CC BY
16УДК 821. 112. 2
СВОЕОБРАЗИЕ ХУДОЖЕСТВЕННОГО ЯЗЫКА ЛИРИКИ НЕМЕЦКОГО ПОЭТА КАРЛА КРОЛОВА
И. М. МЕЛЬНИКОВА,
кандидат филологических наук, доцент, доцент кафедры иностранных
языков, Самарский государственный технический университет, 443100, Самара, ул. Молодогвардейская, 244, Главный корпус, тел. +7 9171182662, e-mail: ir.ma53@mail.ru
Аннотация
Мельникова И. М. Своеобразие художественного языка лирики немецкого поэта Карла Кролова.
В статье представлен анализ своеобразия художественного языка немецкого поэта Карла Кролова, который в начале своего творческого пути находился под влиянием «магической» природной лирики. Цель предложенной статьи - исследовать творческий путь К. Кролова, чтобы выявить нравственно-эстетическую ценность творчества поэта. В анализе автор опирается на основополагающие труды Ю. М. Лотмана, а также на теорию художественной деятельности автора, разработанную Н. Т. Рымарем. Названный метод позволяет полнее определить нравственно-эстетический вклад поэта не только в немецкоязычную, но и в мировую литературу. Немаловажная заслуга Карла Кролова в том, что ему удалось в эпоху тотального кризиса выработать художественный язык, утверждающий гуманные ценности.
Ключевые слова: Карл Кролов, «магия» природной лирики, художественный язык, нравственно-эстетические ценности.
Summary
Melnikova I. M. The Originality of the Artistic Language of the Lyrics of the German poet Karl Krolow.
The article presents the analysis of peculiarities of the artistic language of the German poet Karl Krolov, who at the beginning of his career was influenced by "magical" nature of the lyrics. The goal of the proposed study is to investigate the creative path of K. Krolov to reveal the moral-aesthetic value of creativity
© И. М. Мельникова, 2018
of the poet. In the analysis the author relies on fundamental works of Y. M. Lotman, as well as the theory of literary activity of the author-developed N. T. Rymar. Named method allows to fully determine the moral and aesthetic the poet's contribution is not only in German but also in world literature. An important credit Karl Krolov, that he managed in an era of total crisis to develop an artistic language, asserting humane values.
Keywords: Karl Krolov, magic natural lyrics, artistic language, humane and aesthetic values.
Интерес к творчеству Карла Кролова вызван не в последнюю очередь тем, что исследование его творческого пути позволяет проследить процессы, происходившие в немецкой литературе ХХ века. Значительнейшие научные и географические открытия и технические изобретения существенно изменили «образ жизни людей и всех их культурных представлений» [1, c. 237]. Благодаря техническим возможностям фотографии и кино человек овладел пространством и временем. Вместе с тем, утратив твердую почву, он оказался совершенно беспомощным перед открывшейся бесконечностью возможностей. Перед художниками встала задача осмысления изменений в сознании современников и поиска нового художественного языка.
Разнообразные эстетические поиски реализовывались в различных художественных направлениях и стилях, которые оформлялись в более или менее крупные течения: натурализм, экспрессионизм, символизм, дадаизм и сюрреализм. Новые формы порождали новые смыслы. Переосмысленные, старые требовали нового воплощения.
Карл Кролов (Karl Krolow, 1915-1999), поэт, писатель, переводчик, прошел путь от увлечения «магической» природной лирикой, у истоков которой стояли значительнейшие немецкоязычные поэты Оскар Лёрке [4] и Вильгельм Леман [2, 3], до собственного художественного языка. Исследование творческой деятельности К. Кролова в создании нового художественного языка является целью предлагаемой статьи. Это позволит полнее прояснить нравственно-эстетический вклад
поэта в мировую литературу.
Поэтическое творчество Кролова было отмечено высокими литературными наградами: премия имени Георга Бюхнера (1956 г.), премия имени Рильке (1975 г.), премия имени Гёль-дерлина (1988 г.).
Первый сборник К. Кролова, одного из ведущих лириков второй половины ХХ века, «Hochgelobtes, gutes Leben» (1943) («Добрая, благословенная жизнь») заметно находился под влиянием О. Лёрке и В. Лемана. Свою поэтическую задачу он видел в том, чтобы расшифровать «знаки мира» и трансформировать их в поэзию.
