CC BY
60
Р. В. Гайдамашко
ИЛИ РАН, Санкт-Петербург
К ЭТИМОЛОГИИ И ЛИНГВОГЕОГРАФИИ НАЗВАНИЙ ЗОНТИЧНЫХ РАСТЕНИЙ В РУССКИХ ГОВОРАХ ПРИКАМЬЯ:
ПУЧКА, УМРА1
1. Вводные замечания
В последние годы заметно возрос интерес языковедов к анализу названий растений семейства Зонтичные в русских говорах Прикамья2. Семейство Зонтичные (ишЬе1№гае), ранее также известное как семейство Сельдерейные, или Сельдереевые (Ар1аееае), на территории России насчитывает 288 видов, относящихся к 108 родам [Пименов, Остроумова 2012: 17].
В статье Ю. В. Зверевой объектом исследования являются слова пикан, пестик (пистик), в русских говорах Пермского Прикамья чаще всего (но далеко не всегда) обозначающие один из видов борщевика и побеги хвоща полевого соответственно [Зверева 2011]. В первой части статьи автором приводятся словосочетания борщовый пикан, заячий пикан, медвежий пикан, моржовый пикан, пиковый пикан, репейный (репьёвый) пикан, собачий пикан и делается попытка идентификации номинируемых этими сочетаниями растений. Борщовый пикан в прикамских говорах обозначает, скорее всего, борщевик сибирский, а моржовый пикан, моржовник и моржовка — другую разновидность съедобного борщевика. Словосочетания заячий пикан, медвежий пикан, собачий пикан используются для называния зонтичных
1 Работа выполнена при финансовой поддержке РФФИ в рамках научного проекта («"Лексический атлас русских народных говоров" в контексте современных полевых данных и материалов региональных диалектных словарей»), проект № 16-04-00065(а).
2 Здесь и далее в статье не проводится различие между понятиями «русские говоры Прикамья», «русские говоры Пермского края», «прикамские говоры», «пермские говоры» (см. разд. 2.3).
растений, внешне похожих на борщевик, как съедобных, так и несъедобных, а сочетания душной пикан и медвежий пикан — для растения дягиль. Для номинации съедобных молодых побегов репейника (в период до цветения) используются сочетания репейный пикан, репьёвый пикан. Также Ю. В. Зверевой рассматриваются прикамские производные от слова пикан и перечисляются блюда, основой для которых служат пиканы.
В статье И. И. Баклановой определяется круг растений, в разных прикамских говорах обозначаемых словом гоныш [Бакланова 2014]. Наряду со словом гоныш рассматриваются и другие (обще-)народные названия растений, упоминаемые информантами при описании гонышей: пикан, дикая редька, дикая морковь. Автор приходит к выводу, что в пермских говорах для одного растения может иметься несколько наименований, и наоборот, одно название может обозначать несколько растений. Так, по мнению автора, в говорах Прикамья и смежных территорий гонышем в зависимости от локализации могут называть купырь, дикую морковь, борщевик, пастернак, а также не относящуюся к зонтичным растениям свербигу восточную или вообще любую сорную съедобную и несъедобную траву.
При идентификации внешне сходных видов (и подвидов) зонтичных растений продуктивным представляется этимологический и лингвогеографический анализ их названий, но ни в той, ни в другой работе русские названия зонтичных растений в Прикамье не анализируются в ареальном освещении. Что касается этимологического аспекта, в статье Ю. В. Зверевой вопрос о происхождении названий не ставится вовсе, а в работе И. И. Баклановой для названия гоныш без обоснования предложена коми-пермяцкая этимология, нуждающаяся, пожалуй, в более подробном обсуждении. Более того, последним автором не упомянуты многочисленные варианты и производные лексемы гоныш, учет ареальной дистрибуции которых мог бы пролить свет на вопрос идентификации обозначаемых ими растений.
2. Методика исследования
При этимологической интерпретации (иначе — этимологизации) заимствованной лексики мы следуем принципам В. Феен-кера, который систематически разрабатывал методику выявления
субстратных финно-угорских единиц в русских диалектах [Уееикег 1967; 1992], и С. А. Мызникова, успешно апробировавшего эту методику на материале русских говоров Северо-Запада [Мызников 2003; 2004; 2007 и др.]. Так как «субстрат по своему существу и по механизму своего возникновения — не столько языковое, сколько этническое явление» [Матвеев 2006: 58], этимологические исследования напрямую зависят от местных языковых реалий и исторических условий, в которых проходили этноязыковые контакты, и поэтому необходимо установить ряд характеристик — место, время, продолжительность и интенсивность контактов [Уееикег 1992: 177-178; Мызников 2004: 24-25].
Например, при этимологическом и лингвогеографическом анализе неисконной (заимствованной и субстратной) диалектной лексики на Северо-Западе С. А. Мызников предлагает учитывать следующие аспекты: 1) исторические фонетические закономерности, позволяющие реконструировать форму выдвигаемого эти -мона; 2) семантические ареалы слова; 3) все лексико-словообра-зовательные варианты с выделением доминирующего (если таковой имеется) и их локализацией; 4) ареальную верификацию имеющихся этимологических версий; 5) возможное иноязычное влияние в контактных ареалах [Мызников 2000]. Иными словами, для успешной этимологизации неисконной лексики, кроме формы и семантики, крайне важно принимать во внимание также ареал предполагаемых заимствований (с привлечением полной информации о дистрибуции акцентологических, фонетических, словообразовательных вариантов лексемы и ее дериватов) [Мызников 2000: 92-93; А1кю 2010: 129]. Географическое распространение лексической единицы, по сути, может иметь решающее значение при ее этимологизации, однако география слова должна учитываться в сопоставлении с географией других слов, так как русский язык на разных территориях своего распространения испытывал влияние со стороны различных вымерших и живых языков/диалектов, «поэтому всякая лексема финно-угорского происхождения должна анализироваться не изолированно, а системно, в сопоставлении и противопоставлении с другими финно-угриз-мами» [Востриков 1990: 77].
Исходя из вышеизложенного, параметры, которые обязательно должны учитываться при этимологизации неисконной
лексики, условно можно обозначить триадой «форма — семантика — ареал». Остановимся подробнее на специфике каждого из параметров сообразно объекту настоящего исследования.
2.1. Форма
Вариантность слова является непременным условием любого языка, особенно если «речь идет о диалектном слове, не имеющем закрепленности письменностью и передающемся от человека к человеку, от поколения к поколению устным путем» [Мызников 2003: 18]. Еще большей вариантностью обладает диалектное слово, заимствованное из неродственных языков. Так, например, прослежена следующая закономерность — «чем ближе к ядру ареала слова, тем меньше его [фонетическая] вариативность, в маргинальных зонах наблюдается большая вариативность, достигающая пика в смешанных переходных говорах» [Там же: 422]. Также отмечена «тенденция к большей словообразовательной активности при движении [русского диалектного] слова с запада на восток» [Там же: 423].
Таким образом, при сравнительно-сопоставительном и ис-торико-этимологическом анализе заимствований нами привлекается по возможности вся совокупность сходных или предположительно родственных лексических данных, как в синхронии, так и в диахронии, а также учитываются ареалы вариантов и дериватов в русских диалектах Европейской части России, т. е. в русских народных говорах территории первичного заселения (о чем см. далее 2.3).
2.2. Семантика
Исследователь, анализирующий народные названия растений и грибов, за материалом для своих разысканий вынужден обращаться в числе прочего и к диалектным словарям. К сожалению, лексикографы при составлении словарей далеко не всегда обращаются за консультациями к ботаникам, что приводит к спорным или даже ошибочным словарным дефинициям. Насколько нам известно, специальных исследований по проблемам подачи фитонимов в русских диалектных словарях до сих пор не проводилось, хотя даже частичное решение этих проблем было бы весьма полезным как для практических задач толковой (resp. диалектной) лексикографии, так и для разработки общей теории
лексикографии. Некоторые принципы подачи фитонимов в словарях обсуждаются в предисловии к «Словарю народных названий растений Урала» Н. И. Коноваловой. Автор словаря предлагает в дефиниции отражать компоненты, которые составляют семантическую структуру фитонима и выявляются в оппозициях: 1) габитус растения, 2) место произрастания, 3) характерные особенности внешнего вида растения, 4) назначение (характер использования, или функция), 5) запах, 6) цвет, 7) вкус, 8) время цветения, 9) воздействие на животных и людей [Коновалова 2000: 7]. Указанный словарь, строго выдерживая заявленные в предисловии принципы подачи материала, является пока единственным в русистике.
В большинстве диалектных словарей, материал которых привлекается для настоящего исследования, не наблюдается такой тщательности при идентификации растений и составлении соответствующих словарных дефиниций. Если предложенное лексикографами толкование, с учетом контекста, не вызывает вопросов, тогда в данной статье оно приводится так, как в источнике. В противном случае лексема сопровождается отрывками диалектной речи, на основе которых делается попытка самостоятельной идентификации растений. Впрочем, иллюстрации, сопровождающие словарные статьи, часто слишком отрывочны и поэтому мало пригодны для идентификации растений.
2.3. Ареал
Под Прикамьем как регионом с относительно сходными условиями исторического развития подразумевается прежде всего территория Верхнего и Среднего Прикамья, границы которой на севере, востоке и юге почти полностью совпадают с административными границами Пермского края. Наиболее существенным отличием между русскими говорами Верхнего и Среднего Прикамья можно считать иноязычное влияние — в основном финно-угорское в первом случае и преимущественно тюркское — во втором. Кроме сходства говоров, территория Пермского края характеризуется относительным однообразием флоры и целиком находится в пределах Уральской флористической провинции [Овеснов 2007: 18].
