CC BY
21
7. Логунова Н.В. Русская эпистолярная проза XX - начала XXI века: эволюция жанра и художественного дискурса. Диссертация ... доктора филологических наук. Москва, 2011.
8. Ковалева Н. А. Русское частное письмо XIXвека: коммуникация, жанр, речевая структура. Диссертация ... доктора филологических наук. Москва, 2002.
9. Купина Н.А., Матвеева Т.В. Стилистика современного русского языка: учебник для академического бакалавриата. Москва: Издательство Юрайт, 2015.
10. Ипатова С.Н. Церковно-проповеднический стиль русского языка XIXвека (На материале творчества Святителя Игнатия). Диссертация ... кандидата филологических наук. Вологда, 2004.
11. Крылова О.А. Лингвистическая стилистика. Теория: учебное пособие. Москва: Высшая школа, 2008.
12. Шмелева Т.В. Речевой жанр. Культура русской речи: Энциклопедический словарь-справочник. Под редакцией Л.Ю. Иванова, А.П. Сковородникова, Е.Н. Ширяева. Москва: Флинта: Наука, 2003: 573-574.
13. Лебедева Н.Б. Естественная письменная русская речь как объект лингвистического исследования. Вестник БГПУ. Гуманитарные науки. Издательство БГПУ, 2001; 1: 4-10.
14. Гадомский А.К. Русская теолингвистика: история, основные направления исследований. Стил. Београд. 2010; 9: 357-354.
15. Постовалова В.И. Теолингвистика в современном гуманитарном познании: истоки, основные идеи и направления. Magister Dixit, 2012; 4 (12). Available at: http://md.islu.ru/sites/md.islu.ru/files/rar/postovalova_v.i._-_2..pdf
16. Степаненко В.А. Теолингвистика? - Да, теолингвистика! Вестник Иркутского государственного университета. 2012; 2 (18): 221-226.
17. Махов А.Е. Изобретение многозначности: средневековая теория смыслов как этап в истории поэтики. Литературоведческий журнал. 2008; 23: 3-31.
References
1. Anisimova T.V., Gimpel'son E.G. Sovremennaya delovaya ritorika. Moskva: MOD'EK, 2002.
2. Esaulov I.A. Evangel'skij tekst v russkoj kul'ture i sovremennaya nauka. Evangel'skij tekst v russkoj literature XVIII-XX vekov: citata, reminiscenciya, motiv, syuzhet, zhann sbornik nauchnyh trudov. Petrozavodsk; Sankt-Peterburg, 2011; Vyp. 6: 5-23.
3. Esaulov I.A. Pashal'nost'russkojslovesnosti. Moskva: Krug', 2004.
4. Zhurahovskaya T.G. Razvitie gumanisticheskih osnov obrazovaniya v trudah otcov Russkoj Pravoslavnoj Cerkvi. Dissertaciya ... kandidata pedagogicheskih nauk. Pyatigorsk, 2011.
5. Polnyj cerkovno-slavyanskij slovar'. Sostavitel' Protoierej G. D'yachenko. Moskva: Otchij dom, 2009.
6. Akishina A.A., Formanovskaya N.I. 'Etiket russkogo pis'ma. Moskva, 2008.
7. Logunova N.V. Russkaya 'epistolyarnaya proza XX- nachala XXI veka: 'evolyuciya zhanra i hudozhestvennogo diskursa. Dissertaciya ... doktora filologicheskih nauk. Moskva, 2011.
8. Kovaleva N. A. Russkoe chastnoepis'moXIXveka:kommunikaciya, zhanr, rechevaya struktura. Dissertaciya ... doktora filologicheskih nauk. Moskva, 2002.
9. Kupina N.A., Matveeva T.V. Stilistika sovremennogo russkogo yazyka: uchebnik dlya akademicheskogo bakalavriata. Moskva: Izdatel'stvo Yurajt, 2015.
10. Ipatova S.N. Cerkovno-propovednicheskij stil' russkogo yazyka XIX veka (Na materiale tvorchestva Svyatitelya Ignatiya). Dissertaciya ... kandidata filologicheskih nauk. Vologda, 2004.
