CC BY
27
Философия. Культурология
88 Вестник Нижегородского университета им. Н.И. Лобачевского. Серия Социальные науки, 2013, № 1 (29), с. 88-92
УДК 101.1:3
ТЕХНОГЕННАЯ МЕДИАРЕАЛЬНОСТЬ: К ПРОБЛЕМЕ РАЦИОНАЛЬНОСТИ
© 2013 г. Е.И. Кузнецова
Нижегородский государственный лингвистический университет им. Н.А. Добролюбова
Поступила в редакцию 10.11.2012
Представляется проблема рациональности техногенной медиареальности как формы освоения мира в постиндустриальную эпоху. Предлагается рассматривать медиареальность в ряду сложных многоуровневых познавательных систем, сочетающих рациональные и внерациональные способы постижения истины.
Ключевые слова: техногенная медиареальность, рациональность, техническая рациональность, универсальная рациональность, мифологическое сознание, мифологическая картина мира.
Проблема рациональности как философско-мировоззренческая проблема связана с осмыслением возможных типов отношения человека к миру. Ее актуальность в современном мире обусловлена возрастающей необходимостью понимания специфики процессов познания в условиях постиндустриальной эпохи. Мысль М. Вебера о том, что в ХХ веке разум раскололся на множество ценностных сфер и уничтожил собственную универсальность, можно с не меньшим основанием отнести и к ситуации социальной коммуникации на рубеже XX-XXI веков. Утверждается, что внедрение технической рациональности в жизненную сферу человека сопровождается эрозией культурных смыслов и потерей идентичности, в результате чего человек ощущает себя в ситуации, ускользающей из-под его контроля [1, с. 3-4].
Сегодня вряд ли возможно представить познание мира вне посредства техногенной медиареальности. Увеличение интенсивности «удаленных» коммуникаций является основным поведенческим параметром системы медиакультуры в XXI веке, образующим как публичную, так и приватную сферы современного общества. Задача статьи - исследование техногенной медиареальности как фактора, оказывающего воздействие на формирование нового типа рациональности, и выявление ее роли в динамике современного общества.
Технология, которая обеспечивает «широкую рационализацию несвободы человека и демонстрирует «техническую» невозможность автономии», невозможность определять свою жизнь самому, технология как великий носитель овеществления стала предметом критического анализа в XX веке. Несвобода человека,
формирующаяся под воздействием мира технологий, предстает как подчинение техническому аппарату, который умножает жизненные удобства и увеличивает производительность труда. Но в этом случае технологическая рациональность «скорее защищает, чем отрицает легитимность господства, и инструменталистский горизонт разума открывает путь рационально обоснованному тоталитарному обществу» [2]. Следует ли отнести рациональность медиареальности к разновидности технической рациональности на том основании, что техническая компонента в процессе создания медиареальности велика? Именно условия «технической воспроизводимости» опосредуют в XX веке не только художественные коммуникации, но в целом процессы познания. В. Беньямин увидел в этом существо завершения модерна, наступление культурной индустрии новой, постмодер-ной, эпохи. Или же медиареальность возникает как «побочный» продукт неклассического типа научной рациональности? Насколько оправданно говорить о рациональности медиареальности как новом типе рациональности?
Необходимость расширения понятия «рациональность» обусловлена не только критическим взглядом на место науки в духовной и социальной сферах общества. В результате изучения различных сложно организованных систем, способных к самоорганизации, складывается новое нелинейное мышление и, в конечном счете, новая неклассическая картина мира. Пришедшее на смену классической рациональности понимание неклассической рациональности характеризуется субъективностью процесса познания, сочетанием рационального и иррационального в процессе познания, интерсубъектив-
ностью в одном случае и субъективными проявлениями бытия ученого, в который включены сложные многоуровневые познавательные системы, - в другом, на основании чего возникает сочетание рационального и внерационального способов постижения истины [3; 4]. В анализе проблемы рациональности предлагается исходить из многообразия форм рациональности, из определенного спектра возможностей реализации принципов рациональности.
