CC BY
24УДК: 81'42
Масленникова Е.М.
Текст как концептуализация и категоризация мира (Прикладные аспекты психолингвистики и когнитологии)
Тверской государственный университет, Россия, Тверь e-maslennikova@inbox. ru
Аннотация. Концептуализация действительности обусловлена спецификой языковой картины мира. Художественный текст выступает как лингвокультурный маркер языковой личности его создателя и национальной ментальности в целом. Личностные особенности восприятия позволяют читателю строить собственную проекцию текста, выбирать вектор понимания и определять систему доминант текста относительно момента «я-здесь-и-для-меня». В статье обсуждаются особенности вторичной концептуализации Мира текста при переводе.
Ключевые слова: текст, Мир текста, понимание, перевод, концептуализация, категоризация.
Maslennikova E.M.
The world's conceptualization and categorization in texts (Applied aspects of psycholinguistics and cognition)
Tver State University, Russia, Tver [email protected]
Abstract. Conceptualization of reality is influenced by specific features of the linguistic world view. The literary text is considered as a linguistic and cultural marker of the linguistic personality of its creator and national mentality. Personal peculiarities of perception allow readers to make up their individual projections of the text, choose the vector of understanding and determine the system of dominants with reference to the statement "what does this text mean for me at present?". The article discusses peculiarities of the secondary conceptualization of the World of the text that takes place in the act of translation.
Keywords: text, worlds of text, understanding, translation, conceptualization, categorization.
Художественный текст выступает как лингвокультурный маркер языковой личности его создателя и национальной ментальности, поэтому его допустимо рассматривать как «текст, подводящий итоги особого периода в концептуализации и категоризации выбранного в нем фрагмента мира» [Кубрякова 2009, с. 23]. В значительной степени понимание зависит от личности понимающего. Личностные особенности восприятия позволяют читателю строить собственную проекцию текста, выбирать вектор понимания и определять систему
текстовых доминант относительно момента «я-здесь-и-для-меня». При этом возможно смещение эмоционально-смысловых доминант текста. Читатель становится носителем значения и смысла (смысловой парадигмы) текста. Через деформацию смысловой нагрузки становится возможной деформация текста как целого.
Если «реальная действительность презентируется в ментальной деятельности индивида как система концептов», то «функциональную деятельность по становлению и интерпретации смысла» активирует СЛОВО [Пищальникова 2003, с. 118]. Например, шекспироведы пытались определить цвет кожи и расовую принадлежность шекспировского Отелло, основываясь на реплике Родриго, назвавшего его the thicklips 'толстогубый': What a full fortune does the thicklips owe / If he can carry't thus! (W. Shakespeare. Othello, The Moor of Venice). А.Л. Соколовский опровергал версию о «негритянских» корнях Отелло, причисляя его к маврам главным образом по эстетическим соображениям («...это совершенно опровергается не только эстетическимъ чувствомъ, не допускающимъ, чтобъ человЪкъ съ такой возвышенной и развитой душой, какъ Отелло, могъ принадлежать къ забитому и неспособному негритянскому племени, но и указашемъ самой драмы, гдЪ прямо сказано, что онъ былъ мавръ» [Соколовский 1913, с. 234]). Исследователи установили, что о времена Шекспира словом мавр обозначали без различия всех жителей северных областей Африки - арабов, берберов, негров, а эпитет толстогубый может относиться только к последним. Поэтому вероятно, что Шекспир представлял себе Отелло скорее как негра, а не как араба.