11. Krylova O.A. Lingvisticheskaya stilistika. Teoriya: uchebnoe posobie. Moskva: Vysshaya shkola, 2008.
12. Shmeleva T.V. Rechevoj zhanr. Kul'tura russkoj rechi: 'Enciklopedicheskij slovar-spravochnik. Pod redakciej L.Yu. Ivanova, A.P. Skovorodnikova, E.N. Shiryaeva. Moskva: Flinta: Nauka, 2003: 573-574.
13. Lebedeva N.B. Estestvennaya pis'mennaya russkaya rech' kak ob'ekt lingvisticheskogo issledovaniya. Vestnik BGPU. Gumanitarnye nauki. Izdatel'stvo BGPU, 2001; 1: 4-10.
14. Gadomskij A.K. Russkaya teolingvistika: istoriya, osnovnye napravleniya issledovanij. Stil. Beograd. 2010; 9: 357-354.
15. Postovalova V.I. Teolingvistika v sovremennom gumanitarnom poznanii: istoki, osnovnye idei i napravleniya. Magister Dixit, 2012; 4 (12). Available at: http://md.islu.ru/sites/md.islu.ru/files/rar/postovalova_v.i._-_2..pdf
16. Stepanenko V.A. Teolingvistika? - Da, teolingvistika! Vestnik Irkutskogo gosudarstvennogo universiteta. 2012; 2 (18): 221-226.
17. Mahov A.E. Izobretenie mnogoznachnosti: srednevekovaya teoriya smyslov kak 'etap v istorii po'etiki. Literaturovedcheskijzhurnal. 2008; 23: 3-31.
Статья поступила в редакции. 10.04.16
УДК 82
Fokin A.A., Doctor of Sciences (Philology), Professor, Stavropol State Pedagogical Institute (Stavropol, Russia),
E-mail: [email protected]
Derevyashkina A.P., Cand. of Sciences (Philology), senior lecturer, Stavropol State Pedagogical Institute (Stavropol, Russia),
E-mail: [email protected]
"WHEN FATES COME CROSSED..." OR PARADOXES IN READING (ON THE STORY BY I.D. SURGUCHEV "NEIGHBOR" AND THE POEM BY B.L. PASTERNAK "YEAR OF NINE HUNDRED AND FIVE"). The authors raise a question of "relationship" between the two works of writers of the twentieth century - a story by I. D. Surguchev "Neighbor" and a poem by B. L. Pasternak "Year of Nine Hundred and Five". The basis of the study is a comparative historical analysis, which makes it possible to identify new intersection of the writers' points of view. The authors' emphasis is placed on the image of the legendary Maria Spiridonova, who became a prototype and filled with mythological and historical sense. The authors of the paper use historical records to prove the relationship between the two works by Surguchev and Pasternak. The article is written at the intersection of literature and history, and is interdisciplinary in nature. The work discloses the researchers' point of view which will be useful to a wide range of researchers. The work reveals further scientific perspectives of the research.
Key words: story, poem, comparative-historical method, prototype, mythologizing, historicism.
А.А. Фокин, д-р филол. наук, проф., Ставропольский государственный педагогический институт, г. Ставрополь,
E-mail: [email protected]
А.П. Деревяшкина, канд. филол. наук, доц. Ставропольский государственный педагогический институт, г.
Ставрополь, E-mail: [email protected]
«СУДЬБЫ СКРЕЩЕНЬЕ...», ИЛИ ПАРАДОКСЫ ПРОЧТЕНИЯ (РАССКАЗ И.Д. СУРГУЧЕВА «СОСЕДКА» И ПОЭМА Б.Л. ПАСТЕРНАКА «ДЕВЯТЬСОТ ПЯТЫЙ ГОД»)
В данной статье ставится вопрос о «взаимоотношении» двух произведений писателей ХХ века - рассказа И.Д. Сургучева «Соседка» и поэмы Б.Л. Пастернака «Девятьсот пятый год». Положенный в основу исследования сравнительно-исторический анализ даёт возможность для выявления новых точек пересечения творчества данных писателей. Основное внимание
уделено образу легендарной Марии Спиридоновой, ставшему прототипом и наполненному мифологическим и историческим смыслом. С опорой на исторические материалы доказывается связь рассказа И.Д. Сургучева «Соседка» и поэмы Б.Л. Пастернака «Девятьсот пятый год». Статья написана на стыке литературоведения и истории и носит междисциплинарный характер, раскрываемые в ней точки зрения будут интересны широкому кругу исследователей. Также намечен научный задел для дальнейших исследований.