Если «рациональность» истолковывать как целесообразность, а рациональную деятельность как приводящую при определенных условиях к поставленной цели, то, скорее всего, в терминах целесообразности можно описать деятельность системы масс-медиа, продуктом которой является медиареальность. Вместе с тем под рациональностью понимается определенная форма освоения реальности, основанная на главенствующей роли мышления в процессе изучения окружающей действительности. Следует ли предположить, что техногенная медиареальность и тип рациональности эпохи представляют собой взаимообусловленные и взаимодействующие факторы, определяющие характер протекания всех социальных процессов?
Концепции постмодернизма, возвестившие «исчезновение реальности», и идея гегемонии масс-медиа стали двумя полюсами, в поле притяжения которых попадали все теории масс-медиа в конце XX века. Если на одном концептуальном полюсе субъект масс-медийной деятельности исчезал, то на другом - он становился тотальным и в этой тотальности также утрачивал границы субъектности. В наиболее концентрированном виде идея всесилия масс-медиа нашла отражение во взглядах А. Зиновьева. «Медия», в терминологии исследователя, объявлялась безликим божеством западного общества, феноменом, концентрирующим и фокусирующим в себе силу безликих единичек общественного целого, коллективной властью, выступающей по отношению к каждому из них властью абсолютной. При этом «медия» «концентрировала в себе общественное мнение и гражданское общество и стала чем-то вроде «государства» для внегосударственной жизни общества» [5, с. 568]. Между тем остался открытым вопрос о субъектности, поскольку «ме-дия» в данном случае выполняет контрадикторные функции и должна прийти к состоянию дисфункциональности и распада системы.
Задаваясь вопросом о природе рациональности, возьмем за основу различие в процедурах самоидентификации субъекта, выражающих прагматические цели или ценностные ориента-
ции. Система масс-медиа принимает форму и окраску тех социальных и политических структур, в рамках которых она функционирует, а институты уже благодаря самому факту их существования контролируют человеческое поведение, устанавливая предопределенные его образцы, которые придают поведению одно из многих, теоретически возможных направлений. Медиареальность необходимо рассматривать в качестве одного из посредников в получении знания о событиях в объективном мире, который во многом определяет картину мира человека. При этом, как элемент институциональной системы, медиареальность формирует ее как нормативно определенную и упорядоченную соответственно своим институциональным целям. Думается, что можно говорить о претензиях медиареальности на создание своеобразной «нормативной» реальности, основу которой составляют инструментальные ценности.
Когда мы говорим об историческом развитии системы масс-медиа, мы выделяем такие базовые философские понятия, как «возвращение к истине» и «свобода», которые не могут быть выражены иначе, как в субъективности, абстрагировавшейся от своих субъективных верований и предпочтений. В применении к системе масс-медиа часто возникает такой критерий, как «объективность», но это может восприниматься всего лишь как метафора, ибо задача «преодоления точки зрения наблюдателя» (как в системе научной рациональности) здесь невозможна. В этом смысле основой активности в создании медиареальности является коллективная субъективность, которую можно представить и как множественную медиальность. Думается, что медиареальность может в той мере дать представление о рациональных основаниях мира, в какой она может отразить стиль рациональности эпохи, укорененный в социуме, в социальном порядке, в социальных установлениях.
В то же время в медиареальности образ социального мира фрагментируется, приобретает структурно-резонансную мозаичность, усиливающуюся с появлением компьютерных технологий. Координаты мира медиареальности -«поточное пространство» и «безвременное время» - в некоторых случаях не поддаются верификации вследствие отсутствия у воспринимающего субъекта самого контекста социального мира. В этом случае происходит не отображение внешнего мира, а своего рода проекция внутреннего мира субъекта во внешний мир, и символическая структура медиареальности, если следовать логике понимания символической
формы Э. Кассирером, не застает «границы между Я и действительностью как нечто заранее и раз и навсегда определенное, а сама только эту форму и устанавливает» [6, с. 168]. Такой взгляд дает ключ к пониманию истоков мифологической модели медиареальности.
