Сущность рынка как категории социальной философии Текст научной статьи по специальности «Экономика и бизнес»

УДК: 316; 334.3

сущность рынка как категории социальной философии

В. Н. романов,

доктор философских наук,

профессор кафедры социальных дисциплин

E-mail: t. shubina@ulstu. ru

Ульяновский государственный педагогический университет

В статье рассматриваются некоторые теоретические вопросы экономических теорий, строительства гражданского общества и локальных парадигм национальной безопасности. Отмечено, что история знает различные способы первоначального накопления капитала, но все они сопровождались уничтожением различных форм собственности и крупных социальных групп. А в бывших республиках СССР накопление первоначального капитала происходило противоположным образом — уничтожением общественной собственности.

Ключевые слова: реформы, рынок, рыночная теория, социум, политика, гражданское общество, государство, безопасность.

Социальность рынка. Экономистам известно, что самыми основными свойствами социальности рынка являются его способности производить деньги и объединять людей посредством последних. И это объяснение не вызывает ни у кого нареканий. Таким образом, объединенное сообщество людей теоретики рынка назвали торговым обществом. И это свойство рынка становится единственным универсальным признаком, проявляющимся в процессе денежного подчинения потребителя и втягивания потребителя в зависимость от денег, и в конечном счете от самого себя. Однако и это не является всеобъемлющей и единственной формой организации социума, и поэтому не все цивилизации согласны жить под игом «денег». С точки зрения философии, деньги — это эксплуататор, а не блага. И именно поэтому основная сущность социальности денег и рынка на этом прекращает свое существование,

и деньги со «своим» рынком переходят на свое истинное подчиненное и «соподчиненное» места, уступая иным формам и средствам организации и самоорганизации социума.

Другой функциональной чертой социальности рынка является его способность воспроизводить частную собственность. Однако и эта функциональность не может претендовать на основную социальную сущность общества, если этот «рынок» организован в рамках полнокровного и суверенного государства, в противном случае там, где общество допускает главенство «рынка» над государством, это общество со временем прекращает свое существование как суверенное государство. Кроме того, имеется еще одно социальное «достижение» рынка — это социальная и экономическая дифференциация населения, формирование огромного имущественного неравенства и социальной стратификации. Как ни странно, социальная дифференциация является побочным результатом рыночных отношений, но, парадоксально, именно она, порожденная самим рынком, становится основным социальным средством для борьбы с частной собственностью по ее уничтожению.

Рынок, богатство, прибыль — это самые привлекательные для мещанина и обывателя-потребителя социальные лозунги капитализма. Поэтому рынок стремится формировать социальную дифференциацию как систему мотивов к обогащению, тогда как государство всячески стремится ликвидировать такую социальную дифференциацию, поскольку находит в ней угрозу своей безопасности. Таким образом, государство всячески стремится ликвидировать пос-

ледствия рынка — социальную дифференциацию, поскольку бедное и нищее население является основной социальной угрозой национальной безопасности. И в этом социальные интересы рынка и государства диаметрально противоположны. Поэтому для рынка, если он пытается вырваться из-под государственного влияния, есть один проверенный временем путь — доводить уровень социальной дифференциации до уровня социальной напряженности и конфликта, а затем до актов гражданского неповиновения и разрушения государственности в пользу своих целей и в угоду своим внешним покровителям и хозяевам. В этой связи, например, некоторые экономисты отмечают, что рынок хорошо регулирует колебания конъюнктуры, но бессилен перед структурными проблемами. Поэтому, говорят они, необходимо его дополнять государственным регулированием. По их мнению, подобные суждения становятся типичными для тех, кто видит необходимость усиления влияния государства на рынок, но не могут объяснить причины этих необходимых тенденций, пытаются увязать их с социально-экономическими процессами и бессилием рынка перед структурными проблемами.

На самом же деле, говорят другие специалисты, социально-экономические процессы нисколько не стали сложными, а для рынка усложнение связано только с тем, что большие товарные и денежные массы включены в рыночный оборот. Все остальное не усложнилось. Не усложнилась ни торговля товарами, ни деньгами. Не усложнилась и конкуренция. Они отмечают, что ссылка недобросовестных исследователей на сложность социально-экономических процессов не дает обоснования для таких выводов. Тогда напрашивается вопрос: а зачем же обосновываются подобное поведение и свойство рынка? Это «обоснование» связано с некоторыми обстоятельствами. Например, это может быть связано с поверхностным анализом социально-экономической действительности — это первое. А вторым обстоятельством может быть политическая ориентация самих исследователей по защите проводимых реформ, к каким бы негативным результатам эти реформы на сегодня ни привели, поэтому эти «ученые» пытаются содействовать именно подобному шантажу по выдавливанию государства из собственного экономического пространства, поскольку в своей сущности ограниченность рынка находится в свойствах самого рынка, в его односторонней способности социализировать человека, в его примитивных схемах социализации.

Поскольку рынок как механизм организации общества, не может предложить полномасштабного набора форм специфической социализации человека, то он пытается всех «повязать» на «товарности». А государство, ведущее в пределах своей юрисдикции и производство, и потребление, не может существовать, только продуцируя «товарное» потребление, поскольку для него основным свойством потребления становится духовность, превращенная в этатистское политическое мировоззрение. Принцип «товарности» в духовной сфере, используемый рынком, для государства становится функционально враждебным, поскольку эта «товарность» ведет к деморализации общества и к уничтожению основ традиционной культуры, выступающих как фундаментальное социальное духовное наследие.

Однако имеются исследователи, пытающиеся доказать обратное. Они пытаются привести в качестве примера опыт Советского Союза, утверждая при этом, что-де Советский Союз не смог противостоять принципу товарности, не смог отказаться от него в сношениях с другими странами. Он был вынужден привести в соответствие свою внутреннюю нетоварную форму мировому товарному содержанию. И пытаются внушить современному постреформенному обществу антироссийскую (антисоциалистическую) идеологему, убеждая в том, что, дескать, никакая идея, какой бы она ни была высокой, не сможет устоять перед принципом товарности, ибо он положен в святая святых современного человека, в его душу и сердце. Они пытаются внушить российскому социуму нежелательность и невозможность возврата к социалистическому способу хозяйствования.

