CC BY-NC-ND
195
Д.О. Аронсон
СВОБОДА И ПРИНУжДЕНИЕ: КАНТОВСКОЕ ОБОСНОВАНИЕ ПОНЯТИЯ ПРАВА
Цель данной статьи - дать обоснование кантовской философии права и прояснить отношение между кантовской философией права и этикой. Ставится проблема невозможности обосновать внешнее принуждение, исходя из принципа автономии. Показано, что основные принципы, изложенные Кантом во «Введении в учение о праве», могут быть выведены из понятия практической свободы без обращения к принципу автономии в том виде, в каком он сформулирован в «Основоположении к метафизике нравов». Обосновано, что объективная значимость учения о праве зависит от практической реальности свободы, которая может быть доказана только фактом сознания морального закона.
Ключевые слова: Кант, философия права, всеобщий принцип права, практическая свобода, внешняя свобода, принуждение.
Существует мнение, что в практической философии Канта не может быть никакого учения о праве. Ю. Эббингауз сформулировал проблему так: «Категорический императив, будучи законом автономии, не может содержать основания для возможного внешнего принуждения»1. Ведь воля того, кого принуждают извне, по определению гетерономна. На первый взгляд Кант решает проблему, говоря, что, во-первых, по праву допустимо лишь такое принуждение, которое препятствует посягательствам на свободу, а во-вторых, хотя правовое законодательство принуждает извне, ему вполне можно следовать и из внутренних соображений долга. Но эти оговорки не отменяют принципиальной трудности: право, допуская внешнее принуждение, тем самым допускает и гетерономию воли, тогда как категорический закон как «принцип автономии» исключает ее.
© Аронсон Д.О., 2014
Эббингауз, пытаясь решить проблему, предположил, что кантовское учение о праве существует полностью независимо от его этической философии. Однако если право не основано на категорическом императиве, то, согласно кантовской практической философии, оно должно считаться системой гипотетических императивов. Но тогда выходит, что право либо является средством, а значит, распространяется только на тех, кто ставит перед собой соответствующую цель, и зависит от эмпирических условий, либо вообще произвольно и ничем не отличается от простого насилия.
В этой статье я попытаюсь дать обоснование кантовской доктрины права, избежав указанной трудности.
Право без императивов
По-видимому, коллизию права и этики можно решить или, во всяком случае, смягчить, если при рассмотрении юридических законов каким-то образом выйти за рамки дихотомии категорических и гипотетических императивов. Так, М. Вилла-шек полагает, что в кантовских «Метафизических первоначалах учения о праве» юридические законы вообще не являются императивами. Эти законы, утверждает он, вообще не предписания, хотя они и нормативны в том смысле, что «определяют нефактический критерий правосообразности»2. Обязательность каждого закона есть лишь оборотная сторона права принуждать к определенным поступкам. «Всеобщий правовой закон», сформулированный Кантом в «Метафизических первоначалах учения о праве», гласит: «Поступай внешне так, чтобы свободное проявление твоего произволения было совместимо со свободой каждого, сообразной с каким-либо всеобщим законом». Вводя его, Кант оговаривается, что «этот правовой закон, хотя и налагает на меня обязательность, вовсе не ожидает и еще в меньшей мере требует, чтобы я ради одной только этой обязательности ограничил свою свободу <...> разум говорит лишь, что она в своей идее ограничена этим, и другим дозволено ограничивать ее силой»3. Таким образом, данный закон, хотя и сформулирован в повелительной форме, на самом деле лишь констатирует правомочие «других» на принуждение.
Необходимость законов права, полагает Виллашек, не проистекает ни из какого безусловного императива, а является следствием их принудительного характера4. Виллашек обра-
щается к введенному Кантом в «Лекции по этике» различию «практического» и «патологического» принуждения. Практическое принуждение - это такое, при котором «действие делается необходимым per motiva» (из уважения к закону разума). Патологическое принуждение - такое, при котором «действие делается необходимым per stimulos» (с помощью чувственного побуждения). И далее: «Необходимо то действие, которому мы не можем противиться. Принуждающие [патологические] основания суть те, противостоять которым недостаточно человеческих сил»5.
В «Метафизике нравов» именно правовое законодательство Кант связывает с патологическим принуждением6. Таким образом, необходимость правого поступка полностью основана на том, что ему нельзя противиться.
