CC BY
14А.Ю.Согомонов
ТАБУ НА ПРОФЕССИОНАЛИЗМ В СОВЕТСКОЙ КУЛЬТУРЕ
Сегодня вынесенный в заголовок тезис, очевидно, прозвучит несколько претенциозно и даже радикально, но в советские времена культура действительно табуировала как явление "профессионализм", так и понятие "профессионал", и это притом, что само советское общество - как и любое другое модернизированное (современное) общество -сформировалось и структурировалось именно как продукт профессионального разделения труда. И поскольку разгадка этого парадокса дает ключ к пониманию многих наших нынешних проблем, уделим этому сюжету отечественной истории особое внимание.
***
Культура современного профессионализма генетически восходит к традиции реформаторского отождествления "профессии" и "призвания" ("божественного призвания", разумеется), которая вошла в ткань культуры Нового времени в откорректированной европейскими интеллектуалами ХУИ-ХУШ вв. версии этоса "профессионального призвания"27.
На этом историческом пути современному профессионалу пришлось совершить два культурных "разворота". На заре Нового времени, проектируя и реализуя свой биографический проект, он служил Делу во славу Бога (следуя своему "божественному призванию"), а позднее - Профессии во имя жизненного Успеха (реализуя уже своё "профессиональное призвание").
В первом случае его служение Делу строилось на повседневной идеологии не-выделенности индивида в его идентичной социальной и культурной среде и привело к возникновению деловой этики современного образца. Во втором - служение Профессии толкало его к поиску жизненных
27
Подробнее об этом см. статью "От профетики к профэтике" в этом же выпуске Ведомостей.
стратегий выделенности в своем окружении и, в конечном итоге, привело к расщеплению деловой этики на множество профессиональных этик. Впрочем, и в том, и в другом случае жизненный мир профессионала был выстроен вокруг рациональности знания, опыта, компетентности, эффективности, ответственности, индивидуальной
независимости и "цеховой" автономности в обществе, которое, в свою очередь, принимает и с уважением относится ко всем профэтическим кредо и кодексам.
Иными словами, без фундаментального для современной цивилизации культурного открытия "призвания", к которому постоянно обращалась и теоретическая мысль, и практики выстраивания человеком Нового времени своей биографии, оказались невозможными ни современный тип личности, ни современный тип общества. Из этого, казалось бы, простого умозаключения следует достаточно провокационный вывод: страны, пропустившие в своем историческом развитии фазу открытия "культуры призвания", испытывают серьезные трудности на пути модернизации, если вообще способны сформировать у себя общество и личность современного типа.
С этим выводом в полном объеме можно не соглашаться, но трудно возразить против того, что отсутствующий "модернизационный ген" в виде "культуры призвания" не компенсируется никакими другими культурными "открытиями" и оказывает весьма долгосрочное воздействие на
весь ход истории той или иной страны.
***
Если мы обратимся к истории досоветской России, то, анализируя духовное и практическое наследие русского старообрядческого и сектантского движения, вряд ли обнаружим у схизматиков и сектантов фундаментальное для "культуры призвания" отождествление понятий "профессия' и "призвание". Впрочем, нет этого отождествления и в "хозяйственной этике" русского православия.
В силу этого понятие "профессионал" в отечественной культуре было семантически более легковесным, не содержащим для нашего соотечественника никаких глубоких метафизических смыслов. А перекочевав в свое время механически в советскую культуру, оно еще больше символически обесценилось, причем настолько, что многие
культурные дериваты этого понятия, по крайней мере такие, как "деловой человек" и "прагматик", были буквально вычеркнуты как из обыденного языка, так и из дискурса советской хозяйственности (риторически они допускались лишь для обозначения тех образцов отклоняющегося поведения, с которыми советская идеология вела непримиримую "классовую" борьбу).
Тщетность сегодняшних усилий российских реформаторов воспроизвести адекватную современной культуре символическую престижность явления (и понятия) "профессионализм" свидетельствует о том, что, с одной стороны, возрождать нечего, а с другой - мы наталкиваемся на глубинное для отечественного проекта модернизации культурное неприятие достижительского феномена индивидуально-профессиональной выделенности.
