CC BY
41
И.В. Абдурахманова
ТЕОРЕТИКО-МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ ПРАВОСОЗНАНИЯ В СОВРЕМЕННОЙ ЮРИДИЧЕСКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ
Теоретико-методологический и историко-правовой аспекты проблемы правосознания обладают как академической, так и политико-практической значимостью, обусловленной законом «ментальной идентичности». Исторический опыт не увенчавшихся успехом российских модернизационных преобразований доказывает, что степень их эффективности детерминирована адекватностью структурам национальной ментальности, имманентными сущностями которой выступают правовые аксиологические установки и представления. Конституирование институтов правовой государственности предполагает формирование гражданского правосознания, которое неизбежно влечет модернизацию ментальной сферы социума. Генезис гражданского правосознания выступает условием становления правового государства.
В современной юридической литературе прочно закрепился тезис о кризисном состоянии современного общественного правосознания, которое рассматривается в качестве одного из фундаментальных препятствий на пути демократизации российской государственности. Трудно не согласиться с мнением Р.С. Байниязова, что многие трудности и противоречия, с которыми Россия сталкивается на современном этапе в процессе государственно-правового развития, коренятся в особенностях национального правосознания и менталитета [1, с. 6]. Только эффективно используя духовные ресурсы правосознания, его идейный потенциал, законоуважающие ментальные установки, возможно осуществить укрепление правовых начал отечественной государственности.
В процессе концептуальной разработки и научно-юридического обоснования путей преодоления кризиса общественного правосознания необходимо акцентировать внимание на сочетании общего и особенного в традиции права, избегая автоматического переноса в российское правовое пространство и социокультурную сферу западноевропейских правовых институтов и принципов. В современной юридической литературе широкое распространение получила критика «европоцентристского по происхождению мифа о существовании некого абстрактно-образцового, “нормального” правосознания, которое соответствует западным правовым идеалам, выдаваемым за “общечеловеческие ценности” и “норму” для всех, в том числе и незападных народов» [2; 3, с. 52-74; 4]. П.П. Марченя считает, что этот миф основан на имперско-нигилистичном отношении к «особости» локальных цивилизаций и специфичности их культурных ценностей, которые в случае несовпадения с общепринятыми нормами объявляются «ненормальными», деформированными и нуждающимися в «воспитании» [2, с. 14]. «Европейский человек имел высокий уровень правосознания, в основе которого лежало признание положительного права как объективной ценности, но и русский человек имел правосознание, и оно было не столько высоким по уровню, сколько глубоким по содержанию, ибо имело в своей основе духовные ценности, более прочные и фундаментальные, чем знание положительного права», - пишет В. Б. Романовская [4, с. 23].
Позволим себе не согласиться с утверждением ряда исследователей о некорректности компаративного анализа и сопоставления аксиологических правовых установок и представлений, укоренившихся в сознании русского и западноевропейских народов. Речь идет о применении сравнительно-правового метода не в целях выявления и констатации факта наличия «развитого» правосознания у одних народов и «отсталого» у других, а о научном обосновании на основе полисциентизма уникальности правового духа народа, в котором преломляются особенности многовекового государственно-правового развития.
Признание этой уникальности национального правосознания еще не является поводом оценивать его как деформированное по сравнению с европейским. Однако позволим себе утверждать, что факт нигилистичности массового правосознания (независимо от того, признается она деформацией или нет) в России является неоспоримым и находит свое подтверждение практически на всех этапах государственноправового развития, начиная с образования Древнерусского государства. Правомерность
компаративистского подхода продиктована, на наш взгляд, еще и тем обстоятельством, что сколько бы представители юридической и исторической общественности не рассуждали об особом пути развития русской идеи и русского государства, сегодня в качестве приоритета государственно-политического и социально-экономического развития провозглашена интеграция России в европейское сообщество на
правах полноценного партнера. Формирование общеевропейского политического и правового пространства должно сопровождаться формированием соответствующего правосознания. В этой связи особый академический интерес представляет концептуальный анализ адаптивных способностей национального правосознания.