Но здесь возникает явная трудность: получается, что законы права распространяются лишь на тех, кого право способно принудить, а само понятие правонарушения становится немыслимым. Ведь если кто-то поступает вопреки юридическому закону, значит, он по определению не был принуждаем. И тем самым закон ни в каком смысле не был для него необходим. Виллашек не приводит убедительного решения этой проблемы.
Чтобы разрешить затруднение, обратим внимание на тонкость в кантовском определении «строгого права»: «Строгое (strikte) право может быть представлено также как возможность полного взаимного принуждения, которое согласуется со свободой каждого, сообразной со всеобщими законами»7. Почему именно «возможность»? Взглянем еще раз на утверждение Канта, процитированное выше: поскольку свобода «в своей идее ограничена», ее «дозволено (dürfe) ограничивать силой». Он не пишет, что это должно быть сделано (в таком случае действительно пришлось бы доказывать этические основания этого долженствования). Но он и не утверждает, что это фактически всегда именно так и происходит (в таком случае юридические законы были бы эмпирическими законами природы вроде законов физики). Право не означает умопостигаемой необходимости тех или иных поступков (подобно тому как долг - необходимость поступка из уважения к моральному закону), и именно в этом смысле оно не предписывает. Однако оно санкционирует, т. е. правом называется умопостигаемая возможность принуждения к определенным поступкам.
Ниже я попытаюсь доказать нормативную значимость права в этом смысле.
Выведение всеобщего принципа права из понятия внешней свободы
По словам Канта, «высший принцип права есть положение аналитическое», поскольку он не «выходит за пределы понятия внешней свободы»8. Поэтому, чтобы доказать нормативную значимость права, надо, прежде всего, показать, что принцип права (а значит, и возможность принуждения) аналитически выводим из понятия внешней свободы.
Вопрос о том, что именно Кант понимает под внешней свободой, заслуживает отдельного исследования. В данной статье я буду исходить из гипотезы, что «внешняя» и «внутренняя» свобода суть разновидности «практической свободы», о которой Кант пишет в «Критике чистого разума».
Трансцендентальной свободой Кант называет «способность самопроизвольно начинать некоторое состояние». Такая свобода есть «чистая трансцендентальная идея»; «предмет ее не может быть дан определенным ни в каком опыте, так как общий закон самой возможности всякого опыта состоит в том, что все происходящее имеет причину»9.
Практическая свобода, напротив, «может быть доказана опы-том»10. Она, в отличие от трансцендентальной свободы, имеет в опыте свой предмет - человеческое произволение (Willkür). Она есть «независимость произволения от понуждения со стороны импульсов чувственности»11. Только животное, т. е. сугубо чувственное, произволение необходимо принуждается (wird necessitiert) чувственностью, тогда как человеческое произволение, имеющее возможность определяться не только чувственностью, но и разумом, не принуждается, а только «аффицируется» (wird afficiert)12.
Практическая свобода бывает внешняя и внутренняя. Внутренняя свобода - это «способность самопринуждения и притом не посредством наклонностей других, а чистым практическим разумом»13. Очевидно, «самопринуждение», о котором идет речь, это то же самое, что в «Лекциях по этике» названо практическим принуждением. Поэтому можно предположить, что если внутренняя свобода - способность к практическому (само)принуждению, то внешняя свобода подразумевает в том числе способность произволения принуждать других или себя патологически. Это, кроме того, косвенно следует из отрывка «Лекции по этике», где Кант рассуждает о принуждении посредством чужого, посредством внутреннего и посредством внешнего произволения14, и из данного во «Вве-
дении в учение о праве» определения свободы как «независимости от принуждающего произволения другого»15.
Итак, свобода произволения есть независимость от принуждения и одновременно способность к принуждению. Отсюда можно сделать следующий вывод: свободное произволение в идее может быть ограничено только свободным произволением. Ведь поскольку свобода произволения есть независимость от принуждения, ее по определению может ограничить только принуждение. Но чувственные побуждения не принуждают ее; они ее лишь аффициру-ют. Однако само свободное произволение есть еще и принуждающая способность, а потому одно свободное произволение может ограничивать свободу другого (или свою собственную).
Пример поможет точнее понять эту мысль. Представим себе тюрьму: хотя непосредственные эмпирические причины того, что тюрьма ограничивает свободу заключенных, - решетки и ограда, объективно эти причины случайны. Действительная, необходимая причина - произволение тех, кто построил тюрьму с таким расчетом (по такой максиме), чтобы из нее нельзя было сбежать. Таким образом, люди ограничивают свободу произволения друг друга не тогда, когда мешают друг другу случайно (так как случайное воздействие по определению не является принуждением), а только тогда, когда делают это намеренно. Иными словами, произволение может ограничить другое произволение (или само себя) только посредством своей максимы.
