CC BY
70
стихотворении пронзительны строки о трехча-стности мира, о вечности, суетности - о добре и зле, находящемся в вечном неравновесии, подводя человека к мыслям о суетности жизни -истоки этих поэтических раздумий в древних мифах и сегодняшней философии, которая никогда не достигнет завершения.
Данная статья не претендует на масштабный анализ современных мотивов в бурятской поэзии, но в ней мы попытались заострить внимание исследователей на некоторые современные мотивы в бурятской поэзии с тем, что дальнейшее их обсуждение может быть полезным в развитии поэтической бурятской мысли.
Литература
1. Абай Гэсэр XYбYYH. - Улан-Удэ: Бурят. кн. изд-во, 1969.
2. Банзаров Д. Собрание сочинений. - М.: Изд-во АН СССР, 1955.
3. Блок А. Лирика: Тридцать лирических циклов и разные стихотворения. - М.: Советская Россия, 1980.
4. Забанова О.А. Пространство и время в поэзии Л. Д. Тапхаева. - Улан-Удэ: ГУП ИД «Буряад унэн», 2010.
Ангархаев Ардан Лопсонович, доктор исторических наук, доцент кафедры бурятской литературы Национально-гуманитарного института Бурятского государственного университета, г. Улан-Удэ. Болдонова Ирина Сергеевна, доктор философских наук, доцент кафедры зарубежной литературы филологического факультета Бурятского государственного университета, г. Улан-Удэ, e-mail: irina_duncan@ mail.ru.
Angarkhaev Ardan Lopsonovich, doctor of historical science, associate professor, department of Buryat literature, national humanities institute, Buryat State University, Ulan-Ude.
Boldonova Irina Sergeevna, doctor of philosophical science, associate professor, department of foreign literature, philological faculty, Buryat State University, Ulan-Ude, e-mail: irina_duncan@mail.ru.
УДК 82-1(571.54) © С.С. Имихелова, В.А. Балханов
ТЕНДЕНЦИИ РАЗВИТИЯ ПОЭМНОГО ЖАНРА В РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ БУРЯТИИ
(1970-1980-е гг.)
Рассматриваются такие жанровые модификации лирического эпоса в литературе Бурятии, как стихотворная повесть и эпическая поэма, анализ которых дается в сравнении с родственными модификациями в бурятской литературе.
Ключевые слова: русская литература Бурятии, повесть в стихах, эпическая поэма, лирический эпос, бурятская поэма.
S.S. Imihelova, V.A. Balkhanov
TRENDS OF DEVELOPMENT OF THE POEM GENRE IN THE RUSSIAN LITERATURE OF BURYATIA
(1970-1980's)
The article reviews the following genre modifications of lyric epos in the literature of Buryatia: lyric-narrative poem and poetical story. Genres are examined in comparison with related modifications in the Buryat literature.
Key words: Russian literature of Buryatia, poem, poetical story, lyric epos, Buryat poetry.
Рассматривая вопросы специфики жанра поэмы в творчестве поэтов Бурятии, можно увидеть немало изменений в ее облике начиная с 1960-х гг. В последующие годы, как и в других литературах народов России, развитие поэмы в республике было отмечено интенсивным идейно-художественным поиском жанрово-родового синтеза, использованием возможностей разных жанров и литературных родов в структуре одного или нескольких произведений. Одна из тенденций в этом поиске состоит в расширении возможностей лиро-эпического сюжета, рамки которого «раздвигаются» за счет привлечения особенностей эпических и драматических жан-
ров (рассказа, новеллы-исповеди, повести-исповеди, поэтической драмы). Существенным подспорьем здесь оказывается отход от реали-стически-объективного повествования, его последовательная субъективизация.
