CC BY
89
© 2007 г. А.А. Харченко
СВИДЕТЕЛЬСТВО ПОЛИБИЯ О САРМАТСКОМ ЦАРЕ ГАТАЛЕ
Вопрос о локализации носителей этнонима «сарматы» в ранний период их обитания в Северном Причерноморье (III - II вв. до н.э.), по данным античной традиции, достаточно сложен прежде всего по причине немногочисленности свидетельств древних авторов, относящихся к этому времени. По сути исследователи располагают лишь легендой об Амаге, переданной Полиэном; сообщением Псевдо-Скимна, возможно, восходящим к источнику III - II вв. до н.э. (например, к Деметрию Каллатийскому), и, наконец, фрагментом «Истории» Полибия, содержащим упоминание о сарматском царе Гатале. Из этих свидетельств толью сообщение Полибия (II в. до н.э.) может быть уверенно отнесено ко времени появления носителей этнонима «сарматы» в Северном Причерноморье. По этой причине данное сообщение представляет особую ценность для изучения истории Северного Причерноморья и, в частности, для решения проблемы локализации сарматов.
В труде Полибия сохранилось описание войны 183 -179 гг. до н.э. между царем Понта Фарнаком I и коалицией Пергама, Вифинии и Каппадокии. Историк приводит сведения о мирном договоре, увенчавшем войну. Для нас представляет интерес упоминание в тексте этого договора сарматского царя Гатала. В настоящей статье мы не будем подробно анализировать описанный Полибием договор с точки зрения политической обстановки, сложившейся в Северном Причерноморье в первой четверти II в. до н.э., но сосредоточимся на возможностях этого источника для локализации владений возглавлявшихся Гаталом сарматов.
Обратимся к интересующему нас фрагменту: «В мирный договор были включены из числа азиатских властителей: Артаксий, правитель большей части Армении, и Акусилох, из числа европейских - Гатал, царь сарматский, а из числа автономных общин - ге-раклеоты, месембрияне, херсонеситы и с ними кизик-цы» (XXV, 2, 12; пер. П.И. Прозорова). Этот фрагмент использовался отечественными исследователями для подтверждения мнения о проникновении носителей прохоровской культуры к западу от Дона к началу II в. до н.э., а также тезиса об активной внешнеполитической деятельности сиракского союза племен. В первом случае акцент делался на «европейской» локализации сарматов Гатала [1], во втором - на находках шлемов кельтского типа и малоазийских стеклянных канфаров в погребениях кочевников Прикубанья [2, с. 124-126]. Так или иначе, до сих пор остается дискуссионным вопрос о том, где обитали сарматы Гатала - в междуречье Днепра и Дона или же в Прикубанье.
Пожалуй, решающее значение имеет то обстоятельство, где Полибий проводил границу между Европой и Азией. Сам Полибий полагал, что Азия находилась «между Нилом и Танаисом» (IV, 39, 1), т.е. границей Европы и Азии у него выступал Танаис. Но
каковы были представления Полибия о Танаисе? Необходимо вспомнить следующий фрагмент «Истории»: «Апасиаки живут между реками Оксом и Танаисом, из которых первая изливается в Гирканское море, а Танаис впадает в Меотийское озеро» (Х, 48, 1). Пожалуй, связь Танаиса с Меотидой может говорить в пользу того, что под Танаисом Полибий подразумевал современный Дон. Но, может, Полибий именовал Танаисом нынешнюю Сырдарью, а Меотидой -Аральское море? Ведь он, по словам Страбона, считал, что «Танаис течет от летнего востока» (География, II, 4, 5; пер. В.В. Латышева). Или это свидетельствует о том, что Полибий Танаисом считал не нынешний Дон, берущий начало на севере, а нынешнюю Кубань, истоки которой находятся на Кавказе [2, с. 125; 3]? И.В. Пьянков полагает, что «Танаис изображен у Полибия в полном соответствии со схемой, созданной во времена Александра... его Танаис - не обычный северный Танаис, а тот, который фигурировал в орогидрографических схемах Верхней Азии» [4, с. 231]. Однако сам исследователь показывает, насколько сложной была эта схема, содержавшая подчас взаимоисключающие положения. Так, по мнению Ари-стобула, сподвижника Александра Великого, Танаис, вытекавший с Кавказа и отделявший Согдиану от скифов, впадал в Гирканское море (Арриан, III, 30, 7). А Поли-клит, одним из первых сформулировавший данную схему, считал, что Танаис впадает в Каспийское (Гирканское) море, с которым сливается Меотида (Стра-бон, XI, 7, 4). При этом река Танаис для современников Александра «действительно была "Танаисом в Скифии, впадающим в Меотийское озеро" (Hesych., s.v. 'Ia^apxn^)» [4, с. 220-225]. К сожалению, И.В. Пьянков не уточнил, какие именно из представлений Полибия о Танаисе находились «в полном соответствии» с указанной «схемой» за исключением того, что «Танаис течет от летнего востока», т.е. с Кавказа, находящегося к северу от Индии.