Изучение феномена правосознания, его взаимодействия с тенденциями государственно-правового развития в настоящее время вызывает повышенный интерес в юридической науке. В целом в современных теоретико-правовых исследованиях преобладает ориентация на выявление его сущностных характеристик, с одной стороны, общих закономерностей и тенденций его взаимодействия с правом - с другой [5; 6; 7]. В отечественной юридической науке в течение нескольких десятилетий была разработана теория правосознания, включавшая разработку фундаментальных проблем факторов формирования правосознания, его структуры, уровней, функций. Новая концептуальная парадигма, рассматривающая правовой дух народа как самостоятельный фактор исторического процесса, требует пересмотра многих позитивистских положений общей теории права. Автор солидарен с теми исследователями, которые считают, что феномен права «нуждается в изучении не только в качестве абстрактной логической системы, удовлетворяющей неким всеобщим критериям добра, справедливости, гуманизма, но и в аспекте конкретных культур, в которых право приобретает полноту своих жизненных характеристик» [8, с. 45]. Проблема переосмысления правосознания в качестве фундаментальной основы всего политико-правового комплекса, субстанции самого бытия права, без сомнения, является одной из ключевых задач современной теории права и историко-правовой науки.
Априорно заданные рамки позитивистской парадигмы рационалистической интерпретации предполагают использование методологии правопознания, не всегда достаточной для культурной идентификации права этических и национальных общностей. В этой связи трудно не согласиться с мнением ряда отечественных правоведов, что в юридической науке назрела необходимость выхода на более общий, интегральный уровень правового осмысления и обобщения, связанный с использованием духовно-культурологического подхода к правосознанию и праву в целом [8]. В данном контексте право есть, прежде всего, элемент культурологического строя социума; нормативно-институциональный выразитель и носитель адекватных определенному типу правосознания представлений, идеалов, моделей поведения, эталонов обязанности и ответственности; сегмент универсальной и национальной духовной матрицы. В этом ключе правосознание следует рассматривать как «духовно-ментальную и мировоззренческо-идеологическую основу юридической действительности» [1, с. 4].
В рамках господствовавшей позитивистской концепции духовно-нравственный смысл правосознания оказывался невостребованным личностью, обществом, государством. Как пишет Р. С. Байниязов, «юридический позитивизм не совсем точно уловил “эйдос” правосознания, который не сводим к простому отражению правовой действительности, а имеет глубокие корни в правовом духе» [8, с. 37]. Отправной точкой нового концептуального подхода предстает духовная и культурно-нравственная система социума, силой своей имманентности и пассионарностью внутренних устремлений задающая алгоритм функционирования иных пластов общественного бытия. Определенный академический интерес представляет попытка современных исследователей рассмотреть правосознание как «глубинное ядро массового сознания, наиболее активное в ситуации конкретного социального противодействия».
Под правосознанием следует понимать сферу общественного сознания, выражающую понимание, объяснение, отношение, поведенческие и эмоциональные реакции человека, социальной группы или общества в целом по поводу общих и особенных явлений правовой действительности и правовой мифологии, на основе которых выстраиваются цели, типы, формы, способы, результаты правовой деятельности внутри общества [9]. Заслуживает внимания научной общественности попытка правоведов рассмотреть правосознание в рамках синкретической модели массового сознания, в которой оно гарантирует и защищает необходимый системообразующий минимум политического, нравственного, религиозного. В этом смысле правосознание есть политически значимое и религиозного, и нравственного. Оно предшествует политическому, актуализирует социокультурное и трансформирует его в социальнополитическое.
На наш взгляд, основным недостатком современных подходов к правосознанию является недостаточное внимание к историчности его формирования и функционирования. Если теоретико-мтодологический аспект достаточно разработан в свете новых концептуальных подходов, то фундаментальных, обобщающих историко-правовых исследований практически нет. Поэтому основной тенденцией дальнейшего исследования феномена правосознания должно стать создание комплексных исследований, синтезирующих теоретико-методологическое и историко-правовое знания. При изучении правосознания авторы, как правило, не учитывают в должной мере того факта, что правосознание формируется
исторически и формирует поведение людей в пространственно-временном контексте правовой культуры, конкретной правовой системы.
