CC BY
49
---^^фтт^-
С.С. Бойко (Москва)
СЮЖЕТ И КОНФЛИКТ В СОВРЕМЕННОЙ ПРОЗЕ:
роман протоиерея Алексия Мокиевского «Незавершенная литургия»
Аннотация. Статья посвящена типологии православной книги, сложившейся в русле русской литературы XX в. Субстанциональный сюжетный конфликт добра и зла характерен для «мира глубинной упорядоченности» подобной книги. В многолинейном сюжете «Незавершенной литургии» присутствует также временное нарушение и восстановление гармонии; коллизии обусловлены ходом исторических событий ХХ в. Соединение конфликтов разного типа предопределяет новизну жанра. Как в житиях святых первых веков христианства и в патериковой новелле, в телесных страданиях возвышается дух героя ХХ в. Праведник становится исповедником веры. Добро и зло предстают в Евангельском свете. Композиция и развитие сюжета связаны с содержанием богослужения, описанного в романе. Внелитературная функция схожа с установками средневековой книги - нести духовное просветление, формировать навык выбора между грехом и добродетелью.
Ключевые слова: протоиерей Алексий Мокиевский; сюжет; конфликт; подзаголовок «православный роман».
S. Boyko (Moscow)
The Plot and the Conflict in Modern Prose.
The Novel "Unfinished Liturgy" by Archpriest Alexey Mokievsky
Abstract. The article is devoted to the typology of orthodox book that established in line with Russian literature of 20th century. The substantial scene conflict between good and evil is typical for "the world of deep orderliness" of this kind book. In the multiline plot of "unfinished liturgy" the temporary disruption and harmony restore are also presented; all conflicts caused by the historical events of the 20th century. The connection of different conflicts types determines origanality of the genre. Just as in hagiographies of the first centuries Christianity, so as patericon novel, the hero's spirit rises in bodily sufferings in 20th century. Righteous becomes confessor of the faith. Good and evil appear in the light of the Gospel. The composition and development of the plot related to the content of the service as described in the novel. Extraliterary function is similar to the medieval settings of the book, it's to bring spiritual enlightenment and to build skills to choose between sin and virtue.
Key words: archpriest Alexei Mokievsky; plot; conflict; "Orthodox novel" as a subhead.
В ХХ в. в значительном количестве русских книг проявляются черты, которые были присущи произведениям средневековой литературы. Развитие книги такого рода связано с типом литературной эволюции, который был распространен в Древней Руси и ранее: «Литература развивалась не потому, что что-то "устаревало" в ней для читателя, "автоматизировалось", искало "остранения", "обнажения приема" и пр., а потому что сама жизнь, действительность и в первую очередь общественные идеи эпохи требова-
ли введения новых тем, создания новых произведений»1.
В интересующей нас части литературного поля ХХ в. наиболее ранними, по нашим наблюдениям, примерами становятся произведения русского зарубежья: «Богомолье» И. Шмелева, написанное в 1930-1931 гг., рассказы В. Никифорова-Волгина, относящиеся к 1925-1940 гг., «Неугасимая лампада» (1954) Б. Ширяева. Позднее подобная книга является в самиздате, где, например, уже в 1970-х имел хождение знаменитый «Отец Арсений». В наши дни тенденция представлена десятками имен2, сотнями произведений, многократными переизданиями вышеназванных и вновь созданных книг.
В науке и критике современная литература этого типа отражена сравнительно слабо. Ряд ее свойств не отвечает бытующим представлениям о 'литературности'. Например, считается, что познавательность или назидательность допустимы в детской книге, а 'взрослую' они будто бы делают 'не-литературой'. Можно полагать, что с подобными представлениями связано бурное развитие «нон-фикшн», где автор свободен напрямую говорить с читателем. «Реальность ХХ века оказалась такова, что сказать правду о ней стало сверхзадачей писателя, решить ее привычными художественными средствами дано на поверку немногим, большинству же на помощь приходит именно документ»3.
В интересующей нас книге невозбранно присутствует установка на внелитературную функцию, типологически схожая с установками средневековой книжности: «Польза "четьих книг" заключалась в том, чтобы принести духовное просветление, укрепить верующего для борьбы со злом, сформировать у него навык самостоятельного принятия решений в ситуации выбора между грехом и добродетелью»4.
