CC BY
41
Безопасность представляет собой одну из главных категорий современной науки и практики. Ее содержание нуждается в постоянном уточнении, т.к. безопасность не может оставаться неизменной в различных условиях жизнедеятельности общества. Поскольку концепции и стратегии не являются застывшими догмами, а понятия, даже закрепленные в праве, со временем наполняются новым содержанием, эволюционируют, нам бы хотелось в первую очередь обратить внимание на проблематичность существования самого понятия «национальная безопасность» в российском научном лексиконе и ответить, по крайней мере, на два вопроса: оправдано ли использование термина «национальная безопасность» применительно к политико-правовому пространству Российской империи и каково содержательное наполнение данного термина.
Хотя в настоящее время концептуальные подходы к феномену безопасности отличаются внушительным разнообразием, сам термин «национальная безопасность» является довольно «молодым». Впервые в официальных документах он появляется после Второй мировой войны, когда в 1947 г. в США был принят закон «О национальной безопасности» (National Security Act of 1947), в котором под национальной безопасностью понималось условие функционирования государства, выступающее результатом оборонных (защитных) мероприятий, которые повышают неуязвимость государства от угроз извне или изнутри в открытой и подрывной форме [16]. При этом «nation» зачастую переводится как государство, страна. Таким образом, понятие «национальная безопасность» в американской версии практически совпадает по своему значению с категорией «государственная безопасность».
Такое «дублерство» подтверждается американской военной доктриной, подразумевающей развитие и использование всех национальных ресурсов не только в интересах обороны, но и военной экспансии для оказания максимальной поддержки политике в обеспечении национальных интересов и достижении стратегических целей США, для победы в войне и наилучшего ее политического использования, а также для уменьшения вероятности потерпеть поражение [15, p. 240, 346].
Таким образом, будучи американским понятием, «национальная безопасность» раскрывает смысл национального подхода к безопасности США и их интересов как внутри страны, так и вовне, определяя стратегические цели и задачи, в принципе, без различий мирного и военного времени [2, с. 51].
В Российской империи термин «национальная безопасность» не употреблялся, а понятие «безопасность» стало объектом теоретической и практической политологии и юриспруденции только в 80-х гг. XIX в. и имело довольно узкую направленность. В официальных документах того времени речь шла в основном об охранении общественной безопасности, под которой понималась деятельность, направленная на борьбу с государственными преступлениями. В «Положении о мерах к охранению государственного порядка и общественного спокойствия» от 14 августа 1881 г. категории «государственная безопасность» и «общественная безопасность» употребляются как однопорядковые [6, с. 261-266].
Обратимся к лексическому значению слов, составляющих содержательное поле рассматриваемого нами понятия.
В имперской России существительное «безопасность» толковалось как состояние, при котором не угрожает опасность; защита от опасности; отсутствие всякой опасности; сохранность, надежность [8, с. 34; 1, с. 100]. Феномен безопасности возникает и оформляется только при наличии опасностей. Опасности существуют всегда или почти всегда и представляют собой возможность и способность негативного воздействия на социальную систему, в результате которого могут быть нарушены ее функционирование и развитие. Таким образом, термином «безопасность» можно обозначить состояние, свойство, явление, принцип, а также совокупность мер, направленных на противостояние и противодействие данному негативному воздействию.
Опасности можно дифференцировать в зависимости от причин, их порождающих: они либо проистекают «от злой воли человека» (измена, расхищение государственной собственности, мошенничество и др.), либо возникают вне зависимости от воли человека, когда «...человек своими личными средствами не только не в состоянии предотвратить их, но в большинстве случаев не может и предвидеть их» (голод, природные катастрофы, эпидемии и др.) [14, с. 304-308]. Кроме того, классификацию опасностей можно проводить и по объекту их направленности: опасности,
угрожающие как отдельному лицу, так и обществу, государству; непосредственно государству в лице правительства; отдельному гражданину [14, с. 304].
Таким образом, хотя концепция национальной безопасности Российского государства на разных исторических этапах его развития и имела различные интерпретации, в каждой из них тем не менее можно различить безопасность личности, безопасность общества и безопасность государства.
Проблематика рассматриваемого нами вопроса охватывает и понятие нации в качестве концепта, поскольку уже в самом определении национальной безопасности заложена связь безопасности и нации.
Согласно официальной правовой доктрине понятие нации как политико-правовой категории было идентично понятию народа. Под народом же подразумевались жители страны, говорящие на одном языке [8, т. 2, с. 399] и состоящие под одним управлением [1, т. 2, с. 604].
