CC BY
10
ТЕОРИЯ ЭПИКО-СТИЛЕВЫХ ВАРИАЦИЙ И ОПЫТЫ ЕЕ ПРИЛОЖЕНИЯ К АЛТАЙСКОМУ МАТЕРИАЛУ
A.A. Конунов
Ключевые слова: вариация, народный эпос, Алтай.
Keywords: variation, folklore epos, Altai.
Известно, что термин «вариация» появился в начале ХХ века. Один из первых, кто применил это слово, - немецкий ученый Хайнц Вернер (Heinz Werner) в работе «Die Ursprunge der Lyrik». По его словам «одним из выразительнейших и значительнейших признаков стиля примитивной поэзии является повторение на все лады. Коренные жители могут часами повторять короткие песни - невыносимо монотонные (однообразные) для европейского слуха; определенные предложения и стихи, слова и слоги снова и снова повторяются внутри самой песни или же одна и та же мысль растягивается в разных вариациях» (перевод с немецкого языка мой. - А.К.) [Werner, 1924, с. 174].
Н.Н. Поппе расценивал вариацию как чрезвычайно важное и характерное слагаемое в стилевой системе халка-монгольского эпоса. По словам Н.Н. Поппе, «Сущность параллелизма заключается в том, что смежные аллитерирующие строки передают каждая в нескольких различных выражениях одно и то же или очень близкие понятия» [Поппе, 1937, с. 117-118].
Е.М. Мелетинский в своих работах по древнегерманскому эпосу, также останавливается на этом стилевом явлении: «Параллелизм специфически связан с устной техникой творчества - исполнителя» и «...является ярким воплощением специфики фольклора: в нем особенно отчетливо проявляется характерное для фольклорной поэтики сочетание повтора с варьированием» [Мелетинский, 1968, с. 41]. По степени сближения слов, составляющих в параллельных стихах семантическую пару, он выделяет четыре основных стадии: повтор, синоним, вариация, антоним.
М.И. Стеблин-Каменский рассматривал вариацию в тесной связи с аллитерацией: «Вариация - это повторение уже сказанного другими словами: она представляет собой как бы семантическую аллитерацию, повторение значения в различных выражениях» [Стеблин-Каменский, 1978, с. 15-16].
Д.С. Лихачев называл вариацию стилистической симметрией и рассматривал как глубоко архаическое явление: «Сущность
стилистической симметрии состоит в том, что об одном и том же в сходной синтаксической форме говорится дважды» [Лихачев, 1979, с. 169].
Р. Якобсон в статье «Грамматический параллелизм и его русские аспекты» выделил три типа параллелизма: 1) параллели
синонимические, где «синонимические строки сообразуются одна с другой, выражая один и тот же смысл средствами различными, но равнозначными. Когда высказывается суждение и когда она тут же повторяется, целиком или частично, то варьируется его выражение, смысл же остается полностью или почти полностью таким же»; 2) параллели антитетические: Здесь «две антитетические строки
сообразуются одна с другой через противопоставления»; 3) параллели синтетические (конструкционные): здесь «стихи связаны между собой только сходством между различными суждениями по облику и построению как предложение в целом, так и его составных частей» [Якобсон, 1987, с. 100].
Из исследователей-монголоведов вариацию впервые со всей определенностью отмечал Доржи Банзаров (1822-1855). Он сделал заметку по поводу молитвы (благопожелание), которую произносят во время свадебного обряда, когда молодые поклоняются огню: «Повторение одной и той же мысли на несколько ладов, простота мыслей и выражений доказывают, что она - народное произведение» [Банзаров, 1955, с. 75].