Ключевые слова: рассказ, поэма, сравнительно-исторический метод, прототип, мифологизация, историзм.
В книгах и статьях по истории русской литературы ХХ века едва ли найдутся страницы, на которых имена Ильи Дмитриевича Сургучева и Бориса Леонидовича Пастернака стояли бы в одном ряду. Это вполне естественно, поскольку они принадлежали к разным литературным направлениям и даже поколениям. Однако отдельные публикации последних лет дают основания для более пристального прочтения произведений данных писателей на предмет выявления их творческих контактов. Так, например, М. Могильнер в своей монографии «Мифология «подпольного человека»: радикальный микрокосм в России начала ХХ века как предмет семиотического анализа» (1999 г.) отмечает, что в рассказе И.Д. Сургучева «Соседка», впервые опубликованном в январском номере журнала «Вестник Европы» за 1909 год [1], «героиня откровенно списана с Марии Спиридоновой». Причём, по мнению исследовательницы, «внешность, возраст, имя, род занятий» главной героини, как её подал автор, непременно должны «вызвать в сознании читателя образ реальной террористки» [2, с. 98].
Подобным предположением открывается и статья историка Я.В. Леонтьева о поэме Б.Л. Пастернака «Девятьсот пятый год». Автор публикации приводит небольшой отрывок из пролога к поэме, начинающийся строкой «Жанна д'Арк из сибирских колодниц», и заявляет, что «в этом отрывке Пастернак в аллегорической форме зашифровал образ легендарной Марии Спиридоновой». При этом он подчёркивает, что другие исследователи и комментаторы «пока еще не высказались в отношении зашифрованного персонажа в прологе» [3]. Точка пересечения показана, имя, объединяющее произведения двух писателей, названо. Обратимся к технологии сравнительно-сопоставительного анализа, в основе которого лежат механизмы «тождества» и «различения» своего и чужого. Заметим, что эти механизмы присущи как художественному творчеству, так и научному мышлению. В художественном творчестве принцип «сравнения» ведёт к появлению переносных значений, связанных, в конечном итоге, с метафоризацией и символизацией. В науке сопоставление выявляет повторяемость разных признаков и явлений, демонстрируя их существенное сходство и различие. Напомним также, что в науке разграничивают сравнительный (компаративный) и сопоставительный (контрастивный) методы как две взаимодополняющие стороны сравнительно-исторического метода: сравнительный базируется на установлении тождеств исследуемых предметов, а сопоставительный - несоответствий (различий) этих предметов.
Начнём с очевидных фактов. Оба автора были свидетелями, можно даже сказать, участниками событий Первой русской революции 1905-1907 годов: И.Д. Сургучев - в Петербурге и Ставрополе, Б.Л. Пастернак - в Москве. Первому - студенту Санкт-Петербургского Императорского университета - на пике первой протестной волны января-февраля 1905 года исполнилось 24 года, второму - гимназисту 5-й Московской гимназии - 15 лет. Произведения И.Д. Сургучева и Б.Л. Пастернака, объединяемые, исходя из высказанных учёными предположений, именем Марии Спиридоновой, принадлежат к разным культурно-историческим эпохам.
Рассказ И. Сургучева создавался непосредственно в период революции и может считаться не столько отражением, сколько выражением фактов этих событий. Реальный человек, символизировавший для писателя и его читателей целую эпоху, превратился в литературный персонаж, за которым угадывались живые черты. Благодаря этому возникает дополнительный эмоциональный контекст рассказа: напряжение между героиней и её прототипом, к которой читатель испытывал чувство эмпатии. Такая внутренняя напряжённость обычного по форме и языку литературного произведения способствовала тому, что рассказ заметили, он вызвал дискуссию в критике, а его автор для многих современников ещё долго оставался прежде всего автором «Соседки» [4].