На наш взгляд, такое определение, при всей его ограниченности, не лишено объективных оснований. Объединяя в понятии нации все народы и этносы, проживающие на территории Российской империи, теоретики концепции национальной безопасности стремились противодействовать росту национального сепаратизма, стремлениям отдельных наций к формированию на территории своего проживания независимых государств с последующим отделением от России. И довольно многочисленные восстания национальных окраин Российской империи в очередной раз убеждают нас в том, что «...национальные самолюбия значат порою больше национальных интересов» [11, с. 147].
При определении нации, безопасность которой призвано защищать Российское государство, следует обратиться к истории проживающих в нашей стране народов. Уместно вспомнить и о «неколониальном» характере российской колонизации. Подданные русской национальности образовывали существенное большинство населения империи. Кроме того, значительная часть подданных считали русский язык и русскую культуру родными для себя. Население страны состояло из многих этносов, которые в основном были «русифицированы», но сохраняли в рамках российской государственности свою культурную автономию.
Российская империя, действительно, была полиэтнична, но есть все основания считать ее одновременно и мононациональной. Специфические черты, присущие всему населению России, проявлялись в духовном укладе, общественной жизни, способе производства, и именно они должны были стать предметом защиты государства. Следовательно, русский уклад жизни и является главной отличительной чертой той нации, безопасность которой должна защищать система обеспечения национальной безопасности.
На это обстоятельство указывал профессор В.Д. Катков: «.Другим элементом объединения ядра русского государства является русская национальность. Государственная власть соединяется у нас со множеством народностей, но опорой ее, как и опорой силы государства, является русский народ, в этнографическом смысле этого слова. Всякое политическое общество, живущее самостоятельной жизнью, т.е. опираясь на свои собственные силы, должно быть по необходимости национально. Одна нация по необходимости должна занять центр, вокруг которого группируются другие . государственная власть служит всем национальным элементам, объединенным ею. Но в неминуемой борьбе интересов различных групп она не может жертвовать в пользу других интересами той национальной группы, на которой опирается самое ее бытие, особенно в критические минуты государственной жизни» [3, с. 17].
Такой «государственный национализм», ничего общего не имеющий с насильственной «русификацией», «постулирует чувство общности не внутри каждой национальной группы, но между членами одной нации как объединения людей, связанных не общностью крови, религии и культуры, но единым пространством, единой историей, государственным языком, единым гражданством и едиными экономическими связями» [12, с. 118-119]. Таким образом, в основе проводимой государством политики в области национальной безопасности были заложены технологии отставания «приоритетов государствообразующей нации не ради нее самой, а ради общегосударственных интересов в целом» [7, с. 8].
Кроме того, важно иметь в виду, что даже в рамках одной национальной общности достичь единства национальных интересов подчас было невозможно, поскольку до реформ Александра II
российское общество имело четкое разделение на сословия. При этом интересы представителей различных сословий далеко не всегда и не во всем совпадали не только между собой, но и с интересами государства, что в определенной степени представляло угрозу национальной безопасности России.
В этой связи справедливо замечание русского философа, богослова П.И. Линицкого, который отмечал, что «...развитие национальной жизни в государстве не может совершаться правильно и успешно в том случае, когда частные интересы приобретают господство над общими, и государственные интересы пренебрегаются, - а это неизбежно должно быть коль скоро граждане привыкают экономические материальные интересы ставить впереди всех; - равно и в том случае правильное развитие государственной жизни невозможно, если частные интересы недостаточно обеспечиваются, а это бывает, когда один из интересов частных, в ущерб другим, возводится на степень государственных. Государственный интерес в собственном смысле может быть только один: это именно развитие в гражданах - гражданской доблести, добродетели гражданской, состоящей в безграничной приверженности к своему государству, которая рождает готовность на всякие жертвы и труды ради его безопасности и процветания» [4, с. 19-20].
Тем самым при объявлении прав и свобод личности высшей ценностью государства на первый план выдвигаются частные потребительские запросы в ущерб общенациональным интересам, формирующим неповторимый уклад духовной и общественной жизни нации. Следовательно, в содержании понятия национальной безопасности должны учитываться условия для адекватного согласования интересов личности, общества и государства, а это возможно только благодаря общей для всего населения государства идеологии.
В обществе должны господствовать идеи, способные противостоять стремлению отдельных личностей к материальному благополучию, которыми могут быть только идеи религиозные, выдвигающие на первый план бескорыстное служение обществу, своему Отечеству, являющиеся для людей и высшим руководством, и неизменяющей опорой, и утешением в несчастье [9, с. 361].