Исследователь бурятского эпоса «Гэсэр» М.П. Хомонов рассматривал параллелизм как изобразительное средство, восходящее к древней поэтической форме и выделил два типа вариации -«семантический» и «синтаксический». «При семантическом параллелизме две смежные аллитерирующие строки передают одно и то же понятие близкими по значению словами. Каждое синонимичное слово составляет как бы самостоятельное предложение со своими членами, группируясь вокруг основного значения. Одно и то же слово, повторяясь, образует синтаксический параллелизм» [Хомонов, 1976, с. 112]. Также он отметил вариации, основанные на контрасте слов и основанные на фонетической вариации одного и того же слова.
В наши дни на основе текстов монголоязычных и тюркоязычных народов глубоко и подробно вариацию осветил А.В. Кудияров. Он осуществил глубокую теоретическую и сравнительную разработку этого вопроса. В своих сравнительных анализах он также брал алтайский
материал. По определению А.В. Кудиярова, стилевое явление, называемое вариацией, - это «Склонность сказителей выражать особо значимую мысль, суждение или художественную подробность параллельной или многократной передачей разными словесно-поэтическими средствами. Вариация особо выделяет соответствующие места текста, усиливая их смысл, их эмоциональное и эстетическое воздействие». В работах А.В. Кудиярова также представлены такие типы вариации, как «мини-вариация», «нумеро-вариация» и «разложение парного слова» [Кудияров, 2002, с. 95-117].
Эту же стилевую категорию в алтайской эпической традиции кратко рассматривал С.М. Каташев. Основную функцию вариации он видел в углублении содержания эпоса, художественном украшении и обогащении повествования. С.М. Каташев выделяет несколько видов вариации. Среди них в алтайских сказаниях наиболее распространенным является двухстрочная вариация. Также в качестве особой разновидности он выделил перекрестную вариацию, когда слова обретают свое соответствие через строку. Такие вариации, «кроме параллелизма несут в себе специфическое усиление благозвучия и ритмики» [Каташев, 1997, с. 30].
Следует отметить справедливым суждение А.В. Кудиярова о том, что «...истоки вариации как художественно-стилевой категории монголоязычной поэзии - в обряде и культе. Говоря об обряде, я имею в виду обрядовые церемонии, сопровождавшиеся пением, а в ряде случаев исчерпывавшиеся пением, большей частью - пение хоровым, и именно амебейно-хоровым, привлекшим, кстати сказать, пристальное внимание
А.Н. Веселовского» [Кудияров, 2002, с. 172].
Как пишет В.М. Гацак, «известный русский ученый
А.Н. Веселовский открыл значение фольклора народов Сибири и Дальнего Востока для исторической поэтики как научной дисциплины. Он продемонстрировал критериальную роль сибирских традиций при воссоздании общих процессов развития жанров фольклора и его поэтической системы; их восполняющую ценность для цельного понимания общезакономерных процессов» [Гацак, 1990, с. 47].
В работе «Психологический параллелизм и его формы в отражениях поэтического стиля» (1898 года) А.Н. Веселовский рассматривал на многоязычном материале развитие и формы психологического параллелизма в народных песнях. Среди множества образцов фольклора романских, германских, славянских, балтийских и ряда восточных народов, так же встречаются примеры алтайского народного творчества, а именно алтайский песенный фольклор. Для
А.Н. Веселовского самое главное - это принцип параллели природы с человеком, поэтому он рассматривал алтайские песни в одном ряду с аналогичными песнями других народов. А.Н. Веселовский впервые обратился к параллелизму в народной поэзии алтайцев:
Кто рассыпал золотые листья? Кто рассыпал серебристые листья?
Не белая береза? Да это она. Не синяя ли береза? Да это она.
Кто распустил по спине волосы Кто распустил волосы на затылке?
Не жена ли моя? Да это она. Не моя ли невеста? Да это она.
[Веселовский, 1940, с. 168].
В этом примере А.Н. Веселовский усмотрел особенность, состоящую в том, что в парных четверостишиях каждое из них делится еще на две части. Первые два стиха, выделенные А.Н. Веселовским курсивом, образуют картину живой природы: это -
золотые / серебристые листья и белая / синяя береза. Во второй части обоих четверостишия следует освещение психологического состояния человека. При этом первая часть строф, в которой показывается живая картина природы, производит нередко большее впечатление своей поэтичностью, конкретной образностью. Она живописнее, внешне изобразительнее, но смысловая нагрузка падает на вторую часть строфы, а вторая строфа песни уточняет, конкретизирует сказанное в первой строфе.