Поэма Б. Пастернака была написана к двадцатилетию событий Первой русской революции. Начало работы над ней датируется по отметке на рукописи - 20 июля 1925 года, а на работу в общей сложности ушло около восьми месяцев. В конце 1925 года
Б.Л. Пастернак так отозвался о своем творении: «Я работал и работаю над поэмой о 1905 годе. Вернее сказать, - это не поэма, а просто хроника о 1905 годе в стихотворной форме...» [5, с. 483].
Жанровое определение поэта позволяет подчеркнуть не только формально-стилевую (поэзия - проза), пространственно-временную разницу между поэмой и рассказом, но и культурную. В этой связи вспоминается высказанная В.Н. Топоровым мысль о том, что «соотнесение-сравнение <...> составляет одну из основных и вековечных работ культуры, ибо сравнение, понимаемое в самом широком плане (как и любой перевод - с языка на язык, с пространства на пространство, с времени на время, с культуры на культуру), самым непосредственным образом связано с бытием человека в знаковом пространстве культуры, которое имеет своей осью проблему тождества и различия, и с функцией культуры» [6, с. 7].
Мария Спиридонова, как предполагаемый прототип сравниваемых произведений, для их авторов действительно была символом эпохи, но для И. Сургучева - героического настоящего, а для Б. Пастернака уже мифологического прошлого. Именно поэтому в рассказе героиню зовут Маша - Маруся (так звали Спиридонову только близко знавшие ее люди, соратники по партии эсеров), а для Б. Пастернака она - «Жанна д'Арк из сибирских колодниц». Знаменитой 22-летняя девушка Мария Спиридонова стала, как известно, 16 января 1906 года, когда она смертельно ранила советника тамбовского губернатора Г.Н. Луженовского, отличавшегося жестокостью в подавлении народных волнений 1905 года. Спиридонова сама вызвалась осуществить эту акцию, выслеживала свою жертву несколько дней, пока не представился удобный случай выпустить в него пять пуль. После теракта она пыталась застрелиться, но не успела - подбежавший казак оглушил ее ударом приклада. 12 марта 1906 года выездная сессия Московского военного окружного суда приговорила Марию Спиридонову к смертной казни через повешение. Шестнадцать дней она провела в ожидании казни, боясь, что не сможет достойно встретить смерть, а затем юная террористка была приговорена к бессрочной каторге. М. Спиридонова стала своеобразным символом Первой русской революции. О ней воодушевленно писали многие известные публицисты тех лет и простые граждане. Газеты и журналы самого разного направления были едины в своем восхищении юной террористкой, выражали ей сочувствие и поддержку. Ее считали примером для подражания вождь большевиков В.И. Ленин, идеолог анархизма П.А. Кропоткин, а М. Волошин и Н. Клюев посвятили ей стихи, о знакомстве со Спиридоновой имеются свидетельства в записной книжке А. Блока и в дневнике М. Пришвина.
Высказанная М. Могильнер догадка о том, что героиня сур-гучевской «Соседки» «списана с Марии Спиридоновой» имеет под собой, на наш взгляд, и более веские исторические основания. От исследовательницы не ускользнул тот факт, что в России тех лет распространялись портреты М. Спиридоновой, увидев которые, всякий человек должен был воскликнуть: «Да будут прокляты условия жизни, заставившие эту чудесную девушку, пренебречь отвращением к насилию!». Не ускользнуло и то, что в газете «Биржевые ведомости» и журнале «Русское богатство» за 1907 год даже были опубликованы заметки о том, что в какой-то воронежской избе при обыске «обнаружен (на месте, где полагается быть иконам) портрет Марии Спиридоновой, висевший в киоте с горевшей перед ним лампадкой» [7, с. 85]. Позже эта история была пересказана Н. Клюевым в очерке «Черные дни (из письма крестьянина)»: «Народ знает цену крови, видит в ней скрытый непостижимый смысл, и святит имя тех, кто пострадал, постигнув тайну её. Портреты Марии Спиридоновой, самодельные копии с них, переведённые на бумажку детской рукой какого-нибудь школяра-грамотея, вставленные в киот с лампадками перед ними, - не есть ли великая любовь, нерукотворный памятник в сердце народном тем, кто, кровно почувствовав образ будущего царства, поняв его таким, как понимает народ, в величавой простоте и искренности идет на распятие. Такое отношение народной души к далеким незнаемым, но бесконечно дорогим людям, пострадавшим за други своя, выше чувствований толпы» [8, с. 63].