Поскольку слово задает читателю выбор направления «развертывания» всего текста, то споры о расовой принадлежности Отелло легко разрешаются, если обратить внимание на авторские
__ТЛ KJ ____KJ
подсказки. В «лошадином» контексте всей реплики из первой сцены первого акта трагедии прилагательное Barbary используется не в значении 'варварский, дикий', а 'берберийский' (a Barbary horse), а, как известно, арабские скакуны всегда высоко ценились: ... you'll have your daughter covered with a Barbary horse; you'll have your nephews neigh to you; you'll have coursers for cousins and gennets for germans (W. Shakespeare. Othello, The Moor of Venice). Арабы и берберы завоевали Иберийский полуостров, поэтому отца Дездемоны пугают получением в качестве будущих родственников (germans 'свойственники', cousin 'двоюродный брат или сестра; родственник') представителей животного мира: gennets (gennet 'низкорослая порода испанских лошадей' или 'ослица') и coursers (courser 'быстроногий боевой конь, рысак'). Все переводчики выстраивают систему родственных «лошадиных» отношений: рысаки - двоюродные братья (П.И. Вейнберг,
А.Д. Радлова), племянники (Н.Х. Кетчер), потомки (М.М. Морозов), просто в роду (Б. Пастернак), кузены, родственники (М. Лозинский), кровная родня (О. Сорока); иноходцы - племянники (П.И. Вейнберг), братья (Н.Х. Кетчер), свойственники (П.А. Каншин), потомки (М.М. Морозов), дядя (Б.Н. Лейтин). Отсылка к испанскому происхождению породы лошадей присутствует только в нескольких переводах: испанские жеребцы - свойственниками (А.Д. Радлова), испанская кобыла (Б.Н. Лейтин), породнитесь с испанскими лошадками и с ослами (В. Рапопорт, 2000). Текст может упрощаться: родня состояла из скакунов (П.А. Каншин), табун рысаков и иноходцев был вашими внучатами и родственниками (А.Л. Соколовский). Вводятся привычные термины родства: иметь коней зятьями и кобыл золовками (П.А. Кусков). О. Сорока строит игру слов на двух значениях прилагательного кровный, которое указывает на общее происхождение от одних родителей, а также используется по отношению к породистым животным: кровные рысаки станут вам кровной родней.
Текст перевода, являясь по отношению к оригиналу вторичным и опосредованным, также становится его инокультурной реструктуризацией. Одной из причин, приводящей к инокультурной реструктуризации, является фактор адресата, т.е. параметры и характеристики вторичного читателя или, шире, всей вторичной аудитории, на которую ориентируется переводчик в своей деятельности. Английское детское стихотворение «This is the house that Jack built» знакомо большинству русскоязычных читателей по переводу С.Я. Маршака, превратившему несчастную и покинутую девицу (the maiden all forlorn), которая доит корову, в седую и строгую старушку-коровницу. В доме из текста С.Я. Маршака хранится пшеница, а не требующийся для производства пива и эля солод (malt). Если в оригинале девицу и поцеловавшую ее оборванца (the man all tattered and torn) венчает бритый и стриженый священник (the priest all shaven and shorn), то в переводе толстый и ленивый пастух бранится с коровницей. Полностью изменилась вся ситуация: вместо любовной истории со счастливым концом показаны будни сельской жизни.
Активизатором той или иной координаты ментального пространства становится именно слово, которое выводит на образ, ситуацию, прецедентный феномен, соответствующий код культуры и т.д. С другой стороны, особое значение приобретают ценностные ориентации автора и «его» читателя и то, что определяется социальным контекстом.
ТЛ ____KJ KJ
В ситуации перевода как двуязычной текстовой коммуникации членение концептуального пространства оригинала осуществляется в зависимости от направленности переводческой рефлексии.
Анонимный автор двух статей об особенностях жанра басни в России, опубликованных английским журналом «Fraser's magazine for Town and Country» [Russian Fabulists 1839, 1842], иллюстрировал свои положения собственными переводами басен, но при этом часть переведенных им басен И.А. Крылова подверглась инокультурной реструктуризации. Например, героями басни «Зеркало и обезьяна» являются Мартышка (Мартышка, в Зеркале увидя образ свой) и Медведь. Когда Мартышка, увидев свое изображение в зеркале, начинает обсуждать кумушек, то Медведь предлагает ей обратить внимание на себя (Не лучше ль на себя, кума, оборотиться). Появление в качестве действующих лиц новых героев Pug 'мопс' и Puss 'кошечка, киска' (Pug call'd to Puss to come and take a peep) объяснимо тем, что долгое время среди английской знати было модным содержать мопсов как домашних комнатных любимцев. В переводе Pug 'мопс', а представителей данной породы декоративных собак отличает характерный внешний вид (короткая тупая морда, широкая нижняя челюсть, морщины на лбу, близко посаженные глаза), говорит, что считает такой странный вид проклятием (For my part, with vexation I should burst, / Were I with such a visage cursed). Перевод, где 32 строки, оказался длиннее 20 строк оригинала. В отдельную строфу выделен спор между Pug и Pussy: Кошечке не удалось убедить Мопса в том, что зеркало отражает его собственную странную фигуру (a queer figure in the glass). Если Мартышка видит недостатки кумушек-кривляк, то в переводе мопс Pug оказывается тщеславным в отношении своей внешности (Maintaining that resemblance none / Was 'tween that figure and his own). В занимающей отдельную строфу морали басни баснописец порицает неспособность общества покончить со взяточничеством (Что Климыч на руку нечист, все это знают), а перевод высмеивает неспособность увидеть собственные недостатки и приводящее к самолюбованию чрезмерное тщеславие (vanity), что делает человека тупицей (a dunce).
