CC BY
52
международное и интеграционное право.
европейское право
УДК 341.231:004
DOI: 10.12737/jflcl.2022.079
Суверенитет государства в киберпространстве: международно-правовое измерение
Анатолий Яковлевич Капустин
Институт законодательства и сравнительного правоведения при Правительстве Российской Федерации, Москва, Россия, [email protected]
Аннотация. В статье рассматриваются доктринальные подходы зарубежной и отечественной науки международного права к понятию суверенитета государства в киберпространстве.
Выделены три основных подхода в международно-правовой доктрине к определению роли суверенитета государства в регулировании отношений между государствами в киберпространстве. Первый подход нигилистический, представители которого отрицают возможность признания суверенитета государства в киберпространстве, основывая свои доводы на идее киберисключительности и предлагая признать киберпространство полностью свободным от суверенитета государства. В статье приводится обоснованная критика теоретических положений данной концепции. Сторонники второго подхода признают значение государственного суверенитета для международно-правового регулирования статуса киберпространства, склоняясь при этом к утверждению невозможности его применения к регулированию отношений в киберпространстве. Опираясь на прагматические соображения, они считают реальным использование в киберпространстве не принципа суверенитета, а понятия юрисдикции государства. Данный паллиативный юрисдикционно ориентированный подход к понятию роли государственного суверенитета опирается на ряд теоретических заключений, обосновывающих способы преодоления вызовов международно-правовому регулированию деятельности государств в киберпространстве. Автор статьи признает необходимость использования понятия юрисдикции государства как средства борьбы с киберпреступностью, однако отмечается недостаточность его потенциала для поддержания международной информационной безопасности. Представители третьего доктринального подхода, признавая растущую заинтересованность государств в укреплении суверенитета в киберпространстве, обосновывают признание суверенитета как необходимой основы для достижения удовлетворительного международно-правового урегулирования взаимоотношений государств в киберпространстве. В статье приведены теоретические и практические соображения использования данной концепции суверенитета в киберпространстве для обеспечения международной информационной безопасности.
Вывод: формирование новой среды взаимодействия государств, к которой относится сфера информационно-коммуникационных технологий, само по себе не может рассматриваться определяющим фактором для ограничения или тем более отмены суверенитета государства.
Ключевые слова: суверенитет, юрисдикция, государство, государственная власть, киберпространство, доктрина международного права, цифровой суверенитет
Для цитирования. Капустин А. Я. Суверенитет государства в киберпространстве: международно-правовое измерение // Журнал зарубежного законодательства и сравнительного правоведения. 2022. Т. 18. №№ 6. С. 99—108. DOI: 10.12737/j flcl.2022.079
State Sovereignty in Cyberspace: International Legal Dimension
Anatoly Ya. Kapustin
Institute of Legislation and Comparative Law under the Government of the Russian Federation, Moscow, Russia, [email protected]
Abstract. This article examines the doctrinal approaches of foreign and Russian international law academics to the concept of State sovereignty in cyberspace.
There are three main approaches in the international legal doctrine to determining the role of State sovereignty in regulating relations between States in cyberspace. The first approach is nihilistic; its representatives deny the very possibility of recognizing the sovereignty of the State in cyberspace. His supporters base their arguments on the idea of cyber exclusivity, they propose to recognize cyberspace completely free from the sovereignty of the State. The article provides a reasonable criticism of the theoretical provisions of this concept. The second approach recognizes the importance of State sovereignty for the international legal regulation of the status of cyberspace, however, tends to assert the impossibility of its application to the regulation of interstates relations in cyberspace. His followers, relying on pragmatic considerations, consider it real to use in cyberspace not the principle of sovereignty, but the concept of State jurisdiction. This palliative jurisdictional-oriented approach to the concept of the role of
State sovereignty is based on a number of theoretical conclusions justifying ways to overcome challenges to international legal regulation of States' activities in cyberspace. The author of the article recognizes the need to use the concept of State jurisdiction as a means of combating cybercrime, but notes the insufficiency of its potential to maintain international information security. The third doctrinal approach, recognizing the growing interest of States in strengthening sovereignty in cyberspace, justifies the recognition of sovereignty as a necessary basis for achieving a satisfactory international legal settlement of relations between States in cyberspace. The article presents theoretical and practical considerations of the use of this concept of sovereignty in cyberspace to ensure international information security.
In conclusion, it is concluded that the formation of a new environment of interaction between States, to which the ICT sphere belongs, in itself cannot be considered as a determining factor in limiting or, moreover, abolishing the sovereignty of the State.
Keywords: sovereignty, jurisdiction, state, state power, cyberspace, doctrine of international law, "digital sovereignty"
For citation. Kapustin A. Ya. State Sovereignty in Cyberspace: International Legal Dimension. Journal of Foreign Legislation and Comparative Law, 2022, vol. 18, no. 6, pp. 99—108. DOI: 10.12737/jflcl.2022.079
Информационно -коммуникационные технологии (далее — ИКТ) оказывают трансформирующее воздействие на международные отношения. Сегодня уже трудно представить какую-либо сферу межгосударственных связей, в которой не ощущается потребность в использовании современных информационных технологий. Международное сообщество еще на рубеже ХХ—XXI вв. предложило концепцию глобального информационного общества (далее — ГИО), которая включила программу его построения в отдельных государствах, регионах и на универсальном уровне. Данный проект в силу глобального характера охватывал различные сферы международных отношений: политическую, экономическую, гуманитарную и социальную, а также правовую, в том числе международно-правовую.
Первоначальные представления о международно-правовом элементе ГИО имели преимущественно адаптационный и в значительной степени эклектичный, а следовательно, бессистемный характер1. Документы ООН о ГИО механически перечислили действовавшие на тот период отрасли, институты, отдельные нормы и принципы международного права, которые в той или иной мере затрагивали регулирование международных информационных отношений, а также упомянули международные межправительственные организации, компетенция которых могла быть затронута реализацией ГИО. Неудивительно, что и научные исследования в тот период продемонстрировали очевидное отставание международно-правового регулирования от технологического развития, что способствовало активизации исследовательского проектирования международного правотворчества в информационной сфере.