Именно эта история с портретом в киоте имеет самое непосредственное отношение к И.Д. Сургучеву, что не было учтено М. Могильнер, биографами Марии Спиридоновой, другими исследователями. А не учитывать этот факт нельзя, ведь сюжет о подмене иконописного лика фотографией реального человека был впервые предложен именно И. Сургучевым в рассказе «Горе», опубликованном в «Журнале для всех» за 1904, то есть задолго до событий, связанных с терактом и арестом М. Спиридоновой и последовавшей затем мифологизацией её личности [9].
Работая над «Соседкой», И. Сургучев не мог не обратить внимания на сюжетные совпадения историй о Спиридоновой и его собственного рассказа «Горе». Возможно, это и стало одной из главных причин того, что мифологизированный массовым сознанием образ террористки был использован им при создании образа главной героини рассказа «Соседка». Однако И. Сургу-чев, как справедливо писала о нем критика того времени, поэт «живой жизни», был далек от мифологизации и идеологизации смерти. Потому и Марусю свою описывает с нежностью и чувственностью, не характерной для описания героя-революционера. Писатель вводит ее в сферу обыденной жизни, где нормативная героика просто неуместна. Он нарушает каноны жанра, рассказывая о том, как Маруся пьет чай, как она одевается, как живет день за днем. Более того, его Маруся влюбляется в человека, далекого от идей революции и террора и представленного романтиком-студентом. У неё появляется желание создать семью, она начинает сомневаться в праведности дела, которому себя посвятила, но логика политического радикализма в России начала ХХ века, логика «правды жизни» требовали выбора между смертью ради идеи и собственным счастьем. Героиня выбирает смерть, как это сделала и Мария Спиридонова. Такой выбор воспринимался не как рок, а как предназначение, определившее её судьбу. Таким образом, автор достиг того, что мифологический образ героини-террористки, её реальный прототип и воплощённый персонаж рассказа, которые в идеале не должны были совпасть, да собственно и не совпадают, наложились друг на друга, а рассказ «Соседка» сыграл заметную роль в распространении культа Марии Спиридоновой в самых широких сословных и национальных слоях России.
В 1917-1918 годах, по возвращении с каторги, М. Спиридонова стала лидером партии левых эсеров и председательницей Исполкома Крестьянской секции ВЦИК. По её собственным словам, была связующим звеном левых эсеров с большевиками. Небезызвестный Джон Рид называл её «самой популярной и влиятельной женщиной» в России тех лет. В период апреля-июня 1918 года она круто изменила свою политическую позицию и перешла в лагерь политических противников диктатуры пролетариата. Ни она сама, ни тянувшийся всюду за ней мифологический шлейф «святой революционерки» большевикам не были теперь нужны. С этого времени в биографии Спиридоновой началась уже определяемая советской властью полоса арестов и ссылок. Последний приговор, решивший ее судьбу, был вынесен в 1937 году: Военная коллегия Верховного суда СССР приговорила её к 25 годам тюремного заключения, что, по сути, означало смертный приговор, который и был приведён в исполнение 11 сентября 1941 года.