«Реальность ХХ века» действительно преподнесла ряд характерных ситуаций, которые легли в основу сюжета произведений разных жанров. Остановимся на сюжетных ситуациях, типичных для современной книги.
Предметом описания становятся террор, раскулачивание, репрессии, гонения, кощунства - события, окрасившие советскую действительность с первых дней. В Зарубежье они освещаются писателями, которые знали о бесчинствах Советов не понаслышке, писали о них с пафосом справедливой инвективы (например, «Окаянные дни» И. Бунина).
Но тогда же в прозе был найден иной подход к трагедии современности. Например, в рецензии для парижского «Возрождения» А. Амфитеатров писал о героях Василия Никифорова-Волгина: «Что могут встретить эти попики-странники <...> на своем страдном пути в недра толщи народной? Всего хватит: и насмешек, и поругания <...> а возможно, удостоятся и мученическую кончину приять. Но зато и ждет их великая мзда, не только посмертная, на небесах, но и попутно здесь, на земле: встречать русских людей, покаянно пробуждающихся от бесовского кошмара»5. Гонения ХХ в. поднимают образ праведника на высоту исповедничества. Добро и зло предстают в Евангельском свете. Конфликт не всегда находит разрешение в коллизиях сюжета.
Герой, обращенный к добру, находит опору в Боге, от Которого исхо-
дит глубинная упорядоченность мироздания. Поэтому сюжет произведения часто связан с богослужением - его содержание и ход передает для героев смысл бытия. Для читателя И. Шмелева и Б. Зайцева, В. Никифорова-Волгина и Б. Ширяева отсылки к тексту Библии или богослужений были понятными. Читатель более позднего времени нуждается в комментариях, и авторы - наши современники - включают в свои книги всевозможные разъяснения как естественную часть разговора.
Сюжет о гонениях на новомучеников и сюжет, опирающийся на ход богослужения, присутствуют в романе протоиерея Алексия Мокиевского «Незавершенная литургия» (2006). На сегодня разошлось 2-е его издание (2013 г.) тиражом 15 тысяч экземпляров.
Рецензенты Интернета отметили в романе «прикосновение к тайне, умение тонко обрисовать хрупкий мир, который именуется чудом и так сложен в описании тяжеловесными земными словами»6.
В послесловии «Об авторе» указано на «потребность в понимании логики жизни, ее мистических начал, в представлении о силах, организующих ее сюжет»7 (далее текст приводится по указанному изданию).
В предисловии автор говорит, что его побудила взяться за труд печаль о судьбах брошенных церквей: они были оплотом духа, а «теперь стали памятниками нашего безумия» (7). Вторая причина часто указывается в беллетристических работах священников: это бесценный опыт общения с людьми, который просится на бумагу.
Имеют место «и автобиографические эпизоды, приведенные с той лишь целью, чтобы дать понять, как удивительно строятся судьбы людей Церкви <...> как они приходят к Богу, зачастую не благодаря каким-то своим качествам и заслугам, а вопреки всему» (8). Среди таких эпизодов -Литургия, прерванная смертью старого пастыря и завершенная молодым, который примчался для этого за двести километров: «Со слезами скорби и утешения принимали тогда хромтауские прихожане Святые Дары. Никто их них не покинул храма, доколе не дождались приезда священника» (265).
Сюжет о гонениях на исповедников веры дан в романе через образ отца Георгия. Он принадлежит к поколению верующих, которые по советским обстоятельствам уже не имели возможности получить духовное образование: «...когда юноша созрел для посвящения в сан, мир вокруг него пошатнулся <...> Он не смог закончить духовную семинарию и всему обучался самостоятельно <...> Его наставниками стали отцы прославленной Пустыни, единственного не закрытого еще монастыря» (36). Монахи один за другим восходят на свою Голгофу.
Последний игумен благословляет Георгия к старцу-епископу. В первой половине 1920-х гг. Церковь оставляют люди, принадлежавшие к ней формально, но не готовые исповедовать веру в эпоху жестоких гонений. После очередного ареста собрата другие священники «ссылаясь на болезни и слабости, отказывались возглавить приход»; так и случилось, что «выбор пал на молодого келейника владыки» (37).