Таких примеров много в мире: So are there many, you'll agree, Не любит узнавать никто себя Their own defects who ne'er can see. в сатире. To find out who is meant they try;
Я даже видел то вчера: But never to themselves apply
Что Климыч на руку нечист, What chiefly is for them intended. все это знают; By vanity each one defended,
Про взятки Климычу читают, Wrapp'd up in his self-love's content, А он украдкою кивает на Protests his neighbour must be meant;
Петра. And wonders he can be so great a dunce
И.А. Крылов. Зеркало и As the resemblance not to see at once.
Обезьяна (1815) I. Krilov. The Monkey and the Mirror
(Anonymous translator, 1842)
Объектом этнопсихолингвистики является национально-культурная специфика речевой деятельности, речевого общения и языкового сознания. Этнопсихолингвистика как отдельное научное направление, сформировавшееся в рамках психолингвистики, сосредотачивается на «отражении национально-специфических компонентов культуры в речевой деятельности, которые могут быть выделены в любом из социальных видов среды как лингвокультурной общности» [Пищальникова 2007, с. 24]. К перспективным направлениям научных исследований XXI века относятся психолингвокультурология и когнитивная лингвокультурология [Красных 2017], позволяющие проводить анализ когнитивных механизмов смыслообразования с учетом национально-культурной детерминированности языкового сознания. Кроме предметной формы культуры, существуют ментальные или психические образы культурных предметов, а «значения о языке и мире исчерпывают содержание сознания, это содержание формируется в процессе присвоения культуры и является ментальной формой культуры наряду с ее предметной и деятельностной формами» [Тарасов 2000, с. 50].
Словарная статья о культурном переводе («Cultural translation») из энциклопедии по переводоведению «Routledge Encyclopedia of Translation Studies» [Sturge 2011] определяет его цель как передачу культурных различий или культурной специфики оригинала, когда текст перевода представляет читателю из другой, принимающей культуры культуру, в которой был создан оригинал. При этом переводчику предстоит установить ценностные доминанты исходного текста и степень их (не)приемлемости для вторичной аудитории, выбрать средства передачи определительных отношений, уточнить лексико-грамматические свойства слов и характеристики связей слов относительно контекста, построить концептуальный образец и т.д. Также он выбирает стратегии нейтрализации, экзотикации, доместикации, форенизации, адаптации и другие, которым он будет следовать в своей деятельности. Он проводит оценочную концептуализацию и оценочную категоризацию с тем, чтобы «встроить» получаемый вторичный опосредованный текст в другую систему координат. Например, оказавшись в трактире, Чичиков сел на диван, подложивши себе за спину подушку. Выбор в качестве варианта pillow 'подушка' или cushion 'диванная подушка' зависит от установленных межконцептуальных связей: pillow о cushion. Оба предмета имеют общие совпадающие характеристики ('набитая чем-то мягким наволочка из ткани'). Однако их отличительные признаки не отмечены в дефинициях из англо-русских словарей [Oxford... 1995 и др.], но включены в англо-английские словари [The Concise Oxford
Dictionary 1995; Longman Dictionary 2003 и др.], где предметы различаются по выполняемой ими функции: имеющая прямоугольную форму pillow предназначена для сна, а на cushion опираются для удобства и cushion можно положить на стул или на пол.
Исходя из представления о сознании индивида как о поле интерпретации личностных смыслов художественного текста, В.А. Пищальникова подчеркивает, что в этом случае «личностный смысл объединяет различные представления о какой-либо реалии - от визуальных до вербальных», а «каждый признак реалии, отраженной в личностном смысле, может стать знаком ее и вызывать ассоциации, связанные с данной реалией» [Пищальникова 2010, с. 44]. В английском детском стишке «Dance to your Daddy» отец обещает привести сыну рыбку (fishie) под названием herring 'сельдь, селедка' (You shall get a herring when the boat comes hame) и подарить одежду - coatie 'курточка' и a pair of breeches 'бриджи' (You shall get a coatie / And a pair of breeches), когда лодка вернется в родной порт (when the boat comes in). В переводе В. Лунина меняется набор подарков в пределах заявленной оригиналом морском тематики: это - морской конек, матроска и брюки в полоску.
