CC BY
95
А. В. Растягаев
Теологическая концепция поэтического творчества Тредиаковского
Современный исследователь отмечает, что Тредиаковский, как никто другой из поэтов XVIII века, «стремился к соединению сакральной душеполезности со светской художественностью в литературе»1. Уподобляясь древнерусскому книжнику, поэт считал главными своими добродетелями филологическое трудолюбие в сочетании с благочестием и смирением. Доказательством того, что в представлении Тредиаковского поэт — посредник между Богом и человеком, а поэтическое вдохновение генетически восходит к молитвенному, стали его филологические работы и переложение Псалтири. В 1752 году Тредиаковский во второй книге «Сочинений...», кроме исправленного переложения 143 псалма, издал девять новых стихотворных переложений, выстроенных в определенной последовательности2. Они составили целый раздел — «Оды Божественные». Сами выбранные псалмы и их переложения, снабженные авторскими названиями, структурно составляют единое целое. Л. Ф. Луцевич предполагает, что данная композиция «диктовалась некоей внутренней потребностью автора выразить свое состояние, положение, воплотить с помощью библейских текстов собственное ощущение жизни в ее основах и приоритетах»3. Гипотеза ученого может быть доказана с помощью анализа выбранных Тредиаковским псалмов, опубликованных в 1752 году. Экзегетика самих библейских текстов и стихотворные переложения поэта, помимо ветхозаветной топики, включают особый дискурс, представляющий собой контаминацию религиозно-эстетических воззрений Тредиаковского и рефлексии по поводу драматических моментов собственной жизни.
1750-е годы — сложный период в творческой и личной судьбе писателя. С одной сто-
роны, кропотливая филологическая работа: создание трагедии «Деидамия», публикация повторного перевода «Аргениды», издание первого собрания сочинений, работа по полному переложению Псалтири. С другой — время постоянных преследований и унижений, принудивших первого русского профессора не посещать Академию, что закончилось увольнением 30 марта 1759 года. Литературная война, которую объявил Сумароков Тре-диаковскому написанием комедии «Тресоти-ниус» (1750), больно ударила по самолюбию писателя. В первом же отклике Тредиаков-ского — «Письме, в котором содержится рассуждение о стихотворении, поныне на свет изданном от автора двух од, двух трагедий и двух эпистол, писанное от приятеля к приятелю» (1750, изд. 1865) — уязвленный поэт пытается защищаться от несправедливых, по его мнению, нападок. Себя автор письма сопоставляет с Сократом, которого в комедии «Облака» Аристофан изобразил как лживого и опасного для общества софиста: «Смотря на все такое недостойное ругательство, воспоминал с мыслию Аристофанову комедию, названную Облака. Да заслужил ли оное ругательство Сократ от Аристофана? Заслужил ли ж и наш общий друг тож самое от Тресотиниусова Автора? Сим токмо сравниваю Сократа с нашим общим другом»4. Уподобление себя Сократу и соотнесение своего противника со скоморохом может рассматриваться как сознательная попытка са-мосакрализации.
Принцип уподобления, реализованный Тредиаковским в собственном писательском поведении, в контаминированном и трансформированном виде реализует топику агиографической традиции. Он определяет тип религиозной святости и становится одним из топосов писательского поведения поэта Но-
вого времени, притязающего на мирскую святость. По мысли А. М. Панченко, претендуя на обладание истиной, «поэт соперничает с архипастырем, потому что культура вступает в состязание с верой»5.
Для того чтобы разобраться в особом типе писательского поведения, явленного Тре-диаковским, обратимся к его пониманию природы поэтического творчества. Этот вопрос становится основой концепции Тредиа-ковского о происхождении поэзии и ее роли в религиозно-культурной жизни России. В статье «Мнение о начале поэзии и стихов вообще» (1752) Тредиаковский определяет сущность поэзии, которая «влита в человеческие разумы от Бога»6. По Тредиаковско-му, поэзия изначально представляет собой Божественный дар, а задача поэта — славить величие Бога.
Продолжая общеевропейскую культурную традицию, Тредиаковский выстраивает собственную теогенную теорию происхождения поэзии: «Поэзия была священнейшей и первейшей философией, которая с начала веков образу жития научала, путь показывала к добродетелям и провождала по нем; а особливо, прославляла Бога и его Величие и свойства»7. Ссылаясь на Священное Писание, Тредиаковский называет первым поэтом пастуха Иувала, который еще до потопа почувствовал в себе божественный дар подражать естеству поэтическим словом (Быт. 4. 19-21).