Цифровизация международных отношений и расширение областей использования ИКТ во внешней политике ведущих государств мира способствовали привлечению внимания юридической доктрины к проблеме суверенитета государства. Как известно, суве-
ренитет государства является ключевой категорией теории внутригосударственного права, а также доктрины международного права2. Значение суверенитета, выражающее важнейшее свойство государственной власти, ее верховенство, независимость и самостоятельность, определяется включением в это понятие основополагающей идеи государства. Государство как политико-правовой феномен современной цивилизации управляет процессами реализации исторически значимых для определенной человеческой общности задач в различных сферах ее жизнедеятельности. В теории права общепризнано, что государство является организацией, обладающей верховной политической властью на определенной территории3. В силу исторических причин государства сосуществуют в рамках определенной системы, именуемой международным сообществом, которое основано на признании и уважении государственного суверенитета.
Доктрина суверенитета государства стала складываться в XVI в., одним из основоположников которой признается Ж. Боден. За истекшие четыре столетия институт государства значительно трансформировался, соответственно этому менялись и представления о некоторых элементах понятия суверенитета и его содержании. Вместе с тем его сущностные характеристики оставались неизменными. В современной отечественной международно-правовой доктрине под государственным суверенитетом понимается верховенство государства в пределах границ своей территории и его независимость на международной арене4.
1 Т. Я. Хабриева и Н. Н. Черногор отмечают: «Цифровые технологии меняют образ права» (Хабриева Т. Я., Черногор Н. Н. Будущее права. Наследие академика В. С. Степина и юридическая наука. М., 2020. С. 132).
2 В свое время И. Д. Левин отметил: «Понятие суверенитета является преважнейшим, кардинальным понятием государственного и международного права» (Левин И. Д. Сувере-нитет. М., 1948. С. 3).
3 См.: Лазарев В. В., Липень С. В. Теория государства и права. М., 2015. С. 69.
4 См.: Черниченко С. В. Контуры международного права. М., 2014. С. 228; Моисеев А. А. Суверенитет государства в со -временном мире. Международно-правовые аспекты. М., 2006.
С. 27; Лукашук И. И. Международное право. Общая часть: учебник. 3-е изд. М., 2005. С. 51; УшаковН. А. Государство в
системе международно-правового регулирования: учеб. посо-
бие. М., 1997. С. 11; Курс международного права: в 7 т. / ред-
Сам государственный суверенитет часто признается свойством государственной власти5, которой присущи такие качества, как верховенство, публичность и единство. Верховенство государственной власти означает, что «в пределах территории данного государства не может быть власти, стоящей выше нее», ее основной внутренней функцией является «установление, поддержание и охрана общественного и правового порядка»6. Независимость государственной власти вовне, т. е. за пределами границ государства, означает самостоятельность государства, способность свободного и независимого существования и развития среди других народов и государств, в чем заключается, по мнению некоторых ученых, «верховный закон государственного бытия»7.
В отечественной доктрине обсуждается вопрос о взаимоотношениях международного права и суверенитета, что воспринимается как реакция на появляющиеся в зарубежной литературе идеи о противоречии между международным правом и суве-
кол.: В. Н. Кудрявцев (гл. ред.) и др. Т. 1: Понятие, предмет и система международного права. М., 1989. С. 166.
5 См.: Моисеев А. А. Суверенитет государства в современном мире ... С. 27. Некоторые отечественные авторы акцентируют внимание на «суверенной власти государства». Так, Г. М. Вельяминов считает, что «власть была и остается везде действительным олицетворением государственности, выражением государственного суверенитета, творцом и охранителем права и порядка». Отсюда в международно-правовом ракурсе суверенитет понимается «как формально-юридическая независимость государственной власти от всякой иной власти» (ВельяминовГ. М. Международное право: опыты. М., 2015. С. 241). Однако этот чересчур формалистский подход не может скрыть того факта, что теория разделения властей иногда ставит вопрос о представительстве государства в международных отношениях. В самом деле, в настоящее время право участия в международных отношениях предоставляется различным ветвям власти государства в пределах их полномочий и компетенции, а вот право представлять личность государства как субъекта международного права принадлежит только главам государства или правительств. Разумеется, процедура заключения международных договоров включает в ряде случаев участие различных ветвей и даже уровней власти (в федеральных государствах), но это не означает «дробления суверенитета». Кроме того, в крайне редких случаях в государстве отсутствуют или бездействуют властные органы, но само государство в силу самого существования не утрачивает своего суверенитета. О связи личности государства с суверенитетом см., например: Черниченко С. В. Указ. соч. С. 228—229. Позиция самого С. В. Черниченко достаточно категорична: «Суверенитет принадлежит не государственной власти, а государству» (Черниченко С. В. Указ. соч. С. 233).
6 Грачев Н. И. Происхождение суверенитета. М., 2009. С. 48—49.
7 Там же. С. 71.
ренитетом8. Появление противоречий между суверенитетом государства и международным правом принято обосновывать факторами наднациональной интеграции9 или глобализации10, которые усиливают взаимозависимость государств, а также информационной революцией, преобразующей облик современного мира11. Нет нужды доказывать, что в силу исторических причин и элементарной юридической логики международное право и суверенитет государства тесно взаимосвязаны, что определяется самой природой международного права, которое является продуктом волеизъявления суверенных государств.
