CC BY
143
Lingua mobilis № 1 (34), 2012
СВЕРХСЕМАНТИЗАЦИЯ ФОРМЫ ПОЭТИЧЕСКОГО ТЕКСТА КАК ПРОБЛЕМА ПЕРЕВОДА
К. И. Леонтьева
Рассматриваются процессы потенциальной сверхсемантизации основных элементов поэтической формы. В этом аспекте переводчик должен не слепо калькировать оригинальную форму в переводе (формализм), а определить её прагматическую функцию, максимально точно уловить и инкорпорировать в перевод всевозможные окказиональные и интертекстуальные сверхсмыслы (принцип функционализма), которые могут быть актуализированы формой в ходе субъективного акта интерпретации.
Ключевые слова: поэтический перевод; поэтическая форма; ритм; рифма; поэтическая фоника; формализм; функционализм; сверхсемантизация.
Поэтический текст (ПТ) можно определить как художественное структурированное смысловое целое, функционирующее под давлением экстралингвистических, прагматических, социокультурных, психологических и иных факторов, в результате чего он способен аккумулировать всевозможные смыслы - от чисто языковых и культурологических до уникальных субъективных. Подобная дискурсивная природа предопределяет повышенный уровень информативной плотности поэзии. При этом замысел и интенция поэта реализуются через единство и синергию всех уровней сложной информационной системы ПТ [см. 1]. Вместе с тем, ПТ - это в первую очередь эстетическая материя мысли, он относится к «примарно-экспрессивным текстам» [2. C. 49], и по причине доминирования эстетической информации он становится не только средством передачи, но и самим объектом этой информации: ПТ обращен на самого себя, авторефлексивен, и центральным в нем становится языковой знак. И в качестве эстетической системы ПТ функционирует в первую очередь в виде метасмысла, образованного за счет синергии формальных элементов. Неслучайно А. И. Гитович метафорически определил поэтическую форму как «глину, мрамор» поэзии, «плоть» для «разума» (то есть для содержания) [3. C. 384].
100
Лингвистика и перевод
При этом форма представляет собой не простую сумму, а мета-морфную систему элементов, в которой «от перестановки слагаемых сумма меняется» [4. C. 40]. Дело в том, что субстанция выражения ПТ помимо лингвистической (собственно языковой) формы включает и экстралингвистическую, и внутреннюю форму. Все это позволяет говорить о внешней полиформальности ПТ, о многоуровневой формальной структуре. Рассмотрим её подробнее.
1. Графическая форма фиксирует всё «преднамеренно организованное» [5. C. 77-81], это «форма языковой формы» [6. C. 190]. Сюда относятся: различная длина строк, способная актуализировать визуальные смыслы, пунктуация, которая помогает точно понять эстетическое и эмоциональное переживание поэта, оригинальная авторская орфография; цето- и шрифтовыделение и т. д.
2. На уровне дискурсивной формы важнейшим элементом выступает поэтический ритм - «плоть и кровь», «скелет» ПТ [7. C. 23], превращающий его в сверхорганизованный язык, в «систему двойного кодирования», одновременно обусловленную естественным языком и стихотворным метром [5. C. 20].
Горизонтальный силлабический или изотонический ритм (то есть размер) представляет собой относительно регулярное положение ударных слогов в строке определенного слогового объема, причем термин «метр» обозначает некую абстрактную статичную модель, а «размер» - её потенциально вариативное исполнение. На практике эталонный метр практически никогда не выдерживается, что позволяет говорить об амбивалентности ритма [8], об обратимости размера [9], то есть о возможности вариативного прочтения одной ритмической структуры. Благодаря различным ритмическим смещениям (в первую очередь, спондей, пиррихий, усечение и наращение стоп (каталектика), анакруза, ипостаса и полиметрия) происходит не только оформление плана выражения, но и гармонизация формы с содержанием, поэтому введение в ритм ПТ определенных ритмических сдвигов как правило мотивировано. Все эти смещения могут использоваться как бессознательно и однократно (спонтанные), так и регулярно (преднамеренные), в том числе и как авторский приём экспрессии, что позволяет говорить о поэтической иди-оритмии как элементе идиостиля (в форме комбинаций постоянно используемых поэтом ритмических структур). Наиболее комплексным смещением является полиметрия/полиритмия (комбинаторика метров). Функционально она позволяет варьировать монотонный
101
Lingua mobilis № 1 (34), 2012
ритм, менять интонацию и темп речи согласно семантическому развертыванию ПТ, может выступать в функции контрастомаркирующего форманта. Например, ямб и анапест - это восходящие ритмы, а хорей и дактиль - нисходящие, и их соединение в пределах одной строки порождает яркий интонационный контраст.