Согласимся с распространенным мнением о том, что прагматизм - как совокупность идей, норм и ценностей -никогда не был "в особом почете" в русско-советской культурной среде. Речь, конечно же, идет не об обыденном прагматизме, то есть о том типе социальных действий, которые отличает "здравый смысл", эффективность и рудиментарная целесообразность в решении повседневных социальных задач. "Не в особом почете" был именно прагматизм символический и экспрессивный, рационализирующий поведенческие стратегии профессионально выделенной личности и тем самым обосновывающий деловую успешность, личную выгоду, стремление человека к выигрышам и т.д.
И в сегодняшней России, когда, казалось бы, не осталось никаких властных и идеологических ограничений, препятствующих расцвету прагматизма, к этой идеологии в обществе и поныне остается, мягко говоря, настороженно-неодобрительное отношение.
С удивительным постоянством российские медиа твердят сегодня о профессионализме единиц и непрофессиональности массы населения (примечательна в этом смысле расхожая фраза о том, что "профессионалы сегодня - как островки в океане"). Достаточно будет простой процедуры анализа "индексичных" высказываний, свойственных сегодняшнему дискурсу профессионализма, чтобы, как говорится, "почувствовать разницу" и понять, почему слово "профессионал" с таким нескрываемым восхищением произносится в тех редких случаях, когда человеку удается
совершить нечто такое, что еще в совсем недалеком прошлом удивления не вызывало. Если кому-то удалось аккуратно наклеить на тысячу конвертов марки, не сделав при этом ни одного бракованного конверта, и при этом в оговоренные заранее сроки, то этот человек вполне может претендовать на одобрительно-высокую оценку по критерию
профессиональности. А если вы "умудрились" выполнить бюрократическую процедуру, которая потребовала от вас вдобавок еще и сообразительности, а не просто внимательности и аккуратности, то вы - дважды профессионал. И если с вами приключилось "чудо", и вы, не совершив ни одного срыва, оформили группу туристов для поездки за рубеж, то вы - архипрофессионал.
Очевидно, что советский опыт гиперсолидарности к Общему Делу формировал в советском человеке норму вечного поиска своей профессиональной идентичности через осознание собственного функционального призвания внутри конструкции "общее дело". В символическом коде воображаемого "советского человека" мы без труда обнаруживаем причудливую конвергенцию понятий "профессионал" и "призвание". А в практиках повседневного взаимодействия -далеко не всегда. И от этого дискурс профессионализма сейчас приобретает скорее магический, чем прагматический характер.
Профессионал в публичной коммуникации сегодняшней России - это и ритуальное заклинание, и ритуальный танец, и ритуальное снадобье. Троекратное повторение атрибута "ритуальный" отражает ту частотность, с которой обыденное сознание апеллирует к этому понятию. Трудно найти сейчас слово, смысл которого покажется любому человеку прозрачным и узнаваемым и при этом - абсолютно запутанным. И это неудивительно: профессионал оказался сегодня затерянным между двух символических миров - миром "советского человека" и миром рефлексирующего "постсоветского" субъекта.
В мире "советского человека" профессионал в его базовом значении синонимичен понятию специалист. Чем локальнее и реже специальность, тем выше символический статус профессионала (выше социальная престижность и аура призванности к служению этой специальности).
Специалист служит, обслуживает (а не оказывает рыночную услугу!) тотальное государство. Социально-политически он дистанцирован от власти, и символический ярлык
"высокий профессионал" призван маркировать лишь некоторые группы высокообразованной интеллигенции, т.н. государственные "специальности" (скажем, сотрудник разведывательного офиса), и высококвалифицированного рабочего класса. Отсюда понятно, что сочетание типа "профессиональный почтальон", безусловно, режет ухо привыкшему к советской лексике человеку.
Государственное регулирование рынка труда и системы трудовой занятости советского общества строилось, кроме всего прочего, на достаточно жестком и социально значимом противопоставлении любительства-и-профессионализма -будь то в спорте, коллекционировании или других видах "досуговой" деятельности. По сути дела, мы имели вполне профессиональный спорт, но использование атрибута "профессиональный" по отношению к нему по упомянутым причинам было запрещено.
Страх партийного государства перед атрибутом "профессиональный" порождал строгую регламентацию сферы занятости, в том числе и через запретительные процедуры -тотальный запрет на любую несанкционированную государством профессиональную деятельность. В результате из профессионализма извлекалась его идеологическая -прагматическая - составляющая. И поэтому спортом "советский человек" мог заниматься - будь он трижды профессиональным спортсменом - лишь "в свободное от основной работы" время.