Русские поэты Бурятии в 1970-1980-е гг. осваивают разные жанровые модификации стихотворного эпоса: кроме поэм с возвышеннолирической интонацией, например, «Колодец планеты» А.Румянцева, можно увидеть образцы драматических поэм - «Полтора Ивана»
В. Липатова, «Открытие Сибири» М.Шиханова. Развивается эпическая поэма лирикофилософского характера - «Круговерть» и
«Красное солнце» М.Шиханова, появилось немало произведений в жанре стихотворной повести - «Повесть о детстве», «Федя Марков» А.Щитова, «Сердечная история» М.Шиханова.
Стихотворная повесть относится к тем периферийным жанрам, изучение которых, по мнению С.С. Аверинцева, «всегда очень важно для истории литературы, так как они наиболее пластичны и подвижны, в них закладываются основы более поздних жанровых явлений» [1, с. 389]. Повесть в стихах принято относить к одной из модификаций жанра поэмы, но она остается при этом повестью - жанром, который воспринимался с древности как весть (по-весть) о судьбе человека, как концентрированное выражение жизненного и творческого опыта конкретной человеческой жизни.
Отличие стихотворной повести от поэмы заключается в том, что поэма в магистральной линии своего исторического развития с античных времен воспринималась как жанр высокий и героический. Стихотворная же повесть обращалась к постижению частного быта и бытия человека в его повседневных, бесконечно сложных взаимоотношениях с окружающей его средой и обществом. В русской литературе она с начала своего развития (первая половина Х1Х в.) выстраивала конкретный, социально-
исторический, материально-вещественный образ мира и неизбежно обретала явные черты новел-лизации (романизации) и эпизации [2].
Несколько поэм, развивающих эту жанровую модификацию в литературе Бурятии, принадлежат перу Анатолия Щитова (1934-1998). В жанре повести в стихах написана его ранняя поэма «Лирическая повесть» (1961), а также поэмы «Повесть о детстве» и «Федя Марков», вошедшие в сборник поэта «Красная осень» (1979). Если первые два произведения построены преимущественно в форме лирической исповеди героя, то третья - настоящая стихотворная повесть.
Критика встретила поэму «Федя Марков», следуя привычному требованию социальной масштабности, предъявляемому к герою лиро-эпоса: «... герой не выведен на орбиту большой жизни. Федя Марков - «человек в продленным детством», мечтатель, пассивно созерцающий жизнь из окна родного дома. Он - сам по себе, а окружающий мир - сам по себе», в нем «не изжит инфантилизм» [3, с. 164].
На наш взгляд, не следует требовать от повести масштабности событий и высоты устремлений героя - повесть, как правило, охватывает один или несколько эпизодов из жизни обыкно-
венных, «маленьких» людей. Тем не менее героя А. Щитова трудно обвинить в социальной пассивности, настолько его увлекла идея преобразить жизнь родного поселка, обводнить обожженную солнцем Баргутскую долину. Замысел поэмы «Федя Марков» был связан с тем, как происходит изживание инфантилизма героем, самостоятельное осмысление героем собственной жизни.
...И Федин взгляд теплел.
Грудь задышала гордо и свободно -
Он будущее видел на Земле
Не завтра, не когда-то, а сегодня!
Теперь он знает, для чего живет! [4, с. 110].
Осознание своего места в жизни приходит к герою вместе с пониманием сопричастности к жизни родного поселка:
Пусть время наступило для Баргут,
Для всех долин, иссохшихся и хилых,
Но там нужна моя сегодня сила,
Где стройки века только сильных ждут!.. [4, с. 113].
В финале поэмы герой находит себя, свое предназначение, обретает смысл своей жизни в том, чтобы вселить надежду земляков в преображение родной земли. На примере этой повести в стихах, ее «маленького», ничем не примечательного человека можно заметить, как отразилось в литературе мироощущение послеотте-пельной эпохи, реабилитировавшей бытовую, частную жизнь советских людей. Жанр повести, тяготеющий к обыденности, приземленности восприятия, оказался необычайно созвучным времени.
