CC BY
29
НАУЧНОЕ ЗАРУБЕЖЬЕ
УДК 37 Б 01: 10.24411/2071-6427-2018-10020
Тема приобретения знаний в древневосточной «литературе премудрости»*
Ключевой вопрос данной статьи, почему обучение является темой умолчания в ветхозаветной литературе премудрости и в околобиблейских текстах? Наличие трех принципиально разных видов знания (философское осмысление мира, озарения из опыта существования в мире и языковое познание мира) обусловило существование трех разных путей получения знаний (наблюдение за природой и поведением человека, действие по аналогии и встреча с запредельным). Выражаясь метафорично, обучение было похоже на процесс постепенного открывания глаз, поскольку ребенок, благодаря приращению знаний, начинал видеть мир и самого себя в мире. «Закрытые глаза» означали невежество — отсутствие знаний и желания их получать. Диапазон методов «открытия глаз» простирался от физического наказания, которое практиковал учитель, до стиму-
Джеймс Креншоу
PhD, профессор американских университетов (Мерсер, Вандербильт, Дьюк и др.)
E-mail: jameslcrenshaw@ comcast.net
James L. Crenshaw
PhD, professor of several American universities (Mercer, Vanderbilt, Duke University, etc.)
* Оригинал: James L. Crenshaw. The Acquisition of Knowledge in Israelite Wisdom Literature // Word and World. 1987. Vol.7/3. P. 245-252. Благодарим автора и редакцию журнала Word and World за бескорыстное разрешение перевести и опубликовать данную статью на русском языке. Перевод осуществлен В. К. Пичугиной и В. Г. Безроговым в рамках государственного задания ФГБНУ «Институт стратегии развития образования РАО» 27.8089.2017/БЧ. О жанре «литература премудрости» см.: Царь Соломон и «литература премудрости» / сост. В. Г. Безрогов. М., 1996; Crenshaw J. L. Education in Ancient Israel: Across the Deadening Science. N.Y., 1998; Shupak N. Where can Wisdom be found? The Sage's Language in the Bible and in Ancient Egyptian Literature. Friboug, 1993 и др.
Как цитировать статью: Креншоу Дж. Л. Тема приобретения знаний в древневосточной «литературе премудрости» // Ценности и смыслы. 2018. № 4 (56). С. 149-161.
лирования им дебатов среди учеников и использования ассоциативного языка, позволяющего глубже постичь сущность окружающего мира. «Открытые глаза» означали стремление к знаниям, которое может перерасти в мудрость или стать опасным стремлением к многознайству, неподкрепленному истинной любовью к знаниям и ежедневному поиску разных путей его приобретения. Мудрость предполагала осознанное слушание учителя и рассматривалась как стадия, следующая за научением и не имеющая ничего общего с простым накоплением новой информации. Для мудрецов Израиля тема приобретения знаний не предполагала прямых ответов на вопросы, как и кого учить, а раскрывалась через образные загадки, которые нам только еще предстоит разгадать.
Ключевые слова: ветхозаветная литература премудрости, ближневосточные мудрецы, обучение, воспитание.
Благодаря значительному числу текстов из Египта и Месопотамии современные ученые обладают поразительно большим количеством информации о ближневосточных «мудрецах» — интеллектуалах древности. Общеизвестно, что мудрецы, осмысливая в стародавние времена явные преимущества принадлежности к ученой элите, в деталях описывали тяжести, связанные с учебой. Они разделяли продолжительность жизни по годам, посвященным обучению, а не по моментам приобретения от него разных выгод; определяли цель образования; характеризовали мудрых людей как молчунов, а противоположных им как вспыльчивых глупцов по меньшей мере шести разных типов. Для определения отношений между учителями и учениками они использовали слова, применявшиеся к отношениям между обитателями одного многочисленного домохозяйства.
Правда, одна тема целиком отсутствует в ветхозаветной литературе премудрости и в околобиблейских текстах. Нет никакой рефлексии на сам процесс учения. Конечно, говорили, например, о временной остановке («разбивании стана») и всматривании в окна Мудрости, размышляли о поисках Богини Мудрости как драгоценного сокровища или Невесты. Но ни слова о приобретении знаний. Как происходило научение и как его передавали? По-видимому, чтобы как-то ответить на эти вопросы, полезно поразмышлять над тем, что лежало в основе, возможно, самой ранней загадки Древнего мира, и задуматься о трех принципиально разных видах знания.