Судьба прихода типична для эпохи. «На всю округу, некогда прослав-
ленную за святость этих мест» (51), остается только Покровский храм, расположенный в труднодоступном месте. Его пытались задушить налогами, однако «люди отдавали последнее, но выплачивали необходимое. Два священника, попавшие в годину "красного террора" в заложники, были расстреляны в тюрьме, еще один настоятель был арестован и сослан на Соловки» (51).
Даже содержание Литургии представляло опасность: на ней священник возносит имя патриарха Тихона (события относятся к 1924 г.). «Эти слова могли стоить ему жизни <...> Имя патриарха произносилось так, как раненный в битве воин поднимал знамя своего полка» (44).
Описание последней Литургии в Покровской церкви перемежается диалогами тех, кто едет в это время арестовывать отца Георгия. У них нет имен и лиц - только голоса. Они выражают готовность стрелять, «если миряне начнут гоношиться» (23). Убить можно любого: «А мне все один черт, что поп, что буржуй, что сволочь белогвардейская. У меня к ним, к контрам, нет пощады. Было их время, а теперь моя власть» (31).
Главный голос очерчивает для соратников образ врага. Духовенство «сеет религиозный дурман». «Попы все политические <...> Пусть предстанет перед судом и расскажет, контра, как он советской власти вредил» (26). Попы все одинаковые. Бездельники и обжоры: «Разъелся, паразит, брюхатый, поди, как баба на сносях...» (31). Попы лжецы и лицемеры: «Видел я одного попа, который во время поста курочку жареную трескал» (34)
Смысл событий комиссары видят в борьбе за светлое будущее: «Вот когда всех вражин раскулачим, порядок наведем, тогда и заживем богато и красиво» (29), «для блага трудового народа мы всю эту нечисть выкорчевываем» (34).
В диалогах звучат сомнения и слабые контраргументы: «Меня поп читать учил...» (26), «И все-таки. Ты смог бы попа пристрелить?» (31). Однако опыт арестов уже выработал у комиссаров необходимые навыки. Они культивируют в себе отвращение к жертвам: «А это чучело бородатое на стуле сидит <...> И отовсюду глазенки попят его <...> мамка их комедию ломает. Так и вижу лицо ее перекошенное и платок на боку... Только меня этим не проймешь» (38).
Подобные сцены известны читателю по обширной литературе, запечатлевшей террор, коллективизацию, репрессии. Но автор глубже раскрыл их смысл, перемежая с параллельными во времени сценами последней литургии. Так, после слов «Было их время, а теперь моя власть» (31) идет эпизод, когда священник читает над исповедником разрешительную молитву: «... властию Его, мне данною, прощаю и разрешаю ти, чадо, вся грехи твоя...» (32). Власть убивать и грабить противопоставлена власти прощать и разрешать человека от грехов.
Многозначность слова «раб» обыгрывается в популярном лозунге и в словах комиссара о священниках: «Они нас в рабы с детства записали! Раб Божий, поди, говорит, к доске... А мы не рабы... Рабы не мы» (26).
Слово «царство» понимается по-разному. Зная об этом, «конвоир в кожанке» спрашивает арестованного батюшку: «Какими словами вы начина-
ете службу?» Услышав ответ, что литургия начинается с возгласа «Благословенно Царство...», он торжествует: «Вы слышали, товарищи? Это же прямая агитация за царский режим!» (59)
Разное понимание слов «власть», «раб», «царство» показывает, что сограждане говорят на разных языках и понимание затруднено.
Арест отца Георгия происходит до завершения Литургии, в тот момент, когда он должен начать причащение паствы. Священнику физически препятствуют исполнить его долг - а для него это означает невозможность спасения. Кощунство комиссаров в алтаре оборачивается большим злом, чем они полагают.
Итак, сюжетный конфликт связан не просто с противостоянием комиссаров и их жертв, он не локален. «Конфликт вырисовывается как всеобщий и при этом напряженно, остро переживаемый героем <...> В ходе событий претерпевает изменения не сам конфликт, а отношение к нему героя <...> в результате оказывается, что даже исполненный глубочайших противоречий мир упорядочен...»8.
