CC BY
17УДК 342 DOI: 10.31249/iajpravo/2023.03.04
УЛЬЯНОВ А.В.1 СУДЕБНЫЙ КОНТРОЛЬ КАК ПРОЦЕДУРА РАЗРЕШЕНИЯ ЮРИДИЧЕСКИХ КОЛЛИЗИЙ. (Обзор).
Аннотация. Обзор посвящен изучению правовых средств и процедур, которые подлежат применению с целью преодоления юридических коллизий. Рассматриваются различные подходы к преодолению юридических коллизий компетентными органами и модели судебного (конституционного) контроля. Делается вывод, что механизм указанного юрисдикционного контроля должен охватывать систему компетентных органов, наделенных необходимыми полномочиями по реализации комплекса взаимосвязанных мер.
Ключевые слова: юридическая коллизия; конституционный контроль; судебный контроль; признание недействительным ненормативного правового акта; признание недействительным нормативного правового акта; признание акта неконституционным; коллизионная максима.
ULYANOV A.V. Judicial control as a procedure for resolving conflict of laws. (Review)
Abstract. The review is devoted to the study of legal means and procedures to be applied in order to overcome legal conflicts. Various approaches to overcoming legal conflicts by competent authorities and models of judicial (constitutional) control are considered. It is concluded that the mechanism of this jurisdictional control should cover the system of competent authorities with the necessary powers to implement a set of interrelated measures.
1 Ульянов Алексей Владимирович, научный сотрудник отдела правоведения ИНИОН РАН, кандидат юридических наук.
45
Keywords: conflict of laws; constitutional control; judicial control; invalidation of non-regulatory act; invalidation of a regulatory act; invalidation of an act as unconstitutional; maxim of conflict law.
Для цитирования: Ульянов А.В. Судебный контроль как процедура разрешения юридических коллизий. (Обзор) // Социальные и гуманитарные науки. Отечественная и зарубежная литература : ИАЖ. Сер. 4: Государство и право. - 2023. - № 3. - С. 45-59. DOI:10.31249/iajpravo/2023.03.04
Коллизии в праве являются одной из старых проблем юридических наук. Однако на современном этапе развития юриспруденции разработка этой темы привела к постановке принципиально новых научных целей и необходимости решать существенно новые научные задачи. Так, в теории права обогащаются знания о закономерностях появления и преодоления коллизий (темпоральных, пространственных, иерархических и содержательных), а на уровне отраслевых юридических наук создается надлежащий правовой инструментарий, который используется для соответствующей практической деятельности законодателей и правоприменителей - правовые процедуры и коллизионные нормы. Именно теоретические и практические вопросы, связанные с технологией преодоления юридических коллизий, и рассматриваются в научных статьях, приведенных в данном обзоре.
Концептуальная модель алгоритма преодоления сложных коллизий между нормами права представлена в статье А.А. Петрова, доцента кафедры теории и истории государства и права Юридического института Сибирского федерального университета, кандидата юридических наук [5]. Определяя понятие и выясняя сущность коллизии правовых норм, автор выделяет здесь два принципиальных подхода - логический и функциональный. Согласно первому подходу, коллизия состоит в нарушении формально-логического закона непротиворечия друг другу правовых норм как суждений. В рамках второго подхода под «коллизией» норм права понимается их функциональная несовместимость. С точки зрения ученого, преимущество имеет функциональный подход: он большей степени соответствует практике, точнее отражает правовую реальность и позволяет объяснить существенные взаимосвязи между нормами права [5, с. 75-76].
В науке и практике выработаны три основных принципа преодоления коллизии (коллизионные максимы): приоритет поздней нормы над ранней (lex posterior derogat priori), приоритет специальной нормы над общей (lex specialis derogat legi generali) и приоритет вышестоящей нормы над нижестоящей (lex superior derogat legi inferior). Вместе с тем могут возникнуть ситуации, когда наблюдаются сложные коллизии, т.е. конфликтуют коллизионные нормы как правила выбора применимого права [5, с. 77].