Автор полностью разделяет мнение П. П. Марчени, что правосознание необходимо рассматривать как неслучайный, цивилизационно значимый феномен, имеющий исторически детерминированную социокультурную специфику, игнорирование которой обрекает на провал любые реформы. Первенство тех или иных идей в смысловом каркасе правосознания зависит от факторов историко-культурного порядка. Автор разделяет позицию исследователей, призывающих «обратиться не к дистиллированному правосознанию юридической теории, а к живому правосознанию, актуализированному во всех аспектах соприкосновения с реальностью» [10, с. 124].
Основная тенденция изучения теоретико-методологического аспекта правосознания заключается в его исследовании сквозь призму национального менталитета. Будучи контекстом интерпретации правовых институтов, он является глубинной структурой правосознания. Трудно не согласиться с мнением А. И. Овчинникова, который считает, что основной характеристикой «почвы» любого социального института является его ментальное измерение [3, с. 53]. Под менталитетом исследователь понимает «то общее, что лежит в основе сознательной и бессознательной деятельности, рефлексивного и эмоционального, глубинный источник мышления, идеологии, веры, чувства и эмоции». Наиболее распространенная в современной отечественной гуманитарной науке трактовка рассматривает менталитет как совокупность готовностей, установок и предрасположенностей индивида или социальной группы действовать, мыслить и переживать типологически близкие эмоциональные состояния по поводу правовых отношений, как устойчивая настроенность мотивации и ценностных ориентаций человека, сплачивающая его в социальные группы и исторические общности, следующие единым правовым нормам [9]. Под правовым менталитетом следует понимать исторически сложившиеся специфические, наиболее типичные и устойчивые для определенной социальной или национальной общности системы мировоззренческих представлений, оцениваний и реагирований на объекты государственно-правовой действительности. Он гармонично дополняет правовую сферу духовного мира общества [11, с. 45]. Представляется спорным мнение И. А. Шаповалова, что, обладая имплицитностью, эта сфера, как правило, не проявляется прямо и непосредственно в деятельности человека и социальных групп, а эксплицирована в правовых представлениях. Историко-правовой анализ качественного состояния массового правосознания в переломные моменты истории позволяет сформулировать аргументированный вывод о том, что модели коллективного поведения, детерминированные аксиологиескими основаниями, четко отражают определенные ментальные установки, исторически сложившиеся и функционирующие в конкретной социокультурной общности на определенном этапе исторического развития.
Несмотря на активизацию научно-исследовательского интереса к данной проблематике, единой теории правового менталитета (в том числе и российского) не разработано. Вместе с тем исследователи признают, что изучение сложнорефлексируемых правовых феноменов требует не только праворационального объяснения, но и интуитивного проникновения в исходные элементы правовой сферы социума. Правовой менталитет образует духовно-психологическую основу положительного права, является своего рода культурной парадигмой отражения юридической действительности, где позитивные правовые феномены преломляются через юридическую призму гражданского сознания, духа общества. Особого внимания заслуживает попытка ряда исследователей рассмотреть менталитет как накопитель инвариантных общественно-духовных, этнокультурных величин - ценностей, смыслов, эйдосов, установок, убеждений, традиций, ритуалов, моделей поведения, импульсов, интенций.
