CC BY
20
димо отметить, что «религиозного характера пословицы и поговорки актуальны наравне с национальными, и являются не просто поучительными иносказаниями, но и объединяющей, обучающей стороной устного народного творчества дагестанских народов» [9, с. 454].
Пословицы и поговорки как малые жанры устного народного творчества близки друг к другу по общим художественным признакам, таким как краткость, лаконичность, устойчивость, широкая употребляемость. Пословицы и поговорки кадарцев следует определить как поэтические, многозначные, широко употребляющиеся в речи, устойчивые краткие выражения, имеющие переносные значения изречения, в которых отражена народная мудрость, моральный свод правил жизни. Поговорки имеют тесную взаимосвязь с пословицами, так как в случае присоединения слова или изменения порядка слов поговорки становятся пословицами. Паремии представляют широкие пласты жизни и носят воспитательную направленность. В них закреплен опыт народа. Тематика пословиц и поговорок разнообразна. В них выражается понимание жизненных основ, труда и воспитания, семейных отношений, любви и дружбы, осуждаются людские пороки и восхваляются добродетели, а также другие нравственные качества человека. В кадарских паремиях отразились различные стороны жизни человека с элементами, идейной составляющей традиционной культуры, такими как семейные ценности (Ахъугьу-ле тумавк1у! - «Вверх не плюй!»); трудолюбие (Щенгизе бушубилбег1ел цаб бил-туй - «Что в кастрюлю бросишь, то и вынешь»); мудрости и предприимчивости (Мявх1абук1уй катули хугил зат арку - «Тихий кот большую долю съест») и др.
В пословицах и поговорках применяются различные художественно-изобразительные средства и приемы: гиперболы (Бууй маза ярх1на изу- «Покорную овцу семь раз доят»), перифраз (ДурхЯ исх1айсале нещли мама х1алуга - букв.: «Если [грудной] ребенок не заплачет, мама грудь не даст (в смысле: не накормит)»); эпитеты (Кьял бирзес х1абалутаа абзар балк1а бурар - «У того, кто не умеет доить корову - двор кривой») и др.
По композиции кадарские паремии чаще подразделяются на одночленные (Бук1малике гъарщи тумавк1у - «Во встречный ветер не плюй»), двучленные и многочленные (Авлияли улхъас х1абала, улхъале к1айц1ес х1абала - «Дурак танцевать не умеет, а научившись, остановиться не может»).
Пословицы и поговорки могут строиться на антитезе, т.е. приеме противопоставления («хабар хугил - хинк1 варгил «разговор большой - хинкал маленький»). В паремиях, также как и в лирических песнях, используется прием
Библиографический список
параллелизма (Дуния - майдан, ч1ир - х1айван «весь мир - раздольное поле [для человека], изобилие - [радость] для скота») [10]. Пословицы строятся на параллелизме. Ибрагимова Ф. М. пишет, что «в первой части параллелизма показано состояние души, ситуация, положение, а во второй части - вывод, вытекающий из них. Такая структура соответствует целям и задачам пословиц: на основе жизненного материала сформулировать вывод, урок, совет» [11, с. 443]. Пословицы ритмичны. В них рифмуются отдельные слова, или словообразующие аффиксы (Хабар хугил - хинк1 варгил «Разговор большой - хинкал маленький; Авлияли улхъас х1абала, улхъале к1айц1ес х1абала - «Дурак танцевать не умеет, а научившись, остановиться не может»). Они разнообразны по форме высказывания и представлены в виде монолога. Пословицы и поговорки являются источником мудрости народа и его знаний о жизни, народных представлениях и идеалах, моральных устоях. Так, Ф.О. Абакарова, Ф.А. Алиева отмечают, что всегда «пословицы отражали развитие классового сознания народных масс. Их отличала острота и смелость тенденциозно направленного слова, содержащего в своей основе иронию, сарказм» [12, с. 233]. Пословицы и поговорки, возникшие как жанр устного народного творчества в глубокой древности, бытуют на протяжении многих веков и выполняют воспитательно-бытовую и литературно-художественную роли.
Так, пословицы и поговорки кадарцев не теряют своей актуальности, они определяют духовные и мировоззренческие ценности национального менталитета, а потому до сих пор остаются неообходимыми, продолжают использоваться в повседневной жизни. Жанровыми признаками пословиц и поговорок являются следующие: метафоричность, переносное значение, склонность к обобщению жизненного опыта. Так, Т. Б. Джамбекова пишет, что «обобщение жизненного опыта имеет расширенный смысл, то есть может прилагаться ко многим жизненным случаям, аналогичным тому, какой отмечен в ней» [13, с. 21]. Важным является и то, что по своей форме они не подвержены искажению, а также тесно связаны с национальной культурой, повседневной культурой, культурой труда; паремии воспитывают уважение к Родине и семье, отражают главные ценности того или иного этноса независимо от принадлежности его представителя к высшему или низшему сословию. Кроме того, пословицы и поговорки формируют определенное представление о традиционной культуре народа. Они могут служить дидактическим материалом, поскольку доступно обрисовывают облик народа, его стремления и надежды, что свидетельствует о воспитательно-развивающем характере ппаремийй.
