CC BY
28
УДК 821.511.133.04(056)
А.А. Арзамазов
Структура и семантические варианты инфинитива в поэзии Вячеслава Ар-Серги
Аннотация. В статье рассматриваются структурно-семантические вариации инфинитива в поэтическом языке В. Ар-Серги, одного из ярких представителей современной удмуртской литературы. Выявляются структурно-грамматические, образно-мотивные, экзистенциально-психологические контексты и особенности реализации инфинитивности (инфинитивного письма) в измерении одного этнофутуристического идиостиля. Примечательно, что локальный компонент грамматики иногда оказывается средоточием концептуальной коммуникативной энергии, репрезентирующей «риторику эпохи».
Ключевые слова: инфинитив, структурно-семантические вариации, верлибр, инфинитивная серия, удмуртский этнофутуризм, «риторика эпохи».
A.A. Arzamazov
Structure and semantic variants of infinitive in the poetry of Vyacheslav Ar-Sergi
Summary. The article deals with the structural and semantic variations of infinitive in poetic language of V. Ar-Sergi, one of the outstanding representatives of the modern Udmurt literature. The author reveals the structural and grammatical, figurative and motivic, existential and psychological contexts and peculiarities of infinitive realization (infinitive script) in the measurement of one ethno futuristic idiostyle. It is worthy of note, that the local component of the grammar is sometimes the focus of conceptual communicative energy, representing the «rhetoric of the epoch».
Keywords: infinitive, structural and semantic variations, vers libre, infinitive series, Udmurt ethno futurism, «rhetoric of the epoch».
Категория инфинитива, будучи важным элементом поэтической грамматики, авторской языковой картины мира, является самостоятельным семиотическим (семиоэстети-ческим), культурным текстом. Инфинитивы в структуре художественного произведения выполняют различные функции: в композиционно-семантической компании с предикатом являются константой концептосферы поэзии, участвуют в моделировании эстетико-художе-ственного, риторико-коммуникативного, грам-матико-синтаксического уровней индивидуально-авторской картины мира. Наибольшего семиотического значения инфинитивы дости-
гают, составляя так называемое инфинитивное письмо (ИП)1. Важно подчеркнуть, что инфинитив может рассматриваться не только с точки зрения синтаксических позиций и возможностей, но и в содержательном, метасеманти-ческом плане конкретного текста / серии текстов. Инфинитив, часто выражая психологические или аксиологические сентенции, функционирует в удмуртском поэтическом языке как часть эмоционально-оценочных блоков и в данной работе интерпретируется в пространстве авторского текста, который «есть своего рода сигнал, допускающий множество потенциальных прочтений, и при расшифровке
1 В этой работе используются принятые в теории инфинитивного письма сокращения - ИП (инфинитивное письмо), ИС (инфинитивная серия), ИС + количество составных инфинитивов (напр. ИС 4).
данного сигнала специально востребованной может стать информация о самом создателе текста. Текст как результат функционирования языковой системы является одновременно источником для реконструкции авторской личности в самых разных ее ипостасях... Текст -это психологическая реальность, он оказывается в позиции цели, средства, результата.» [1, 8]. Историография инфинитива в филологических дисциплинах исчисляется десятками научных статей (это скорее мало, чем много), часть из которых посвящена смежным проблемам [2; 3; 4; 5; 6; 7; 8; 9].