Приведенный алтайский пример, вероятнее всего - это песня, впервые приведенная В.В. Радловым (см.: [Радлов, 1866, с. 226] в точной грамматической и лексической передаче оригинала:
Алтындi пуру тогукан Кyмyштi пуру тогукан
Ак кат пiдiр? пу пiдiр? Кок кат пiдiр? пу пiдiр?
Аркадагы чачын]а]ынган Коксундеги чачын]а]ынган
Алганым пiдiр? пу пiдiр? Коргонум пiдiр? пу пiдiр?
[Радлов, 1866, с. 226].
Мы можем отметить и точность немецкого перевода:
Was die goldgleichen Blatter ausgestreut, Was die silbergleichen Blatter ausgestreut,
Ist es die weisse Birke? sie ist ’s wohl! 1st es die blaue Birke? sie ist ’s wohl!
Deren Haare am Rucken herabhangen, Deren Haare am Nacken herabhangen,
1st es mein Weib? sie ist’s wohl. 1st es meine Braut? sie ist’s wohl.
[Radloff, 1866, с. 246-247].
Здесь трудно сказать, за каким текстом следует А.Н. Веселовский, но если обратить внимание на то, что А.Н. Веселовский знал немецкий язык в совершенстве, то можно предположить, что он перевел эту песню на русский язык с немецкого варианта. Тем более он отмечал, что эта песня «.совершенно отвечает типу спетых вместе Schnaderhupfel [частушки] о голубках» [Веселовский, 1940, c. 168].
Мы можем отметить и точность немецкого перевода, и верность русского перевода А.Н. Веселовского. Последнее само по себе интересно тем, что перед нами самый ранний перевод алтайской песни на немецкий и один из самых ранних на русский язык. Если первый относится к 1866 году, то второй к 1898 году. Перед нами очень ценный текстологический случай, важный для истории публикации и перевода алтайских песен. Есть еще одна тонкость, которая может иметь значение для теории перевода. В радловском тексте насквозь проходит аффикс сравнения -д - (дий). В первом четверостишии песни - алтындi, во втором - кyмyштi. В немецком тексте сказано
goldgleichen / silbergleichen. В немецком варианте функцию сравнительного аффикса -д^ выполняет слово gleich (подобный). В связи с этим можно скзать о том, что в обоих случаях в алтайском и в немецком, эти слова будут переводиться на русский язык, как золотоподобный /сереброподобный. Веселовский же перевел, как золотые / серебристые листья, но, несмотря на эти нюансовые неточности в переводе, общий смысл песни сохраняется.
Есть еще один момент, где мы не сможем сказать точно, от какого варианта исходил В.В. Радлов - от алтайского или телеутского. Мы лишь можем заметить, что в телеутском диалекте эти стихи, будучи в основе такими же, обладали бы другими языковыми признаками.
В.В. Радлов в предисловии своих «Образцов» писал: «Сохранивший более первоначальный тюркский характер, Алтайский язык избран мною исходною точкою для исследования остальных наречий. Разница между Алтайским и Телеутским наречиями весьма незначительна, а потому я счел лишним строго отделять их друг от друга» [Радлов, 1866, с. 12-14].
Специальный интерес представляет высокая степень сохранности этой песни - вариант в свое время записал и издал в «Алтайских инородцах» В.И. Вербицкий [Вербицкий, 1893, с. 168]. Он акцентировал свое внимание на заунывной, грустной мелодике народных песен и выявлял два условия, непременно требующиеся в алтайской народной песне: «чтобы она имела сравнение» и «чтоб строфы из двустиший или четверостиший начинались всегда с одной и той же буквы» [Вербицкий, 1893, с. 175].