Следует подчеркнуть тот выбор, который делает в финале герой стихотворной повести Щитова и который получился вполне в духе жанрового исхода: в своей мечте преобразить родную долину он сталкивается с «предательством» этой идеи со стороны инженера Регаля, того самого, кто вдохновил его на претворение в жизнь этой мечты. Первое разочарование станет судьбоносным для героя. Об этом свидетельствует и лирическое отношение повествователя к его выбору, выраженное вполне импрессионистически, т.е. слово повествователя включает все происходящее в душе героя:
Долина тощей шкурой поплыла
У Феди перед мокрыми глазами.
Деревья, пятясь, убегали в даль...
Тускнела зелень... Этажи валились...
Качнулся ветер...[4, с. 115].
Вся финальная картина выполнена в таком же субъективном восприятии Феди («Вовсю плыла жарища.»), сочетаясь с повествовательной интонацией («Он в дом вбежал.», «Он погрозил кому-то кулачком, / за дверь шагнул.»). Но выбор уже сделан, и окружающий мир поддерживает его в этом важном решении.
Эпический мир в поэме А.Щитова «Федя Марков» перевешивает лирический: в ней нет лирических отступлений, внутренних монологов героев, авторское вмешательство сведено к минимуму. Вместе с тем повествование пронизано субъективностью героя - в этом несомненном новшестве видится художественный потенциал поэзии Бурятии, который был подтвержден и творчеством другого поэта - Михаила Шихано-ва (1937-1988).
Поэма М. Шиханова «Сердечная история» (1977) выдерживает все жанровые параметры стихотворной повести. Построена она как монолог-разговор героини - деревенской девушки Антонины с повествователем - попутчиком в купе поезда. Кстати, точно такой же взволнованный рассказ автора-повествователя, вступающего в высшей степени доверительный разговор с героиней, находится в центре поэмы Ц-Д. Дондоковой «Наша девушка» (1972), жанровая природа которой определена самим автором в подзаголовке: «Поэма в стихах и прозе». Интересно сравнить поэмы русского и бурятского поэтов, чтобы убедиться в общности жанровых поисков, свидетельствующем об единстве литературного процесса в республике.
Поэма «Сердечная история» начинается с монолога героини, который постепенно, как бы нехотя («Не хотела ни о чем рассказывать, / но уж так и быть сегодня расскажу.») разворачивается в рассказ о скромной жизни девушки-доярки, отказавшейся от лжеславы передовой доярки («Душу славой не утешишь, / коль в себе себя убил»), о «сердечных делах» деревенской девушки, потерявшей любимого («Просто - он остался на границе, / оборвав тяжелый вражий шаг.»). Поэме присущ особый ритмикосинтаксический строй поэтического и прозаического повествования, характеризующийся богатыми и разнообразными интонациями, открытой исповедальностью. Постоянная апелляция к собеседнику могла бы превратить рассказ в ролевое (сказовое) повествование, если бы не финал, где повествователь с лирической интонацией вспоминает этот эпизод из своей жизни и свою попутчицу:
Тоня, Тоня...
Встретился я с нею
В поезде, идущем на восток.
Тонкая косыночка из ситца,
Говорок из нашего села...
Ехала девчонка на границу,
Незабудки милому везла [5, с. 85].
Точно так же ведется повествование в поэме Ц-Д. Дондоковой «Наша девушка». Автор-повествователь ведет рассказ, обращаясь к спутницам, по дороге в Хоринск, где и живет героиня поэмы - чабанка Зоя Жамсаранова, а затем по приезду задает ей вопросы, дружески беседует с ней. Голоса Зои и автора-повествователя переплетаются, пересекаются так, что иногда можно и ошибиться, кто же в данный момент рассказывает о судьбе девушки-чабанки - она сама или повествователь.
