CC BY
160
ты разнообразны и знакомят с вереницей пестрых тематических ландшафтов, но навигационным ключом многих путешествий, лирической точкой их «исхода» оказывается северо-западная даль памяти автора. В этой связи неудивительно, что последним пунктом жизненного маршрута для героя романа «Подвиг» Мартына становится граница между Латвией и Россией: именно там по воле автора герой найдет «просвет» в вечность, в картину, хорошо знакомую ему с детства.
Список литературы
1. Набоков В.В. Стихотворения. СПб., 2002.
2. Набоков В.В. Собр. соч. американского периода: В 5 т. СПб., 1997.
3. Набоков В.В. Русский период: Собр. соч.: В 5 т. СПб., 1999—2000.
4. Lermontov M. A Hero of Our Time / Transl. from the Russian by Vladimir Nabokov in collab. with Dmitri Nabokov. N. Y., 1958.
5. Nabokov V. Speak, Memory. An Autobiogr. Revisited. N. Y.; Putnam, 1966.
6. Proffer, Carl R. Keys to Lolita. Bloomington, 1968.
7. За Родину. Псков; Рига. 1943. № 84.
Об авторе
А.В. Леденев — д-р филол. наук, проф., МГУ им. М.В. Ломоносова, aledenev@mail.ru.
29
УДК 882.091 — 3
О.М. Вертинская
«СВОЙ» И «ЧУЖОЙ» ДОМ В ПРОИЗВЕДЕНИЯХ В. НАБОКОВА
Дом «свой» и дом «чужой» - типичные и высокозначимые локусы произведений Набокова. Также существенно и их противопоставление. В статье анализируются языковые средства выражения данной образной оппозиции, что позволяет уточнить поэтические и семантические характеристики набоковского художественного мира.
«Own» home and «Other's» home are recurrent and important loci of Nabokov's fiction, and their opposition is also of significance.
The paper addresses the issue of linguistic means used to convey this imagery opposition, which allows the author to clarify poetic and semantic characteristics of Nabokov's fiction.
В творчестве В. Набокова уделяется большое внимание описанию места, в котором протекает жизнь героя. Характеристика дома в не связанных, на первый взгляд, между собой произведениях обнаруживает общие черты, в результате чего разные по теме, идейному содержанию
и сюжетным линиям произведения оказываются объединенными единым принципом изображения дома. Противопоставление принадлежащего человеку и временного несобственного жилья актуализируется в оппозицию «свой / чужой» (дом) и является частью самостоятельного сложного, многокомпонентного концепта «дом».
В рамках данной статьи мы ограничимся исследованием изображения дома в двух значениях: дома как строения, здания (в нашем случае — жилого здания) и дома как места проживания, обитания человека [МАС]. В первом случае речь будет идти об описании внешнего вида и внутреннего убранства частного дома и его комнат, а также внешнего вида и внутреннего устройства домов «гостиничного типа» и их номеров (комнат) соответственно. Во втором случае под «своим» домом мы будем понимать дом как место постоянного проживания человека, собственное жилье, а также людей, живущих в нем. В качестве оппозиции «своему» дому в этом значении выступает «чужой» дом как неродное, не принадлежащее герою временное место проживания. В контексте набоковского творчества «своему» дому героя соответствует собственная квартира, частный дом и/или фамильное, родовое имение; «чужим» домом в произведениях В. Набокова являются гостиницы, пансионы, общежития, съемные квартиры.