1. Аникин В.П. Русские народные пословицы, поговорки, загадки и детский фольклор. Москва, 1957.
2. Даль В.И. Пословицы русского народа. Москва: АСТ, 2008.
3. Аджиев А.М. Устное народное творчество кумыков. Махачкала, 2005.
4. Снегирев И. Народные пословицы и притчи. Москва, 1948.
5. Вагизиева Н.А. Свадебно-обрядовый фольклор и лексика кадарского языка. Мир науки, культуры, образования. 2019; № 6 (79): 445 - 448.
6. Вагизиева Н.А. Традиционный фольклор в детском цикле семейной обрядности кадарского этноса. Филология: научные исследования. 2020; № 1: 83 - 92.
7. Галимуллина РИ. Коммуникативно-прагматический потенциал пословиц (на примере английских и русских пословиц с компонентом - зоонимом). Эволюция и трансформация дискурсов: языковые, филологические и социокультурные аспекты. 2014: 317 - 321.
8. Вагизиева Н.А. Специфика жанра благопожеланий в кадарском фольклоре. Мир науки, культуры, образования. 2020; № 4 (83): 401 - 402.
9. Багандова И.М. Пословицы и поговорки как жанр устного народного творчества даргинцев. Мир науки, культуры, образования. 2017; № 6 (67): 453 - 455.
10. Полевой материал автора Н.А. Вагизиевой, записанный от Вагизиевой Дайганат Алчагировны, 1942 г.р. а с. Чанкурбе Буйнакского района РД в августе 2020 г.
11. Ибрагимова Ф.М. Устно-поэтическое творчество рутулов, агулов, цахуров. Махачкала, 2017 г.
12. Абакарова Ф.О., Алиева Ф.А. Очерки устно-поэтического творчества даргинцев. Махачкала, 1999.
13. Джамбекова Т.Б. К вопросу об определении жанра чеченских пословиц и поговорок. Вестник Адыгейского государственного университета. Серия 2: Филология и искуствоведение. 2009; № 1: 19 - 22.
References
1. Anikin V.P. Russkie narodnyeposlovicy, pogovorki, zagadkiidetskij fol'klor. Moskva, 1957.
2. Dal' V.I. Poslovicyrusskogo naroda. Moskva: AST, 2008.
3. Adzhiev A.M. Ustnoe narodnoe tvorchestvo kumykov. Mahachkala, 2005.
4. Snegirev I. Narodnye poslovicy ipritchi. Moskva, 1948.
5. Vagizieva N.A. Svadebno-obryadovyj fol'klor i leksika kadarskogo yazyka. Mir nauki, kul'tury, obrazovaniya. 2019; № 6 (79): 445 - 448.
6. Vagizieva N.A. Tradicionnyj fol'klor v detskom cikle semejnoj obryadnosti kadarskogo 'etnosa. Filologiya: nauchnye issledovaniya. 2020; № 1: 83 - 92.
7. Galimullina R.I. Kommunikativno-pragmaticheskij potencial poslovic (na primere anglijskih i russkih poslovic s komponentom - zoonimom). 'Evolyuciya itransformaciya diskursov: yazykovye, filologicheskie i sociokul'turnye aspekiy. 2014: 317 - 321.
8. Vagizieva N.A. Specifika zhanra blagopozhelanij v kadarskom fol'klore. Mir nauki, kul'tury, obrazovaniya. 2020; № 4 (83): 401 - 402.
9. Bagandova I.M. Poslovicy i pogovorki kak zhanr ustnogo narodnogo tvorchestva dargincev. Mir nauki, kul'tury, obrazovaniya. 2017; № 6 (67): 453 - 455.
10. Polevoj material avtora N.A. Vagizievoj, zapisannyj ot Vagizievoj Dajganat Alchagirovny, 1942 g.r. a s. Chankurbe Bujnakskogo rajona RD v avguste 2020 g.
11. Ibragimova F.M. Ustno-po'eticheskoe tvorchestvorutulov, agulov, cahurov. Mahachkala, 2017 g.
12. Abakarova F.O., Alieva F.A. Ocherki ustno-po'eticheskogo tvorchestva dargincev. Mahachkala, 1999.
13. Dzhambekova T.B. K voprosu ob opredelenii zhanra chechenskih poslovic i pogovorok. VestnikAdygejskogogosudarstvennogouniversiteta. Seriya 2: Filologiya i iskustvovedenie. 2009; № 1: 19 - 22.