Ритм внутренних пауз (цезура) и конечных пауз (строфика) также выполняет функцию поэтического «метронома», выступая внутри- и межстиховой фигурой членения стиха. Маркерами цезурова-ния могут выступать не только интонационные паузы, но и внутренние рифмы (горизонтальная и вертикальная), спондей, метрический и интонационный контраст (резкая смена метра, усеченные стопы), регулярные позиционно эквивалентные звуковые повторы, знаки препинания, стиховой перенос (enjambement) и т. д. Автоматизм ритма может нарушаться и за счет конфликта ритма и синтаксиса (например, синтаксический параллелизм задает особый грамматико-синтаксический ритм). Кроме того, грамматические повторы в поэзии организуют разнородные единицы в группы, распределяя их по эквивалентным и антонимическим позициям [10. C. 14-288; 11]. Интонационный ритм также определяется соотношением синтаксиса и метра. Константная интонация стиха неизбежно соотносится с логическими интонациями: её монотонность создает фон, на котором резко проявляются синтактико-интонационные различия, происходит сцепление и сопоставление лексических значений слов и выражается глубинный смысл [10; 12].
По замечанию Е. Г. Эткинда, вне ПТ «размер лишен какой-либо осмысленности» [13. C. 82, 92]. Однако в ПТ, где семантизируются все элементы, ритм также обладает определенным смысловым потенциалом и помимо структурообразующей выполняет смыслогенерирующую функцию. Каждая строфа ритмически повторна, ее ритм ожидается, и появление непредвиденных повторов подобно появлению контрастов, это «асимметрия на фоне ожидаемой симметрии» [14. C. 54]. Таким образом, ритм является не просто «орнаментом» содержания, а «непосредственно аккомпанирует ему» [15. C. 115], аккумулируя определенные смыслы. Кроме того, каждый метр обладает своим семнатическим ореолом, который образует определенный «метрический код» (methrical code), способный «функционировать как особый язык» [16. C. 12]. По справедливому замечанию М. Л. Гаспарова, «лексика формирует семантику стихотворения, а метрика - общий фон семантической традиции, на котором оно воспринимается».
102
Лингвистика и перевод
На этот семантический код могут накладываться дополнительные метрические, строфические, стилистические и иные интертекстуальные аллюзии и ассоциации. Поэтому метр можно рассматривать как некий интертекстуальный маркер определенных тем, концептов, образов (на фоне существующей поэтической традиции), при этом «один метр может быть знаком нескольких тем» [17. C. 103-104].
Таким образом, текстовыми доминантами на уровне ритма можно считать выбор конкретного размера, несущего определенный семантический ореол и задающего определенный эмоциональный тон, а также частотные ритмические смещения и полиритмию. При этом ритмические особенности составляют основу формального уровня поэтического идиостиля.
3. Фонетическая форма также основана на тотальной тенденции поэзии к повторности и параллелизму. В своё время В. В. Вейд-ле писал: «Поэзия не прибегает к вымыслу, ей нужен образ, но ещё непосредственней, насущней, ей нужен звукосмысл [18. C. 413]. Звук в поэзии представляет собой особую семиотико-иконическую систему, становится неотъемлемой частью содержания, выступает отражением смысла. Звук и поэтический смысл - это «симбиоз семиотической взаимозависимости и независимости» [19. C. 24]. Г. О. Винокур справедливо отмечал, что в ПТ все стремится стать мотивированным со стороны значения, и поэтическая рефлексия оживляет в языке мертвое, мотивирует немотивированное [20. C. 130-131]. Поэтому звуковую аранжировку также можно считать преднамеренно организованной, мотивированной.
Безусловно, зачастую звуковая ткань строится автором подсознательно, и невозможно с полной уверенностью утверждать, что то или иное слово синонимического ряда было выбрано именно в силу своего звучания, кореллирующего в сознании автора с какой-либо сущностной характеристикой. В первую очередь выбор происходит с опорой на категории звуковой гармонии стиха и дикции. Однако параллельно с созданием музыкальной атмосферы звуковая ткань все же способна вызывать в сознании носителя языка определенные ассоциации на основе акустико-артикуляционных или образно-символических характеристик звуков и звукосочетаний, придавая ПТ определенное эмоциональное настроение. Подобные фоносемантизированные единицы уже не воспринимаются рецептором автоматически, по инерции - они переходят в область смыслового ассоциати-ва, становятся потенциально мотивированными.
103
Lingua mobilis № 1 (34), 2012
Вместе с тем, связь звука со смыслом не автоматична, а динамична и вариативна, и сам звуковой повтор - это не непосредственный носитель, а лишь механизм поиска смысла. Звуковые повторы и рифмы, фонетические и паронимические сближения создают «колеблющиеся» семантические признаки значения [см. 21], которые характеризуются не внешней, а глубинной семантической образностью, созданной за счет субъективных психологических ассоциаций. Одно слово словно «властно притягивает к себе другие члены звукоассоциативного ряда» [22. C. 162], тем самым образуя мощное ассоциативно-смысловое поле. В целом, любой регулярный звуковой повтор становится «звуковой метафорой» [23. C. 111].