Свой вклад в историю инфинитивного письма национальной поэзии внес современный удмуртский писатель Вячеслав Ар-Серги (1962). Он талантливо работает в разных областях словесности - в прозе, поэтическом искусстве, драматургии, пишет киносценарии, пробует себя в журналистике. В. Ар-Серги -один из наиболее активно издающихся авторов: только за последнее десятилетие вышло порядка двадцати его книг - на удмуртском, русском, венгерском, чешском, эстонском, татарском языках. В этой творческой активности, быть может, проявляется одна важная черта - писатель, оглядываясь на трагическую судьбу своих друзей-поэтов, старается как можно больше успеть. Желание проявить себя, по всей видимости, экстраполируется на клавиатуру жанров и форм, количество изданий. Творческий взгляд на мир у Ар-Серги обычно реалистичен, как правило, - без тотальной мистификации прошлого и настоящего, без фатального обрывания «поэтических нервов». В. Ар-Серги, будучи вписанным в удмуртские экзистенциальные (ментально-культурные) реалии, становится писателем ожидаемых тем и сюжетов: малая родина, хрупкая удмуртская идентичность, фольклорно-мифологическое прошлое, еще не совсем расставшееся с сегодняшним днем, социальная неустроенность, повседневно-бытовые радости, «удмуртско-сти» любви, путешествия-экфрасисы. В поэзии Вячеслава Ар-Серги звучат голоса К. Гер -да, М. Петрова, Н. Байтерякова, Ф. Васильева,
В. Романова, М. Федотова. Но при всем этом поэтическое творчество В. Ар-Серги формально довольно сильно отличается от творческих практик других современных удмуртских поэтов (П. Захарова, С. Матвеева, В. Шибанова, Р. Мина). Вне сомнения, сказывается тот факт, что Ар-Серги, в первую очередь, - прозаик, и его стихотворения - зачастую способ снятия усталости от прозаического дискурса. Сиюминутность, мгновенность «поэтического», должно быть, отвлекают от монументальности, «ремесленничества» прозы. Стихотворные тексты В. Ар-Серги достаточно объемны, эпичны, порой - с прозаической компоновкой сюжетной линии. Тексты иногда могут показаться несколько угловатыми, искусственно сконструированными, неровно собранными. Рифмы часто уязвимы, они однообразны и банальны, но это - обычное явление для удмуртской поэтической традиции, результат агглютинативности удмуртского языка. Различные аффиксальные образования значительно упрощают поиск рифмы, примитивизируют природу ее сонорности.
Поэтическое ИП (инфинитивное письмо) у В. Ар-Серги - регулярный и художественно осознанный грамматико-семантический код. Есть тексты с остро выраженным инфинитивным началом, немало произведений с «разбросанной» инфинитивностью, однако излюбленная модель В. Ар-Серги - ИС 3 (серия из трех инфинитивов). К ярчайшим примерам развернутой инфинитивной структуры (ИС 14!) можно отнести стихотворение с жан-рово-символическим заглавием «Элегия». Текст обыгрывает женскую тему - речь в широком смысле идет о возможностях женщины - абстрактно-метафизических, метафорических и вполне определенных, жизненных. Стихотворение начинается с риторического вопроса, с вопросительного инфинитива, на который отыскиваются инфинитивные ответы, инфинитивные запреты: «Нош мае быгатэ нылкышно / карыны?/ О-о-о! / Туж троссэ, / Туж троссэ - /Жин сяськаен уйшоре пушйы-ны, / Юрт пушкысь кезьытэз улляны. / Нош
сяськаез уг яра дыртыны / тугокое думылы-ны... » [10, 147] - «А что умеет женщина / делать? / О-о-о! / Очень многое, / Очень многое -/ Звонким цветком в полночь расцвести, / Из дома холод прогнать. / И не нужно торопиться цветок / в венок вплести...». «Женское» в этом тексте романтизируется, возвышается. Акцентируются сила женского начала, его нацеленность на изменение окружающего мира: «Ныл-кышно туж троссэ / Быгатэ воштыны. / Котыр ёросэз жингыртись карыны, / Сое кырзанлы пормытны... » [10, 148] - «Женщина очень многое / Может изменить. / Округу сделать звучащей, / В песню ее превратить...». Преобразовывающая активность женского связывается с категорией переходности инфинитива. Завершающий стихотворение инфинитивный пассаж выражает позицию мужского «Я» - мужчина, оказывается, тоже «может»: «Нош мон мае быгатйсько? /Дышетскисько / Сое яратыны, / Аслым синмаськытны, / Ялан одйг классын /Кайтаезлы но кыльыны» [10, 148] - «А я что умею? / Учусь / Ее любить, / В себя влюблять, / В этом же классе / На второй год остаться». Ироническое окончание текста, неметафоричность и нелиричность «мужских» инфинитивов усиливают значение женских красок в стихотворной палитре ген-дерных взаимоотношений.
