CC BY
0
Научная статья УДК 101.1:316
https://doi.org/10.24158/fik.2023.10.9
Технологический потенциал социального проектирования: к вопросу о природе общественно-исторической динамики
Валерий Витальевич Лысенко1, Елена Геннадьевна Корнильцева2, Александр Юрьевич Кузнецов3
12 Уральский государственный экономический университет, Екатеринбург, Россия 3Уральский федеральный университет, Екатеринбург, Россия 1valery.lisen@yandex.ru, https://orcid.org/0000-0001-6604-8822 2kornilceva.e@yandex.ru, https://orcid.org/0000-0002-0125-450X 3kuznetsov0403@mail.ru, https://orcid.org/0000-0001-5495-297X
Аннотация. В статье исследуется возможность непротиворечивого представления о границах произвольного вмешательства в объективные процессы общественного развития. Материалистическое понимание истории, отрицающее субъективные и тем более трансцендентные факторы, включает в себя теорию революционного преобразования общества. Смена формаций происходит не раньше, чем созреют необходимые условия и предпосылки. При этом революции («локомотивы истории») и, вообще, «живое творчество масс» понимаются как законные механизмы развития. Будущее неизбежно, но требует больших направленных усилий. Автоматизм происходящего всегда разомкнут на произвольное действие. Бытие определяет сознание, но без него никогда не «сбывается». Текст предлагает направление мышления, уравнивающее их в правах на социально-историческую реальность. Под определённым углом нижеследующие рассуждения могут считаться общетеоретическим и отчасти методологическим предисловием к очередной актуализации известных сюжетов, в том числе, о роли личности в истории.
Ключевые слова: проект, социальное время, историческая логика, социальные технологии, отчуждение
Финансирование: инициативная работа.
Для цитирования: Лысенко В.В., Корнильцева Е.Г., Кузнецов А.Ю. Технологический потенциал социального проектирования: к вопросу о природе общественно-исторической динамики // Общество: философия, история, культура. 2023. № 10. С. 72-79. https://doi.org/10.24158/fik.2023.10.9.
Original article
Technological Potential of Social Design: On the Nature of Socio-Historical Dynamics
Valery V. Lysenko1, Elena G. Kormiltseva2, Alexander Yu. Kuznetsov3
12Ural State University of Economics, Ekaterinburg, Russia 3Ural Federal University, Ekaterinburg, Russia 1valery.lisen@yandex.ru, https://orcid.org/0000-0001-6604-8822 2kornilceva.e@yandex.ru, https://orcid.org/0000-0002-0125-450X 3kuznetsov0403@mail.ru, https://orcid.org/0000-0001-5495-297X
Abstract. The article explores the possibility of a consistent view of the boundaries of arbitrary interference in the objective processes of social development. The materialistic understanding of history, which denies subjective and, moreover, transcendental factors, includes the theory of the revolutionary transformation of society. The change of formations does not occur before the necessary conditions and prerequisites ripen. Meanwhile, revolutions ("locomotives of history") and, in general, the "living creativity of the masses" are understood as legitimate mechanisms of development. The future is inevitable, but it requires a lot of directed efforts. The automatism of what is happening is always open to arbitrary action. Being defines consciousness, but it never "comes true" without it. The text suggests a direction of thinking that equalizes their rights to the socio-historical reality. From a certain angle, the following considerations can be deemed a general theoretical and partly methodological preface to the next actualization of well-known subjects, including the role of the individual in history.
Keywords: project, social time, historical logic, social technologies, alienation
Funding: Independent work.
For citation: Lysenko, V.V., Kormiltseva, E.G. & Kuznetsov, A.Yu. (2023) Technological Potential of Social Design: On the Nature of Socio-Historical Dynamics. Society: Philosophy, History, Culture. (10), 72-79. Available from: doi: 10.24158/fik.2023.10.9 (In Russian).
© Лысенко В.В., Корнильцева Е.Г., Кузнецов А.Ю., 2023
- 72 -
Цель: согласование концепта естественно-исторического процесса и технологического подхода к социальной реальности.