А те виды социальной деятельности, в отношении которых атрибут "профессиональный" по тем или иным причинам допускался, культурно конструировались как абсолютно непрофитные, непрагматические и нерентабельные. Аура советского профессионализма - в его оторванности от повседневных мотивов жизни. И тогда "профессионализм" как культурно-символический код начинал цениться своей культурной сложностью и даже замысловатостью для "простого ума". Простота презиралась и профессионал подчас выступал в глазах обывателя белой костью, противопоставленной основному - тягловому -населению.
Иными словами, "профессионал" в советской культуре преимущественно играл специфически инструментальную роль. С его помощью:
• государство осуществляло контроль над циркуляцией кадров, распределением доходов, престижа, да и вообще управляло процессами социальной мобильности;
• государство регламентировало распределение "статусов" для корпуса наиболее мобильных "советских специалистов";
• идеология выстраивала образец непрофитной (а в биографическом смысле - ничем не-выделенной) личности "простого советского человека";
• государство регулировало буквально все сферы жизнедеятельности человека, в том числе и досуговую;
• государству было удобнее проводить внутреннюю политику дифференциации советского населения на продвинутые, частично продвинутые и "отсталые" страты.
В любом случае, смыслы понятия "профессионализм" всегда располагались за скобками социального творчества и/или свободного выбора человека и напрямую зависели от лояльности т.н. "профессионалов" политическому режиму. А раз так, то и сам ярлык оказался легко исключенным из лексикона повседневного описания жизненного мира в том
виде, в каком он вообще свойственен обществам современного
28
типа .
В результате в советском обществе человек, выбирая "профессию", по сути, соглашался на принудительную призванность к государственной функции - на специальность, сконструированную сообразно логике тоталитарного
28
"Профессиональная идентичность" современного типа предполагает наличие свободного (от государства, идеологии и власти вообще) профессионального "цеха" - сообщества, членство в котором открыто для каждого, кто обладает определенным опытом, адекватным образовательным цензом и кто разделяет цеховую этику и цеховые "правила игры". Наличие подобных "цехов" для советско-партийного государства означало бы образование плотной прослойки между государством и человеком и, в недолгой перспективе, -социальный и политический крах. Именно с неизбежностью образования профессиональных сообществ не мог смириться тоталитарный режим, табуируя понятие (и явление) "профессионал". "Специалист' - куда более удобная в тоталитарном управлении функциональная идентичность, почти не предполагающая зависимости от "цеховой" культуры и, тем более, "цеховой этики", что позволяло с развитием и перманентными модификациями системы специалистов неизменно воспроизводить диктат "советской морали" над любыми ростками квазипрофессиональных этических кодексов.
управления общественными процессами и необходимому типу разделения труда. Своей специальности советский человек, как правило, принудительно служил всю свою жизнь и, разумеется, был принужден гордиться.
Несколько поколений специалистов успело смениться за период советской власти, создав в обществе (а) ложный образ "профессионализма" и служения Профессии и, как следствие из этого, (б) устойчивое неприятие массами как прагматических идей, так и стратегий индивидуального успеха.
Казалось бы, далее должен быть сделан вывод о том, что в ходе трансформаций 90-х гг. постсоветский "профессионал" совершает ожидаемую реинкарнацию "советских специалистов" в прагматичных профессионалов универсально-современного образца со всеми вытекающими отсюда последствиями и в плане реструктурации социально-профессионального пространства, и в плане формирования взаимосвязанной системы профессиональных этик. Разумеется. Однако всеобщая прагматизация постсоветского общества (в наличии этого макропроцесса сомнений быть не должно) отнюдь не означает автоматического "стирания" из коллективной памяти и культуры мифов-и-ритуалов до-прагматических времен.
С одной стороны, общество как никогда переживает метафизическую лакуну в виде "культуры призвания" (воровать всегда легче, чем достигать чего-то профессионально), с другой - обнаруживает известную беспомощность перед постоянством возрождения стереотипов символического кода "простой советский человек", ориентировавшего личность на непрактичность, не-стяжательность, не-профитность, а еще точнее - на профессиональную не-выделенность в прагматическом смысле понятия (ждать милостыни от государства всегда проще, чем индивидуально идти дорогой профессионального успеха).
Вот почему постсоветский "профессионал" и по-прежнему остается не-призванным и инструментальным компонентом социальной структуры посттоталитарного типа.