Наиболее концентрированной и регулярной звуковой метафорой в ПТ становится рифма. Эстетическая эффективность рифмы состоит в том, что за счет неё через гармонию идентичных звуков противопоставляются и выражаются различные смыслы. В расстановке рифм поэт может случайно найти новую идею, поэтому рифмы способны порождать новые значения. Фоносемантическая сущность рифмы проявляется в сближении «сотоварищей по рифме» [24. C. 216], и чем больше различие в значении рифмующихся слов, тем более ощутима их связь. Поэтому можно говорить об «ассоциативной, связующей функции рифмы» [25. C. 119], о её «мнемонической способности к ассоциированию» [26. C. IX]. Из строки в строку мы мысленно возвращаемся к предыдущей рифме, и «звуковое совпадение становится исходной точкой для смыслового противопоставления» [23. C. 100]. Дополнительным параметром эстетической оценки рифм может выступать степень ассоциативной связанности рифмантов - от нулевой до абсолютно непредсказуемой, что дает основание для градации рифм от неожиданных, «изысканных» до банальных, «стертых». Неточная, приблизительная и неожиданная рифмовка в противовес ожидаемой рифме «приглушает однообразный перезвон стиховых концовок, ослабляя рифменную монотонию» [8. C. 83, 94-95]. В историческом плане рифму можно рассматривать с точки зрения процесса канонизации, то есть закрепления «наиболее полного созвучия и прочной комбинации звуковых повторов на конце стиха» (точные, верные, сочные, богатые, глубокие рифмы), и деканонизации, то есть разрушения этих традиционных сочетаний [27. C. 113-114]. В этом аспекте рифма связана со степенью рифменности слов.
Таким образом, наиболее важными элементами фонетической формы являются финальные и внутренние рифмы, система риф-
104
Лингвистика и перевод
мовки, доминирующий тип рифм, соотношение женских и мужских рифм, аллитерация, ассонанс, фонетическая анафора и эпифора, па-ронимия, полифонические повторы, звуковой подхват, звукоподражание и т. д. Наиболее частотные звуки можно рассматривать как звуковые доминанты. При этом важны качественные характеристики звуков-конституэнтов повторного фонетического комплекса. В целом, звук в ПТ информативен и выступает своеобразной молекулой смыслового ядра, поэтому звуковую ткань ПТ можно по праву считать фоносемантической. Однако звуковые повторы действуют опосредованно, в основном на ассоциативном уровне, а основными трансляторами смысла все же являются морфология, синтаксис и лексическая дикция, то есть собственно языковая форма.
4. Лингвистическая (языковая) форма - это самый сложный уровень субстанции выражения, распадающийся на четыре языковых микроуровня - морфология, словообразование, лексика и синтаксис.
С одной стороны лингвистическая форма абсолютно объективна - она дана нам в текстуально зафиксированной форме экспонентов языковых знаков. Однако любой элемент ПТ несет эстетическую нагрузку и неизбежно семантизируется, следовательно, чисто формальных элементов в поэзии нет - «все элементы суть элементы смысловые» [23. C. 88]. Обрастая сверхсмыслами, все они оказываются сопоставленными или противопоставленными, на основании чего вступают в отношения либо эквивалентности, либо контрарности. В целом, лексическая структура ПТ организуется с учетом связи различных лексических единиц как «по горизонтали» (линейная манифестация и развертывание текста), так и «по вертикали» (ассоциативная корреляция дистантных лексических единиц, объединение лексических единиц в лексико-смысловые и тематически-ассоциа-тивные поля) [28. C. 29]. Таким образом, единицы, взаимно изолированные в системе естественного языка, «попадая в структурно эквивалентные позиции, оказываются функциональными синонимами или антонимами друг другу» [10. C. 210]. По этой причине в поэзии снимаются нормативные требования языковой валентности.
Вступая в подобное взаимодействие, языковые единицы генерируют абсолютно новые смыслы, которые формально не получили воплощения на лексическом уровне, и приобретают не только традиционно-закрепленные за ними лексические значения, но и дополнительно аккумулируют индивидуальные смыслы, вызывают различные семантические ассоциации. В результате происходит эмо-
105
Lingua mobilis № 1 (34), 2012
ционально-образная, эстетическая трансформация словесной семантики. С точки зрения Г. О. Винокура, прямые значения слов словно опрокинуты в тему и идею художественного замысла, сталкиваются с их субъективной смысловой направленностью, и возникает семантическая двойственность, дополнительные значения, которые просвечиваются сквозь прямые значения слов в поэтическом языке [см. 20].
Сопоставленными и противопоставленными в художественной структуре ПТ оказываются и грамматические элементы, которые также наполняются неожиданным, вне стиха невозможным содержанием [11. C. 531-532]. Среди грамматических категорий, используемых для подобных соответствий по тождеству/контрасту, в поэзии можно встретить любые части речи, число, род, падеж, время, вид, наклонение, залог, личные и неличные глагольные формы, все виды и классы местоимений и существительных, различные синтаксические конструкции и члены предложения и т. д.