Подобные суждения вряд ли могут претендовать на научность. Прежде всего потому, что экономисты и политологи, а также и специалисты смежных наук знают, что Советский Союз был высокоразвитым технологическим государством, и он не мог существовать на основе самоорганизации на принципах товарности, и одновременно без высокой прогос-ударственной идейности. Принцип «товарности» подразумевает наличие в государстве денежной системы. Разве можно говорить, что в СССР не было денежной системы? Из истории известно, что денежная система зародилась еще в рабовладельческом обществе, резонно поставить вопрос: разве СССР был первобытным общинным государством? Абсурд какой-то, но умышленный абсурд, устремленный на формирование мозаичного знания и разрушение сис-

темного мировоззрения. Значит, эти «специалисты» вызывают сомнение не только в своей квалификации, но и в научности и проявляются как агенты влияния антироссийских международных политических сил в научной среде.

Исследования показывают, что людей, заботящихся о состоянии государственной безопасности, немало. Парадоксально то, что эта величина преобладает среди людей малоимущих или даже неимущих. Даже среди бедных россиян много тех, кто готов отдать последнее ради того, чтобы общество было крепким, чтобы оно процветало, чтобы его былое величие восстановилось. И это происходит оттого, что принадлежность к сообществу людей есть то необходимое условие существования индивида, без которого частные формы социальных связей в обществе перестают быть важными.

Между тем интересны наблюдения исследователей, выявляющих парадоксальные феномены. Оказывается, для того чтобы стать в полном объеме социализированным, человеку необходимо, чтобы его доход не превышал одного—двух долларов в день. Этого, как говорят они, опираясь на огромное количество социологических данных, вполне достаточно, чтобы у населения сохранялось чувство принадлежности к своему обществу. Но для того, чтобы рынку стать эффективным социальным организатором и порождающим не только минимальный прожиточный доход, который приобщает индивида к обществу, а такой, который и побуждает его к мотивированной деятельности, необходимо добиться результатов во много крат больше — тысячи и миллионы долларов в день.

Поэтому рынок стимулирует к деятельности незначительную часть населения Земли, т. е. ту ее часть, которая называет себя бизнесменами. Заработки в сотни долларов в день не «вводят» человека в число бизнесменов, это просто уровень зарплаты, а не признак принадлежности к бизнесу. В лучшем случае обладатель подобного дохода может причислить себя к мелким предпринимателям. Другая же, более крупная часть населения Земли, которая называет себя основной частью населения, к рынку имеет как бы косвенное и зачастую противоположное отношение. Рынок для них существует гипотетически, как некая виртуальная реальность, как некая вне их находящаяся возможность самореализации. Поэтому деньги в рыночных отношениях становятся объектностью и последней субстанцией, на которой заканчивается всякое устремление чело-

века. Опровержение этого тезиса всегда сопряжено с желанием доказать обратное, поскольку перед этими «опровергателями» заказчики от капитала ставят задачу и цель увести человека от действительных социальных отношений, от реальной экономической и политической конкуренции. Перед этими «теоретиками» ставится цель помочь воспроизвести в социуме такой слой населения, который бы был готовым работать по-рабски, за незначительное вознаграждение. В последнем смысле современное российское государство является достаточным примером и аргументом.

Конкуренция и неравномерность развития рынка. Как уже рассматривалось, социальный эффект рынка ограничен. Составные части конкуренции и неравномерность развития самого рынка не позволяют ему становиться производством богатства и изобилия. Для субъектов рынка мАТЕРилльнАя потребность выступает всего лишь в качестве косвенного продукта в процессе производства денежного дохода, т. е. денежной прибыли, а потребность же сама по себе — это феномен более всего социальный и является предметом изучения социологической науки, но «повязанный» с экономической деятельностью и поэтому требующий к себе адекватного социально-экономического или даже социально-технологического внимания (это в смысле социальных технологий). Безусловно, бывает и производственная потребность в технологическом перевооружении, но это уже относится к хозяйственным технологиям и напрямую не касается социальных потребностей. Хотя, если уж попытаться философски всесторонне рассмотреть взаимосвязь экономико-хозяйственной деятельности человека, потребность в технологическом переоснащении какого-либо производства также является таким же социальным феноменом, как и экономическим, поскольку от уровня технологичности производства зависит количественный и качественный уровень человеческого трудоучастия в производстве материальных ценностей.

На определенных этапах и видах деятельности рынку необязательно что-либо производить, поскольку он может достаточно успешно просуществовать на продаже-перепродаже и на игре цен. Поэтому чем меньше продукта создается человеком (но рынок его цену берет с потолка), тем ему выгоднее, поскольку он без значительных материальных затрат получает достаточное денежное основание для своего бытия на игре спекулятивного

ценообразования. Иными словами, спекулятивная (по-другому, коммерческая) цена на продукт дает финансовый фундамент для существования рынку, а не производственное ценообразование определяет его судьбу. Поэтому цена любого продукта во много раз превосходит его реальную стоимость. Рынок как бы создает богатство, но это богатство создается для избранных — для продавцов, посредников и коммерсантов (спекулянтов) в виде неустойчивого богатства, т. е. в виде денег. Именно они становятся общественным продуктом для всей экономической системы, и тогда настает конец производящей экономики. Вся финансово-экономическая система государства превращается в спекулятивное торгово-посредническое пространство.

Опыт постреформенной России снова является заслуживающим внимания примером. В связи с этим многие аналитики отмечают, что одновременно с этим сфера частного потребления и социальная жизнь начинают трансформироваться в монетаристскую модель управления. Все формы социальности, кроме рыночной, начинают разрушаться под сильным давлением прорыночной «государственности». Способность населения организовать групповые потребности встречаются как покушения на саму основу прорыночной «государственности», и всякая попытка организации коллективного потребления расценивается не только как угроза рынку, но и как угроза экстремизма. Рынок всегда стремится расколоть коллективные потребности на индивидуальные потребления отдельных, не взаимосвязанных друг с другом людей, вывести отдельного человека из массы и «привязать» к товару, поставить его в зависимость от товара. Материально-денежная форма организации общества прикрепляет индивида и социум к товару, к вещам и делает людей зависимыми от них. Здесь же следует отметить и другую парадоксальную социальную сущность рынка, где она заключается в том, чтобы превратить индивида в товар. Иными словами, продавать и человека на основе конкуренции на рынке труда, и притом так, чтобы продать его дороже, вытесняя тех, кто не в состоянии этого сделать. Именно таким бесчеловечным образом рынок формирует «конкурентоспособного» человека. И как следствие, на рынке труда индивиды как товарные массы ведут постоянную борьбу за главенствующее свое положение и за цену своего труда. Это порождает вражду между людьми.