Инфинитивы в поэтическом творчестве В. Ар-Серги участвуют в развертывании портретов - внешних (визуальных) и внутренних (интенциональных, душевных): «... Микта агай - югыт сямо. / Тодьы тушаз котькуд муртлы / Дасяллямын сюлмысь кылъёс. / Туж возьдаське кин ке азьын /Аклес тусо возьмат-скыны, /Маке сое кураськыны... » - «... Дядя Микта - светлый человек. / В его седой бороде для каждого / Приготовлены сердечные слова. / Он очень стыдится перед кем-либо / Надоедливым показаться, / О том, о сем просить.». Портрет личных качеств субъекта, дополненный инфинитивами, встречается в стихотворении «Ыштэм пальпотон» («Потерянная улыбка»): «Лади яратылйз серекъяны, / Лэчыт анекдотэз кылса - / Со куасалскоз но посыса
котсэ, / Синвуосыз потмон гораз. / Чылкыт сюлмо адямиос гинэ / Озьы, пе, быгато серекъяны. /Котькуд муртлы Лади /Кыче ке но шуныт кылъёс/Быгатылиз шедьтылыны... / Соку мон Ладилы / Анекдотъёс кисьматъял-ляй. /Серекъятны тырши, /Ог вись кузя коть жутыны / Сумбрес мылкыдъёссэ...» [10, 172173] - «Лади любил смеяться, / Услышав остроумный анекдот / - Он сгибался, схватившись за живот, / До слез смеялся. / Каждому человеку Лади / Теплые слова / Умел находить ... / Тогда я Лади / Анекдоты рассказывал, / Рассмешить старался, / Хотя бы чуть-чуть поднять / Смутное настроение.». Опыты такого художественного «портретирования» героев, вероятно, в большей степени - прозаическая черта. Инфинитивы данного текста вновь попадают под структурно-семантическое влияние доминантных глаголов яратыны «любить», быгатыны «мочь», тыршыны «пытаться», составляя устойчивые цепочки в уд -муртском языковом, поэтическом тезаурусе. Модусы невозможности / устремленности реализуются в предикатно-инфинитивной зоне текста «Акварель»: «Вань дунне - омырен кадь / Тырмемын куараосын. / Асьмеос шобыртэ-мын / Бездэм сйзьыл куаръёсын. / Вунэтэм шайвылын кадь. /Бетховен сайкатны выре / Яратонлы дышем мугоръёсмес. /Ыртол кысэ сюсьтылъёсмес... / Сьод инмын - вуюись. / Карнанэзлэн курикъёсаз / Кык вужеръёс - / Уг быгато / Матэтскыны ...» [10, 181] - «Весь мир - как воздухом - / Наполнен голосами. / Мы покрыты / Выцветшими осенними листьями. / Словно на забытом кладбище. / Бетховен пытается пробудить / Наши, привыкшие к любви, тела. / Ветер гасит наши свечи. / На черном небе - радуга. / На крючках ее коромысла - / Две тени - / Не могут / Сойтись...». Визуальная пластичность стихотворения, создаваемая осенними образами и красками, мотивы угасания, забвения и распада отменяют легкость «заглавной» Акварели, погружают читателя в «мунковские» тихие ужасы, в камерное ожидание неизбежного. В тексте «Ке-ретон» («Ссора») инфинитивное письмо син-
тезирует размышления лирического героя по поводу случившейся ссоры; не так просто найти дорогу к примирению, особенно если ты -виноват: «Гу! Но гу! Каре телефонын - / Тон тодиськод: жингыртисько та мон. /Нош мар возе меда / «Зечбур, эше» - шуса /вазиськыны. / Зэмлык ке луысал артэ - / Со юрттысал вазиськыны, / Вань уродзэ вунэтыны, / Гажан мылкыдэз улзытыны...» [10, 191] - «Гу! Да гу! Звучит в телефоне - / Ты знаешь: это я звоню. / Но что же сдерживает / «Здравствуй, друг» - / Сказать. / Если бы истина была рядом - / Она бы помогла обратиться к тебе, / Все плохое забыть, / Чувство уважения оживить.». Инфинитивы сосредоточиваются вокруг глаголов, стоящих в условно-сослагательном наклонении, которое включает возможно-невозможное «если бы.». Обширная инфинитивная цепочка появляется в еще одной балладе Вячеслава Ар-Серги «Вегинлэн кызь-пуэз» («Береза колдуньи»). Текст отличается прозаической сформированностью