Как известно, каждая морфологическая и грамматическая форма и категория имеет некоторые закрепленные узуальные значения. Но при необычной референтной отнесенности или ярко выраженном количественном преобладании ряд категорий и форм будет актуализировать свою потенциальную метафоричность, они становятся грамматическими метафорами. Возможно и противоположное радикальное ограничение в «репертуаре использованных грамматических категорий: с изъятием одних остальные выигрывают в поэтической доходчивости», что также действует подобно «грамматическим образам» [11. С. 525-526]. Таким образом, морфологические и грамматические элементы могут аккумулировать самостоятельные смыслы, которые становятся средством выражения субъективного авторского мировосприятия. Критериями аналитического декодирования смысла могут стать такие факторы, как количественное соотношение морфологических категорий, семантические эффекты частеречного соотношения рифм, взаимоотношение системы местоимений с глубинной семантикой, нарушение сочетаемости частей речи (в результате чего возникает олицетворение неодушевленного имени, часто - с абстрактным значением) и т.д. [см. 23; 11]. Подобное «чтение по частям речи» помогает выделить в образной структуре стихотворения три аспекта - предметы и понятия, действия и состояния, качества и отношения - и реконструировать основы лирической композиции, сюжетно-фабульного развертывания ПТ [29. С. 238-239].
106
Лингвистика и перевод
Синтаксические средства также выступают реализаторами авторской интенции. В первую очередь сюда относится коммуникативный тип предложений, порядок слов, синтаксический параллелизм (анафора и эпифора), безличные и эллиптические конструкции (синтаксическая компрессия), однотипность и однородность синтаксических конструкций, симметрия членов предложения, стиховой перенос, инверсия, риторические конструкции, несоответствие между синтаксической структурой и её пунктуальным оформлением, динамизирующие текст асиндетон и полисиндетон, отражающие логику внутренних связей концептуальных образов ПТ типы сложных предложений и т. д. При этом, стихотворный синтаксис, по замечанию Б. М. Эйхенбаума, не существует обособленно от ритма. Во-первых, он находится в неразрывной связи со строкой и строфой как материальной реализацией ритма. Параллельно и сам ритм деформирован синтаксисом, из факта чисто грамматического ставшего фактом художественно значимым. Кроме того, стихотворный синтаксис - это и фонетическое явление: наряду с ритмом и поэтической фоникой он предопределяет интонацию, но не речевую, а мелодическую [30. С. 327-511].
В поэзии в отличие от прозы возможны расхождения синтаксического и семантического членения стиха, так как синтаксическое оформление стиха обусловлено не смыслом, а ритмически. Например, за рамки строки или строфы выходит стиховой перенос (en-jambement или синафия), вызванный «конфликтом ритма и синтаксиса» [31. C. 113], языкового членения текста и его стиховой сегментации. Этот приём - это своего рода «художественно рассчитанный диссонанс» [32. C. 157], выполняющий одновременно изобразительную, акцентирующую и экспрессивную функции. Перенос характеризуется случайностью и неожиданностью, связан с принципом обманутого ожидания. Использование синафии приводит к сбоям, дроблению, варьированию силлабического ритма, его динамизации, служит приёмом стилизации под естественную разговорную речь. Его отсутствие напротив делает ритм спокойным, плавным, уравновешенным, даже тягучим. Кроме того перенос подчеркивает интонационную эмфазу и ритмическое обособление, за счет него происходит выдвижение ключевых слов вследствие их «большей ритмической значимости» [21. C. 189]. Вместе с тем, перенос может быть объективно детерминирован только рамками стиха и в таком случае не несет никакой функционально-семантической нагрузки.
107
Lingua mobilis № 1 (34), 2012
Резкость мотивированного переноса варьируется в зависимости от силы (тесноты) внутрифразовых грамматических и синтаксических связей, то есть от позиционного употребления синафии (внутри фразы или внутри составляющих её синтагм), а также от вида переноса (синтаксический или морфологический).
Художественным приёмом могут стать и средства синтаксической связи. Здесь важно всё: структура предложения, их объем, степень их полноты, распространенности и автономности, использование сочинительной или подчинительной связи, количество придаточных и предложных оборотов и т. д. Например, романтической лирике с её повышенной эмоциональностью свойственно простое соположение предложений внутри строфы (паратаксис), множественные инверсии, параллелизм, анафоры, вводные элементы, особенно обращения, стилизация под разговорный синтаксис. Эллиптичные и короткие или односоставные предложения словно техника импрессионистов помогают запечатлеть мимолетную смену сцен и событий, но эти предложения рисуют одну комплексную картину и они неавтономны, поэтому входят в крупное синтаксическое целое, зачастую выходящее даже за грани строфы. Различные присоединительные конструкции, длинные бессоюзные предложения отражают непрерывность и одновременную дискретность потока сознания. Асиндетон, осложненный обширными перечислениями, динамизирует ритм и создает эффект резкости, рубленности речи. Длинное сложное предложение с различными синтаксическими конвергенциями (цепочки однородных членов, растянутые обороты) - это всегда гамма эмоций, формальное выражение аналитической мысли.
Семантически значимо и композиционное оформление стиха: строфическое деление и объем строфы выступает не только как факт структурной организации стиха (вертикальный композиционный ритм), но и как актуализатор субъективной экспрессии и семантики, позволяющий глубже понять логику развития линии повествования, взаимоотношение определенных образов и концептов в авторской картине мира.
Все рассмотренные сущностные особенности формы ПТ позволяют сделать вывод о том, что любые элементы субстанции выражения в поэзии выполняют дополнительную смыслогенерирующую функцию - через смысловой ореол метра и его потенциальную культурологическую ассоциативность, горизонтальную и вертикальную полиметрию и иные ритмические смещения, фоносемантическое сближение рифмантов и маркированных звуковыми повторами слов,
108
Лингвистика и перевод
доминирование определенных морфологических категорий, грамматический и синтаксический параллелизм, синтаксическую периодизацию, стиховой перенос, строфическое деление, композицию. В этом проявляется особая функциональность поэтической формы.
