govorakh Verkhnego Prikamya [Komi-Permyak borrowings in the Russian dialects of the Upper Kama Region]. A. K. Matve-yev (ed.). Etimologicheskiye issledovaniya. Vyp. 2 [Etymological studies. Iss. 2]. Sverdlovsk: Ural State University Press, 1981. P. 46-62.
Lobanova, Chernykh 2014 —A. S. Lobanova, A. V. Chernykh. Leksika traditsion-nogo kostyuma v dialektnoy rechi komi-permyakov [Traditional clothing terms
in the Komi-Permyak dialects]. Uralo-altayskiye issledovaniya. 2014. No. 3 (14). P. 24-39.
Lytkin 1889 — G. S. Lytkin. Zyryanskiy kray pri yepiskopakh permskikh i zyryans-kiyyazyk [Zyryan Region under the bishops of Perm and the Zyryan language]. St. Petersburg: Imperial Academy of Sciences, 1889.
Lytkin 1955 — V I. Lytkin. Dialektologicheskaya khrestomatiya po permskim yazykam. S obzorom dialektov i dialektologicheskim slovarem. Ch. 1 [A dialectological anthology of the Permic languages. With an overview of dialects and a dialectological dictionary. Pt. 1]. Moscow: Publishing House ofthe USSR Academy of Sciences, 1955.
Lytkin 1961 — V. I. Lytkin. Komi-yazvinskiy dialekt [Komi-Yazva dialect]. Moscow: Publishing House of the USSR Academy of Sciences, 1961.
Lytkin (ed.) 1962 — V. I. Lytkin (ed.). Komi-permyatskiyyazyk. Vvedeniye, fonetika, leksika i morfologiya: uchebnik dlya vysshikh uchebnykh zavedeniy [Komi-Permyak language. Introduction, phonetics, vocabulary and morphology: a textbook for higher education institutions]. Kudymkar: Komi-Permyak Book Publishing House, 1962.
Lytkin 1964—V. I. Lytkin. Istoricheskiy vokalizm permskikh yazykov [Historical vo-calism of the Permic languages]. Moscow: Nauka, 1964.
Maksimov 2016 — S. A. Maksimov. O komi zaimstvovaniyakh v udmurtskom ya-zyke [On Komi borrowings in the Udmurt language]. Lingüistica Uralica. 2016. Vol. LII. Iss. 2. P. 111-121. DOI: 10.3176/lu.2016.2.04.
Matveyev 1958 — A. K. Matveyev. Mansiyskiye zaimstvovaniya v russkikh govora-kh po reke Pelymu [Mansi borrowings in Russian dialects along the Pelym River]. Uchenye zapiski Ural'skogo gosudarstvennogo universiteta. 1958. Iss. 20: Philological. P. 71-85.
Matveyev 1959 — A. K. Matveyev. Finno-ugorskiye zaimstvovaniya v russkikh gov-orakh Severnogo Urala [Finno-Ugric borrowings in the Russian dialects of the Northern Urals]. (= Uchenye zapiski Uralskogo gosudarstvennogo universiteta. 1959. Iss. 32).
Matveyev 1961 — A. K. Matveyev. Toponimicheskiye tipy Verkhnego i Srednego Prikamya [Toponymic types of the Upper and Middle Kama Region]. Otch-ety Kamskoy (Votkinskoy) arkheologicheskoy ekspeditsii Instituta arkheologii AN SSSR. Vyp. 2 [Reports of the Kama (Votkinsk) archaeological expedition of the Institute of Archaeology of the USSR Academy of Sciences. Iss. 2]. Moscow: S. n., 1961. P. 319-330.
Matveyev 1964 —A. K. Matveyev. Zaimstvovaniya iz permskikh yazykov v russkikh govorakh Severnogo i Srednego Urala [Borrowings from Permic languages in the Russian dialects of the Northern and Middle Urals]. Acta Linguistica Academiae Scientiarum Hungaricae. 1964. T. 14. Iss. 3-4. P. 285-315.
Matveyev 1968 — A. K. Matveyev. O drevneyshikh mestakh rasseleniya ugorskikh narodov (po dannym yazyka) [On the earliest places of Ugric peoples' settlement (based on language data)]. Transactions of the Kama Archaeological Expedition. Iss. 2. (= Uchenye zapiski Permskogo gosudarstvennogo universiteta. 1968. No. 191. P. 136-146.