Задачи:
- экспликация оснований самостоятельного социального мышления, независимого от наличного общественного бытия;
- уточнение понятий социальной технологии и социального пространства-времени в связи с определением и измерением произвольности общественных процессов;
- интерпретация феномена социального проекта как «равнодействующей» бытия и сознания, а инволюции советского проекта - как производной от нарушения равновесия его составляющих.
Исторические законы реализуются через сознание людей, но имеют такой же объективный характер, как и законы природы. Основоположники марксизма производят отсюда социальное предсказание как науку. Их оппоненты отрицают принципиальную запрограммированность исторического развития, его вечную и неизменную логику (известное упрощение сторонами противоположных идейных позиций не отменяет напряжения между полюсами общественной мысли; к тому же никто не искажал Маркса больше, чем записные марксисты). Соответственно, прошлое в такой картине прямого отношения к настоящему и, тем более, к будущему не имеет (Маркс, 1972; Поппер, 1993).
Претензии на управление общественными процессами, как практические, требуют полной концептуальной определённости и опираются на указанные основания в их доведённом до крайности, взаимоисключающем виде. С одной стороны, это пандетерминизм, сжимающий происходящее в тисках неизбежности. Установка близкая историцизму в широком значении термина (Поппер 1992; Поппер, 1993). Её адепты не верят в «порядок из хаоса». Им представляется, что лишь отрицая случайность и редуцируя детерминизм на механическую причинность, можно удержать целое, не дать ему разлететься на части. Тогда социальная технология сводится к умению половчее оседлать тенденцию, использовать её энергию в своих интересах. Правда, последние оказываются внутри всеобщей взаимно однозначной связи и обусловленности, так что о какой-либо произвольности не может быть речи. Отсюда стремление к противоположной посылке, где реальность - открытая система, и будущее не принадлежит никому. Однако бесконечная вариативность отрицает целеполагание как технически дееспособную проекцию.
Первая апория преодолевается в сценарии «вертикально-горизонтальной» детерминации, когда явление одновременно выступает обнаружением скрытой сущности и непосредственным результатом суммы предшествующих обстоятельств. Во втором случае, если флуктуации и по-лифуркации составляют всё содержание процесса реальности, сама проблематизация естественного хода вещей смотрится трансцендентным вмешательством (как рассудок, предписывающий действительности свои законы), и состоятельность проекта должна получаться из инобыт-ной по отношению к объекту природы.
Провал всех известных попыток переустройства общества на разумных началах говорит, прежде всего, о тугоплавкости и непроницаемости социальной материи. Действительно, подобные начинания имели одинаково печальный итог независимо от обстоятельств места, времени и образа действия реформаторов, их талантов, мотивов и планов. Даже в «законных» (довольно тесных) границах обратного влияния надстройки на базис почти ничего не выходит. Объективная логика происходящего очень быстро переваривает любые искусственные конструкции.
Поражения настолько очевидны, что не спасают самые вычурные интерпретации. Надежды на преодоление утопии связаны в данном случае с уходом от лобового столкновения с реальностью и поисками «слабых» мест, моментов разрежения или перерыва тенденций. В эти зазоры (теоретически) может вклиниться социальный проект, распрямляя или, наоборот, геометрически усложняя естественно-историческую логику изнутри.
Но дело даже не столько в неэффективности целенаправленных усилий по улучшению общества, сколько в том, что они бывают весьма эффективны в достижении результатов, обратных желаемым. Причём, здесь почти математическая зависимость: чем благороднее замыслы, тем непригляднее их воплощение. Ещё понятно, когда исполнители не стесняются в средствах. Но парадоксальным, на первый взгляд, образом романтики и мечтатели по части деструктивно-сти дадут циникам и фанатикам приличную фору. (Собирательным представителем таких социальных идеалистов может служить Румата Эсторский братьев Стругацких, складно рассуждавший об исторической закономерности, пагубности внешнего вмешательства, но в последний момент сорвавшийся проложить мечом дорогу к светлому будущему и, ровно по своим формулам, провалившийся в тёмное прошлое).
