CC BY
44
О.Н. НОВОСЕЛОВ
Московский гуманитарно-экономический институт
Кировский филиал
ТЕУРГИЧЕСКИЙ ПОДВИГ ВЛ. СОЛОВЬЕВА: ЖИЗНЬ, ОТДАННАЯ ЗА ПРЕОБРАЖЕНИЕ МИРА КРАСОТОЙ СОФИИ
Соловьев поражает нас сегодня не только своим поэтическим и философским творчеством, но своей грандиозной личностью и уникальнейшим образом жизни. Современники описывали его внешний вид как загадочный и таинственный. Фигура -высокая и худая, густые и темные волосы, голос звучный, гармоничный, проникновенный. Его лицо было прекрасно, необычайно выразительно и как бы не от мира сего и всегда светилось одухотворенным выражением. Такие лица должны были быть у христианских мучеников.
Именно в личности Соловьева кроется бесконечная глубина и до их пор нераскрытая тайна его творчества. Он был духовным странником, пришельцем из иного мира и потому всегда плыл против течения. Скорее всего, это было тяжелейшее, жертвенное и подвижническое делание. И несомненно, что это было теургическое творчество. Уже в возрасте 19 лет он заявил, что убеждение человека должно быть не отвлеченным, а живым, выражающим «не один мир понятий, но и мир действительный». Следующие его слова можно назвать программным заявлением на всю последующую жизнь: «Сознательное убеждение в том, что настоящее состояние человечества не таково, каким должно быть, для меня означает, что оно должно быть изменено. ... Сознавая необходимость преобразования, я обязуюсь посвятить всю мою жизнь и все свои силы на то, чтобы это преобразование было совершено»1. Через год он пишет о собственных философских работах: «Это только ... подготовительные занятия, настоящее дело еще впереди. Без этого дела, без этой великой задачи мне незачем было бы жить»2.
Понять эстетику Владимира Соловьева и легко, и сложно. Легко - потому что наш философ необыкновенно цельная натура, и каждая строка его поэтического, философского или литера-
туроведческого творчества говорит об одном - об изначальном единстве истинного бытия, следовательно, постигая что-то одно, читатель приобщается ко всему. Поистине в его трудах - все есть едино. Однако понять Соловьева сложно, потому что глубина его мистического проникновения в тайну красоты так велика, что требует от читателя одного из двух: или полного отстранения от этого мира и мужественного признания: «И под личиной вещества бесстрастной везде огонь божественный горит», или же честно произнести: «это - непонятная для меня мистика!» и захлопнуть книгу.
Сквозным направлением философской эстетики и поэзии Соловьева является теургия (греч. Бог + труд), т.е. мистический труд и мистическое искусство. Вообще задача теургии не столько описывать, сколько творить новую жизнь в соответствии с Божественной истиной. Источником теургии для Соловьева являлся его личный мистический опыт. Теургия для него означает труд в смысле трудной работы, которую человек производит не автономно, не от себя, и даже трижды не от себя, но по воле Бога, вместе с Богом, во имя Бога. Одного мышления здесь недостаточно, необходимо духовное делание. При этом подразумеваются не дела многие - внешние и разнообразные, а одно дело -внутреннее и единое. В статье «Жизненная драма Платона» Соловьев напоминает, что даже Платон не выдержал своего великого предназначения до конца, ибо ни один человек не может исполнить свое назначение одной только силой ума, гения и нравственной воли.
Его теургия - это движение навстречу Богу, мистическое соучастие в Божественном деле, привнесение в жизнь истины, добра, красоты, при этом не от себя лично, но от имени всего мыслящего человечества. Таким делом является благоговение перед высшим, выражение благодарности перед историей, действительное наполнение настоящего богатством прошлого. В «Тайне прогресса» он так рассуждает о духовном делателе: «Вместо того чтобы праздно высматривать призрачных фей за облаками, пусть он потрудится перенести священное бремя прошедшего через действительный поток истории. Ведь это единственный исход из его блужданий, - единственный, потому что всякий другой был бы недостаточным, недобрым, нечести-
вым. ... Не верит современный человек, что дряхлая старуха превратится в царь-девицу. Не верит - тем лучше! Зачем вера в будущую награду, когда требуется заслужить ее настоящим усилием и самоотверженным подвигом? ... Спасающий спасется. Вот тайна прогресса - другой нет и не будет»3.