I. ТЕОРИЯ ЗНАНИЙ
«Место, куда входит тот, чьи глаза закрыты, и откуда выходит тот, чьи глаза широко раскрыты» (Комментарий 1). Поскольку загадки используют язык шифрования, который предлагает ключ и одновременно скрывает ловушку, то секрет заключается в том, чтобы воспользоваться ключом, минуя скрытую ловушку. Отсюда следует, что на процитированную загадку есть более одного ответа. Первый порыв — ответить «Жизнь». Ибо ребенок входит в мир с закрытыми глазами, а во время смерти глаза у человека должны быть снова закрыты. Действительно, сына фактически называют человеком, который закрывает глаза своему отцу в момент смерти. С другой стороны, есть искушение ответить на этот вопрос, следуя эротическому дискурсу, поскольку широко признается, что любовь слепа. Тайна эроса, конечно, начинается в неведении и заканчивается широко открытыми глазами. Тем не менее ответ, предполагаемый шумерским автором текста, совсем другой: «Школа».
Что делает образ открытых и закрытых глаз подходящим для описания процесса постижения и познания? Поскольку глаза отражают душу, символизм тут особенно уместен. По аналогии с двумя глазами знание было двух видов: систематическое и афористическое. Первое знание стремилось упорядочить реальность посредством философского осмысления, а второе пыталось уловить озарения из опыта и облечь их в умозаключения, которые легко могли быть переданы памяти.
Образ закрытых глаз естественным образом означает невежество: пустую голову; чем-то не тем заполненный ум; того, кто обладает лишь иллюзией знания. Отсутствие первого знания — невежество — безусловно, легче всего преодолеть. Препятствие к получению второго — предубеждение — является следующим по легкости преодоления, поскольку оно просто требует выбросить неправильную информацию и заменить ее на точные факты и понимание. Люди, обладающие иллюзией знания, во многом невосприимчивы к обучению, поскольку их ум, ограниченный в самом себе, подвержен косности. Эта ситуация чаще всего складывается там, где ценны сами ценности, что делает религию крайне уязвимой.
Как учителя открывали глаза своих учеников? Во-первых, они их сильно били. Из древнего Шумера до нас дошла ностальгическая речь, которая могла быть сказана при встрече соучеников. Вот некоторые моменты, которые вспоминает бывший ученик: опоздал — был бит
палкой; домашняя работа была неправильной — учителя побили меня; болтал на уроке — был взгрет; без спросу встал — был избит; плохой почерк — меня отлупили; замешкался по дороге в школу — и учителя меня побили [2, р. 238].
Во-вторых, учителя стимулировали оживленные дебаты. Возможно, ученические споры о том, что в мире сильнее всего, привлекали больше воображения, чем любая другая тема. Один из ответов в подобном диспуте сохранился в истории Эфиопии, написанной в 1681 г. [4]:
Железо сильно, но огонь его смягчает.
Огонь страшит, но вода его гасит.
Вода сильна, но солнце ее иссушает.
Солнце мощно, но грозовое облако скрывает его.
Грозовое облако вспыльчиво, но земля его смиряет.
Земля величественна, но люди ее осваивают.
Люди стойки, но скорбь берет над ними верх.
Горе тяжело, но вино смягчает его.
Вино могущественно, но сон делает его слабым.
Однако женщина сильнее всех и вся [3, p.172].
Третьим средством открытия глаз было использование ассоциатично-го языка. Поскольку ученики почти без исключения были мужчинами, мудрость описывалась как красивая невеста, а глупость изображалась как блудница, влекущая молодых людей к саморазрушению. Таким образом язык становился очень взрывоопасным, и стремление к мудрости внезапно принимало эротические измерения. Однако на пути обучения часто стояли учителя, невольно вызывавшие сон у своих учеников. Две особенности педагогической системы кажутся контрпродуктивными: обучение происходило путем заучивания и бесконечного копирования текста. В Египте результатом было воспроизведение текста без реального понимания его смысла.