Русская фитонимия в Верхнекамском и Афанасьевском районах Кировской области, географически также находящихся в бассейне Камы, не является непосредственным объектом иссле-
дования (но обязательно привлекается к сопоставлению), так как территория этих районов по крайней мере на протяжении последних почти двух с половиной столетий не входила в состав Пермского наместничества (губернии, области, края), что, безусловно, отразилось и на дивергенции некогда близких говоров. Говоры указанных районов выделяются некоторыми исследователями в особую группу, обозначаемую термином «кайские говоры» [Долгушев 2006: 11].
При рассмотрении прикамского материала на общерусском фоне к сопоставлению привлекается лексика говоров преимущественно Европейской части России, что обусловлено историко-культурным контекстом — общеизвестно и не нуждается в обсуждении то обстоятельство, что потоки миграции русскоязычного населения до XX в. были направлены примерно с запада на восток и с северо-запада на юго-восток. Традиционно считается, что Прикамье в историческое время заселялось в основном выходцами из северо-западных и северных русских земель, поэтому данные говоров смежного Зауралья (Свердловской области) и остальной части Сибири (т. е. территории вторичного заселения) в полной мере не привлекаются.
2.4. Принципы подачи материала
Далее представлены два раздела, посвященные разным лексическим гнездам, которые мы условно обозначили как «Пучка» и «Умра». Внутри разделов в алфавитно-хроноло-гическом порядке (исходя из даты публикации источника или примерного года фиксации) сперва приводится прикамский диалектный материал и делается попытка его таксономической идентификации. Каждый пример пронумерован и обычно равен одному лексико-семантическому варианту, зафиксированному в том или ином населенном пункте (т. е. может быть проиллюстрирован несколькими отрывками диалектной речи одного говора). После каждого примера кратко приводятся выводы по лексеме — ряд дифференциальных признаков обозначаемого ею растения (иногда под вопросом), необходимые комментарии к процитированным словарным дефинициям и отрывкам диалектной речи, и, если удалось идентифицировать обсуждаемое растение, его номенклатурное название. После подачи прикамского материала обсуждается географическое распространение лексемы
на более широком диалектном фоне и обозреваются существующие этимологические решения. Для русского диалектного слова умра (с вариантами на мумр-, мурм-, мымр-) 'один из видов зонтичных растений, часто — болиголов пятнистый, реже — дудник (дягиль) лесной' этимология предлагается впервые.
3. Пучка
(1) Пучка 'то же, что пикет'. Как пучка, дудка-та пустая у медвежьих пиканов; мы их не едим, мохнатые... (Вильва Сол.) [СГСРП: 523]. Слово пикан, к которому отсылает составитель словаря, определено как 'одно из самых крупных травянистых растений с перистосложными листьями и голым, гранистым стеблем, употребляемым в пищу; борщевик' [Там же: 441]. При этом из приведенного выше контекста следует, что речь идет о несъедобном растении, в подтверждение чему после словарной статьи пикан имеется устойчивое словосочетание медвежий пикан 'разновидность борщевика, несъедобное растение', проиллюстрированное тем же отрывком диалектной речи.
Стебель полый, дудчатый.
Представляется, что здесь слово пучка обозначает не отдельный ботанический вид, а только полый стебель растения, и приводится в описании для сравнения с полым же стеблем («дудкой») медвежьего пикана: «Как пучка, дудка-та пустая у медвежьих пиканов». Благодаря указанию на волосистость стебля можно предположить, что в данном случае медвежий пикан — это, вероятнее всего, не «разновидность борщевика», а купырь лесной Anthriscus sylvestris (L.) Hofim. или бутень ароматный Chaerophyllum aromaticum L., так как оба этих растения имеют стебли, покрытые волосками, распространены на Западном Урале и входят в рацион бурых медведей (см., например, [Медведи 1993: 158-160; Огурцов 2015: 115 и сл.]).
Стебель зонтичного растения.
(2) Пучка 'растения семейства зонтичных, молодые полые стебли (а иногда и корни) которых едят'. В словарной статье при этой лексеме приведено три отрывка диалектной речи, где дифференциальные признаки растения на первый взгляд не противоречат друг другу: а) Пацанами мы выкапывали пучку — ну пикан, моржовка ещё — и ели; б) Кто дикая морковь говорит, а мы
пучкой называм; в) Пучка длинная. Цвет у неё белый-белый. Едят и корешок, и стебель (Акчим Краснов.) [АС 4: 162]. Там же дан оттенок значения 'стебель этих растений': Трубка, пучка, по воде плывёт (Акчим Краснов.) [Там же: 162].
Стебель полый, высокий. Лепестки белые. Съедобны корень и стебель.
В первом отрывке наблюдается сосуществование трех якобы синонимов моржовка, пикан, пучка, для первых двух из которых в словаре сформулированы дефиниции, отличные от толкования лексемы пучка, ср. моржовка 'травянистое растение, встречающееся на полях и лугах, с полым стеблем, употребляемым в пищу или приспосабливаемым детьми для извлечения звуков' [АС 2: 141], питн 'борщевик, стебли которого употребляют в пищу' [АС 4: 43]. Вероятно, в говоре ныне не существующей деревни Акчим лексемы моржовка и пикан обозначали борщевик сибирский Heracleum sibiricum L.3, но, смеем предположить, они не совсем корректно указаны информантом при толковании слова пучка. Из самого отрывка явствует — чтобы пучку съесть, нужно ее выкопать, следовательно, пучка в данном случае — подземная часть растения, т. е. корень. В то же время известно, что в свежем виде в пищу у борщевика сибирского используют черешки, а также очищенные от волосков и кожицы молодые стебли и листья [Берсон 1991: 10]. Во втором отрывке при толковании упоминается дикая морковь, что кажется более корректным. Под термином дикая морковь в русской ботанике понимается морковь обыкновенная Daucus carota L. [Губанов и др. 2003: 628]. Косвенным подтверждением того, что речь идет о дикой моркови, является третий отрывок, где имеется указание на белый цвет лепестков (как известно, у борщевика сибирского «лепестки желтовато-
3 См. показательные фрагменты одной словарной статьи В. И. Даля: «пикан м. вят., пикша ж. сиб. растн. Иегас1еиш БШтсиш, пучки (...), борщ, борщовник (...); молодые стебли его едят, обдирая; из старых делают сопелки» [Даль 3: стлб. 277]. Этот ряд названий продолжается словом моржовка 'растение Иегас1еиш БШтсиш Ь., сем. зонтичных; борщевник сибирский' (Арх.; Ср. Урал.) [СРНГ 18: 263], словосочетанием моржовой пикан 'разновидность борщевика, несъедобное растение' [СГСРП: 441] и иными русскими диалектными данными, сходными формально и территориально.
зеленые или зеленовато-желтые» [Губанов и др. 2003: 631]) и — вновь — на съедобность корня. Отрывок диалектной речи при оттенке значения содержит лишь один дифференциальный признак — полостность стебля, что мало способствует идентификации.
Daucus carota L.
(3) Пучка: Пиканы те варили, трава такая, привыкли, таки вкусные, дудки у них, пучки мяккие (Марушево Черд.) [КСРГСП].
Стебель полый, дудчатый, мягкий. Съедобно.
Из иллюстрации следует, что пучка — это стебель («дудка») пикана.
Стебель Heracleum sibiricum L.
(4) Пучка: Пучки зовутся (Бигичи Черд.) [Там же].
Неидентифицируемо.
(5) Пучка: Пучки — в серёдочке дырочка, пучка — круглая, с листьями (Камгорт Черд.) [Там же].
Стебель округлый, полый.
Возможно, следствие метонимического переноса значения, и речь идет не обо всем растении, а только о его стебле, ср. выше примеры (1) и (3).
Стебель зонтичного растения.
(6) Пучка: а) Вот это пучка. Вот это вылупляли, варили и кушали; б) [Во время войны] пиканы ели, это на полях растут колючки. Вот пучки, их сваришь, они очень вкусные, их ели (Бондюг Черд.) [Там же].
Стебель опушен щетинистыми волосками. Съедобно.
Heracleum sibiricum L.
(7) Пучка: а) Пучки ешо растут; б) Пучки-то — репей, до цвету ешо, а после репей сделатся (Илаб Сол.) [Там же].
Сравнение с репьем может говорить о том, что стебель отцветшего растения опушен щетинистыми волосками.
Трудно идентифицируемо. Как и в предыдущем случае, возможно, Heracleum sibiricum L.
(8) Пучка 'то же, что пикан' (см. пикан 'борщевик' [СПГ 2: 99]): В огороде пучки растут, выше меня (Белово Киш.) [СПГ 2: 249; СРГЮП 2: 493].
Стебель высокий. На основании только этого признака трудно идентифицируемо. Если принять мнение авторов СПГ, то значение здесь — 'один из видов рода Heracleum'.
Вид рода Heracleum.
(9) Пучка 'то же, что пикан' (см. пикан 'борщевик' [СПГ 2: 99]): Раньше в нашем логу росло много пучёк, а сейчас их там совсем нет (Фоки Чайк.) [СПГ 2: 249; СРГЮП 2: 493].
Неидентифицируемо. Аналогично предыдущему примеру, примем значение из источника.
Вид рода Heracleum.
(10) Пучка 'то же, что пикан' (см. пикан 'борщевик' [СПГ 2: 99]): В лесу-то мы насобирали пучек и будём их варить (Лимеж Черд.) [Там же: 249].