При этом сам процесс генерации глубинных подобных «сверхэнергетических» смыслов путем приписывания формальным стиховым структурам окказиональных смыслов и актуализации эмоционально-экспрессивных коннотаций и интертекстуальных ассоциаций (процесс сверхсемантизации) обусловлен в первую очередь внутренними субъективными (интерпретативными) детерминантами и внешними факторами культурологической, этнической и языковой концептуализации. А это исключает возможность полного сохранения при переводе всего информационного потенциала поэтической формы.
Однако, как известно, конкретная форма выбрана автором не случайно, именно она наиболее точно реализует его концептуальную программу, его собственную идиопроекцию образа, которая другими средствами выражены быть не может. Как подчеркивал Е. Г. Эткинд, «отделить внутреннюю форму (образ) от внешней (язык) чаще всего невозможно, языковое воплощение входит в структуру образа, и, лишившись формы, образ, а вместе с ним и идея, перестает существовать» [33. C. 18]. А при смене языка как кода образа появляется абсолютно новая внешняя форма, что соответственно ведет к изменению и внутренней формы, то есть концептуальной сущности образа, следовательно, жертвовать формой нельзя. Вместе с тем, определенное эстетическое (и как следствие семантическое) обеднение перевода по сравнению с оригиналом неизбежно даже в самых ярких, эталонных образцах переводной поэзии, ведь переводчику на абсолютно новом языковом материале приходится имитировать авторский идиостиль. При этом, по-настоящему непереводимой становится не столько сама форма (несмотря на фактор языковой асимметрии и асимметрии систем стихосложения и поэтических традиций исходного и переводящего языков), сколько связи и отношения, возникающие между формой и содержанием в рамках концентрированного экспрессивными средствами пространства ПТ. Так возникает одна из главных дилемм перевода поэзии: с одной стороны формальные жертвы неизбежны, а с другой стороны форма как релевантная доминанта не может быть исключена из инварианта.
В силу подобного дихотомического соотношения однозначных требований к передаче формы оригинала в переводоведении не выра-
109
Lingua mobilis № 1 (34), 2012
ботано - в первую очередь потому, что в основном субстанция выражения конструируется автором интуитивно, на уровне языкового и литературного «чутья» и вкуса. Кроме того, текстуальная материализация формы всегда сопряжена с эвристическим творческим поиском, к которому предъявлять какие-либо прескриптивные требования невозможно. Максимум, что может предложить теория перевода - это ряд рекомендаций дескриптивного характера. Единственное прескриптив-ное требование, которое, на наш взгляд, при переводе поэзии является обязательным, - это приоритет функционального буквализма.
Термин «буквализм» в данном случае не стоит толковать в негативном ключе. Во-первых, полное устранение требования формального соответствия приводит к абсолютизации вольности, при которой говорить о какой-либо обратимости перевода невозможно. Кроме того, речь идет совершенно не о «маниакальной» ориентации перевода на «букву» (форму) подлинника. Подобный жесткий формализм (стремление к тотальной эквиритмии, эвфонии, дословная передача образов) ввиду асимметрии систем стихосложения, языков и культур без ущерба для субстанции содержания в принципе невозможен и, как правило, приводит к концептуальной асимметрии и дисгармонии двух текстов. Форма же - это лишь часть целого, которая «работает» на эффект этого целого, и в инвариантную доминанту должны быть включены только прагматически маркированные элементы формы. Следовательно, искать необходимо функциональную связь внутренней и внешней формы. При этом определенная форма буквализма здесь необходима, но это должен быть буквализм, основанный на глубоком стилистическом декодировании, рационально и телеологически мотивированный. Таким образом, принцип функционального буквализма (функционализма) в нашем понимании ориентирован прагматически: приоритет отдается не языковому воплощению, а функции каждой маркерной доминанты формы с учетом контекста двух поэтических традиций. Поэтому оптимальная стратегия перевода на уровне поэтической формы - это стратегия функциональной субституции по аналогии.
Так, проблема передачи в переводе, например, ритма сводится к достижению функциональной аналогии горизонтального ритма (традиционной метрики) и сохранению вертикального композиционного ритма (строфного и строчного членения текста), в результате синергетического взаимодействия которых задается общая мелодика стиха. Также необходим учет особенностей идиостиля переводимого поэта
110
Лингвистика и перевод
и соотношения двух поэтических традиций. При этом расхождения на уровне мелодики способны испортить даже самый точный, самый верный перевод, так как интонация стиха во многом интегрирует семантику, и при её разрушении верность будет иллюзорной. При переносе в перевод «звуковых метафор» необходимо учитывать различный фоносемантический потенциал звуков, а также частотность и роль приёма в контексте двух поэтический традиций. Воссоздать в переводе обычно удается либо сам приём, либо составляющие его звуки, но семантической эквивалентности между единицами, маркированными звуковыми повторами, добиться не удается практически никогда. При передаче рифм обязательным требованием является сохранение схемы рифмовки и учет степени инновантности данного типа рифмы в контексте поэтических традиций двух языков.