В письме к Л.Н. Толстому о Воскресении Христа, написанном в августе 1894 года, Соловьев размышляет о том, что духовная сила по отношению к материальному существованию не есть величина постоянная, а возрастающая. И он спрашивает: может ли сознание этого факта перейти в дело? Ответ: не только может, но отчасти переходит. По мере возрастания этой духовной силы человечество все больше осознает бессмертие человеческой души. «Для человека бессмертие есть то же, что для животного разум: смысл животного царства есть животное разумное, т.е. человек. Смысл человечества есть бессмертный, т.е. Христос»4.
Основываясь на общем смысле мирового и исторического процесса, Соловьев приходит к выводу, что духовная сила в человеке возникает и развивается сначала в идейной форме - в искусстве, философии, религии. Далее духовная сила доходит до своего высшего момента, когда уже не в мыслях только, а на деле должна осуществиться победа духа над враждебным началом и его крайним выражением - смертью, т.е. должно действительно произойти воскресение материального тела в духовное»5.
Соловьев полностью погружен не столько в чистую философию или чистую поэзию, сколько в духовное и интеллектуальное творчество как продолжение молитвенного дела, в непрерывный процесс сотворения добра и красоты интеллектуально-духовными средствами. Вот почему все его труды следует рассматривать лишь как внешнюю сторону гигантской внутренней работы. Мы знаем его произведения, хотя не все понимаем, особенно его поэзию и автоматические записи. Тем более нам не дано знать, что происходило в его душе, какой, надо предполагать, великий труд свершался в его внутреннем мире в минуты духовного творчества и даже в обыденной, казалось бы, жизни. Одно можно утверждать со всей определенностью, что он жил не здесь, обращал свою энергию не на эту, временную жизнь, а в бесконечные дали жизни вечной, следовал в направлении про-
стертого свыше перста, указующего на Христа и для жизни во Христе. И еще очень важно: жил он не для себя и энергию свою обращал не на себя, а на преображение человека по образу Богочеловека, преображение человечества в Богочеловечество. Тем не менее в его индивидуальном переживании безраздельная любовь к Богу выражалась как любовь к единственной личности -прекрасной Софии, Премудрости Божией. Поэтому все его увлечения земными женщинами заранее были обречены на разочарования, выражавшиеся одним высказыванием: «Я любил Вас как Софию, а Вы оказались простой Матреной»6 .
В литературе не раз обсуждалась проблема взаимоотношения философии и поэзии Соловьева, ставился вопрос о возможном первенстве одной перед другой. И это далеко не праздный вопрос для понимания эстетики Соловьева, а глубоко мировоззренческий. Глубочайший философский аналитик и богослов С.Н. Булгаков справедливо полагал, что «соединение подлинного поэтического дара и философского гения представляет большую редкость в истории культуры ... содержание поэтического вдохновения и философского прозрения в существе своем одно. Поэзия и философия должны проверять одна другою, сливаясь в единстве своего объекта - Абсолютного, познаваемого как Истина и ощущаемого как Красота»7. При этом Булгаков демонстрирует удивительную эволюцию своих взглядов по этому поводу. В 1905 году, например, в критике Г.И. Чулкова, обнаружившего якобы «трагический раскол» между философией и поэзией Соловьева, Булгаков писал в защиту философа: «Относительно Соловьева дело обстоит исключительно счастливо, ибо он был не только поэт, но и философ, который в своей философской системе дает ключ к пониманию своей поэзии»8. Однако через 10 лет, в 1915 году, Булгаков пишет совсем другое: «...в многоэтажном, искусственном и сложном творчестве Соловьева только поэзии принадлежит безусловная подлинность, так что и философию его
„ 9
можно и даже должно проверять поэзиеи» .
Мы не можем упрощать эту проблему простым утверждением взаимообусловленности двух этих сторон в творчестве великого мыслителя. Нам следует помнить, что, кроме Соловьева открытого и очевидного, был еще скрытый, невысказанный Соловьев. Вот почему в эту проблему необходимо включить тре-
тью составляющую его подвижнической деятельности - интенсивнейшую и словесно невыразимую духовную жизнь, о которой мы можем только догадываться по случайным, глубоко интимным его запискам.
Булгаков отмечает: «...самая поразительная и загадочная черта в соловьевской поэзии и соловьевской мистике это - конкретность его отношений к «Вечной Женственности», или Софии, его мистические встречи с нею»10. Булгаков подчеркивает, что стихотворения «софийного» цикла иногда имеют не только поэтический, но как будто и заклинателъный характер. Булгаков обнаружил такой факт: в альбоме Соловьева записана следующая заклинательная «молитва об откровении великой тайны»:
«... да возможем уловить чистую голубицу Сиона, да обретем бесценную жемчужину Офира, и да соединятся розы с лилиями в долине Саронской. Пресвятая Божественная София, существенный образ красоты и сладость всесущего Бога, светлое тело вечности, душа миров и единая царица всех душ, глубиною неизреченного и благодатного Сына твоего и возлюбленного Иисуса Христа, молю тебя: снизойди в темницу душевную, наполни мрак наш своим сиянием, огнем любви своей расплавь оковы духа нашего, даруй нам свет и волю, образом видимым и существенным явись нам, сама воплотись в нас и в мире...»11.