В обеих поэмах поэтический рассказ-монолог имеет свой сюжет, отсутствует хронологическая последовательность. Для их авторов важны бытовые подробности жизни героини, обстоятельства выбора и обретения ими профессии. Герои-нями-девушками движут героическое противостояние невзгодам, любовь к тяжелому деревенскому труду, желание сохранить чистыми «честь и совесть».
Кульминацией поэмы Ц.-Д. Дондоковой является воспоминание Зои о страшном испытании, когда она спасла отару во время сильной пурги. В поэме же М. Шиханова поэтический монолог дорастает до поэтического напряжения к концу поэмы - героиня узнает о гибели своего любимого.
О подвигах советских людей написано немало поэм. Так, в 1960 г. Н.Дамдинов написал поэму «Четверо в океане» под воздействием подвига четырех матросов, чью баржу унесло в океан. По жанру это героическая поэма на современном, публицистическом материале. О подвиге отважной четверки повествует рассказчик, чье «присутствие» в повествовании ощущается только в патетических восклицаниях-вопросах и возвышенно-риторическом слоге эпической поэмы.
На первый взгляд, так же строится повествование о подвиге девушки-чабанки в поэме «Наша девушка». Природная стихия ужасает (в поэме Дамдинова ураган «пахнет Горем, Ужасом, Бедой»): «. в диком порыве / валились с неба снега», «небо взвивалось круто - / И рушилось наземь - будто - / Сошло невзначай с ума. / Куда там домой! Ни шагу / Теперь уж сделать невмочь.» Но повествование не зря ведут два
голоса - автора-повествователя и героини, и потому естественно звучат не только отчаяние («Ни разумом, ни отвагой / Ничем тут нельзя помочь»), горькое прощание с матерью, но и преодоление страха благодаря привычке к физической и душевной работе:
Нужно думать. Быть.
Пробить эту толщу злую
И в пропасть сна не упасть.
Бороться напропалую -
Чтоб так, зазря не пропасть [6, с. 38].
Отсутствие патетики и риторических фраз, прозаизмы, отменяющие метафорическую образность и публицистическую пафосность, -этим поэмы Дондоковой и Шиханова отличаются от героической поэмы Дамдинова. Подвиг как подвижнический труд - эта идея потребовала в «Нашей девушке» синтеза прозы и поэзии, документа и вымысла, единства частного и общего.
Есть и существенное отличие шихановской «Лирической истории» от бурятских поэм: если в поэме Дондоковой дается реальное и вместе с тем символически-чудесное объяснение спасения героини (теплые овцы и конь Гнедко не дали уснуть вечным сном своей хозяйке, пес Хо-реш, который, несмотря на то, что был ранен, освободился от привязи, нашел пропавшую Зою и овец и позвал на помощь односельчан), то в поэме Шиханова нет таких чудесных событий -все предельно приземлено, нет в повествовании высокой поэтической лексики. Исповедь Антонины на самой драматичной ноте («Черным громом среди неба синего / похоронка..») по-прежнему остается в тоне бытового разговора: («Он поныне снится, снится, снится, / и, как нитка, обрывается душа»). Хотя этой простоте и обыденности противостоит поэтический повтор, который и передает силу горя девушки - и силу ее характера.
Свое произведение «Наша девушка» Дондо-кова назвала «поэмой в стихах и прозе», ей также принадлежит более ранняя поэма «Девушка с Байкала» (1962), в подзаголовке которой дано определение жанра: «Повесть в стихах». Этим обеим поэмам, как и поэме Шиханова, отчетливый жанровый облик передает единство двух пластов - прозы и поэзии, частной жизни и общей судьбы: они не просто тесно взаимосвязаны, а уравнены в правах.