Алтын-дый пюрю тюгулгэнь, Как золотолиственная
Ак кагын беди, бу бе дырь?. Береза белая — не она-ли это?
Архадагы чачхн ятган, Распустившая по спине волосы,
Алганым бедырь, бу бе дырь? Не моя-ли это взятая (т.е. жена), не она-ли
это?
Кемеш-тый пюрю тюгульгэнь Как серебролиственная
Кок терек беди, бу бедыр. Тополь зеленая — не она-ли это?
Квкстьдэгы чаачін яінган, По плечам волосы распустившая,
Кврьгэным бедырь бу бедыр. Не моя-ли это усмотренная, не она-ли это?
[Вербицкий, 1893, с. 176].
Первые части строф, в которых дается наблюдение над картиной природы, переведены не точно. Здесь мы не видим параллель картины природы и психологического состояния человека. При адекватном переводе эти строки выглядели бы так: Золотоподобные листья рассыпавшая, //Не белая береза ли, это ли? и Сереброподобные листья рассыпавший, //Не синий тополь ли, это ли?
Записи В.В. Радлова и В.И. Вербицкого буквально совпадают. Только у Вербицкого во второй строке второй строфы сказано терек (тополь). Поэтому здесь еще идет вариация слов береза /тополь. Здесь встает вопрос: чей вариант, В.В. Радлова или В.И. Вербицкого, записан раньше? В.В. Радлов (1837-1918) прожил на Алтае 12 лет. В 1860-1861 годы, совершив путешествия в глубь Горного Алтая, он собрал огромный материал, который и составил основу его книги «Образцы народной литературы тюркских племен, живущих в Южной Сибири и Дзунгарской степи». Записи же В.И. Вербицкого (1827-1890) были опубликованы в 1893 году, но если иметь в виду то, что он работал на Алтае с 1854 года, можно допустить, что запись осуществлена задолго до публикации.
Интересно, что аналогичные по структуре свадебные песни до сих пор бытуют у телеутов (самоназвание «теленгиты»), которые проживают в основном в сельских населенных пунктах Беловского, Гурьевского, Новокузнецкого районов Кемеровской области. Здесь начальные слова второй строфы варьируют все начальные слова первой строфы, а остальные слова в строфах буквально повторяются.
Кайыннан тарткан тайагымай, Из березы выточенный мой посох
Камыш тайактый пек ползун эде. Крепче посоха из камыша пусть будет.
Калыктан талдап тапканы ай, Из народа спутница выбранная
Кары йажына эш ползун эде яй. До старости другом пусть будет.
Теректен тарткан тайагынай, Из тополя выточенный твой посох
Темир тайактан пек ползун. Крепче железного посоха пусть будет.
Эм элдин талдап тапканы Из народа спутница выбранная
Тужу йажына эш ползун эде яй. Навечно другом пусть будет.
[Функ, 2004, с. 81-82]/
Первые строки в строфах песни не совпадают. В вариативных строфах, особенно в народных песнях, не допустимы такие расхождения, поэтому мы думаем, что в первой строке второй строфы было «тайагымай» (мой посох). Далее, третьи строки строф при
адекватном переводе выглядели бы так: «Средь народа выбирая, найденная». Д. Функ в своих комментариях отмечает, что «эти две строфы (вариант от 8 ноября 1988) были пропеты вместе с предваряющими их еще двумя строфами». Предполагаем, что в данной песне, как и в свадебных песнях этнической группы алтайцев «алтай кижи», традиционно каждая строка пелась повторно.
Также можно привести пример из хакасских народных тахпахов. Тахпах, как и вышеприведенные примеры, чаще всего состоит из двух четверостиший:
Ах чазында ос ле партыр Выросли на белой степи
Аймах ла сшг чахияхтар; Весьма красивые цветы;
Ай хынганынпарох ла полза, Выбрал ты себе любимую,
Айлан килип, алыбох ал. Возвратясь, возьми ее (в жены).