Булгаков полагает, что подобными молитвами, призывами и заклинаниями Соловьев рассеивал вокруг себя какую-то энергию, и его призывы могли быть слышны софийно одаренным натурам.
По сообщению кн. Евгения Трубецкого Соловьев был необычайно сильный медиум. Он чутко прислушивался к голосам «иного мира». По своей природе он был предназначен к двойному бытию, и самые глубокие откровения получал во время медиумических переживаний. Именно в эти моменты высвечивались ему два открытия: его главная забота о мире - всеединство, его интимная любовь - прекрасная София. Писатель и публицист Г.И. Чулков собрал и транскрибировал девять автографов Соловьева, сделанные им в медиумических состояниях и выполненные в форме автоматического письма. В первом автографе под заголовком «Программа» записано: «Абсолютное всеединство как сущая истина (Бог) и мировая рознь как необходимый процесс». Трагическое раздвоение мира и необходимость его преображения про-
ходит красной нитью через все творчество Соловьева. Далее записан (без запятых) следующий интимный диалог:
Sophie. Ну что же милый мой? Как ты теперь себя чувствуешь? Милый, я люблю тебя. Я не хочу чтоб ты был печальным. Я дам тебе радость. Я люблю тебя. Sophie. На другой странице: Sophie. Я буду рада получить от тебя весть. Милый мой, как я люблю тебя. Скоро - скоро мы будем вместе. Не печалься все будет хорошо. Sophie12.
В незавершенном трактате «София», написанном на французском языке, исследователи обнаружили записи на русском, сделанные медиумическим письмом. Вероятно, здесь Соловьев вновь слышал голос возлюбленной Софии: «Я открою большую тайну. Люди могут господствовать над силами природы, если только они решительно откажутся от своих земных целей. Ты ясно, о друг мой, видишь все, что нужно для этого. Ты должен стараться одолеть Демиурга в себе, чтобы овладеть силой его вне себя»13.
Вообще реальность Софии для Соловьева не является событием исключительно в его жизни, явление Софии не раз подтверждалось мистическими фактами из жизни христианских подвижников до и после Соловьева. Просветитель славян Кирилл (брат св. Мефодия) в возрасте семи лет видел пророческий сон: ему явилась Божественная Премудрость, с которой был совершен обряд духовного обручения. По молитвам преподобного Сергия Радонежского ему явилась Пресвятая Богородица - образ Премудрости Божией. Преподобный Серафим Саровский 12 раз сподобился видеть перед собой образ Богоматери. (Для обозначения этих и подобных событий В.В. Зеньковский ввел термин «мистический реализм».) Соловьев в поэме «Три свидания» описал три встречи с прекрасным образом Софии - в 1862, 1875, 1876 годах. И всегда явление Софии сопровождал красивейший цвет - золотистая лазурь.
Свидание первое, Москва, Владимиру 7 лет: ...Пронизана лазурью золотистой, В руке держа цветок нездешних стран, Стояла ты с улыбкою лучистой, Кивнула мне и скрылася в туман...
Свидание второе, Лондон, Соловьеву 22 года: ...И только я помыслил это слово, -
Вдруг золотой лазурью все полно, И предо мной она сияет снова, -Одно ее лицо, - оно одно...
Свидание третье, Египет, Соловьеву 23года:
...И в пурпуре небесного блистанья Очами, полными лазурного огня, Глядела ты, как первое сиянье Всемирного и творческого дня...
По воспоминаниям современников таких свиданий у философа было не три, а гораздо больше. Нам следует обратить внимание на важное примечание, сделанное Соловьевым в конце поэмы: это - «... самое значительное из того, что до сих пор случалось со мною в жизни ... это - моя маленькая автобиография»14.
Прекрасная София в ее Вечной Женственности была для Соловьева настолько безусловной и восхитительной, ее личная красота такой светлой и очевидной, что он сердечно призывает ее не только к себе, но приближает к людям вдохновенными словами:
Знайте же: Вечная Женственность ныне В теле нетленном на землю идет. В свете немеркнущем новой богини Небо слилося с пучиною вод.