Повествовательная сфера поэмы Шиханова -это стилистика повести, которая неразрывно связана с конкретикой реальных бытовых (на-
пример, атмосфера гульбы на проводах Василия в армию), производственно-профессиональных обстоятельств (жаркие разговоры о колхозных делах, о земле, отвергнутое героиней предложение с помощью подтасованных условий стать «человеком-маяком», «героем комтруда»). Героиня (да и автор) как будто стесняется громких разговоров о повседневном подвиге человека советской эпохи, но за этой человеческой скромностью скрывается необычайная красота будничной нелегкой жизни героини. Она выражена в искренности интонации, в тех повторах, с которыми героиня переходит в своем рассказе от этапа к этапу собственной короткой, но такой осмысленной жизни. В этих повторах: «Не хотела о себе рассказывать, / но разговорилась, расскажу.»; «Не хотела ни о чем рассказывать, / но уж так и быть, сегодня расскажу.» и, наконец, «Многое тебе уже рассказано, / ну и о последнем расскажу.» - не просто очередная смена эпизодов жизни, эпизодов незамысловатого сюжета. За ними - постепенное самораскрытие человеческого характера, стойкого в противостоянии невзгодам и трогательного в своем желании простого человеческого счастья. В словах героини: «. так душе необходимы и сердечные дела!» - слышится теплота авторской концепции личности, согласно которой частную, приватную сферу человека невозможно оторвать от общественно-значимой жизни.
Жанровое своеобразие скромной, но по-особому трогательной повести в стихах «Сердечная история» не было в свое время оценено в критике, ей вменялось достаточно много недостатков. Так, А.К. Паликова писала: «“Сердечная история” М.Шиханова - посредственная, композиционно рыхлая поэма на “модную” производственную тему. О конфликте с бригадиром, искусственно “выбирающим” маяков, не раз рассказывалось в прозе, драматургии, кинематографе. Конфликт у М.Шиханова раскрыт неглубоко, уровень психологической мотивировки невысок. Поэма описательна, схематична, намеченные в ней различные точки соприкосновения героини с окружающим миром, с людьми, по существу, не получили развития. Нет в ней эмоциональной напряженности, теплоты» [3, с. 176177]. Недовольство критика вызвала как раз сама бытовая, «повестийная» ситуация в произведении Шиханова, не дававшая высокой многозначительности в проявлении социальных качеств героини, но именно с ней и было связано достоинство поэмы. Стихотворная повесть с ее синтезом прозы и поэзии, частного быта и человеческого бытия оказалась гибкой формой для
изображения женской личности, ее самосознания, ее стремления к духовной независимости, свободе и счастью.
В наследии М.Шиханова выделяется историческая поэма «Красное солнце» (1987). Очень точно оценила поэму Л.Шиханова: «Талантливо исполненная поэма подтверждает единство замысла и воплощения» [7, с. 6]. В ней раскрылось яркое лиро-эпическое дарование автора, позволившее поднять историческую проблематику на высокий философско-эстетический уровень. В жанровом отношении это сложное, глубоко оригинальное претворение универсального синтеза эпоса и лирики с преобладанием эпического начала.
В центре поэмы «Красное солнце» - судьба декабриста Николая Бестужева, которая оказалась неразрывно связанной с Бурятией. Героями поэмы также являются разделившие с ним ссылку и поселение в бурятском селе Селенгинске (ныне - Новоселенгинск) Михаил Бестужев и Константин Торсон. «Перед нами Сибирь простиралась широкою плахою.» - этими строками передает поэт трагическую участь героев своей поэмы - истинно героических, без корыстных побуждений идущих на риск, реально осознающих, что может быть с ними в случае неудачи. Каждому из трех героев-декабристов в поэме отведены отдельные главы, построенные в форме монолога, часто звучащего от имени коллективного «мы» всех участников декабристского восстания.