Наступление цифровой эпохи и широкое распространение Интернета породило дискуссии в юридической науке о значении суверенитета государств в киберпространстве, которое являлось результатом информационной трансформации общества. Кроме того, процессы информатизации общества не обошли стороной и его центральный институт, в отечественной литературе обсуждается концепция «цифрового государства», что в буквальном смысле может восприниматься свидетельством постепенного исчезновения государства в его классическом облике политико-правового образования и замене его «оцифрованным двойником». Одновременно на подсознательном уровне невольно возникает вопрос о возможности появления особого «цифрового суверенитета» у данного «двойника» государства. Однако конкретное содержание понятия «цифровое государство», предложенного в научной литературе, убеждает в обратном, а именно в том, что делать столь далеко идущие выводы преждевременно. В самом деле: определены три подхода к определению понятия «цифровое государство». Первый — инструментально-технологический, основанный на идее взаимодействия трех ветвей власти государства и муниципальной власти и населения на основе ИКТ. Второй — организационно-управленческий, описывающий этот феномен как новую форму информационных взаимоотношений между государствами, а также государства и бизнеса, государства и граждан. Наконец, третий подход — процедурно-процессуальный — продвигает идею новой формы демократии, цифровой или электронной, обеспечи-
8 См.: Черниченко С. В. Указ. соч. С. 231; Лукашук И. И. Указ. соч. С. 51—52.
9 Критический анализ таких взглядов см.: Моисеев А. А. Со -отношение суверенитета и наднациональности в современном международном праве: в контексте глобализации: авто-реф. дис. ... д-ра юрид. наук. М., 2007. С. 28—37.
10 Полемические оценки такого взгляда см.: Лукашук И. И. Указ. соч. С. 52; Моисеев А. А. Суверенитет государства в со -временном мире ... С. 55—61.
11 С такой оценкой влияния информационной революции не
согласен И. И. Лукашук. См.: Лукашук И. И. Указ. соч. С. 52.
вающей максимальное участие граждан в государ -ственном управлении12.
Таким образом, речь в предложенном понятии цифрового государства идет не о замене сущности категории «государство», а о формировании новой формы его взаимодействия с населением страны. Иными словами, сама «цифра», т. е. ИКТ, еще не приобрела качества носителя власти, а является скорее инструментом ее реализации. Следовательно, суверенитет в данном случае продолжает пониматься в его классическом смысле как свойство государства, а не цифровой формы взаимодействия государства с обществом. Очевидно, что преждевременно ставить вопрос о замене государственного аппарата в широком смысле этого термина, на искусственный интеллект (ИИ) в государственном управлении. В порядке научного прогноза допустимо анализировать последствия расширения применения ИИ в государственном управлении на трансформацию государства бу-дущего13. Однако в настоящее время не приходится сомневаться в том, что государство не торопится утрачивать свою властно-политическую сущность.
В международно-правовой доктрине пока еще не было предложений обсудить, например, понятие «цифровое международное сообщество», так как различные формы взаимодействия государств в современных международных отношениях основываются на широком применении ИКТ. Такой консерватизм легко объясним. Традиционные формы дипломатии и международно-правового регулирования, по всей видимости, превалируют над цифровыми, что не позволяет противопоставить условное объединение государств — «международное сообщество» его составным частям — суверенным государствам, использующим ИКТ в отношениях друг с другом и с
12 См.: ЧерногорН. Н., ПашенцевД. А., ЗалоилоМ. В. и др. Концепция цифрового государства и цифровой правовой среды: монография / под общ. ред. Н. Н. Черногора, Д. А. Пашен-цева. М., 2021. С. 14—15.
13 В отечественной юридической литературе обсуждаются различные аспекты влияния роботизации на государство и право, но дискуссии о столь далеко идущих предложениях еще не наблюдаются. См., например: Синицын С. А. Российское и зарубежное гражданское право в условиях роботизации и цифровизации. Опыт междисциплинарного и отраслевого исследования: монография. М., 2020; ЕрмаковаЕ. П., Фролова Е. Е. Искусственный интеллект в гражданском судопроизводстве и арбитраже: опыт США и КНР: монография. М., 2021; Емельянов А. С., Ефремов А. А., Калмыкова А. В. и др. Цифровая трансформация и государственное управление: науч.-практ. пособие / редкол.: Л. К. Терещенко, А. С. Емельянов, Н. А. Поветкина. М., 2022; Правовые и этические аспекты, связанные с разработкой и применением систем искусственного интеллекта и робототехники: история, современное состояние и перспективы развития: монография / под общ. ред. В. Б. Наумова. СПб., 2020.
другими субъектами международных отношений (международными межправительственными организациями, неправительственными акторами и т. д.). В любом случае международное сообщество — это не суверенное объединение государств, сам факт суверенитета государств не дает ни малейших оснований предполагать, что качество суверенитета может появиться также у неформального их объединения. В то же время взаимоотношения государств в международном сообществе может иметь последствия для его участников. Например, вновь образованные государства могут в добровольном порядке согласиться на самоограничение некоторых суверенных полномочий на основе международного права, прежде всего путем заключения международных договоров. Примерами подобных самоограничений является присоединение к международным договорам по ограничению тех или иных видов оружия (конвенционного или оружия массового уничтожения) и др.
В первые десятилетия XXI в. процессы глобализации, не преодолевшие внутренне присущей им противоречивости, продолжали оказывать влияние на мировое развитие в политической, экономической, финансовой, информационной и других сферах, что, по мнению некоторых исследователей, ослабило государство и его исключительный контроль над своей территорией14. Это проявлялось в утрате некоторых традиционных публичных функций государства, таких, например, как контроль за обменом товарами. Несмотря на то что перечисленные явления не имели необратимого характера, в западной международно-правовой литературе стали встречаться идеи, теории и концепции об исчерпании в условиях глобализации возможностей государственного суверенитета, а соответственно, о необходимости трансформации этого понятия.
Показательна в этом отношении позиция одного из крупных представителей школы международного юридического процесса американского юриста Л. Хенкина о том, что надо прекратить использовать слово на букву так как «суверенитет государств в международных отношениях — это, по сути, ошибка, незаконнорожденный отпрыск»15. Л. Хенкин, кстати, связывал утрату значимости суверенитета в конце XX — начале XXI в. с процессами глобализации и набиравшим силу международным движени-
14 См.: Gowlland-Debbas V. Law-making in a Globalized World // Cursos Euromediterraneos Bancaja de Derecho Internacional. 2004/2005. Vol. VIII/IX. P. 528.
