CC BY
18
На этом фоне «неопочвенники» (школа Вл. Личутина) не выглядят лучше своих культурных оппонентов. И для тех, и для других свойственно видеть в культуре пространство и сферу несамостоятельности, превознесение социального человека над человеком естественным. Под грузом внекуль-турных целей девиантность превращается из формы противоречия, проявления кризисности предшествующих культурных парадигм в практику попрания суверенности культуры.
Рассматривая квазитрадиционализм в качестве проявления девиантно-сти, можно сказать, что происходит отказ от смысловой правильности, что роднит квазитрадиционалистов с постмодернистами, нагромождающими или повторяющими выбор импульсов, культурные отказы. Эту особенность только уловила Ю. Кристева, которая отмечает, что в такой ситуации предпочтительной оказывается агрессивность, дающая возможность культуре не самореализоваться в собственном пространстве, а быть импульсом, направленным вовне на окружающую среду [2, с. 184].
В целом по статьее можно сделать вывод о том, что социально-философская рефлексия девиантности показывает, что определение девиантно-сти, которое в классической традиции укладывается в рамки социального контроля и разумности, обнаруживает ограниченность в культурной среде, которая может, на первый взгляд, представать как процесс культурного спонтанеизма.
Список литературы:
1. Бек У Что такое глобализация? - М., 2001.
2. Ильин И. Постмодерн. - М., 2001.
3. Культурология: ХХ век. - М., 2004.
ТИПЫ ДЕВИАНТНОГО ПОВЕДЕНИЯ ЛИЧНОСТИ В КУЛЬТУРНОМ ПРОСТРАНСТВЕ
© Буркина Л.С.*
Южно-Российский государственный политехнический университет (НПИ) им. М.И. Платова, г. Новочеркасск
В представленной статье девиантность человека интерпретируется в контексте социально-философской рефлексии девиантности. Делается вывод о том, что культурная рефлексия девиантности указывает на то, что в культурном пространстве девиантность может совмещаться как с реальным культурным творчеством, так и с культурным саморазруше-
* Доцент кафедры «Социология и психология», кандидат социологических наук, доцент.
нием, что связано как с влиянием околокультурной среды, так и с неоднородностью творческого потенциала в культурном пространстве.
Ключевые слова девиантность человека, социально-философская рефлексия, квазитрадиционализм, околокультурная среда, катализация культкрного процесса, лжеинноваторы.
Квазитрадиционализм является близнецом с ложным новаторстовом, с тем, что мы можем назвать имитацией по созданию новых форм. По существу, ложные новаторы выступают культурными нигилистами: конфликтуя с квазитрадиционалистами по поводу преемственности и развития культуры, новаторская личность, как правило, исходит из достаточно примитивного, но распространенного принципа, что новое есть прогрессивное.
Не рассуждая о том, что инновационность часто служит прикрытием бесталанности или необоснованных претензий на культурную исключительность, мы должны принимать во внимание тот факт, что развитие культуры не обезопасено от влияния околокультурной среды, что вмешательство внешних воздействий в культуру более часто и имеет большие последствия, чем мы предполагаем. Поэтому, выдвигая на первый план понимание деви-антности как имманентности культуры, не следует отождествлять лжеинно-ваторов с реальным течением культуры, которая не могла бы состояться, если бы в ней не происходило принципиальных изменений.
Посягая на существующие ценностно-нормативные основания культуры, представители ложной инновационности «эксплуатируют» потребность в новых формах культуры. Но их искания тем более нельзя отождествлять с динамикой и катализацией культурного процесса. Крайней формой агрессивного противостояния является культ рейдерства, проповедь несомненного превосходства новой культуры над старой классической.
Вопреки утверждениям представителей исключительной инновационности реализовать свое «высокое» призвание, они могут это манифестировать, только размывая только границы культуры, тем самым поддерживая антикультурные интенции. Для них свойственно, как и для квазитрадиционалистов, замыкаться в собственном частичном дискурсе. Спасительной аргументацией выступает культурный релятивизм, но, как и культурная традиция, эта позиция используется для того, чтобы показать иерархию культурных форм, тем самым расслаивая культуру на противоположные, несовместимые сегменты.
Следует отметить, что культурное творчество является таковым по определению, если развивается по логике рефлексивности, сочетая смену культурных парадигм с расширением культурного пространства и, соответственно, способности культуры влиять на практическое преобразование человека и человеческой жизни. Характеризуя основные параметры культурной инновационности, следует учитывать и то, что не существует универсального критерия для культурных инноваций. В силу этого обстоятельства
инновационность может отличаться от лжеинновационности тем, что усиливает потенциал социальной консолидации и обеспечивает коллективное существование и деятельность людей [4, с. 205].