В то же время, как показывает практика, «оперативное» управление общественными процессами и даже так называемое стратегическое планирование могут быть довольно успешными. Так что социальный конструктивизм имеет вполне реальные основания. Другой вопрос,
насколько потенциал рационализации происходящего превышает пределы, в которых последняя может восприниматься как безусловная ценность. Те же тоталитарные проекты, как побочный эффект строительства светлого будущего, нередко реализуются раньше буквально разрушительных последствий созидательных начинаний (более того, тоталитаризм стабилизирует систему, отсрочивая её окончательную дезинтеграцию, чем увеличивает и делает доступным невооружённому глазу расстояние от превращения идеологии и социальной практики до необратимого распада общественной ткани). Нравственно-политические аберрации благих намерений обычно опережают их физическое крушение. Первые обозначают внутреннюю, этическую, границу социальной технологии, а второе - внешнюю, онтологическую. Нарушение внутреннего периметра делает столкновение с объективным ходом вещей практически неизбежным. Ирония в том, что в большинстве случаев объективность, о которую разбивается произвол, это он сам, окончательно потерявший себя в безотчётном движении самоотрицания, то есть ставший полностью непроизвольным. До встречи с Историей, вообще, как правило, не доходит. Хотя размах иногда впечатляет. Но само по себе количество не даёт нового качества. Как раз чаще бывает наоборот: почти незаметные, особенно со стороны, вещи становятся поворотным моментом в жизни целых народов. Но, опять же, в случае рукотворного происхождения видимой части исторического зигзага, он оказывается неприятным сюрпризом для обладателей этих рук. Не все реформаторы и, ещё меньше, революционеры успевают понять, как важно не терять головы, прежде чем окажутся на эшафоте.
В парадигме марксистского обществознания неадекватность планирования и хронические неудачи с «вразумлением» бытия обусловлены отчуждением. Историю делают люди, но способ существования, противоречащий человеческой сущности, превращает результаты деятельности в независящий от неё, чуждый и враждебный ей принцип (абстрактный труд господствует над конкретным) (Маркс, 1972). Так что, скорее история сама себя делает человеческими руками. Превращенные формы общения, прежде всего отношения частной собственности, определяют превращенные формы сознания. Здесь получается круг: чтобы поставить общественную жизнь с головы на ноги, надо навести одноимённый порядок в собственной голове. Если не получается делать историю непосредственным образом - как стол или стул - остаётся ждать, пока частная собственность сама себя не отменит.
И вроде бы, «предыстория», только как переход от эволюционного сценария к собственно историческом творчеству, из «царства необходимости» в «царство свободы», не даёт вариантов. Но, возможно, выход там же, где и вход. Самоотрицание капитала - растянутый во времени, крайне неоднородный и неравномерный процесс. Сосуществование различных экономических укладов и противоречия между ними вызывают диссоциацию общественного сознания на устаревшие и современные формы. Таким образом, сознание может «обгонять» общественное бытие и предлагать дееспособные образы будущего. Как левые младогегельянцы вырабатывают социалистическое сознание (с резолютивной частью в виде «Манифеста коммунистической партии») и вносят его в пролетарские массы, связанные с предыдущей (и предпоследней) ступенью развития капиталистического способа производства (Маркс, Энгельс 1955). Предоставленный себе наёмный работник, в полном соответствии с гегелевской диалектикой раба и господина, мечтает поменяться местами с работодателем. Все его претензии не к устройству общества, а к своему положению в нём. В связи с примером возвращается прежний вопрос о границах произвольного вмешательства в историческое движение. Если революции - «локомотивы» истории, речь идёт лишь о её ускорении за счёт спрямления траектории. (Как народы Средней Азии в советском проекте «телепортировались», минуя промежуточные формации, из родового строя в социализм).