Все эти биографические факты необходимы для того, чтобы понять, почему Б. Пастернак не мог в своей поэме назвать опальную оппозиционерку, находившуюся в 1925 г. в ссылке, пря-
Библиографический список
мо по имени, отсюда и возникает мифологическая Жанна д'Арк. Но строки «Каторжанка в вождях, ты из тех, // Что бросались в житейский колодец, // Не успев соразмерить разбег» характеризуют образ Марии Спиридоновой не только и не столько периода Первой русской революции, сколько периода уже 20-х годов, совпадающего со временем написания поэмы. Для Б. Пастернака, «сочувствовавшего», как известно, левым эсерам, а в 1918 году даже принадлежавшего к числу «постоянных сотрудников» центрального печатного органа партии - газете «Знамя Труда», террористический акт Спиридоновой 1906 года был как раз продуманным шагом, героической жертвой, а сама она символом всего левоэсеровского движения. Строка «Не успев соразмерить разбег» - это поэтическая оценка попытке знаменитой Маруси практически в одиночку противостоять большевикам уже в 1918 году. Да и следующая строфа пролога прочитывается, скорее, как признание заслуг, нежели повествование о событиях, приведших к этим заслугам:
Ты из сумерек, социалистка, Секла свет, как из груды огнив. Ты рыдала, лицом василиска Озарив нас и оледенив.
С предположением Я.В. Леонтьева от том, что в «Жанне д'Арк из сибирских колодниц» «угадываются лики» именно Марии Спиридоновой можно было бы согласиться, ведь другой, более известной, каторжанки среди главных вождей следующей, Октябрьской, революции не было. Тем не менее, остается доля сомнения, говоря словами самого Б. Пастернака, в «просто хронике о 1905 годе», ведь образ Марии Спиридоновой, именно с хронологической точки зрения, логичнее было бы видеть не в прологе, а в эпилоге поэмы. Поэт не мог не соотнести 1905 и 1906 годы. Однако данная точка зрения имеет право на существование еще и потому, что имя Спиридоновой все-таки было названо поэтом, но уже в другом эпическом произведении - романе в стихах «Спекторский», работа над которым началась сразу после завершения поэмы «Девятьсот пятый год» и продолжалась вплоть до 1931 года:
По всей земле осипшим морем грусти, Дымясь, гремел и стлался слух о ней, Марусе тихих русских захолустий, Поколебавшей землю в десять дней.
В этой строфе сконцентрированы, метафорически спрессованы и историческая, и мифологическая составляющие образа Марии Спиридоновой, в том числе очевидная аллюзия на книгу Джона Рида «Десять дней, которые потрясли мир», вышедшую в 1923 году на русском языке. Не освещённым остается ещё один вопрос, который неминуем при сравнительно-сопоставительном изучении произведений двух авторов: знал ли Борис Пастернак, чьи произведения были написаны значительно позже, о рассказе Ильи Сургучева «Соседка»? Прямых доказательств положительного ответа на этот вопрос пока не обнаружено. Однако не стоит забывать, что, работая над поэмой «Девятьсот пятый год», Б. Пастернак, безусловно, обращался не только к собственным впечатлениям, но и к историческим документам, газетной и журнальной периодике, воспоминаниям старшего поколения современников. Думается, рассказ И. Сургучева вниманием все же не был обойден, а свидетельства этому обнаруживаются в более поздних произведениях Б. Пастернака, но это уже предмет отдельного исследования.
1. Сургучев И. Соседка. Вестник Европы. 1909; Кн. 1, № 1: 108 - 145.
2. Могильнер М. Мифология «подпольного человека»: радикальный микрокосм в России начала ХХ века как предмет семиотического анализа. Москва, 1999.
3. Леонтьев Я.В. Об образе Марии Спиридоновой в прологе поэмы Б.Л. Пастернака «Девятьсот пятый год». Российские социалисты и анархисты после Октября 1917 года. Available at: http://socialist.memo.ru/firstpub/y06/leont01.htm
4. М-М. В. Рассказы Сургучева. Русские ведомости. 1910: 252: 5.
5. Пастернак Б. Стихотворения и поэмы. Собрание сочинений: В 2-х т. Ленинград, 1990; Т. 1.
6. Топоров В.Н. Пространство культуры и встречи в нем. Восток - Запад. Переводы. Публикации. Москва, 1989: 6 - 15.
7. Петрищев Л. Успокоение. Русское богатство. 1907; 12: 85.