Статья поступила в редакцию 16.11.20
УДК 811.11
Generalova L.M., Cand. of Sciences (Philology), senior lecturer, Volgograd State University (Volgograd, Russia), E-mail: l.m.generalowa@volsu.ru Korobova O.V., Cand. of Sciences (Philology), senior lecturer, Volgograd State University (Volgograd, Russia), E-mail: ov.korobova@volsu.ru
THEORETICAL, DESCRIPTIVE AND COGNITIVE ISSUES OF VALENCY. The article focuses on an overview analysis of the contradictory interpretation of the phenomenon of valency in linguistics. The types of valency are described based on their content and structural characteristics from the perspective of the implementation of syntactic relations, semantic content and the position of its relationship to communicative activity. The disagreements in the definition of this linguistic
phenomenon caused by different stages of the formation of modern linguistics and related research methods are substantiated. The main relevant parameters of the study of valency are determined, which relate to the latest achievements of cognitive science based on the concept of an individual's perception of information about extra-linguistic reality through certain mental constructs fixed in the linguistic structure. The conclusion is made about the need for a comprehensive approach to the study of the grammatical phenomenon of valency and for unified criteria for describing its essence from the standpoint of cognitology which allows to remove many contradictions in the traditional consideration of its phenomenon as well as to determine all kinds of conflicting linguistic facts.
Key words: valency, obligatoriness, optionality, actants, conceptualization, frame structure, significative interpretation.
Л.М. Генералова, канд. филол. наук, доц., Волгоградский государственный университет, г. Волгоград, E-mail: l.m.generalowa@volsu.ru
О.В. Коробова, канд. филол. наук, доц., Волгоградский государственный университет, г. Волгоград, E-mail: ov.korobova@volsu.ru
ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ, ОПИСАТЕЛЬНЫЕ И КОГНИТИВНЫЕ ВОПРОСЫ ВАЛЕНТНОСТИ
Статья посвящена обзорному анализу противоречивой трактовки феномена валентности в языкознании. Описываются виды валентности, исходя из ее содержательной и структурной характеристики, с позиции реализации синтаксических отношений, семантического содержания и ее отношения к коммуникативной деятельности. Обосновываются разногласия в дефиниции данного языкового явления, обусловленные разными этапами формирования современной лингвистики и связанными с ними методами исследования. Определяются основные релевантные параметры исследования валентности, которые относятся к последним достижениям когнитивистики, базирующимся на концепции восприятия индивидом информации о внеязыковой действительности через определенные ментальные конструкты, закрепленные в языковой структуре. Делается вывод о необходимости всестороннего подхода к изучению грамматического явления валентности и в унифицированных критериях для описания его сущности с позиции когнитологии, которая позволяет снять многие противоречия традиционного рассмотрения этого явления, а также детерминировать всевозможные противоречивые языковые факты.
Ключевые слова: валентность, обязательность, опциональность, актанты, концептуализация, фреймовая структура, сигнификативная интерпретация.
1. Из истоков истории валентности
Несмотря на то, что в современной лингвистике достаточно подробно освещалась и освещается проблема трактовки понятия валентности и определения ее существенных признаков, представлено большое количество валентностных моделей, детально описаны отдельные спорные моменты (В.П Гак, С.М. Кибар-дина, К.Э. Зоммерфельдт, О.И. Москальская, Л.Л. Цинкман, Б. Примус, С.Д. Ка-цнельсон, Г Хельбиг Б.А. Абрамов и др.), невозможно с уверенностью заявить, что существует единое понимание в этом вопросе, отвечающее всем научным критериям и не имеющее поводов для критики. Для наглядной демонстрации проблемных вопросов в валентности и описания этого грамматического явления была разработана внушительная теоретическая и методологическая база, несмотря на это, до сих пор лингвистами не достигнуто единства относительно методов, при помощи которых можно «измерить»» валентность как лингвистическую единицу
В трактовке этого феномена обнаруживаются существенные разногласия, обусловленные, на наш взгляд, разными этапами развития языкознания. Каждый новый виток формирования лингвистики определен возникновением и становлением новых научных идей, опровергающих или дополняющих уже наработанные пласты знаний о языке. И на каждом этапе развития языкознания происходит переосмысление как самого понятия валентности, так и присущих ему характеристик.