«Царство необходимости», по определению, исключает возможность выбора и построения качественно нового общества. С другой стороны, свобода выбора всегда относительна, учитывая «встроенность» сознания в бытие. Произвольный характер вмешательства «изнутри» происходящего всегда вызывает вопросы. И феномен обгоняющего сознания их не снимает: способность самоопределения, возникающая из дистанции к собственным обстоятельствам, неизбежно включает их в свой состав, так что «произвол» может оказаться не самостоятельным действующим лицом, но лишь передаточным звеном в анонимном механизме исторической детерминации. Действительно, самое сильное воображение, в конечном счёте, сводится к рекомбинации впечатлений. И творчество - создание нового из элементов старого. Даже как таковая эмансипация мышления в классовом обществе - привилегия маргиналов. Хотя, казалось бы, первое более-менее чувствительное поражение, из которых, по преимуществу, состоит любая среднестатистическая биография, прочно ставит обывателя на путь опосредования. Но получается как у платоновского Сократа про философию: напиши огромными буквами на каждом заборе, и никто не заметит. Или иначе: история, в том числе личная, никого ничему не учит. (Как говорится, смотри выше об отчуждении).
Естественно, речь не о когнитивных способностях. Но в самом понятии отражения (даже «опережающего», по сути, почти целиком реактивного) акцентируется пассивный аспект. Артикулировать подразумеваемую активную сторону процесса и заодно выйти из дурной бесконечности взаимных обоснований можно с помощью философски нейтральной констатации факта проек-тивно-преформистской функции сознания. Логическая самодостаточность такого мыслительного приёма обеспечивается непосредственным отождествлением феномена с его проявлением в отсутствие достаточных аргументов к обратному. Строго говоря, утверждается именно факт, а не функция, которая при ближайшем исследовании вполне может оказаться совсем не тем, за что её принимали, или вовсе ничем.
Один из известных примеров «программирования» будущего связан с историей протестантизма и, прежде всего, кальвинизма. В идеальной сфере складывается новый способ жизни, противоречащий природе традиционного человека и наличной экономической логике. Отчасти это можно объяснить упоминавшимся выше опережением общественного бытия. Порвавшие с католической традицией деятели реформации сформулировали интересы и потребности третьего сословия прежде, чем они стали сколько-нибудь различимы на фоне мэйн-стрима (если обратиться к соответствующему веберовскому сюжету, справедливости ради надо отметить, что идейный контекст его версии спонтанной природы протестанской этики, а именно воззрения на историю в целом, дают немало поводов подозревать в Лютере с Кальвином агентов сверхличной тенденции рационализации (Вебер, 1990). И в любом случае, в рассуждениях о произвольности целеполагания надо смотреться в такую возможность как в зеркало). Остальное, если не обращаться к трансцендентным источникам, логично сводить на прогностику. Но квантовая теория, поставив под вопрос самый принцип историзма в его классическом понимании, существенно девальвировала эвристические возможности экстраполяции тенденций. И самые вероятные, в привычном смысле, сценарии в новой картине не имеют заведомого преимущества перед прочими. Другими словами, предвидение будущего, по большей части, означает его сочинение. Продолжение линий становится чистой конструкцией. Здесь может быть ключ к «автономной» природе проекта и его креативной способности. Если утопия выдаёт желаемое за действительное, проект придаёт отдельным потенциям форму желаемого, сообщая таким образом дополнительную энергию к осуществлению. Утопия целиком состоит из наличного бытия как простое его отрицание. Проект же именно создаёт общество из его почти невозможного будущего. Никакого намеренного парадокса здесь нет. Так «мыслящие реалисты», умеющие поставить эгоизм особи на службу общему благу, расчищают дорогу миноритарным тенденциям. Из эмпирической спутанности социальной материи проявляется и утверждается идеал отношений. Смыслы не имплантируются в историческую реальность извне. В противном случае, не избежать отторжения. Поэтому все сколько-нибудь подробные образы будущего, какими бы «научными» и/или просто привлекательными они ни были, смотрятся безнадёжной утопией. Здесь же будущее - это обогащенное вещество настоящего. Через селекцию и сгущение энергий в проекте преемственность совпадает с историческим творчеством.