Активизация в XX веке мифологических форм познания социального мира признается характерной чертой, которая проявляется в массово-коммуникативных формах, отражая и формируя неомифологическое сознание как один из устойчивых типов культурной ментальности. Если традиционный миф как «особый вид мироощущения, специфическое образное, чувственное, синкретическое представление о явлениях природы и общественной жизни» [7, с. 349-350] основывался на представлениях о пространстве, времени, причинности в условиях узкого практического опыта древнего человека, то современный миф развивается в контексте социальной практики, где познавательные возможности индивидуума и в целом общества весьма широки. Вместе с тем анализ процессов развития современной духовной культуры показывает, что в ситуации интенсификации техногенных коммуникаций, порождающих смену привычных форм жизни, наблюдается не уменьшение внерацио-нальных форм освоения мира, а, напротив, их экспансия. Новые социальные практики вызывают страх в связи с наступлением «другого», «чуждого» мира, что активизирует в структуре обыденного сознания формы коллективного бессознательного, воссоздающие древние способы постижения мира, а это является одной из причин ремифологизации массового сознания.
Ю.М. Лотман обратил внимание на присущее мифологическому сознанию специфическое мифологическое понимание пространства, которое представляется не в виде признакового континуума, а как совокупность отдельных объектов, носящих собственные имена. В промежутках между ними пространство как бы прерывается, не имея, следовательно, такого основополагающего признака, как непрерывность. Частным следствием этого ученый видел «лоскутный» характер мифологического пространства и то, что перемещение из одного 1осш’а в другой может протекать вне времени, заменяясь некоторыми устойчивыми былинными формулами, или же произвольно сжиматься или растягиваться по отношению к течению времени в 1осшах, обозначенных собственными именами [8, с. 530].
Для объяснения активности мифологической модели медиареальности в современном мире соотнесем это понимание лоскутности мифоло-
гического пространства с мозаичностью телевизионной технологии. Признак мозаичности, выявленный в природе телевизионной коммуникации ее первыми исследователями, оставаясь неизменным, атрибутивным признаком медиареальности, в современном мире во много раз усилен технологиями новых медиа. Возможность передать информацию о событиях, произошедших в разных точках современного мира, поставляемую новыми спутниковыми технологиями, делает образ мира еще более раздробленным, фрагментарным, новым «лоскутным одеялом», не позволяющим синтезировать адекватное знание о мире. Более того, и самого «перетекания» из 1осш’а в locus для массового сознания, воспринимающего медиареальность как подлинную реальность, словно не существует. Отдельные события не становятся составляющими непрерывного развития. Выхваченные из череды событий, многократно повторяющиеся в реальном мире действия в медиареальности не повторяются, что способствует во многом представлению об однократности событий и приводит, в том числе, к принципиальной внесистемности обыденного сознания.
Мифологическое мышление имманентно природе современной аудиовизуальной коммуникации. Электронную медиареальность можно рассматривать как новую социокультурную форму воспроизводства архаического сознания, и медиум мифа играет в этом случае адаптивную функцию в усложняющемся мире. Медиареальность синкретична, она погружает человека во вневременное, внеисторичное, ее пространство создается нерасчлененностью образных и понятийных структур, доминировании изобразительности, в ее пространстве-времени неразличимы бытие и становление, единичность и множественность, начало и конец, что является характерным для мифологического сознания. По мифологическому сценарию развиваются сюжетные линии политических, этно-конфессиональных, межкультурных конфликтов, которые выходят на первый план в телевизионной коммуникации, в том числе и потому, что, отражая ритуальные действия, воссоздают «вспышку» вневременного времени.
Институты власти используют миф как социокультурный феномен для организации поведения индивидов и социальных групп. В этом контексте аудитория в системе массовой коммуникации рассматривается коммуникаторами в основном в плане консьюмеризма. Политический дискурс массовой коммуникации обращен не к разуму, а к чувствам, эмоциям, к психологическим переживаниям и практическому опыту.