Но это единичное обстоятельство может быть объяснено неясностью представлений об истоках Танаи-са. В этом вопросе Полибий присоединился к географам времен Александра Великого, точно так же, как Страбон присоединился к представлениям об истоках Танаиса, близким взглядам Геродота и Эфора. Стра-бон считал эту реку границей Европы и Азии (XI, 1, 5); Танаис, по его мнению, «течет с севера в Меотиду, так что устья реки, выход из Меотиды и сама река, насколько она известна, лежат на одном меридиане» (II, 4, 5). Как видим, Страбон был едва ли лучше По-либия информирован об истоках нынешнего Дона. И если Полибий всецело разделял взгляды современников Александра, то непонятно, почему у него Танаис впадает в Меотиду, а не в Гирканское море, и почему Меотида связана с Понтом Эвксинским, а не с Гир-канским (Каспийским) морем? Ведь Полибий сообща-
ет данные об окружности Понта, равной 22000 стадиев, и Меотиды - 8000 стадиев (IV, 39, 1). Страбон (который писал о «северном Танаисе») называет соответственно 25000 и 9000 стадиев (II, 5, 22 - 23). Абсолютные значения, как видим, слегка расходятся. Однако окружность Понта, по Полибию, относится к окружности Меотиды как 2,75:1, а по Страбону это соотношение составляет примерно 2,78:1. Вряд ли подобное сходство сведений о Меотиде и Понте было возможно без сходства представлений двух авторов о них. Что же касается истоков и верхнего течения Та-наиса, то здесь, как мы отметили, Страбон вряд ли был более осведомлен, чем Полибий. Следовательно, сведения Полибия об истоках Танаиса не могут служить надежным доказательством в пользу отождествления Танаиса Полибия с современной Кубанью.
Кроме того, Полибий отмечал, что в Меотиду и в Понт впадает множество «больших рек из Азии и еще более многочисленных и многоводнейших рек из Европы, переполняемая ими Меотида течет через устье в Понт, а Понт в Пропонтиду» (IV, 39, 2). Если бы По-либий соотносил с Танаисом не реку, о которой он имел представления, сходные с данными о современном Доне, то, вероятно, «все реки, впадающие в Мео-тийское озеро, были бы европейскими» [5]. К этому наблюдению можно добавить довольно уверенное помещение Полибием Понта Эвксинского между Пропонтидой и Меотидой, и соотнесение последней с Танаисом. Трудно представить, что Полибий, много путешествовавший, в том числе и в Малой Азии [6], был плохо осведомлен о Понте и Пропонтиде. Таким образом, представления Полибия о Танаисе ближе всего стоят к представлениям о нынешнем Доне. В этом отношении взгляды Полибия были близки взглядам большинства античных географов и историков.