Упоминаемые в художественных текстах реалии быта связаны с определенным историческим периодом и в обыденном сознании носителей языка имеют хронологическую привязку, часто составляя особый словарь отдельной лингвокультуры. Богатые герои из произведений русских авторов XIX века часто выбирают в качестве средства передвижения коляску, под которой имеется в виду 'барская ездовая повозка с половинчатым верхом и на пружинах' [Даль 1996]. Современные словари русского языка не упоминают о сословном ограничении на использовании данного предмета: коляска - 'рессорный четырехколесный экипаж с откидным верхом' [Ожегов 1986]. В качестве эквивалента для коляски русско-английские словари обычно предлагают carriage 'экипаж, карета, коляска' и barouche 'ландо, четырехместная коляска'. Переводчица романа «Анна Каренина» Л.Н. К. Гарнетт не стала акцентировать внимание на виде экипажа, предпочитая в большинстве случаев в качестве эквивалента для коляски исключительно carriage, что в принципе не противоречит параметрам категории «средство передвижения», но с точки зрения оценочной категоризации объекта не может быть признано вполне точным: ...он велел закладывать коляску... о ... he gave orders for the carriage...; ... чтобы закладывали поскорей коляску тройкой... а о ... to have out the carriage and three horses as quick as they can...; Ср.: ... тебе карету подаст Кондратий... о ... Kondraty will take you in the carriage.
В комментариях к своему переводу «Мертвых душ» К. Инглиш /,
отмечая важность для Н.В. Гоголя описания видов транспорта, которыми пользуются его герои (бричка, дребезжалка, дрожки, кибитка, колесосвистка, коляска, линейка, обоз, пролетка, рыдван, тарантас, телега, тележка, тройка, экипаж), считает, что для многих современных русскоязычных читателей эти слова могут оказаться малознакомыми. Тем не менее, снятие при переводе маркированности слова (временной; контекстуальной; контекстуально-временной; историко-культурной и т.д.) в художественном тексте делает его стилистически нейтральным.
Поскольку процесс вторичной категоризации находится под непосредственным влиянием хронологического фактора, современному переводчику могут помочь национальные корпуса языков, программы типа «Google Ngram Viewer» (http://books.google.com/ngrams), позволяющие на основе графиков частотности языковых единиц выявить и проследить типы маркированности СЛОВА в художественном тексте. Несомненную помощь окажут двуязычные словари, чья публикация близка ко времени выхода книги, что позволит переводчику выйти на лингвокультурные ассоциации и подтексты, стоящие за СЛОВОМ. Например, русско-английский словарь («Vocabulary») из грамматики «A Grammar of the Russian Language» [Morfill 1889] предлагает для реалии коляска варианты open carriage 'открытый экипаж' и calèche 'экипаж, карета', заимствованное из французского языка caléche 'коляска'.
Графики, построенные с помощью программы «Google Ngram Viewer» для open carriage, calèche и barouche, показывают, что за период с 1800 по 2000 гг. пики частотности для open carriage и barouche практически совпадают по общему корпусу англоязычных текстов и по подкорпусам британского варианта английского языка, американского варианта английского языка и англоязычной беллетристики. В первой половине XIX века «лидирует» существительное barouche 'ландо, четырехместная коляска', которое в 1868 году начинает «обгонять» open carriage 'открытый экипаж'. Однако именно calèche помогает представить вид модного на рубеже XVIII-XIX вв. четырехколесного рессорного экипажа с откидным верхом.
