CC BY
27
ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЕ КАК НАУКА. ТЕОРИЯ ЛИТЕРАТУРЫ. ЛИТЕРАТУРНАЯ КРИТИКА
ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ОСНОВЫ И МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ПРИНЦИПЫ ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЯ
2020.02.001. ЮРЧЕНКО Т.Г. ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ ИСТОРИИ КУЛЬТУРЫ В ИССЛЕДОВАНИЯХ А.В. МИХАЙЛОВА. (Обзор).
Ключевые слова: А.В. Михайлов; Э. Курциус; теория литературы; историческая поэтика; история литературы; слово; «ключевые слова»; наука о культуре.
Основной принцип научного мышления выдающегося отечественного гуманитария Александра Викторовича Михайлова (1938-1995), сферой интересов которого были не только теория и история литературы, но философия и эстетика, искусствознание и музыковедение, - при решении любой проблемы исходить из целостного видения культуры. «Многообразие работ ученого, - пишет Л.И. Сазонова, - образует реконструируемое по мере их чтения внутреннее единство - космос смысла, объемлющий всю историю европейской культуры на протяжении почти двух тысячелетий» [7, с. 10]. Уникальная способность «слышимое видеть и осязать, а видимое и слово "умолченное" - слышать» порождает в исследованиях А. В. Михайлова особую поэтическую логику, согласно которой «изучаемые во внутреннем единстве явления выступают во взаимодействии, определяются одно через другое, образуя сцепления метафор» [7, с. 13].
Именно стремлением рассматривать любое явление культуры «в полнокровном историческом потоке, изнутри его»1, объясняется отказ ученого от формально-логических определений как не учитывающих изменчивость внутреннего содержания терминов. Важнейшей задачей современной науки о литературе, по А.В. Михайлову, должны стать «занятия историей ее слов и понятий, пребывающих в вечном историческом движении и в смысло-~ ~ 2 вой неустойчивости» .
Феномен А.В. Михайлова как исследователя культуры, отмечает Т.А. Касаткина [5], - в слиянии-сплавлении в нем двух культур: немецкой (которой он более всего занимался) и русской (которой принадлежал). Это, с одной стороны, - скрупулезность, точность и обилие фактического материала, а с другой - широчайшие обобщения, «способность видеть картину на протяжении столетий (а иногда и тысячелетий!) - не теряя из виду ее деталей, конкретных черт каждого ее участка» [5, с. 125]. Он был настолько «немец», что ставил в упрек немецкой науке недостаток точности и конкретности (именно, что достигается при предельной широте взгляда). Вместе с тем он крайне болезненно реагировал на часто присущую отечественной науке склонность к глобальным обобщениям при минимальной опоре на факты: «русский размах» для него - необходимое условие «немецкой точности».
При всей широте своих научных интересов А.В. Михайлов оставался тем не менее человеком одной, хотя и необъятной, темы -слово. В своих работах он говорит о почтении к слову и о почтении вообще как неотъемлемом признаке культуры. Главная беда наук о культуре - поспешное теоретизирование, когда исследователь заслоняет собой свой предмет, быстро встраивая его в схему. Между тем слово «теория» по своей этимологии означает «созерцание священного зрелища», «богопознание», т.е. раскрытие того, что есть сущего в вещи. А история - это проявления «теории» в эмпирике. Таким образом, история и теория неразделимы и друг без друга бессмысленны. Слово, по Михайлову, «и выступает как "теория" предмета ("предлежащего"), вещи... Слово - область, где
1 Михайлов А.В. Диалектика литературной эпохи // Контекст-1982. - М., 1983. - С. 115.
2 Михайлов А.В. О некоторых проблемах современной теории литературы // Известия АН. Серия лит. и яз. - М., 1994. - Т. 53, № 1. - С. 22.
вещам дано существовать как смыслам» [5, с. 127]. Поэтому общение с вещами может быть лишь через слово, а восприятие их как напрямую доступных - лишь иллюзия, сформировавшаяся на рубеже ХУШ-Х1Х вв. Исследователь культуры и призван постичь «то, что знают в себе слова»1.
Однажды явленный в слове смысл продолжает, по А.В. Михайлову, существовать во всех последующих переосмыслениях слова, он продолжает существовать как иное для нас и не может быть присвоен нами в снятом виде. «Правда существует в каждом повороте истории слова, и часто правда предшествующих эпох оказывается богаче, философски насущнее, чем правда эпох последующих ... Наша задача - дать быть этой правде и этому смыслу, <...> позволить ему существовать в его, отличной от нашей, правде» [5, с. 129].