Подводя итог разбору представлений Полибия о Танаисе и Меотиде, отметим, что его сведения не дают веских доказательств того, что он придерживался широтного, а не меридионального деления ойкумены. Также мы не имеем оснований отрицать, что в представлении Полибия граница Европы и Азии проходила по нижнему течению современного Дона и северному берегу Азовского моря. Напротив, ряд сведений Полибия показывает его сравнительно хорошую осведомленность о географии региона. Все это не позволяет согласиться с исследователями, локализующими сарматов Гатала в Прикубанье. Трудно разделить и мнение о том, что Полибий просто переписал текст договора, составители которого делили ойкумену по широтному принципу [2, с. 125]. Во-первых, текст труда Полибия не дает никаких указаний на географические представления составителей договора. Во-вторых, последний он не «скопировал» (терминология И.И. Марченко), а пересказал. На это ясно указывает оборот: «В текст договора были включены...», который предваряет перечисление остальных (помимо Фарна-ка, Эвмена и Прусия) участников договора. Вряд ли указанный оборот присутствовал в тексте договора; очевидно, он принадлежит самому Полибию. А если так, то и последующий фрагмент, разбираемый в настоя-
щей статье, составлен им. Соответственно им же дана характеристика правителей как «европейских» и «азиатских». Но представления Полибия о границе Европы и Азии, как мы убедились, вполне соответствовали наиболее распространенным в античности представлениям. Следовательно, сарматов царя Гатала следует искать западнее Танаиса - на северном побережье Азовского моря или в Крыму.
Крымская локализация носителей этнонима «сарматы» не исключена, однако имеется существенный аргумент против нее. Это - легенда Полиэна об Амаге (VIII, 56). Присутствие в договоре 179 г. до н.э. херсо-несцев и сарматов может свидетельствовать о продолжении союзнических отношений между ними со времени событий, описанных в легенде об Амаге. В результате разбора особенностей ее содержания и стилистики М.И. Ростовцев пришел к выводу, что время ее создания должно быть отнесено к III в. до н.э. Историком же, включившим эту легенду в свой труд, мог быть, скорее всего, Филарх, описавший события 272220 гг. до н.э. [7]. Анализ новеллы Полиэна позволяет сделать вывод, что фигурирующие в легенде об Амаге сарматы обитали в степях Северного Приазовья. Об этом говорит указание на то, что сарматы Амаги господствовали над землями севернее Крыма, а также значительное расстояние, преодоленное сарматами на пути к ставке царя скифов, соседивших с Херсонесом (VIII, 56). Впрочем, можно допустить, что в начале II в. до н. э. владения сарматов включали в себя не только степи между Доном и Днепром, но также какие-то земли в Крыму.
Что касается гипотезы о локализации сарматов Га-тала в Прикубанье и отождествлении их с сираками, наиболее обстоятельно изложенной И.И. Марченко, отметим следующее. Наличие предметов малоазийского происхождения (в частности, стеклянных канфаров) в могильниках кочевников Прикубанья само по себе не является свидетельством участия этих кочевников в войне 183 - 179 гг. до н.э. Эти предметы могут быть истолкованы как свидетельства попыток правителей малоазийских государств установить дружественные отношения с прикубанскими кочевниками. Доказательством участия последних в войне могло бы служить обнаружение предметов прикубанского происхождения в погребальных комплексах в Малой Азии. Пока что о таких находках нам ничего неизвестно. Спектральный анализ стеклянных канфаров подтвердил их малоазийское происхождение [2, с. 126], однако это не означает, что они были изготовлены в Понте или импортированы из Понта. Ведь, согласно Поли-бию, в войне помимо Понта участвовали ещё Пергам, Вифиния, Каппадокия и Галатия. Причем первые три государства воевали против Понта, а галаты в ходе войны перешли на сторону противников Фарнака I (ХХЩ 8-9). Поэтому необходимо (если возможно) более точно определить, из каких конкретно районов Малой Азии происходят эти канфары. Иначе можно допустить, что канфары попали к прикубанским кочевникам от правителей одного из государств, воевавших против Понта. По крайней мере, некоторые
находки из комплексов Прикубанья имеют аналогии как раз в изделиях из Пергама. Находки в тех же комплексах кельтских шлемов, связываемых с галатами Малой Азии, также могут быть истолкованы как свидетельство союза противников Понта с прикубански-ми кочевниками [2, с. 123, 126]. Наконец, нельзя недооценивать информированность Полибия о перипетиях войны 183 - 179 гг. до н.э. В дошедших до нас фрагментах книг, содержащих описание этой войны, изложено немало подробностей, но никаких упоминаний об участии сарматов или других кочевников севе-ропонтийского региона в тексте Полибия нет.
