CC BY
18
Светлана Горбовская
ЛАБИРИНТ ЗНАЧЕНИЙ КЛЮЧЕВОГО СИМВОЛА В РОМАНЕ О. де БАЛЬЗАКА «ЛИЛИЯ ДОЛИНЫ»*
В романе «Серафита» (1834-1835) Бальзак первым во французском романтизме вводит значимый субъективно-ассоциативный фло-рообраз - «таинственный цветок», который концептуально близок «голубому цветку» Новалиса.
В романе «Лилия долины» (1836) основным флорообразом оказывается лилия. Она связана с образом главной героини - г-жи де Мор-соф, и ведет читателя «по трем основным семантическим тропам: любовной, религиозно-мистической и геральдической» (с. 103). Лилия здесь может быть истолкована как продолжение «таинственного цветка» из «Серафиты», только мистицизм направлен уже в христианское русло. Широко используемый в романе «язык цветов» «говорит одновременно о любви духовной (христианская интерпретация) и физической (традиция гаремов). Эта двойственность отражена и в семантике главного флорообраза романа.
Под «долиной» непосредственно имеется в виду долина Эндра, которая тянется от Монбазона до Луары и посередине которой расположен дом Анриетты де Морсоф. Флора и фауна долины истолкованы в романе как мировая душа, соединение материальной природы и Бога. Образ долины противостоит городской среде; образ лилии переда-
* Горбовская С.Г. Лабиринт значений ключевого символа в романе О. де Бальзака «Лилия долины» // Горбовская С.Г. Флорообраз во французской литературе XIX века. - СПб.: Санкт-Петербургский гос. ун-т, 2017. - 276 с. 74
Лабиринт значений ключевого символа
ет идею цветка, растущего вдали от мира, скованного религиозными и социальными условностями.
Г-жа де Морсоф как «лилия долины» - это аллюзия на флорообраз из «Песни песней». (Вид цветка, который в некоторых переводах Ветхого Завета назван «лилией долины», в точности не установлен. Другие существующие переводы: «роза» или просто «цветок».) В «Песни песней» любовь одновременно духовная и страстная, физическая.
«У Бальзака ветхозаветный мотив объединяется с романтической идеей пантеистического восприятия материальной Природы, наполненной божественным началом. Лилия в романе - метафора красоты и любви, <...> от платонического преклонения до физической страсти» (с. 108).
Сильный аромат цветка, о котором пишет Бальзак, заставляет задуматься над тем, какой вид растения скрывается за образом «лилия долины». Во французском языке ландыш (le muguet) именуется также «лилией долины» (lis de vallées). «Бальзак усложняет образ за счет многозначности выражения "лилия долины", в результате он становится <...> закрытым для однозначной интерпретации <...>. Этот образ переходит в категорию ассоциативную» (с. 109).
Лилия как образ религиозно-мистический открывает духовную силу героини. В смерти Анриетты лилия играет важную символическую роль как образ, связанный с идеей перехода из этого мира в мир иной, с освобождением от земных страданий.
Срезанная лилия на гербе Морсофов символизирует обреченность Анриетты, ибо ее любовь есть грех - оторванность от социального, религиозного, семейного укладов. В то же время геральдическая срезанная лилия говорит об обреченности традиционной монархии, хотя действие романа происходит в эпоху Реставрации.
Двойная суть лилии как «королевской лилии» и как «лилии долины» (ландыша) говорит о связи времен. «Королевская лилия» указывает на старую монархию Бурбонов, ландыш говорит о новом времени, в частности, намекает на «День республики», который отмечался с 1793 г. взамен старой традиции - в первый день весны обмениваться букетами ландышей с пожеланиями удачи и счастья. «Монархическая лилия уступает место более простой, народной «лилии долины» - полевому или лесному ландышу» (с. 114).
Светлана Горбовская
«На мистическом уровне семантика лилии обращена к темам любовно-психологической и религиозно-философской, воспринятой Бальзаком в духе теософских идей Сведенборга. На историко-политическом уровне лилия символизирует старую монархию, оторванную от корней, почти увядшую в эпоху Реставрации» (с. 116).
Попытка Бальзака наполнить свои иносказания сплавом различных значений, включающими как личные переживания, так и глобальные, историко-культурологические, «приближает его к той предельной усложненности символа, которая проявится в литературе 1860-1890-х годов» (с. 116).
К. В. Душенко