Съедобно.
Heracleum sibiricum L.?
(11) Пучка 'то же, что пикан'' (см. пикан 'борщевик' [Там же: 99]): Придёшь с работы, пучку поешь (Б. Долды Черд.) [Там же: 249].
Съедобно.
Heracleum sibiricum L.?
(12) Пучка в составе сочетания горькая (душная) пучка 'то же, что душной пикан' (см. медвежий (душной) пикан 'дягиль' [Там же: 99]): У душной пучки дудка толстая (Кузнецова Сол.) [Там же: 249].
Стебель дудчатый, толстый.
Angelica archangelica L.?
(13) Пучка 'растение с мясистым, сочным стеблем': Пучки ели — нарастут в огороде, нарвёшь, чистишь да ешь, ну, пучки, гранатки ли (Кишерть) [СРГЮП 2: 493].
Так как пучка в данном отрывке описана поверхностно, при идентификации растения будем опираться на описание гранатки.
Для слов граната, гранс1тка, гранетка составители словаря предлагают дефиницию 'съедобное растение из семейства зонтичных': а) Во время войны гранаты ели, травка така у дороги растёт, с жёлтыми цветками (Андреево Киш.); б) Гранатки — знаете, такая высокая, с гранёным стеблем, когда ешь её, губы такими волдырями покрываются (Ключи Сукс.); в) Редьку горькую, кислицу, пистики, пиканы, траву-гранетку — всё ели (Ключи Сукс.) [СРГЮП 1: 200]. Судя по всему, в приведенных иллюстрациях описывается один из видов рода горичник Peucedanum, косвенным подтверждением чему может служить тот факт, что название гранатка со ссылкой на данные П. С. Палласа приводится
Н. И. Анненковым в статье Peucedanum Cervaria (горичник олений) [Анненков (сост.) 1878: 246].
Стебель высокий, гранистый. Лепестки желтые. Съедобно.
Вид рода Peucedanum.
(14) Пучка 'растение с мясистым, сочным стеблем': Нет, пучки — это не пиканы, это другое. Их чистили и ели просто так (Тауш Черн.) [СРГЮП 2: 493].
Съедобно.
Heracleum sibiricum L.?
(15) Пучки, мн. 'борщевик': Вот борщевик называется, а у нас он называется пучки (Калинино Кунг.) [Там же: 493].
Один из видов рода Heracleum. Heracleum sibiricum L.?
(16) Пучки, мн. 'борщевик': В войну-то голодовка была, дак мы их ели. Пучки-то колючие. Репей как (Шестаки Бер.) [Там же: 493].
Стебель опушен щетинистыми волосками. Съедобно.
Heracleum sibiricum L.
(17) Пучки: Ну, большие они твёрдые. Потом-то твердеют, а молодой пикан он же мягкий. Пиканы, пучки, называли мы их пучки. [Пиканы-то?] Да, пучками (Покча Черд.) [МЭ 2010].
Съедобно.
Heracleum sibiricum L.
Если не принимать во внимание расхождение на уровне семантики, в пределах Пермского края у лексемы выделяются два островных ареала распространения: первый располагается в Кам-ско-Вишерском поречье и на прилегающих территориях Соликамского и Красновишерского районов (примеры (1)-(7), (10)—(12), (17)). Второй ареал находится на значительном отдалении от первого — в среднем течении Сылвы — Березовском, Кишертском и Кунгурском районах (примеры (8), (13), (15), (16)). По одному примеру зафиксировано в двух южных районах — Чайковском (пример (9)) и Чернушинском (пример (14)). Как видим, слово ни разу не отмечено в районах с живым коми-пермяцким влиянием. В целом, ареал внутри Прикамья характерен и для многих других севернорусских слов (в том числе заимствованных) — имеется достаточно фиксаций в районе исторической Перми Великой, образующих ареал с четкими границами, при спорадических фиксациях в Среднем Прикамье, как правило, не образующих системы. Подробнее см. на карте на следующей странице (Рис. 1).
Рисунок 1. Семантика слова пучка в русских говорах Прикамья
Лексема обнаруживает слабую вариантность (пучка ~ пучки) и нулевой уровень деривационной активности; один раз она встречается в словосочетании (горькая (душная) пучка).
В одном случае растение по имеющимся описаниям не идентифицируется (пример (4)). В трех случаях пучка обозначает дудчатый стебель съедобного зонтичного растения (1), (3), (5), в стольких же — борщевик сибирский, или Heracleum sibiricum L. (6), (16), (17), в семи — то же растение (или другой вид борщевика), но под вопросом (7)-(11), (14), (15). По одному разу отмечены
варианты с семантикой 'Daucus carota L.', 'Angelica archangelica L.' (под вопросом) и 'вид рода Peucedanum'. Если они не являются ошибочными, изменение семантики может быть обусловлено тем, что варианты с семантическими отклонениями в Прикамье являются маргинальными.
Примечательно, что у слова пучка в русских говорах первичным, скорее всего, было значение 'дудчатый стебель съедобного зонтичного растения', что подтверждается рукописными и печатными диалектными источниками XIX в.: пучке/ «ствол растения борщ. Этим стволом лакомятся простолюдины» (Бурнашев, 1843); пучка, пучки 'ствол зонтичного растения Angelica Archangelica' (Арх., 1847) [КСРНГ]; пучка 'борщ, трава' (Арх., Онеж. Арх.), 'дудки, стволы трав из породы зонтичных растений, которые сырыми употребляют в пищу, каковы: сладкой травы, ангелики и других этого рода' (Камч.; Сиб.) [Опыт 1852: 184]; 'дудки, ствол травы, которая при первоначальном росте называется пиканами' (Ходили по пиканы, да уж переросли; пучек-то поили, а робята нанесли да брызгалки наделали из них. Перм., 1856) [КСРНГ]. В этой связи показателен следующий пассаж: «пучка — стебель зонтичного растения: поэтому все зонтичные называются одним именем и различаются прилагательными: боржовая пучка, медвежья пучка и проч. Стебель ревня также называется пучкой, но кажется более потому, что он съедобен, как большая часть стеблей зонтичных» (Том., 1863) [Там же].
Уже с конца XIX в. наблюдается метонимический сдвиг значения, см., например: пучка, пучки 'лекарственное растение (Angelica Archangelica); ствол его, сладкий и душистый, крестьяне едят сырым, по снятии верхней кожицы, — как средство, утоляющее жажду и облегчающее кашель' (Арх., Мезен., Пинеж., Хол-мог. Арх.) [Подвысоцкий 1885: 143]; пучка 'лекарственное растение (Angelica Archangelica)' (Холмог. Арх.; Грандилевский, 1907); пучка 'съедобное растение из семейства зонтичных' (Сиб., 1916) [КСРНГ]4; пучка, пучки 'дягиль' (Кич.-Городец. Волог.; Пыщуг. Костром.) [Востриков 1981: 24] и др. Процессы семантического сдвига зашли так далеко, что составители диалектных словарей,
4 На этом фоне вызывает сомнения дефиниция при сочетании собачья пучка — 'трава' (Пинеж. Арх., 1961) [КСРНГ].
опираясь только на данные картотек, иногда затрудняются определить описываемое растение или/и объединяют в одной дефиниции несколько разных видов, см.: пучки, мн. 'разновидность растения' (Пенов. Твер.) [Селигер 5: 216]; пучка 'растение семейства зонтичных с бледно-зелеными цветками, а также стебли этого растения' (Великоуст., Кич.-Городец., Харов. Волог.) [СВГ 8: 113]; пучка 'растение борщевик' (Онеж. Арх.) [СРГК 5: 363]; пучки (ед. ч. пучка) 'дудки «свиные», дудки «моржовки», стволы зонтичных растений (дудника, дягиля, борщевика)' (Устьян. Арх.) [УНС 2013: 280]; пучка, чаще во мн. 'крупные травянистые растения со съедобным стеблем из сем. зонтичных: борщевик сибирский (Heracleum sibiricum L.), дудник лесной (Angelica sylvestris L.), дудник лекарственный (Angelica archangelica L.)' (Афанасьев., Белохол., Верхнекам., Лузск., Нагорск., Опар., Подосин., Слобод. Киров.) [ОСВГ 9: 96]; пучка 'полевое растение с трубчатым стеблем и зонтиком белых мелких цветков; борщевик' // 'зонтичное соцветие', пучечка 'то же, что пучка' // 'стебель этого растения' (Низ. Печора) [СРГНП 2: 191]; пучка 'съедобный стебель некоторых растений (борщевика, лопуха), а также и сами эти растения ' (Ср. Урал.) [СРГСУ 5: 46]6. По данным КСРНГ, слово пучка в разных значениях и в составе разных сочетаний встречается также в говорах азиатской части России и в русских говорах Прииссыккулья: Ср. Урал.; Челяб.; Тобол.; Новосиб.; Том.; Кемер.; Иркут.; Якут.; Ср.-Обск.; Камч.; Киргиз. [КСРНГ]7.
5 Любопытно разъяснение краеведов: «Стебли-трубочки ели, предварительно очистив кожицу, пока растение ещё молодое и дудка мягкая. Из огрубевших дудок делали свистульки, насосики для прыскания водой, плевательницы — пневматическое орудие для стреляния зеленцами (недозревшими ягодами) черёмухи» (Устьян. Арх.) [УНС 2013: 280].