Так же лирически осмыслено дальнейшее повествование о том, как декабристов, сосланных в Сибирь, продолжает беспокоить тяжелая жизнь простого народа, так же полон субъективности рассказ о том, как они оказывают реальную практическую помощь местному бурятскому населению: в огородничестве, медицине, учат грамоте, музыке бурятских ребятишек, пытаются внедрить технические новшества в сельском хозяйстве. И не знают устали, не могут сидеть без дела. Передается этот рассказ точкой зрения одного из представителей местного населения - Эрдынея в главе «В юрте». В свою очередь, отношение ссыльных декабристов к бурятам, с которыми они сроднились в изгнании, переданы в их думах, переживаниях. В главе «Торсон вспоминает» коллективное «мы» передается в монологе Торсона:
Мы оставили память На залитой кровью Сенатской,
Мы в сибирской землице Своим устремленьям верны.
Разве света не прибыло
В этой долине бурятской?
Разве люди улусов
Остались, как раньше, темны?
Завели огороды
По землям приречным буряты,
У горнила сегодня
Куют сошняки да серпы... [8, с. 111-112].
Можно установить немало параллелей между поэмами «Красное солнце» и «Кольцо декабриста» бурятского поэта Н.Дамдинова (1982), которая написана в жанре стихотворной драмы, но, по существу, является лирическим монологом главного героя - Николая Бестужева. Но между этими произведениями гораздо больше различий. Поэму Шиханова трудно назвать монопоэмой, хотя в название вынесено имя, которое дали Николаю Бестужеву местные жители: между собой они называли его Улан Наран, что означает Красное Солнце. Очевидно, это имя герой заслужил благодаря своим бескорыстию и великодушию. Солнце - это то, что дает свет и тепло и, в конечном итоге, жизнь в довольстве, богатстве. Николай - Красное Солнце для бурят стал счастливым подарком судьбы, «счастливой судьбы талисманом».
Особенность поэмы Шиханова заключается в организации повествования как последовательной смены субъективных точек зрения. Каждая ее глава ставит в центр одного из героев поэмы. Она может начинаться как монолог от первого лица, который затем приобретает вид повествования от третьего лица - как точка зрения этого героя. Именно так построены главы «Николай», «Торсон вспоминает».
Пять глав из 13 посвящены Николаю Бестужеву, по две главы составляют монологи Михаила Бестужева и Константина Торсона. Одна глава, о которой уже шла речь - «В юрте», это сознание Эрдынея, а три главы представляют собой еще одну точку зрения - это сознание женщины-бурятки, дочери Эрдынея, которую Николай Бестужев взял в жены и нарек Душой. Последняя глава «Прощание», где доминирует монолог Николая, включает также и сознание героини, навечно прощающейся с любимым человеком. Такое лирическое построение поэмы позволяет основную эпическую тему - рассказ о жизни героев-декабристов на поселении - наложить на другую, не менее важную эпическую тему - жизнь простого бурятского народа, особенно ярко отразившуюся в драматичной судьбе бурятской женщины.
Рамки эпического сюжета расширяются с помощью условно-поэтических средств: воспоминаний, видений, символики, аллегории, снов
и т.д., за счет чего сюжет получает лирическое оформление. Так, в главе «В Зуевской пади» рядом с реальностью крестьянской жизни, отраженной в общении Николая с бурятами-косарями, органично присутствует его лирический разговор со своим отражением в ручье, его воспоминание о невесте-дворянке, с которой был трагически разлучен. Или еще одно воспоминание о времени тюремного заключения - «в камере тихой задумчивый стук-перестук» - возникает по ассоциации со звуками в реальности ночной тишины, когда герой слышит стучащие «веселою дробью дождинки». Так осуществляется лирическое звучание эпической темы как главная особенность жанровой природы поэмы Шиханова.
Поэма «Красное солнце» отличается от бурятских поэм, посвященных историческим личностям. Так, в поэме Н.Дамдинова «Песня о Доржи Банзарове» (1969) львиную долю повествования занимает, наряду с сюжетной линией о детстве и юности первого бурятского ученого, подробный рассказ о мире народных обычаев, быта, который и составляет эпический план поэмы. При этом особую важность получает образ повествователя, для которого очень важна каждая деталь, каждая подробность уклада жизни бурятской семьи, приобретающие самостоятельную значимость.