Matveyev 2006 —A. K. Matveyev. Onomatologiya [Onomatology]. Moscow: Nauka, 2006.
Matveyev 2011 —A. K. Matveyev. Materialy po mansiyskoy toponimii gornoy chasti Severnogo Urala [Materials on Mansi toponymy in the mountainous part of the Northern Urals]. (Trudy Toponimicheskoy ekspeditsii). Yekaterinburg: Ural State University Publishing House, 2011.
Merkusheva 2003 — T. N. Merkusheva. Leksika flory i fauny yuzhnogo narechiya komi-permyatskogo yazyka [The flora and fauna vocabulary of the southern dialect of the Komi-Permyak language]. Candidate thesis. Syktyvkar: Institute of Language, Literature and History of the Komi Scientific Center of the Ural Branch RAS, 2003.
Myznikov 2003 — S. A. Myznikov. Russkiye govory Obonezhya: arealno-etimolog-icheskoye issledovaniye leksiki pribaltiysko-finskogo proiskhozhdeniya [Russian dialects of the Obonezhye Region: an areal etymological study of the vocabulary of the Finnic origin]. St. Petersburg: Nauka, 2003.
Myznikov 2004 — S. A. Myznikov. Leksika finno-ugorskogo proiskhozhdeniya v russkikh govorakh Severo-Zapada: Etimologicheskiy i lingvogeograficheskiy anal-iz [The vocabulary of Finno-Ugric origin in the Russian dialects of the NorthWest: Etymological and linguogeographic analysis]. St. Petersburg: Nauka, 2004.
Myznikov 2007 — S. A. Myznikov. Atlas substratnoy i zaimstvovannoy leksiki russkikh govorov Severo-Zapada [Atlas of the substrate and borrowed vocabulary of the Russian dialects of the North-West]. 2nd ed., revised and expanded. St. Petersburg: Nauka, 2007.
Napolskikh 2015 — V. V. Napolskikh. Ocherki po etnicheskoy istorii [Essays on ethnic history]. Kazan: Kazanskaya nedvizhimost, 2015.
Normanskaya 2020 — Yu. V. Normanskaya. Slovari permskikh mansi «aborigenov Sibiri», sobrannyye P. S. Pallasom v XVIII veke [Dictionaries of Perm Mansi "Native speakers of Siberia", collected by P. S. Pallas in the 18th century]. Uralo-altayskiye issledovaniya. 2020. No. 3 (38). P. 71-80. DOI: 10.37892/25002902-2020-38-3-71-80.
Normanskaya, Koshelyuk 2020 — Yu. V. Normanskaya, N. A. Koshelyuk. Neopub-likovannyy mansiyskiy slovar P. S. Pallasa—raneye neizvestnyy mansiyskiy dialekt? [The unpublished Mansi dictionary of P. S. Pallas — a previously unknown Mansi dialect?]. Uralo-altayskiye issledovaniya. 2020. No. 1 (36). P. 92100. DOI: 10.37892/2500-2902-2020-36-1-92-100.
Oborin 1990 — V. A. Oborin. Zaseleniye i osvoyeniye Urala v kontse XI — nachale XVII veka [Settlement and development of the Urals in the late 11th—early 17th centuries]. Irkutsk: Irkutsk University Publishing House, 1990.
Papay 1906 — I. Papay. Reguly Antal urali terkepe [Ural map of Antal Reguly]. Földrajzi közlemenyek. 1906. Vol. XXXIV. Pt. 9. P. 349-370.
Ponomareva, Gaydamashko 2019 — L. G. Ponomareva, R. V. Gaydamashko. O komi-permyatskikh i mansiyskikh rukopisyakh iz fonda Antala Reguli: pred-varitelnyye nablyudeniya [On Komi-Permyak and Mansi manuscripts from the Antal Reguly Foundation: preliminary observations]. Sz. T. Töth (ed.). Vabaduse kontsept Ida-Euroopa kirjandustes V: Teesid. Narva: University of Tartu Narva College Press, 2019. S. 16.