К. Кролов родился в Ганновере. Из-за слабого здоровья был освобожден от службы в армии. Во время войны (1935-1942) изучал германистику, философию, романистику и историю искусств сначала в Гёттингене, позже в Бреслау. Интерес Кролова к французской и испанской поэзии изменил его стиль. Под влиянием сюрреализма его стихотворения обрели смелую метафоричность и подталкивали читателя к размышлению.
К. Кролов признавал мистические силы, свойственные его стихотворениям, на основе которых происходит бесконечный неустанный разговор духов. Однако природа у Кролова не является местом укрытия, как у В. Лемана. В ней он видит источник опасности: «Kein Acker birgt mich, keine Grabengrille» ... «Ich bin ans Gewimmel / der Geister verloren» [6, с. 346]. («Ни одна пашня меня не спрячет, ни один сверчок». «Я потерялся в толпе / духов». (Здесь и далее перевод мой. - И.М.)
В. Леман заклинает магическим словом добрых духов, которые изгоняют зло из природы и пространства «Я». Зачаровывать духов - в этом задача лирического субъекта. Задача лирики Кролова, скорее, в том, чтобы с помощью магической силы слова вызволить из глубин мистики «разговор духов» и перенести их в явления окружающей природы, которые уже не могут управляться человеком. Предметы в природе
Кролова имеют магическую силу: грибы привлекают духов «в круг»; стебель, травинка пишет «смертные письмена», «гнилое бедро», рука из глины», «из чащобы доносятся стоны». Луна у романтиков - загадочная и таинственная, попутчица ночных странников и влюбленных, у Кролова оказывается агентом зла. Она не только гонится, как ворона, нападающая на добычу, за дикими кошками, но и жадно обрушивается на человека, чтобы своими «блестящими лопатами» разорвать его сердце. [6, с. 352] Человек беззащитен перед безжалостной природой, которая находится в процессе разложения. Здесь царят «проказа», «короста», «гниль», «плесень» («Aussatz», «Grind», «Moder», «Schimmel»), как это показано в стихотворении «Gegenwart» («Настоящее»). Если у Лемана магическая формула действует еще как действенное оружие для защиты свободного пространства, то у Кролова ее защитная функция теряется. Внутренне пространство «Я», окрашенное пессимистическими тонами, предстает как одиночная камера, в которой «уходит старая жизнь» лирического «Я» («altes Leben mir entflieht»), и которая становится площадкой для игр духов. «Я» сдается, его «дыхание превращается в ничто» («Atem sich in Nichts verzweigt» [6, с. 354]. Стихотворение завершается строками: «Und strecke mich hin, hab im Mörtelgesicht / Den himmlischen Anhauch, das ewige Licht». («И я растягиваюсь, в известковом лице у меня / дыхание неба, вечный свет»). Однако это не та надежда, что у Лемана, которая питает, и благодаря которой исполняются желания. Надежда Кролова близка к разочарованию.
В названии («Настоящее») имеется указание на временное измерение, хотя ужас и надежда не имеют конкретных исторических и социальных маркеров. И все же говорить о стихотворении только как о природной лирике не совсем справедливо. Образ мира Кролова, наполненный ужасами и мерзостями в природе, содержит в своей структуре ужасы социальных отношений.
В стихотворении «An Deutschland» («К Германии») политический характер обнаруживается не только в отдельных знаках, но уже в самом лирическом высказывании. Здесь также в названии имеется историческая конкретика. «Wo bist du nun? Gestürzt in kalten Mond, Mit den Ruinen in das Nichts gefahren, Gespenst du, das im Leichenacker wohnt, Du fremde Scheuche, Asche in den Haaren» [6, с. 43]. («Где ты теперь? Свалившийся в холодную луну, / С руинами отправившись в ничто, / Мерещится тебе, что ты живешь на поле трупов, / Ты, чуждое зло, пепел в волосах»).
Поэтический мир Кролова населен образами распада: кости, пепел, мертвецы, мусор, пыль, сорняки, вырождение, запах сожжённого мяса, груда осколков, над которыми витают Эринии, разрушенные здания, воронки от взорвавшихся бомб. Послевоенная Германия, к которой «Я» обращается на «ты», предстает в образе безголового чудовища, сидящего над кратером. Разочарование «Я» обнаруживается в громком, взволнованном монологе: «Wildnis des Schreckens in mir» («дикий ужас во мне») как реакция на окружающую реальность.