Одни отечественные правоведы, высказывая мнение о месте термина «правовой менталитет» в юриспруденции, полагают, что «изучение явления правовой ментальности может рассматриваться в качестве дополнительного направления теории правосознания» [8]. На наш взгляд, более обоснованной является точка зрения, согласно которой правовой менталитет является стержнеобразующим термином в теории правосознания. Р.С. Байниязов, хотя и признает категорию «правовой менталитет» одной из фундаментальных в теории правосознания, но при этом видит в культурно-историческом и духовном статусе правового менталитета его определенную автономность по отношению к правосознанию. В системе элементов правосознания правовая ментальность предстает в виде его глубинного слоя, в определенной мере смыкаясь с правовым бессознательным уровнем, с юридическим подсознанием. Исследователь подчеркивает, что правовая ментальность не тождественна последнему, сохраняет особую идентичность, содержит неисчерпаемые внутренние силы. Свойственная юридическому менталитету рефлексия по поводу собственного места в ряду других правовых феноменов показывает его культурную и духовную самобытность [12, с. 32]. Правовая ментальность есть духовно-правовая психологическая инвариация, имеющая только ей присущие консервативные формы воспроизводства правовых ценностей.
Нам представляется достаточно спорной позиция автора относительно того, что по объему правосознание шире правового менталитета.
В отличие от правосознания правовой менталитет не включает специализированные знания теоретического характера. Он образуется в сфере обыденного опыта. Для правового менталитета временные рамки измеряются веками, для правосознания - годами, для правового мышления - секундами. Правовой менталитет формируется в рамках общественного субъекта, правосознание - общественного, коллективного, индивидуального, а правовое мышление - только в рамках индивида [11, с. 46]. Правосознание выступает как внешнее бытие менталитета. В правосознании менталитет выполняет функцию упорядочивания, стабилизации, консервации. Юридическая стационарность правосознания зависит от качественного состояния правовой ментальности, степени развития ее имманентных духовнопсихологических структур.
Условия «вестернизации» и «глобализации» в значительной степени актуализируют проблему ментальной идентичности. Большинство исследователей признают, что отечественная правовая система не сможет выйти из кризисного состояния и интегрироваться в общецивилизационное пространство без совершенствования идеологических механизмов, структур российского менталитета и общественного сознания. То обстоятельство, что в российской ментальности не сложилось правоаксиологического контекста, позволяет предположить, что она должна найти свое юридическое выражение через идейнопсихологические структуры духовно-культурного правосознания. Как справедливо отмечает Р.С. Байниязов, транзитивному российскому обществу требуется не «чистой воды» политический и правовой либерализм, не догматизм и консерватизм и тем более радикализм, а реализм (умеренность, взвешенность, гармоничность, сбалансированность, здравый смысл, центризм). Баланс интересов государства, личности, общества, достижимый только при условии учитывания отнологических, аксиологических, культурологических и иных особенностей юридического духа народа, станет условием юридической «синхронизации» имманентных желаний, потребностей, интересов, целей и мотивов.
Литература
1. Байниязов Р.С. Правосознание и правовой менталитет в России. Саратов, 2001.
2. Марченя П.П. Массовое правосознание и победа большевизма в России. М., 2005.
3. Овчинников А.И. Самобытность российской правовой ментальности и методология ее осмысления в юридической науке // Северо-Кавказский юридический вестник. 2003. № 1.
4. Романовская В.Б. Репрессивные органы в общественном правосознании в России в ХХ в. Опыт философско-правового исследования: Дис. ... докт. юрид. наук. СПб., 1997.
5. Баранов П.П. Проблемы теории правосознания и правового воспитания. Ростов н/Д, 2005.
6. Баранов П.П., Русских В.В. Проблемы теории правосознания и правовой культуры. Ростов н/Д, 1999.
7. Малахов В.П. Правосознание: природа, содержание, логика. М., 2001.
8. Синюков В.Н. Российская правовая система. Введение в общую теорию. Саратов, 1994.
9. Шаповалов И.А. Формирование правосознания в Советской России в 1917-1920 гг.: Дис. ... канд. юрид. наук. М., 2005.
10. Малахов В.П. Философия права. М., 2002.
11. Меняйло Д.В. Правовой менталитет: Дис. ... канд. юрид. наук. Волгоград, 2003.
12. Байниязов Р.С. Правосознание и российский правовой менталитет // Правоведение. 2000. № 2.