Таким образом, именно функциональная аналогия формы предопределяет равноценный эстетический эффект и во многом гармонию поэтического перевода как его наивысший качественный критерий. Однако, как показывает практика, чем оригинальнее форма и чем выше её функциональная роль в структуре подлинника, тем существеннее расхождения между оригиналом и переводом. Безусловно, в первую очередь это связано с асимметрией систем стихосложения двух языков и различными функциями эквивалентных, на первых взгляд, элементов поэтической формы в двух поэтических, а также и переводческих традициях. Вместе с тем, как мы уже отмечали, процесс генерации глубинных смыслов при декодировании семантической «сверх-энергии» поэтической формы всегда обусловлен субъективно (как часть процесса глобальной интерпретации подлинника и концептуализации образа перевода в сознании переводчика). Следовательно, для истинного постижения (насколько эта «истинность» достижима в силу максимального антропоцентризма поэтического перевода как творческого акта) этих смыслов, потенциально заложенных в поэтическую форму (возможно, и помимо интенции самого автора оригинала, то есть согласно «намерению» текста), требуется в первую очередь определенная степень психотипической схожести автора и переводчика, которая текстуально проявляется в идиостиле, в том числе и на уровне формы.
Список литературы List of literature
1. Гончаренко, С. Ф. Поэтиче- 1. Goncharenko, S. F. Pojeticheskij
ский перевод и перевод поэзии: perevod i perevod pojezii: kon-
111
Lingua mobilis № 1 (34), 2012
константы и вариативность [Текст] / С. Ф. Гончаренко // Тетради переводчика. - М.: МГЛУ, 1999. Вып.24. - С. 108-111.
2. Алексеева, И. С. Текст и перевод: Вопросы теории [Текст] / И. С. Алексеева. - М.: Международные отношения, 2008. - 184 с.
3. Гитович, А. И. Мысли и заметки об искусстве поэтического перевода [Текст] / А. И. Гитович // Мастерство перевода: Вып. 6.
1969. - М.: Советский писатель,
1970. - С. 364-385.
4. Гаспаров, М. Л. Избранные труды [Текст] / М. Л. Гаспаров. В 2 т. - М.: Языки русской культуры, 1997. - Т. 2. О стихах. - С. 39-47.
5. Лотман, Ю. М. Анализ поэтического текста: Структура стиха [Текст] / Ю. М. Лотман // Ю. М. Лотман. О поэтах и поэзии. -СПб., 1996. - С. 18-252.
6. Казарин, Ю. В. Филологический анализ поэтического текста [Текст] / Ю. В. Казарин. - М.: Академический проект, 2004.
7. Алякринский, О. А. Поэтический текст и поэтический смысл [Текст] / О. А. алякринский // Тетради переводчика. - М.: Высшая Школа, 1982. Вып. 19. - С. 20-32.
8. Москвин, В. П. Теоретические основы стиховедения [Текст] / В. П. Москвин. - М.: URSS, 2009. - 320 с.
9. Гаспаров, М. Л. Подстрочник и мера точности [Текст] / М. Л. Гаспаров // Гаспаров М. Л. О
stanty i variativnost' [Tekst] / S. F. Goncharenko // Tetradi perevod-chika. - M.: MGLU, 1999. Vyp.24.
- S. 108-111.
2. Alekseeva, I. S. Tekst i perevod: Voprosy teorii [Tekst] / I. S. Alekseeva. - M.: Mezhdunarodnye ot-noshenija, 2008. - 184 c.
3. Gitovich, A. I. Mysli i zamet-ki ob iskusstve pojeticheskogo perevoda [Tekst] / A. I. Gitovich // Masterstvo perevoda: Vyp. 6. 1969.
- M.: Sovetskij pisatel', 1970. - S. 364-385.
4. Gasparov, M. L. Izbrannye trudy [Tekst] / M. L. Gasparov. V 2 t. -M.: Jazyki russkoj kul'tury, 1997.
- T. 2. O stihah. - S. 39-47.
5. Lotman, Ju. M. Analiz po-jeticheskogo teksta: Struktura stiha [Tekst] / Ju. M. Lotman // Ju. M. Lotman. O pojetah i pojezii. -SPb., 1996. - S. 18-252.
6. Kazarin, Ju. V. Filologicheskij analiz pojeticheskogo teksta [Tekst] / Ju. V. Kazarin. - M.: Aka-demicheskij proekt, 2004.
7. Aljakrinskij, O. A. Pojeticheskij tekst i pojeticheskij smysl [Tekst] / O. A. aljakrinskij // Tetradi perevodchika. - M.: Vysshaja Shkola, 1982. Vyp. 19. - S. 20-32.
8. Moskvin, V. P. Teoreticheskie osnovy stihovedenija [Tekst] / V. P. Moskvin. - M.: URSS, 2009. -320 s.
9. Gasparov, M. L. Podstroch-nik i mera tochnosti [Tekst] / M. L. Gasparov // Gasparov M. L. O
112
Лингвистика и перевод
русской поэзии. Анализы. Интерпретации. Характеристики. -М., 2001. - С.361-372.