Наиболее полное освещение данное понятие получило в середине 20 века. До этого времени термин «валентность» использовался в лингвистике для обозначения различных языковых явлений. Первоначально использование идей валентности ограничивалось только синтаксически-структурным уровнем языка. Позже понятие валентности стали употреблять для описания семантики структурных представлений. Данный термин стали использовать в различных моделях не только для описания семантики предложений, но и обозначать им разные структурные отношения. Отношения и характеристики явления, которое сегодня обозначается валентностью, рассматривались ранее в терминах абсолютных и относительных глаголов (И.В. Мейнер, О. Бехагель, И.Х. Хейзе). «К абсолютным (т.е. субъектным) глаголам принадлежат такие, которые кроме субъекта не нуждаются в других дополняющих словах, для того чтобы предложение было грамматически законченным (например: Er schwimmt, Er raucht...). К относительным (т.е. объектным) глаголам относятся, наоборот, такие, которые требуют кроме субъекта, по меньшей мере, еще одно дополняющее слово, что позволит образовать грамматически законченное и правильное предложение (например: Er erwartet, Er legt...)» [1, с. 141]. К. Бюлер в своем исследовании заявил, что «слова определённого класса могут иметь в своём окружении одну или несколько открытых позиций, которые должны быть заполнены словами других определённых классов» [2, с. 173]. В советском же языкознании свойство глагола открывало место для дополнения и рассматривалось в рамках теории сильного и слабого управления [3, с. 151].
Из вышесказанного следует, что понимание валентности имплицитно выражалось в идеях и работах ученых задолго до того, как было четко обозначено и введено в обиход языкознания французским лингвистом Л. Теньером для обозначения сочетаемости слов. В его «Структурном синтаксисе» это понятие интерпретируется как формальное языковое явление, суть которого состоит в способности глагола раскрывать свое значение путем замещения определенного количества мест в предложении, а именно «притягивать к себе большее или меньшее число актантов в зависимости от большего или меньшего количества крючков, которыми он обладает, чтобы удерживать эти актанты при себе» [4, с. 250].
Согласно концепции лингвиста, глагольная валентность характеризуется, прежде всего, с позиции количества открываемых и замещаемых в предложении мест, то есть актантов. В соответствии с этой характеристикой Л. Теньер предложил классифицировать глаголы на авалентные, одновалентные, двухвалентные и трехвалентные.
Классификация глаголов по их валентности играет роль в двух различных дискуссионных моментах:
1) в отдельных языках можно наблюдать систематические структурные изменения, которые обозначаются как пассивные, рецессивные и причинные диатезы. Причинно-следственная связь и рецессивация являются операциями, которые влекут за собой определенные систематические изменения валентности языковых единиц;
2) структурные изменения, возникающие при переводе одного языка на другой, Теньер обозначил как метатакса. При истолковании метатаксы термин «валентность» служит для описания структур предложения различных языков. При анализе диатезы и метаксы речь идет не о количестве валентностно обусловленных единиц (актантов), а об их природе.
Все усилия Теньера были направлены, главным образом, на то, как описать изменения актантных структур. Его исследования показали, что актанты имеют двойную «природу». Каждый актант имеет как формально-синтаксическое, так и семантическое обозначение. Позже было отмечено, что формально-синтаксические и семантические признаки могут привести к противоречивым оценкам валентностной связанности структурного элемента. Тот факт, что глагол на различных уровнях может иметь разную валентность, подтвердил гипотезу о необходимости различения и разных уровней валентности. Либо валентность - это свойство формальных единиц различать разные морфологические и распределительные данные, либо валентность - признак концептуальных категорий, и может наблюдаться у глаголов, обозначающих процесс. Таким образом, Теньер ввел в лингвистику не уточненный термин «валентность». Валентность той же самой языковой единицы различается в зависимости от того, относятся валент-ностные отношения к синтаксическому или семантическому уровню.
Не существовало точного определения, является ли валентность свойством формальных единиц, представленным исходными морфологическими и дистрибуционными данными глагола, или это свойство концептуальных категорий, которое можно наблюдать посредством обозначаемого глаголом «положения вещей».
2. Методология исследования феномена валентности
Идеи Л. Теньера нашли отклик в работах других лингвистов, разделившихся условно на два направления в соответствии с определенными лингвистическими взглядами. Представители одного из направлений вслед за Теньером рассматривали валентность как явление плана выражения, различали различные уровни описания языковой системы: синтаксический, семантический, логический. На каждом уровне валентность объяснялась определенными свойствами структурных единиц. Центром структуры предложения является глагол, а все остальные актанты обусловлены глаголом. Так, например, новым в работах Хельбига было рассуждение о системном описании валентности языка и коммуникативно-прагматических аспектах его использования. Предложенная им шестиуровневая модель описания валентности принимала во внимание не только синтаксический, но и семантический уровень представления знаний [5, с. 69].
Второе направление исходило из содержательной природы валентности и было связано с описанием глубинно-семантических явлений, отражающих реальные ситуации внеязыковой действительности. Содержательная
валентность зависит только от значения слова и не подчиняется морфологии языка.