8. Клюев Н. Черные дни (из письма крестьянина). Наш журнал. 1908; № 4.
9. Сургучев И. Горе. Журнал для всех. 1904; 4: 213 - 216.
References
1. Surguchev I. Sosedka. Vestnik Evropy. 1909; Kn. 1, № 1: 108 - 145.
2. Mogil'ner M. Mifologiya «podpol'nogo cheloveka»: radikal'nyj mikrokosm v Rossii nachala HH veka kak predmet semioticheskogo analiza. Moskva, 1999.
3. Leont'ev Ya.V. Ob obraze Marii Spiridonovoj v prologe po'emy B.L. Pasternaka «Devyat'sot pyatyj god». Rossijskie socialisty i anarhisty posle Oktyabrya 1917 goda. Available at: http://socialist.memo.ru/firstpub/y06/leont01.htm
4. M-M. V. Rasskazy Surgucheva. Russkie vedomosti. 1910: 252: 5.
5. Pasternak B. Stihotvoreniya i po'emy. Sobranie sochinenij: V 2-h t. Leningrad, 1990; T. 1.
6. Toporov V.N. Prostranstvo kul'tury i vstrechi v nem. Vostok - Zapad. Perevody. Publikacii. Moskva, 1989: 6 - 15.
7. Petrischev L. Uspokoenie. Russkoe bogatstvo. 1907; 12: 85.
8. Klyuev N. Chernye dni (iz pis'ma krest'yanina). Nash zhurnal. 1908; № 4.
9. Surguchev I. Gore. Zhurnaldlya vseh. 1904; 4: 213 - 216.
Статья поступила в редакцию 22.03.16
УДК 811.512.1
Chertykova M.D., Cand. of Sciences (Philology), Leading Researcher, Institute of Humanitarian Researches and the Sayan-Altai
Tyurkology, Katanov Khakass State University (Abakan, Russia), E-mail: [email protected]
Borgoyakova I.N., teacher (Khakass language), High School № 1 (Abakan, Russia), E-mail: [email protected]
SYSTEM RELATIONS OF VERBS WITH THE MEANING OF SPEAKING IN THE KHAKASS LANGUAGE. The article is dedicated to the description of intra-system communications of verbs with describing the process of speaking in the Khakass language. In a lexico-semantic group relations of synonymy and functional equivalence are the most widely spread. Synonymic connection is established not only between verbs, but also verbs and verbal-nominal combinations. During the analysis of the paradigmatic relations the attention is also paid to the double use of verbs describing the process of speaking, first of which as an adverbial participle concretizes sense of the second. All statements in the research are supported by illustrative material collected from imaginative literature.
Key words: Khakass language, verbs with meaning of speaking, synonymy, functional equivalence, meaning, compatibility.
М.Д. Чертыкова, канд. филол. наук, вед. науч. сотр. Института гуманитарных исследований и саяно-алтайской тюркологии, Хакасский государственный университет им. Н.Ф. Катанова, г. Абакан. E-mail: [email protected] И.Н. Боргоякова, учитель хакасского языка, МБОУ «СОШ № 1», г. Абакан. E-mail: [email protected]
СИСТЕМНЫЕ ОТНОШЕНИЯ ГЛАГОЛОВ СО ЗНАЧЕНИЕМ ГОВОРЕНИЯ В ХАКАССКОМ ЯЗЫКЕ
Статья посвящена описанию внутрисистемных связей глаголов со значением говорения в хакасском языке. В сфере ЛСГ наиболее распространенными являются отношения синонимии и функциональной эквивалентности. Синонимические связи устанавливаются не только между глаголами, но и глаголами и глагольно-именными сочетаниями. В ходе анализа парадигматических отношений также обращается внимание на парное употребление глаголов говорения, первый из которых в качестве деепричастия конкретизирует значение второго. Все наши утверждения подкрепляются иллюстрационным материалом, собранным из художественной литературы.
Ключевые слова: хакасский язык, глаголы со значением говорения, синонимия, функциональная эквивалентность, значение, сочетаемость.