Социальное время, в отличие от физического, неоднородно, многомерно и обратимо. Оно течёт сразу во всех направлениях, рывками и плавно, постоянно повторяя себя и отрицая, создавая и разрушая. Не количество движения, а его качество, способ (само)организации социальной реальности. И линейная последовательность в данном случае - только исключение из нелинейного правила. Распространённое по умолчанию отождествление социального времени с историческим - мало- и даже контрпродуктивно, поскольку не уходит далеко от собственно констатации, но заметно снижает разрешающую способность понятия. Немного для понимания даёт также специально не формулируемый, но нередко подразумеваемый вариант с социальным временем в качестве современности, стоящей в логической оппозиции к истории как предмету архивного интереса. Здесь же прошлое не прошедшее, а пребывающая часть общественного бытия, состоящая из взаимно однозначных связей и отношений между событиями. Настоящее, как становление этих связей, вариативно. В нём отсутствует хронологическая асимметрия явлений, и онтологическая иерархия носит аморфный характер. Одно и то же может быть причиной и следствием другого. Сквозные закономерности действуют здесь как накопленная инерция. Отсюда, в частности, понятно, почему наиболее устойчивы длинные тренды. Но даже они порой уступают силе трения социальной среды. Лучшее время для произвольного заполнения «кассовых» разрывов (а то и ручной перезагрузки) тенденций.
Физически такое состояние может продолжаться достаточно долго. Для стороннего наблюдателя это выглядит как интервал устойчивого воспроизводства наличного качества общественной жизни. Естественно, покой всегда относителен, а «изнутри» как таковой и вовсе не ощущается. Уже из языка описания очевидно, что, по сути, если извлечь настоящее из непосредственной сопряжённости с прошлым и будущим, речь идёт о социальном пространстве, протяжённой
размерности повседневности. В переломные моменты настоящее из места встречи прошлого с будущим истончается до воображаемой линии (перегиба, собственно перелома или разрыва), отделяющей их друг от друга. В «конце концов» пространство-время сворачивается в сингулярность, виртуальную, но чреватую точку фазового перехода. В моментах бесструктурности, в отсутствие среды произвольного действия, перезагрузка социальной системы происходит, так сказать, в авторежиме. С непредсказуемым результатом и без гарантий от исторической катастрофы, которая при других обстоятельствах может иметь вполне рукотворный характер и даже повторять своим прихотливым абрисом кого-нибудь из современников.
Сравнительная устойчивость традиционных - «пространственных» - обществ (в отличие от «темпоральных») связана с преобладанием адаптивных практик над инновационными и преимущественным накоплением вторых внутри первых, а не наряду с ними, но, в любом случае, сегодняшний день никогда не равен вчерашнему. (В этом пункте удобно отделять традиционалистов, растягивающих настоящее, от консерваторов, стремящихся его компактно сложить и запереть в прошлом). При ближайшем рассмотрении социальная рутина чрезвычайно подвижна и разнообразна. За внешней монотонностью и бедностью формы - бурное кипение жизни, на ходу умножающей и пересоздающей себя в попытках безопасно, а ещё лучше, с комфортом расположиться в прокрустовом ложе санкционированных проявлений. Советские граждане так называемой эпохи застоя (и это название лишний раз подтверждает традиционный характер брежневского периода эволюции «новой исторической общности» в указанном выше смысле) были очень изобретательны в решении самых житейских вопросов. И весьма творчески, всегда по-новому подходили к удовлетворению старых потребностей. Литература и кинематограф позднего соцреализма создавали смыслы из ничего и даже глубоко эшелонированной бессмыслицы. Эзопов язык и тонкая ирония в умелых руках - самодостаточные изобразительные средства, материализующие пустоту. Но даже на таком взыскательном фоне выделяются как раз идеологически выдержанные произведения, выжимающие шекспировские страсти из производственной (и около неё) темы. Чтобы черпать вдохновение из такого источника, надо непрерывно работать над собственным метаболизмом.