E.H. Трубецкой в фундаментальном исследовании «Миросозерцание Вл. С. Соловьева» подчеркивает, что основа его эстетики «заключается в его вере во всепобедную силу красоты, спасающей мир. ... Именно здесь вдохновение этого философа-поэта разбросало самые дивные свои жемчужины. ... Красота не есть призрачное явление или обманчивая видимость. Она есть абсолютная реальность во всеедином божественном мире и становящаяся реальность в нашем несовершенном, но совершающемся мире»15.
Теоретической основой определения красоты является для Соловьева свободное всеединство. В статье «Красота в природе» он пишет: «... мы должны определить красоту как преображение материи через воплощение в ней другого, сверхматериального начала ... Красота есть действительный факт, произведение реальных естественных процессов, совершающихся в мире ... Она есть полная свобода составных частей в совершенном единстве целого»16.
Центральное место в восприятии красоты мироздания занимает свет. Свет - это излучающееся всеединство и красота материального бытия. Поистине для Соловьева смысл бытия -это «мировое всеединство и его физический выразитель - свет, в своем собственном активном средоточии - солнце»17. Этот свет
- небесный и солнечный - внешний для человека, - первое условие красоты природы. Подобную же мысль о свете как внутреннем состоянии встречаем в статье «Общий смысл искусства»: «Красота нужна для исполнения добра в материальном мире, ибо только ею просветляется и укрощается недобрая тьма этого мира. ... Весьма распространен ныне возобновленный старый взгляд, отождествляющий нравственное зло с темною, бессознательною жизнью физическою (плотскою), а нравственное добро
- с разумным светом сознания, развивающимся в человеке»18.
Как никто другой Соловьев верил, что «красота спасет мир». Именно эти слова он поставил в качестве эпиграфа к одной из лучших своих статей «Красота в природе». Однако эти слова Достоевского, высказанные устами князя Мышкина (Идиота), наш философ раскрывает следующим образом: не просто чувственная красота, но красота божественного замысла спасет мир. А божественный замысел о Творении мира, о том, каким мир должен быть - это и есть София. София есть прекрасное Божественное Начало перед сотворением, за которым сотворена ближайшая к Софии сущность - свет. Таким образом, именно красота Софии - нетленная и вечная - спасет мир. И Соловьев своей любовью к Софии, общением с Софией, восхищением красотой Софии приближал это спасение.
София для Соловьева - прекрасная личность и образ Вечной Женственности. В книге «Россия и Вселенская Церковь» он рассуждает: «Книга Бытия Ветхого Завета открывается словами, не совсем точно переведенными на русский язык: «В начале сотворил Бог небо и землю». (Примеч. Соловьев хорошо знал древнееврейский язык, по воспоминаниям кн. E.H. Трубецкого, перед самой смертью, в минуты просветления сознания, он непрерывно молился на древнееврейском.) Он считает, что первое слово «Берешит» (В начале) нельзя понимать как наречие. Слово «решит» есть существительное женского рода. В восьмой главе Притчей Соломоновых Премудрость говорит о себе: «Ягвэ
канани решит дарко» - «Иегова обладал мною как основанием (женский род) пути Своего». Таким образом, поясняет Соловьев, Вечная Премудрость и есть «решит» - женское начало или глава всякого существования19. Здесь же Соловьев дает такое определение Софии: «София есть ... единство истинное, не противополагающее себя множественности, не исключающее ее, но ... все в себе заключающее. ... София - не только идеальная личность твари, но и «субстанция Пресвятой Троицы».
Мировая душа - это прекрасная София. Сама природа как таковая не обожествится через надуманный пантеизм. В человеке есть отблеск Софии. В человеке как тварном существе присутствует нетварная сущность - софийность. Софийность в человеке не собственное приобретение, а Божественный дар. Истинное назначение человека - воплотить в себе Софию и благодаря этому воссоединиться с Богочеловеком - Христом. София для Соловьева - это намек на преображенный, одухотворенный мир как незримое явление горнего в дольнем. И этот мир присутствовал в душе Соловьева, следовательно, своей жизнью он способствовал его преображению.
Если сама софийность мира пассивна, то духовный труд Соловьева активно выражал три главные аспекта Софии: парение богословского созерцания, подвиг внутренней чистоты, радость от приближения всеобщего единства.