Это рассуждение объясняет, почему право существует только в отношениях между лицами, а не в отношениях людей с кем и чем угодно, включая животных и вещи. Казалось бы, нам хорошо известны случаи, когда вовсе не чей-то произвол, а стихийные обстоятельства ограничивают нашу свободу. Однако в идее (а ведь свобода произволения умопостигаема, пусть и атрибутируется людям - существам имеющим в том числе эмпирическую природу) такие обстоятельства не ограничивают нас, пусть даже эмпирически они могут оказаться непреодолимыми.
Однако в «Метафизических первоначалах учения о праве» Кант утверждает не просто, что свобода произволения одного лица может быть ограничена свободным произволением других; он утверждает, что она в своей идее ограничена свободой других. Исходя из вышесказанного, это имеет следующий смысл: если мы мыслим свободное произволение как атрибут многочисленных существ, сосуществующих в едином материальном мире, свободные поступки каждого из существ имеют принудительные следствия для остальных. Например, стремление человека завладеть какой-то
вещью подразумевает стремление обеспечить такие условия, чтобы остальные были вынуждены отказаться от претензий на нее (на чем строится кантовская теория собственности).
Наконец, в кантовском обосновании всеобщего принципа права есть еще одна ремарка, касающаяся (внешней) свободы: ее ограничивает не просто свобода произволения остальных, но «условия сосуществования со свободой произволения других по какому-либо всеобщему закону» (nach einem allgemeinen Gesetze; GS 6:230). Предположу, что это объясняется следующим образом.
Согласно Канту, любая причинно-следственная связь есть связь по некоему правилу16. Поэтому свобода как форма причинности тоже подчинена некому закону. Когда речь идет о внешней свободе множества разумных существ в едином материальном мире, форма причинности заключается в том способе, каким они сосуществуют. Следовательно, свободное сосуществование людей может мыслиться только как подчиненное некоему неопределенному (ведь у нас нет интеллектуального созерцания, чтобы его познать) всеобщему закону.
Итак, внешняя свобода произволения каждого в своей идее ограничена внешней свободой других по некоему всеобщему закону. Из этого следует, что согласно идее свободы у каждого возможны только такие максимы, которые ограничены свободой произволения других людей по некоему всеобщему закону. А поскольку право, как было сказано выше, это умопостигаемая возможность поступков, то правый поступок - это поступок, максима которого ограничена свободой произволения других по некоему всеобщему закону (говоря иначе, правый поступок - это поступок, при совершении которого была учтена возможность принуждения со стороны других в согласии с неким всеобщим законом). Следовательно, «правым является любой поступок, который или согласно максиме которого свобода произволения каждого совместима со свободой каждого по некоему всеобщему закону»17. Это и есть кантовское определение всеобщего принципа права.
Значимость идеи свободы
Как я попытался показать, основной принцип кантовского учения о праве аналитически выводится из понятия внешней свободы. Поэтому, чтобы обосновать нормативную силу юридических законов, надо доказать реальность практической свободы (частным случаем которой является внешняя свобода).
В «Основоположении...» Кант пишет, что «свобода есть только идея разума, объективная реальность которой сама по себе подлежит сомнению», поскольку она «никоим образом не может быть показана по законам природы, следовательно, также и ни в каком возможном опыте». По всей видимости, здесь речь идет о том, что в первой критике было названо трансцендентальной свободой. Хотя мы вынуждены предполагать возможность такой свободы (что следует из решения третьей антиномии в «Критике чистого разума»), «для нее никогда нельзя <...> привести пример, она никогда не может быть понята или хотя бы только усмотрена нами»18. В такой ситуации из понятия свободы, по-видимому, нельзя вывести никаких законов, которые имели бы нормативную силу.
Вместе с тем, как показывает Кант во второй «Критике», у нас есть сознание морального закона, которое он называет «фактумом разума», имея в виду, что «его нельзя измыслить из предшествующих данных разума, например из сознания свободы»19. Однако когда мы задаемся вопросом, как возможно сознание такого морального закона, оказывается, что условием его возможности является свобода нашей воли20. Тем самым, «моральный закон <...> дает <...> понятию [свободы] объективную реальность»21. Свобода перестает быть пустой мыслью, и у нас появляется возможность приписать ее себе как разумным существам и рассматривать определенные события в опыте как примеры свободы.