Высшим негативным пределом социальной ориентированности рынка является его роль в ми-

ровоззренческой дезориентации населения, социальной дезорганизации и социально-экономической дифференциации, т. е. рынок превращает общество из равных участников материально-финансового процесса в общество социального неравенства, а затем превращает их в своего могильщика. Поэтому иная парадоксальная сущность социальности рынка направлена на формирование у людей различий в потребностях, доходах, в статусах и в мировоззрении, т. е. так, чтобы участники рынка постоянно находились в хаосе, в постоянном поиске чего-либо, в противодействии и в состоянии борьбы друг с другом и не смогли бы консолидироваться. В процессе этого деньги приобретают черты социальности на рынке, и свойства представителя рынка в социуме. И в этом смысле деньги завоевывают двойную сущность. В одном случае, деньги выражают силу каждого отдельного индивида, а во втором — силу общественного взаимодействия. При этом и государство представляется в рынке такими же деньгами, и тоже в форме цен на предметы и услуги, удовлетворяющие потребности людей. Поэтому, чем шире охват социальных затрат у рынка, тем его социальность значительнее. Однако общество оценивает и определяет социальную значимость рынка не только через цены на предметы его потребностей, но и прежде всего из широты его социальных задач. Правда, и государство считает так же, что чем больше социальных задач у бизнеса, тем больше социальных потребностей будет удовлетворено, и тем выше уровень социальной безопасности государства.

Однако деньги и общество — для рынка не тождественные понятия. Рынок хотя и участвует в организации денежного выражения общества, но он не понимает того, для чего он должен услужить населению, принимая на себя социальные задачи и удешевляя товары.

Рынок есть система организации реализации произведенного товара, иными словами, рынок есть общество торговцев, своеобразный «профсоюз» торговцев, предназначенный для улучшения условий жизнедеятельности торговцев. Рынок озабочен улучшением условий жизнедеятельности торговцев, а реальный сектор экономики для рынка является лишь производителем чего-то, и он находится в подчинении у данного «профсоюза». И поэтому при желании рынка этот производитель может быть просто куплен (поскольку деньги сосредоточены не у производителя, а у рынка) и затем запросто пущен по ветру, если тот будет сопротивляться. Поэтому рынок утверждает, что все

имеет цену для него, а человек и его товарная ценность находятся в руках у рынка. Каждый становится членом рыночного общества только при условии наличия денег, и каждый автоматически выбывает из него при отсутствии финансов. Поэтому за пределами рыночного общества находятся иные организационные формы общества, иные социальные системы, выстроенные самим социумом для защиты своих коллективных и индивидуальных запросов и потребностей от рыночного способа жизнеустройства. Эти формы социальной организации и самоорганизации населения представлены в обществе в виде государства, партий, религий, семьи и других институций.

Соотношение между этими общественными системами устанавливается всякий раз эмпирически, но влияние рыночного общества на все имеющиеся в наличии общества всегда является вспомогательным. Но жадность рынка беспредельна, и она стремится проглотить и эти формы общественных обустройств для того, чтобы стать исключительной формой самоорганизации. Подкуп и коррупция, алчность и предательство идеалов прежней формы самоорганизации — вот неполные, но одни из основных механизмов «поглощения» рынком иных технологий и мировоззрений социальной самоорганизации. Рынок вползает во все способы взаимодействия людей через корысть, жадность, и корыстолюбие с жадностью становятся его обыденной чертой. Поэтому рынок привязывает к себе индивидуума, отдельного человека всеми ему доступными способами и утверждает себя именно на уровне его индивидуального сознания, поскольку рынок может овладевать только индивидуумом, а коллективное сознание и коллективные потребности для рынка являются основными враждебными силами, ведущими рынок к гибели.

Социальная ориентированность рынка зачастую является лишь блефом, политическим пиаром (т. е. политической рекламой), не направленной на реальное осуществление социальной политики в своем экономическом пространстве, поскольку решение социальных вопросов населения поможет укреплению социального самочувствия социума и укреплению коллективного сознания и коллективного действия. Ведь известно, что в рамках коллективного сознания человек проявляет свою деятельную натуру. Поэтому, например, корысть не может полностью вобрать человека. В дружбе и любви корысть не всегда играет ту роль, которую хотел бы утвердить рынок. Коллективное сознание не выстраивает ко-

рыстолюбивых отношений с обществом, ибо оно и к человеку относится как к части общества, как к субъекту коллективной общественной силы. Поэтому государство как субъект коллективного сознания стремится объединить другие субъекты и оградить своей силой от разрушительного воздействия на них рыночного механизма.

Поскольку государство генерирует коллективное мировоззрение и объединяет свои субъекты социально-политического и экономического взаимодействия на основе политарного сознания, то оно к проблемам социального характера относится в высшей степени заинтересованно. Нормальной экономической средой для государства является такая экономическая политика, которая направлена на улучшение социальной сферы, которая бы впредь не стала причиной недовольства своего населения.

Взаимодействие рынка, государства и гражданского общества. Рынок не порождает государство, и государство не есть следствие рынка. Как утверждают сами же экономисты, государство зародилось задолго до появления рынка, и для него социальная сфера является основной задачей и проблемой. По представлениям некоторых специалистов, государство управляет социальной дифференциацией двояким образом. Конечно, государство одной рукой перераспределяет доходы, полученные от рынка, в социальную сферу, а другой рукой как бы снижает социальную напряженность, однако оно это делает и для сохранения самого рынка, а не для его разрушения.

Конфликтный потенциал рынка определяется как объективными, так и субъективными причинами. С одной стороны, он есть «снабжающее» и организующее состояние и форма организации общества, а с другой — ее внутренне обостренное конфликтогенное и дезорганизующее состояние.