15 Henkin L. That "S" word: Sovereignty, and Globalization, and Human Rights, et cetera // Fordham Law Review. 1999. Vol. 68. P. 2. На роль глобализации как фактора трансформации мира, сделавшего идею суверенного государства не отвечающей реальной действительности, стали указывать и другие западные ученые. См.: Kennedy D. The Mystery of Global Governance // Ohio Northern University Law Review. 2008. Vol. 34. P. 830.
ем за права человека16. К последствиям глобализации он относил появление защиты окружающей среды и формирование киберпространства. Таким образом, появление Интернета наряду с другими проявлениями глобализации еще в 1990-е гг. породило в западной международно-правовой доктрине дискуссии о роли суверенитета государства в киберпространстве.
С нашей точки зрения, условно можно выделить три направления концептуального восприятия роли суверенитета в определении правового статуса ИКТ-среды или киберпространства, а также признания государственного суверенитета в качестве основы регулирования межгосударственных отношений в ИКТ-среде.
Первый подход можно определить как исключительно нигилистический, представители которого отрицают саму возможность признания суверенитета государства в киберпространстве. Это сторонники так называемой идеи киберисключительности, предлагавшие признать киберпространство полностью свободным от суверенитета государства. В отличие от радикальных нигилистов, отрицавших необходимость правового регулирования Интернета и киберпространства вообще17, умеренные нигилисты, например Д. Джонсон и Д. Пост, выступали за формирование собственной системы правового регулирования, основанной на саморегулировании18.
Основные доводы сторонников данного подхода строились на том, что киберпространство невозможно признать территорией, аналогичной территории государств. В нем нельзя проводить границы для определения принадлежности территорий конкретным государствам, соответственно, подходы к определению стандартных территориальных систем, основанных на международно-правовом регулировании, в нем не-
16 Л. Хенкин рассматривает классическое понятие суверенитета (совокупность ключевых элементов, таких как политическая независимость, территориальная целостность, исключительный контроль и юрисдикция в пределах государственной территории, а также «национальность», в понятие которой наряду с гражданами он включает корпорации) как концепцию начала ХХ в., для которой осталась роль быть предметом лекций профессоров по международному праву и политологии. Этот перечень элементов, очевидно, весьма субъективен, поскольку эклектичен и не систематизирован. См.: Henkin L. Op. cit. P. 2—3.
17 Например, на Давосском форуме в 1996 г. в Декларации о независимости киберпространства, предложенной американским эссеистом Джоном Барлоу, было заявлено, что «правовые концепции не применяются к киберпространству». См.: Barlow J. P. A Declaration of Independence for Cyberspace. URL: https://www.eff.org/cyberspace-independence.
18 См.: Johnson D. R., PostD. G. Law and borders: the rice of
law in cyberspace // Stanford Law Review. 1996. Vol. 48. P. 1367—
1376. Оба автора являются участниками Фонда электронных рубежей и содиректорами Института права киберпро-
странства.
пригодны. Таким образом, отсутствие границ в киберпространстве лишает государства возможности осуществлять власть над определенными народами и территориями. Перечисленные особенности обусловливают необходимость формирования эффективной регулятивной системы, подходящей для киберпространства. Отсюда следовало заключение о том, что киберпространство должно развивать собственную правовую систему, основанную на концепции саморегулирования.
Оставляя в стороне вполне очевидное противоречие между понятиями «правовая система» (да и правом вообще) и «саморегулирование» (что бы под ним ни понималось), обратимся к понятию «кибер-пространство», которое само по себе является сложным техническим и технологическим феноменом и только по этой причине не в состоянии самостоятельно разработать и создать саморегулирующую систему. Речь, следовательно, идет об 1Т-компаниях, которые в настоящее время поддерживают технологическое функционирование Интернета и других ИКТ. Однако поскольку ИКТ-среда широко используется и в международных, и в транснациональных отношениях, допустить саморегулирование в ней равносильно легитимации частного произвола, если оценить весь спектр интересов (от государств и международных организаций до юридических и физических лиц из самых различных государств, правовые системы которых сильно различаются).
Неудивительно, что даже в американской доктрине нашлись критики данного международно-правового нигилизма, пусть и умеренного, которые сочли неубедительными приведенные аргументы, а сам подход к обоснованию нераспространения суверенитета на киберпространство поверхностным19.
Второй подход в западной доктрине признает значение государственного суверенитета для международно-правового регулирования статуса киберпространства, однако он ближе к утверждению невозможности его применения в киберпространстве. Более практичным и реальным считается использование в киберпространстве не принципа суверенитета, а понятия юрисдикции государства, которая характеризует способность государства применять принуждение. Данный паллиативный юрисдикци-онно ориентированный подход к понятию роли государственного суверенитета опирается на ряд теоретических положений, выработанных в зарубежной науке с целью преодоления вызовов международно-правового регулирования деятельности государств в киберпространстве.
Прежде всего анализируются классические, по мнению исследователей, признаки суверенитета, которые, скорее всего, можно признать характеристиками (чертами, свойствами, атрибутами, особенно-
19 cm.: Goldsmith J. L. Against cyberanarchy // University Chicago Law Review. 1998. Vol. 65. P. 1199.
стями, отличиями) государства или государственной власти, а не самого суверенитета.
Чаще всего к атрибутике суверенитета в международном праве относят «строго территориальное измерение», что объясняется совпадением его образования как политической и правовой концепции с возникновением государства как политической единицы после распределения территорий путем политического и правового признания такой территориальной локализации в рамках Вестфальского договора. По мнению некоторых исследователей, «территория государства становится не только объектом, но также вместилищем суверенитета путем определения его правовых и политических границ»20. Это утверждение базируется на перевернутом с ног на голову представлении о суверенитете как явлении, компонентами которого становятся территория и государственность, что делает суверенитет территориально ограниченным. С нашей точки зрения, не государственность и территория становятся частью понятия суверенитета, наоборот, государство как политическая организация утверждает свою власть на определенной территории и над проживающим на ней населением, обретая в результате свойство верховенства или суверенитета.