Поэтому, согласно Канту, «если нет свободы и основанного на ней морального закона <...>, то <...> понятие права есть бессодержательная мысль»22. Право нуждается в моральном законе не в том смысле, что юридические законы выводятся из нравственных предписаний или должны быть оправданы соображениями морали, а в том смысле, что идея практической свободы, из которой выводится доктрина права, становится чем-то достоверным только благодаря сознанию морального закона.
Но остается вопрос: почему мы вообще должны принимать во внимание априорные положения права, если в отсутствие реальных правовых институтов вполне можем действовать без оглядки на них? Для ответа на этот вопрос можно обратиться к кантовской концепции уважения. Уважение к закону разума, «единственное чувство, которое мы познаем совершенно a priori», проистекает из того, что этот закон «сокрушает самомнение» и «ослабляет тормозящее влияние склонностей»23. Именно в уважении к закону разума заключается «моральная ценность действия», которое им определяется24. Однако если в случае
морального поступка уважение к закону заставляет сделать его соблюдение мотивом, то в случае права уважение к умопостигаемой идее свободы способствует «осознанию обязательств, которые каждый имеет по закону», на чем, по Канту, и основывается строгое право25.
Примечания
1 Ebbinghaus J. Kants Rechtslehre und die Rechtsphilosophie des Neukantianismus // Kant. Zur Deutung seiner Theorie von Erkennen und Handeln / G. Prauss (Hrsg.). Köln, 1973. S. 331.
2 Willaschek M. Which Imperatives for Right? // Kant's Metaphysics of Morals: Interpretative Essays / Ed. by M. Timmons. Oxford: Oxford University Press, 2002. P. 71.
3 Кант И. Метафизические первоначала учения о праве // Кант И. Сочинения на немецком и русском языках / Под ред. Н. Мотрошиловой и Б. Тушлинга. Т. 5, ч. 1. М.: Канон-плюс, 2014. С. 89-91 (перевод изменен по Kant's Gesammelte Schriften 6: 231. Далее это издание обозначается аббревиатурой GS с указанием тома и номера страницы).
4 При этом речь отнюдь не идет о правовом позитивизме, поскольку, как мы видели, допустимо только такое принуждение, которое согласуется с идеей свободы.
5 Кант И. Лекции по этике. М.: Республика, 2000. С. 56-57 (перевод изменен по GS 27: 257).
6 Кант И. Метафизические первоначала учения о праве. С. 57.
7 Там же. С. 93 (курсив мой. - Д. А.)
8 Кант И. Метафизика нравов // Кант И. Сочинения: В 8 т. Т. 6. М.: Чоро, 1994. С. 438.
9 Кант И. Критика чистого разума // Кант И. Сочинения на немецком и русском языках. Т. 2, ч. 1. М.: Наука, 2006. В 561.
10 Там же. В 830.
11 Там же. В 562.
12 Конечно, встает вопрос, осуществим ли переход от понятия трансцендентальной свободы, которое антонимично с точки зрения спекулятивного разума, к понятию практической свободы, для которой можно - не впадая ни в какие антиномии - привести примеры в опыте. В последнем разделе данной статьи я обрисую в общих чертах кантовское решение данной проблемы.
13 Кант И. Метафизика нравов. С. 438.
14 Кант И. Лекции по этике. С. 57.
15 Кант И. Метафизические первоначала учения о праве. С. 107 (курсив мой. -Д. А.).
16 Кант И. Критика чистого разума. А 189.
17 Кант И. Метафизические первоначала учения о праве. С. 89 (перевод изменен по ОБ 6: 230. - Д. А.).
18 Кант И. Основоположение к метафизике нравов // Кант И. Сочинения на немецком и русском языках. Т. 3. М.: Московский философский фонд, 1997. С. 249, 261.
19 Кант И. Критика практического разума // Кант И. Сочинения на немецком и русском языках. Т. 3. С. 351 (перевод изменен по ОБ 5: 031. - Д. А.).
20 Этому доказательству, которое я не имею возможности здесь привести, посвящена глава «О дедукции основоположений чистого практического разума».
21 Кант И. Критика практического разума. С. 430-431.
22 Кант И. К вечному миру: философский проект / Пер. А. Гулыги // Кант И. Сочинения: В 8 т. Т. 7. С. 39 (курсив мой. - Д. А.).
23 Кант И. Критика практического разума. С. 471, 487.
24 Кант И. Основоположение к метафизике нравов. С. 83.
25 Кант И. Метафизические первоначала учения о праве. С. 93.