Как видим, при внимательном рассмотрении мнение о локализации сарматов Гатала в Прикубанье оказывается весьма уязвимым. И уж вовсе сомнительной представляется попытка отождествить их с сираками. Это - два различных этнонима; к тому же сарматы известны с первой четверти III в. до н.э., тогда как первое заслуживающее доверия свидетельство о сира-ках в «Географии» Страбона (XI, 2, 1; XI, 5, 8) относится к I в. до н.э. Равным образом нельзя отождествлять сарматов с роксоланами [8], поскольку первое упоминание о них датируется (опять-таки по данным Страбона) I в. до н.э. (II, 5, 7; VII, 2, 4; VII, 3, 17). Поэтому мы вправе вернуться к предположению, что сарматов Гатала следует помещать в степях междуречья Дона и Днепра.
Такой локализации носителей этнонима «сарматы» в III в. до н. э. не противоречит и памятник херсонес-ской эпиграфики - так называемый декрет «о несении Диониса» (IOSPE, I2, 343). Ю.Г. Виноградов, датировавший эту надпись примерно 300 - 280 гг. до н.э., восстановил в 15-й строке декрета слово «сарматы» (Eap^axav), тщательно изучив поверхность надписи и сохранившиеся остатки первых трех букв этого названия [9, с. 121]. Доводы Ю.Г. Виноградова в пользу правомерности восстановления испорченного слова достаточно обоснованны. Однако состояние надписи не позволяет с какой-либо степенью уверенности восстанавливать пассаж о характере отношений сарматов и херсонесцев. Ещё 2 херсонесских документа первой четверти III в. до н.э. - надпись на постаменте статуи Агасикла (IOSPE, I2, 418) и знаменитая херсонесская присяга (IOSPE, I2, 401) - свидетельствуют о серьезной дестабилизации этнополитической ситуации в Крыму и, возможно, за его пределами, в первые два десятилетия III в. до н.э. Велик соблазн сопоставить это обстоятельство с активностью сарматов Амаги во второй - третьей четверти III в. до н.э. Разумеется, мы не можем утверждать, что сарматы Гатала и сарматы Амаги - одно и то же племя. Однако наши источники не могут ответить на вопрос об изменениях в среде носителей этнонима «сарматы», произошедших за время, прошедшее между деятельностью Амаги и правлением Гатала. Тем не менее связь сарматов Ама-ги и Гатала с Херсонесом, а также их заметная роль в политической жизни Северного Причерноморья позволяют говорить о том, что эти сарматы скорее всего контролировали степи между Доном и Днепром.