Алгоритм преодоления сложных коллизий правовых норм, с точки зрения автора, следующий: прежде всего осуществляется «диагностика», позволяющая выявить сложную коллизию, далее -выбирается оптимальная стратегия преодоления сложной коллизии. В качестве варианта оптимальной стратегии могут рассматриваться три сюжета: игнорирование коллизионного вопроса; примирение конфликтующих норм путем толкования или принятие решения на основе предпочтения одной конфликтующей нормы [5, с. 81-84].
Приемы преодоления коллизий в праве не исчерпываются выбором применимого права и толкованием права. Суд обладает полномочиями на применение санкций в форме аннулирования (спорного и дефектного) нормативного предписания1 по результатам осуществления судебного нормоконтроля. М.И. Евлоев, старший преподаватель кафедры государственно-правовых дисциплин Института экономики и правоведения (г. Назрань, Республика Ингушетия), заслуженный юрист Республики Ингушетия, в своей статье [3] исследует правовую природу судебного нормоконтроля как функции судебной власти, позволяющей наиболее точно и полно раскрыть назначение деятельности суда по проверке законности (конституционности) нормативных предписаний [3, с. 8-9].
Формой реализации нормоконтроля являются разные виды судопроизводства: непосредственный нормоконтроль реализуется в рамках конституционного и административного процесса, а опосредованный имеет место в гражданском, арбитражном и уголов-
1 В данном обзоре «законоположения», «законы», «нормативные предписания», «нормы права», «нормативные правовые акты» и т.п. рассматриваются как термины, указывающие на один и тот же объект (предмет) судебного (конституционного) контроля, несмотря на расхождения в теоретических концепциях по данному вопросу.
ном процессе - при оценке применяемых нормативных правовых актов [3, с. 11].
Необходимо отметить, что практический смысл деления нормоконтроля на виды выражен в контрольных полномочиях суда и в юридическом эффекте решения суда об аннулировании нормативного правового акта. Исследование такого юридического эффекта, а также оснований и условий признания недействительными нормативных правовых актов в сложных ситуациях (утрата ими юридической силы, их приостановление и признание их судом недействующими) проводится в статье О.А. Кузнецовой, профессора кафедры предпринимательского права, гражданского и арбитражного процесса Пермского государственного национального исследовательского университета, доктора юридических наук, профессора [4].
Автором анализируются правовые позиции Конституционного Суда РФ, история их частичного пересмотра при проверке конституционности нормативных правовых актов, утративших силу до или в период рассмотрения дел в порядке конституционного нормоконтроля. Речь идет о ситуациях, когда утратившая силу юридическая норма, тем не менее, продолжает действовать в длящихся правоотношениях с участием заявителя или когда утратившая юридическую силу норма де-факто воспроизведена в новом, вступившем в силу акте [4, с. 82-85]. В свою очередь, для осуществления абстрактного нормоконтроля (а эта процедура совершается Конституционным Судом РФ вне связи с применением спорного акта), эффект «переживания» утратившей силу нормы права не имеет юридического смысла: нарушение чьих-либо прав и свобод в этом случае не проверяется [4, с. 85-86].
Установление эффекта «переживания» (продолжения действия) утратившей силу нормы права составляет серьезную научную и практическую проблему. Такая норма, подчеркивает автор, применяется, в частности, к прежде возникшим правам и обязанностям сторон длящихся правоотношений, а также к притязаниям (искам), которые были удовлетворены судом ранее, поскольку эти обстоятельства имели место до момента утраты силы соответствующим нормативным правовым актом [4, с. 88-89]. При этом действие данного акта на правоотношения с участием лица, подавшего конституционную жалобу на этот акт, заканчивается не
ранее прекращения правовых последствий данного акта, распространявшихся на такого заявителя, что имеет большое значение в случаях привлечения к ответственности [4, с. 89-90].
Относительно приостановленных нормативных правовых актов в статье указано лишь то, что препятствия к проверке их конституционности в законе прямо не предусмотрены. Между тем в практике Конституционного Суда РФ нет примеров рассмотрения обращения по поводу подобных актов [4, с. 91].