6 Более категорична Н. И. Коновалова, предлагающая трактовать среднеуральское пучки (мн. ч.) как 'Angelica decurrens. Дудник низбега-ющий': «Луговое травянистое растение с высоким полым стеблем, имеющим сладковатый вкус, зубчатыми листьями и беловатыми цветками, собранными в пушистые зонтики. Медонос. В народной медицине отвар корня используется при бронхите, ревматизме, зубной боли» (Ирбит., Шалин. Свердл.) [Коновалова 2000: 172].
Данное в «Опыте» 1852 г. тучка 'род зонтичного растения, употребляемого в салат' (Сиб.) [Опыт 1852: 234] обоснованно вызывает вопросы у В. И. Даля: «снедное растение? не пучки ли, борщ, снить, или
Тем не менее и в XX в. собиратели записывали иллюстра -ции, подтверждающие бытование в говорах первичного значения 'дудчатый стебель съедобного зонтичного растения': Самая дудка от борща называется пучка; едят дудку люди, ребята малы, едят (Вельск. Арх.); Пойду соберу пучки — траву сорву. Борщ выкину, а пучки оставлю (Пинеж. Арх.) [КСРНГ]; Борщ зовут травину-то, а стебель-то едят, то пучка (Онеж. Арх.) [СРГК 5: 363]; а) Весной едят пучки пиканов; б) У пиканов-то пущки сыры ели. Когда пущкой-то всю траву зовут (Камен. Свердл.) [СРГСУ 5: 46].
Вне зависимости от расхождений на уровне семантики ('дудчатый стебель съедобного зонтичного растения' // 'вид зонтичного растения') ареал слова пучка (реже в форме только мн. пучки) на Русском Севере распадается на два протяженных острова. Первый занимает согласно современному административно-территориальному делению все самые северные районы Архангельской области, за исключением Лешуконского (Онежский, Приморский, Холмогорский, Виноградовский , Пинежский и Мезенский) и прилегающие с востока низовья Печоры. Второй остров расположен к югу от первого, в среднем течении Северной Двины9 — в Вельском, Устьянском районах Архангельской области, Великоустюгском, Кичменгско-Городецком районах Вологодской области, Лузском, Подосиновском, Опаринском районах Кировской области — и почти беспрерывно простирается на восток по северной части Кировской области, по Пермскому краю (исключая крайний запад), на Средний Урал и далее в Сибирь. Три точечные фиксации на западе от двух указанных островов пред-
снедь, Heracleum?» [Даль 4: стлб. 878]. Слово вызывает сомнения и у Я. Калима [Kalima 1919: 192], тем не менее оно повторено в СРНГ с модифицированной дефиницией 'растение Heracleum L., сем. зонтичных; борщевник' [СРНГ 45: 306].
8 В Виноградовском районе Архангельской области материал отмечен В. А. Меркуловой, см. борщовые пучки (дано без значения) [Меркулова 1967: 68].
9 Такое положение, вполне вероятно, обусловлено неравномерностью доступных данных по районам Архангельской области, и соответствующие тома «Словаря говоров Русского Севера» и «Архангельского областного словаря» в будущем восполнят имеющиеся в ареале пробелы.
полагают разную трактовку: две из фиксаций — на реке Сить в Харовском районе Вологодской области, т. е. в западных верховьях озерно-речной системы Северной Двины, и в Пыщугском районе Костромской области, прилегающем с юга к Вологодской области — могут указывать на бывшую периферию ядерного ареала, третья же — в Пеновском районе Тверской области на реке Кудь, правом притоке Волги — на относительно поздние миграции с Русского Севера.
Меньшее число раз отмечены семантические варианты пучка 'щавель' (Шенк. Арх.) [КСРНГ], пучки 'растение Rumex acetosa L.; щавель кислый' (Арх.; Костром.) [Анненков (сост.) 1878: 305], пучки 'щавель' (Сев.-Двин.) [СРНГ 33: 170]. Они, скорее всего, являются результатом контаминации с лексемой пучка (pl. пучки) 'дудчатый стебель съедобного зонтичного растения' // 'вид зонтичного растения', но изначально имеют другое происхождение и восходят к другим идиомам, что отчасти подтверждается и ядерным ареалом их первоисточников, более смещенным к западу, ср.: путки 'щавель' (Заонеж., Повен. Олон.) [Куликовский 1898: 97], будка 'кислица' (Петрозав. Олон.) [Там же: 6], путки 'стебли щавеля' (Кондоп., Медвежьегор., Пудож. Карел.; Терск. Мурман.), бутки 'стебли щавеля' (Кондоп., Прионеж. Карел.) [Мызников 2003: 68]. Следующей ступенью в далеко зашедших контаминационных процессах, по всей видимости, являются варианты, являющие собой дальнейшее развитие формы, но вновь обозначающие одно из зонтичных растений или его стебель: бод-ка 'растение Aegopodium podagraria L.; сныть обыкновенная' (Олон.) [Анненков (сост.) 1878: 11], будки 'полые стебли зонтичных растений' (Петергоф. Петерб.) [КСРНГ].
Являющийся гапаксом вариант с сильным семантическим отклонением к обсуждению не привлекается, см. пучка 'луковица татарки, или лука-ботуна, или дудчатого лука (Allium fistulosum L.)': У ботуна [лука] щё пучка, откуда выходит перо, щё головка (Медян. Киров.) [КСРНГ].
Насколько известно, впервые вопросов этимологии рассматриваемых русских диалектных слов коснулся еще М. А. Кастрен, в статье которого рус. пучка 'Сhжrophyllum sylvestre'10 упомина-
10 Старое название купыря лесного Anthriscus sylvestris.
ется в числе прочего субстратного наследия заволочской чуди и сравнивается с (но не возводится напрямую к) фин. putki [Ca-strén 1845: 9]. Более подробно этимология рус. путки (будка) со значением 'щавель' разработана Я. Калимой, предложившим к сопоставлению прибалтийско-финские материалы, прежде всего карельские и вепсские [Kalima 1919: 191], ср. кар. putki, butki, but'ki 'различные виды зонтичных; например, медвежья дудка (Angelica sp.), также собачья дудка (Anthriscus sp.)' и в др. знач. [KKS 4: 536], вепс. putk, butk 'дудник (Angelica), купырь (Anthriscus silvester)' [СВЯ 1972: 443], ижор. putki 'дудка, стебель зонтичных' [Nirvi 1971: 444]. Слово путки, по мнению Я. Калимы, восходит к этимону с инициальным p-, а лексема бутки указывает на оригинал с анлаутным b- [Kalima 1919: 191]. Также Я. Калима полагает, что русские слова пучка, пучки 'борщевик сибирский Heracleum sibiricum', 'дудник горный Angelica montana' и сочетание земляные почки 'камнеломка зернистая Saxifraga granulata' (ареал которых, тем не менее, автору неизвестен), восходят к тем же прибалтийско-финским источникам, что и рус. путки (будка) 'щавель', с той лишь оговоркой, что рус. -чк- отражает исторически более древнюю ступень развития фонетики прибалтийско-финских языков [Ibid.: 191-192]. Позже версия Я. Калимы без вопросов и почти неизменно повторяется различными этимологическими словарями и исследованиями [Фасмер 3: 412, 415; SKES: 662; Меркулова 1967: 68; Востриков 1981: 24; SSA 2: 442-443; Аникин 2000: 460-461], однако против принятия традиционной этимологии говорят как минимум два факта: во-первых, в русских говорах Северо-Запада и Приуралья нет условий для перехода в данной позиции т > ч, а во-вторых, предлагаемый этимон в прибалтийско-финских языках обозначает растение, отличное от зонтичных по большинству дифференциальных признаков (семантический перенос 'щавель' > 'борщевик' маловероятен). Сходная позиция у С. А. Мызникова, предлагающего разграничивать происхождение слов путки (бутки) 'щавель' // 'стебли щавеля' и пучка (пучки) 'вид зонтичного растения' // 'стебель зонтичного
11 У М. А. Кастрена дано без значения. В современном финском языке слово обладает широким спектром значений, см. фин. putki 'труба; трубка; трубочка', '(анат.) труба; сосуд', 'сосуд (в древесине)', 'тюбик', 'ствол; дуло', 'лампа, трубка' и 'дудка (стебель у зонтичных)' [БФРС 2007: 493].
растения' и находящего форму с -чк- результатом адстратного влияния смежных уральских языков — эрзя-мордовского, марийского, ненецкого и др. (см. далее) [Мызников 1996: 54-55; Мызников 2003: 69-70; Мызников 2007: 76-77]. Такая дифференциация целесообразна хотя бы потому, что в говорах севернорусского наречия нет условий для перехода в данной позиции фин.-угор. tk/ fk > рус. чк (подтверждением чему и может служить рус. путки (бутки) при кар.-вепс. putk-, рШук-, butk-, Ьш'к-). Более того, лексико-семантические гнезда путки (бутки) и пучка (пучки) обладают разными ареалами (первое — на западе Русского Севера, второе — на востоке), лишь незначительно накладывающимися друг на друга на западе Архангельской области (при этом наложение может трактоваться как результат миграций).