Для исследователя, полагал А.В. Михайлов, существует «закрытое слово», т.е. слово как итог его исторического развития, причем сам путь, пройденный словом, даже не осознается как существующий. Поэтому слово открыто для наполнения произволу исследователя. Особенно это относится к тому, что А.В. Михайлов называл «ключевыми словами» науки о литературе, науки о культуре. Эти слова представляют собой «теорию» некой сущности культуры, на разных этапах переосмысляясь, но сохраняя в себе все уже открытые в истории смыслы и еще не явленные. Разработка ключевых слов науки - единственно перспективный путь для теории литературы и культуры, полагал А.В. Михайлов. В то же время это и путь самоосмысления науки, учет всех вариантов теоретического использования ключевого слова наукой, еще не задумывавшейся о своих основаниях.
На связь проблемы самоосмысления науки о литературе с разработкой понятия «ключевых слов истории культуры» указывает и Е.В. Иванова [4], отмечая, что первоначально в работах ученого речь шла о «терминах движения», т.е. понятиях, способных развиваться вместе с явлением. Понятие «ключевые слова» появляется в исследованиях А.В. Михайлова в поздние годы, развивая
1 Михайлов А.В. Актуальные проблемы современной теории литературы // Контекст. Литературно-теоретические исследования, 1993. - М., 1996. - С. 16.
то новое, что было заложено в «терминах движения», но в то же время охватывая более широкое историко-культурное поле.
На иной аспект проблемы слова в трудах А.В. Михайлова обращает внимание С.Г. Бочаров [1], указывая, что ученый предпочитал говорить не о терминах, но о «ключевых словах» науки о литературе, потому что «термин это слово, возведенное в степень, что отгораживает его от слов обычного языка и замыкает в систему... Михайлов же дорожил тем в языке филологической науки, чем он неотторжим от естественного, обычного языка» [1, с. 60].
Слово теории, по Михайлову, находится «в глубоком родстве со словом самой поэзии»1. Назвав в нетерминологических категориях обыденного языка две творческие линии слова, идущие от Гёте и от Пушкина, - творчески-изобильное и творчески-экономное слово, сам Михайлов, пишет С. Бочаров, примкнул к гётеан-ской традиции слова творчески-изобильного - «к старой риторической традиции, которую он облюбовал как поле своих исследований, с любовью к сложному разветвлению мысли и к непрямому, кружащему, нелинейному ходу речи, к словесному изобилию и игре» [1, с. 63].
Вопросы природы слова, его возможности и пределы на переходе за словесный горизонт, причем в философско-религиозной интерпретации, - в центре статьи Н.К. Гея [2], посвященной работе А.В. Михайлова «О Боге в речи философа» (1996), которую сам автор представляет как комментарий на комментарий М.А. Гарн-цева к тексту Плотина «О благе или едином».
Как полагал Михайлов, слово сочетает в себе реальность жизненного и обобщенность понятийного содержания. Всё, существующее в мире, доступно нам через слово. «Общий смысл слов обращен к вневременным параметрам вечности, тогда как конкретика каждого этого слова содержательно обусловлена и подчинена реальным координатам места и времени. Содержательные и смысловые установки слова <...> "балансируют" на подвижном пограничном переходе отсюда - туда и оттуда - сюда. Реальность слова отсюда выражает и воплощает наше человеческое существование, оттуда - Бога. Таким образом, Слово Божие -движение духа внутри нас, слово человеческое - наше движение к
1 Михайлов А.В. Языки культуры. - М., 1997. - С. 17.
Богу» [2, с. 51, 52]. При этом «главное заключено не в существовании феномена границы, а в прохождении ее» [2, с. 52].
Слово, проходящее эту границу, становится не другим, но иным, не равным самому себе: оно содержательно больше. «Преобразовательные процессы на порубежной полосе становятся своеобразным взаимодействием смысловых сфер. В результате становится возможным углубиться в обозначаемое, уловить невыразимое в самом дальнем отстоянии» [2, с. 53].
По А.В. Михайлову, пишет Н. Гей, «существованием непроходимо-открытой и закрыто-пропускной словесной границы обусловлено и существование апофатически и катафатически взаимо-проникаемого понимания имени Бога, когда всякое слово и имеет отношение к имени Божьему, и не допускает к адекватному его освоению» [2, с. 58]. В свете идей А.В. Михайлова, заключает исследователь, многие стороны исторической поэтики получают новую перспективу.
Для А.В. Михайлова, пишет С.Ю. Хурумов [8], характерно широкое понимание исторической поэтики: «...слово берется во всей своей исторической подвижности и динамике, а история проявляется в слове, сказывается, обнаруживает себя в нем. Мыслить историю литературы как целое означает тогда - мыслить сложно опосредованную связь любого слова, словечка или словца со Словом» [8, с. 152]. Именно у Веселовского ученый позаимствовал понятие «готового слова», обозначившего собой «морально-риторический» период в истории литературы. Исследование «исторической поэтики» Веселовского стало для А.В. Михайлова «продолжением изучений западной филологической науки, продолжением вектора "Ауэрбах / Курциус". Задача мыслить историю литературы как целое объединяла труды Веселовского и немецких ученых в понимании Михайлова» [там же].