сюжета, почерпнутого из удмуртского мифологического воображения: старая колдунья не может умереть, не передав свое магическое знание живому существу. В итоге ведьма «обрушивает» черные силы на дерево (березу), которое погибает, а потом возрождается. Инфинитивы в тексте представляются лишь «оттеночными» словами, они транслируют действия / реакции героини-ведьмы и дерева: «Вегин кышно кулон азяз / Берга азбар шораз. / Куасалске, някыр-ске, / Ымтыросаз черетске. / Ой, лулы, путиське ни лулы, / Уг быгаты со кошкыны. / Берпум шокчонэзлы / Улэплы медло вал дэй куштыны... / Сопал дуннеын эркынак улысал, /Нош тапал дуннеынулыны, /Котырысь ёро-сэ шоккетон волдыны / вол ни кужмыз... / Кызьпу нош пограз. /з чида вылаз сьод кужым секытэз возьыны. /Возьыт вал солы та югыт дуннеез ад^ыны... » [10, 232-234] - «Старуха-ведьма перед смертью / Крутится посередине своего двора. / Загибается, кричит во весь голос. / Ой, душа моя, разрывается уже душа моя, / Не может она уйти. / На последнем вдохе / На кого-то живого надо бы силу наслать, / На
том свете вольготно бы жила, / Но на этом свете жить, / В округе страх распространять / У нее уже нет сил... / А береза свалилась. / Не смогла она выдержать тяжесть черной силы. / Стыдно ей было видеть этот белый свет.». Семантическая атрибутивность ИП в стихотворении, видимо, объясняется доминантным прозаическим самосознанием автора, которое постоянно проявляется в его поэтических произведениях и аккумулирует художественную энергию не в отдельных словоформах, идиомах, а в целостных образах, развернутых сюжетных картинах. Инфинитивы привносят в некоторые тексты Ар-Серги импульсы любовной стремительности, неотложности любовного свершения: герой не согласен на отсрочку взаимного чувства. Сюжет о долгоиграющей любви и верном ожидании знаменитой рок-оперы в тексте Вячеслава Ар-Серги «Юнона но Авось» («Юнона и Авось») провоцирует лирического субъекта на инфинитивные вопросы, пробуждающие сомнение: «Витем Ре-зановез Кончита /Куамын вить ар. Со трос-а, / ожыт-а?/ Тырмоз-а кужмыд озьы ик монэ возьманы?/ Бушесь нуналъёсын улон ордэ тырмытыны?/ (Астэ улэпен ватыны?)» [11, 35] - «Ждала Резанова Кончита / Тридцать пять лет. Много ли это, / мало ли? / Хватит ли у тебя сил так же меня ждать? / Течение своей жизни пустыми днями наполнить? / (Себя живой похоронить?).». Впрочем, вечность любви лирическим женским «Я» сводится к мгновенности. Для чего ждать, если можно «здесь и сейчас»: «Марлы витёнэз куамын вить аръ-ёсыз? / Али ик тон басьты монэ, эн быдты дырез» - «Зачем ждать тридцать пять лет? / Ты возьми меня сейчас, не трать время». Продолжение любовной темы следует в сонете «Пу-нэмам синвуэн» («Со слезами, взятыми в долг»), здесь реализуется инфинитивная модель ИС 3 (1+1.+1), состоящая из конечных инфинитивов. В тексте к двум из трех инфинитивных форм приставлены ведущие глаголы поэтического словаря Ар-Серги - быгатыны «мочь» и тыршыны «стараться, пытаться». Один инфинитив оказывается в более незави-
симой позиции - в его окружении нет претендующих на согласование глаголов: «Тон сёт вал мыным коня ке синвудэ, / Мед быгатсал монэн цош бордыны. /Жуась йырын вешалля-са гадьдэ, / Зуркась пельпумъёслэсь малы ке-пыраны... ? / Тём пеймытэз тыршом югды-тыны. /Мур нюк дуре тылскем аратомы - / Шыртыл котыр омыр порме нап тэкитлы» [11, 38] - «Дай мне немного своих слез, / Чтобы вместе плакать. / С горящей головой, лаская твою грудь, / Содрогающихся плеч зачем стесняться..? / Темноту постараемся осветить. / Разожжем костер рядом с глубоким оврагом - / Воздух вокруг огня превращается в густой