Приведенные выше карельско-вепсские лексические данные далее сравниваются с близкими по значению словами из западных прибалтийско-финских языков и диалектов, ср. фин. рШ-к', putkeva, putkelo, рШки и др., эст. putk, эст. южн. pйtsk, лив. рШк [8КБ8: 662], вод.13 рШкд, рШкл, Ьшкл, pudgдд, pudgyд [УК8: 971]. Родство слов в языках прибалтийско-финской ветви со словами иных финно-угорских языков одним из первых обосновал еще Э. Сетяля, указав на саамские , мордовские, марийские и удмурт -
12 При упоминании финского материала не лишним будет обратить внимание на финские сочетания karhunputki 'ангелика, дудник лесной (Angelica sylvestris)' [БФРС: 200], букв. «медвежья дудка», и koiranputki 'купырь лесной (Anthriscus (в БФРС Anthrisus — опечатка. — Р. Г.) sylvestris)' [БФРС: 246], букв. «собачья дудка», которые близки русским диалектным сочетаниям медвежьи пучки 'растение Pimpinella saxífraga L., сем. зонтичных; бедренец камнеломка' (Волог.), 'растение пикан' (Свердл.) и др. [СРНГ 18: 68] и собачьи пучки 'несъедобные растения' (Арх.; Амур.) [СРНГ 33: 169]. Являются ли подобные случаи семантическими кальками или независимыми друг от друга, но типологически сходными образованиями — вопрос отдельного исследования.
13 На уровне семантики водские лексемы обнаруживают сходное с русскими материалами расхождение: 'любое растение с полым стеблем; зонтичное' // 'трубка (полый стебель зонтичных растений)' [VKS 2012: 971].
14Не все саамские лексемы гомогенны: саам. южн. batske, саам. (в Норвегии) bos'ká и др. [Lehtiranta 1989: 104-105] полагаются искон-
ские15 параллели [Setälä 1902: 235]. Позже к ним добавлены данные различных самодийских языков — ненецкого, селькупского и камасинского, ср. саам. (в Норвегии) bos 'ka 'дудник лекарственный; Angelica archangelica'; морд. эрз. pocko, мокш. pocka 'дудка, полый стебель; Angelica'; мар. рэе, puc, puc 'зонтичные, стебель зонтичного растения; трубка, пастуший рожок; ружейный ствол'; ненец. pud '(железная) трубка'; сельк. puti 'соцветие зонтичных растений', puc 'дудка, тростинка, трубка', камас. pottu 'цветоножка' [Collinder 1960: 92; SKES 3: 662; UEW 1: 397-398; SSA2: 442443]. На основе совокупности этих лексем восстанавливается уральская праформа *pucke 'полый стебель растений' [UEW 1: 397-398] (по реконструкции Ю. Янхунена и П. Саммаллахти, *pucki [Sammallahti 1988: 483]). Ни историческая фонетика уральских языков, ни семантика приведенных уральских слов не противоречат тому факту, что эти слова являются когнатами.
Во-первых, что примечательно, заимствованный русскими говорами из некоего финно-угорского идиома этимон формально идентичен реконструированной финно-угорской праформе, ср. прафин.-угор. *pucki [Sammallahti 1988: 487, 493]. По развитию вокализма первого слога этот идиом близок прибалтийско-финским, самодийским и марийскому языкам, по развитию консонантизма — мордовским, и едва ли следует усматривать в нем (пара-)пермский диалект, так как, вне зависимости от выбранного подхода к реконструкции пермского вокализма первого слога [Collinder 1960: 163; КЭСК 1970: 26; Sammallahti 1988: 526; Csücs 2005: 77-79; Понарядов 2014: 28], в основе пермской праформы на месте финно-угорского лабиализованного гласного верхнего подъема никак не ожидалось бы *u, но чаще всего *i, ср. праперм. *picki-, *pir, *pisji-, *piz(i) соответственно при прафин.-угор. *punCa-/*puca-, *purk3/*pukr3, *puc3-, *puc3 [Csücs 2005: 367-369] и т. д. Коми-язьвинское слово пуч 'ка 'молодой борщевик,
ными в финно-угорской семье, а саам. (Колтта, Нотозеро) роэк и саам. (Инари) рийкка, по мнению этимологов, заимствованы из финского [8КБ8 3: 662; 1: 397-398; 88Л 2: 442].
15 Приводимое в этом ряду удм. пучы 'почка', 'верба || вербный' [УРС 2008: 564] позже обоснованно, с привлечением родственных коми слов, рассматривается в составе другого этимологического гнезда, ср. общеперм. *рдс'а 'почка' [КЭСК 1970: 226].
употребляемый в пищу (русск.)', давшее начало дериватам вол 'кет пуч 'ка 'вид борщевика' при вол 'кот 'гладкий', гэна пуч'ка 'вид борщевика' при гэН (гэНон) 'пух, перо, шерсть', пуч'тлно 'собирать борщевик' [Лыткин 1961: 100, 106, 171, 172], является заимствованным из русских говоров, как и один из компонентов композита коми-перм. южн. гонапутшка 'бутень Прескотта СЬаегорЬуПиш рге8СОйи БС.', букв. «пушистый полый стебель» [Меркушева 2003: 11].
Во-вторых, расхождение семантики в русских говорах ('дудчатый стебель съедобного зонтичного растения' // 'вид зонтичного растения'), видимо, может брать начало еще в финно-угорском идиоме, послужившем источником для русских слов (см. примеры из ижорского, водского, марийского и мордовских языков). При этом, как было показано выше, в русских говорах первичным, очевидно, следует признать значение ' дудчатый стебель зонтичного растения', а в уральских языках и диалектах — 'полый стебель растений'. Вопросы вызывает последующий маргинальный сдвиг значения 'полый стебель растений' > 'стебель щавеля' // 'щавель' (вряд ли под влиянием внешнего сходства «зонтиков» борщевика и соцветий щавеля, весьма отдаленного). Произошел этот сдвиг еще в финно-угорском идиоме-источнике? Или уже в русских говорах? Последнее, судя по косвенным доказательствам, более вероятно. Лексико-семантическое гнездо путки (будки) 'щавель' // 'стебли щавеля' в русских говорах распространено в зоне непосредственного карельско-вепсского влияния (см. выше ареал, а также карту № 10 «Стебли щавеля с соцветиями» [Мызников 2007: 75]), однако вышедшими словарями при -балтийско-финских языков и диалектов лексема *рШк- (*butk-) в значении 'стебли щавеля' // 'щавель' не отмечена.
Итак, первичным значением русских и финно-угорских слов следует признать '(полый) стебель (зонтичного) растения'. Косвенно это подтверждается и прикамским материалом — слово пучка в значении 'стебель зонтичного растения' зафиксировано в населенных пунктах на территории исторической Перми Великой (современные Чердынский и Соликамский районы), т. е. в регионе изначального освоения русскими Прикамья, где и по сей день хорошо сохраняются архаичные языковые особенности. Изначально источником для русской лексемы послужил один из
финно-угорских субстратных идиомов нижнего и/или среднего течения Северной Двины, по вокализму первого слога близкий прибалтийско-финским языкам, а по консонантизму — мордовским и марийскому. Так как об этих идиомах, условно именуемых «северно-финскими» [Матвеев 2007: 23], до сих пор известно крайне мало, приведенная здесь информация может быть ценной для финно-угроведов и исследователей субстратных языков Русского Севера.
4. Умра
(1) Мумра 'очевидно, травянистое растение семейства зонтичных борщевик дикий (Heracleum sphondylium L.)'16: Это мум-ра, она ядовитая, в руки вовсе не надо брать (Пож Юрл.) [СРГКП 2006: 152].
Ядовито.
Указанное составителями словаря номенклатурное название Heracleum sphondylium L. в данном случае маловероятно, потому что, во-первых, ареал этого растения в европейской части России — Пск., Новг., Ленингр., Карел., Смол. [Пименов, Остроумова 2012: 332], а, во-вторых, борщевик обыкновенный не считается токсичным [Дикорастущие... 2001: 33].
Ядовитое зонтичное растение.
(2)Мумра 'Angelica sylvestris L.': «Считается несъедобной и непригодной на сено. В отличие от пикана, имеет гладкие стебли и листья, горький вкус и специфический запах; согласно другим сообщениям, мумра обликом совершенно подобна пикану и отличается от него, главным образом, горечью. В последнем случае под пиканом подразумевается крупное зонтичное, не имеющее жесткого опушения — по всей вероятности, Angelica sylvestris. Есть отдельные указания на то, что для мумры характерны синие жилки, особенно заметные на листовых влагалищах — "почках"» (Бондюг Черд.) [Васев 2006: 25].
Стебель и листья голые. Листовые влагалища с синими прожилками. Несъедобно.
16 В СРГКП употреблено название «борщевик дикий» — старый синоним принятого сейчас «борщевика обыкновенного».
Полагаем, что дефиниция в источнике не совсем точна. Исходя из сопутствующих комментариев, мумра вряд ли пригодна в пищу, в то время как известно о широком использовании дягиля лесного не только в народной медицине, но и в питании [Кощеев 1981: 144; Берсон 1991: 14-15; Дикорастущие... 2001: 20]. Листовые влагалища с темными пятнами (в данном случае — «синими жилками») обычно принимаются во внимание при сборе полностью съедобного купыря лесного как маркеры сходного внешне, но ядовитого растения болиголов пятнистый Conium macula-tum L.: «болиголов имеет на стебле в нижней его части красноватые пятна, которых нет у купыря» [Главнейшие. 1942: 69]. Ср.: «стебли (...) покрытые красно-бурыми пятнами» [Пименов, Остроумова 2012: 117].
Conium maculatum L.
(3) Мумра 'Angelica sylvestris L.' (Очго-Кошелева Черд.) [Васев 2006: 25].
Аналогично предыдущему примеру.
Conium maculatum L.
(4) Мумра: Трава такая, пиканы, мумра (Ныроб Черд.) [КСРГСП].
Неид ентифицируемо.
(5) Мумра: Мумра эттака редко растёт (Рожнево Черд.) [КСРГСП].
Неид ентифицируемо.
(6)Мумренка 'растение дягиль': Мумренка — трава вроде, душыста (Морозково Сукс.) [СРГСУ 2: 147; СРНГ 18: 345].