Общим для обоих направлений является расширение понятия валентности за счет включения в сферу ее действия слов и единиц иных уровней, а также характеристика валентности по таким параметрам, как общий тип валентности, то есть ее активность или пассивность; облигаторность или факультативность валентности; число валентностей [6, с. 80].
В современном языкознании теория валентности занимает одну из ведущих позиций. Публикации отечественных и зарубежных лингвистов посвящены разработке теоретических и практических проблем, связанных с валентностными свойствами всевозможных частей речи. Принято выделять два типа валентности: активную, или центробежную, и пассивную, центростремительную. «Центростремительный, пассивный, тип валентности представляет собой способность зависимого слова присоединяться к главному, заполнять при нем открытую позицию» [7, с. 78]. На наш взгляд, выделение такого типа валентности обусловлено, прежде всего, тем, что назрела необходимость объяснить расширение понятия валентности, что стало возможным как раз благодаря включению в сферу его действия других полнозначных частей речи, обладающих чаще всего центростремительной валентностью. Однако эта идея носила тупиковый характер и не получила своего развития, в то время как активная валентность разрабатывалась лингвистами с позиции облигаторности, в соответствии с которой принято различать обязательную и факультативную валентность, а также обязательные и факультативные актанты.
Очевидным является тот факт, что обязательность или необязательность актанта связана в первую очередь с уровнем языка, на котором она фиксируется. В соответствии с этим первые попытки фиксации облигаторной валентности были основаны на синтаксической необходимости актантов. Для их выявления разрабатывались разные методы, к которым мы можем отнести «синтаксический минимум» Х. Ренике, включающий в себя, прежде всего, коммуникативно необходимые актанты, и «метод отчеркивания» Л. Вейсгербера и П. Гребе, руководствующийся смысловой наполненностью высказывания. Более строгая методика выделения структурного минимума была предложена Г Глинцем и Г Хельбигом в качестве разработанного ими «метода опускания», или «теста на элиминирование». Исходя из семантической совместимости в глубинной структуре, актанты могут присоединяться или опускаться. Границей структурного минимума в этой методике считалась грамматичность предложения, которая определяется соблюдением правил построения предложения. Если нереализация одного из актантов делает предложение грамматически некорректным, то это свидетельствует об облигаторности тестируемого актанта. Если же удаление актанта не приводит к аграмматичности предложения, то его реализация может считаться факультативной [8, с. 78].
Валентность, описываемая только лишь на синтаксической основе, не несла в себе особой теоретической значимости для характеристики глагольных значений, так как давала лишь фрагментарное представление о них. Она не объясняла моносемантизацию (преодоление многозначности) у полисемантических глаголов, не могла охватить и описать причинные, обратные и рецессивные отношения в синтаксических структурах.
В качестве попытки выйти за рамки структурного минимума предложения и связать необходимость актантов с коммуникативным целеполаганием высказывания можно рассматривать дихотомию Н. Энгеля, в которой он различает грамматически обязательные и факультативные, обусловленные глаголом элементы и коммуникативно незаменимые и факультативные элементы [9, с. 147]. Все же такая дифференциация ограничивается контекстом высказывания и не систематизирует фиксацию облигаторности или факультативности валентности, поскольку не учитывает многоуровневый характер этого явления.
Наличие нескольких уровней реализации валентности не подвергалось сомнениям лингвистов второй половины двадцатого века. Споры вызывали количество и трактовка уровней. В основе этих споров лежала разная трактовка самого понятия валентности, что разделило лингвистов на два условных лагеря.
В рамках одного из этих подходов (Б.А. Абрамов, В.В. Богданов, В.Г Гак, М.Д. Степанова, Г. Хельбиг и др.) валентность трактуется с позиции ее отношения к коммуникативной деятельности. При этом разделение валентности на уровни и их характеристики является отражением отношений между действительностью, мышлением и языком. Согласно этой концепции, положение дел в объективной действительности отражается в предложении через определенные мыслительные структуры, представляющие собой предикаты с одним или несколькими пустыми местами. Предикат представляет собой ментальную фиксацию свойства или отношения между предметами. Этот уровень интерпретируется как логическая валентность, которая представляет собой внеязыковые связи между понятиями.
Эти логические связи отражаются в языковой структуре через семантические и синтаксические отношения. На семантическом уровне при семантической валентности для выражения понятийного аппарата глагол предписывает конкретное количество партнеров с надлежащими семантическими признаками, которые описываются в лингвистике в терминах глубинных падежей. Кроме того, важнейшей характеристикой семантических признаков является их совместимость в рамках события определенного статуса, то есть действия, состояния, процесса или признака.
На уровне предложения валентность рассматривается с позиции реализации синтаксических отношений в определенных членах предложения и морфологических формах. Речь идет об облигаторности или факультативности реализации того или иного логико-семантического отношения в предложении в форме, соответствующей определенному языку.