Американский политолог С. Д. Краснер различает суверенитет внутренний и суверенитет внешний. С его точки зрения, внутренний суверенитет государства осуществляется над определенной территорией, он в принципе является полным и исключительным, в то время как внешний суверенитет является относительным21. Внешний суверенитет государства означает власть над внешними факторами, но, поскольку все суверенитеты равны и имеют равную претензию на внешний суверенитет, осуществление суверенной власти за пределами выделенной территории одним из них будет посягать на суверенитет других. Таким образом, внешние проявления суверенитета скоординированы и управляемы через суверенное добровольное согласие государств.
В свою очередь, Н. Цагуриас считает важным отделить понятие суверенитета от территории, что, с нашей точки зрения, является неочевидным, так как уже указывалось: территория — это признак государства и его власти. Он предлагает понимать территорию как принадлежность суверенитета, как своего рода элемент политического «лего», т. е. маленькую деталь для сборки конструкции воображаемого им суверенитета. Выделение территории государства, над которой осуществляется суверенитет, по его мнению, является политическим актом; это результат политического процесса, вовлекающего тре-
20 Tsagourias N. The legal status of cyberspace // Tsagourias N., Buchan R. Research Handbook on International law and Cyberspace. Cheltenham, 2015. P. 17.
21 Cm.: Krasner S. D. Sovereignty: Organized Hypocrasy. Prinston, 1999. P. 1—42.
бования, контртребования и успешное утверждение государственной власти на какой-либо территории. Вестфальский мир, например, рассматривается как основа современного территориально связанного суверенитета, хотя на самом деле он свелся к перекройке политических границ. Отсюда делается важнейший вывод о том, что между территорией и суверенитетом нет неотъемлемой связи, хотя суверенитет предполагает наличие осязаемого пространства, на котором он может продемонстрировать свою эффективность в политическом и правовом смыслах. Более того, даже территориально основанная концепция суверенитета включает элемент абстракции, который обнаружил американский юрист Р. Форд, утверждающий, что «абстрактно и однородно понятая» территория предполагает, что «пространство юрисдикции понимается независимо от каких-либо специальных атрибутов этого пространства»22. Иными словами, на территории государства реальное значение имеет юрисдикция, а не суверенитет23.
Очевидно, что в отношении киберпространства государство может осуществлять юрисдикцию над ки-беринфраструктурой, расположенной на его территории и над его гражданами, когда они вовлечены в ки-бердеятельность. Государство также может осуществлять юрисдикцию в отношении лиц, не являющихся гражданами, которые проживают или находятся на его территории. Государство может осуществлять юрисдикцию над информацией, распространяемой через киберпространство в пункте доставки, а также в пункте получения или когда информация пересекает через провода и линии, подпадающие под его юрисдикцию. Государство может осуществлять юрисдикцию над веб-адресами в той мере, в какой они зарегистрированы в конкретной стране. Итак, государство может осуществлять свою предписывающую и исполнительную юрисдикцию в киберпространстве и над кибердеятельностью на основе двух принципов: персонального (гражданство) или территориального (на своей территории или экстерриториально). Указанные принципы получили подтверждение в международной и национальной судебной практике.
Не отрицая значения юрисдикции для обеспечения и защиты национальных интересов, что получило воплощение в принятии четырех международных региональных конвенций о борьбе с преступностью в киберпространстве, заметим, что редукция понимания роли суверенитета государства в кибер-пространстве до признания лишь возможности реализации им юрисдикционных полномочий не создает твердых гарантий безопасности отдельного государства от таких серьезных угроз, как причинение злонамеренного ущерба или разрушения критически
22 Ford R. T. Law's Territory (A History of Jurisdiction) // Michigan Law Review. 1999. Vol. 97. P. 843, 853—854.
23 Cm.: Tsagourias N. Op. cit. P. 18—19.
важной инфраструктуры и иных масштабных нарушений жизнедеятельности.
Существует еще одна идея из разряда «рождественских сюрпризов», близкая к первому (нигилистическому) подходу, но внешне не тождественная ему. Несмотря на всю ее абсурдность некоторые авторы всерьез задаются вопросом, может ли кибер-пространство само по себе стать локусом суверенитета, иными словами, можно ли его рассматривать как суверенное образование24. Один из авторов этой идеи Т. Ву понимал, что государства долго не будут соглашаться с правовой неопределенностью статуса Интернета и примут меры для продвижения в нем своих интересов. Поэтому он выдвинул «генеративную модель минимального суверенитета киберпро-странства», которая в будущем должна спровоцировать необходимые изменения правового регулирования. По его мнению, «смысл или замысел этой модели в том, что она повлечет за собой процесс, посредством которого нормы и правила киберпростран-ства могут стать уважаемыми значительным числом государств»25. Минимализм данной модели состоит в том, что она рассчитана на добровольный характер принятия ее правил и норм государствами и пользователями, которые сочтут их приемлемыми для себя.
По мнению Н. Цагуриаса, киберпространство26, которое не обладает собственной территорией (если пони-
24 См.: Johnson D. R, PostD. G. Op. cit.; Wu T. S. Cyberspace Sovereignty? The Internet and the International System // Harvard Journal of Law and Technology. 1997. Vol. 10(3). P. 648.
25 Wu T. S. Op. cit. P. 665.
26 Как отмечалось, термин «киберпространство» широко используется в зарубежной научной литературе. Согласно техническим словарям, в частности Технопедии, «киберпро-
странство относится к виртуальному компьютерному миру и, более конкретно, к электронной среде, которая использу-
ется для облегчения онлайн-общения». Киберпространство
обычно включает большую компьютерную сеть, состоящую из множества компьютерных подсетей по всему миру, которые используют протокол TCP/IP для облегчения взаимодействия и обмена данными. Основная функция киберпространства— это интерактивная и виртуальная среда для широкого круга участников. В российском законодательстве используется понятие «информационно-телекоммуникационная сеть» —
«технологическая система, предназначенная для передачи по линиям связи информации, доступ к которой осуществляется с использованием средств вычислительной техники» (п. 4 ст. 2 Федерального закона от 27 июля 2006 г. № 149-ФЗ «Об ин-
формации, информационных технологиях и о защите информации»). В документах ООН используется понятие «информационно-коммуникационные технологии» (см., например, резолюцию Генеральной ассамблеи ООН 76/19 от 6 декабря 2021 г. «Достижения в сфере информатизации и телекоммуникаций в контексте информационной безопасности и поощрении ответственного поведения государств в сфере использования информационно-коммуникационных технологий»).