Поскольку миф поставляет обыденному сознанию системность того уровня, который не требует и не предполагает строгих доказательств, ограничиваясь более или менее внешними корреляциями и связями между явлениями, постольку визуальный текст ищет опору в «знакомых» мифообразующих элементах для восприятия массовым сознанием. Не случайно значительная часть медиатекстов, образующих сегмент политической тематики, в своей прагматической компоненте ориентирована на воспроизведение ритуальности политической коммуникации, представляющей стереотипный набор коллективных действий. Если воспользоваться формулировкой Н. Лумана, понимавшего символизацию как выражение некоторой комплексной интерактивной ситуации, переживаемой как единство [9, с. 52-54], то можно выявить корреляцию между коллективностью мифа и коллективностью в восприятии поставляемой «реальности» в моделях массовой коммуникации. Являясь формой миропонимания, основанной на коллективных представлениях, миф в массовой коммуникации становится инструментом организации коллективных действий. Подобно тому как для древнего человека жить означало проходить деятельностный цикл (пахать, сеять, собирать и хранить, находясь в постоянном общении с другим и с миром), для человека эпохи тотальных медиа жизнь стала представлять собой цикличность программ медиа (жить - значит, изо дня в день наблюдать за чужой жизнью). Жизнь приобретает цикличность, заданную извне, цикл не-деятельности, псевдодеятельности и псевдокоммуникации. Таким образом, тотальные медиа задают мифо-ритм повседневности, при этом привязывают его к символическим конструкциям медиареальности.
Медиареальность формирует стереотипную упрощенную картину мира для носителей обыденного сознания. Образ социального мира, складывающийся у человека под воздействием медиареальности, наполняется теми смыслами, которые транслирует символический мир. Медиареальность становится домом человека, который поселяется между двумя мирами. «Техника переформулировала само представление о «месте» как поселении, в котором прививались солидарность и прочие моральные и социальные добродетели. Старое место понималось как «ойкумена», имевшая четкий вид и границы» [10, с. XXIII].
Вместе с тем выявленную внерациональную модель репрезентации медиареальности нельзя абсолютизировать. Вряд ли можно сегодня со-
гласиться с тем утверждением, что средства массовой коммуникации способствуют исключительно тому состоянию общественного бытия и общественного сознания, которое определяется как иррациональное. Попробуем обозначить рациональные детерминанты в деятельности медиационных механизмов. Если мы рассматриваем медиакультуру как фактор, воздействующий на все социальные системы общества и являющийся по сути условием их взаимодействия, то медиареальность как компонент системы медиакультуры должна обладать свойствами, позволяющими в многообразии медиальных механизмов создавать условия для выявления социальных позиций.
Коммуникативная практика является, в нашем понимании, реализацией поведения системы медиакультуры, которая представляет среду для коммуницирования различных социальных систем. Как компонент системы, основной функцией которой является функция опосредования, медиареальность участвует в производстве общего жизненного мира для других систем, вступающих во взаимодействие, и в этом смысле способствует выработке рационально мотивированного консенсуса. В этом процессе структуры медиареальности могут дать участникам коммуникации знание чего-то существующего в мире, по поводу чего они хотят достичь взаимопонимания.
Мы уже отметили, что многие события в жизни человека сегодня не принадлежат к сфере коммуникации присутствия, а создаются удаленными (теле)коммуникациями, и в этом смысле медиареальность, во многом определяя картину мира человека, делает возможным для субъектов взаимодействия обоснование содержания чего-то объективно существующего в мире и формирует структуры интеракции. Медиареальность воздействует на формирование тех установок, с которыми человек вступает в интерсубъективные коммуникации в реальном мире. Механизмы медиареальности участвуют также в создании объективирующей установки, необходимой для достижения консенсуса, и формируют своеобразные «скрепы», соединяющие различные подсистемы общества. В этой социальной функции медиареальность может быть соотнесена с коммуникативной рациональностью Ю. Xабермаса: ее механизмы способны формировать медиационную установку в ориентированном на взаимопонимание коммуникативном действии. Рациональность медиареальности осуществляется в результате диалога и полилога равноправных позиций, их плюрализма, в динамике столкновения и взаимо-
обогащения различных «открытых», способных к самокритике и в то же время к риску принятия на себя свободной ответственности познавательных позиций [1, с. 17].