А что с теми учениками, чьи глаза были открыты? Они сталкивались с тремя препятствиями, чтобы перейти от знания к мудрости. Открытые глаза видят множество вариантов, признавая сложность знаний и отказываясь давать простые ответы. Их влечет свет, вызывая ненасытный ученый аппетит — источник постоянной неудовлетворенности. И они становятся усталыми, почти измученными, отчего возникает искушение скептического сомнения.
Другой древний текст из Месопотамии советует потенциальному
филантропу сходить на кладбище, взглянуть на многочисленные черепа и задаться вопросом, кто из них был злодеем, а кто делал добро [3, р.149, lines 76-78]. Такой скептицизм — не пессимизм — является ежедневным спутником обладающего знанием изучающего жизнь. Как же учителя преодолевали такие препятствия к высшей мудрости? Они делали это, достигая сосредоточения на какой-то идее или предмете. Истинная мудрость, как утверждали египетские учителя,— это добродетель. Она состоит в умении правильно подобрать слова, найти убедительные аргументы, в проявлении сдержанности, правдивости. Таким образом, калейдоскопические изображения приобретали узнаваемые узоры, а измученные было глаза скептика освещались бесконечными вариантами прозрения, оформленными благодаря доминирующим образам.
Тем не менее широко открытые глаза закрываются во время моргания и сна — мучительное и горькое признание, что ученые люди иногда ведут себя как глупцы. Однако учителя, о которых мы ведем речь, никогда не забывали, что мудрость (слушание) была этапом, наступающим после/ вослед знания (научения), и означала гораздо больше, чем накопление информации. Мудрость, т.е. способность использовать информацию на благо человеку, включает добродетель. Под добродетелью те учителя понимали щедрость и смирение. Возможно, библейская пословица лучше всего подводит итог тому, что, по-видимому, имели в виду эти древние ученые: Три вещи предивны для меня; четвертую я не понимаю: дорога орла в небе, дорога змеи на скале, дорога судна в открытом море и дорогу мужчины у отроковицы
(Прит. 30:18-19) (Комментарий I).
Наполненность жизни тайнами вызывает у постигающего ее благодарность и почтение перед Богом — автором мудрости и правды.
II. ТРИ ПУТИ ПОЛУЧЕНИЯ ЗНАНИЙ 1. Наблюдение за природой и поведением человека
После попытки кратко сформулировать теорию познания в древнем мире и продемонстрировать целостную связь между знанием и добродетелью обратимся к познанию библейской мудрости. Как приобретались знания? Если сформулировать в двух словах, то знание было результатом
человеческого исследования, а не божественной инициативы. На самом деле эта формулировка не совсем правильна, так как сказано, что при творении мира божество проявило инициативу, скрыв многоценные истины в самой природе. С тех пор, однако, людям дано искать и находить уроки в природе и человеческом поведении. Люди учились через свои наблюдения, и как только возникало понимание, его следовало по аналогии переносить из царства природы в мир человека. Вот некоторые примеры таких соответствий, которые могли бы прояснить этот сложный процесс рассуждения.
Золото испытывается огнем / люди — в горниле бед.
Пчелы производят мед / не презирай малых сих.
Новый друг, как новое вино / и когда оно состарится, будешь пить его с удовольствием.
Дверь поворачивается на петлях / ленивый человек переворачивается в постели снова и снова.
Клин вбит в трещину между камнями / грех зажат между куплей и продажей.
Некоторые облака не дают дождя / некоторые люди хвастаются, что дадут что-то, но не делают этого.
Постоянный дождь в холодный день / ворчащая жена.
Треск хвороста в огне / смех глупцов.
Птица, перелетающая из гнезда в гнездо / прелюбодейный старик.
Вожжи для скота / обучение детей дисциплине.
Ненасытность преисподней / бесплодное чрево.
Богатые вредят и грубят / бедные вынуждены умолять.
Агнец приведен на заклание / юноша заманен в дом прелюбодейки.