мать под киберпространством его виртуальную составляющую), может спровоцировать несколько вопросов, касающихся не столько его правового статуса, сколько восприятия сущности его научно-технологической конструкции. Киберпространство относится к виртуальному компьютерному миру и — более конкретно — к электронной среде, которая используется для облегчения онлайн-общения. Опираясь на ранее сделанный вывод о том, что территория — это не обязательно составная часть концепции суверенитета, Н. Цагуриас утверждает, что территория — это не просто географическое понятие с политической и правовой коннотацией, это также социальный конструкт и восприятие. Исходя из этого он заключает, что киберпространство в дополнение к своей физической инфраструктуре и к людям, которые пользуются компьютерами, имеет также концептуальное и перцептивное измерения. Концептуально киберпространство создает «ощущение пространства в процессе взаимодействия человека с компьютерной технологией», а перцептивно это «чувство, порождаемое интерфейсом пользователя компьютера, через одно или комбинацию наших чувств».
Проведенный анализ различных измерений позволяет Н. Цагуриасу выделить киберпространство как пространство, не расположенное на какой-либо определенной территории, что в принципе не вызывает возражений, скорее наоборот. Однако сама постановка вопроса о том, может ли «народ киберпространства» (со -общество киберпространства), опираясь на принцип самоопределения, признанный в международном праве, провозгласить свой суверенитет в киберпростран-стве и таким образом определить политический и правовой статус киберпространства как суверенного образования, представляется фантастической27. Однако подробный анализ понятий «народ» и «самоопределение» в международном праве позволил сформулировать вывод, не вызывающий возражений: «киберпространство некогда не сможет стать суверенным, но может быть объектом применения суверенитета»28.
Наконец, в зарубежной доктрине прослеживается и третий подход, более реалистический, признающий растущую заинтересованность государств в укреплении суверенитета в киберпространстве, особенно в свете непрекращающихся обвинений во вмешательстве во внутренние дела государств с использованием ИКТ. Реализм подобной позиции объясняется практической направленностью исследований, опирающихся на официальные позиции государств, особенно занимающих лидирующие позиции в сфере ИКТ, а также желание не ограничиваться научным конструированием, а направить усилия на выработку рекомендаций по международно-правовому регулированию статуса киберпространства и мер, обеспечивающих суверенитет государств.
27 См.: Tsagourias N. Op. cit. P. 22.
28 Ibid. P. 24.
В их числе можно отметить позицию Х. Мойни-хан, которая, следуя классическому пониманию суверенитета государства, рассматривает его как принцип международного права. Принцип суверенитета в международном праве, по ее мнению, включает совокупность суверенных прав: право государства на территориальный суверенитет, право на независимость государственной власти и идею равенства государств в международном порядке (внешний суверенитет). Отсюда следует, что осуществление каким-либо государством своей власти на территории другого государства без его согласия представляет собой нарушение суверенитета этого последнего государства29. Она правильно отмечает, что некоторые конкретные нормы, которые отражают общий принцип суверенитета государства, регулирующие или запрещающие осуществление власти одним государством на территории другого, содержатся в Уставе ООН (запрет применения силы или угрозы силой, невмешательство, суверенное равенство и др.), универсальных конвенциях (по морскому праву, воздушному праву и др.) или в обычном международном праве (принцип невмешательства во внутренние дела других государств и др.)30. Характерно, что приводятся ссылки на мнения государств, опубликованные в 2019— 2020 гг. (Нидерланды, Франция, Австрия, Чешская Республика и Иран) о том, что несанкционированное кибернападение одного государства на объекты ки-берпространства другого государства может при определенных обстоятельствах привести к нарушению государственного суверенитета. Подобная позиция может рассматриваться как дополнительное свидетельство того, что государства не отказались от желания сохранить свой суверенитет в киберпространстве.
Некоторые исследователи рассматривают стремление к укреплению контроля за киберпространством путем выдвижения и продвижения новой концепции — «цифрового суверенитета» как фактора, осложняющего вызовы применению международного права в ки-берпространстве. Эта концепция была выдвинута еще в 2012 г. французским бизнесменом П. Белланжером, который выступал «за цифровой суверенитет в контексте защиты частной жизни граждан европейских государств от "эксплуатации", в частности, за создание собственных национальных систем облачного хранения данных граждан»31. Данная концепция стала предметом дискуссий среди зарубежных ученых, появляют-
29 См.: Received 19 May 2020, Accepted 14 September 2020, Published online: 29 October 2020. P. 6. Перечень суверенных прав, приведенных Х. Мойнихан, не является исчерпывающим, его можно значительно расширить, в том числе в отдельных отраслях международного права.
30 Ibid.
31 Кутюр С., Тоупин С. Что означает понятие «суверенитет» в цифровом мире? // Вестник международных организаций. 2020. Т. 15. № 4. С. 56.
ся статьи и отечественных юристов по проблеме «цифрового суверенитета»32. Возросший интерес к понятию «цифровой суверенитет» отчасти объяснялся как технологическими причинами (растущая значимость облачных технологий), так и разоблачениями о фактах государственного и корпоративного шпионажа со стороны США33. Большой отклик данная концепция нашла у представителей различных отраслей гуманитарного знания в силу как ее относительной новизны, так и возможности применения не только к государствам, но и к другим акторам34. Добавим, что наряду с термином «цифровой суверенитет» в научном дискурсе и даже официальных документах встречаются близкие по смыслу понятия «технологический суверенитет», «сетевой суверенитет», «суверенитет данных», «частотный суверенитет», «компьютерный суверенитет», «информационный суверенитет» и др.