деготь». В сюжетном центре стихотворения ситуация романтического уединения двух влюбленных. Инфинитивы в этом случае передают душевное состояние героев, их стремление к свету любви, пролегающее через слезы и юношеское стеснение, неловкость. Похожее на предыдущий текст лирическое настроение изображается в стихотворении «Капчиен» («С легкостью»), однако медитативностью обеспечивает не любимый человек, а природа, которая снимает с сердца боль / заботы / тяжесть прошлого. Простая инфинитивная комбинация, подчиненная основным глаголам, фокусирует желание лирического субъекта не расставаться с природой, обозначить собственное неспешное присутствие в ее континууме: «Уг лёга мон лудысь турынъёсты, / Артысь юртэ уг дырты пырыны. /Люкалляса та яр-дурысь кос пуосты, /Пичи гинэ тылскем луоз пормытыны... » [11, 39] - «Я не буду ступать на травы полевые, / Я не поспешу войти в ближайший дом. / Собрав сухие дрова на этом берегу, / Можно будет сделать маленький ко -стер...». Мотив отдыха на природе, с кострами и ощущением внутренней свободы, неограниченности простора имеет место и в поэтическом творчестве Петра Захарова, также любящего «медитировать».
Инфинитивное письмо как один из способов обострения поэтических смыслов используется в стихотворении «Эрик. Реквием», посвященного памяти трагически погибшего
удмуртского поэта и журналиста Эрика Ба-туева. Текст является достаточно объемным, содержательно насыщенным. Очевидна глубокая и искренняя эмотивность произведения, связанная не только с Валерием / Эриком Ба-туевым, но и с именами / трагедиями других рано ушедших поэтов - Владимира Романова и Михаила Федотова. Следует признать, что «эпитафические» тексты в современной удмуртской поэзии отличаются чрезвычайно драматической рефлексивностью, сложным ассоциативным рядом, визуальной яркостью, порой - сюрреалистическим образным языком. В своем «Реквиеме» В. Ар-Серги придерживается такого сценария. Цепочки мотивов и образов, напряженный, почти прозаический синтаксис, неуместное «эпитафическое» многословие, неоднозначный ритмико-тональный рисунок (многоточия, тире, вопросительные знаки, «куплетные» акценты в тексте) отображают гамму личных и творческо-художествен-ных реакций на смерть «еще одного из Них». В тексте «Реквиема» большое количество инфинитивов, некоторые инфинитивы группируются, другие образуют миноритарные сетки типа ИС 2. Наибольшее число инфинитивных единиц сосредоточено в выделенных авторским курсивом фрагментах текста: «Кулэм, пе, Валера Батуев / Кыдёкысь Москваын, / Берпу-метсэ омыр /Пачкатэм гульымаз кыскыса... / Тонэн вераськыны таре / Кылиз на монолог гинэ - / Улон вакыт тани вуттйз тауе вала-тонам: / Возьыт ке но ивортыны / й вал мы-нам «Эрик» кылы валанъёсам - /Портэмужъ-ёс ялан выро котыртыны, /Кулэтэмесь но ку-лэесь тусын адзиськыны... » [11, 20] - «Гово-рят, умер Валера Батуев / В далекой Москве, / В последний раз воздух / Вдохнув в сдавленную глотку. / С тобою говорить теперь / Остался только монолог - / Жизнь привела меня к такому выводу: / Хотя и стыдно признаться, / Не было среди моих понятий слова «Свобода» - / Разные дела пытаются все время окружить, / С ненужным и нужным видом появляться...»; «Кызьы шодтэк усё ньузыриос корка липет сэргысь - / й вал луонлыкед вамыш но палэнэ