Разбирая сообщение Полибия о договоре 179 г. до н.э., нельзя не затронуть вопрос о политической обстановке, сложившейся в Северном Причерноморье в первой четверти II в. до н.э. Эта обстановка была нестабильной, что обусловливалось сложными отношениями Херсонеса с племенами, обитавшими в Крыму, с одной стороны, и изменениями, происходившими в составе населения Нижнего Подонья и междуречья Дона и Волги - с другой. Вывод об участии сарматов в войне 183 - 179 гг. до н.э., как мы убедились, не находит подтверждения в тексте Полибия, достаточно подробно описавшего ход этой войны (XXIV, 8-9). Не вполне обосновано и предположение о «тройственном союзе» Понта, Херсонеса и сарматов Гатала. Включение хер-сонесцев в этот договор вряд ли диктовалось «их дружественным отношением к Фарнаку» [10, с. 53]. В конце первой четверти II в до н.э. Рим проводил дипломатическую подготовку к будущей войне с Македонией. Последняя могла представлять угрозу независимости греческих городов Северного Причерноморья. Угроза же безопасности одного из участников договора могла повлечь за собой совместное выступление остальных участников договора на стороне Рима. Возможно, включение Гатала в договор «должно было юридически и политически укрепить союз Хер-сонеса и сарматов перед лицом нового скифского вторжения, а также закрепить возвращенные с сарматской помощью земли как неотъемлемую часть Херсонес-ского государства» [10, с. 55-56]. Не до конца ясен и вопрос о причинах включения Гатала в договор. На наш взгляд, причиной появления сарматов в тексте договора могло служить ослабление их военной мощи, упадок их влияния на политическую ситуацию в Северном Причерноморье. В самом деле вероятность столкновения сарматов с Македонией была мала. И еще менее вероятна была помощь сарматам со стороны кого-либо из участников договора 179 г. до н. э. Поэтому можно предположить, что включение Гатала в текст договора было следствием дипломатической активности самих сарматов, их заинтересованности в поисках союзников, возможно, при посредничестве херсонесцев.
В этой связи уместно вспомнить договор между Хер-сонесом и Фарнаком I, в котором последний поклялся: «Я навсегда буду другом херсонесцам, и если соседние варвары выступят походом на Херсонес или на подвластную херсонесцам страну, или будут обижать херсонесцев, и сии призовут меня, буду помогать им, поскольку у меня будет время.» (Ю8РБ, I2, № 402, с. 360; пер. В.В. Латышева). Дата этого договора определяется позднее 179 г. до н.э., поскольку он был заключен в 157 г. Понтийской эры, а последняя ведет отсчет от времени не ранее 336 г. до н.э. [11]. Однако даже если эта эра была введена в 336 г. до н.э., то указанный договор не мог быть заключен раньше мирного договора Фарнака I с царями Пергама, Вифинии и Каппадокии. Ведь к концу войны сложилась ситуация, крайне невыгодная для понтийского царя, и вряд ли Фарнак стал бы проявлять активность в отношении Херсонеса, не решив собственных проблем. Поэтому
договор с Херсонесом был заключен позднее договора, завершившего войну 183 - 179 гг. до н.э., т.е. между 179 и 170 г. до н.э. В любом случае, заключение договора с Херсонесом состоялось вскоре после окончания войны в Малой Азии. Упоминание в его тексте «соседних варваров» (napaKei^evoi ßapßapoi) означает, что для Херсонеса и «подвластной херсонесцам страны» существовала определенная угроза. Несколько расплывчатая формулировка «соседние варвары» могла скрывать не одно племя, но несколько - например, крымских скифов и тавров. Это подтверждается сходством фразы из декрета с формулировкой источника Полиэна, описавшего врагов Херсонеса и сарматов Амаги словами napaKei^evrav EkuBmv [9, с. 114]. Но, может, угроза Херсонесу существовала и со стороны сарматов? К моменту заключения договора они вполне могли обитать по соседству с владениями хер-сонесцев. Но это означало бы, что за короткое время, прошедшее с момента заключения договора 179 г. до н.э., произошла радикальная перемена в отношениях между сарматами и Херсонесом. Ничего невероятного в этом нет, но в таком случае в тексте договора с Фар-наком должны были бы фигурировать сарматы (известные херсонесцам, как мы помним, уже с первой четверти III в. до н.э.), а не «соседние варвары». Более вероятно предположить, что сарматы перестали играть роль гаранта безопасности херсонесских владений. Примечательно, что в договоре они вовсе не упоминаются, хотя определенное влияние сохраняли и при Гатале; в пользу последнего свидетельствует включение сарматского царя в договор, пересказанный Полибием. Возможно, ослабление сарматов было главной причиной стремления херсонесцев заключить договор с Фарнаком, чьи амбиции, воинственность и связи с Римом были хорошо известны.