Арестом начинается тюремно-лагерная эпопея, о которой мы узнаем из рассказа отца Георгия молодому священнику в предпоследней главе. Пять лет тюрьмы в Коми, с туберкулезом. К освобождению пастыря «во всей нашей некогда славной округе не было ни одной действующей церкви» (209). Три года священнического служения в другой области - и еще десять лет в КАРЛАГе, где герой лишается руки (ему подстроили «несчастный случай»).
В годы гонений жизнь о. Георгия ведет его к спасению. Перед нами биография житийного типа, когда в телесных страданиях героя возвышается его дух. В лагере о.Георгий молится «истово, при всяком удобном случае» (210); о подобной же молитве свидетельствуют многие побывавшие в лагерях. После является возможность, наконец, оставшись в Караганде, жить под водительством старца. А затем приходское служение «в каких-нибудь тридцати километрах» (173) от полустанка. Однорукий батюшка ремонтирует комнату, изготовляет утварь, пишет иконы, разводит пчел для воска и виноград для вина - созидает Церковь морально и физически. Как старец, отец Георгий духовник епархии. Он окормляет паломников - и нового героя, отца Василия, который промыслительно призван завершить незавершенную Литургию.
В то же время для российских земляков этих батюшек совершенное некогда комиссарами злодеяние отнюдь не исчерпало себя. В прологе описан случай мародерства, относящийся к 1970-м гг., когда распространилась «добыча» икон и древней утвари и подпольная торговля артефактами. Пять человек приплывают на лодке и плотике и, войдя в Покровский храм, обретают там «пещеру Али-Бабы» (17).
Не они первые: поживиться пытались разные люди. Проводник рассказывает: «Золото искали, серебро, вещи старопрежние. Да она будто заговоренная, никому не давалась. Ее ведь даже взрывать намерялись <...> А здесь ведь кладбищо кругом, кресты кованыё <...> Ну, кто наткнется, лодку пробьет да потонёт. Один с колокольни пал на решетку на востриё.
Двоих кирпичами завалило, подкапывались под стену» (11).
Кладоискатели руководствуются своим «экзистенциальным кодом». Для них алтарь - это Клондайк (19), кладбищенские кресты - водное препятствие.
Мародеров объединяет с былыми комиссарами отсутствие имен - превалирует речевая характеристика: «культурно» говорит «молодой в очках», грязно ругается «здоровяк».
Небезразлична связь жизни героев и их родителей: отец седого проводника «эту церкву и закрывал» (12).
Когда плотик наполнен артефактами, с него падает икона в серебряной ризе, замыкая цепь трухлявых проводов, и срабатывает давно недо-вынутая толовая шашка. На физическом уровне - по стечению условий происходит взрыв. На духовном - мародеры, подобно предшественникам, погибают, став участниками кощунства.
Сюжет богослужения противопоставлен сценарию ареста. «Незавершенная литургия» принадлежит к большому числу произведений, вовлекающих в художественную ткань внутренний смысл церковных молитв и службы. Необходимые пояснения авторов дают возможность любому читателю понять смысл происходящего.
Лейтмотив описания службы - любовь к Богу и ближнему: «Отец Георгий вынимал частицы, за здравие и за упокой <...> Перед его мысленным взором проносились лица дорогих сердцу людей. Их имена слетали с шепчущих губ, теплая молитва за них пред Господом делала их, живых и усопших, сопричастными сегодняшнему торжеству» (28)
Прихожане испытывают радость и проявляют любовь. Перед началом службы молодой парень читает неграмотным «приготовление к причастию» (22); средних лет муж с женой «трепетно, почти не дыша <...> внимали тихому чтению входных молитв, ощущая себя более на Небе, чем в храме» (22); среди входящих «царили оживление и праздничная веселость» (27). Жизнь Церкви общая: после службы «надобно будет помогать - переносить все», поскольку переходят в зимний храм (27).
В романе раскрыто вселенское значение происходящего: «Божественная Литургия, которую в народе попросту называют обедней, - великое служение, свершаемое с привычной обыденностью <...> И здесь, в этом таинстве Евхаристии, как бы ни велика была роль священника, главным совершителем чуда является Бог» (32-33).