10. Лотман, Ю. М. Структура художественного текста [Текст] / Ю. М. Лотман // Лотман Ю. М. Об искусстве. - СПб.: «Искусство - СПБ», 1998. - С. 14-288.
11. Якобсон, P. Поэзия грамматики и грамматика поэзии [Текст] / Р. Якобсон // Семиотика: антология. - М.: Академический проект, 2001. - С. 525-546.
12. Ковтунова, И. И. Поэтический синтаксис [Текст] / И. И. Ковту-нова. - М.: Наука, 1986. - 206 с.
13. Эткинд, Е. Г. Ритм поэтического произведения как фактор содержания // Стиховедение: Хрестоматия [Текст] / Е. Г. Эткинд. -М.: Флинта, 2003. - С. 81-101.
14. Лукин, В. А. Художественный текст. Основы лингвистической теории. Аналитический минимум [Текст] / В. А. Лукин.
- М.: «Ось-89», 2009. - 560 с.
15. Белый, А. К вопросу о ритме [Текст] / А. К. Белый // Структура и семиотика художественного текста. - Тарту, 1981. Вып. 515.
- С. 112-146.
16. Finch, A. The Ghost of Meter: Culture and Prosody in American Free Verse [Текст] / A. Finch. -Michigan, Ann Arbor: The University Press, 1993. - 178 p.
17. Гаспаров, М. Л. Семантический ореол метра (к семантике русского трех-стопного ямба)
russkoj pojezii. Analizy. Interpre-tacii. Harakteristiki. - M., 2001. -S.361-372.
10. Lotman, Ju. M. Struktura hu-dozhestvennogo teksta [Tekst] / Ju. M. Lotman // Lotman Ju. M. Ob iskusstve. - SPb.: «Iskusstvo -SPB», 1998. - S. 14-288.
11. Jakobson, P. Pojezija gramma-tiki i grammatika pojezii [Tekst] / R. Jakobson // Semiotika: antologi-ja. - M.: Akademicheskij proekt,
2001. - S. 525-546.
12. Kovtunova, I. I. Pojeticheskij sintaksis [Tekst] / I. I. Kovtunova. - M.: Nauka, 1986. - 206 s.
13. Jetkind, E. G. Ritm pojetichesk-ogo proizvedenija kak faktor soder-zhanija // Stihovedenie: Hrestom-atija [Tekst] / E. G. Jetkind. - M.: Flinta, 2003. - S. 81-101.
14. Lukin, V. A. Hudozhestven-nyj tekst. Osnovy lingvisticheskoj teorii. Analiticheskij minimum [Tekst] / V. A. Lukin. - M.: «Os'-89», 2009. - 560 s.
15. Belyj, A. K voprosu o ritme [Tekst] / A. K. Belyj // Struktura i semiotika hudozhestvennogo tek-sta. - Tartu, 1981. Vyp. 515. - S. 112-146.
16. Finch, A. The Ghost of Meter: Culture and Prosody in American Free Verse [Tekst] / A. Finch. -Michigan, Ann Arbor: The University Press, 1993. - 178 p.
17. Gasparov, M. L. Semanticheskij oreol metra (k semantike russkogo treh-stopnogo jamba) [Tekst] / M.
113
Lingua mobilis № 1 (34), 2012
[Текст] / М. Л. Гаспаров // Стиховедение: Хрестоматия. - М.: Флинта, 2003. - С. 102-109.
18. Вейдле, В. В. Эмбриология поэзии: Статьи по поэтике и теории искусства [Текст] / В. В. Вейдле. - М.: Языки славянской культуры, 2002. - 456 с.
19. Wimsatt, J. Rhyme/Reason, Chauser/Pope, Icon/Symbol [Текст] / J. Wimsatt // Modern Language Qua-terly. - 1994. - Vol. 55. - P. 17-46.
20. Винокур, Г. О. Филологические исследования: Лингвистика и поэтика [Текст] / Г. О. Винокур. - М.: Наука, 1990. - 448 с.
21. Тынянов, Ю. Н. Проблема стихотворного языка [Текст] / Ю. Н. Тынянов. - М., 2007. - 184 с.
22. Гончаренко, С. Ф. Стилистический анализ испанского стихотворного текста: основы теории испанской поэтической речи [Текст] / С. Ф. Гончаренко // С. Ф. Гончаренко. Собрание избранных сочинений в 3 т. - М.: «РЕМА», 1995. - Т.3. - С. 5-226.
23. Лотман, Ю. М. Лекции по структуральной поэтике [Текст] / Ю. М. Лотман // Ю. М. Лотман и тартуско-московская школа. -М.: Гнозис, 1994. - С. 11-263.
24. Якобсон, Р. Лингвистика и поэтика [Текст] / Р. Якобсон // Структурализм: «за» и «против». - М.: Прогресс, 1975. - C. 193-230.