Отдельное внимание автор уделяет вопросам, связанным с юридическим эффектом признания судами нормативных правовых актов недействующими. О.А. Кузнецова указала на правовые позиции Конституционного Суда РФ, по которым сохраняется возможность рассмотрения спора о конституционности таких актов, коль скоро последние не утратили юридическую силу. В порядке абстрактного нормоконтроля Конституционный Суд РФ может восстановить действие акта, признав его конституционным, и тем самым преодолеть ранее принятое решение иного суда. В порядке конкретного нормоконтроля охрана прав и свобод обеспечивается путем лишения юридической силы акта, ранее признанного недействующим. Это позволяет далее пересмотреть конкретное судебное дело, в котором оспоренный акт ранее был применен, ввиду нового обстоятельства - решения Конституционного Суда РФ [4, с. 91-95].
В целях теоретического обоснования вопросов судебного нормоконтроля, возникающих на практике, В.Г. Голубцов, заведующий кафедрой предпринимательского права, гражданского и арбитражного процесса Пермского государственного национального исследовательского университета, доктор юридических наук, профессор, в своей статье [2] анализирует признаки действительности нормативных правовых актов и такие базовые понятия, как «юридическая сила нормативного правового акта» и «действие нормативного правового акта», в свете практических последствий разграничения указанных понятий для арбитражного судопроизводства.
Арбитражный суд в ходе судебного разбирательства по делу уполномочен на косвенный нормоконтроль. В случае если арбитражный суд, осуществляя этот нормоконтроль, выявляет несоответствие нормативного правового акта иному, более высокому по юридической силе, нормативному правовому акту, должен приме-
няться вышестоящий акт [2, с. 428]. Однако юридический смысл такого отказа применять правовую норму в науке пока до конца не определен. Здесь В.Г. Голубцов указал на неправильность подхода, по которому нормативный правовой акт, признанный судом не подлежащим применению в деле, утрачивает силу. По мнению ученого, при данном подходе смешиваются понятия юридической силы и действия. Так, юридическая сила - это «... величина постоянная: пока акт находится в силе, последняя никак не меняется в зависимости от конкретного дела и применения или неприменения акта судом» [2, с. 429].
Разделение юридической силы и действия дает возможность обжаловать нормативный правовой акт, который утратил юридическую силу, но действие (возможность применения) которого затрагивает права и законные интересы заявителя. Автор обращает внимание на правовую позицию Верховного Суда РФ, гарантирующую возможность подобного обжалования [2, с. 430-431].
В.Г. Голубцов отвергает «традиционный» взгляд на юридическую силу как на обязательность нормативного правового акта, считая, что обязывающая сила связана именно с действием: акты, которые утратили силу, могут продолжать действовать. По этим соображениям получает поддержку точка зрения о том, что юридическая сила представляет собой свойство, выражающее соотношение акта с другими актами и определяющее его место в иерархии нормативных правовых актов [2, с. 431-432].
Возможность действия акта до приобретения юридической силы и после ее утраты означает наличие у судов полномочий по проверке совместимости актов, даже если один из них не имеет силы на момент рассмотрения спора. В такой ситуации суд должен оценивать соотношение между актами в иерархии источников права, которое было актуальным в период их действия. При этом необходимое условие такого нормоконтроля состоит в том, чтобы по крайней мере один из проверяемых актов подлежал применению к спорным правовым отношениям [2, с. 432-434].
Суть различия в юридической силе и действии автор демонстрирует на примере приемов судебного нормоконтроля, таких как отказ в применении акта по конкретному делу, признание акта не соответствующим Конституции или недействующим.
В том, что касается проверки конституционности закона, автор считает направление соответствующего запроса в Конституционный Суд РФ правом арбитражного суда. Наличие этого права не должно толковаться как умаление возможности арбитражного суда прямо применять Конституцию РФ в случае выявления не соответствующего ей закона, который подлежит применению в деле [2, с. 440-442].
Тема полномочий судов на конституционный нормокон-троль, а также их усмотрения по поводу отправки запроса в Конституционный Суд РФ получила развитие в статье О.В. Брежнева, профессора кафедры финансового права, конституционного, гражданского и административного судопроизводства Юго-Западного государственного университета, доктора юридических наук, профессора [1]. Автором выявлены тенденции развития законодательства и судебной практики по поводу запросов судов о проверке конституционности нормативных правовых актов.