В сюжет вплетены воспоминания отца Георгия: его детские впечатления от богослужений (35), путь к Храму в юности (47). Сознает он свое недостоинство: «Мало он подвизался, мало побыл возле грамотных отцов», - и смысл нынешнего служения: «Памятуя о том, что за недостойных священников литургию совершают ангелы, отец Георгий чувствовал соприсутствие ангельское...» (50).
Черты образа смиренного пастыря указывают на будущие события. В опустелой церкви, согласно преданию, остается на молитве ангел - хранитель храма. Ангел будет сослужить уже отцу Василию на завершении прерванной Литургии (257).
Для общего смысла важно убранство церкви: «В такие минуты алтарь не только олицетворяет рай, но и является таковым <...> Гармонию дополняет стройное пение, ароматы фимиама и золотое убранство иконных окладов. Сердце переполняет тихое ликование и любовь» (48).
Поэтому интерьер церквей описывается в романе многократно. Это Покровский храм, особый, «светлый, высокий, пелось в нем легко, своды словно пели вместе с тобой» (208). Это Рождественский храм Ферапонтова монастыря, где отец Василий «не чуял под собой земли <...> старался еще на какое-то время сохранить в себе это чудо Дионисиевых росписей» (201).
Это тесные комнатки, чиненные батюшками и приспособленные для богослужений. Маленькие храмики, выстроенные вопреки общественному мнению, которое «раздраженно кивает в сторону золоченых куполов, настолько отдалив себя от Бога, что золото церковных главок <...> мнит словно у себя украденное» (205).
Тема служения и жизненной миссии развивается далее в историях двух героев. Отец Василий недоучившимся студентом обратился к Богу и стал, как некогда отец Георгий, келейником опытного старца. В начале 1990-х гг. уезжает в тот же Казахстан, там становится священнослужителем. К отцу Георгию он приезжает на исповедь и узнает о своей особой миссии, содержание которой должно выясниться на месте, в России.
Мальчик Саша, живущий поблизости от Покровской церкви, интересуется ее историей, встречает ангела. Ангел просит привести священника.
В финале все линии сходятся. Отец Василий выполняет просьбу Саши, понимая, что это и есть предвиденная отцом Георгием миссия. Он завершает прерванную на много десятилетий Литургию в сослужении Саши и ангела. Остановленное в Храме время возобновляет свой ход.
В Эпилоге сказано, что рухнувшее здание разобрали и построили часовню в честь Покрова Богородицы. Там находит себе место икона, благословленная отцом Георгием. В деревне строится новый храм: «Свои мужики рубили, как в старину, без единого гвоздя» (281).
Саша создает убранство часовни и подолгу молится, беседуя порою с ангелом, «отчего юноша наш не по возрасту вразумлен в духовной мудрости» (282). Его отец становится ктитором Ильинского храма, мать - регентом. Вадим, «Божьим промыслом водим», который не послушался старца, приходит к отцу Василию на исповедь.
Плотик с иконами отплыл из Пролога в Эпилог. Его поймал тогда на воде мудрый дед Аверьян и «прибрал до поры» так, что никто не знал (283). Древняя утварь украсила Ильинский храм, а икона в серебряной ризе, чудом обретенная на острове, дает ему название.
Каждый из сюжетов своим путем раскрывает смысл богообщения, и «Незавершенная литургия» по праву получает подзаголовок: «Православный роман».
Общая сюжетная схема, как видим, выстраивается по классическому образцу. Завязка событий - арест отца Георгия в алтаре. Коллизии связаны с лагерями и ссылкой исповедника веры, с жизнью Саши, его родителей и
деда, судьбой отца Василия, его семьи и духовника. Развязка наступает с завершением прерванной Литургии, созданием нового храма, приходом к Богу тех, кто стремился жить по совести.
Этот тип сюжета не всегда присущ православной книге, поскольку она посвящена не локальным конфликтам, напротив, как и в житиях, в ней «конфликт деспота и мученика всегда разрешается на небесах»9.