Растение с сильным запахом.
Archangelica officinalis Hoffm. (= Angelica archangelica L.).
(7)Мумрынка 'растение дягиль': Мумрынки козы едят (Сажино Сукс.) [СРГСУ 2: 147; СРНГ 18: 345].
Archangelica officinalis Hoffm. (= Angelica archangelica L.).
(8)Мурмянка 'невысокая трава, растущая возле жилья': Вон под окошком травка така невысокая растёт, мурмянкой зовёцца, щас её токо коза вон ес, а ране и мы рады старацца, ели, как токо она выйдет весной раненько (Брехово Сукс.) [СРГСУД 1996: 311].
Стебель низкий. Съедобно до цветения.
Неидентифицируемо.
(9) Мурмянка 'высокое болотное растение с белыми цвета -ми из семейства зонтичных': Да мурмянка нехороша трава, несъедобная потому што; она обычно на болотах растёт, высокая такая, белые цветочки у ей, как зонтики (Сивково Сукс.) [СРГСУД 1996: 311].
Стебель высокий. Соцветие зонтиковидное. Лепестки белые. Несъедобно.
Conium maculatum L. или Cicuta virosa L.
(10) Мымра в составе сочетания мымра красная, 'очевидно, травянистое растение семейства зонтичных, борщевик дикий (Heracleum sphondylium L.); то же, что мумра' (см. выше сноску к примеру (1)): Мымра красная, дудки-те растут пиканные, они не красные, а мымра-то такие же, красная дудка-то (Кривцы Кос.) [СРГКП 2006: 153].
Стебель полый, дудчатый, красного цвета.
Conium maculatum L.
(11) Умра 'растение семейства зонтичных с несъедобным корнеплодом, похожим на морковь': а) Кто дикая морковь, а мы пучкой зовём. А есь вторая пучка. Она несъедобная. Её умрой зовут; б) Умра, она, где хошь, тут и выростёт. Есь её нельзя: съешь — помрёшь, да и всё (Акчим Краснов.) [АС 6: 76].
Ядовито.
Conium maculatum L. или Cicuta virosa L.
(12) Умра 'лекарственное растение; болиголов': Умра-то от многих болезней, да собирать-то иё надо, вишь, умеючи (Лям-кино Кар.) [СПГ 2: 475].
Ядовито. Используется в народной медицине.
Conium maculatum L.
(13) Умра 'лекарственное растение; болиголов': Умру на лугах собираем (Нердва Кар.) [СПГ 2: 475].
Conium maculatum L.
(14) Умра 'лекарственное растение; болиголов': Отумры скот-от умирает сразу, дак он его и не ест (Нилиги Ил.) [Там же].
Ядовито.
Conium maculatum L.
(15) Умра: Умра — лисья как у пикана, растёт на берегу (Говорливое Краснов.) [КСРГСП].
Листья перистые, с крупными яйцевидными долями.
Неидентифицируемо.
(16) Умра: [А если жилки синие?] Это умра, эта несъедобная [трава], не ешь (Бондюг Черд.) [Там же].
Листовые влагалища с синими прожилками. Несъедобно.
Conium maculatum L.
Лексема со своими вариантами не образует в пределах Прикамья четкого и непрерывного ареала. Одна островная зона выделяется в Камско-Вишерском поречье (примеры (2)-(5), (11), (15), (16)), вторая — по восточному и юго-восточному краям территории былого распространения коми-пермяцкого языка, а также в Юрлинском районе (примеры (1), (10), (12)-(14)), третья — в среднем течении Сылвы (6)-(9).
В 2 случаях из 16 словом умра (с вариантами на мумр-, мурм-, мымр-) называется один из видов рода дягиль — дягиль лекарственный (Angelica archangelica L. = Archangelica officinalis Hoffm.) или дягиль лесной (Angelica sylvestris L.), в 7 — болиголов пятнистый, в 3 — неустановленное зонтичное ядовитое растение (примеры (1), (9), (11)). В остальных 4 случаях растение с трудом поддается идентификации (примеры (4), (5), (8), (15)).
Чаще всего встречаются варианты умра и мумра (6 и 5 раз соответственно), дважды отмечен мурмянка, однократно — мумренка, мумрынка и мымра (последний — в составе словосочетания), причем умра, мумра и дериваты от мумра (на мумр- и мурм-) образуют три четких ареала с единственным пересечением двух из них в селе Бондюг Чердынского района, где отмечены как умра, так и мумра, см. Рис. 2 на следующем развороте.
Из всех приведенных выше вариантов в доступных диалектных источниках по Русскому Северу и Сибири дважды встретилось слово мумренка: 1) 'Archangelica decurrens Led.17': «Выкапывается корень мумренки и употребляется снаружи от боли в ногах вследствие простуды или от долгого хождения пешком. Для этой цели свежий, растолченный корень прикладывают к ногам или же им натирают ноги. Кроме того кусочки свежего корня кладут на больные зубы» (Кунг., Осин., Перм.) [Крылов 1876: 69]18;
17
Archangelica decurrens Ledeb. = Angelica decurrens (Ledeb.) B. Fedtsch.
18 В [Анненков (сост.) 1878: 391] и [СРНГ 18: 345] Кунгурский уезд уже не упоминается.
2) 'Оа1еор818 8ресю8а (в источнике 8ресо18а — опечатка. — Р. Г.). Пикульник красивый': «Сорное травянистое растение с волосатым стеблем и лилово-пурпурными цветками. Медонос. Цветет в конце лета. В народной медицине используется для лечения воспаления десен» (Ирбит. Свердл.) [Коновалова 2000: 139]. Эти материалы отводятся от сопоставления по разным причинам. Во времена Н. И. Анненкова Осинский уезд занимал обширную территорию, не сравнимую с территорией современного Осинского района, поэтому данный материал как не имеющий точных географических координат к лингвогеографическому анализу не привлекается. Мумренка из словаря Н. И. Коноваловой, во-первых, отмечена в Зауралье, т. е. за территориальными рамками настоящего исследования, а, во-вторых, обозначает не зонтичное растение. Как бы то ни было, обе эти лексемы примечательны тем, что являются дериватами с семантическими отклонениями на периферии ареала, т. е. подтверждают тезис об относительной стабильности языковых особенностей в ядре ареала и, напротив, о высоком уровне вариантности и деривационной активности при движении на периферии (см. выше разд. 2.1).
Судя по ядерному ареалу, не выходящему за пределы Верхнего Прикамья, источник лексемы следует искать в местных языках, ср. коми-перм. сев. омра 'дягиль, дудник', умра 'дягиль' [КПРС 1985: 293, 513], коми-язьв. умра 'дудник (трава)' [Лыткин 1961: 191], 'дудник, из стебля которого делают свирель' [КЭСК 1970: 205]. См. продолжение в коми-зырянском диалектном континууме: верх.-вычег., вым., ижем., нижн-вычег., печор. омра 'дудник, дягиль', верх.-вычег., ижем., нижн.-вычег., печор. омра гум 'то же', верх.-вычег. омра полян 'дудник лесной, дягиль лекарственный' [КСК 1: 1075], верх.-сысол., луз.-летск., средн.-сы-сол. умра 'дудник, дягиль' [КСК 2: 659], летск. умра гум 'дудник (дягиль)' [Ракин 1989: 54]. Считается, что коми лексика послужила источником удм. слобод. омбро 'болиголов' [Максимов 2016: 114-115]. При этом любопытен аналогичный рассмотренному выше сдвиг значения: коми 'дудник, дягиль' > рус./удм. 'болиголов'. Далее в финно-угорской семье коми слова сопоставляются с эрзя-морд. умбрав 'щавель', на основе чего восстанавливаются до-пермская праформа *итЬга [КЭСК 1970: 205] и финно-перм-
ская — *от(р)га [UEW 2: 718]19. Под вопросом предполагается, что в финно-угорских языках это иранское заимствование [UEW 2: 718].
Рисунок 2. Слово умра, его варианты и производные в русских говорах
Прикамья
19 Если данное сопоставление верно, то мы вновь видим связь зонтичных и щавеля.
Таким образом, умра с вариантами и производными представляет собой узколокальное заимствование из субстратного (-ых) коми(-пермяцкого) идиома(-ов)20. Множественность решения обусловлена тем, что мог быть не один, а два или три очага заимствования: один — в исторической Перми Великой, в Камско-Ви-шерском поречье (6 фиксаций в Чердынском и Красновишерском районах), другой — в низовьях Обвы (3 фиксации в Карагайском и Ильинском районах), третий — в Юрлинском районе, русском острове среди коми-пермяцкого населения. Первый очаг мог быть связан с субстратными говорами северного наречия коми-пермяцкого языка, второй — южного наречия, третий — как с теми, так и с другими. Возможен следующий ход развития: коми-перм. умра > рус. умра > мумра (протеза) > мумренка/мумрынка (осложнение суффиксами) > мурмянка (метатеза); параллельно на северозападной периферии рус. мумра > мымра, возможно, в результате паронимической аттракции к рус. мъшра прост. уничиж. 'об угрюмой, неприятной женщине' [БАС-3 10: 537], диал. 'угрюмый, скучный человек', 'плаксивый человек' и др. [СРНГ 19: 57].