Во-первых, постепенно было достигнуто единообразие в понимании Конституционным Судом РФ и Верховным Судом РФ правовых последствий такой ситуации, как «обнаружившаяся неопределенность» в вопросе о соответствии нормативного правового акта Конституции РФ. В настоящее время считается, что суд общей юрисдикции безусловно обязан обратиться с запросом о проверке конституционности акта, в отношении которого придет к выводу о его несоответствии Конституции РФ, чтобы такой акт был окончательно аннулирован в установленном порядке и чтобы, в целях достижения единообразия, исключить его применение судами по иным конкретным делам [1, с. 491-492].
Во-вторых, практика Конституционного Суда РФ последовательно шла по пути признания допустимости запросов судов «проверочных» инстанций, а в результате конституционной реформы 2020 г. данная правовая позиция была узаконена [1, с. 492493].
В-третьих, благодаря правовым позициям Конституционного Суда РФ, предмет его конституционного нормоконтроля, проводимого в связи с конкретными делами, был распространен не только на законы, но на подзаконные акты, что далее было легализовано в рамках конституционной реформы 2020 г. Но такое расширение предмета конституционного контроля повлекло за собой
усиление рисков конкуренции конституционной и административной судебной юрисдикции [1, с. 494-495].
В-четвертых, были расширены полномочия судов на направление запроса в связи с решением межгосударственного органа - и в части круга «контролируемых» межгосударственных органов, и в том, что касается оснований направления запроса [1, с. 493-494].
Указанная эволюция полномочий в области конституционного контроля увеличила возможности воздействия на судебное правоприменение со стороны Конституционного Суда РФ, а запрос суда становится инструментом преодоления потенциальных коллизий при интерпретации и защите основных прав и свобод человека [1, с. 495].
Разногласия в понимании компетенции по конституционному контролю могут означать потенциальный или даже реальный конфликт внутри судебной системы страны. Петр Радзевич, адъюнкт-профессор факультета управления и общественных наук Варшавского технологического университета (Польша), доктор права, посвятил свою статью [8] анализу такого конфликта, имеющего место в Польше.
Автор пишет, что конституционные реформы, проведенные после смены политического руководства Польши (начиная с 2015 г.), повлекли негативный результат в виде дезорганизации работы Конституционного трибунала страны и ослабления влияния этого центрального органа на ее правовую систему. Из-за этого Верховный суд Польши и суды общей юрисдикции были вынуждены самостоятельно осуществлять конституционный нормоконтроль в отношении спорных законоположений. Такая практика привлекла внимание правоведов, которые возродили научные дебаты о функциях судебной власти и о моделях конституционного контроля. Дело в том, что эта практика привела к созданию новых юридических конструкций и появлению правовых понятий, которые не могут выводиться из действующих конституционных норм. По сути, механизм косвенного казуального («diffuse») судебного конституционного контроля за законоположениями является одним из последних оставшихся средств защиты конституционного строя в Польше [8, p. 30-31].
Автор противопоставляет подобный косвенный казуальный судебный контроль, осуществляемый судами, не созданными спе-
циально для этой цели, специализированному конституционному контролю, возлагаемому на конституционные суды. В его статье под косвенным казуальным судебным контролем понимается процедура вынесения решения об отказе в применении спорного законоположения в конкретном судебном деле, причем такой отказ основывается на выводе суда о неконституционности спорного предписания. Но предпосылки неконституционности законов не сводятся к коллизионному принципу «lex superior derogat legi inferior» [8, p. 32].
Как пишет Петр Радзевич, для польского конституционализма типичной является модель специализированного конституционного контроля, которая была заимствована из французского конституционного права. Однако суды на практике применяли от случая к случаю косвенный казуальный контроль. Под предлогом реализации начал прямого действия и верховенства Конституции суды полагали, что они вправе игнорировать закон, если имелись достаточные сведения для подтверждения его неконституционности, к примеру правовые позиции Конституционного трибунала по предыдущим делам. В то же время исключительные прерогати-вы Конституционного трибунала под сомнение не ставились [8, p. 3335].
В статье отмечается, что ситуация стала резко меняться в 2016 г., когда дали себя знать признаки конституционного кризиса. Верховный суд Польши открыто заявил о взятии на себя обязанностей Конституционного трибунала - на том основании, что последний де-факто не может выполнять свои функции. В дальнейшем, после того как конституционный кризис перешел в конфликт между высшими судами, Верховный суд определил сложившуюся ситуацию так: «Польша перестала придерживаться ценностей правового государства». Эта ситуация закономерно дошла до Европейского Суда по правам человека, и он, сделав выводы против Конституционного трибунала Польши, отказался признать этот орган судом, созданным на основании закона. Указанный вывод дополнительно подкрепил правовые основания для осуществления косвенного казуального контроля конституционности законов польскими судами общей юрисдикции [8, p. 35-38].