Несмотря на противоположность историко-литературных концепций Михайлова и Э.Р. Курциуса, перспектива риторики позволяет, как полагает А.Е. Махов [6], усмотреть между ними взаимосвязь. Михайлов намечает возможность включить концепцию Курциуса в целое исторической поэтики как описание определенного этапа литературного развития - этапа «морально-риторического слова». Обоих ученых объединяет отношение к риторике как универсальной сверхформе европейской культуры, а не только
лишь как к системе ораторских приемов. Они оба понимают риторику как «необходимое посредующее звено между знанием человека о себе, лежащим в основе всей европейской цивилизации, и поэзией / литературой. Именно риторика дает знанию то слово, благодаря которому знание может быть выражено в поэзии» [6, с. 129].
Однако воззрение на европейскую литературу из одной перспективы у двух ученых различное. Курциус отрицает всякую стадиальность и стилевые эпохи, в то время как для Михайлова именно в моменты перехода из одной стадии в другую происходит самое важное. По Курциусу, риторические топосы превращаются в поэтические клише, преодолевающие стилистические, жанровые и мировоззренческие границы и обуславливающие внутреннюю однородность европейской литературы до стадиального перелома, происходящего в XVIII в., когда риторическая традиция утрачивает свое значение.
По Михайлову, литературная реальность представляет собой не сплошную текучесть, но череду «переломов». Это - пять этапов: дориторического слова, «морально-риторической системы», этапа рубежа XVIII-XIX вв., суммирующего достижения риторического и дориторического слова, этапа антириторического и, наконец, этапа «литературного слова», пользующегося опытом традиции во всей полноте.
Обращение Михайлова к антириторическому слову реализма, отмечает Махов, «потребовало дополнить понятийную пару "поэзия - знание" (которую мы находим и у Курциуса) еще одним элементом: жизнь (реальность, действительность). Этот элемент Курциусом совершенно пренебрегается: на протяжении книги он неоднократно иронизирует по поводу попыток усмотреть свидетельства реальности в поэтических высказываниях, которые на самом деле, по его мнению, являются чисто литературными топоса-ми» [6, с. 136].
У Михайлова же в определенный период «жизнь» превращает пару «поэзия - знание» в триаду «поэзия - знание - жизнь», где автор переподчиняет слово своему видению жизни. «Если в риторическую эпоху знание было слито с "готовым" риторическим словом и также было, по сути, "готовым", то в эпоху реализма
знание - уже не готовое, "научное", но непредсказуемое, жизненное; такое знание подчиняет себе слово» [6, с. 137].
Михайлов, таким образом, в известном смысле синтезирует отрицающий значение реальности в литературном процессе подход Курциуса и «миметический» подход Ауэрбаха, поставившего во главу угла «отображение действительности».
Помимо отношения «поэзия - знание» риторическое слово вовлечено и у Курциуса, и у Михайлова в отношение «слово - образ». Курциус настаивает на доминировании слова как носителя мысли, у Михайлова слово и образ находятся в разных отношениях в различные эпохи. В морально-риторической системе доминирует слово, а образ служит субститутом вещи. «Риторика, стремившаяся к эффекту наглядности - т.е. в известном смысле к образности, - мыслила образное начало словесно, как еще одну фигуру» [6, с. 140]. В антириторическую эпоху в диаду «слово -образ» также вторгается «жизнь»: «...слово перестает быть самоцелью, занимая теперь подчиненное положение - оно умаляется, даже уничтожается в реальности образа, жертвуя собой жизни» [6, с. 141]. Образ сливается с жизнью, а слово становится лишь инструментом, создающим «образ жизненной полноты»1. Сами кур-циусовские топосы из практически неподвижных «констант», элементов формы, превращаются у Михайлова в динамичные моменты содержания, что ярко продемонстрировано в работе ученого «Поэтика барокко: завершение исторической эпохи» (1994).
Принцип Михайлова - в каждом отдельном случае исходить из целостного видения культуры, из «космоса смысла» - ярко демонстрирует статья К.В. Зенкина [3], показывающего, что понятие интонации, которое используется в отечественном музыковедении при анализе музыки с точки зрения ее смысла, а в филологии применяется к разговорной речи, благодаря А.В. Михайлову, вновь вошло в филологию, причем со стороны музыкознания. В работе «Стиль и интонация в немецкой романтической лирике» Михайлов показывает, как интонация связана не только с чтением стихотворений, но и с самими письменными текстами. В романтической поэзии, пишет Михайлов, «инструментовка стиха становится орга-
1 Михайлов А.В. Методы и стили литературы. - М., 2008. - С. 35.