Конфликтный потенциал рыночного общества как результат рыночного управления обществом зависит от силы давления рынка на государство и социум. Сила противостояния накаляется настолько, насколько частная собственность укоренилась в сознании и действиях людей и насколько идеологема частной собственности не удовлетворяет ожиданиям удовлетворения материальных потребностей социумом, насколько она утвердилась в массовом сознании или же она отвергается населением. Чем выше авторитет частной собственности, тем выше претензии рынка на роль основного «оформителя» общества и тем труднее государству сдерживать рост конфликтного потенциала. Хотя при этом у государс-

тва и имеется эффективный механизм воздействия на конфликтный потенциал рынка, но оно его использует только тогда, когда возникает необходимость в этом у ведущих коррумпированных групп во власти и в субъектностях в экономике. Вместе с тем государство параллельно создает зоны «неденежного» социально-экономического взаимодействия, что не дает возможность рынку претендовать на роль единственной формы организации общества. Поощряя становление институтов некоммерческого характера, государство тем самым создает основу для снижения конфликтного потенциала рынка.

Государство и рынок имеют одно фундаментальное обоснование в своем существовании — это удовлетворение потребностей индивидов и социальных групп. Тем самым социально они связаны между собой. Однако идея противопоставления гражданского общества государству, рынка — государству появилась в период повторных попыток внедрения «нового» капитализма в России. Политическое управление делает гражданское общество тем, чем оно представлено в действительности. Можно сказать, что социум потому является гражданским обществом, что государство плодотворно управляет рынком. Поэтому отсутствие политического управления государством и рынком делает гражданское общество тождественным рынку, становится торговым обществом. Именно всепроникающее политическое управление создает из гражданского общества государство и делает его политическим субъектом. Непонимание диалектики взаимодействия рынка и государства приводит к уничтожению государства и превращению его в торговое сообщество социально частично организованных, но политически разрозненных людей [4, с. 72].

Поэтому конфликт рынка с государством есть конфликт торгового общества со своей основой, т. е. с государством с целью его же уничтожения. Привитый «экономический паразит» уничтожает «экономическое тело» государства. Подобная система социальной организации, которая порождает конфликт между государством и собой и игнорирующая закономерности развития государства как социального института, отвергающая нормативы социального согласия и не замечающая ничего, кроме своих материальных потребностей, выходит за грань гражданского общества и переходит в разряд социально дегенерирующих институтов. Поэтому для реализации коллективных потребностей государство представляет самим же организованное

гражданское общество, способное в различных ситуациях сформировать общество на основе коллективного сознания.

Если пойти по пути анализа взаимодействий государства и гражданского общества, то на этом пути вряд ли может быть достигнут консенсус, поскольку у политарного сознания и космополитизма полярные научные и социально-политические парадигмы. Это связано с тем, что государство и гражданское общество в корне отличаются друг от друга. Государство есть политизированное гражданское общество, исповедующее и формирующее этатистское сознание, тогда как гражданское общество — это деполитизированное государство и деидеологизированное социальное пространство. Поэтому государство по форме и способу своей организации вроде бы ничем не отличается от гражданского общества, но по содержанию своему и функциональным своим свойствам в корне отличается от внутренне бесформенного и бесструктурного гражданского общества.

По большому счету, именно этого добивались «перестройщики» и «реформаторы» в своей разрушительной политике в СССР и России: превращения страны в бесструктурную, бесконтрольную и неорганизованную общность десоциализированных, депо-литизированных и деидеологизированных людей. В этом смысле стремление к конвергенции государства и гражданского общества превращается в научно-политическую попытку ревизировать государство с целью его ослабления под благовидным видом невнятных «реформ». В принципе оно и было так задумано идеологическими центрами капиталистических стран с целью разрушения Росси как политической единицы, а в науке — с целью уничтожения фундаментального познания и формирования мозаичного знания в обществе. Поэтому, когда некоторые исследователи говорят о гражданском обществе как об объекте политического управления, то они не развивают его далее, чем его это делал Гегель, наоборот, они даже пытаются превратить в нечто противоположное. Они даже в этом ставят себя выше Гегеля и рассматривают государство только как одно из проявлений гражданского общества, без которого, якобы, государство не бывает в действительности. Они утверждают, что гражданское общество в собственном смысле может «родиться» из взаимодействия государства и рынка как двух форм организации жизни общества.

На первый взгляд, все наукообразно, суждения выглядят более чем стройно. Однако стоит только

«порыться» в научных парадигмах этих рассуждений и в социальных «переложениях», как из них многие не выдерживают и элементарной научной строгости.

На взгляд автора, результатом взаимодействия государства и рынка как двух различных форм организации общества, является определенная сумма социальных функций, характеризующих повышенную конфликтность этого взаимодействия. Степень давления государства или же, наоборот, друг на друга не определяется простым соотношением их теоретических расхождений, а обусловливается степенью социального противостояния в общественной жизнедеятельности различных социальных групп. И свобода слова, и свобода совести, и реализация прав и свобод человека — все зависит от степени организации социальных отношений рынком и степени их социального согласия, а не от словоохотливости торговца или же «внедрителя» в экономическое пространство рыночной теории ученого. Наоборот, именно проникновение рынка во все сферы социально-экономической деятельности и в управление государством порождает коррупцию, подводит к диктату олигархата и мелкого лавочника во всех сферах общественной жизнедеятельности. Степень сращивания рынка и государства в их постоянном взаимодействии порождает преобладание частного интереса над общественным интересом, по-другому говоря, коррупции, приводящей к ослаблению государственной безопасности. Поэтому во многих цивилизованных странах рынок становится объектом политического управления государством и начинает трансформироваться в своей внутренней сущности. Это приводит к тому, что рынок начинает менять пределы своей претензии стать единственной организующей силой. Например, запрет со стороны государства на рекламирование табачных изделий и алкоголя не отменяет рынок табака и алкоголя, он просто исключает такие средства воздействия на психику потребителя, как цель к насильственному формированию потенциальных курильщиков. В связи с этим следует отметить и тот факт, что не всегда запрет чего-либо играет позитивную роль. Однако здесь не следует соглашаться с подобными форс-мажорными обстоятельствами, поскольку отсутствие запрета подвигает рынок к более широкому и наглому распространению асоциальных стереотипов и привычек, а также и потребностей. Безусловно, сторонники вседозволенности рынка при этом пытаются отстоять свои интересы, утверждая, что, дескать, запрет на производство тех или иных вре-

доносных продуктов не отменяет рынок, он делает его просто нелегальным. Поэтому следует отметить, что политическое управление устанавливает только границы рыночного обслуживания общества. Потому и как только появляется элемент попустительства со стороны государства в адрес рынка (не говоря уже об официальной политике правительства того или иного государства), то он тут же устремляется к расширению своих потенций, а в результате усиления государством своей регулирующей роли рынок тут же начинает огрызаться и сопротивляться.