...dirent les témoins qui bientôt aperçurent dans la route une calèche de voyage attelée de quatre chevaux et menée par deux postillons... said the seconds, who soon descried a caleche coming along the road...; ... сказали секунданты, увидев вскоре на пути дорожную коляску; ... сказали секунданты и вскоре увидели экипаж с четверкой лошадей в упряжке. Примечательно, что первые переводчики поэмы Н.В. Гоголя «Мертвые души» выбирали calash 'коляска' в качестве ближайшего эквивалента для брички или коляски: Издали тащилась еще колясчонка <...>
черномазый еще оставался и щупал что-то в бричке, разговаривая тут же со слугою и махая в то же время ехавшей за ними коляске — At a distance, a second miserable looking empty vehicle <...> whilst his darker companion remained below, seeking for something in his britchka, and speaking to the servant. At the same time he made signs with his hand to the driver of the other vehicle, which was now gradually approaching. Home life in Russia (Translated by K. Lach Szyrma, 1854); In the distance an empty calash was loitering along <...> while the dark one remained fumbling for something in the britchka, as he talked to the servant, and motioned to the advancing calash. N.V. Gogol. Tchitchikoffs journeys; or, Dead souls (Translated by I. Hapgood, 1886); In the distance an empty calash was coming along <...> the dark one remained fumbling for something in the britchka, talking to the servant and pointing to the advancing calash. N.V. Gogol. Dead souls (Translated by S. Graham, 1915). Частотность для calèche 'экипаж, карета' характеризуется резкими взлетами и падениями: наиболее часто это слово встречается в мемуарах и воспоминаниях о заграничных путешествиях, в особенности по франкоговорящим регионам мира. Не удивительно, что в англоязычной художественной литературе calèche становится своеобразным маркером чуждости. Имеющиеся в художественном тексте типы маркированности слова (временная; контекстуальная; контекстуально-временная; культурная; историко-культурная; интертекстуальная) предполагают наличие эмоциональной оценочности. За отдельными словами в синхронии и диахронии закрепляются целостные и ценностные комбинации мотивов и глубинных связей, установить которые становится возможным с помощью национальных корпусов языка. Национальные корпуса языков, программы типа «Google Ngram Viewer» (http://books.google.com/ngrams) позволяют не только языковых единиц выявить и проследить типы маркированности слова в тексте, но также определить эквивалентность и лакунарность социальных норм, нашедших свое отражение в слове.
Список литературы Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка: в 4 тт. СПб.:
ТОО «Диамант», 1996. Красных В.В. Психолингвокультурология и когнитивная лингвокультурология // (Нео)психолингвистика и (психо)лингвокультурология: новые науки о человеке говорящем. М.: Гнозис, 2017. С. 183-261. Кубрякова Е.С. В поисках сущности языка: вместо введения // Когнитивные исследования языка. Вып. IV. Концептуализация мира в языке М.: Ин-т языкознания РАН; Тамбов: Издательский
дом ТГУ им. Г.Р. Державина, 2009. С. 11-24.
Ожегов С.И. Словарь русского языка. М.: Рус. яз., 1986. 797 с.
Пищальникова В.А. История и теория психолингвистики. Ч. 3. Психопоэтика. М.: АСОХ, 2010. 144 с.
Пищальникова В.А. История и теория психолингвистики: Курс лекций. М.: Московский гос. лингвистический ун-т, 2007. Ч. 2. Этнопсихолингвистика. 228 с.
Пищальникова В.А. Эмоциональная доминанта текста: переводческий аспект // Эмотивный код языка и его реализация. Волгоград: Перемена, 2003. С. 117-120.
Соколянский А.Л. Сочинения Вильама Шекспира в переводе и объяснении А.Л. Соколовскаго. В XII т. С.-Петербургъ, 1913: Издание г-на А. Ф. Маркса. Т.1.
Тарасов Е.Ф. Язык как средство трансляции культуры // Язык как средство трансляции культуры. М.: Наука, 2000. С. 45-53.
Longman Dictionary of Contemporary English. London: Pierson Education Limited, 2003. 1950 p.
Morfill W.R. A grammar of the Russian language. Oxford: Clarendon press, 1889. 168 p.
Oxford Russian Dictionary. М.: Изд-во «Прогресс-Академия»; Смоленск «Полиграмма», 1995. 1340 p.
Russian Fabulists, with Specimens // Fraser's magazine for Town and Country. 1839. Vol. XIX. January to June. P. 153-163.
Russian Fabulists, with Specimens. Second article // Fraser's magazine for Town and Country. 1842. Vol. XXV (Jan.-June). P. 238-250.
Sturge K. Cultural translation // Routledge Encyclopedia of Translation Studies. 2nd edition. London; New York: Routledge Taylor & Francis Group, 2011. P. 67-70.
The Concise Oxford Dictionary. Oxford: Oxford Univ. Press, 1995. 1673 p.
УДК: 81-13
Мягкова Е.Ю.
Навык чтения и проблемы понимания текста
Тверской институт экологии и права, Россия, Тверь, [email protected]
Аннотация. Вопросы функциональной неграмотности рассматриваются в связи со спецификой формирования навыка чтения как основы понимания текста. Важность обучения чтению и письму обсуждается в контексте современной системы образования,