Медиареальность создает привычную для человека позицию наблюдателя, «третьего», и делает его включенным в модели удаленной коммуникации, или коммуникации неприсутствия. При этом можно говорить о двух типах роли «третьего»: как стороннего наблюдателя события и как псевдоучастника, которая возникает в ситуации псевдоприсутствия, поставляемой реактивной моделью взаимодействия. Инновационные конвергентные технологии создают такие реактивные системы взаимодействия в структуре медиареальности. Мир медиареальности с его множественностью точек зрения создает своего рода обучающую модель в восприятии новой комплексной медиальности, в постижении коммуникативного многообразия современного мира.
Подводя итог сказанному, можно отметить следующее.
Медиареальность можно рассматривать в ряду сложных многоуровневых познавательных систем, сочетающих рациональные и внерацио-нальные способы постижения истины. С одной стороны, медиареальность включена в целесообразную деятельность институциональных субъектов, где она приобретает инструментальную функцию и становится предметом рациональной рефлексии. С другой стороны, она выступает как форма воспроизводства ею неоми-фологического сознания, усугубляющая внеси-стемность обыденного сознания, но вместе с тем выполняющая адаптационные функции в усложняющемся мире.
Рациональность медиареальности многослойна, ее можно рассматривать как форму «уравновешивания» различных типов рациональности. Как компонента социальной комму-ницирующей среды медиареальность обладает
свойствами, позволяющими в многообразии медиальных механизмов создавать условия для выявления столкновения и взаимообогащения различных позиций. Ее механизмы способны формировать медиационную установку в ориентированном на взаимопонимание коммуникативном действии. Рациональность техногенной медиареальности выражает изменения социокультурных традиций эпохи и является одной из компонент универсальной рациональности, позволяя выявлять в комплексной медиальности символической техногенной реальности новые аспекты рациональности, отражающие современную общественную и познавательную ситуацию.
Список литературы
1. Исторические типы рациональности / Отв. ред. В.А. Лекторский. Т. 1. М.: Изд-во ИФ РАН, 1995. 350 с.
2. Маркузе Г. Одномерный человек. Исследование идеологии развитого индустриального общества / Пер. с англ., послесл., примеч. А.А. Юдина; Сост., предисл. В.Ю. Кузнецова. М.: ACT, 2002. - URL: www.e-reading.org.ua/download.html.php.
3. Степин В.С. Теоретическое знание. М.: Прогресс, 2000. 744 с.
4. Степин В.С. Саморазвивающиеся системы и постнеклассическая рациональность // Вопросы философии. 2003. № 8. С. 5-17.
5. Зиновьев А. На пути к сверхобществу. СПб.: Нева, 2004. 603 с.
6. Кассирер Э. Философия символических форм. Т. II. Мифологическое мышление. М.-СПб.: Университетская книга, 2002. 280 с.
7. Кастельс М. Информационная эра: экономика, общество, культура. М.: ГУ-ВШЭ, 2000. 608 с.
8. Лотман Ю.М. Семиосфера. СПб.: Искусство-СПБ, 2001. 703 с.
9. Луман Н. Власть. М.: Праксис, 1999. 309 с.
10. Марков Б.В. Антропология интимного (I-XXXIV) // Слотердайк П. Сферы. Микросфероло-гия. Т. 1. Пузыри. СПб.: Наука, 2005. 654 с.
TECHNOGENIC MEDIA REALITY: TO THE PROBLEM OF RATIONALITY
E.I. Kuznetsova
The rationality of technogenic media reality as a form of world development in the postindustrial epoch is prob-lematized in the article. It’s offered to consider media reality in series of complicated multilevel cognitive systems, combining rational and beyond rational methods of truth attainment.
Keywords: technogenic media reality, rationality, technic rationality, universal rationality, mythological consciousness, mythological world view.