Сторонники другой точки зрения (К.Э. Зоммерфельдт, С.Д. Кацнельсон, В. Бондцио, С.М. Кибардина) исходят из того, что валентность отражает лексическое значение слова. В соответствии с этим данное понятие детерминировано как восприимчивость конкретной лексической единицы инсталлировать отношения с другими словами на основе своего значения. Любой языковой элемент не изолирован в структуре предложения, его динамика обусловлена разнообразными смысловыми отношениями с другими языковыми компонентами. Представители этого направления также отмечают многоуровневый характер этого явления, однако, выделяя те же виды валентности, трактуют их иначе.
Так, К.Э. Зоммерфельдт, так же, как и Г Хельбиг говорит о трех видах, но уже двух уровнях валентности: понятийном и языковом. На понятийном уровне речь идет о логических, смысловых значениях. На языковом уровне синтаксическая валентность реализует логико-семантические отношения [10, с. 43].
В. Бондцио двигается вперед и разграничивает уже два типа и два уровня валентности - логическую и семантическую, отказываясь от выделения синтаксической валентности, поскольку семантическая валентность реализуется через синтаксическую. [11, с. 74]. С.Д. Кацнельсон обозначает эти два вида валентности как содержательную и формальную. Под содержательной валентностью он понимает явление глубинного семантического плана, определяемое зависимостью от значения слова. При трактовке формальной валентности он исходит из того, что ее основной характеристикой, планом содержания является интерпретация семантических отношений содержательной валентности на уровне синтаксиса, представленных в плане выражения как способ и форма реализации аргументов предиката в данном конкретном языке [12, с. 30].
3. Характеристика теории валентности с позиций современной когнитивной лингвистики
Переход лингвистики от изучения языка как системы, существующей независимо от человека, к антропоцентрической парадигме, «возвратившей человеку статус меры всех вещей и вернувшей его в центр мироздания» [13, с. 68], позволил по-новому взглянуть на проблемы трактовки понятия валентности и ее статусные признаки с позиции когнитивной лингвистики, которая изучает роль языка в когнитивных процессах, и генерализации человеческого опыта.
Проводимые когнитивные исследования основаны на признании тезиса о том, что человеческое сознание воспринимает информацию внешнего мира через его ментальный конструкт, закрепленный в языковой структуре в результате обработки и когнитивной фиксации предыдущего опыта. Под метаданными в когнитивной лингвистике следует понимать «сведения о фактах, событиях, процессах; данные, сведения, знания, приходящие к человеку по разным каналам, кодируемые, обрабатываемые, перерабатываемые в текущем сознании и передаваемые в процессе коммуникации соответствующими языковыми структурами» [14, с. 13].
Исходные сведения, поступающие в сознание, подвергаются расчленению на отдельные составляющие [15, с. 38]. В дальнейшем происходит своего рода структурализация полученного опыта - «отнесение предмета или события при его восприятии к определенной категории» [16, с. 23], то есть категоризация, что, по мнению Дж. Брунера, «позволяет нам выходить за пределы непосредственно воспринимаемых свойств предмета или события и предсказывать другие, еще не воспринимаемые свойства данного объекта» [17, с. 24].
На данном этапе обобщения информации человеческое сознание пользуется такими моделями организации опыта, как сцены и концепты. Разница в восприятии событий и объектов внешнего мира определяет наличие структурных и содержательных различий этих моделей. Концепты организуют знание об объектах и реализуются в языке обычно именами объектов, а сцены фиксируют опыт о событиях и репрезентируются на уровне предложения полем событийных слов, центром которого является глагол.
В модель-сцену включена такая информация о событии внешнего мира, как количественный состав его возможных участников и их фактические онтологические роли. Таких моделей организации опыта может насчитываться бесчисленное количество. В дальнейшем однотипные модели-сцены подвергаются в человеческом сознании концептуализации, то есть такому способу обобщения человеческого опыта, когда однотипная модель сцена может интерпретироваться по-разному. Для интерпретации моделей-сцен человеческое сознание использует такие представляющие собой более высокий уровень абстракции модели организации опыта как фреймовые структуры.
Фреймовая структура представляет собой определенное конечное количество семантических ролей участников события, особенностью которых является абстрагированность от онтологических признаков участников моделей-сцен. Такие структуры не отражают событие, как мы это имеем в случае с моделями-сценами, а дают его потенциальную структуру, выбор которой зависит от определенной семантической перспективы рассмотрения события [18, с. 235]. Используя различные глаголы, можно по-разному (с разных ракурсов) описать одну и ту же онтологическую ситуацию с выдвижением на передний план описания конкретные роли (актанты).