Можно, конечно, сузить это положение тем, что культурные инновации, как правило, проходят этап вынашивания на уровне элементарности, а только затем распространяются, популяризируются, проникают в массовое сознание, а часто в силу своей высокой идейности или сложности не становятся ее достоянием. На этот счет российские исследователи И.Т. Касавин и С.П. Щавелев пишут о том, что с абстрактной точки зрения инновация не приемлема в мире тривиальных вещей, и часто может подменяться мифологемами, быть подверженной однозначным интерпретациям [3, с. 295].
Параллели культурной инновации с социальными или технологическими изменениями содержат эмоциональную подпитку, но по существу не объясняют, каким образом культура может избежать размытия своего ценностного ядра, оставаться культурой как мощной релятивной и познающей, воспитывающей силой человека. Повседневный опыт, в отличие от культуры, дает только упрощающие, примиряющие картины повседневности, в то время как смысл культуры состоит в систематической творческой работе [3, с. 400].
Поэтому для рефлексии лженоваторства важно, что оно является результатом скорочтения или мифологизирования отдельных черт культуры, потребляемой, чаще всего, либо ссылками на неизбежность неузнаваемости обществом, либо указанием на засилие консерватизма. Девиантность в этой ситуации может быть представлена, как минимум, тремя видами.
Первый вид связан с претензией частных, несущественных изменений быть означением прогресса культуры, когда гигантская созидательная работа подменяется символическими эффектами. Второй вид определяется стремлением рассматривать культуру как сферу эксперимента над людьми, быть формой вбрасывания, интегрирования в культуру, по существу, некультурных форм и смыслов (таковым, например, является психоделическое искусство). Третий вид лжеинновации, по-видимому, связан с внутрикультурной агрессией, нападкой на традиционные формы культуры, паразитирование на ее реальных или конструируемых изъянах. Таковыми являются современные практики квазирелигиозного противоборства.
Само обращение к культурным инновациям, к культурным изменениям вызвано тем, что в контексте массовизации культуры, перевода на коммерческие рельсы формирование различных форм проективности, когда стартовым является не творчество автора, а определенные технологии контекстуального свойства, требуют от исследователя выявление девиантности в отступлении от смысла культуротворчества, расширение и формирование новой культурной реальности, гуманизирующей человеческое существование и развивающей творческие способности человека.
Внутри культуры возможны разные ситуации, связанные с нарушением гармонии инновационных форм и традиции. Как пишет С. Бенхабиб, главное, что мультикультурализм является по существу совмещением конфликтующим, несовместимых, зачастую противоречивых и нелогичных повседневных нарративов [2, с. 11]. Другими словами, культурное творчество идет на поводу у аморфного повседневного смысла. Избегая того, что культура называет расширением горизонтов человека до неузнаваемости, ложные инновации вносят в культуру конечную неопределенность, связанную с тем, что дискуссия развивается не по сценарию перспектив культуры, а по сценарию ее предполагаемого конца.
Конструктивная девиантность обычно ассоциируется с культуротворчест-вом. Но дискуссионное, на первый взгляд, определение нуждается в уточнении. Во-первых, есть проблема обозначения конструктива в культурно-историческом контексте. Так как сейчас признано, что существует несовместимость культурных норм по поводу того, что считать конструктивным и неконструктивным, и что обозначается сложностями внедрения мультикультуральных практик, когда бесспорные, казалось бы, нормы локальной культуры противоречат существующим в обществе правовым и ценностным основаниям.
Во-вторых, нельзя процесс культуры рассматривать сугубо как пространство творчества. Несмотря на стереотип «люди культуры - люди творчества», не меньшее значение в культуре имеет воспроизводство культурных форм. Иногда оно может принять, как мы отмечали ранее, квазитрадиционалистский уклон, выступать девиантностью по отношению к структуре и динамике культуры.
Рассматривая эти обстоятельства, мы исходим из того, что девиантно-стью является та деятельность, которая направлена на обогащение социокультурных парадигм, позволяет преодолеть кризис культурной недостаточности и включить новые формы в культурный мейнстрим - мейнстрим созидания, культивирования человека. Бек У по этому поводу резонно отмечает, что из непокоя, взаимного вмешательства, взаимоисключающих уверенность в собственной правоте, выхода нет [1, с. 150].
Конструктивная девиантность тем и отличается, что ведет не к диалогу «глухих» и релятивистской самоуверенности, для нее важно, что культурное приращение означает уверенность в том, что взаимный обмен перспективами и аргументами имеет смысл. Кроме того, в культурной девиантности есть самокритика, самоирония, не допускающая возможность абсолютизации нового. Это означает, что ни одна из культур не обладает той степенью значимости, что утверждает, защищает и обосновывает ценности человека.
Как известно, культура есть пространство взаимодополняющих и частично взаимоисключающих смыслов, что делает неправомерными обоснования на выстраивание градации культуры и, в то же время, требует движе-
ния к сближению, к диалогу культур. Деструкция, девиантность определяется тем, что отклонение, даже если оно противоречит существующим социокультурным парадигмам, инициирует как серьезный разговор о судьбах культуры, так и устанавливает определенные цели культуротворчества.