Не вдаваясь подробно в анализ концепции цифрового суверенитета, отметим, что этот пример не уникален, в литературе встречаются примеры использования, например, термина «экономический суверенитет» специалистами по экономике. Если следовать позиции, что суверенитет государства как правовое понятие неделим35, то различного рода попытки его уточнить, приспособить к каким-либо аспектам государственной политики (военной, экономической, в области культуры и др.) нельзя рассматривать иначе как стремление привлечь внимание к угрозам государственному суверенитету в различных сферах международных отношений. Соответственно, концепция цифрового суверенитета не размывает классического понятия «суверенитет государства», а лишь отражает вызовы независимости государства, исходящие из различных источников международной конкуренции.
Оценивая значение концепции суверенитета государства в современных условиях цифровизации международных отношений, следует признать необходимость ее доктринального обоснования. Суверенитет является прежде всего неотъемлемым качеством государства, поэтому появление какой-либо новой среды взаимодействия государств, какой является ИКТ-среда, не может отменить или заменить суверенитет. Однако должно
32 См.: Романовский Г. Б., Романовская О. В. О цифровом суверенитете // Конституционное и муниципальное право. 2022. № 9. С. 25—31; Петроченков И. А. К вопросу о концепции цифрового суверенитета // Конституционное и муниципальное право. 2022. № 7. С. 69—73 и др.
33 См.: Кутюр С., Тоупин С. Указ. соч. С. 63.
34 Канадские специалисты различают пять основных концепций цифрового суверенитета: «суверенитет киберпро-странства», «цифровой суверенитет государства и правительства», «цифровой суверенитет коренных народов», «цифровой суверенитет и общественные движения», а также «личный цифровой суверенитет». См.: Кутюр С., Тоупин С. Указ. соч. С. 53.
35 См.: Черниченко С. В. Указ. соч. С. 230.
пройти время для правильной оценки национально-правовых и международно-правовых средств, которыми его можно обеспечить. В этом смысле концепция защиты государственного суверенитета в информационном пространстве выглядит вполне соответствующей классической отечественной традиции36.
Развитие ИКТ наряду с очевидными благами для отдельного человека, организаций и государств несет угрозы безопасности отдельных государств и международной безопасности. В докладе Группы правительственных экспертов по поощрению ответствен-
36 См., например: Ефремов А. А. Защита государственного суверенитета Российской Федерации в информационном пространстве: монография. М., 2017. Хотя разногласия могут возникнуть по поводу соотносимости понятий «информационное пространство», «киберпространство», «ИКТ-среда», но это уже является другой темой для обсуждения.
ного поведения государств в киберпространстве в контексте международной безопасности, принятом на 76-й сессии Генеральной Ассамблеи ООН в 2021 г., подтверждается сохранение ранее выявленных серьезных угроз в сфере ИКТ.
В этих условиях умаление или какое-либо отрицание суверенитета, даже в концептуальном плане, не может создать условий для нахождения международно-правовых решений обеспечения международной безопасности. Разумеется, этот вывод не означает, что не могут встречаться разногласия и различные интерпретации квалификации отдельных действий, определения понятий или конкретных критериев нарушения суверенитета в киберпространстве. Задача юридической науки состоит в том, чтобы преодолевать встречающиеся разночтения в понимании терминов, понятий и категорий, обусловленных принадлежностью к различным правовым системам и традициям.
Список литературы
Barlow J. P. A Declaration of Independence for Cyberspace. URL: https://www.eff.org/cyberspace-independence. Ford R. T. Law's Territory (A History of Jurisdiction) // Michigan Law Review. 1999. Vol. 97. Goldsmith J. L. Against cyberanarchy // University Chicago Law Review. 1998. Vol. 65.
Gowlland-Debbas V. Law-making in a Globalized World // Cursos Euromediterraneos Bancaja de Derecho Internacional. 2004/2005. Vol. VIII/IX.
Henkin L. That "S" word: Sovereignty, and Globalization, and Human Rights, et cetera // Fordham Law Review. 1999. Vol. 68. Johnson D. R., Post D. G. Law and borders: the rice of law in cyberspace // Stanford Law Review. 1996. Vol. 48. Kennedy D. The Mystery of Global Governance // Ohio Northern University Law Review. 2008. Vol. 34. Krasner S. D. Sovereignty: Organized Hypocrasy. Prinston, 1999.
Tsagourias N. The legal status of cyberspace // Tsagourias N., Buchan R. Research Handbook on International law and Cyberspace. Cheltenham, 2015.
Wu T. S. Cyberspace Sovereignty? The Internet and the International System // Harvard Journal of Law and Technology. 1997. Vol. 10(3).
Вельяминов Г. М. Международное право: опыты. М., 2015. Грачев Н. И. Происхождение суверенитета. М., 2009.
Емельянов А. С., Ефремов А. А., Калмыкова А. В. и др. Цифровая трансформация и государственное управление: науч.-практ. пособие / редкол.: Л. К. Терещенко, А. С. Емельянов, Н. А. Поветкина. М., 2022.
Ермакова Е. П., Фролова Е. Е. Искусственный интеллект в гражданском судопроизводстве и арбитраже: опыт США и КНР: монография. М., 2021.
Ефремов А. А. Защита государственного суверенитета Российской Федерации в информационном пространстве: монография. М., 2017.
Курс международного права: в 7 т. / редкол.: В. Н. Кудрявцев (гл. ред.) и др. Т. 1: Понятие, предмет и система международного права. М., 1989.
Кутюр С., Тоупин С. Что означает понятие «суверенитет» в цифровом мире? // Вестник международных организаций. 2020. Т. 15. № 4.
Лазарев В. В., Липень С. В. Теория государства и права. М., 2015. Левин И. Д. Суверенитет. М., 1948.
Лукашук И. И. Международное право. Общая часть: учебник. 3-е изд. М., 2005.
Моисеев А. А. Соотношение суверенитета и наднациональности в современном международном праве: в контексте глобализации: автореф. дис. ... д-ра юрид. наук. М., 2007.