кариськыны, / Оло, озьы вал Гожтэмез - Таин тыныд тодматскыны.» [11, 20] - «Как неожиданно падают сосульки с угла крыши дома -/ Не было у тебя возможности даже на шаг в сторону отступить, / Может быть, так было Предначертано - С Этим тебе встретиться.»; «Гольян сюрес дурысь пичи гуртын / Анна ке-нак сылэукноулын. /Якенеше-а со, Валера, лу-лыныд, / Оло, вите пумиськонэз мугорыныд. / Эрик вуиз солы пумтэм куректыны, / Сутись синвуоссэ сюрес вылэ кисьтылыны... » [11, 21] -«В маленькой деревне у Гольянской дороги / Анна кенак стоит под окном. / То ли беседует она, Валера, с твоей душой, / То ли ждет встречи с твоим телом. / Для нее наступили времена -бесконечно горевать, / Обжигающие слезы на дорогу проливать.». Инфинитивы в приведенных отрывках семантически восходят к трем разным лицам - авторскому «Я», погибшему поэту и его матери - Анна-кенак. Инфинитивы на метасемантическом уровне объединены авторским ощущением непоправимости случившегося, предначертанности судьбы (кому-то - погибнуть, а кому-то - заниматься повседневными делами), Инфинитивное письмо акцентирует боль и одиночество, заполняет собой пустоту. И лингвистические категории возвратности и многократности инфинитивных форм репрезентируют обратное - невоз-вратимость поэта, многократность этой невозвратности.
Удмуртский этнокультурный контекст используется в венке сонетов «Палэсмурт» («Половинный человек»), состоящем из пятнадцати стихотворений. Палэсмурт - мифологический образ отрицательного плана, это однорукое, одноногое, одноглазое существо: «Представления о подобных существах-половинниках зафиксированы чрезвычайно широко: у палеоазиатов, китайцев, корейцев, якутов, ненцев, нганасан, эвенков, манси, татар, башкир, чувашей. Палэсмурты имеют огромный рост (или способность изменять размеры тела), они несколько глуповаты, очень смешливы, любят смешить других: могут защекотать до смерти. Существовало поверье, что
Палэсмурта убить нельзя: каждая капля его крови превращается в нового Палэсмурта.» [12, 100]. Вячеслав Ар-Серги в пятнадцати сонетах поднимает различные философские темы, сопряженные с осмыслением жизни, глобальными интересами человека. Важно заметить, что через все эти тексты проходит тонкая нить назидания авторского «Я», осуществляется некое имплицитное давление на реципиента: поток авторских интенций, образов как будто препятствует свободе читательского восприятия. Вероятно, это - одна из черт психопоэтики творчества В. Ар-Серги. Инфинитивный пассаж встречается уже в первом стихотворении и образует серию из четырех инфинитивов (1+1+2): «Юан но быгатэ йы-рез берыктыны /Куке уг лу сое валэктыны, / Кие кутылыны но учкыны» [11, 49] - «И вопрос может мысли запутать, / Когда нельзя на него дать объяснение, / В руках подержать и посмотреть». Метасемантика невозможности управляет тремя инфинитивами, при этом в стихотворном тексте автор развивает тему «половинной / половинчатой» жизни, возникновение и сущность которой ему сложно свести к каким-либо логическим объяснениям, закономерностям. Содержательная материя данного стихотворения (как и многих других в творчестве В. Ар-Серги) трудно осязаема, многое остается между слов, и ИП укладывается в этот внутренний творческий манифест смысловой закрытости. Три инфинитива в рамках одной строфы фиксируются в шестом стихотворении, и снова инфинитивы связаны с категорией отрицания (здесь - условного), с позицией «если не / нет»: «Кык синмоесь адя-миос - Палэсмуртъёс - /Югдо пеймыт сикын кадь шыртылъёс. /Югдо ке но... мар со тыл-зы? / Шудбурзылы сюрес возьматыны овол ке ньигарзы, /Кузъяськыса кужмояны овол ке кынарзы, / Соин сэрен Дунне жаде ни берга-ны... » [11, 52] - «Двуглазые люди - Палэсмур-ты - / Светят огоньки словно в темной чаще. / Хотя и светят ... для чего их свет? / Если у них нет сил показать дорогу к счастью, / . Нет мочи стать сильными, / Потому и Земля
