CC BY
8
2. Шунков А.В., Рыбникова Е.Е. Функционирование значений «совместность» и «соборность» в истории русского языка (на материале книжных памятников XI—XVII вв.). Русский язык за рубежом. Москва, 2017; 2.
3. Рыбникова Е.Е., Кемерова М.М. Предикативные посессивные конструкции с глаголом ИМЕТИ в древнерусском языке. Альманах современной науки и образования. Тамбов, 2007: 123.
4. Бондарко А.В. Теория функциональной грамматики (ТФГ). Локативность. Бытийность. Посессивность. Санкт-Петербург: Наука, 1996.
5. Гуревич А.Я. Категории средневековой культуры. Москва, 1972.
6. Арутюнова Н.Д. (1976) Бытийные предложения в русском языке. Изв. Ан СССР Серия лит. и яз. Т. 35, № 3: 256 - 257. References
1. Rybnikova E.E., Kemerova M.M. Hristianskoe mirovozzrenie skvoz' prizmu posessivnosti (na materiale posessivnyh konstrukcij). Yazyk. Chelovek. Mental'nost'. Kultura: materialy Vserossijskoj nauchnoj konferencii s mezhdunarodnym uchastiem. Omsk, 2008.
2. Shunkov A.V., Rybnikova E.E. Funkcionirovanie znachenij «sovmestnost'» i «sobornost'» v istorii russkogo yazyka (na materiale knizhnyh pamyatnikov XI—XVII vv.). Russkijyazyk za rubezhom. Moskva, 2017; 2.
3. Rybnikova E.E., Kemerova M.M. Predikativnye posessivnye konstrukcii s glagolom IMETI v drevnerusskom yazyke. Al'manah sovremennoj nauki i obrazovaniya. Tambov, 2007: 123.
4. Bondarko A.V. Teoriya funkcional'noj grammatiki (TFG). Lokativnost'. Bytijnost'. Posessivnost'. Sankt-Peterburg: Nauka, 1996.
5. Gurevich A.Ya. Kategorii srednevekovoj kul'tury. Moskva, 1972.
6. Arutyunova N.D. (1976) Bytijnye predlozheniya v russkom yazyke. Izv. An SSSR. Seriya lit. i yaz. T. 35, № 3: 256 — 257.
Статья поступила в редакцию 25.05.19
УДК 81.2
Tomilova T.P., Cand. of Sciences (Philology), senior lecturer, Theory and Methods of Language Education and Speech Therapy, Tuva State University
(Kyzyl, Russia), E-mail: tomilova.tatyana@list.ru
TEXT-FORMING AND COMPOSITIONAL CHARACTERISTICS OF FUNCTIONING OF WHETHER-CLAUSES WITH THE RUSSIAN PARTICLE ЛИ. The specificity of constructions with a conjunction-particle whether turns out to be related to a problem of "polyphony" representation existing in the surrounding reality. The actual compositional approach, one of the existing ones to the representation of "the polyphony of the world" for textual analysis of whether-clauses, which in a certain way is in contact with all others, is effective. Text fragments containing whether-clauses are grouped according to their belonging to the author or character and the inclusion of a character's point of view in the author's presentation. The article discusses in detail the correlation of the functioning of a whether-clause with a functional and compositional delimitation of the text, and it is concluded that no matter how diverse the conditions of use of this sentence are, they are due to its structural and semantic essence and are mainly associated with such kind of a sentence whose content is verbal and cogitative process.
Key words: conjunction-particles, complement clauses, contact words, text-forming properties, composition.
Т.П. Томилова, канд. филол. наук, доц. каф. теории и методики языкового образования и логопедии, Тувинский государственный университет,
г. Кызыл, Е-mail: tomilova.tatyana@list.ru
ТЕКСТООБРАЗУЮЩАЯ И КОМПОЗИЦИОННАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА ФУНКЦИОНИРОВАНИЯ СЛОЖНОПОДЧИНЁННЫХ ПРЕДЛОЖЕНИЙ С СОЮЗОМ-ЧАСТИЦЕЙ ЛИ
Специфичность конструкций с союзом-частицей ли оказывается связанной с проблемой репрезентации существующего в окружающей действительности «многоголосья». Из существующих подходов к репрезентации «многоголосья мира» для текстового анализа сложноподчинённых предложений с союзом-частицей ли действенным оказывается собственно-композиционный, который определённым образом соприкасается со всеми другими. Текстовые фрагменты, содержащие сложноподчинённые предложения с союзом-частицей ли, группируются с учётом принадлежности их автору или персонажу и включения точки зрения персонажа в авторское изложение. В статье подробно рассматривается соотнесённость функционирования сложноподчинённого предложения с союзом-частицей ли с функционально-композиционной делимитацией текста и делается вывод о том, что как бы ни были разнообразны условия употребления данного предложения, они обусловлены его структурно-семантической сущностью и связаны главным образом с такой его разновидностью, содержанием которой является речемыслительный процесс.