Как всякая системная группировка, лексико-семантическая группа (далее - ЛСГ) глаголов со значением говорения имеет парадигматическую структуру, в основе которой лежит принцип уточнения. Глаголы говорения объединяются в одну ЛСГ по общности категориально-лексической семы «пользоваться устной речью», составляющей семантическую основу группы и уточняющейся в каждом отдельном слове с помощью дифференциальных сем. Полным выразителем этой семы в хакасском языке является базовый, ведущий глагол - идентификатор чоох-та - «говорить, рассказывать», с которым привативно связаны более содержательные, не уступающие ему по частотности глаголы: л - «сказать», тапса- «сказать, молвить», соле - «сказать, рассказывать», хабарла - «рассказывать», исмр - «сказать, сообщать», айт - «сказать, рассказывать», стоящие на второй ступени конкретизации. Эти глаголы, объединившись вокруг идентификатора чоохта-, составляют ядро ЛСГ глаголов говорения. Далее глаголы говорения объединяются в отдельные семантические подгруппы по общим инвариантным признакам. Напр., выделены глаголы, дифференцирующиеся по семе «взаимное общение»: чоохтас - «разговаривать», хабарлас - «разговаривать, беседовать», тiлбiрес - «болтать друг с другом», хырыс-«ругаться» и т. д. Однако встречаются и многозначные глаголы, которые могут одновременно состоять в двух или более подгруппах. Что означает, границы между лексико-семантическими вариантами (далее - ЛСВ) глагола подвижны: реализация того или иного ЛСВ зависит от сочетаемости глагола. Так, глагол хы-рыс - в ЛСВ «ругать кого-л.» входит в подгруппу эмоциональной (отрицательной) оценки, а в ЛСВ «ругаться с кем-л.» - в подгруппу глаголов общения.
В составе подгрупп глаголы по общности более частных сем образуют синонимические ряды. Например, глаголы со значением порицания: хырыс - «ругать», коксе - «ругать, бранить», хызаанна - «сильно и долго ругать кого-л. за какую-л. повинность», курле- «отчитывать» синонимичны по общему значению
«ругать кого-л.» и входят также в подгруппу глаголов эмоциональной оценки.
В качестве интегральных в синонимическом ряду могут выступать как минимум три семы: общая категориальная сема ЛСГ, инвариантная сема подгруппы и общее значение синонимического ряда. Так, глаголы названного синонимического ряда обладают общей категориальной семой ЛСГ «пользоваться устной речью», инвариантной семой подгруппы «давать оценку кому-че-му-л., выражая свое (отрицательное) эмоциональное отношение», общим значением синонимического ряда «ругать кого-л.»
Внутри синонимического ряда глаголы могут подразделяться по общности оттенков в подряды. «Чем больше удалена единица ЛСГ от базовой, тем более конкретно и содержательно его значение» [1, с. 40]. Подобная иерархическая организация ЛСГ, выражающаяся в многоступенчатости внутрисистемных отношений, говорит о гипонимических связях членов ЛСГ.
Внутри ЛСГ имеются различные парадигматические взаимоотношения между отдельными группировками глаголов; их можно трактовать и как различные проявления вариативности в языке (ср., напр.: [2, с. 39 - 40]). Одна из разновидностей связей между глаголами говорения - синонимическая; она может устанавливаться как между отдельными глаголами, так и глагольно-и-менными сочетаниями. Первый вид сочетания представлен в составе таких синонимических пар, как, например, чахы- «1) наказывать; 2) заказывать; 3) приказывать» и чахыг пир- «давать наказ»; чопте - «1) советовать; 2) уговаривать; 3) агитировать» и чоп пир - «давать совет»; сур- «спрашивать» и сурыг пир - «задавать вопрос», нандыр - и нандырыг пир- «отвечать, давать ответ» и т. д. Здесь синонимизируются основной ЛСВ отдельного глагола и единственное значение глагольно-именного устойчивого сочетания. Такой вид синонимических связей широко распространен как в русском, так и хакасском языках.
Второй вид сочетания - свободный. Здесь синонимизируют-ся отдельный глагол и другой глагол в сочетании с каким-либо