Практика польских судов получила поддержку видных ученых-юристов, мнения которых приводятся в статье. В дальнейшем
предполагается сохранить возможность реализации контрольной функции судами общей юрисдикции, а специализированный конституционный контроль не упразднять [8, р. 38-39].
В целом, как считает Петр Радзевич, практика косвенного казуального контроля, хоть и сформировавшаяся стихийно, соответствует началам и смыслу Конституции Польши. Налицо есть изменение конституции в ее материальном смысле - изменение без внесения поправок в Конституцию как нормативный правовой акт. Это неофициальное изменение Конституции представляет собой нечто большее, чем пересмотр существующего толкования: это формирование коллективного правосознания судей под влиянием идей верховенства права и в условиях конституционного кризиса. Скорее всего, подобная практика будет продолжаться в течение неопределенного времени, и суды общей юрисдикции будут дополнять Конституционный трибунал Польши [8, р. 40-43].
В свете рисков подобного спора между высшими судами заслуживают внимания юридические институты, позволяющие интегрировать компетенции судов разных уровней в единую модель конституционного контроля. Одним из ярких примеров разработки такой модели конституционного контроля в Мексике служит процедура amparo, сущность которой раскрывает Мауро Артуро Риве-ра Леон, профессор факультета права Ибероамериканского университета (г. Мехико, Мексика), на примере мексиканского права [9].
Процедура amparo, учрежденная в мексиканском праве в 1847 г., изначально предусматривала право гражданина обратиться с заявлением в связи с посягательством властей на его конституционные или законные права, но решение по такому заявлению распространялось лишь на сторон, участвующих в деле [9, р. 195196]. Но, по мере развития этой процедуры, гражданину были обеспечены возможности по обжалованию в суды нормативных и индивидуальных правовых актов, посягающих на его конституционные права, включая жалобы на судебные акты [9, р. 198-200], причем создавались условия для действия процессуальных решений amparo по отношению к неопределенному кругу лиц [9, р. 200201].
По мнению автора, эта процедура служит примером специализированного конституционного контроля, так как контрольные полномочия не сконцентрированы в руках особого (судебного)
органа, а распределены между мексиканскими судами. При этом конституционный контроль в порядке amparo имеет прямой, а не косвенный характер. Ссылаясь на мексиканскую доктрину, автор приводит ряд функций, выполняемых судами при помощи процедуры amparo, как то: 1) habeas corpus, т.е. контроль за законностью заключения под стражу; 2) кассацию - пересмотр судебных актов, вступивших в законную силу; 3) нормоконтроль в отношении актов законодательства; 4) контроль в отношении компетенции; 5) контроль за актами публичной администрации; 6) механизм контроля, обеспечивающий бдительность гражданского общества; 7) механизм контроля за бездействием законодателя [9, p. 201-203].
В этой процедуре участвуют четыре категории субъектов: 1) заявитель («quejoso») - гражданин, юридическое лицо либо орган публичной власти (при условии, что спорные правоотношения последнего с оппонентом не основываются на власти и подчинении); 2) ответственный орган («autoridad responsable») - орган власти, предположительно нарушивший права, о защите которых просит заявитель; 3) заинтересованное третье лицо - лицо, имеющее законный интерес, который противоречит интересам заявителя; 4) прокурор, назначенный для участия в производстве по делу amparo в соответствующем суде [9, p. 203-204].
Важной особенностью данной процедуры является право определенных федеральных судов издавать jurisprudencia, т.е. давать обязательное толкование Конституции и законов Мексики. Между тем такое официальное толкование будет обязательным только для нижестоящих судов и трибуналов, но не для иных правоприменителей. Суды также вправе издавать tesis aislada - руководящие разъяснения, не имеющие обязательного характера. Кроме того, на неопределенный круг лиц будут распространяться судебные акты об аннулировании законов, которые выносятся по заявлениям о неконституционности законов [9, p. 206-208].