По Тредиаковскому, особую роль изначально играло священство, которое всегда опиралось на силу слова. Священники должны были «молить Бога о благосостоянии, призывать Его в помощь, славословить величие Его, умилостивлять его жертвами, благодарить Его за благодеяния и наставлять народ о достодолжном к Нему почтении»8. Сакральная миссия священства должна была быть подчеркнута особым качеством речи.
Л. Ф. Луцевич отмечает, что для Тредиа-ковского важен момент разделения поэзии и стиха. Если поэзия — художественная концепция человеческой жизни в целом, то стих — лишь формальный элемент, с по-
мощью которого поэт это целое создает: «...в отличие от поэзии, которая является даром Божиим, стих изобретен самим человеком для славословия Бога»9. В подтверждение справедливости этого вывода можно привести пример из Священного Писания, когда косноязычный Моисей по воле Бога призывает для общения со своим народом толмача Аарона (Исх. 4. 10-16). Аарон не просто переводчик, а еще и «первый в чреде первосвященников, родоначальник священнической касты»10. Моисей — Богом избранный пророк, чье косноязычие мешает прямому общению с людьми. Аарон становится посредником пророка и тоже богоизбранным, сначала толмачом Моисея, а затем получает сан священника и исключительное право совершать культовые действия. Тре-диаковский уподобляет поэтический дар пророческому и считает библейских пророков поэтами. Среди всех ветхозаветных героев особенно чтим царь Давид — псалмопевец, чье творчество Тредиаковский называет достойнейшим образцом для подражания, так как именно псалмы Давида, по мысли поэта, счастливо соединяют поэзию со стихом.
Таким образом, обращение Тредиаковско-го к переложению новых псалмов в 1752 году и создание стихотворной Псалтири, рукопись которой была подготовлена к печати к 1753 году, мотивированы логикой поэтической концепции филолога, генетически восходящей к платоновской идее Божественного происхождения поэзии. Становление культа мучеников в эпоху раннего христианства востребовало ветхозаветную псалтырную поэзию с ее авторитетом и авторством. Неслучайно именно псалмы царя Давида звучали у могил святых, а самой часто цитируемой фразой о мучениках стал стих Псалма 33: «Очи Господни обращены на праведников, и уши его — к воплю их» (Пс. 33.16). Можно предположить, что, обращаясь в 1752 году к переложению избранных псалмов, Тредиа-ковский реализует специфическую исповедальную модель. Проникновенно-интимные интонации ветхозаветных псалмов создают исповедальный дискурс всего двухтомного
«Собрания сочинений» Тредиаковского. Драматические перипетии судьбы поэта освящены высокой целью, а труд филолога уподоблен одновременно пророческому дару и ответственности первосвященника.
«Псалтирь, или книга псалмов блаженного пророка и царя Давида, преложенных лирическими стихами и умноженных пророческими песнями от Василия Тредиаковского в Санкт-Петербурге. 1753» представляет собой объемный текст. Поэт предпосылает переложениям развернутое «Предуведомление», адресует Псалтирь 1753 года «Христо-верным Читателям Российского Племени», а посвящает Церкви11. Первейшей причиной обращения к переложению всей Псалтири поэт называет стремление к подражанию европейским христианам, которые уже имели стихотворные варианты Псалтири на своих национальных языках: «Нет из сих ни единого, у коего псалмы не были б преложены стихами, и стихами лирическими, как то и должно, и род псалмов требует»12.
В данном подходе можно увидеть реализацию принципа подражания, который был весьма значим для классицистов. На наш взгляд, принцип подражания, положенный Тредиаковским в основу поэтического труда, выходит за рамки литературной традиции исключительно Нового времени. Треди-аковский изучает не только старославянский текст, но и обращается к греческим, латинским и французским текстам, исследует переводы с еврейского, знакомится с православной экзегетикой псалмов. Тредиаков-ский перестает в данном случае быть просто трудолюбивым филологом или светским поэтом. Авторитетность Псалтири, сакрализо-ванная именем царя Давида, так или иначе делает причастным космической инициативе и автора переложения псалмов. Если сочинения Тредиаковского в двух книгах публикуются в соответствии с традицией Нового времени и фамилия сочинителя указывает на авторство сочинений и переводов, то подготовленная к изданию Псалтирь 1753 года в заглавии сочетает имя царя Давида и автора переложений Василия Тредиаковского. Та-
ким образом, заявленный автором в «Предуведомлении» отказ от собственных толкований и каких-либо пастырских амбиций вызывает сомнение.