Имеется в виду, что, выстраивая параллельные существующим социокультурным парадигмам миры, личности мыслят свою деятельность подвижной, что делает возможным взаимное переплетение культуры и инновации. Это может показаться шокирующим, если исходить из того, что «мас-скульт», напротив, стремится, как это очевидно, к устремленности, нивели-рованности различий. Необходимо помнить о том, что конструктивная девиантность связана с сохранением тех различий, которые и характеризуют культуру как динамичное состояние.
Немецко-итальянский философ Р. Гвардини писал, что происходят изменения и в отношении к личности, и к субъекту. Человеческий дух свободен творить и добро, и зло, строить и разрушать [5, с. 207]. Главное, чтобы не принять ложное направление. Не следует человека заключать в рамки несоответствующих ему категорий: биологических, психологических, социологических [5, с. 208]. Если смысл культуротворчества состоит в том, чтобы утвердить и наполнить самого себя, это означает, что то, что мы воспринимаем как девиантность, есть шаг человека в узнавании самого себя.
Естественно, Гвардини прав в том, что заявляет, что современная культура не является спокойно плодотворной, а выступает часто как искупление, спонтанность, истероидность, может создаваться впечатление, что агрессивная девиантность и является единственным средством решения растущих проблем [5, с. 213]. Выход из этой ситуации в том, чтобы придерживаться обозначенного в культуре смысла культуротворчества как утверждения и формирования гуманности, отвергающей противопоставления культур по принципу деструктивности или конструктивности.
Если культура, сама по себе в обществе, является лишь средством осуществления взаимодействия субъектов и их коллективов [4, с. 187], для того, чтобы культура не была оцениваема как дифференцированная сфера социальных отношений и только, важно сохранение за культурой традиции свободы духа, даже если культурные изыскания и кажутся обществу неприемлемыми или неожиданными. Для этого элементарного отношения девиантность должна пониматься как принятие предварительного состояния творчества, которое не может быть ограничено только позитивными ожиданиями.
Уязвимость мультикультурализма состоит в том, что принимает хотя и верный по пафосу, но не истинный по смыслу тезис о том, что культуры обречены на взаимодействие. И если и существуют расхождения культур, то это связано с девиантными формами поведения в обществе и деградацией консолидирующей идеологии. На наш взгляд, главным является то, что су-
ществуют различные культурные формы, что в культурно-исторических контекстах постоянно меняется соотношение ядра культуры, ценностно-нормативной системы и эмпирических культурных форм, интродуцируемых в повседневном сознании.
Современная европейская культура не может претендовать на роль «абсолюта», так как в своем развитии подпала под влияние сначала табуирова-ния определенных культурных тем, а затем объявилась в постмодернистском варианте как сфера безграничной свободы. Если говорить о перспективах развития культурного процесса, это можно связать с осознанием де-виантности в ее истинно революционизирующем смысле, то есть под деви-антностью мы понимаем сжатые по времени и богатые по значению периоды формирования новых культурных форм. Иными словами, девиантность есть революция, которая в общественном восприятии ради стабильности воспринимается как нарушение и отклонение, и в последующем периоде культурного «термидора», хотя и теряет свое предписываемое значение на основе примирения с традицией.
Конструктивная девиантность, как нонконформизм, в проекции к культуре имеет два смысла: во-первых, раздвижение нормативности, принятия компромисса между старым и новым, что позволяет включить неузнаваемое в сферу культуры; во-вторых, соотнесение с конкретным культурно-историческим контекстом, своего рода уступкой общественным настроениям. Как в социальной жизни смысл коллективного поведения определяется в зависимости от функционирования с социальной системой, а не от представлений и проектов действующих лиц [6, с. 85], так и в культурном пространстве возможности конструктивной трансформации девиантности связываются не с замыслом инноватора, а с тем, какие коллективистские формы циркуляции и взаимообмена идей и культурных смыслов существуют.
В целом по статье можно сделать вывод о том, что культурная рефлексия девиантности указывает на то, что в культурном пространстве девиантность может совмещаться как с реальным культурным творчеством, так и с культурным саморазрушением, что связано как с влиянием околокультурной среды, так и с неоднородностью творческого потенциала в культурном пространстве.
Список литературы:
1. Бек У Что такое глобализация? - М., 2001.
2. Бенхабиб С. Притязания культуры. - М., 2003.
3. Касавин И.Т., Щавелев С.П. Анализ повседневности. - М., 2004.
4. Культурология: ХХ век. - М., 2004.
5. Самосознание культуры и искусства ХХ века. - СПб., 2000.
6. Турен А. Возвращение человека действующего. - М., 1998.