Эти верные утверждения являются плодом личных наблюдений бесчисленных мудрецов. Они попытались выразить свое понимание в языке, который был бы одновременно точным и запоминающимся. В большинстве случаев поэт был доволен тем, что оставил свой опыт в виде высказывания другим, и задача учителя заключалась в том, чтобы распознать ситуацию, которой соответствует данное высказывание. Наставления должны были звучать правдоподобно, иначе они быстро стерлись бы из памяти, и должны были носить универсальный характер вне зависимости от времени и места. Часто у мудрецов, которые принимали решения на основе ситуации, бывали совершенно разные возможности представить ту или иную максиму. «Не отвечай глупцу,
чтобы не быть на него похожим / ответь глупцу, чтобы он не был мудр в своих глазах» (Прит. 26: 4-5) (Комментарий II). В таких обстоятельствах можно только проиграть, вот почему нужно сделать выбор: либо промолчать и показаться побежденным перед несведущим, либо высказать свое мнение и тем самым придать вес высказываниям дурака.
Другие наблюдения за поведением человека выходили за рамки простых утверждений и преподносились в виде развернутых советов, обычно подкрепленных тщательно продуманными поучениями и предупреждениями. Эти назидательные наставления (Комментарий III) не перекладывалось на студента, а служили мудрыми советами, которые вели к счастью и успеху. Здесь приобретает особое значение религиозное измерение, а соблазн выступает в качестве основного источника человеческой глупости. В то время те мудрецы, кто делал упор на верные утверждения, довольствовались описанием действительности и потому позволяли женщинам и мужчинам действовать самостоятельно, по их собственному пониманию ситуации; те, кто предпочитал директивы, вели себя авторитарно по отношению к своим слушателям. В некоторых случаях они апеллировали также к божественной власти, особенно когда родительское наставление и уставы закона Моисеева объединялись. Хороший пример соединения этих двух видов власти встречается в Притчах Соломоновых (6, р. 20-35), где сопоставляются образы двух соревнующихся огней. Первый — это лампа, с помощью которой матери и отцы освещают сердца своих детей, а вторая — огонь, который сексуальная страсть разжигает в необузданных мыслях. Первое пламя, питаемое божественным законом, защищает от пожирающего огня.
Следуют ли разными путями эти два различных типа обучения — обучение путем верных утверждений (Комментарий IV) и обучение путем назидательных наставлений,— создавая две разные литературные традиции? Вовсе нет. Ко второму столетию нашей эры Бен Сира в «Книге Иисуса, сына Сирахова» соединяет оба этих вида, позволяя делать упор на сознательном развитии назидательных наставлений. По сути, он компонует научение в такие параграфы, которые позволяют ему обсуждать многочисленные темы и подробно исследовать предметы. Тем не менее Бен Сира сохраняет также и верные утверждения, а некоторые из его наблюдений демонстрируют поразительную интуицию. Возьмем, к примеру, такую максиму: «Сонные грезы глупцов окрыляют» (Сир 34: 1). Здесь в нескольких словах он ухватил важную реальность, и хотя
верно, что Бен Сира вроде бы относит это понимание к конкретному случаю предсказания, иносказательное свойство верного высказывания делает его применимым ко многим обстоятельствам.
Если бы мы смогли восстановить социологическую обстановку двух видов обучения, то это позволило бы нам понять их намного лучше. Например, использовали ли мудрецы верные утверждения, имея дело с продвинутыми учениками и коллегами, и оставляли ли назидательные наставления для младших учеников? Мы не знаем, но, одно сегодня кажется более понятным, чем раньше. Верные утверждения были столь же авторитетными, как и назидательные наставления, несмотря на их разную литературную форму. По крайней мере в трех местах Книги Притчей в более обширных назидательных наставлениях цитируются верные высказывания в качестве решающего аргумента. Госпожа Глупость наиболее убедительно апеллирует к молодым людям посредством верного утверждения: «Украденная вода сладка, и вкусен хлеб, съеденный втайне» (Прит. 9:17). В этом суть соблазна, и кроется она в понимании невероятной силы внушения. Как только разум встает на этот как бы верный путь, он продолжает наполнять образ из арсенала воображения и желания.