Кок чазында озт партыр Степь зеленая вырастила
Коптен сШг чахияхтар; Самые красивые ромашки-цветы;
Коопенгент парох полза, Сумел найти возлюбленную —
Коолче килип, алыбох ал. Сумей потихоньку прийти и взять ее.
[Унгвицкая, 1980 с. 15].
«В первом четверостишии утверждается определенная мысль, оформленная художественно, образно, Во втором - та же мысль, но художественные образы несколько видоизменяются, варьируются, чем как бы закрепляются в нашем сознании то, о чем было сказано в первом четверостишии» [Унгвицкая, 1980, с. 7]. Как и во всех рассмотренных нами примерах, варьирование художественных образов в тахпахе, происходит по строго отработанным народными певцами законам: если в первом четверостишии мы встречаем образ белой степи (ах чазын), во втором непременно упоминается о зеленой степи (кок чазын).
Рассмотрим моменты, которые интересовали А.Н. Веселовского. «Как исполнялись эти песни, амебейно, или нет, мы не знаем, но два таких четверостишия, построенных на тавтологии или антитезе, спетые под ряд, дадут в результате песню с рядом повторяющихся versus intercalares - запевов: одних и тех же, развивающихся, видоизмененных, наконец запевов, разных по содержанию, только поддерживающих общее настроение песни» [Веселовский, 1940, с. 168-169]. Песня состоит из двух вариативных четверостиший, и каждое четверостишие в свою очередь делится еще на две части. В первой излагается наблюдение над картиной живой природы, во второй части выражения психологического состояния человека. Как известно, большинство алтайских песен состоит из двух строф. Заунывный, выражающий грусть тон, монотонная мелодика песен требовали обязательного
уточнения ранее сказанного. Как отмечает Н.М. Киндикова, «Сказанное в первом четверостишии непременно должно быть продолжено во второй. Вторая строфа как бы вносит новые оттенки чувства, раскрывает новые грани воспеваемого предмета» [Киндикова, 1989, с. 16].
Песня интересна еще в одном отношении. А.Н. Веселовский писал: «Импровизация алтайцев и телеутов состоит из парных четверостиший начинающихся с одного и того же несколько видоизмененного запева» [Веселовский, 1940, с. 168]. Причем надо сказать, что эта измененность существует во всех стихах каждого четверостишия. И в этом смысле пример А.Н. Веселовского и его подход к нему еще более существенен в своем значении, потому что он нас учит внимать каждому слову. В первой части каждого четверостишия, где излагается наблюдение над картиной природы, речь идет о листьях золотых / серебряных, о березе белой / синей. Во второй части четверостиший, где выражено психологическое состояние человека, речь идет о распущенных волосах по спине / по груди, и о взятой / усмотренной. По поводу слов взятая / усмотренная можно отметить, что во всей алтайской песенной лирике важное место занимает рифма. Наиболее распространенной является начальная рифма (анафора). Поэтому в последней строке первой строфы вместо слова «эш» - жена идет слово «алганым», то есть взятая (в жены) и соответственно во второй строфе вместо «сыргал_|ы» -невеста слово «кбргбним» - усмотренная (в невесты). Надо сказать, что такое строение алтайского поэтического текста подтверждается многими записями последующих годов.