Однако поэт не обвиняет, скорее, он сожалеет о безвозвратно ушедшем прошлом Германии. Так, вместе с образом воды, которая «прибывает, как прилив», «промывает тебя донага», появляется мотив надежды. «Я» сожалеет о жалкой участи Германии, и все же он не отделяет себя от нее: «Du wüster Traum und bleicher Kinderschreck, / Du letzte Zuflucht mir: verzehre mich!» [6, с. 358]. («Ты - страшный сон и бледный детский страх, / Ты - последнее мое пристанище: поглоти меня!») «Я» готов разделить страшную участь страны. Такое возможно лишь при глубокой и преданной любви. «Wo bist du nun?»... «Du bist's nicht mehr» («Где ты теперь? ... Это больше уже не ты»).
История как изображение цепочки событий, протекающих в определенный временной промежуток, не имеет места в
стихотворении Кролова.
В стихотворении «Vaterland» [6, с. 360] («Отечество») представление о «другой Германии». «Я» обращается к двухголовой Германии, одна голова которой обращена к прошлому, другая - к настоящему. Лирическое «Я» здесь ближе к Германии, «Я» называет ее Отчизной, это обращение эмоционально окрашено личностным отношением, заинтересованностью. Это не просто страна (их может быть много), а одна, которая принадлежит ему, и которой он принадлежит как сын отечества. Позиция обличителя, критика и наблюдателя сменилась в этом стихотворении на личностное заинтересованное участие. Отсюда - ответственность за произошедшее, печаль и жалобы и вместе с тем - ненависть к преступной Германии. Таковы формы реакции поэта на боль. Разочарование без проблеска надежды на прекращение бесчисленных убийств. «Kinderchen mit zerbrochenen Gewehren (totschließen). / Beim leisen Knacken des Abzugshahns staunen sie nachdenklich, blicken sie hart...» («Деточки с разбитыми винтовками (расстреливают). / При легком щелчке спускового крючка они задумчиво удивляются, они смотрят сурово.»). Так завершается стихотворение. Однако в этих строках нет завершения катастрофы. Яркий образ ребенка с оружием, построенный на контрасте, выражает чудовищный абсурд бессмысленной жестокости. Глаза, задумчивые и жестокие, не верят. Не верят в завершение катастрофы. Стена неверия в них не пускает в благополучное прошлое и не отпускает в будущее.
К «той» Германии относятся следующие образы: «Ханаан», «блаженство», «мечта», «свет», «ночь», «горизонт», «серпантин», «воздух», «игра дельфина», «невесомость». Мотивы выражены глаголами «являться», «лежать», «восхвалять», «изгибаться», «скользить». Благодаря прилагательным «сладкий», «счастливый», «раскаленный», создается образ счастливой, радостной Германии, схожей с библейской заповедной землей. В следующей строфе «нынешняя» Германия
в восприятии лирического субъекта предстает в следующих образах: «страна», «пустыня Гоби», «страх», «одиночество», «Мюнхен», «Майнц», «мертвый», «мешок», «головы», «удобрение», «пыль останков». Создается мрачная картина, в которой имеются географические названия, отсылающие к определенной реальной территории.
Мотивы здесь представлены следующими глаголами: «подстерегать», «простираться», «бросать», «волочить», «бормотать», «роптать», «высохший». Прилагательные «ужасный», «отвратительный» дополняют тревожную и трагическую картину отвращения и ужаса. Географические маркеры позволяют идентифицировать этот мир с послевоенной Германией. Длинные строки усиливают элегическое грустное настроение.
Кролов противился вхождению поэта в царство природы настолько, что утрачивается лирическое «Я». Здесь он видел опасность постепенного сползания «магической» природной лирики к банальной «лирике трав». Во французской и испанской лирике, переводом которой на немецкий язык Кролов успешно занимался, он увидел новые возможности работы с материалом.
Особое место в творчестве Кролова занимает стихотворение «Terzinen vom früheren Einverständnis mit der Welt» [7, с. 215]. В названии «Терцины о прежнем согласии со всем миром» маркируют тему воспоминания о прошлом. Эпиграфом служат последние строки стихотворения Аполлинера, которое переводил К. Кролов на немецкий язык: «Erinnerungen sind Jagdhörner / Deren Ton im Winde vergeht.» («Воспоминания - охотничий рог, / Звук которого пропадает на ветру»). Название, как и эпиграф, намечают тему обращения не только к прошлому, но и к установившимся, прочным традициям и формам. Терцины часто использовали Гете, позже - С. Георге и Гофмансталь. Это стихотворение можно рассматривать знак смены парадигмы, поворот от узости отечественной природной лирики к интернациональному поэтическому дис-
курсу. Этому способствовали занятия Кролова французской и испанской лирикой. Новое видение пространства и времени, нашедшее воплощение в кубизме и сюрреализме, в поэзии К. Кролова выразилось в аперспективизме, смелых метафорах и алогичных образах.