Наша догадка об ослаблении сарматов в правление Гатала может быть подтверждена другими эпиграфическими источниками. Речь идет о дельфийских ма-нумиссиях II в. до н.э., в которых упоминаются рабы и рабыни, являвшиеся по происхождению сарматами (yevo^ Eap^axav (Eap^axiccav)) [12]. Прежде всего отметим, что данные надписи относятся к периоду 170-100 гг. до н.э., т.е. ко времени после заключения договора между Херсонесом и Фарнаком I. Какими же причинами объяснить появление сарматских рабов в это время? Наиболее вероятен вариант захвата сарматов в плен с последующей продажей военнопленных в рабство. Присутствие женщин среди этих рабов наводит на мысль, что они попали в плен не в бою, а в ходе набегов со стороны соседей-кочевников. Захватывать кочевников в плен могли и греки - боспорские, херсонесские, ольвийские. Однако наиболее вероятным представляется предположение о том, что основная масса рабов попадала на греческие рабские рынки вследствие военных столкновений разных групп негреческого населения Северного Причерноморья. Здесь следует вспомнить об активизации части обитателей междуречья Дона и Волги, ставших известными источникам Страбона под названиями роксоланов и аор-сов. К этим агрессорам можно отнести и кочевников,
упомянутых Плинием Старшим в перечне племен, перешедших через Танаис (VI, 22). В свете данных эпиграфики особый интерес представляют сатархи (сатархеи), упомянутые в надписи в честь Посидея, сына Поси-дея, победившего во второй половине II в. до н.э. «пиратствовавших сатархеев» (Ю8РБ, I2, № 672). Локализация сатархов - вопрос, требующий отдельного рассмотрения; отметим лишь, что локализация этого племени в Крыму в настоящее время считается общепризнанной [13; 14, с. 129-131].
Для нас представляет интерес «пиратская» деятельность сатархов. Термином «пиратство» (ларатаа) (употреблен и в Ю8РБ, I2, № 672) обозначали разбой не только на море, но и на суше [14, с. 126]. Следовательно, они вполне могли совершать грабительские набеги с целью захвата в плен местного населения и последующей продажи военнопленных в рабство. Но если сатархи «пиратствовали», занимая земли в Крыму, то они вполне могли действовать и на территории севернее Крыма. В этом случае вероятна продажа захваченных в плен сарматов в рабство. Не исключено, что именно связь Херсонеса с Дельфами обусловила появление рабов-сарматов в текстах дельфийских ма-нумиссий. Во II в. до н.э. надгробия рабов-сарматов появляются также в Афинах, Салониках и на Родосе [15]. И если контакты между Херсонесом и Дельфами довольно хорошо прослежены [10, с. 56], то появление сарматов, оставивших после себя указанные надгробия, вполне могло осуществиться и через Боспор, и через Ольвию. К тому же вряд ли один центр снабжал рабами северопонтийского происхождения все города Эгеиды.
Таким образом, в течение нескольких десятилетий в Северном Приазовье произошли важные изменения этнополитической ситуации: возрастание угрозы Хер-сонесу со стороны «соседних варваров», два договора с участием Фарнака I и херсонесцев, появление в степях между Доном и Днепром новых групп кочевников (роксоланы, аорсы, сатархи), попадание рабов-сарматов в Балканскую Грецию. Эти изменения в первой половине II в. до н.э. были вызваны натиском кочевников междуречья Волги и Дона, который повлек за собой упадок военной мощи и политического влияния сарматов. Во второй половине столетия племена сарматского объединения вынуждены были переселиться на земли к западу от Днепра, где их зафиксировал источник Страбона под названиями царских сарматов и язигов (и, возможно, ургов). Данная гипотеза, естественно, не претендует на статус единственно допустимой трактовки событий II в. до н.э. в северопричерноморских степях, однако мы считаем ее наиболее предпочтительной.