Моисеев А. А. Суверенитет государства в современном мире. Международно-правовые аспекты. М., 2006. Петроченков И. А. К вопросу о концепции цифрового суверенитета // Конституционное и муниципальное право. 2022. № 7. Правовые и этические аспекты, связанные с разработкой и применением систем искусственного интеллекта и робототехники: история, современное состояние и перспективы развития: монография / под общ. ред. В. Б. Наумова. СПб., 2020. Романовский Г. Б., Романовская О. В. О цифровом суверенитете // Конституционное и муниципальное право. 2022. № 9. Синицын С. А. Российское и зарубежное гражданское право в условиях роботизации и цифровизации. Опыт междисциплинарного и отраслевого исследования: монография. М., 2020.
Ушаков Н. А. Государство в системе международно-правового регулирования: учеб. пособие. М., 1997. Хабриева Т. Я., Черногор Н. Н. Будущее права. Наследие академика В. С. Степина и юридическая наука. М., 2020. Черниченко С. В. Контуры международного права. М., 2014.
Черногор Н. Н., Пашенцев Д. А., Залоило М. В. и др. Концепция цифрового государства и цифровой правовой среды: монография / под общ. ред. Н. Н. Черногора, Д. А. Пашенцева. М., 2021.
References
Barlow J. P. A Declaration of Independence for Cyberspace. Available at: https://www.eff.org/cyberspace-independence. Chemichenko S. V. Contours of international law. Moscow, 2014. (In Russ.)
Chernogor N. N., Pashentsev D. A., Zaloilo M. V. et al. Concept of digital state and digital legal environment. Ed. by N. N. Chernogor, D. A. Pashentsev. Moscow, 2021. 244 p. (In Russ.)
Couture S., Toupin S. What Does the Notion of "Sovereignty" Mean When Referring to the Digital? International Organisations Research Journal, 2020, vol. 15, no. 4, pp. 48—69. (In Russ.)
Efremov A. A. Protection of the state sovereignty of the Russian Federation in the information space. Moscow, 2017. (In Russ.) Emelyanov A. S., Efremov A. A. , Kalmykova A. V. et al. Digital Transformation and State Governmnet: scientific practical manual. Ed. by L. K. Tereshchenko, A. S. Emelyanov, N. A. Povetkina. Moscow, 2022. 224 p. (In Russ.)
Ermakova E. P., Frolova E. E. Artificial intelligence in civil proceedings and arbitration: The experience of the USA and China. Moscow, 2021. 224 p. (In Russ.)
Ford R. T. Law's Territory (A History of Jurisdiction). Michigan Law Review, 1999, vol. 97. Goldsmith J. L. Against cyberanarchy. University Chicago Law Review, 1998, vol. 65.
Gowlland-Debbas V. Law-making in a Globalized World. Cursos EuromediterraneosBancaja deDerechoInternacional, 2004/2005, vol. VIII/IX.
Grachev N. I. The origin of sovereignty. Moscow, 2009. (In Russ.)
Henkin L. That "S" word: Sovereignty, and Globalization, and Human Rights, et cetera. Fordham Law Review, 1999, vol. 68. Johnson D. R., Post D. G. Law and borders: the rice of law in cyberspace. Stanford Law Review, 1996, vol. 48. Kennedy D. The Mystery of Global Governance. Ohio Northern University Law Review, 2008, vol. 34.
Khabrieva T. Y., Chernogor N. N. The future of law. The Legacy of Academician V. S. Stepin and Legal Science. Moscow, 2020. 176 p. (In Russ.) DOI 10.12737/1112960.
Krasner S. D. Sovereignty: Organized Hypocrasy. Prinston, 1999.
International Law Course. Ed. by V. N. Kudryavtsev et al. Vol. 1: Definition, subject and system of international law. Moscow, 1989. (In Russ.)
Lazarev V. V., Lipen S. V. Theory of State and law. Moscow, 2015. (In Russ.) Levin I. D. The Sovereignity. Moscow, 1948. (In Russ.)
Lukashuk I. I. International Law. General Part: textbook. 3rd ed. Moscow, 2005. (In Russ.)
Moiseev A. A. Correlation of sovereignty and supranationality in modern international law: in the context of globalization. Dr. diss. thesis. Moscow, 2007. (In Russ.)
Moiseev A. A. Sovereignty of the state in the modern world. International legal aspects. Moscow, 2006. (In Russ.) Petrochenkov I. A. On the issue of the concept of digital sovereignty. Konstitutsionnoe i munitsipal 'noepravo, 2022, no. 7, pp. 69— 73. (In Russ.)
Legal and ethical aspects related to the development and application of artificial intelligence and robotics systems: history, current state and prospects of development. Ed. by V. B. Naumov. St. Petersburg, 2020. (In Russ.)
Romanovsky G. B., Romanovskaya O. V. On digital sovereignty. Konstitutsionnoe i munitsipal 'noepravo, 2022, no. 9, pp. 25—31. (In Russ.)
Sinitsyn S. A. Russian and foreign civil law in the context of robotization and digitalization. Experience in interdisciplinary and industry research: scientific and practical guide. Moscow, 2020. 212 p. (In Russ.)
Tsagourias N. The legal status of cyberspace. In Tsagourias N., Buchan R. Research Handbook on International law and Cyberspace. Cheltenham, 2015.
Ushakov N. A. State in system of international legal regulation. Moscow, 1997. (In Russ.) Vel'yaminov G. M. International law: experiments. Moscow, 2015. (In Russ.)
Wu T. S. Cyberspace Sovereignty? The Internet and the International System. Harvard Journal of Law and Technology, 1997, vol. 10(3).
Информация об авторе
А. Я. Капустин, заведующий отделом международного права, научный руководитель Института законодательства и сравнительного правоведения при Правительстве РФ, президент Российской ассоциации международного права, заместитель председателя Международного союза юристов, доктор юридических наук, профессор, заслуженный деятель науки Российской Федерации