Ключевые слова: союзы-частицы, сложноподчинённые изъяснительные предложения, контактные слова, текстообразующие свойства, композиция.
Сложноподчинённые предложения с союзом-частицей ли в силу специфической структуры и модальности обладают текстообразующими свойствами, то есть участвуют в организации текста. Этому в немалой степени способствует внутреннее устройство сложноподчинённых предложений с союзом-частицей ли. Наиболее значимыми для текстообразующих свойств оказываются контактные слова со значениями речи (1), мысли (2), опасения/боязни (3), сомнения/ колебания (4): 1) «Стали обсуждать, стоит ли подниматься на вышку» (В.И. Ар-даматский. Возмездие); «Вы спрашиваете, знал ли я Шмидта до его речи на кладбище?» (К.Г. Паустовский. Чёрное море); 2) «Она с воскресенья думала, сказать ли ему об их смысле» (А.И. Солженицын. Раковый корпус); «Иногда я задумываюсь, прав ли был Сергей?» (В. Солоухин. Серафима); 3) «Чекистов тревожило, выдержит ли он такую встречу» (В.И. Ардаматский. Возмездие); «Няня только шамкала своим тёплым коричневым, беспокоилась, готов ли обед, вернулся ли папа из города» (И. Муравьёва. Я вас люблю); 4) «Сейчас я сомневаюсь, написал ли он хотя бы десять страниц этих мемуаров, существуют ли они вообще» (П.В. Дашкова. Приз); «Мать колебалась, отпускать ли ребёнка» (О.Ю. Шумяцкая. Мадам танцует босая). Взаимообусловленность контактных слов и союзов подробно описана в работах С.Г Ильенко [1, с. 99], [2]. Полный перечень контактных слов в сложноподчинённых предложениях с союзом-частицей ли представлен в словарях лексико-синтаксической координации Т.П. Томиловой [3; 4].
С морфологической точки зрения, абсолютное большинство контактных слов - глаголы, так как именно их содержательной природе присуща направленность на познание окружающей действительности. Наиболее значимыми в
текстовой организации оказываются сложноподчинённые предложения с союзом-частицей ли с глаголами речи (1) и глаголами мысли (2), что связано с тем значением речемыслительной деятельности, которая свойственна как автору, так и персонажам: 1) «У калитки я задержал шаг Как зайти и спросить, дома ли Люсин? А если он дома, что скажу? Поинтересоваться, как порыбачили? Но мы с ним не настолько знакомы, чтобы меня это могло интересовать. Может, что-нибудь насчёт проводки в квартире? Это уже больше походило на правду» (С.П. Балабин. Егерь); 2) «Услышав, что Захаров снова собирается ехать вместе с командиром корпуса, Серпилин сначала подумал неодобрительно: не слишком ли много опеки! Но потом решил - Захарову виднее. И в первый день, во время неудачных действий Миронова, не вылезал от него, и сегодня с утра у него. И, может быть, лучше тебя знает сейчас, чем поддержать его дух. Захаров вообще знает, что делает» (К.М. Симонов. Последнее лето).
Специфичность речемыслительных конструкций с союзом-частицей ли оказывается связанной с проблемой репрезентации существующего в окружающей действительности «многоголосья». Факт «многоголосья мира» получил различное толкование: грамматическое (чужая речь: прямая и косвенная), стилистическое (несобственно-прямая речь), композиционно-стилистическое (речь автора и речь персонажа) и, наконец, собственно-композиционное (точка зрения автора и других действующих лиц). Выделенные ракурсы рассмотрения многоголосья, хотя и своеобразны, однако имеют целый ряд точек соприкосновения, поскольку для своей квалификации имеют в качестве исходной некую общую идею - ориентацию на персонализацию речи.
Противопоставленность прямой и косвенной речи лишь частично соприкасается с композиционно-стилистической противопоставленностью авторской речи и речи персонажей и ещё в более сложном соотношении находится с выявлением типов «многоголосья», ориентированных на различные точки зрения.
Композиционно-стилистический аспект в изучении художественного произведения в основном подчинён ориентации на необходимость учитывать две главные сферы речевой ориентации: 1) сферы собственно-авторской и 2) сферы персонажей. Данная противопоставленность, весьма существенная при изучении стиля и композиции художественных произведений на первом этапе, привела отдельных исследователей к двум весьма распространённым недостаткам: 1) к рассмотрению речи того или иного персонажа в изолированном виде (без учёта всей системы); 2) к подходу к авторской речи как «сплошному потоку» авторского сознания.