5. Заключение
Рассмотренные выше два лексических гнезда имеют как сходства, так и различия в генезисе и развитии. Одно из них представляет собой известное говорам севернорусского наречия (и территории вторичного заселения) относительно старое заимствование из субстратных финно-угорских языков бассейна Северной Двины, другое — узколокальное заимствование из субстратных коми(-пермяцких) говоров Прикамья, но при этом дальнейшее развитие обоих весьма сходно. Пучка в масштабах Русского Севера, а умра в масштабах Прикамья, как правило, сохраняют исходное значение и форму в ядерном ареале, но проявляют высокую степень вариантности, деривационной активности и семантических колебаний на периферии. При этом на самых крайних точках периферии часто происходит консервация семантики, характерной для ядерного ареала (см. выше, например, будки 'полые стеб-
20 Ранее лишь отмечалось сходство русских и коми-пермяцких слов [Васев 2006: 25], однако разработка этимологии русских слов в задачи этой работы не входила.
ли зонтичных растений', Петергоф. Петерб.) или же вообще для исходного финно-угорского этимона — при утрате этого значения в ядерном ареале заимствования (например, мумренка/мумрынка 'растение дягиль', Сукс. Перм.).
Как показывает количество дополнений и комментариев к процитированным словарным дефинициям, уровень знания ботаники лексикографами оставляет желать лучшего. Достаточно плохо, когда составитель словаря пишет 'вид рода борщевик' или даже 'растение с мясистым, сочным стеблем', оставляя читателю немало места для фантазии, но гораздо хуже, когда без учета дифференциальных признаков растения и мельчайших деталей описания растению присваивается номенклатурное название, к нему не относящееся. Хочется выразить надежду на взаимодействие и сотрудничество лингвистов и ботаников, особенно если речь идет о таком семействе растений, как зонтичные, где даже в пределах одного рода могут соседствовать неотличимые на первый взгляд полностью съедобные и крайне ядовитые виды.
Список условных сокращений
Бер. — Березовский; Ил. — Ильинский; Кар. — Карагайский; Киш. — Кишертский; Кос. — Косинский; Краснов. — Красновишер-ский; Кунг. — Кунгурский; Осин. — Осинский; Сол. — Соликамский; Сукс. — Суксунский; Чайк. — Чайковский; Черд. — Чердынский; Черн. — Чернушинский; Юрл. — Юрлинский.
Литература
Бакланова 2014 — И. И. Бакланова. Народные названия дикорастущих съедобных растений Пермского края, или история поиска названия гоныш // С. С. Иванова (сост.), Ю. Г. Гладких (отв. ред.). Проблемы лингвистического краеведения: материалы Всерос. науч.-практ. конф., посвящ. 80-летию доцента К. Н. Прокошевой (г. Пермь, 18-19 декабря 2014 г.). Пермь: Перм. гос. гуманит.-пед. ун-т, 2014. С. 35-42. Берсон 1991 — Г. З. Берсон. Дикорастущие съедобные растения. Л.:
Гидрометеоиздат, 1991. Васев 2006 — М. В. Васев. Об использовании растений сельским населением Чердынского района и названиях растений, бытующих в местных говорах: Бакалаврская работа студента 4 курса. Перм. гос. ун-т, Пермь, 2006.
Востриков 1981 — О. В. Востриков. Финно-угорские лексические элементы в русских говорах Волго-Двинского междуречья // А. К. Матвеев (отв. ред.). Этимологические исследования: межвуз. сб. Свердловск: Изд-во УрГУ, 1981. С. 3-45.
Востриков 1990 — О. В. Востриков. Финно-угорский субстрат в русском языке: Учеб. пособие по спецкурсу. Свердловск: УрГУ, 1990.
Главнейшие. 1942 — М. М. Голлербах и др. (сост.), Б. А. Тихомиров (ред.). Главнейшие дикорастущие пищевые растения Ленинградской области. Л.: Ленинградское газетно-журнальное и книжное издательство, 1942.
Губанов и др. 2003 — И. А. Губанов, К. В. Киселева, В. С. Новиков, В. Н. Тихомиров. Иллюстрированный определитель растений Средней России. Т. 2: Покрытосеменные (двудольные: раздельнолепестные). М.: Т-во научных изданий КМК: Ин-т технологических исследований, 2003.
Дикорастущие. 2001 — А. Л. Буданцев, Е. Е. Лесиовская (отв. ред.). Дикорастущие полезные растения России. СПб.: Издательство СПХФА, 2001.
Долгушев 2006 — В. Г. Долгушев. Лексика вятских говоров в ареальном и ономасиологическом аспектах. Автореф. дисс. ... докт. филол. наук. М., 2006.
Зверева 2011 — Ю. В. Зверева. Слова пикан, пестик и производные от них в пермских говорах // Е. Н. Полякова (ред.). Лингвокуль-турное пространство Пермского края: материалы и исследования. Вып. 3. Пермь: Перм. гос. нац. иссл. ун-т, 2011. С. 123-128.
Кощеев 1981 — А. К. Кощеев. Дикорастущие съедобные растения в нашем питании. М.: Пищевая пром-сть, 1981.
Крылов 1876 — П. Н. Крылов. О народных лекарственных растениях, употребляемых в Пермской губернии. Казань: Типография Императорского университета, 1876 [Труды Общества естествоиспытателей при Императорском Казанском университете. Т. V. Вып. II].
Лыткин 1961 — В. И. Лыткин. Коми-язьвинский диалект. М.: Изд-во АН СССР, 1961.
Максимов 2016 — С. А. Максимов. О коми заимствованиях в удмуртском языке // Ьш^18Йса ШаИса 52, 2, 2016. С. 111-121.
Матвеев 2006 — А. К. Матвеев. Ономатология. М.: Наука, 2006.
Матвеев 2007 — А. К. Матвеев. К проблеме классификации языков субстратной топонимии Русского Севера // Вопросы ономастики 4, 2007. С. 14-27.
Медведи 1993 — М. А. Вайсфельд, И. Е. Честин (отв. ред.). Медведи: бурый медведь, белый медведь, гималайский медведь. Размещение запасов, экология, использование и охрана. М.: Наука, 1993.
Меркулова 1967 — В. А. Меркулова. Очерки по русской народной номенклатуре растений: Травы. Грибы. Ягоды / Отв. ред. О. Н. Тру-бачев. М.: Наука, 1967.
Меркушева 2003 — Т. Н. Меркушева. Лексика флоры и фауны южного наречия коми-пермяцкого языка: Автореф. дис. ... канд. филол. наук. Ижевск, 2003.
Мызников 1996 — С. А. Мызников. Наименование щавеля в говорах Обонежья // И. А. Попов (отв. ред.). Лексический атлас русских народных говоров (Материалы и исследования) 1994. СПб.: Изд. ИЛИ РАН, 1996. С. 53-57.
Мызников 2000 — С. А. Мызников. Ареальный анализ диалектного слова и некоторые аспекты этимологических исследований // А. К. Матвеев (отв. ред.). Финно-угорское наследие в русском языке. Вып. 1 . Екатеринбург: Изд-во Урал. ун-та, 2000. С. 88-95.
Мызников 2003 — С. А. Мызников. Русские говоры Обонежья: ареаль-но-этимологическое исследование лексики прибалтийско-финского происхождения. СПб.: Наука, 2003.
Мызников 2004 — С. А. Мызников. Лексика финно-угорского происхождения в русских говорах Северо-Запада: Этимологический и лингвогеографический анализ. СПб.: Наука, 2004.
Мызников 2007 — С. А. Мызников. Атлас субстратной и заимствованной лексики русских говоров Северо-Запада. 2-е изд., испр. и доп. СПб.: Наука, 2007.
Овеснов 2007 — С. А. Овеснов. К флористическому районированию востока Европейской России // Вестник Пермского университета. Биология 5(10), 2007. С. 15-19.
Огурцов 2015 — С. С. Огурцов. Количественные характеристики питания бурого медведя (Ursus arctos L.) растениями семейства зонтичные (Umbelliferae) // Ученые записки Казанского университета. Естественные науки 157, 1, 2015. С. 114-126.
Пименов, Остроумова 2012 — М. Г. Пименов, Т. А. Остроумова. Зонтичные (Umbelliferae) России. М.: Товарищество научных изданий КМК, 2012.
Понарядов 2014 — В. В. Понарядов. О финно-пермском вокализме // С. А. Мызников (отв. ред.). Вопросы уралистики 2014: Научный альманах. СПб.: Нестор-История, 2014. С. 11-31.
Aikio 2010 — A. Aikio. A note on the paper "Saami loanwords in Finnish language" by Lucie Hofirková // Ural-Altaic Studies (Урало-алтайские исследования) 2(3), 2010. P. 128-131.
Castrén 1845 — M. A. Castrén. Anteckningar om Sawolotschesskaja Tschud // Suomi. Tidskrift i fosterlandska amnen. 1844. Helsingfors: J. Simelii Arfvingar, 1845. S. 1-22.
Collinder 1960 — B. Collinder. Comparative Grammar of the Uralic Languages. Stockholm: Almqvist & Wiksell, 1960 [A handbook of the Uralic languages 3].
Csùcs 2005 — S. Csùcs. Die Rekonstruktion der Permischen Grundsprache. Budapest: Akadémiai Kiado, 2005 [Bibliotheca Uralica 13].
Kalima 1919 — J. Kalima. Die ostseefinnischen Lehnwörter im Russischen. Helsinki: Suomalais-Ugrilainen Seura, 1919 [Mémoires de la Société Finno-Ougrienne XLIV].
Sammallahti 1988 — P. Sammallahti. Historical phonology of the Uralic languages with Special Reference to Samoyed, Ugric, and Permic // D. Sinor (ed.). The Uralic Languages: Description, History and Foreign Influences. Leiden: E. J. Brill, 1988. P. 478-554 [Handbuch der Orientalistik. Achte Abteilung 1].