2. Аналогия: Символ веры и реальность
До сих пор мы ограничивались тем пониманием, которое приходит через познание. Наблюдение за природой и людьми приносит пользу именно потому, что считалось: законы управляют вселенной и обеспечивают процветание, если все живут в гармонии с ними. Но не вся истина была результатом человеческого исследования. На самом деле каждое последующее поколение сталкивалось с традицией верных утверждений и назидательных наставлений, которые могли утрачивать яркость открытия. Это сокровище приходит из прошлого с определенными притязаниями на авторитетность и, следовательно, ставит новые поколения в ситуацию вопроса и решения: «Являются ли эти утверждения верными для меня?». В некотором смысле наследие прошлого содержит принимаемые на веру утверждения, а привязанность к родителям чрезвычайно усложняет и без того сложные вопросы. Тенденция заключалась в том, чтобы принять эти утверждения по «номинальной стоимости», даже когда они противоречили личному опыту последующих поколений. Часто такое принятие усугублялось пониманием мира как стано-
вящегося все хуже и хуже. Поскольку «золотой век» был в прошлом, то полагали, что человеческий разум, возможно, потерял часть своей силы и мудрой власти. Отсюда следовало, что разрешение может быть дано именно родительским убеждениям, даже если нынешняя реальность их не подтверждала. Естественно, в результате такого сочетания факторов складывались догмы, и нигде непреклонность убеждений не была столь разрушительна, как в сфере поощрения и наказания. Вера в то, что грешники живут плохо, а добродетельные люди процветают, редко подтверждалась на самом деле, но эта догма породила кризисы в Месопотамии, Египте и Израиле. Когда авторитет прошлого сильно давил на настоящее, кризис возникал с естественной неизбежностью.
Каноническая мудрость свидетельствует о трудностях, с которыми сталкиваются те, кто проверял собственным опытом реальность принимаемых на веру утверждений. Неизвестный автор Книги Иова рассматривает эту дилемму с большим пафосом, объявляя в конце о несостоятельности веры, взятой из чужих рук. Согласие с убеждениями, которые когда-то поддерживали других, не могло пережить божественного отсутствия или враждебного присутствия. В конце концов Иов признался в этом, утверждая, что его духовная жизнь всегда была вторичной, несмотря на совершенно другую оценку этого вопроса Богом и рассказчиком в прологе книги. Для Иова проблема услышать, а не увидеть. Зрение — это чуждый способ утверждения чего-либо в сообществе ученых, для которых идеальный мудрец характеризовался как слушающий, то есть послушный. И в самом деле, слушание было равносильно воздействию на чьи-то взгляды, а это воздействие было высшим достижением мудреца.
Псалом 72 описывает аналогичную борьбу между вероучением и реальностью. Он начинается с признания того, что Бог по-настоящему добр к чистому, искреннему сердцу, но псалмопевец быстро осознает, что события делают эту веру пустой, поскольку львиная доля благ выпала злым людям. Обиженный искушением, этот верующий борется с сомнительными мыслями, которые признаются жестокими, зверскими. Но изменение происходит, когда псалмопевец отворачивается от процветающих злодеев и входит в святое место, где очищаются сердца. Там сомневающийся снова утверждается в вере и воспаряет до ранее недостижимых высот. Внезапное переосмысление божественной доброты переполняет псалмопевца, который впервые осознает, что благодать Бога не имеет абсолютно ничего общего с вещами, которые можно увидеть
и потрогать,— такими, как материальное благополучие. Наоборот, благо, которое приходит к порядочным людям,— это чувство божественного присутствия; оно придает уверенность независимо от обстоятельств. И вот, наконец, реальный смысл древней веры стал псалмопевцу ясен, он смог к нему присоединиться, под ним подписаться.
Подобная же борьба настигла такого традиционалиста, как Бен Сира, который излагал святую историю Израиля в то время, когда история не давала никаких доказательств того, что божество вело народ Израиля к какой-то невиданной судьбе. В этом случае писец усложнил ситуацию, приняв традиционную веру и связав ее с универсальными истинами мудрости. Несмотря на то, что он мог легко проверить учение о мудрости на собственном опыте, он не мог доказать надежность утверждений о том, что Бог боролся против фараона от имени угнетенного народа. Так что же сделал Бен Сира в этой ситуации? Отказался от священной истории? Ни в коем случае. Вместо этого он произносит горячую молитву о том, чтобы Бог обновил чудесные знамения, засвидетельствованные предыдущими поколениями. Здесь мы видим положительное подкрепление веры, которое часто сопровождает переживания, вызванные подозрениями в вероучительных утверждениях.