В периоды усиливающегося политического управления часть рынка приобретает нелегальный характер. В связи с этим иные исследователи заговаривают о том, что, дескать, гражданское общество раскалывается на легальное и нелегальное общество. Тогда напрашивается вопрос, что это за формирование — «гражданское общество» — сообщество девиантных людей или законопослушное гражданство? И кому оно нужно? Что означает тогда научное и юридическое понимание «гражданин»? Не есть ли это попытка умышленного смешения научных категорий и парадигм, или же это свидетельство методологической несостоятельности «теоретиков» рыночной организации общества? Поскольку не лишена разумности мысль, что, если государство не в состоянии осуществлять действенный контроль над нелегальным рынком, то и гражданское общество становится соучастником этого криминального действия. А не проистекает ли отсюда вывод, что «гражданское общество», являясь антиподом государства, будет выступать за упразднение государства? Не потому ли тогда «гражданское общество» для своего сохранения поддерживает легализацию нелегального рынка?

Как же быть с национальными интересами как оплотом государства? Из истории известны случаи с тем же американским государством во время отмены «сухого закона» в 1920-х гг. Примерно так же произошло и с легализацией так называемых «легких» наркотиков в Голландии. Не стало уже секретом сегодня и для россиян, что к социальной и политической трагедии СССР привел саботаж экономических институций СССР в течение послевоенных (послесталинских) 30 лет, начиная с хрущевских лет правления. Поэтому, как отмечают специалисты, прежде чем усиливать давление на рынок, государства всегда должны просчитывать свои будущие проигрыши от подобных политических и социальных шагов. Поэтому политика

государства, направленная на сокращение влияния теневого рынка на общество, всегда олицетворяется с победой национальных интересов над безумием «рыночной теории».

На уровне авторского неэкономического понимания гражданского общества оно должно представляться как сообщество граждан с прерога-тивностью национальных интересов над личными «рыночными», прерогативностью общих и объектных потребностей над частными и субъектными. На взгляд автора, гражданским может быть только такое общество, в котором государство и социум пронизаны и пропитаны единым политарным сознанием, субъекты политики должны быть носителями одного и того же патриотического мировоззрения и устремленными защитить свое государство от любых посягательств как извне, так и от внутренних его врагов. Идеальным представлением о гражданском обществе были внутренняя содержательность и структурность Советского Союза, где подавляющее большинство населения было носителем одного и того же патриотического мировоззрения и устремленным защитить свое государство от любых посягательств извне, но упустили из виду и внутренних своих врагов. Исходя из такого понимания политического управления обществом, можно бы было представить его как бесконфликтное сообщество равноправных граждан, совокупность которых и определяет полнокровное гражданское общество, а не лицемерная наукообразная интерпретация идей «рыночных теоретиков» о постсоветской переорганизации мирового пространства. Ведь идеологами «гражданского общества» оно ими пропагандируется как совокупность конфликтных и неконфликтных связей и зависимостей, доминирующее положение в которых приобретают рынок или обмен. Только зачем в таком случае необходимо иметь подобное «общество», где все неустойчиво и нестабильно, поскольку конфликтно, и каким же образом, по какому подобию, по какому такому устремлению оно может стать идеалом общественно-социального обустройства людей? Какую притягательную силу будет иметь общество, основы которого выложены на купле-продаже, обмене и обмане? Поэтому, говоря о государстве и государственном руководстве всеми сторонами общественной жизнедеятельности, нельзя путать государство и власть.

Власть и общество. Власть в современной постсоветской России не одно и то же, что и общество или же государство. В этих условиях власть

и общество стоят на противоположных сторонах государственной безопасности, и они, с точки зрения науки, должны быть партнерами в сфере социально-экономического и политического взаимодействия. Только тогда можно будет говорить о социальном партнерстве между властью, бизнесом и населением. Ведь известно, что политическое управление складывается из совокупности политики, включающей в себя всю гамму потребностей государства. Реализация национальных интересов отражает и интересы граждан, членов государственного объединения. Оно этого достигает тогда, когда все члены государственного объединения равны. А само равенство основывается на общих для всех граждан социальных признаках. Такими признаками в государственном объединении наука выделяет территорию, язык, национальность, право, мировоззрение, духовность, общность интересов социальных наследий. Именно они являются фундаментом создания государственного сообщества, тем более если это образование является густо многонациональным, как бывшие республики СССР. Именно духовность и общность интересов являются основой создания и сохранения многонациональных государств, единственным признаком, именно эти социальные ценности являются стержнем сохранения страны, именно они объединяют всех и делают их равными между собой, а не правовое пространство страны.

Право, как видно из международной юридической практики, как видно из юридической практики Советского Союза и иных постсоциалистических стран европейского континента, никогда не становилось удерживающим фактором от распада этих государств, и не сможет стать основой для сохранения политическими фигурами своей власти. Для укрепления единства граждан многонациональной страны государства императивно должны стремиться выработать основы социальной и политической консолидации, а не пытаться присвоить себе функции Бога. Многие из этих «реформаторов» пытались и пытаются пересказать историю царской России и СССР в свою пользу и на свой лад, «перекроить» ее. Многие хотели и все еще хотят показать Советский Союз и его бывшие республики в «нечеловеческом» облике.

Вырабатывая основы консолидирующих интересов и потребностей, многонациональные государства в последующем начали бы насыщать их уже социальными ценностями, необходимыми каждому этническому субъекту данного государс-

тва для самоэволюции. Не в последнюю очередь этими дополнительными ценностями становятся различные национальные идеи, впоследствии получающие доктринальный характер, т. е. они кладутся в основания внутриполитической деятельности государства и отдельного гражданина. Таким образом, государство создает систему политического управления обществом и его мировоззренческий фундамент. А земля и субъектная территория становятся лишь географическим основанием создания людьми своего государства (хотя, на взгляд автора, подобную стратификацию субъектов взаимосвязей можно привести только при подходе к анализу подобного феномена, поскольку земля и природный ландшафт, масштабность географической территории играют одну из ведущих ролей в формировании социальной психологии этнических групп).