По мнению С. С. Аверинцева, «Давид, своей царской властью учредивший сообщество певцов и поручивший им благолепие богослужебного обихода, — поручитель за Книгу Псалмов»13. Василий Тредиаковский, переложивший Псалтирь лирическими стихами и умноживший их пророческими песнями, утверждает своим именем новый способ сложения стихов, увеличивая весомость роли поэта в светском обществе. То, что стихотворное переложение Псалтири Тредиа-ковского выходит за рамки филологического интереса, доказывает финал «Предуведомления», который представлен молитвой, адресованной автором переложений Святому Духу.
Существует несколько гипотез относительно причин, которые воспрепятствовали публикации Псалтири 1753 года. С одной стороны, изданию книги противодействовал М. М. Херасков — глава Синодальной типографии, единомышленник Сумарокова. С другой — существовало письменное свидетельство о церковной благонадежности стихотворной Псалтири Тредиаковского, датированное началом 1755 года, по которому книгу можно было издавать. Однако Тредиаковский высказал особое пожелание к способу печатания Псалтири, чтобы она печаталась как духовная литература церковным типом. После этого последовало дополнительное освидетельствование Синодом и отказ печатать произведение Тредиа-ковского в церковной орфографии. На наш взгляд, такая странность вполне вписывается в парадигму мирской святости. Несмотря на то что учительность — прерогатива церкви, поэт как новая фигура в светском государстве претендует на учительство: еще в XVII веке антагонисты Симеон Полоцкий и протопоп Аввакум уподобляли себя апостолам. Культура, объявив себя соперницей веры, это противостояние выиграла. Нелепые, с точки зрения современного сознания,
поступки Тредиаковского определены типом его писательского поведения и имеют свою логику.
По мысли В. М. Живова, в период с 1730 по 1760-е годы складывалось новое состояние русской словесности. Отцы новой русской литературы Тредиаковский, Ломоносов и Сумароков считали себя созидателями отечественной словесности, ориентированной на европейские образцы. Причем «в качестве исходного материала у них не было ни подготовленной читательской публики, ни каких-либо гуманистических институций, в которых литература занимала хотя бы скромное, но определенное место»14. Более того, им приходилось не только строить свою карьеру, но и создавать те социальные условия, в которых избранный ими путь имел бы право на существование. В силу этого в их судьбе социальное творчество играло не менее важную роль, чем творчество собственно литературное. Эти два вида творчества в судьбе Тредиаковского были сильно переплетены. 1730-е годы — время утверждения социальной роли писателя по принципу уподобления французской модели, предполагающей моменты авантюры, эпатажа, поиска литературного успеха. Следствием данной стратегии становится перевод Тре-диаковским «Езды в остров любви» Талема-на. Однако, несмотря на успех у читающей публики, литературная слава не превратилась для Тредиаковского в социальный статус и не принесла материального благосостояния. Тогда Тредиаковский обращается к панегирическому творчеству, надеясь стать придворным поэтом императрицы Анны Иоанновны. Поиск иной социальной роли приводит Тре-диаковского к созданию од и панегириков. Хотя «Тредиаковский не признается в пронемецкой ориентации своей программы», предпочитая указывать другие источники: русский фольклор, классическую древность, хорватскую поэзию — он, безусловно, следует именно немецкой модели15.
В 1731 году в Петербург прибывают немецкие литераторы, искушенные в обслуживании императорского двора, со своей усто-
явшейся моделью социально-бытового поведения. Известно, что в 1733 году немецкий поэт Г. Ф. Юнкер оказывается придворным поэтом императрицы Анны Иоанновны и пишет три панегирические оды, о которых Тре-диаковский лестно отзывается и переводит. Вероятно, что пронемецкая позиция Тредиа-ковского в литературном творчестве мотивирована прежней неудачей применения к русским социальным реалиям французской модели писательского поведения.