25. Hollander, J. Vision and Resonance: Two Senses of Poetic Form [Текст] / J. Hollander. - New Ha-
L. Gasparov // Stihovedenie: Hres-tomatija. - M.: Flinta, 2003. - S. 102-109.
18. Vejdle, V. V. Jembriologija pojezii: Stat'i po pojetike i teorii iskusstva [Tekst] / V. V. Vejdle. -
M. : Jazyki slavjanskoj kul'tury,
2002. - 456 s.
19. Wimsatt, J. Rhyme/Reason, Chauser/Pope, Icon/Symbol [Tekst] / J. Wimsatt // Modern Language Qua-terly. - 1994. - Vol. 55. - P. 17-46.
20. Vinokur, G. O. Filologicheskie issledovanija: Lingvistika i poje-tika [Tekst] / G. O. Vinokur. - M.: Nauka, 1990. - 448 s.
21. Tynjanov, Ju. N. Problema stiho-tvornogo jazyka [Tekst] / Ju. N. Tynjanov. - M.: URSS, 2007. - 184 s.
22. Goncharenko, S. F. Stilis-ticheskij analiz ispanskogo sti-hotvornogo teksta: osnovy teo-rii ispanskoj pojeticheskoj rechi [Tekst] / S. F. Goncharenko // S. F. Goncharenko. Sobranie izbrannyh sochinenij v 3 t. - M.: «REMA», 1995. - T.3. - S. 5-226.
23. Lotman, Ju. M. Lekcii po struktural'noj pojetike [Tekst] / Ju. M. Lotman // Ju. M. Lotman i tar-tusko-moskovskaja shkola. - M.: Gnozis, 1994. - S. 11-263.
24. Jakobson, R. Lingvistika i poje-tika [Tekst] / R. Jakobson // Struk-turalizm: «za» i «protiv». - M.: Progress, 1975. - C. 193-230.
25. Hollander, J. Vision and Resonance: Two Senses of Poetic Form [Tekst] / J. Hollander. - New Ha-
114
Лингвистика и перевод
ven, Conn: Yale University press, 1985. - 140 p.
26. Wesling, D. The Chances of Rhyme: Device and Modernity [Текст] / D. Wesling. - Berkeley: University of California Press, 1980. - 170 p.
27. Жирмунский, В. М. Рифма, её история и теория [Текст] / В. М. Жирмунский // Стиховедение: Хрестоматия. - М.: Флинта,
2003. - С. 110-118.
28. Болотнова, Н. С. Художественный текст в коммуникативном аспекте и комплексный анализ единиц лексического уровня [Текст] / Н. С. Болотнова.
- Томск: ТГУ, 1992. - 312 с.
29. Гаспаров, М. Л. К анализу композиции лирического стихотворения [Текст] / М. Л. Гаспаров // Анализ художественного текста. Лирическое произведение. Антология.
- М.: РГГУ, 2005. - С. 238-239.
30. Эйхенбаум, Б. М. Мелодика русского лирического стиха [Текст] / Б. М. Эйхенбаум // Эйхенбаум Б. М. О поэзии. - Л.: Советский писатель, 1969. - С. 327-511.
31. Эткинд, Е. Г. Материя стиха [Текст] / Е. Г. Эткинд. - СПб.: Гуманитарный союз, 1998. - 506 с.
32. Жирмунский, В. М. Теория стиха [Текст] / В. М. Жирмунский. - Л., 1975. - 664 с.
33. Эткинд, Е. Г. Художественный перевод: искусство и наука [Текст] / Е. Г. Эткинд // Вопросы языкознания. - 1970. - №4. - С. 15-29.
ven, Conn: Yale University press, 1985. - 140 р.
26. Wesling, D. The Chances of Rhyme: Device and Modernity [Tekst] / D. Wesling. - Berkeley: University of California Press, 1980. - 170 р.
27. Zhirmunsky, V. M. Rifma, ejo istorija i teorija [Tekst] / V M. Zhirmunsky // Stihovedenie: Hres-tomatija. - M.: Flinta, 2003. - S. 110-118.
28. Bolotnova, N. S. Hudozhest-vennyj tekst v kommunikativnom aspekte i kompleksnyj analiz edin-ic leksicheskogo urovnja [Tekst] / N. S. Bolotnova. - Tomsk: TGU, 1992. - 312 s.
29. Gasparov, M. L. K analizu kom-pozicii liricheskogo stihotvorenija [Tekst] / M. L. Gasparov // Analiz hudozhestvennogo teksta. Liriches-koe proizvedenie. Antologija. - M.: RGGU, 2005. - S. 238-239.
30. Jejhenbaum, B. M. Melodika russkogo liricheskogo stiha [Tekst] / B. M. Jejhenbaum // Jejhenbaum B. M. O pojezii. - L.: Sovetskij pisatel', 1969. - S. 327-511.
31. Jetkind, E. G. Materija stiha [Tekst] / E. G. Jetkind. - SPb.: Gu-manitarnyj sojuz, 1998. - 506 s.
32. Zhirmunsky, V. M. Teorija stiha [Tekst] / V. M. Zhirmunsky. -L., 1975. - 664 s.
33. Jetkind, E. G. Hudozhestvennyj perevod: iskusstvo i nauka [Tekst] / E. G. Jetkind // Voprosy jazykoz-nanija. - 1970. - №4. - S. 15-29.
115