Setälä 1902 — E. N. Setälä. Zur finnisch-ugrischen lautlehre. 1. Über finnisch-ugrische c-laute. 2. Über die finnisch-ugrischen s-laute // Finnisch-ugrische Forschungen II, 3, 1902. S. 219-276.
Veenker 1967 — W. Veenker. Die Frage des finnougrischen Substrats in der russischen Sprache. Bloomington: Indiana University, 1967 [Indiana University Publications. Uralic and Altaic Series 82].
Veenker 1992 — W. Veenker. Finnougrisch-slavische Wechselbeziehungen // H. Laszlo et al. (eds.). Finnisch-ugrische Sprachen zwischen dem germanischen und dem slavischen Sprachraum. Amsterdam: Rodopi, 1992. S. 175-184.
Источники
Аникин 2000 — А. Е. Аникин. Этимологический словарь русских диалектов Сибири: Заимствования из уральских, алтайских и палеоазиатских языков. 2-е изд., испр. и доп. М. — Новосибирск: Наука, 2000.
Анненков (сост.) 1878 — Н. И. Анненков (сост.). Ботанический словарь. Справочная книга для ботаников, сельских хозяев, садоводов, лесоводов, фармацевтов, врачей, дрогистов, путешественников по России и вообще сельских жителей. Новое испр., пополн. и расшир. изд. СПб.: Типография Императорской Академии наук, 1878.
АС — Ф. Л. Скитова (гл. ред.). Словарь говора д. Акчим Красновишер-ского района Пермской области (Акчимский словарь). В 6 вып. Пермь: Изд-во Перм. ун-та, 1984-2011.
БАС-3 — К. С. Горбачевич, А. С. Герд (гл. ред.). Большой академический словарь русского языка. Изд. 3-е, перераб. М. — СПб.: Наука, 2004-... (продолжающееся издание).
БФРС 2007 — И. Вахрос, А. Щербаков. Большой финско-русский словарь / Под ред. В. Оллыкайнен, И. Сало. 7-е изд., стер. М.: Живой язык, 2007.
Даль 1903-1909 — В. И. Даль. Толковый словарь живого великорусского языка. В 4 т. / И. А. Бодуэн-де-Куртенэ (ред.). 3-е изд., испр. и доп. СПб. — М.: Т-во М. О. Вольф, 1903-1909.
Коновалова 2000 — Н. И. Коновалова. Словарь народных названий растений Урала. Екатеринбург: Урал. гос. пед. ун-т, 2000.
КПРС 1985 — Р. М. Баталова, А. С. Кривощекова-Гантман. Коми-пер-мяцко-русский словарь. М.: Русский язык, 1985.
КСК — Л. М. Безносикова, Е. А. Айбабина, Н. К. Забоева, Р. И. Косны-рева. Коми сёрнисикас кывчукор. Словарь диалектов коми языка. В 2 т. / Под ред. Л. М. Безносиковой. Сыктывкар: Кола, 2012-2014.
КСРГСП — Картотека Словаря русских говоров севера Пермского края. Кафедра теоретического и прикладного языкознания Пермского государственного национального исследовательского университета.
КСРНГ — Картотека Словаря русских народных говоров. Словарный отдел Института лингвистических исследований РАН.
Куликовский 1898 — Г. И. Куликовский. Словарь областного олонецкого наречия в его бытовом и этнографическом применении. СПб.: Тип. Имп. акад. наук, 1898.
КЭСК 1970 — В. И. Лыткин, Е. С. Гуляев. Краткий этимологический словарь коми языка / Под ред. В. И. Лыткина. М.: Наука, 1970.
МЭ — Материалы экспедиций автора (с указанием года записи).
Опыт 1852 — А. Х. Востоков, М. А. Коркунов (ред.). Опыт областного великорусского словаря, изданный вторым отделением Императорской Академии наук. СПб.: Тип. Имп. Академии наук, 1852.
ОСВГ — В. Г. Долгушев, З. В. Сметанина (ред.). Областной словарь вятских говоров [Учеб. пособие по рус. диалектологии]. Киров: Изд-во ВятГГУ; Радуга-ПРЕСС, 1996-... (продолжающееся издание).
Подвысоцкий 1885 — А. Подвысоцкий. Словарь областного архангельского наречия в его бытовом и этнографическом применении. СПб.: Тип. Имп. Акад. наук, 1885.
Ракин 1989 — А. Н. Ракин. Краткий коми-русский, русско-коми ботанический словарь. Сыктывкар: Коми книжное издательство, 1989.
СВГ — Т. Г. Паникаровская, Л. Ю. Зорина (науч. ред.). Словарь вологодских говоров: учеб. пособие по русской диалектологии. В 12 вып. Вологда: Изд-во Вологодского гос. пед. ин-та, 1983-2007.
СВЯ 1972 — М. И. Зайцева, М. И. Муллонен. Словарь вепсского языка / Под ред. П. А. Аристэ, А. В. Петухова. Л.: Наука, 1972.
СГСРП 1973 — О. П. Беляева (сост.), Е. А. Голушкова (ред.). Словарь говоров Соликамского района Пермской области. Пермь: Перм. гос. пед. ин-т, 1973.
Селигер — А. С. Герд (гл. ред.). Селигер: материалы по русской диалектологии: Словарь. СПб. — Тверь: Изд-во СПбГУ: Филологический факультет СПбГУ — Изд-во Твер. ун-та, 2003-... (продолжающееся издание).
СПГ — А. Н. Борисова, К. Н. Прокошева (ред.). Словарь пермских говоров. В 2 вып. Пермь: Книжный мир, 2000-2002.
СРГК — А. С. Герд (гл. ред.). Словарь русских говоров Карелии и сопредельных областей. В 6 вып. СПб.: Изд-во СПбГУ, 1994-2005.
СРГКП 2006 — И. А. Подюков (науч. ред.). Словарь русских говоров Коми-Пермяцкого округа. Пермь: ПОНИЦАА, 2006.
СРГНП — Л. А. Ивашко (ред.). Словарь русских говоров Низовой Печоры. В 2 т. СПб.: Филологический ф-т СПбГУ: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 2003-2005.
СРГСУ — П. А. Вовчок, А. К. Матвеев (гл. ред.). Словарь русских говоров Среднего Урала. В 7 т. Свердловск: Средне-Уральское кн. изд-во: Изд-во УрГУ, 1964-1988.
СРГСУД 1996 — Ю. В. Алабугина и др. (сост.), А. К. Матвеев (ред.). Словарь русских говоров Среднего Урала: Дополнения. Екатеринбург: Изд-во Урал. ун-та, 1996.
СРГЮП — Е. Н. Свалова и др. (сост.), И. А. Подюков (науч. ред.). Словарь русских говоров Южного Прикамья. В 3 вып. Пермь: Перм. гос. пед. ун-т: Перм. гос. гуманитар.-пед. ун-т, 2010-2012.
СРНГ — Ф. П. Филин (гл. ред.) (вып. 1-23), Ф. П. Сороколетов (гл. ред.) (вып. 24-46), С. А. Мызников (гл. ред.) (вып. 47-49). Словарь русских народных говоров. М. — Л.; СПб.: Наука, 1965-... (продолжающееся издание).
УНС 2013 — А. А. Истомин и др. (ред.). Устьянский народный словарь. Изд. 2-е, испр. П. Октябрьский [Архангельская обл.]: Б.и., 2013.
УРС 2008 — Т. Р. Душенкова и др. (сост.), Л. Е. Кириллова (отв. ред.). Удмуртско-русский словарь. Удмурт-зуч кыллюкам. 2-е изд., доп. и перераб. Ижевск: Удм. ин-т ИЯЛ УрО РАН, 2008.
Фасмер — М. Фасмер. Этимологический словарь русского языка. В 4 т. М.: Прогресс, 1964-1973.
KKS — P. Virtaranta, R. Koponen (päätoim.). Karjalan kielen sanakirja: O. I-VI. Helsinki: Suomalais-Ugrilainen Seura, 1968-2005 [Lexica Societatis Fenno-Ugricae XVI].
Lehtiranta 1989 — J. Lehtiranta. Yhteissaamelainen sanasto. Helsinki: Suomalais-Ugrilainen Seura, 1989. [Mémoires de la Société Finno-Ougrienne 200].
Nirvi 1971 — R. E. Nirvi. Inkeroismurteiden sanakirja. Helsinki: Suomalais-
Ugrilainen Seura, 1971 [Lexica Societatis Fenno-Ugricae XVIII]. SKES — Y. H. Toivonen, E. Itkonen, A. J. Joki, R. Peltola. Suomen kielen etymologinen sanakirja: O. 1-7. Helsinki: Suomalais-Ugrilainen Seura, 1955-1981 [Lexica Societatis Fenno-Ugricae XII]. SSA — E. Itkonen, U.-M. Kulonen (päätoim.). Suomen sanojen alkuperä: Etymologinen sanakirja: O. 1-3. Helsinki: Kotimaisten kielten tutki-muskeskus ja Suomalaisen Kirjallisuuden Seura, 1992-2000. UEW — K. Redei. Uralisches etymologisches Wörterbuch. Bd. I-III. Budapest: Akademiai Kiado, 1986-1991. VKS 2012 — Vadja keele sönaraamat. 2., täiendatud ja parandatud trükk /
1. trüki toim. E. Adler, S. Grünberg, M. Leppik; peatoim. V. Hallap;
2. trüki toim. S. Grünberg. Tallinn: Eesti Keele Sihtasutus, 2012.