Рассмотрим сначала, как изображается «свой» дом в произведениях Набокова. Описание родного дома в автобиографической повести «Другие берега» имеет документальную основу; его рефлексы, художественные вариации можно встретить в романах «Машенька», «Защита Лужина» и «Подвиг». Подробности жизни и быта своей семьи, в том числе дома, в котором прошло «роскошное детство» [2, с. 570], писатель выписывает старательно и подробно. Отдельные детали в точности воспроизводятся в различных интервью, некоторые подробности или целые факты, легко восстановимые, Набоков передоверяет, передаривает своим героям. «Впоследствии я раздавал такие драгоценности героям моих книг, чтобы как-нибудь отделаться от бремени этого богатства» [3, с. 139]1. На бережное отношение к своему прошлому и своему дому, как идеальному, но безвозвратно потерянному месту, ставшему частью дорогих воспоминаний, указывает следующий факт. На вопрос журналиста, почему Набоков, прожив в Америке двадцать лет, никогда не имел здесь собственного дома и нигде по-настоящему не обосновался, писатель отвечал: «Главная причина, коренная причина, в том, что никакому окружению, не повторяющему в точности моего детства, было бы не по силам меня удовлетворить. Найти точное соответствие своим воспоминаниям мне все равно не удается — так зачем же бередить себе душу безнадежным приближением?..» [2, с. 569]. Восстановить верную картину в реальности невозможно, но можно запечатлеть — в художественном слове. Наиболее адекватная возможность для этого, по Набокову, — воспроизвести исходную ситуацию в точном соответствии действующих лиц и исполнителей, места и времени. Словесным воплощением указанного технического приема представляется фраза из «Других бе-
1 Курсив в цитатах здесь и далее наш. — О.В.
регов»: «Мне хотелось бы описать каждый кустик, каждый стебелек в нашем божественном вырском парке...» [3, с. 128]. Построенная в желательной модальности, она осознается как одна из первостепенных художественных задач Набокова и задает эмотивную тональность, в которой будет осуществляться описание родного дома.
Изображение и характеристика мест, в которых герой (в «Других берегах» ему соответствует «автобиографический герой») провел свое детство, осуществляется всегда в положительном контексте и нередко при этом в сентиментально-лирических тонах. По преимуществу это дом родителей (в Петербурге) и родовые имения («Другие берега», их рефлексы мы встречаем в «Машеньке», «Даре», «Подвиге», «Защите Лужина»), являющиеся частью дорогих воспоминаний о прошлом в России — «Они принадлежат гармонии моего совершеннейшего, счастливейшего детства», — писал Набоков [3, с. 139]. Обстановка и атмосфера фамильных имений — одна из деталей, особенно восхищавших Набокова, ибо в этих стенах формировался капризный и взыскательный вкус «до прекрасной крайности избалованного ребенка» — будущего писателя. До «прекрасной крайности» [3, с. 179] здесь перекликается с набоковским определением прекрасного как абсолюта вкуса, гармонии и красоты. Художественно переработанное и переосмысленное, это качество стало впоследствии полагаться писателем в ряду особых примет, положительных качеств его героев — людей, наделенных художественным видением мира, даром внимательного зрения и безошибочным вкусом на все дурное.
Поэтизация родного дома как «своего» дома, места, в котором живет семья, особенно заметна в «Других берегах». В одной эмотивной тональности выстроено описание фамильных имений и времени, проведенного там в кругу семьи, например: «Пикники, спектакли, бурные игры, наш таинственный вырский парк, прелестное бабушкино Батово, великолепные витген-штейновские имения - все это осталось идиллически гравюрным фоном в памяти, находящей теперь схожий рисунок только в совсем старой русской литературе» [3, с. 163]. Предмет особой гордости составляла безукоризненная в архитектурном смысле усадьба дяди, имеющая яркую богатую историю, ср.: «Рождественская усадьба была, говорили, построена на развалинах дворца, где Петр Первый, знавший толк в отвратительном тиранстве, заточил Алексея. Теперь это был очаровательный, необыкновенный дом. По истечении почти сорока лет я без труда восстанавливаю и общее ощущение и подробности его в памяти... незабвенную колоннаду заднего фасада, под романтической сенью которой сосредоточились в 1915 году счастливейшие часы моей счастливой юности» [3, с. 168]. Повышенная экспрессия, лиризм описания достигается в приведенных фрагментах посредством эпитетов, представленных лексемами, отмеченными особой поэтичностью и высоким эмоциональным потенциалом (прелестный, очаровательный, изумительный), и общей эмотивной тональности — «очаровательный, необыкновенный» дом существует теперь только в памяти писателя. Декоративность, изысканность, эмблематичность прошлого мира находят выражение в его определении «идиллически гравюрный фон в памяти» [3, с. 163] и связаны с осознанием будущей потери этой «прелест-
ной декорации»: «И вот еще соображение: сдается мне, что судьба в предвидении катастрофы, которой предстояло убрать сразу и навсегда прелестную декорацию, честно пыталась возместить будущую потерю, наделяя их души и тем, что по годам им еще не причиталось» [3, с. 140].