Отвечая на вопрос А.Н. Веселовского, «...как эта песня исполнялась амебейно или нет.» [Веселовский, 1940, с. 169], мы можем сказать, что даже если эта песня в современных записях исполняется одним певцом, она сохранила все элементы древнего сложения той поры, когда эта песня пелась несколькими. Мы можем предположить, что эта песня «похвала супруге» [Вербицкий, 1940, с. 176] - отмечено в варианте В.И. Вербицкого) идет от свадебного обряда. Свадебные песни алтайцев поются несколькими певцами. Среди них один человек выступает в роли запевалы. Запевала начинает песню, а остальные подхватывают и далее повторно поют ту же строку, и так до конца песни. В итоге получается песня из 16 строк. По словам Т.С. Тюхтенева, «повтор удлиняет песенный текст, придает песне мелодичность, различные интонационные звучания. Причем, повторы неразрывно связаны со смысловым строем речи, средством, облегчающим воспроизведение песни по памяти» [Тюхтенев, 1972, с. 188]. По мнению А.В. Кудиярова, «пение <...> в каждом случае
предусмотрительности его традиционным “сценарием” свадебного торжества должно было быть достаточно длительным. А поскольку содержание пения ограничивалась тематикой самого обряда, то вариация - и именно вариация строфическая - как нельзя лучше обеспечивала необходимую длительность пения» [Кудияров, 2002, с. 172-173].
Каждая свадебная песня алтайцев состоит из вариативных четверостиший, впрочем, вторая строфа органически связана с первой, повторяет ряд ее ритмико-синтаксических особенностей. Веселовский писал: «С точки зрения нашей поэтики они (запевы) как бы сознательно возвращают нас к основному мотиву, вызывая к новому анализу: стилистический прием, выработавшийся, как я полагаю, из древнего чередования хора и запевалы, двух хоров, двух певцов» [Веселовский, 1940, с. 168-169].
Таким образом, исходя из этого, мы можем сделать вывод, что перед нами не просто парный параллелизм, а еще и параллелизм вариативный. В подтверждении этого, всю песню можно представить в виде «единой строфы-трафарета» [Кудияров, 2002, с. 172]:
Алтындый бури ] айлган Золотоподобные листья распустила
Кумуштий Сереброподобные
Ак кайын беди, бу беди? Белая береза ли, это ли?
Кок Синяя
Аркада чачы ]айылган По спине волосы распустила
Коксинде груди
Алганым беди, бу беди? Не моя ли это взятая, это ли?
Коргоним Усмотренная
Таким образом, образцы, собранные А.Н Веселовским, дают нам представление о поэзии давних времен, которую народ пронес сквозь века, передавая из поколения в поколение. Современные алтайские народные песни теснейшим образом связаны с традицией древних песен. И мы видим, что художественные особенности старых песен алтайцев сохранились и в их современных песнях.
Особое развитие подобная вариация получает в эпическом материале, в том числе и в алтайском.
Первые записи жанра героических сказаний на территории Горного-Алтая начались в середине XIX века. У истоков этой работы были В.И. Вербицкий и В.В. Радлов.
Далее, начиная с 80-х годов XIX века публикации алтайского героического эпоса появляются в трудах сибирских исследователей, как Н.М. Ядринцев (1842-1894), Г.Н. Потанина (1839-1920), А. Калачев и др.
В посмертное издание «Алтайские инородцы» В.И. Вербицкого (1827-1890) вошли четыре героических сказания: «Алтайын Сайын Салам», «Караты-Каан», «Айманыс», «Стоженец Хан Бежити». [Вербицкий, 1893, с. 189-198]. Все тексты собирателем даны в кратком, конспективном пересказе на русском языке. Из-за недостатков, с точки зрения современных текстологических требований, в собранных
В.И. Вербицким материалах, для нас ценной является информация о том, какое множество песен, мифов, преданий бытовало, а также, какие сказания в течение многих веков передавались из уст в уста.
В 1866 году В.В. Радлов (1837-1918) издал бесценный труд «Образцы народной литературы тюркских племен, живущих в Южной Сибири и Дзунгарской степи», благодаря которому в научных кругах фольклор алтайцев получил наибольшую известность. В.В. Радлов за 12 лет, проведенных среди алтайцев, также изучил язык, духовную и материальную культуру алтайских этносов.
В «Образцах» впервые на языках этнических групп Алтая были напечатаны тексты десяти сказаний. В путевых заметках В.В. Радлов называл имена всего лишь двух сказителей - Яраса из селения Мыюта и Палагыза из местечка в окрестностях Ангудая.