Чем медленнее социальная жизнь, тем она интенсивнее. Впечатление парадокса рассеивается, если не понимать последнюю как политическое участие par excellence и не противопоставлять в этом качестве редуцированной на быт частной жизни. Тем более, тот же советский быт язык не повернётся назвать личным делом. По крайней мере до момента, когда, не дождавшись победы коммунизма во всемирном масштабе, каждый принялся устраивать его в отдельно взятой квартире. Большой проект в замкнутом пространстве быстро деградировал в новое мещанство, которому железный занавес придавал специфическое провинциальное очарование. И, опять же, вынужденная скромность продавалась на идеологическом рынке как общественная добродетель и верная примета скорого и окончательного освобождения трудящихся от оков материальной заинтересованности - главного препятствия на пути к бесконечному духовному прогрессу.
Так, не быстро, но верно, советский проект выродился в произвольную конструкцию в полном смысле слова. Это в равной степени относится и к теоретической части, и к той, что уже была реализована в материале. Изначальная связь даже с выхолощенным марксизмом (преимущественно под формой ленинизма) стала целиком номинальной. Историческую почву под ногами планы построения нового общества потеряли ещё раньше, когда после пуска Днепрогэса, Магнитки и Турксиба не наступил коммунизм. Малоубедительные попытки выдать происходящее за его неумолимое приближение (развитой социализм как последний привал перед штурмом вершины истории, другие сюжеты. Хотя формально социальный идеал стал несколько ближе, учитывая, пусть кривое-косое, обобществление основных средств производства. Проблема в том, что маршрут революционного экспресса не предусматривал промежуточных остановок) только ускорили отрицательную эмансипацию сознания от бытия. Соответственно, проектирование, в котором последние участвуют на паритетных началах, превращается прожектёрство, идейно выдыхающееся в откровенное шарлатанство. Чего стоит объявление Хрущёвым точной даты окончательной победы коммунизма на одной шестой части суши, запустившее, против замысла, обратный отсчёт времени жизни первого в мире государства трудящихся. (Впрочем, здесь реконструируется и вполне рациональное стремление положить ближайший предел затянувшемуся переходному периоду и, если не вернуть ему первоначальную цельность, то хотя бы не дать окончательно порваться на части под собственной тяжестью и грузом неоправданных ожиданий. Ведь в случае фрагментации акта исторического творчества каждому следующему этапу должно соответствовать новое положение равновесия бытия и сознания). У более респектабельного научного коммунизма, при всём академическом антураже и обязательном партбилете в кармане представителей одноимённой специальности из общего с наукой и коммунизмом на излёте советской власти, тоже было только название. Хотя главный отрицательный результат творческого
развития третьей и важнейшей составной части марксизма (по определению его главного идейного наследника) может считаться строго научным, поскольку получил беспрецедентное по наглядности практическое подтверждение: будущее нельзя учредить декретом, вызвать к жизни заклинаниями из цитат классиков или вырастить в реторте закрытого общества, пичкая стимуляторами социального воображения и уверенности в правильности выбранного пути.
Характерно, что «красный проект» оказался поначалу вполне успешным и жизнеспособным, в том числе потому, что социальное учение Маркса было воспринято в его ленинской версии. Несущей конструкцией и центральным содержанием марксистской философии общества является экономический материализм, местами балансирующий на грани одноимённого фундаментализма (Маркс, 1968). Отчасти дело в ракурсе социального анализа и принципиальной модели исторического процесса. В любом случае, от понимания общественного бытия как способа производства один шаг до прямолинейных схем экономического детерминизма. Самодостаточная логика развития производительных сил растворяет без остатка целеполагание как таковое. Хотя классики выступали против подобного редукционизма, взгляды самого Маркса на сущность сознания и его роль в общественной жизни дают веские основания интерпретировать их, по совокупности, в духе социально-экономического объективизма. С одной стороны, социальные системы функционируют при условии работы сознания, но при этом оно никогда не выступает над уровнем общей закономерности и не получает хоть какого-то права голоса (Мамардашвили, 1992). Методологический социологизм - общий знаменатель марксизма - сводит, так или иначе, все психологические феномены на рефлексы общественных отношений. Внешняя заданность в отсутствие внутренних оснований лишает сознание и мышление какой-либо самостоятельности. А план в голове самого плохого архитектора из известного пассажа Энгельса при желании нетрудно представить только ответом на общественную потребность. (И становление субъекта в исторической перспективе связано не с обретением индивидом суверенного внутреннего измерения, а, прежде всего, со снятием государственно-правового опосредования отношений между людьми. То есть, конкретная индивидуальность - такая же социологическая категория, как и абстрактная личность. Декларируемая природа её уникальности остаётся за скобками, если не сводить всё к неповторимости социального опыта).