Контрастом к описанию родных мест выступают у В. Набокова зарисовки грязных и неуютных улочек, домов и комнат, где в силу разных жизненных обстоятельств вынуждены жить набоковские герои: номера дешевых гостиниц, съемные комнаты, а также тюремные камеры. Описание гостиниц и съемных комнат занимает значительное место в произведениях В. Набокова немецкого периода и в целом схоже — от «Машеньки» до «Весны в Фиальте». Комната в пансионе и гостиничный номер составляют в произведениях Набокова оппозицию родному дому, приватному жилью как месту проживания человека.
Гостиницы и меблированные комнаты не только относятся к сфере вымышленных персонажей Набокова, но и имеют документальную основу: в похожих местах провел первые годы своей эмигрантской жизни Набоков с семьей. Упоминание этого обстоятельства, отсылающее нас к самому автору, мы встречаем не только в художественных произведениях, но и в интервью. Например: «Мы жили с женой в мрачных комнатах, которые снимали в западной части Берлина, у бедствующих семей немецких военных» [2, с. 616]. Много лет спустя уже благополучный, успешный Набоков «всегда останавливался в мотелях, коттеджах, меблированных комнатах, арендовал дома у отсутствующих профессоров» [2, с. 569]. А вот художественная вариация этого факта: «Я прожил трудную, одинокую жизнь, в нужде, в меблированных комнатах, — однако, всегда у меня было рассеянное ощущение, что дом мой за углом, ждет меня, и что я войду в него, как только разделаюсь с тысячей мнимых дел, заполнявших мою жизнь» [4, с. 386]. Набокова и его вымышленного персонажа различают два обстоятельства. Согласно интервью, у писателя после России больше не было ощущения второго родного дома. В отличие от него, герой рассказа «Истребление тиранов», от лица которого осуществляется повествование, думает еще дойти до своего дома «за углом», ощущает временность, как бы не-настоящесть описываемой части своей жизни (она заполнена мнимыми делами); свое настоящее герой думает обрести вместе со «своим» домом. Принципиальным отличием автора от его героя является также то, что рядом с писателем всегда была его семья, а набоковский герой проживает драму своей жизни в абсолютном одиночестве. От этого пункта разворачивается художественная фантазия автора; близкой к писателю здесь является только «точка отсчета» выстраиваемой системы координат, «место действия» — чужая «меблированная комната».
Герои В. Набокова — как в рассказах, так и романах — помещаются автором в гостиницу в драматический момент их жизни. То, что значимое событие своей жизни человек переживает, живя в гостинице (пансионе и подобных местах), придает происходящему черты временности, непостоянства, «промежуточности», а в некоторых случаях — ирреальности. Именно в таком месте, где оказываются рядом незнакомые разные
люди, наилучшим образом видна разобщенность, отдельность их существования. У каждого из персонажей — своя драма. И переживают они ее в чужих равнодушных комнатах. Означенная сюжетная схема объединяет такие разные произведения, как, например, «Машенька» и рассказы из сборников «Возвращение Чорба» и «Весна в Фиальте».
Итак, как же выглядят «временные стоянки» [4, с. 397] человека в художественном мире Набокова? Из произведения в произведение кочуют одни и те же эпитеты, характеризующие съемное жилье, его внешний вид и внутреннюю отделку — убогие, дурного пошиба, дрянные, мрачные, гнусные, ободранные дешевые гостиницы (например, «этот жалкий номер в этом жалком отеле» [5, с. 363]) с затхлыми (например, «затхлый номер дешевой гостиницы» [5, с. 297]), плохо убранными, грязными тусклыми, прескверными, крохотными [5, с. 358, 370, 375; 1, с. 35, 37] номерами. В общем, «гостиницы, в которых сдавались комнаты и на неделю, и на час» [5, с. 285].