3. Встреча с запредельным
До сих пор мы рассматривали два пути, которыми люди приходили к истине. Они наблюдали природу, делая выводы посредством мышления по аналогии, и они слушали утверждения других людей, которые обнаружили ценные идеи. Есть еще третий способ, с помощью которого, как считалось, знание достигло древних мудрецов: непосредственная встреча с запредельным. С одной стороны, такие претензии не относятся к литературе премудрости, где вознаграждается проверяемость. Но как другие могут проверить истинность утверждений о встрече с божеством? Когда мудрецы прибегают к такого рода аргументам, они угрожают собственному фундаментальному предположению о способности разума обеспечивать свое существование. Например, окончание книги Иова является ответом, который вытекает из традиций, более уместных в пророчестве и священной истории, чем в литературе премудрости. Иов утверждает, что достиг нового понимания в результате прямой встречи с божеством. То же самое, кажется, подразумевается в Псалме 72, где опыт божественной руки, держащей правую руку псалмопевца, вызывает великолепное признание
того, что только этот один момент и заслуживает воспоминания. Результат встречи — не что иное, как переоценка ценностей, и псалмопевец ценит это чувственное присутствие превыше всего. Подобное свидетельство встречи со Святым встречается в речи одного из друзей Иова, Элифаза. Рассказ описывает появление сверхъестественной фигуры и результирующий ответ обычному человеку. Физические перемены (волосы, стоящие дыбом, и ощущение непреодолимого ужаса) — ничто по сравнению со знаниями, сообщенными Элифазу. О божестве говорится, что оно в великой тишине произносит упрекающее слово: «Быть ли смертным более праведными, чем их творец?» (Иов 4:17).
В этих призывах к непосредственной встрече с Всевышним делается решающий шаг, который открывает двери для разработки теорий о связи между Творцом и творением. Первой впечатляющей фигурой, которая прошла сквозь эту дверь, была женщина, которая назвала себя Мудростью. Во многих отношениях это явление — одно из наиболее интересных, каковые следуют из поучительных размышлений. Образ кажется сначала чисто метафорическим, но в конечном счете он обозначает действительное божественное качество. Египетское влияние проявляется в нем на начальном этапе, а греческое — на заключительном. Предшествующая творению Мудрость помогала творцу, а затем пришла на землю, чтобы передать мысли божества всем существам. В адаптации Бен Сирой этой концепции Мудрость установила жилище в Иерусалиме и распространила закон Моисея, с которым она стала идентичной. Для автора греческой «Премудрости Соломона» Мудрость — это чистое излучение божества. Поэтому тот, кто приобретает мудрость как невесту, также обладает личностными качествами божества, в частности четырьмя главными античными добродетелями (^povnai^, prudentia, благоразумие; avSpeia, fortitudo, мужество; oto^poouvn, temperantia, умеренность; SiKaioouvn, iustitia, справедливость).
Что позволило таким идеям развиваться в литературе премудрости? Ответ, кажется, находится в том центральном положении, которое размышления о творении занимали у мудрецов. Богословие творения находится у себя дома в текстах, которые говорят о Всевышнем в противопоставлении божествам-покровителям, руководившим делами небольшого клана. Преимущество богов-покровителей заключалось в их доступности во всех обстоятельствах, в их близости к почитателям. Такие ожидания никак не связаны с мыслями о далеком творце, задача которого в том, чтобы управлять вселенной. Естественно, вскоре
появилась необходимость найти какие-то средства для преодоления огромного расстояния, отделяющего людей от Высшего Бога. Один ответ пришел из древнееврейской традиции, другой — из эллинистического мира. Духа Божия, который вдохновлял поэтов, священников и пророков, отождествили с божественной мыслью, словом и мудростью. Плюс ко всему человеческий ум был микрокопией божественного ума. Следовательно, человеческий разум обладал крошечной искрой божественной рациональности, управляющей вселенной. Такая идея связывала израильских мудрецов с греческими философами. Оба эти отклика на проблему трансцендентного божества подразумевали, что человеческий интеллект находился в прямом контакте с предельной, высшей истиной (ср.: Прит. 30:1-4).