В современной России доминирование тех или иных тенденций государства не может происходить само собой. Все обусловлено текущей ситуацией в различных сферах общественной жизни. Так, например, засилье иностранного капитала обусловлено итогами приватизации. В данном случае вроде бы территория не является доминирующим признаком, и государство как бы становится наблюдателем и мелким субъектом экономики.

И в этом случае хочется пополемизировать с экономистами, утверждающими, что наиболее значимой для политики формой организации общества является рынок. Они пытаются внушить научному обществу, что рынок для государства является основным объектом политического управления. Но на взгляд социального философа, по большому счету, рынок не является функциональным антагонистом государству, и как организатор он не страшен государству, поскольку организующие силы у них несравненно скромные в пользу государства. Рынок становится страшным для государственной и национальной безопасности только из-за привязанности правящих кругов к этой теории «диверсификации» экономики. Это в некоторых бывших республиках СССР раздули значение «рынка» как мыльный пузырь. Да, мы видим, что государство «терпит» рынок, несмотря на все его «хамство» и подлости, коварство и коррупцию, подкупы его сотрудников и чиновников, но рынок занимает такую экономическую нишу в государстве, которой государству не выгодно заниматься. Это только в гипертрофированных и дистрофированных (как в некоторых республиках бывшего СССР) государствах рынок «выдавлива-

ет» государство из всех своих экономических сфер, если эти правительства поставлены в зависимость от иностранной политики и влияния. В социально и политически здоровых странах государство всячески стремится ограничить влияние рынка на граждан в реальном секторе, в культуре и науке, но в сфере услуг оно кровно заинтересовано в бурной деятельности мелкого предпринимательства.

Кроме того, опасность всесилия рынка (если допустить его всесилие) заключается в том, что для него чуждо понятие национальной безопасности. Поэтому в пореформенные и приватизационные годы со всех углов России кричали о необходимости интернационализировать экономику России, конвертировать национальную валюту, превратить Госбанк России в коммерческий банк. Цель была одна — ослабить национальную безопасность России, а затем, если удастся, повторить попытку реализации опыта уничтожения Советского Союза. А социальная безопасность только тогда начинает приобретать для него значение, когда недовольство населения как суммы потребителей переходит грань терпения и приобретает черты угроз существованию самого рынка. Рынок реагирует на подобное обстоятельство перераспределением богатства в пользу наемных работников и только при этом условии сохраняет себе жизнь. В противном случае, для того чтобы сохранить себя, требуется привлечение политического насилия или вывод капитала в другие страны с последующей эмиграцией.

Рынок как механизм организации общества. Рынок — неудачный механизм организации общества для сообществ, где экономическая система основана на принципах политарности и патриотического мировоззрения с точки зрения социальной философии, а с точки зрения экономической науки — если экономика организована на принципах управляемой экономики, обращенной на преобладающее внутреннее развитие и потребление. Рынок выгоден для стран, потребляющих сырьевые ресурсы и ввозящих в свою страну из слаборазвитых стран, где сырье и трудовые ресурсы дешевые. Это предусматривает производство товаров относительно дешево, но продажа произведенного товара осуществляется ими же или иным слаборазвитым обществам по чрезвычайно завышенным ценам. При этом реальные качества товара мало будут играть определяющую конкурентную роль, здесь основную роль сыграют государственная протекционистская политика и международный вес этого

производящего товар государства, реклама и массовый психоз как патологический и паранормальный механизм продвижения товара по рынку.

Сегодня в России население уже убеждается в пагубной роли рынка в развале экономики государства. Пока цепляется за эту ошибку власть, но и она вынуждена будет признать, что именно уничтожение экономического потенциала в рамках внедрения в свое экономическое пространство рынка является основной причиной разразившегося в стране экономического кризиса. По мнению политологов и юристов, когда-нибудь да придется отвечать и за это. Страна под названием Россия за всю историю своего существования не была ввергнута в подобный социально-экономический и политический коллапс. В результате такого состояния экономики государство подошло к конфликту не только со своим социумом, но и со своими органическими функциональными свойствами. Если власть не сумеет преодолеть внутреннюю функциональную конфликтность, то государство потеряет механизмы управления обществом, а репрессии с использованием полицейской машины в этом деле только усугубят ситуацию. Этот процесс по своей внутренней сущности и есть действительный процесс становления гражданского общества как результат столкновения политических и экономических интересов властей, рыночной политики, национальных интересов государства и населения.

Российское общество только тогда построит свою истинную государственность, когда сменится социально-экономический курс страны — это с точки зрения экономической науки. А с точки зрения социальной философии — если будет сменен политический курс формирования массового сознания и духовности в сторону политарности и традиционности. Поэтому политическое управление рынком является лишь частной проблемой общего переустройства экономической системы на постреформенном пространстве на иных социально-экономических и политических ориентирах. Только на основах перестройки общественного организма (не путать с идеологемой горбачевской «перестройки») возможно переналадить весь захлебывающийся механизм коллективного обустройства российской государственности.

В недавнее время в советском обществе населению внушали мысль, что-де рынок спасет СССР от необходимости экономии государственных средств, и страна заживет богато и счастливо, как только он будет внедрен в экономическое тело страны вместо Госплана. Однако период проваленных реформ

убедил население, что рынок не только порождает конкуренцию между субъектами экономики, но и вызывает конфликт между ними. Во многом по этим причинам в бывших республиках СССР и в европейских социалистических странах возникновение межнациональных конфликтов разных форм специалисты по конфликтологии увязывают с влиянием на социальные процессы экономических факторов.

Между тем сам конфликт от конкуренции отличается лишь степенью негативного воздействия и субъектного взаимодействия. Если под конкуренцией понимаются бесконтактные способы взаимодействия с находящимися в однотипном социальном положении субъектами, то конфликт отличается от первого не очень большим расхождением в формах. Поэтому конкуренция не является основным условием совершенствования экономического механизма даже в «рыночных» государствах. Основным двигателем устойчивого развития национальной экономики выступает планирование, как на уровне предприятий, так и на уровне других субъектов экономики, включая и государство. Основной сущностью конкуренции является то ее свойство, которое скрытно готовит будущий конфликт со своим партнером, будь то предприятие, социальная институция или же государство и население. А конкуренция связана с большими издержками не только для отдельно взятого человека, но и для общества в целом.