В «Незавершенной Литургии» движение от бедствий к счастливому концу определяется ходом исторических событий ХХ в. С гонениями началась «долгая и темная ночь» (слово Патриарха Тихона) советского периода, а в конце века происходит церковное возрождение, люди обращаются к опыту подвижников, оставшихся в живых. Новизна, как и в средневековой книге, определяется тем, что, говоря словами Д. Лихачева, «сама жизнь, действительность и в первую очередь общественные идеи эпохи» ложатся в основу сюжета.
Внелитературная роль также соответствует средневековой модели. Заявленное в предисловии стремление привлечь внимание к судьбе заброшенных храмов и к поучительным жизненным историям можно, думается, рассматривать как традиционную фигуру скромности. Душеполезное значение книги связано, помимо заявленного автором, с сюжетом житийного типа и со смыслом богослужения, который роман доносит до читателя.
Сюжетные линии Саши и отца Василия содержат множество событий, загадочных обстоятельств, невероятных совпадений и поворотов. Присоединение их к агиобиографии, обогащенной темами богослужения, создает новую жанровую разновидность.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Лихачев Д.С. Поэтика древнерусской литературы. 3-е изд. М., 1979. С. 95.
2 Бойко С.С. «Непознанный мир веры»: формирование литературы нового типа // Новый филологический вестник. 2014. № 3 (30). С. 23-28; Бойко С.С. Для бессмертных: инструкции. Православная книга сегодня // Вопросы литературы. 2014. № 5. С. 61-88.
3 Местергази Е. Литература нон-фикшн/non-fiction: экспериментальная энциклопедия. М., 2007. С. 33.
4 Каравашкин А.В. Литературный обычай Древней Руси (XI-XVI вв.). М., 2011. С. 26.
5 Амфитеатров А. Тоска по Богу // Никифоров-Волгин В. Заутреня святителей. М., 2003. С. 490.
6 Незавершенная Литургия. Православный роман. Протоиерей Алексий Мо-киевский // Psalom.ru. URL: http://www.psalom.ru/nezavershennaya-liturgiya.html (дата обращения 05.08.2016).
7 Без автора. Об авторе // Мокиевский А., протоиерей. Незавершенная Литургия: православный роман. М., 2013. С. 286-287.
8Хализев В.Е. Теория литературы. М., 1999. С. 224.
9 Каравашкин А.В. Литературный обычай Древней Руси (XI-XVI вв.). М., 2011. С. 121.
References (Articles from Scientific Journals)
1. Boyko S.S. "Nepoznannyy mir very": formirovanie literatury novogo tipa ["Unknown World of Faith": The Formation of a New Type of Literature]. Novyy filologicheskiy vestnik, 2014, no. 3 (30), pp. 23-28. (In Russian).
2. Boyko S.S. Dlya bessmertnykh: instruktsii. Pravoslavnaya kniga segodnya [For the Immortal: Manual. Orthodox Book Now]. Voprosy literatury, 2014, no. 5, pp. 6188. (In Russian).
(Monographs)
3. Mestergazi E. Literatura non-fikshn/non-fiction: eksperimental'naya entsiklopediya [Literature Non-fiction: Experimental Encyclopedia]. Moscow, 2007, p. 33. (In Russian).
4. Karavashkin A.V Literaturnyy obychay Drevney Rusi (XI-XVI vv.) [Literary Customs of Ancient Rus': 11th - 16th Centuries]. Moscow, 2011, p. 26. (In Russian).
5. Khalizev V.E. Teoriya literatury [Theory of Literature]. Moscow, 1999, p. 224. (In Russian).
6. Karavashkin A.V Literaturnyy obychay Drevney Rusi (XI-XVI vv.) [Literary Customs of Ancient Rus': 11th - 16th Centuries]. Moscow, 2011, p. 121. (In Russian).
Светлана Сергеевна Бойко - доктор филологических наук, доцент; профессор кафедры истории русской литературы новейшего времени Института филологии и истории Российского государственного гуманитарного университета.
Специалист по русской литературе и критике ХХ в., творчеству Б.Ш. Окуджавы.
E-mail: [email protected]
Svetlana Boyko - Doctor of Philology, Associate Professor; Professor at the New Russian Literary History Department, Institute for Philology and History, Russian State University for the Humanities.
Specialist in Russian literature and criticism of 20th century, creative works by B.Sh. Okudzhava.
E-mail: [email protected]