Не самая содержательная ленинская теория отражения на контрасте покажется откровением (Ленин, 1961). Вторичность сознания здесь ничуть не мешает его активности и спонтанности. Было бы странно иное, учитывая, как творчески вождь мирового пролетариата использует наследие классиков в решении задачи, поставленной ещё в одиннадцатом тезисе о Фейербахе. Чтобы форсировать общественное бытие, нужна надёжная внеположная точка опоры. Таким плацдармом для решающего исторического штурма и стал самодовлеющий ленинизм, обособившийся от своей русской почвы «глобальной» версией марксизма, и наоборот. Другое дело, что сценарий, как идейно-смысловой монолит, не имеющий частей в применяемом к учению предшественников значении, предполагал (и совершенно справедливо - по указанной раньше причине) одноактную драму. Но пропасть между мирами оказалась значительно шире. Преодолеть её в два прыжка, ожидаемо, не получилось.
В ортодоксальном марксизме активизм так и остаётся декларативным, и всё, в конечном счёте, устраивается само собой, не быстро, зато надёжно. Пролетариат выходит на историческую сцену в самый последний момент, чтобы констатировать, и то с чужого голоса, смерть капитализма и предложить прочим трудящимся проследовать за авангардом в светлое будущее.
Распрямление пружины коренного противоречия уходящего строя актуализирует проблему природы социальной динамики. Фукуяма связывал конец истории с недостаточностью классических (то есть, классовых, прежде всего, с противостоянием мировых систем в качестве апофеоза) противоречий для развития современного общества. А вместе с частной собственностью должны кануть в Лету все растущие из неё антагонизмы.
Естественно предположить, что дальнейшее движение будет происходить изнутри, и сослаться на пока мало что объясняющий, за неимением адекватного опыта, интенсивный характер развития (саморазвития по преимуществу). Правда, по поводу «внутреннего», как отмечалось, остаются вопросы. С другой стороны, поскольку речь идёт о новом качестве истории, традиционная постановка проблемы источников социальной энергии не имеет к нему прямого отношения.
Так или иначе, с преодолением алхимии и магии отчуждения человек начинает устраивать свои дела от первого лица и непосредственным образом. Сознание выходит из односторонней обусловленности общественными обстоятельствами на оперативный простор социального творчества и становится субстанциальным историческим деятелем, окончательно уравнивая себя в правах с бытием, а в тенденции преобладая над ним. «Философия становится мирской, а мир -философским».
В качестве вывода можно отметить, что социальная эволюция и (выступающее над объективной закономерностью) произвольное действие сочетаются последовательно и параллельно. В случае последовательного соединения, проекта хватает на один исторический переход. В перспективе, пусть не без отступлений, история приобретает всё более рукотворный характер. Что подразумевает растущую ответственность её творцов за происходящее.
Список источников:
Вебер М. Протестантская этика и дух капитализма // Избранные произведения / пер. с нем. М., 1990. 808 с. Ленин В.И. Материализм и эмпириокритицизм : полн. собр. соч. : 5-е изд. Т. 18. М., 1961. 525 с. Мамардашвили М.К. Анализ сознания в работах Маркса // Как я понимаю философию. 2-е изд., изм. и доп. М., 1992. С. 227-282.
Маркс К. Экономические рукописи 1857-1859 гг. // Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. 2-е изд. Т. 46, ч. 1. М., 1968. 559 с. Маркс К. Экономическо-философские рукописи 1844-го года // К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения : 2-е изд. Т. 42. М., 1972. C. 41-174.