Строго говоря, именно семантическая перспектива лежит в основе организации и фиксации фреймовых структур отражения событий в человеческом сознании. Суть этой ментальной процедуры состоит в потенциальной способности человеческого мозга рассматривать любое типовое событие с разных углов зрения, что позволяет ему быть интерпретированным в нескольких альтернативных вариациях, зафиксированных в соответствующих фреймовых структурах. Исходя из этого, мы можем сказать, что фреймовые структуры, устанавливая логику связей между участниками однотипного события, описывая их логико-семантические отношения, представляют собой универсальные единицы осмысления моделей организации опыта более низкого уровня абстракции, сцен, носящих иди-оэтнический характер, то есть описывающих опыт носителей конкретного языка.
Такой подход к фиксации опыта в сознании человека позволяет по-новому осмыслить понятие валентности и его существенные признаки. В соответствии с вышеизложенным не представляется нужным выделять прежние уровни описываемого явления. Уровень логической валентности в его традиционном понимании представлен в когнитивной лингвистике фреймовыми структурами, носящими универсальный характер и определяющими тип события, а также наиболее полное количество его участников и их семантические роли. На уровне языка фреймовая структура закрепляется в значении глагола в потенциальном виде, поскольку для каждого типа события характерен свой набор возможных участников. Избираемая в каждом конкретном случае семантическая перспектива рассмотрения, осмысления события осмысляет его в виде одного из семантических предикатов (как действие, процесс, состояние или свойство), а также детерминирует число участников описываемого события, значимых в отдельно описываемой ситуации. Тем самым снимается вопрос облигаторности/факультативно-сти аргументов валентности. Обязательными являются все семантические роли фреймовой структуры с точки зрения определенной семантической перспективы.
На следующем этапе осмысления описываемого события, который традиционно рассматривается как семантический уровень валентности, происходит взаимодействие фреймовой структуры и модели-сцены, в результате которого семантическая роль участника фрейма обогащается онтологическими признака-
Библиографический список
ми и получает возможность получить несколько разных сигнификативных интерпретаций. Определенный набор сигнификативных интерпретаций семантических участников фреймовой структуры представляет собой пропозициональную реализацию последней.
Сигнификативная интерпретация семантической роли участника фрейма является результатом ее семантического прочтения, определяющего важность для конкретной языковой общности того или иного признака участника сцены, получающего во фрейме определенную роль. Основу этой семантической процедуры составляют принадлежность описываемой сцены к одной из сфер бытия, бытийственная специфика отражаемой сцены, события или участника события.
Пропозиция представляет собой уже структуру языкового сознания, не только обусловленную характером отражаемых сцен и ментальностью носителей конкретного языка, но и предполагающую зафиксированные в языке грамматические решения для своей морфолого-синтаксической реализации на уровне предложения.
В соответствии с изложенным выше полагаем, что валентность представляет собой зафиксированную в значении глагола фреймовую структуру отражения события, реализующуюся на уровне языка посредством пропозиции как результата взаимодействия фрейма и сцены, отражаемого глаголом события.
Подводя итог, отметим следующее. Несмотря на тот факт, что теория валентности подробно описана в трудах как отечественных лингвистов, так и зарубежных, до сих пор имеются непреодолимые существенные разногласия в трактовке этого явления, связанные с влиянием семантики глагола на его валентность. Такой интегративный объект, как валентность, нуждается во всестороннем подходе к изучению и в унифицированных критериях для описания сущности данного грамматического феномена. На наш взгляд, когнитивная трактовка валентности позволяет снять многие противоречия традиционного рассмотрения этого явления, а также детерминировать такие противоречивые языковые факты, как наличествование, с одной стороны, разновалентных глаголов, отражающих одну и ту же ситуацию, а с другой стороны, глаголов с одинаковой валентностью, используемых для описания разных ситуаций.
1. Степанова М.Д., Хельбиг Г Части речи и проблема валентности в современном немецком языке. Москва: Высшая школа, 1978.
2. Bühler K. Sprachtheorie. Jena, 1934.
3. Пешковский А.М. Русский синтаксис в научном освещении. Москва, 1956.
4. Теньер Л. Основы структурного синтаксиса. Москва, 1988.
5. Helbig G. Beiträge zur Valenztheorie. Halle/Salle, 1971.
6. Гак В.Г Валентность - ЛЭС. Москва: СЭ, 1990.
7. Абрамов Б.А. О понятии семантической избирательности слов. Инвариантные синтаксические значения и структура предложения. Москва, 1969: 57 - 84.
8. Helbig G., Schenkel W. Wörterbuch zur Valenz und Distribution der deutschen Verben. Alter de Gruyter. Berlin, 2011.
9. Engel U. Schumacher H. Kleines Valenzlexikon deutscher Verben. Tübingen, 1978.
10. Зоммерфельдт К.Э. К вопросу о минимуме предложения (валентность и ситуативная завершенность). Иностранный язык в школе.1975; № 1: 24 - 31.