Исключительную ценность «Образцов» З.С. Казагачева видит в том, что «произведения эпической классики - при всех объяснимых недостатках представлены с соблюдением научных требований записи и публикации. В текстах сохранена стихотворная форма, более того, стихи обозначены сквозной нумерацией. В путевых заметках Радлова охарактеризована ситуация записи фольклорных материалов, а в предисловии - принципы подготовки к изданию» [Казагачева, 2002, с. 14]. По словам И.В. Пухова, «записи В.В. Радлова, сделанные при помощи специальной фонетической транскрипции являются наиболее точными из всех дореволюционных записей алтайского эпоса. Надо особо подчеркнуть, что это были первые научные записи алтайского эпоса» [Пухов, 1973, с. 10]. В.М. Гацак пишет, что «записи В.В. Радлова вошли в международный научный актив» [Гацак, 1990, с. 36].
Все это свидетельствует о степени достоверности опубликованных
В.В. Радловым текстов. С учетом этого из названных самых ранних записей алтайского эпоса подробнее рассматриваются нами сказания из публикации В.В. Радлова. Хотя некоторые данные можно извлекать из публикаций В.И. Вербицкого, Н.М. Ядринцева, Г.Н. Потанина и др.
В рассматриваемых текстах преобладает двукратная вариация, которая является наиболее распространенным типом вариации в алтайской, а так же в тюрко- и монголоязычной эпике. По мнению
Е.М. Мелетинского, «двучастный параллелизм следует считать основным и первичным» [Мелетинский, с. 42]. Приведем пример описания эпического образа течения времени:
Кыш полгонын]аказы кырудан булду, Зима пришла — по инею на вороте узнавал,
Jай полгонын ]арды изиген булду. Лето пришло — по жару на спине узнавал.
[Радлов, 1866, с. 14, ст. 117]. Одно из примечательных свойств радловских записей в том, что мы можем представить себе, как выглядели в оригинале то, что не сохранилось в более поздних записях. Вышеприведенная вариация встречается в записях Н.Я. Никифорова (1915). Здесь определяющие образ слова по инею и по жару уже исчезли, но эпический образ течения времени сохранился:
Приближение лета узнает по плечам, наступление зимы узнает по вороту [Никифоров, 1915, с. 15].
Приведем пример описания охоты эпического персонажа:
Суудын анын сууга кирди, Речных зверей в реке добывал,
Туудун анын тууда кирди. Горных зверей в горах добывал.
[Радлов, 1866, с. 65, ст. 206]. Вариация этих стихов встречается только в двух из десяти сказаний. Приведенная выше вариативная фигура также присутствует в сказании «Алтай Бучый» из «Аносского сборника» (1915):
Горных зверей на горах убивает, водных зверей на водах убивает [Никифоров, 1915, с. 16].
В записях В.В. Радлова примечательны двухстрочные вариативные фигуры, где варьируются луна и солнце, встречающиеся в двух из десяти сказаний:
Ары корзо, айдый, Туда посмотрит как луна,
Бери корзо, кундий. Сюда посмотрит как солнце.
[Радлов, 1866, с. 105, ст. 194].
Кунибиле тен кыс оскон, Похожая на солнце девушка выросла,
Айбыла тен кыс оскон. Похожая на луну девушка выросла.
[Радлов, 1866, с. 242, ст. 10].
Кыс кунибиле чалып]аткан, Девушка как солнце сияет,
Кыс айбыла чалып]аткан. Девушка как луна сияет.
[Радлов, 1866, с. 244, ст. 56]. Во всех трех варьированных описаниях красоты эпического персонажа присутствует луна и солнце. Если в первом случае есть еще и сочетание антонимов ары / бери - туда / сюда, то в последних двух -максимум слов, повторяющихся в каждой строке. Они близки к фразовому повтору, но подобные вариативные фигуры не встречаются в
более поздних записях алтайского эпоса. Первая же фигура приобрела свойства устойчивой формулы и почти дословно встречаются в дальнейших записях.