Маркс К., Энгельс Ф. Манифест коммунистической партии // Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения : 2-е изд. Т. 4. М., 1955. С. 419-459.
Поппер К. Нищета историцизма. М., 1993. 188 с. Поппер К. Открытое общество и его враги. М., 1992. 448 с.
References:
Lenin, V.I. (1961) Materializm i empiriokriticizm [Materialism and empiriocriticism]. In: Polnoe sobranie sochineniy [The complete collection of works]. 5nd ed. Vol. 18. Moscow. 525 p. (In Russian).
Mamardashvili, M.K. (1992) Analiz soznaniya v rabotah Marksa [Analysis of consciousness in the works of Marx]. In: Kak ya ponimayu filosofiyu [How do I understand philosophy]. 2nd ed., mod. and exp. Moscow, pp. 227-282. (In Russian).
Marks, K. & Engel's, F. (1955) Manifest kommunisticheskoj partii [Communist Party Manifesto]. In: Marks K., Engel's F. Sochineniya [Marx K., Engels F. Essays]. 2nd ed. Vol. 4. Moscow, pp. 419-459. (In Russian).
Marks, K. (1968) Ekonomicheskie rukopisi 1857-1859 gg. [Economic manuscripts of 1857-1859]. In: Marks K., Engel's F. Sochineniya [Marx K., Engels F. Essays]. 2nd ed. Vol. 46, iss. 1. Moscow. 559 р. (In Russian).
Marks, K. (1972) Ekonomichesko-filosofskie rukopisi 1844-go goda [Economic and philosophical manuscripts of 1844]. In: K. Marks i F. Engel's. Sochineniya [K. Marx and F. Engels. Essays]. 2nd ed. Vol. 42. Moscow, pp. 41-174. (In Russian). Popper, K. (1992) The Open Society and Its Enemies. Moscow. 448 p. (In Russian). Popper, K. (1993) The Poverty of Historicism. Moscow. 188 p. (In Russian).
Veber, M. (1990) The Protestant Ethic and the Spirit of Capitalism. In: Selected Works. Moscow. 808 p. (In Russian).
Информация об авторах В.В. Лысенко - кандидат философских наук, доцент кафедры экономической теории и прикладной социологии, Уральский государственный экономический университет, Екатеринбург, Россия. https://elibrary.ru/author_items.asp?authorid=1125797
Е.Г. Корнильцева - кандидат философских наук, доцент кафедры экономической теории и прикладной социологии, Уральский государственный экономический университет, Екатеринбург, Россия.
https://elibrary.ru/author_items.asp?authorid=351458
А.Ю. Кузнецов - кандидат философских наук, доцент кафедры политических наук, Уральский федеральный университет, Екатеринбург, Россия. https://www.elibrary.ru/author_profile.asp?id=769479
Вклад авторов:
все авторы сделали эквивалентный вклад в подготовку публикации. Конфликт интересов:
авторы заявляют об отсутствии конфликта интересов.
Information about the authors V.V. Lysenko - PhD in Philosophy, Associate Professor, Department of Economic Theory and Applied Sociology, Ural State University of Economics, Ekaterinburg, Russia. https://elibrary.ru/author_items.asp?authorid=1125797
E.G. Kormiltseva - PhD in Philosophy, Associate Professor, Department of Economic Theory and Applied Sociology, Ural State University of Economics, Ekaterinburg, Russia. https://elibrary.ru/author_items.asp?authorid=351458
A.Yu. Kuznetsov - PhD in Philosophy, Associate Professor, Department of Political Science, Ural Federal University, Ekaterinburg, Russia.
https://www.elibrary.ru/author_items.asp?authorid=769479
Conflict of interest:
The authors declare no conflict of interest.
Статья поступила в редакцию / The article was submitted 16.08.2023; Одобрена после рецензирования / Approved after reviewing 13.09.2023; Принята к публикации / Accepted for publication 17.10.2023.
Авторами окончательный вариант рукописи одобрен.