Тредиаковский чутко уловил нюансы новых социальных реалий и посчитал, что рядом с немецким придворным поэтом при русской императрице нужно быть поэту русскому. Получение должности адъюнкта Академии было следствием поддержки немецкой партии. Однако для немецких профессоров Тре-диаковский всегда был чужаком, а профессорство было не по чину сыну поповича.
Ощутив себя плебеем, Тредиаковский вновь обращается к французской модели писательского поведения и пытается отделить литературу от учености, создав для литературы независимое социальное пространство по французскому образцу. Пожар 1737 года положил предел подобным социальным экспериментам Тредиаковского. Оказавшись без средств к существованию, без жилища, вынужденный даже перебраться из Петербурга в провинциальный Белгород, Тредиа-ковский вновь ощущает себя изгоем. Он окончательно утверждается в мысли о ничтожестве социального статуса поэта и ученого при российском дворе. Острая конкуренция со стороны Ломоносова и отсутствие надежного патрона заставляют Тредиаков-ского вновь искать для себя социальные ориентиры. Существенной вехой в социальном и литературном творчестве стал 1745 год, когда по ходатайству Священного Синода Тредиаковский стал профессором Академии. Временный успех Тредиаковского при поддержке Синода оказался не началом успешной академической карьеры, а качественно иным периодом социального и литературного творчества первого русского профессора. Новая установка Тредиаковского — стать
не модным литератором и не придворным поэтом, а ученым-наставником народа.
Вариант подобной социальной модели Тредиаковский впервые усвоил во Франции, слушая лекции «славного» Роллена в Парижском университете. Неслучайно с 1737 года и до конца жизни Тредиаковский переводит и печатает его труды. Создание собственного трактата в стихах «Феоптия» (1750-1754), повторный перевод «Аргениды» Барклая (1751), издание двухтомного «Собрания сочинений и переводов» (1752), обращение к стихотворному переложению Псалтири (1753) и, наконец, «Телемахида» (1766) — все это доказывает, что Тредиаковский теперь ищет не литературный успех или ученое признание, а преследует религиозно-просветительскую цель. Тредиаковский приходит к мысли, что литература не должна воспевать царей и эстетизировать их придворную жизнь. Задачу литератора он видит в просвещении народа и наставлении правящего монарха. Если просвещенный монарх — центр социальной гармонии, то поэт — его помощник в возвращении к «золотому веку» человеческой истории.
1 Луцевич Л. Ф. Псалтырь в русской поэзии. СПб., 2002. С. 299.
2 Тредиаковский В. К. Сочинения и переводы как стихами, так и прозою : в 2 кн. Т. II. СПб., 1752. С. 63-68.
3 Луцевич Л. Ф. Указ. соч. С. 313.
4 Там же. С. 470.
5 Панченко А. М. О русской истории и культуре. СПб., 2000. С. 311.
6 Тредиаковский В. К. Сочинения и переводы как стихами, так и прозою: В 2 кн. Т. I. СПб.,
1752. С. 161.
7 Там же. С. 161-162.
8 Там же. С. 168.
9 Луцевич Л. Ф. Указ. соч. С. 285.
10 Аверинцев С. С. Собр. соч. / под ред. Н. П. Аверинцевой и К. Б. Сигова. София — Логос. Словарь. Киев, 2006. С. 14.
11 Vasilij Kirillovie Trediakovskij, Psalter
1753. Erstausgabe. Besorgt und kommentiert von A. Levitsky. Hrsg. von R. Olesch und H. Rothe. Paderborn — München — Wien — Zürich. 1989. S. 8.
12 Ibidem. S. 3.
13 Аверинцев С. С. Авторство и авторитет // Историческая поэтика. Литературные эпохи и типы художественного сознания: сб. ст. РАН, Ин-т мировой лит. им. А. М. Горького / отв. ред. П. А. Гринцер. М., 1994. С. 109.
14 Живов В. Первые русские литературные биографии как социальное явление: Тредиа-ковский, Ломоносов, Сумароков // Новое литературное обозрение. М., 1997. № 25. С. 2526.
15 Клейн И. Пути культурного импорта: Труды по русской литературе XVIII в. М., 2005. С. 243.