Человек не может существовать нормально без высокого идеала. Если же исключить религиозное чувство, то высшим началом останется только идея справедливости. «Но самая эта идея, так сказать, предоставленная самой себе, может быть тогда понимаема лишь в смысле натуралистическом, т.е. в смысле равенства прав всех и каждого на свободу индивидуального развития и наслаждения всеми благами жизни... а такое понимание справедливости превращает это чувство в начало революционное и анархическое, ибо очевидно, за невозможностью в действительной жизни совершенного равенства и полного довольства, счастья всех всякий порядок жизни неминуемо должен представляться несправедливым, заслуживающим ниспровержения в видах лучшего будущего, которое должно оказаться столь же обманчивым» [4, с. 120-121].
При этом становится очевидным, что только воспитанные в глубокой вере подданные Российской империи служат «источником порядка и силы в стране» [5, с. 45]. А поскольку государствообразующим был русский народ, то и единственной национальной церковью признавалась православная церковь, являвшая свою созидательную силу на протяжении всей истории Российского государства.
Защитником православной веры, «.из которой русский народ почерпнул свою государственность и общественность» [13, с. 37], выступал самодержавный монарх. При этом царское самодержавие в России, равно как и вера православная, обосновывалось всем историческим ходом ее развития. «Царская власть развивалась вместе с Россией, вместе с Россией решала спор между аристократией и демократией, между Православием и инославием, вместе с Россией была унижена татарским игом, вместе с Россией была раздроблена уделами, вместе с Россией объединяла страну, достигла национальной независимости, а затем начала покорять и чужеземные царства, вместе с Россией сознала, что Москва - Третий Рим, последнее и окончательное всемирное государство. Царская власть - это как бы воплощенная душа нации, отдавшая свои судьбы Божьей воле. Царь заведует настоящим, исходя из прошлого и имея в виду будущее нации» [10, с. 56].
Таким образом, православная вера и преданность самодержавному монарху являлись отличительными чертами русского национального характера, а следовательно, и приоритетными объектами защиты.
Все сказанное выше позволяет нам сформулировать определение национальной безопасности Российской империи, под которой следует понимать состояние защищенности таких качеств нации, как православие и самодержавие, которые обеспечивают ее способность к самосохранению, самовоспроизводству и самосовершенствованию в условиях нарастания внутренних и внешних угроз национальным интересам. При этом национальные интересы в содержательном плане ограничены политико-правовым обеспечением безопасности личности, общества и государства.
Литература
1. Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка. 3-е изд. / Под ред. И.А. Бодуэна-де-Куртене: В 4 т. СПб.-М.: Товарищество М.О. Вольфа, 1903.
2. Жинкина И.Ю. Понятие «войны» в американской стратегии национальной безопасности: Науч. доклад. М.: РИО Института США и Канады РАН (ИСКРАН), 2001.
3. Катков В.Д. Измена Родине // Харьковские губернские ведомости. 1907. № 76.
4. Линицкий П.И. Критическое обозрение обычных взглядов и суждений о различных видах общественной деятельности и началах общественного благоустройства. Харьков: Типография Окружного штаба, 1884.
5. Никольский В.И. О русском национальном самосознании: Очерк. СПб.: Типография В.Д. Смирнова, 1907.
6. Положение о мерах к охранению государственного порядка и общественного спокойствия от 14 августа 1881 г. // Полное собрание законов Российской Империи. Собрание Третье: В 33 т. СПб.: Государственная типография, 1885. № 550. Т. 1.
7. Санькова С.М. Государственный деятель без государственной должности. М.Н. Катков как идеолог государственного национализма. Историографический аспект: Монография. СПб.: Нестор, 2007.
8. Словарь церковно-славянского и русского языка: В 4 т. СПб.: Типография Императорской Академии наук, 1847.
9. Страхов Н. Борьба с Западом в нашей литературе: Исторические и критические очерки. 3-е изд.: В 2-х кн. К.: Типография И.И. Чоколова, 1897. Кн. 1.
10. Тихомиров Л.А. Монархическая государственность: В 4 ч. М., 1905. Ч. 4.
11. Федотов Г.П. Будет ли существовать Россия? // Федотов Г.П. Судьба и грехи России: Избранные статьи. М., 2005.
12. Чернавский М.Ю. Религиозно-философские основы консерватизма в России: Монография. М., 2004.
13. Щербатов А.Г. Обновленная Россия // Щербатов А.Г. Православный приход - твердыня русской народности. М.: Институт русской цивилизации, 2010.
14. Энциклопедический словарь Ф.А. Брокгауза и И.А. Ефрона / Под ред. И.Е. Андреевского: В 86 т. СПб.: Семеновская Типолитография (И.А. Ефрона), 1891. Т. 3.
15. Dictionary of Military Terms. US Department of Defense, Joint Chiefs of Staff. London: Greenhill Books - Lionel Leventhal Ltd., 1987.
16. National Security Act of July 26, 1947. URL // http://intelligence.senate.gov/ nsaact1947.pdf (дата обращения: 15.03.2012).