Столь же часто употребляются в последующих записях такие эпические формулы из радловских записей, как «Нынешнего в два раза лучше стал, / Былых времен в десять раз лучше стал» («Эмдигиден эки артык, / Озогыдан он артык»); «Пыль земли до неба поднялась / Пыль неба на землю опустилась» («1ердин тозуну тенерее чыкты / Тенеринин тозуну ]ерге тушту»); «Крепкие деревья рассыпались / Черная земля избороздилась» («Кату агаш какшала берди / Кара ]ер казыла берди») и так далее.
Таким образом, при общем объеме всех сказаний - 4083 стихотворных строк - нами отмечено более пятидесяти вариативных параллелизмов, общим объемом более ста тридцати стихотворных строк. Большинство вариаций двукратные, но встречаются трехратные и многократные, то есть развернутые стилевые вариативные фигуры. Развернутая вариация широко представлена в картинах седлания коня, богатырского выезда, боя богатырей, в описании земли богатыря и т.д.
Литература
Банзаров Д. Собрание сочинений.М., 1955.
Вербицкий В.И. Алтайские инородцы. М, 1893.
Веселовский А.Н. Историческая поэтика. Л., 1940.
Гацак В.М. Истоки и традиции // Эвенкийские героические сказания. Новосибирск,
1990.
Казагачева З.С. Алтайские героические сказания «Очи-Бала», «Кан-Алтын». Аспекты текстологии и перевода. Горно-Алтайск, 2002.
Калачев А. Былина об Алтай-Бучае // Живая старина. Спб, 1896. Вып. 3-4.
Каташев С.М. Алтайский героический эпос. Вступ. ст. // Алтайские героические сказания : «Очи-Бала», «Кан-Алтын». Новосибирск, 1997.
Киндикова Н.М. Эволюция образной системы в алтайской лирике. Горно-Алтайск,
1989.
Кудияров А.В. Художественно-стилевые традиции эпоса монголоязычных и тюркоязычных народов Сибири. М., 2002.
Лихачев Д.С. Поэтика древнерусской литературы. М., 1979.
Мелетинский Е.М. «Эдда» и ранние формы эпоса. М., 1968.
Никифоров Н.Я. Аносский сборник. Собрание сказок алтайцев с примечаниями Г.Н. Потанина. Омск, 1915.
Поппе Н.Н. Халка-монгольский героический эпос. М.-Л., 1937.
Пухов И.В. Алтайский героический эпос // Маадай-Кара. М., 1973.
Радлов В.В. Образцы народной литературы тюркских племен Южной Сибири и Дзунгарской степи. Поднаречия Алтая : алтайцев, телеутов, черневых и лебединских татар, шорцев и саянцев. Спб., 1866. Ч. I.
Стеблин-Каменский М.И. Историческая поэтика. Л., 1978.
Суразаков C.C. Алтайский героический эпос. М., 1985.
Токмашев Г.М. Сказка об Алтай-Куучыны // Труды Томского общества по изучению Сибири. Томск, 1915. Т. III. Вып. 1.
Тюхтенев Т.С. Алтайские народные песни. Горно-Алтайск, 1972.
Унгвицкая М.А. Хакасские народные тахпахи. Абакан, 1980.
Функ Д.А. Телеутский фольклор. М., 2004.
Хомонов М.П. Бурятский героический эпос «Гэсэр». Улан-Удэ, 1976.
Якобсон Р. Работы по поэтике. М., 1987.
Radlof V. Proben der volksliteratur der turkischen Stan^ Sud-Sibiriens. Die Dialekte des eigentlichen Altai: der altayer und teleuten, lebed-tataren, schoren und soyonen. St. Petersburg, 1866. Abt. I.
Werner Heinz. Die Ursprunge der Lyrik : Eine entwiklungspsychologische Untersuchung. Munhen, Reinhardt, 1924.