Однако, как нам представляется, Кролов, прощаясь с прежним чувством «согласия со всем миром», отдает дань уважения своим «отцам» и учителям, в частности, Вильгельму Леману, перед творчеством которого преклонялся и называл «старым магом точности образа» [9, с. 216]. Так, строка: «So ritt ich auf des Windes Nacken» («Так я скакал на спине у ветра») отсылает к лемановскому образу: «Der Märzwind greift den Wandernden, / Ich gleite wie auf Flügelschuhn; / Dann bin ich selbst ihm aufgestiegen / Und kann auf seinem Rücken ruhn». [8] («Мартовский ветер хватает путника, / Я скольжу, как в крылатых сандалиях, / Затем я сам поднялся на него / И расположился на спине мартовского ветра»).
В стихотворении нет ни тени сожаления, ни раскаяния в своем «прошлом согласии со всем миром». «Дух» лирического «Я» в спокойном и веселом расположении («Mein Geist erheiterte sich still.») Просто лирический герой вышел на новый уровень восприятия мира.
Завершающие стихотворение строки можно трактовать как формулу вновь найденного им видения мира и способа высказывания:
«Beharrlich ohne Ungeduld.
Kein Kartenspiel der Schwermut mehr: -
Wie Süßigkeit, die frei von Schuld
Verschwendet sich im Ungefähr.» [7, с. 216].
(«Упорно, но без нетерпенья. / Грусть больше не карточная игра. / Как сладость, свободная от вины, // Рассыпается в неясности.» Лирическое «Я» держит дистанцию, не вторгаясь в мир природы, вместе с тем, не беря на себя «чужую»
вину. «Я» будто парит, ощущая внутреннюю свободу и уважая свободу «другого». Такое чувство свободы дает ему освобождение от материала и от образа. Он нашел баланс между ними, благодаря чему возникает эффект парения, мерцания смысла и формы.
Подведя итог, можно утверждать, что Карл Кролов, перебросив мостик от «магической» природной немецкой лирики к мировой литературе модерна, не только открыл новые горизонты в отечественной литературе, но и вывел немецкую лирику на мировой уровень. Его творчество, представляющее безусловный интерес не только для литературоведов, но и читателей, к сожалению, остается малоизученным, поэтому может оказаться обширным и интересным полем для исследований, скрывающим неожиданные находки.
Список использованных источников
1. Лотман Ю. М. Статьи по семиотике культуры и искусства. СПб.: Гуманитарн. агентство «Академический проект», 2002. 544 с.
2. Мельникова И. М. «Старый маг точности образа»: художественный принцип Вильгельма Лемана. //«Филологические науки. Вопросы теории и практики». № 3 (33): в 2-х ч. Ч. 1. Тамбов: Грамота, 2014. С. 130-134.
3. Мельникова И. М. Пейзажная лирика Вильгельма Лемана: Стратегия ухода или противостояния? // Вестник Нижегородского университета им. Н. И. Лобачевского. № 2 (3) Н. Новгород: ННГУ им. Н. И. Лобачевского. 2014. С. 101-105.
4. Мельникова И. М. «Магический» дискурс в немецкой поэзии: лирика Оскара Лёрке. //Social Science Общественные науки: Всероссийский научн. журнал, 2016 / 2 том 1. Изд-во: МИИ Наука, Москва. С. 42-52.
5. Рымарь Н. Т., Скобелев В. П. Теория автора и проблема художественной деятельности. Воронеж: Логос-траст, 1994. 263 с.
6. Krolow Karl. Gesammelte Gedichte. Frankfurt/M: Suhrkamp, 1965. 447 S.
7. Krolow Karl. Terzinen vom früheren Einverständnis mit aller Welt// Gedichte und Interpretationen. Gegenwart. Bd. 6. Hsg. v. Walter Hinck. Stuttgart: Philipp Recklam. 1982. 432 S.
8. Lehmann W. Signale. Das Gedicht. [Электронный ресурс]. - Режим доступа: www.antologie.de/010.html (дата обращения 10.07.2012).
9. Riegel P., Rinsum W.v. Drittes Reich und Exil. Bd. 10 // Deutsche Literaturgeschichte in 12 Bdn. Deutscher Taschenbuch Verlag, München. 2004. 303 S.
10. Zürcher G. Trümmerlyrik. Politische Lyrik 1945-1950. Kronberg: Scriptor, 1977. 247 S.