Preobrazhenskiy (ed.) 1989 — A. A. Preobrazhenskiy (ed.). Istoriya Urala s drevney-shikh vremen do 1861 g. [The history of the Urals from ancient times to 1861]. Moscow: Nauka, 1989.
Redei 1970 — K. Redei. Die syrjänischen Lehnwörter im Wogulischen [The Zyryan loanwords in Mansi]. Budapest: Akademiai Kiadö, 1970.
Saarikivi 2021 — J. Saarikivi. The divergence of Proto-Uralic and its offspring. A descendent reconstruction. M. Bakrö-Nagy, J. Laakso, E. Skribnik (eds.). The Oxford Guide to the UralicLanguages. Oxford: Oxford University Press, 2021. P. 28-58. DOI: 10.1093/oso/9780198767664.003.0003.
Smirnov 2001 — O. V. Smirnov. Mansiyskaya toponimiya reki Chusovaya v zapisyakh G. F. Millera [The Mansi toponymy of the Chusovaya River in the records of G. F. Miller]. A. K. Matveyev (ed.). Etimologicheskiye issledovaniya: sbornik nauchnykh trudov. Vyp. 7 [Etymological research: collection of scientific papers. Iss. 7]. Yekaterinburg: Ural State University Publishing House, 2001. P. 121-141.
Smirnov 2012—O. V. Smirnov. Substratnaya mansiyskaya toponimiya na territorii by-logo prozhivaniya mansi [Mansi substrate toponymy on the territory of the former habitation of the Mansi people]. Voprosy onomastiki. 2012. No. 1 (12). P. 43-79.
Vasev 2006 — M. V. Vasev. Ob ispolzovanii rasteniy selskim naseleniyem Cherdynsk-ogo rayona i nazvaniyakh rasteniy, bytuyushchikh v mestnykh govorakh [About the use of plants by the rural population of the Cherdynsky District and the names of plants found in local dialects]. Graduation paper. Perm: Perm State University, 2006.
Veenker 1967 — W. Veenker. Die Frage des finnougrischen Substrats in der russischen Sprache [The question of the Finno-Ugric substrate in the Russian language]. (Indiana University Publications. Uralic and Altaic Series. 82). Bloom-ington: Indiana University, 1967.
Veenker 1992 — W. Veenker. Finnougrisch-slavische Wechselbeziehungen [Fin-no-Ugric and Slavic interrelationships]. H. Laszlö, S.-L. Hahmo, T. Hofstra,
J. Jastrzebska, O. Nikkilä (eds.). Finnisch-ugrische Sprachen zwischen dem germanischen und dem slavischen Sprachraum [Finno-Ugric languages between the Germanic and Slavic language areas]. Amsterdam: Rodopi, 1992. P. 175-184.
Zvereva 2007—Yu. V. Zvereva. Leksika, zaimstvovannaya iz komi-permyatskogo yazyka, v permskikh govorakh (na materiale tematicheskoy gruppy «Chelovek») [Vocabulary borrowed from the Komi-Permyak language in the Perm dialects (based on the material of the thematic group "Man")]. A. S. Gerd (ed.). Leksicheskiy atlas russkikh narodnykh govorov (Materialy i issledovaniya) 2007 [Lexical atlas of Russian folk dialects (Materials and research) 2007]. St. Petersburg: Nauka, 2007. P. 477-482.
Zvereva 2008 — Yu. V. Zvereva. Apellyativy komi-permyatskogo proiskhozhdeniya v permskikh govorakh [Appellatives of Komi-Permyak origin in the Perm dialects]. A. S. Gerd (ed.). Leksicheskiy atlas russkikh narodnykh govorov (Materialy i issledovaniya) 2008 [Lexical atlas of Russian folk dialects (Materials and research) 2008]. St. Petersburg: Nauka, 2008. P. 491-497.
Zvereva 2012 — Yu. V. Zvereva. Leksika komi-permyatskogo proiskhozhdeni-ya v «Slovare russkikh govorov severa Permskogo kraya» [Vocabulary of the Komi-Permyak origin in the Dictionary of Russian dialects of the North of the Perm Krai]. Problemy sotsio- ipsikholingvistiki. 2012. Vol. 16. P. 103-110.
Получено/ received 07.03.2024
Принято / accepted 12.04.2024