11. Бондцио В. Теория валентности и обучение языку. Иностранный язык в школе. 1977; № 5: 15 - 23.
12. Кацнельсон С.Д. К понятию типов валентности. Вопросы языкознания. 1987; № 3: 20 - 32.
13. Воркачев С.Г Лингвокультурология, языковая личность, концепт: становление антропоцентрической парадигмы в языкознании. Филологические науки. 2001; № 1: 64 - 72.
14. Алефиренко Н.Ф. Проблемы вербализации концепта. Волгоград: Перемена, 2003.
15. Чейф У.Л. Память и вербализация прошлого опыта. Новое в зарубежной лингвистике. Когнитивные аспекты языка. Москва: Прогресс, 1988; Выпуск XXIII: 35 - 72.
16. Брунер Дж. Психология познания: За пределами непосредственной информации. Москва: Прогресс, 1977.
17. Брунер Дж. Психология познания: За пределами непосредственной информации. Москва: Прогресс, 1977.
18. Кураков В.И. Семантическая перспектива и ее значение для становления и интерпретации языковых явлений. Предложение и слово. Саратов, 2002: 233 - 237. References
1. Stepanova M.D., Hel'big G. Chastirechiiproblema valentnosti v sovremennom nemeckomyazyke. Moskva: Vysshaya shkola, 1978.
2. Bühler K. Sprachtheorie. Jena, 1934.
3. Peshkovskij A.M. Russkij sintaksis v nauchnom osveschenii. Moskva, 1956.
4. Ten'er L. Osnovy strukturnogo sintaksisa. Moskva, 1988.
5. Helbig G. Beiträge zur Valenztheorie. Halle/Salle, 1971.
6. Gak V.G. Valentnost'- L'ES. Moskva: S'E, 1990.
7. Abramov B.A. O ponyatii semanticheskoj izbiratel'nosti slov. Invariantnye sintaksicheskie znacheniya i struktura predlozheniya. Moskva, 1969: 57 - 84.
8. Helbig G., Schenkel W. Wörterbuch zur Valenz und Distribution der deutschen Verben. Alter de Gruyter. Berlin, 2011.
9. Engel U. Schumacher H. Kleines Valenzlexikon deutscher Verben. Tübingen, 1978.
10. Zommerfel'dt K.'E. K voprosu o minimume predlozheniya (valentnost' i situativnaya zavershennost'). Inostrannyj yazyk v shkole.1975; № 1: 24 - 31.
11. Bondcio V. Teoriya valentnosti i obuchenie yazyku. Inostrannyj yazyk v shkole. 1977; № 5: 15 - 23.
12. Kacnel'son S.D. K ponyatiyu tipov valentnosti. Voprosy yazykoznaniya. 1987; № 3: 20 - 32.
13. Vorkachev S.G. Lingvokul'turologiya, yazykovaya lichnost', koncept: stanovlenie antropocentricheskoj paradigmy v yazykoznanii. Filologicheskie nauki. 2001; № 1: 64 - 72.
14. Alefirenko N.F. Problemy verbalizacii koncepta. Volgograd: Peremena, 2003.
15. Chejf U.L. Pamyat' i verbalizaciya proshlogo opyta. Novoe vzarubezhnojlingvistike. Kognitivnye aspekty yazyka. Moskva: Progress, 1988; Vypusk XXIII: 35 - 72.
16. Bruner Dzh. Psihologiya poznaniya: Za predelami neposredstvennoj informacii. Moskva: Progress, 1977.
17. Bruner Dzh. Psihologiya poznaniya: Za predelami neposredstvennoj informacii. Moskva: Progress, 1977.
18. Kurakov V.I. Semanticheskaya perspektiva i ee znachenie dlya stanovleniya i interpretacii yazykovyh yavlenij. Predlozhenie i slovo. Saratov, 2002: 233 - 237.
Статья поступила в редакцию 19.11.20
УДК 811
Illarionova T.V., Cand. of Sciences (Philology), senior lecturer North-Eastern Federal University (Yakutsk, Russia), E-mail: 445325@mail.ru
FOLKLORE HERITAGE OF A.E. KULAKOVSKY. The article highlights the collecting activity of Alexei Eliseyevich Kulakovsky, the founder of Yakut fiction. The novelty of the research lies in the fact that it contains a generalizing analysis of the collecting activity of A.E. Kulakovsky. The article examines his personality as an expert, collector and researcher of Yakut folklore. The chronological study covers the late 19 and early 20 centuries. A.E. Kulakovsky traveled to almost all the uluses