Итак, анализ сообщения Полибия о мирном договоре 179 г. до н.э. позволяет прийти к следующим выводам. В первой четверти II в. до н.э. сарматы участвовали в событиях, связанных с формированием отношений причерноморских государств по окончании войны 183 - 179 гг. до н.э. Мы не имеем надежных доказательств участия сарматов в этой войне. Включение же их в текст договора скорее всего явилось
результатом дипломатических усилий сарматов и хер-сонесцев, а не только инициативой Фарнака I. Поли-бий, хорошо осведомленный о ходе войны и обстоятельствах заключения мира, назвал царя сарматов Га-тала «европейским правителем». Учитывая, что он проводил границу между Европой и Азией по Танаису, каковым считал Дон, можно локализовать территорию обитания сарматов Гатала между Доном и Днепром. Данное предположение согласуется с данными других письменных и эпиграфических источников III - II вв. до н.э., содержащих упоминание о носителях этнонима «сарматы».
Таким образом, свидетельство Полибия о сарматском царе Гатале может служит подтверждением гипотезы о том, что в начале II в. до н.э. носители этнонима «сарматы» обитали в степях междуречья Дона и Днепра. Можно ли соотносить этих сарматов с носителями прохоровской археологической культуры -этот вопрос пока остается открытым. Однако, учитывая, что сарматы упоминаются в письменных и эпиграфических источниках III - первой половины II в. до н.э., а памятники прохоровской культуры фиксируются к западу от Дона лишь с конца II в. до н.э. [16], можно полагать, что сарматы имели иную культурную и, возможно, этническую принадлежность, нежели кочевники - носители прохоровской культуры.
Литература
1. Мачинский Д.А. О времени первого активного выступления сарматов в Поднепровье по свидетельствам античных письменных источников // Академический сб. государственного Эрмитажа. 1971. Вып. 13. С. 46-47.
2. Марченко И.И. Сираки Кубани. Краснодар, 1996.
3. Полин С.В. От Скифии к Сарматии. Киев, 1992 С. 93.
Ростовский государственный университет
4. Пьянков И.В. Средняя Азия в античной географической традиции. М., 1997.
5. Скрипкин А. С. К дискуссии о взаимоотношениях сарматов и скифов // Историко-археологические исследования в Азове и на Нижнем Дону в 1998 г. Вып. 16. Азов, 2000. С. 343.
6. Тыжов А.Я. Полибий и его «Всеобщая история» // По-либий. «Всеобщая история». Т. 1. СПб., 1994. С. 13.
7. РостовцевМ.И. Скифия и Боспор. Л., 1925. С. 138.
8. Лысенко Н.Н. Роксоланы царя Гатала и ревксиналы царя Тасия (к вопросу о военно-политических союзах сарматских племен во II в. до н.э.) // Древности Кубани. Вып. 19. Краснодар, 2003. С. 53.
9. Виноградов Ю.Г. Херсонесский декрет о «несении Диониса» IOSPE I2 343 и вторжение сарматов в Скифию // Вестн. древней истории. 1997. № 3.
10. Сапрыкин С.Ю. Гераклея, Херсонес и Фарнак I Понтийский // Там же. 1979. № 3.
11. Сапрыкин С.Ю. Понтийское царство. Государство греков и варваров в Причерноморье. М., 1996. С. 223.
12. Граков Б.Н. Материалы по истории Скифии в греческих надписях Балканского полуострова и Малой Азии // Вестн. древней истории. 1939. № 3. С. 302-305; № 93-98.
13. Ольховский В.С. Население Крыма по данным античных авторов // СА. 1981. № 3. С. 55-57; Соло-моник Э.И. Эпиграфические памятники Неаполя скифского // Нумизматика и эпиграфика. Вып. 3. 1962. С. 38-39.
14. Брашинский И.Б. Понтийское пиратство // Вестн. древней истории. 1973. № 3. С. 129-131.
15. Граков Б.Н. Указ. соч. № 3. С. 307-308; № 109, 111, 115.
16. Максименко В.Е. Савроматы и сарматы на Нижнем Дону. Ростов н/Д, 1983. С. 43-49, 65.
24 ноября 2006 г.