Вся человеческая история, ее внутренний смысл есть история преображения мира. Ключом к пониманию историософии Соловьева являются также его краткие записи в медиумическом состоянии. Вот одна из них: «Мировой процесс есть воплощение божества в мире. Это воплощение обуславливается мировою душою, которая, соединяясь с божественным началом или воплощая его в себе, воплощается с ним вместе в материальном бытии как своем теле, которое становится телом Божиим по мере того,
как сама мировая душа полнее и свободнее соединяется с Боже-
20
ственным началом» .
Красота для Соловьева внешним образом пребывает в природе, но во всей внутренней глубине возникает и увековечивается в искусстве. Основная задача искусства «состоит не в повторении, а в продолжении того художественного дела, которое начато природой»21.
Если главное условие обнаружения красоты - свет, то ее окончательное доказательство - бессмертие. Вся поэзия Соловьева пронизана этими двумя ценностями - светом и пребыванием в жизни вечной:
Вся в лазури сегодня явилась Предо мною царица моя ...
Убежденный в бессмертии души, он пишет эпитафию самому себе и весело смеется над неизбежностью телесной смерти: Владимир Соловьев лежит на месте этом, Сперва был философ, а ныне стал шкелетом.
Критерием красоты для него является абсолютное совершенство. Существуют три вида совершенства: 1) безусловно сущее - в Боге; 2) потенциальное - в душе человека; 3) действительно становящееся - во всемирно-историческом процессе. При этом красота природы - это не просто идея, а реальное воплощение идеи. Подобным образом искусство - это не отражение идеала, но преображение мира в соответствии с идеалом. Это происходит соответственно тремя средствами - верой (в Бога как в действительное совершенство), воображением (оживлением потенциального совершенства в душе человека), творчеством (действительным воплощением прекрасного идеала). Это преображение и есть теургия, а философ или поэт - это не только мыслитель или мастер слова, но теург, способствующий созиданию истинного бытия и окончательному преображению мира. Вся жизнь и творчество Соловьева строятся в соответствии с этими устремлениями.
Таким образом, своей жизнью и трудами Соловьев совершает великое духовное делание, делание в трех направлениях: 1) показывает необходимость признать потенциальную святость материи, 2) сам активно принимает единство и священность всего творения, 3) призывает человека и человечество соучаствовать в его преображении. Это и есть его поистине теургический подвиг.
1 Соловьев B.C. Письма. Т. 3. СПб., 1908 - 1911. С. 75 - 87.
2 Там же. С. 106.
3 Соловьев B.C. Тайна прогресса // Соч. В 2 т. М.: Мысль, 1988. Т.2. С. 557.
4 Соловьев B.C. Письмо к Л. Толстому о воскресении Христа (не вошло в предыдущее издание) // Путь. Орган русской религиозной мысли. Кн. I. М.: Изд. «Информ-Прогресс», 1992. С. 613.
5 Там же. С. 614.
6 Соловьев B.C. Россия и Вселенская Церковь. Минск: Харвест, 1999. С. 881.
7 Булгаков С.Н. Без плана. Несколько замечаний по поводу статьи Г.И. Чулкова о поэзии Вл. Соловьева // Тихие думы. М.: Республика, 1996. С. 216.
8 Там же. С. 217.
9 Булгаков С.Н. Стихотворения Владимира Соловьева // Тихие думы. М.: Республика, 1996. С. 52.
10 Там же. С. 53.
11 Там же. С. 53 - 54.
12 Чулков Г.И. Автоматические записи Вл. Соловьева // Вопр. философии. 1992. №8. С. 124.
13 Соловьев B.C. La Sophia. София // B.C. Соловьев. Полн. собр. соч. и писем. В 20 т. М.: Наука, 2000. Т.2. С. 73.
14 Соловьев B.C. Россия и Вселенская Церковь. Минск: Харвест, 1999. С. 796.
15 Трубецкой E.H. Миросозерцание B.C. Соловьева. В 2 т. М.: Изд-во «Медиум», 1995. Т.2. С. 314 - 315.
16 Соловьев B.C. Красота в природе // Соч. В 2 т. М.: Мысль, 1988. Т.2. С. 358 - 359, 361.
17 Соловьев B.C. Красота в природе // Соч. В 2 т. М.: Мысль, 1988. Т.2. С. 365.
18 Соловьев B.C. Общий смысл искусства // Соч. В 2 т. М.: Мысль, 1988. Т.2. С. 392 - 393.
19 Соловьев B.C. Россия и Вселенская Церковь. Минск: Харвест, 1999. С. 453.
20 Чулков Г.И. Автоматические записи Вл. Соловьева // Вопр. философии. 1992. №8. С. 124.
21 Соловьев B.C. Общий смысл искусства // Соч. В 2 т. М.: Мысль, 1988. Т.2. С. 390.