Вера в прямой контакт с Абсолютом устанавливает связь с текстами в библейском каноне, которые не входят в категорию «литературы премудрости». Однако решающее различие между мудрецом и всеми остальными сохраняется. Возможно, Второзаконие 30:1-14 лучше всего иллюстрирует это различие. Для Девтерономиста божественный закон не является ни слишком трудным, ни слишком отдаленным, он очень близок и может быть сохранен. Похоже, этот текст полагает, что хулители очерняют божественное слово из-за его доступности, возвышающих пониманий, которые были приобретены ценой огромных затрат. Автор поднимает откровение над открытиями, получаемыми в результате человеческого исследования. Для мудрецов Израиля откровение произошло при сотворении, и целью мужчин и женщин было обнаружить скрытую истину в обучении у Бога, природы и человека.
Комментарии
1. Вторая часть шумерской загадки.
2. См. весьма заманчивую попытку вскрыть социологический контекст идей Книги Экклезиаста [1, р.57-77].
Коммментарии переводчиков:
I — Библейские цитаты переведены в соответствии с их пониманием автором данной статьи.
II — Подстрочный перевод Септуагинты показывает некоторую возможность комплексного решения данной дихотомии: «Не отвечай неразумному на неразумие его, чтобы не подобен сделался ты ему; но отвечай
неразумному по неразумию его, чтобы не показался он мудрым перед самим собой» (См.: http://manuscript-bible.ru/index.htm? OT/Prou.html).
III — Здесь и далее слово «instructions» переведено как «назидательные наставления», поскольку речь идет о директивах — направляющих указаниях, которые учитель дает ученику.
IV — Здесь и далее словосочетание «truth statements» переведено как «верные утверждения», поскольку речь идет о педагогике, основанной на суждениях, возведенных в ранг высшей истины, проступающей в истине житейской.
Литература/References
1. Crûzemann F. The Unchangeable World: The 'Crisis of Wisdom' in Koheleth // God of the Lowly / ed. by W. Schotroff & W. Stegemann. Maryknoll: Orbis, 1984. 176 p.
2. Kramer S. N. The Shumerians. Chicago-L., 1963. 355 р.
3. Lambert W. G. Babylonian Wisdom Literature. Oxford: Clarendon, 1960. 358 p.
4. LaqueurR. Ephoros. 1. Die Proomium // Hermes. 1911. Bd.46. Heft 2. P. 161-206.
THE ACQUISITION OF KNOWLEDGE IN ISRAELITE WISDOM LITERATURE
For this article, the key is the question of why the theme relating to the learning process is missing in Israel's wisdom literature and in extra-biblical texts. According to the three fundamentally different types of knowledge (the philosophical reflection of the world, insights from experience of existence in the world and using of suggestive language for understanding the world) we can trace three different ways of acquiring this knowledge (observation of nature and human behavior, action by analogy and encounter with the Transcendent One). Expressed metaphorically, learning was similar to the process of gradual opening of the eyes, as the child, thanks to the increment of knowledge, began to see the world and himself in the world. "closed eyes» meant ignorance-the lack of knowledge and the desire to receive them in various ways under the supervision of the teacher. The range of methods of «opening the eyes» extended from the physical punishment practiced by the teacher, to stimulating the debates among students and using the associative language, which allows one to gain a deeper understanding of the essence of the surrounding world. «open eyes» meant a desire for knowledge, which can grow into wisdom or become a dangerous desire for polygamy, unsupported by a true love for knowledge and a daily search for different ways of acquiring it. Wisdom presupposed a conscious listening to the teacher and was seen as the stage following the teaching and having nothing to do with the simple accumulation of new information. For the Israel's sages, the topic of acquiring knowledge did not presuppose direct answers to questions about how and whom to teach, but was revealed through imaginative riddles that we still have to solve.
Keywords: Israel's wisdom literature, ancient Near Eastern sages, learning, upbringing.