Стремление человека или организации занять выгодное положение по сравнению с другим субъектом взаимодействия направляет его (или ее) по пути разрушения всех нравственных или же юридических норм, позитивно утверждающих существующую организацию общества. Во многом поэтому и конфликтологи, и экономисты отмечают, что для конкуренции нет ничего святого, что бы не было «рыночными соперниками» подвергнуто отрицанию. И только богатство есть та цель, за которую ведет смертельный бой конкурирующий субъект экономики, будь то институция или отдельно взятый человек.

В качестве других отличительных признаков расхождения между конкуренцией и конфликтом социологи [3] выделяют свойство конкуренции перераспределять богатство между индивидами, находящимися в однотипном положении, а в конфликте результатом борьбы является перераспределение богатства между индивидами, находящимися в разнотипном положении. Такое понимание конфликта и конкуренции позволяет выявить глубинную сущность этих двух социальных феноменов на уровне

более глубинных проявлений и предполагает предотвращение потенциальных конфликтов и негативных последствий конкуренции путем государственного вмешательства в источники напряженностей — это с точки зрения социальной психологии, а с точки зрения экономической науки — регулирования экономики и государственного управления социально-экономическим процессом.

Роль государства в руководстве экономикой. По мнению специалистов многих отраслей познания, система государственного руководства экономикой складывается из трех результатов. Первым и основным результатом государственной политики является закон или право как система норм всеобщего характера, устанавливающая пределы действий участникам рыночных отношений. Это правовое пространство упорядочивает действия всех участников рынка. А внеправовые решения как бы применяются с целью «исправления» несовершенства права средствами политики, их относят ко второй группе факторов.

Третьим является социальная направленность внутренней политики, приводящая к установлению порядка в обществе. Таким образом, право создает идеальную основу для создания этого порядка. Решения сплачивают и направляют политическую волю государства и этатистское сознание социума в единое русло. А порядок получается как результат взаимодействий этих субъектов в соответствии с законом и согласно с волей господствующих слоев в обществе. Специалисты политической социологии поэтому считают общественный порядок совокупностью связей субъективно-объективного характера, формируемых государством через внутреннюю политику. Безусловно, такой порядок не согласовывается с рыночным порядком, поскольку рынок сам стремится организовать собственный «торгово-закупочный» порядок и входит в противоречие с общественным порядком государства, основанным на неденежном принципе. В предыдущем случае государство выступает гарантом общественного порядка.

Поэтому в целях дальнейшего завоевания себе жизненного пространства рынок начинает продуцировать конфликт между социальным порядком и товарным обеспечением общества. Естественно, и государство начинает оказывать воздействие на рынок методом законоприменения и установлением налогов, через антимонопольную политику и таможенную пошлину. Кроме того, такой же существенной формой воздействия государства на рынок является и социальная политика. Только при этом государство

пытается решить двойную задачу. С одной стороны, решая социальные вопросы, государство как бы в определенной степени сбивает и конфликтную ситуацию, созданную самим рыночным хозяйствованием, а с другой — своей социальной политикой снимает конфликтные формы взаимодействия между государством и рынком. Этот двойной эффект укрепляет позиции государства в обществе и позволяет отрегулировать социальные отношения.

Государственная система России в пореформенные и постреформенные годы структурируется под потребности новых собственников. Стагнация экономики и снижение экономического роста тихо и неуклонно ведут к гибели не только экономику, но и само государство. «Правительства меняются не потому, что они коррумпированы или нет, а потому, что правительства падают из-за отсутствия у них способностей управлять», — говорил П. Б. Струве. Поэтому государство, обслуживающее общество и социальный порядок, обязано быть эффективным. А в постреформенной России управление упало до критического уровня под давлением дисфун-кциональности правительства, и поэтому новые собственники идут с охотой на его расширение и не жалеют средств на увеличение государственных расходов по содержанию госаппарата. Политико-экономическая детерминированность подобного шага связана с тем, что неоправданно раздутый аппарат на начальном этапе своего функционирования многократно улучшает его самовоспроизводство, а затем и облегчает рынку коррумпировать их. В российских условиях государство, не способное сократить издержки на самовоспроизводство управления, увеличивает угрозу своему существованию.

Тем временем, по своей онтологической сущности рынок постоянно продуцирует потенциал экономического кризиса. В этом смысле он является более дезорганизатором, чем организатором социума. На эту его сторону обращал внимание еще К. Маркс на заре становления капитализма, который говорил о том, что отношения, опосредованные товарами или рынком, мистифицируют существующие отношения, на место отношений людей приходят отношения вещей [2, с. 81].

С точки зрения социального сознания рынок не прибавляет сознательности и духовной мотивации в процессы товарно-денежного обращения, а также и материального, товарного производства. Более всего он укрепляет потребительский инстинкт, в котором общественному сознанию практически нет места,

а если таковое иногда и попытается проявляться на любом уровне социального взаимодействия. Более того, подобное социальное сознание превращается в извращенное своекорыстное сознание. Рынок скрепляет зависимость человека от вещей, культивирует потребительство как образ жизни, что само по себе, возможно, и неплохо. Однако он приводит человека к зависимости от вещей и доводит до дегенеративных пределов, в связи с чем никакая иная социальная идея не может пробиться к «прорыночно ориентированному» сознанию. Прекращается психологический процесс овладения всеобщими парадигмами познания гуманитарных знаний, усвоения их политарных сущностей в разных формах социального осознания. Во многом поэтому в пореформенные годы в России не смогли создать и легитимировать иную национальную идею, способную заменить идею советского социализма. Философия как наука о всеобщем становится излишней. Взамен фундаментальному познанию и животворящей социальной практике на авансцену гносеологии и политической практики вышли прикладные науки, поддающиеся регуляции субъектами рынка и властями в своих интересах, даже и в области их научной концептуальности.

Для одних стран рыночная экономика является привлекательной формой социально-экономического развития, а вхождение в нее — пределом мечтаний, а для других же — рыночная экономика не стала естественным состоянием и основной формой организации общественной жизни. Однако серьезные исследователи полагают, что клише «рыночная экономика» является упрощенным представлением о сложных взаимодействиях источников и движущих сил общественного развития. Поэтому для многих культур и цивилизаций рынок не является привлекательной формой самоорганизации, более того, он является и угрозой для этих культур.