Однако при всей специфичности каждой из выделенных сфер, требующих своеобразия исследовательской методики, необходимо учитывать, что они находятся в тесном взаимодействии и взаимовлиянии. Это требование, несомненно, способствовало появлению такого ракурса анализа художественного произведения, как собственно-композиционный.
Б.А. Успенский типологию композиционных возможностей художественного произведения рассматривает в связи с проблемой «точки зрения». Когда повествование ведётся с точки зрения персонажа, то позиция автора как бы сливается с позицией персонажа, и повествование, по мнению Б.А. Успенского, ведётся с внутренней точки зрения. Если позиция автора и персонажа не совпадает, то речь идёт о ретроспективной авторской точке зрения (внешней точке зрения), автор, «как бы забегая вперёд, вдруг открывает нам то, что персонаж - носитель авторской точки зрения - знать никак не может (но о чём должен узнать позже, по прошествии некоторого времени)» [3, с. 91].
Из названных подходов к репрезентации «Многоголосья мира» (грамматический, стилистико-композиционный и собственно-композиционный) для текстового анализа сложноподчинённых предложений с союзом-частицей ли действенным оказывается последний, который, как было уже сказано, определённым образом соприкасается со всеми другими.
Сказанное позволяет сгруппировать текстовые фрагменты, содержащие сложноподчинённые предложения с союзом-частицей ли, учитывая принадлежность их автору или персонажу и включая точку зрения персонажа в авторское изложение. Отсюда три вида авторского повествования: 1) отстранённо-автор-ское, 2) персонифицировано-авторское (повествование ведётся от первого лица, автор выступает в качестве повествователя), 3) персонажно-авторское.
При отстранённо-авторском изложении автор оказывается за кадром, повествуя читателю о событиях и действиях персонажей так, как будто происходящее проходит перед его мысленным взором: «Отец Сергий уже несколько недель жил с одной неотступной мыслью: хорошо ли он сделал, подчиняясь тому положению, в котором он не столько сам стал, сколько поставили его архимандрит и игумен. Началось это после выздоровевшего четырнадцатилетнего мальчика, с тех пор с каждым месяцем, неделей, днём Сергий чувствовал, как уничтожалась его внутренняя жизнь и заменялась внешней. Точно его выворачивали наружу» (Л.Н. Толстой. Отец Сергий).
Персонифицированно-авторское изложение связано с «выходом автора на сцену», с повествованием от первого лица. Важно отметить, что «я» повествователя различно. Во-первых, это «я», приближенное к авторскому. Автор «всевидящ и всезнающ». Он «тут» и «там» и во временном, и в пространственном отношении.
Сфера действия повествователя несколько уже, но, тем не менее, повествователь как бы поднимается над событиями. Повествовательское «я» - это «я», приближенное к персонажному. Как персонаж ограничен своей точкой зрения, так и повествователь как бы не знает итога развивающихся событий. Ограниченность знаний персонажа-повествователя в текстовом фрагменте может быть структурно закреплена: сложноподчинённое предложение с союзом-частицей ли содержит в главной части контактное слово мысли с отрицанием, следующее за ним предложение имеет в своём составе слова только, лишь:
«Я не знал, хорошо ли это быть оригинальным человеком. Я понимал только, что Катя относится ко мне снисходительно, смотрит на меня свысока, как бы с высоты тех книг которые она прочла в своей обширной библиотеке» (П. Нилин. Жестокость).
«Не помню, спал ли я той ночью хоть сколько-нибудь. Помню лишь крупные звёзды в небе и тихие голоса военврача и его жены, носившей два кубика на зелёных медицинских петлицах» (Л. Волынский. Сквозь ночь).
Пристальное внимание к функции авторского местоимения я при использовании сложноподчинённых предложений с союзом-частицей ли обнаруживает его подвижную стилистическую природу. Достаточно хотя бы указать на такой феномен, связанный с его употреблением, как раздвоение авторского сознания. Дело в том, что весьма специфическим является использование этого местоимения в автобиографических произведениях, где я выступает то как собственно-персонажное (в реальных воспоминаниях), то как собственно авторское (в отступлениях-монологах). Так, в трилогии М. Горького есть я - маленький мальчик Алёша Пешков, и есть - автор трилогии М. Горький. Именно для по-
следнего характерны специфические фрагменты, начинающиеся исследуемой конструкцией:
«Вспоминая эти свинцовые мерзости дикой русской жизни, я минутами спрашиваю себя: да стоит ли говорить об этом? И, с обновлённой уверенностью, отвечаю себе - стоит; ибо это живучая, подлая правда, она не издохла и по сей день. Это та правда, которую необходимо знать до корня, чтобы с корнем же и выдрать её из памяти, из души человека, из всей жизни нашей, тяжкой и позорной.