На первый взгляд, возможность судов давать официальные разъяснения по вопросам судебной практики должна всецело поощряться в тех странах, где правовые системы основаны на судебном правотворчестве. Однако в системах англо-американского права развиты прецеденты - образцовые судебные акты по конкретным делам, а относительно консультативных заключений (advisory opinions) есть серьезные сомнения. Об этой сложной
проблеме пишет в своей статье Кристиан Берсет, адъюнкт-профессор Юридического факультета Университета Нотр-Дам (г. Саут-Бенд, Индиана, США), на примере США, по праву которых судам, как предполагается, запрещено давать разъяснения [7].
Общий запрет судам давать консультативные заключения, действующий в федеральном праве США, имеет, по мнению ученого, весьма сомнительное происхождение. Речь идет о письме (а не решении) 1793 г. из четырех строк, в котором Верховный суд США отказал федеральному органу исполнительной власти в даче запрашиваемой консультации [7, р. 622]. Этот отказ и последующее за ним неписаное правило вызваны не политическими соображениями, а отсутствием четкого понимания природы консультативных заключений и в целом полномочий судов выносить непроцессуальные акты [7, р. 622-624]. В итоге существует неопределенность в юридической силе подобного рода заключений [7, р. 628].
Упомянутые правовые препятствия, однако, не исключают реализации судебных полномочий на дачу таких разъяснений, которые являются основанием для возбуждения или рассмотрения дел в иных судах. В частности, это касается решений судов, принимаемых в связи с тем, что именуется «преюдициальными запросами» судов. На такие судебные акты авторское определение консультативного заключения не распространяется [7, р. 627].
По мнению К. Берсета, указанный отказ Верховного суда США в 1793 г. был прагматичной реакцией на растущую тревогу по поводу природы судебных полномочий, а не заявлением о том, что Конституция США запрещает судам дачу консультативных заключений [7, р. 674]. Данный отказ следует понимать как стремление более эффективно разъяснять правовые нормы, защищая тем самым право на судебную защиту [7, р. 675-676]. В этом плане своеобразным компромиссом является оформление консультативного заключения в виде dictum - элемента судебного решения1 [7, р. 676].
1 Dictum - мнение судьи или большинства судей относительно гипотетического дела, не касающееся обстоятельств рассматриваемого дела и не создающее судебный прецедент. Dictum не имеет обязательной силы, но служит важным ориентиром для дальнейшего развития судебной практики (см.: Осакве К. Сравнительное правоведение: схематический комментарий. - Москва, 2008. - С. 192).
В целом официальное толкование относится к числу распространенных приемов преодоления коллизий в праве1. Вместе с тем акт такого толкования сам может стать несовместимым с действующими нормами права. По данному вопросу научное исследование провели сотрудники кафедры теории и истории государства и права Санкт-Петербургского государственного университета. Их статья [6] посвящена вопросам судебного обжалования актов, содержащих разъяснения законодательства и обладающих нормативными свойствами.
Анализируя процессуальные законы, в которых закрепляется институт судебного обжалования данных актов (ст. 217.1 КАС РФ и ст. 195.1 АПК РФ), авторы выясняют их правовую природу в качестве предмета нормоконтроля. На первый взгляд, речь идет об актах обязательного нормативного толкования - интерпретационных актах. Но, прежде всего, обжалованию в суд подлежат правовые акты, которые под видом разъяснения законодательства закрепляют новые нормы права, не отвечающие установленным требованиям. Именно это понимание предмета судебного обжалования вытекает из правовой позиции Конституционного Суда РФ, лежащей в основе рассматриваемого института. Подчеркивается, что такой акт считается нормативным правовым актом лишь в силу дефектности, благодаря которой он становится актом неполномочного правотворчества [6, с. 221-222].
В целях достижения надлежащей определенности в указанном вопросе авторы определяют понятие законного акта нормативного толкования. Акты нормативного толкования имеют ряд существенных признаков: общеобязательность разъяснения, распространяющегося на неопределенный круг адресатов; издание уполномоченными субъектами; фиксация «интерпретационных» норм, предписывающих строго определенное понимание интерпретируемых норм; отсутствие нормативной новизны, т.е. связанность содержанием интерпретационных норм, за рамки которого нельзя выходить; принятие вне правотворческих процедур, поскольку они обобщают результаты деятельности, относящейся к правоприменению; познавательно-волевую природу, сочетающую
1 См.: Власенко Н.А. Коллизионные нормы в советском праве // Власен-ко Н.А. Избранное. - Москва, 2015. - С. 38.