В последние постреформенные годы, совпавшие с предкризисными годами, в нашем отечестве уже мало осталось тех, кто полагал, что рынок есть идеальная форма самоорганизации российского социума. Уже по представлениям многих обездоленных и обнищавших людей постсоветского пространства рынок является не только асоциальной институцией, но и агрессивным способом хозяйственной жизнеорганизации, направленным против подавляющего большинства населения России. Хотя экономическая либерализация и породила либеральные представления, в которых государство как бы «путается в ногах» у рынка, однако опровергающая рынок точка зрения становится

все в большей степени доминирующей. Более того, либеральную экономическую систему большинство населения уже отвергает.

Особенности перехода России на рыночные отношения. Переход России на рыночные отношения был предопределен многими обстоятельствами. К этим обстоятельствам необходимо отнести смену политического курса страны, разжигание национального сепаратизма в этнонациональных союзных республиках и автономиях, а также и противоречия между возросшим потреблением и несоответствующим ему производством, вызванным, как сегодня уже известно, изменой высшего руководства страны национальным интересам и саботажем среднего звена руководства страны. Ничего не было придумано, кроме механизма уничтожения социализма и возрождения капитализма в России. Однако повторное, вторичное насаждение капитализма в России не было продумано до конца, не были проработаны социальные механизмы трансформации системы, а были спешно отработаны только механизмы разрушения социальной, экономической и политический системы, и поэтому оно провалилось. Тем самым рынок не оправдал политическое благословение международного империализма и своего внешнего руководства, и капитализм начал разрушаться под «руководством» новых собственников, поскольку мало кто из новых «хозяев» по своим масштабам личности и организаторским способностям может руководить предприятиями или же целостными системами. Например, в своей нашумевшей книге [1] бывший мэр Москвы Ю. Лужков отметил, что нынешний экономический кризис серьезно отличается от предыдущих. По его мнению, одной из основных причин кризиса стала необеспеченность доллара как мировой валюты золотым запасом. Также свою роль сыграло снятие ограничений по сверхприбылям от биржевой деятельности в США. «У России не было никаких оснований для кризиса, мы динамично развивались, имели некоторые запасы, несмотря на то, что после «революционных 90-х» были отброшены в экономическом развитии на 35 лет назад», — отметил бывший мэр. Но США изменила классическую формулу капитализма «Товар — Деньги — Товар» на новую модель «Деньги—Ценные бумаги—Деньги», а потому «вместо реального производства они начали печатать ничем не обеспеченные простые бумажки». «Мы тоже, следуя за нашими апологетами-монетаристами, бросились заниматься сельским хозяйством, промышленностью, уделяли не много внимания оборонной промышленности, а все остальное отдали

новым капитанам экономики, которые никогда «не знали моря», — писал Ю. Лужков.

В стране получила жизнь нелегальная конкуренция. Монополизация государства отменялась Конституцией РФ. Тем самым рынок приобрел частных товаропроизводителей и рыночный способ взаимодействия. Рынок стал оформляться как спекулятивный институт.

На то, что плановое хозяйство в Советском Союзе носило эффективный характер, показал процесс перехода на рыночные отношения. Связи, прежде установленные планом и укрепляемые силой государства, с трудом разрушились. Создавалось впечатление, что общественная собственность не хочет своего уничтожения, и она борется со своими разрушителями. Без малого два десятка лет разрушали советское хозяйство, однако весь рынок и по сей день существует только на эксплуатации тех предприятий, что и были созданы в советские годы. В стране за все годы «реформ» не был построен ни один современный российский завод.

Народ, как носитель общественной собственности, оказался на обочине социально-экономической жизнедеятельности. Как выяснилось, реальный социализм покоился на истинно реальной общественной материальной базе и на духовной основе позитивного будущего. Поэтому было бы ошибочно не признавать того, что произошло полезного для граждан в период существования Советского Союза. Социальное положение индивида в пределах государственной собственности имело фактическую социальную защиту. На базе государственной собственности ликвидировалось такое социальное положение, которое существовало за счет присвоения продуктов чужого труда. Буржуазия как класс, организованный как экономически, так и политически, фактически отсутствовала. Социальная иерархия выстраивалась на таком принципе распределения, как количество и качество труда личности и общества, и его оценка производилась и по количеству, и по сложности, и по качеству, и по значимости для организации жизни общества.

Государственная собственность имеет свои плюсы в организации на общественной основе бесплатного отдыха, медицинского обслуживания. Следует отметить тот факт, что система социальной безопасности в этот период времени была наиболее высоким за все века существования России как государства, а отказ от нее с переходом на рыночные

отношения повлек за собой нарастание оппозиционного и протестного потенциала среди граждан. Поэтому левое движение вновь приобретает привлекательность и поддержку у населения. В России оно почувствовало себя востребованным, а критика отрицательных последствий рынка приветствуется подавляющим большинством населения.

История знает различные способы первоначального накопления капитала, но все они сопровождались уничтожением различных форм собственности и крупных социальных групп. Но все они были связаны и с истреблением различных форм личной зависимости, будь то феодальная зависимость, цеховая зависимость, религиозная или партийная. А в бывших республиках СССР накопление первоначального капитала происходило противоположным образом — уничтожением общественной собственности, т. е. отнятием собственности у собственного народа. В этой связи в народе процесс приватизации госсобственности назвали «прихватизацией» (так назвали изъятие у народа собственности), что до сих пор населением считается нелегитимной и преступной и сопровождается критикой государственной власти за ее отказ от пересмотра осуществленного беззакония.

В годы расхищения государственной собственности процесс накопления капитала требовал лишения человека государственной защиты, поскольку эта защита заключалась в советские годы в юридическом закреплении принципа всеобщности труда и его обязательности. Необходимо было отменить обязательный характер труда и снять его непосредственно общественный характер для того, чтобы освободить «новых субъектов экономики» от юридической оценки за деятельность, лишающей население социальной безопасности. Для этого потребовались изменения Конституции РФ и Трудового кодекса РФ, что и было сделано, и порождена наемная рабочая сила.

Список литературы

1. Лужков Ю. М. Транскапитализм и Россия. М.: Изд-во «Московские учебники и Картолитогра-фия» , 2009.

2. Маркс К. Капитал. Критика политической экономии. Том первый. Книга I: Процесс производства капитала. М. : Гос. изд-во полит. лит-ры. 1950.

3. Парк Р. Э. Конкуренция и конфликт // Вопросы социологии. 1994. № 5.

4. Руссо Ж.-Ж. Трактаты. М. , 1969.