И есть другая, более положительная причина, понуждающая меня рисовать эти мерзости. Хотя они и противны, хотя и давят нас, до смерти расплющивая множество прекрасных душ, - русский человек всё-таки настолько ещё здоров и молод душою, что преодолевает и преодолеет их» (М. Горький. Детство).
Из трёх выделенных нами разновидностей текстов - отстранённо-авторско-го, персонифицировано-авторского и персонажно-авторского - именно последний является разновидностью наиболее ёмкой, а потому наиболее распространённой, поскольку включает в себя «многоголосье» различных действующих лиц художественного произведения.
В персонажно-авторских текстах переплетаются план автора и план персонажа. Обратимся к отрывку из «Молоха» А.И. Куприна:
«Кланяясь Анне Афанасьевне и целуя её руку, он заглядывал ей в лицо и старался прочесть в нём, знает ли она что-нибудь. Да, она, несомненно, знала: её надломленные углом тонкие брови - признак лживого характера, как думал нередко Бобров, - недовольно сдвинулись, а губы приняли надменное выражение. Должно быть, Нина рассказала всё матери и получила от неё выговор, - догадался Бобров и подошёл к Нине».
План автора: «Кланяясь Анне Афанасьевне и целуя её руку, он заглядывал ей в лицо и старался прочесть в нём», «её надломленные углом тонкие брови недовольно сдвинулись, а губы приняли надменное выражение», «как думал нередко Бобров», «догадался Бобров и подошёл к Нине». План персонажа: «знает ли она что-нибудь», «да, она, несомненно, знала», «признак лживого характера», «должно быть, Нина рассказала всё матери и получила от неё выговор».
Объективный повествователь в данном случае - автор, субъективный истолкователь происходящего - Бобров, объектом наблюдения которого является Анна Афанасьевна. В текстовом фрагменте ощущается последовательное звучание голосов автора и персонажа. Между планом автора и планом персонажа устанавливается определённая обусловленность: чужая интерпретация предполагает существование плана авторского пояснения.
Речемыслительная разновидность сложноподчинённого предложения с союзом-частицей ли проявляется чаще всего в демонстрационном типе речи. Это диктуется спецификой функционально-композиционного типа речи, для которого характерно неспешное, «пошаговое» изображение действительности. Неслучайно, что в качестве языковых черт этого функционально-композиционного типа речи выступает, прежде всего, широкое использование диалогических построений и употребление процессуально-глагольных рядов высокой степени плотности. Именно с этими чертами демонстрационного типа и взаимодействует наша структура.
Описание раздумий персонажа, в которое включается исследуемая нами структура, оказывается органически связанным с отдельными репликами этих персонажей, представленными в виде прямой речи: «Марья Дмитриевна очень встревожилась, когда ей доложили о приезде Варвары Павловны Лаврецкой; она даже не знала, принять ли её: она боялась оскорбить Фёдора Иваныча. Наконец любопытство превозмогло. «Что ж, - подумала она, - ведь она тоже родная, - усевшись в креслах, сказала лакею: - Проси!» (И.С. Тургенев. Дворянское гнездо).
Включение сложноподчинённых предложений с союзом-частицей «ли» в демонстрационный тип речи приводит и к такому его речевому окружению, как процессуально-глагольные ряды высокой степени плотности:
«Всю дорогу он мучительно думал, как ему быть: пробраться ли в актовый зал и присутствовать на защите или ждать, пока она закончится, и встретить Ольгу при выходе? Целиком занятый этой мыслью, Юрий даже не заметил, что дождь перестал и сквозь поредевшие тучи выглянуло солнце. Когда машина остановилась, решение, так мучившее Юрия, пришло само собой: ждать! Он боялся, что, если Ольга вдруг увидит его в актовом зале, непременно заволнуется, не дай бог, собьётся, испортит защиту. Этого Юрий допустить не мог. И он прошёл через железные ворота в парк, сел на скамейку под прохладным от дождя раскидистым тополем, закурил и стал гадать, какие из пяти окон третьего этажа, выходящих сюда, принадлежат актовому залу. Юрий был в таком напряжении, что порой ему казалось, он не только угадывает заветные окна, но и слышит Ольгин голос, хотя тут же ловил себя на том, что уже плохо помнит её голос и, возможно, ошибается... (С. Бытовой. Багульник).
В самом деле речемыслительная конструкция: «Всю дорогу он мучительно думал, как ему быть: пробраться ли в актовый зал и присутствовать на защите или ждать, пока она закончится, и встретить Ольгу при выходе?», являясь принадлежностью демонстрационного типа речи, подкрепляется в данном случае детализированным описанием не только мыслей, но и конкретных действий