В поэме «Красное солнце» фигура повествователя практически отсутствует. То, что монолог от лица героя часто сменяется формой от третьего лица, тем не менее убеждает читателя в том, что монолог продолжается и в этой форме. Первая глава «Николай» завершается именно таким соединением двух форм повествования, когда признание героя в любви девушке-бурятке, любование ею («По углям, по снегу босиком / за такой побежишь.») сменяются описанием окружающего мира, откликающегося на важное событие в жизни героя. И это описание пронизано субъективностью счастливых влюбленных:
Забираю я в женушки Дочь пастуха Эрдынея.
Сердце милой открыто
Как степь, как байкальский рассвет!
И Бестужев с любимой Шагает в Посадской долине,
В смоляной,
Мастерами-бурятами рубленный дом.
Сопки в ёхоре пляшут,
Пылая подснежником синим.
Месяц, чем-то смущенный,
Мелькнул и пропал за прудом [8, с. 59-60].
В этом фрагменте поэмы видно, как последовательно в ней осуществляется взаимосвязь лирического монолога и эпического повествования. Их единство особенно ярко можно наблюдать и в том, что картины природной жизни всегда окрашены субъективностью героя. Если в поэме Дамдинова картины природы вполне самостоятельны и почти не связаны с основными сюжетными событиями, то у Шиханова природа - важнейший прием психологизма, т.е. природный образ явлен только в связи с настроением героя, чей монолог и составляет содержание главы, будь то Николай, Михаил, Торсон, или Эрдыней и его дочь.
Чаще всего описание природы наполнено субъективностью главного героя, тональностью размышлений, настроением, которое движется в унисон мыслям о главном деле его жизни. Вот Николай Бестужев мрачен, размышляя о причинах неудачи своей и товарищей по восстанию. И его взгляд на окружающий природный мир не может быть радужным:
Степь широкая, может быть, это не ты, -Где шмелиная дудка и писк комариный?
Травы наземь легли,
Отпылали цветы,
И не видно стремительных птиц над равниной!
Воя, носится ветер по темной равнине -То гоняет шары из колючей травы,
То сминает пожухлые стебли полыни [8, с. 54].
Подобным настроением наполнены и горькие размышления Михаила Бестужева о подавлении декабрьского восстания, и тогда «за окошком луна проскользнула жандармом Вселенной» [8, с. 94]. А вот пример того, как настроением радости и открытости миру Николая Бестужева окрашивается окружающая осенняя природа:
Селенга многоводна,
И светом сияет пучина.
Омуль прет косяком -Аж торчат плавники на виду!
А вдали семь хребтов Раскатились седыми волнами:
Не забыл о снежке
Рыжекудрый сентябрь... [8, с. 70-71].
Более того, природные явления, например, такие катаклизмы, как землетрясение или лун-
ное затмение, входят в поэму параллельно с катаклизмами историческими и не менее важными явлениями во внутренней жизни героев. Главы, представляющие монологи бурятки с русским именем Душа, очень драматичны и составляют один из центров поэмы. Драма женщины, которая не может назвать любимого законным мужем («Я жена иль любовница? Кто мне ответит на это?»), у которой отняли детей, носящих чужую фамилию («А матери только детьми-то и живы!»), завершается свободным трагическим выбором - уходом из жизни. В последней главе «Прощание» смерть жены Бестужев сравнивает с отчаянным, гибельным мигом, равным разрушительному землетрясению.