ническим языком внутреннего Я», а «мысль должна стать лирической интонацией»1.
Превращение мысли в интонацию применительно к поэзии означает, указывает К. Зенкин, что «словесная мысль, оставаясь словом, аккумулирует в себе неязыковые факторы. Применительно к лингвистике неязыковое - означает непереводимое (например, междометия) и, следовательно, по существу, - музыкальное. В то же время неязыковое применительно к поэзии означает невыраженное, и в этой цепочке рассуждений становится отчасти понятно, почему Михайлов пишет о молчании романтической поэзии. Интонация же нередко подходит к самой грани молчания» [3, с. 374].
По Михайлову, в отличие от слова риторической культуры, где всякий смысл сосредоточен в слове и только в нем, в новой, постриторической культуре слово уже не «сосуд знания», но «может делаться как бесподобно тонким инструментом изучения окружающей жизни, так и бесконечно разнообразным, виртуозно применяемым поэтическим средством... Романтика занимает "музыка вещей", - которые начинают звучать, когда вступают в су-2
мерки внутреннего» .
Список литературы
1. Бочаров С.Г. А.В. Михайлов о языке филолога // Жизнь в науке: Александр Викторович Михайлов - исследователь литературы и культуры / отв. ред. Л. И. Сазонова. - М., 2018. - С. 60-64.
2. Гей Н.К. Феноменально-ноуменальный параллелизм (о работе А.В. Михайлова «О Боге в речи философа») // Жизнь в науке: Александр Викторович Михайлов - исследователь литературы и культуры / отв. ред. Л.И. Сазонова. -М., 2018. - С. 48-59.
3. Зенкин К.В. О смысловом пространстве понятия «интонация» в музыковедческих и литературоведческих текстах // Жизнь в науке: Александр Викторович Михайлов - исследователь литературы и культуры / отв. ред. Л.И. Сазонова. -М., 2018. - С. 360-376.
4. Иванова Е.В. Биография ученого и судьба его наследия // Михайлов А.В. Статьи по теории литературы. - М., 2018. - С. 5-18.
1 Михайлов А.В. Обратный перевод. - М., 2000. - С. 76, 78.
2 Там же. - С. 76, 74.
5. Касаткина Т.А. Александр Викторович Михайлов как теоретик культуры // Контекст-2013: Ежегодник теории и истории литературы. - М.: ИМЛИ РАН, 2013. - С. 125-131.
6. Махов А.Е. А.В. Михайлов и Э.Р. Курциус: Два воззрения на литературный процесс из перспективы риторики // Жизнь в науке: Александр Викторович Михайлов - исследователь литературы и культуры / отв. ред. Л.И. Сазонова. -М., 2018. - С. 127-144.
7. Сазонова Л.И. Введение. Александр Викторович Михайлов // Жизнь в науке: Александр Викторович Михайлов - исследователь литературы и культуры / отв. ред. Л.И. Сазонова. - М., 2018. - С. 9-22.
8. Хурумов С.Ю. Несколько соображений о «магистральном сюжете» А.В. Михайлова // Жизнь в науке: Александр Викторович Михайлов - исследователь литературы и культуры / отв. ред. Л.И. Сазонова. - М., 2018. - С. 145-153.
НАПРАВЛЕНИЯ И ТЕНДЕНЦИИ В СОВРЕМЕННОМ ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИИ И ЛИТЕРАТУРНОЙ КРИТИКЕ
2020.02.002. ФЕРРЕР К. ИССЛЕДОВАНИЯ ЛИТЕРАТУРЫ В ЭРУ ПЛАНЕТАРИЗАЦИИ: СЛЕДЫ И ПУТИ СКВОЗЬ ПРИЗМУ НОВЫХ ИНФОРМАЦИОННЫХ НАБЛЮДЕНИЙ. FERRER C. Les études littéraires a l'ére de la mondialisation: traces et trajets au prisme des nouveaux observables numériques // Zizanie. Revue. Mondialisme et littérature. - Montréal, 2018. - Vol. 2, N 1. -P. 76-101.
Ключевые слова: мировая литература; теория полисистем; метакритический анализ; критикометрия; законы литературной интерференции.
Профессор Квебекского университета (Монреаль, Канада) Каролина Феррер, опираясь на концепт культурного поля французского социолога П. Бурдьё, на теорию полисистем израильского ученого И. Эвен-Зогара и на наукометрические исследования Л. Лейдесдорфа, предприняла анализ метаданных, содержащихся в Международной библиографической базе литературы, чтобы уточнить и прояснить традиционные термины и понятия, которые применяют при изучении мировой литературы.
Концепт «мировая литература» (Weltliteratur) ведет свое происхождение от Гёте и тесно связан с развитием современного сравнительного литературоведения. В эпоху глобализации прояс-