57
властное веление (разъяснение) с познанием - уяснением смысла интерпретируемой нормы [6, с. 222-226].
Научный анализ реальной практики судов по рассмотрению дел об оспаривании актов нормативного толкования (писем, методических рекомендаций, информаций, предложений, разъяснений и т.п.) позволяет авторам выявить следующие виды коллизии интерпретируемых норм и актов толкования этих норм: необоснованно расширительное толкование, результат которого выходит за сферу действительного содержания юридической нормы; необоснованное сужение сферы применения нормы права; восполнение актом пробела в праве; восполнение актом «пробела в распознавании», состоящего в неустранимой двусмысленности содержания интерпретируемой нормы права; толкование понятий, определение которых не относится, в силу действующего законодательства, к полномочиям органа, издавшего оспариваемый акт (хотя нарушение компетенции имеет место во всех упомянутых случаях коллизий) [6, с. 231-233].
Судебная практика демонстрирует ряд проблем. Наиболее существенная из них - отсутствие четкого критерия нормативности акта толкования. Дело в том, что нормативный характер разъяснений является не дефектом, а неотъемлемым свойством интерпретационного акта. Различие между нормативностью нормативного правового акта и нормативностью акта толкования состоит во вто-ричности последнего по отношению к толкуемым нормам права. Кроме того, есть проблемы с определением допустимой формы акта толкования, компетенции на его принятие, доказыванием существования практики его применения и в целом противоречивостью аргументации судов. В качестве решения названных проблем авторы предлагают внести изменения в действующее законодательство [6, с. 239-240].
Итак, на сегодняшний день правовые исследования позволяют сделать вывод о том, что для эффективного разрешения юридических коллизий нужно задействовать единую систему процедур судебного и иного юрисдикционного контроля, не ограничиваясь одним только конституционным нормоконтролем. Именно совокупность взаимосвязанных средств правового характера, которые применяются взаимодействующими компетентными органами, обеспечила бы организованное противодействие общества дефект-
ным юридическим нормам, предотвратив последствия негативного
влияния коллизий на правопорядок.
Список литературы
1. Брежнев О.В. Эволюция правового регулирования полномочия Конституционного Суда Российской Федерации по проверке нормативных актов в связи с запросами судов // NOMOTHETIKA: Философия. Социология. Право. - 2022. -Т. 47, № 3. - С. 490-497.
2. Голубцов В.Г. Юридическая сила нормативного правового акта, действие нормативного правового акта, применение нормативных правовых актов арбитражными судами // Пермский юридический альманах. - 2021. - № 4. -С. 426-443.
3. Евлоев И.М. Правовая природа судебного нормоконтроля // Сибирский юридический вестник. - 2021. - № 1. - С. 8-13.
4. Кузнецова О.А. Недействительность (неконституционность) утративших силу, приостановленных и признанных недействующими нормативно-правовых актов // Пермский юридический альманах. - 2022. - № 5. - С. 81-96.
5. Петров А.А. Алгоритмизация преодоления сложных коллизий норм права // Вестник РФФИ. Гуманитарные и общественные науки. - 2021. - № 2. - С. 7586.
6. Тимошина Е.В., Краевский А.А. Критерии нормативности интерпретационных правовых актов в российской судебной практике // Правоприменение. -2022. - Т. 6. - № 4. - С. 220-243.
7. Burset C.R. Advisory opinions and the problem of legal authority // Vanderbilt Law Review. - 2021. - Vol. 74. - N. 3. - P. 621-680.
8. Radziewicz P. Judicial change to the law-in-action of constitutional review of statutes in Poland // Utrecht Law Review. - 2022. - Vol. 18. - Is. 1. - P. 29-44.
9. Rivera León M.A. An introduction to «Amparo» Theory: a complex Mexican constitutional control mechanism // Krytyka Prawa. - 2020. - Vol. 12. - N 2. -P. 190-208.