Эпическое содержание поэмы «Красное солнце», в частности этнографические реалии быта и бытия бурятского народа (обычаи, фольклор, бурятская речь и т.д.), как нельзя лучше подходят синтетическому жанру поэмы, потребности ее автора выразить внутренний мир своих героев. А он рождается из лирически-интимного ощущения сопричастности героев окружающему миру, выраженной в открытости и искренности их монологов. Присутствие в повествовании нескольких лирических «я», сгущенная метафоричность образов отвечают жанровой природе бессюжетно-лирической поэмы, заявившей о себе в русской поэзии начала ХХ в. Очень часто она представляла собой цикл отдельных стихотворений, объединенных идейнообразным единством или единством моноструктуры («Про это» В.Маяковского или «Поэма без героя» А. Ахматовой).
Тем не менее, в поэме Шиханова «Красное солнце» при сохранении данных примет жанра преобладает полифоничность эпической поэмы, на которую чрезвычайно важное место воздействие оказала идея солидарности двух народов, открытости героя - русского интеллигента другому народу, другому национальному миру. Поэма «Красное солнце» стала манифестацией именно этой авторской идеи. В своей художественной концепции декабристского восстания Шиханов сопрягает в одном смысловом поле героику борьбы за свободу и горечь невосполнимых потерь в этой борьбе. В свою очередь, на проникновенный лиризм и высокий пафос не повлияло отсутствие фигуры повествователя или лирического субъекта, характерного для традиционной лирической поэмы, они достигаются за счет импрессионистической субъектив-
ности в изображении реальности, будь то картины природы или динамика человеческих взаимоотношений.
Таким образом, в русской поэзии Бурятии 1970-1980-х гг. жанр поэмы представлен прежде всего такими ее модификациями, как стихотворная повесть и эпическая поэма. Их востребованность, продиктованная процессами демократизации общественной жизни, выявила исчерпанность возвышенно-героической лирической поэмы и объясняется во многом потребностью в поэме с ярко выраженным эпическим началом, которое при этом подвергается отчетливой субъективизации. Рассмотренные поэмы, отвечая традиционной специфике жанра, обладали эпическими, «повестийными» качествами и отразили особенности литературного процесса этого периода.
Литература
1. Аверинцев С.С. Филология // Краткая литературная энциклопедия: в 9 т. Т. 7. - М., 1972.
2. Сысоева Н.П. Русский стихотворный эпос второй трети XIX века: (Жанровая эволюция). - Оренбург: Изд-во ОГПУ, 2003.
3. Паликова А.К. Очерки русской поэзии Советской Бурятии (1917-1977). - Новосибирск: Наука, 1982.
4. Щитов А. Красная осень. - Улан-Удэ, 1979.
5. Шиханов М. Моя Сибирь: стихи, поэмы. - Улан-Удэ: Бурят. кн. изд-во, 1977.
6. Дондокова Ц-Д.Д. Наша девушка. Поэма в стихах и прозе / пер. Д. Голубкова. - Улан-Удэ: Бурят. кн. изд-во, 1972.
7. Шиханова Л. Вехи жизни и творчества Михаила Шиханова // Шиханов М.М. Собираясь в дорогу последнюю...: поэмы и стихи разных лет. - Улан-Удэ: Изд-во ОАО «Республиканская типография», 2007.
8. Шиханов М. Красное солнце // Шиханов М.М. Собираясь в дорогу последнюю.: поэмы и стихи разных лет. - Улан-Удэ, 2007.
Имихелова Светлана Степановна, доктор филологических наук, профессор кафедры русской литературы Бурятского государтвенного университета, Улан-Удэ, e-mail: 223015@mail.ru.
Балханов Валерий Александрович, доктор философских наук, профессор кафедры философии Бурятского государственного университета, г. Улан-Удэ, email: 223015@mail.ru.
Imihelova Svetlana Stepanovna, doctor of philological science, professor, department of Russian literature, Buryat State University, Ulan-Ude, e-mail: 223015@mail.ru.
Balkhanov Valery Alexandrovich, doctor of philosophical science, professor, department of philosophy, Buryat State University, Ulan-Ude, e-mail: 223015@mail.ru.
УДК 811.512.3
© И.С. Болдонова, Т.Е. Санжиева