Таким образом, описание утонченности, изящности и общей гармонии внешнего вида, внутренней отделки и целостного аэра фамильных домов, родовых имений в «Других берегах» и произведениях с элементами автобиографизма контрастирует с изображением казенных жилых зданий — их внешней несимметричностью и убогим комнатным убранством. В качестве сопоставительного примера можно привести характеристику общего вида дома дяди Набокова, в подробностях представленную в «Других берегах», и здания гостиницы, в которой останавливается Чорб: «Его александровских времен усадьба, белая, симметричнокрылая, с колоннами и по фасаду и по антифронтону, высилась среди лип и дубов на крутом муравчатом холму за рекой Оредежь, против нашей Выры» [3, с. 164] —«В переулке, за углом... черный, в географических облупах дом, с ободранной кисеей за мутными стеклами и с неприметной входной дверью, никогда не запиравшейся на ключ» [5, с. 285]. Дядина усадьба и гостиница в точности расходятся по ключевым пунктам характеристики — месторасположение, цвет, форма, архитектура. Кроме того, в последней синтагме второго предложения содержится также косвенное указание на «проходимость», не-приват-ность «чужого» дома: он всегда и для всех открыт.
Таким образом, анализ языковых особенностей изображения «своего» и «чужого» дома в произведениях В. Набокова позволяет сделать ряд выводов.
В творчестве Набокова наблюдается тенденция описания родного дома как невозвратно потерянного идеала. В виде отдельных, но ясных и четких штрихов образ «своего» дома реконструируется в интервью. В художественном произведении образ дома художественно переосмысляется, приобретает декоративность, поэтизируется. Однако эти черты изображения появляются не за счет художественного «домысла» и псевдоидеализации дома и его атмосферы, а за счет усиления эмотив-ной тональности текста, рефлексии, переживания этого образа и передачи личных ощущений и чувств автора и персонажей, реализующихся с помощью средств языка и на уровне языка. Иными словами, акцент
делается на способе фиксации, передачи воспоминаний и впечатлений, на все той же набоковской технике.
Лиричное описание дома, в котором прошло детство повествователя, во всей совокупности его деталей (внешний вид, внутреннее убранство и общая атмосфера) контрастирует с резко негативным описанием гостиниц и пансионов, лишенных души и эстетической привлекательности, — они противоречат авторскому представлению о красоте и гармонии мира вещей и человеческого существования.
Противопоставление родного дома, принадлежащего одной семье, казенному общежитию как месту временного совместного проживания людей, не связанных родственными отношениями, в произведениях Набокова актуализируется в разных оппозициях: «личный» (приватный, собственный, закрытый, близкий) / «общий» (не-приватный, общественный, открытый, чуждый и др.), и в целом сводимо к более глубинной оппозиции «свой / чужой». Место проживания и отношение к своему жилью (и дальше — взаимоотношения хозяина и его дома, его вещей) — один из моментов, отделяющих близкого автору героя от всех остальных; описание окружающей обстановки дает представление о характере персонажа, раскрывает особенности его душевного склада и мировосприятия.
Список литературы
1. Набоков В.В. Машенька // Набоков В.В. Собр. соч.: В 4 т. М., 1990. Т. 1.
2. Набоков В.В. Интервью в журнале «Playboy», 1964 г. // Набоков В.В. Собр. соч. американского периода: В 5 т. СПб., 2004. Т. 3.
3. Набоков В.В. Другие берега // Набоков В.В. Собр. соч.: В 4 т. М., 1990. Т. 4.
4. Набоков В.В. Весна в Фиальте // Там же.
5. Набоков В.В. Возвращение Чорба // Там же. Т. 1.
Об авторе
О.М. Вертинская — канд. филол. наук, доц., РГУ им. Канта, helga@au.ru.
34
УДК 882.091 — 3
И.Н. Лукьяненко
ЛУНА ЦВЕТА Ю:
ГЕНИТИВНЫЕ КОНСТРУКЦИИ СО ЗНАЧЕНИЕМ ЦВЕТА У В. НАБОКОВА
На материале прозы В. Набокова рассматриваются цвето-обозначения, выраженные генитивными конструкциями, выявляется их языковая природа, функциональная специфика. Устанавливается, что употребление таких номинаций отвечает типологическому свойству поэтики Набокова - установке на игру с читателем.