устает кружиться.». Очевидно, что для автора люди - те же Палэсмурты, обреченные на одиночество, быстро устающие друг от друга, не способные быть полноценно счастливыми. Ощущения невозможности / неопределенности / слабости / усталости «стимулируют» во-просительность, в том числе - инфинитивную: «Марлы мон пальпоти тушмонэлы? / Марлы мон тау кари кош юонлы? /Сизьыл куазез яра-тыса, шаян тулысэз зыгырти? / Зеч нуналлы капкаосме ворсай? / Умой адямилы ой дырты юрттыны? / Нодтэм данэн дырти данъясь-кыны...?» [11, 53] - «Зачем я улыбнулся своему врагу? Зачем я поблагодарил за горькую выпивку? / Зачем осеннюю погоду любя, озорную весну обнял? / Для хорошего дня ворота свои закрыл? / Хорошему человеку не поспешил помочь? / Бестолковой славой поспешил возгордиться.?». В десятом сонете цикла инфинитивы сопровождают опыт саморефлексии, авторское «Я» соотносит себя (и имплицитное «Ты», которое также - часть репрезентации «Я») с «половинчатым» существом - Палэс-муртом - и утверждает, что средства от этого половинчатого состояния найти не может: «Ялан мон тыршисько асме визьматыны: / Медам ни сёт, пой, Инмаре, цемтылыны. / Укшатыса асме (яке тонэ) Палэсмуртлы, / Уг шедьтиськы амал бурмытскыны» [11, 54] -«Постоянно я стараюсь себя образумить: / Пусть не даст мне больше Господь споткнуться. / Уподобляя себя (или тебя) Палэсмурту, / Не нахожу способа излечиться». Рассуждая об образе Палэсмурта, В. Ар-Серги приходит к ожидаемой гендерной развязке: «Оло нош Па-лэсмурт - со кышномурт, / Кудиз вордиськиз
улонэз мытыны, /Выйтылыны.» [11, 56] -«А, может быть, Палэсмурт - это женщина, / Которая родилась жизнь давать, / Топить.». За эротическим планом стихотворения вырисовывается двойственность женского «Я», фатальность женской природы. Автор, следуя некоторым этнофутуристическим принципам, не смог отказать себе в «легкой» демонизации женщины.
Инфинитивное письмо - регулярный, количественно выразительный сегмент поэтической модели мира В. Ар-Серги. В «массивных» текстах инфинитивы складываются в цепочки, многосложные, взаимоподдержи-вающие серии. Инфинитивность Ар-Серги, в силу его подсознательных прозаических приоритетов, обычно не становится первичным элементом рифмообразования. С точки зрения семиотической, когнитивной реализации, инфинитивы, как правило, сочетаются с устойчивыми в авторском языковом универсуме предикатами, часто выражающими позицию уверенности, потенциальности (так, В. Ар-Серги вступает в спор с художественной философией «невозможного» его поэтических предшественников, современников). Инфинитивное письмо Ар-Серги, несмотря на его распространенность, не ощущается в системе поэтического целого как важный референтный канал, налицо - раздробленная» узуальность инфинитива. ИП нередко привлекается (автором? структурой произведения?) в случаях «мыслительных разрывов и сюжетно-содержательных торможений - чтобы создать иллюзию развития текста.
Литература
1. Ляпон М.В. Проза Цветаевой. Опыт реконструкции речевого портрета автора. М.: Языки славянских культур, 2010. 528 с.
2. Ковтунова Н.И. Поэтический синтаксис. М.: Наука, 1986. 208 с.
3. Панченко О.Н. Номинативные и инфинитивные ряды в строе стихотворения // Очерки истории русской поэзии ХХ века. Грамматические категории. Синтаксис текста. М.: Наука, 1993. С. 81-100.
4. Золотова Г. А. О композиции текста // Коммуникативная грамматика русского языка. М.: Наука 1998. С. 440-469.
5. Жолковский А.К. Бродский и инфинитивное письмо. Материалы к теме // Новое литературное обозрение, 2000. С. 187-198.
6. Жолковский А.К. Об одном казусе инфинитивного письма (Шершеневич - Пастернак - Кушнер) // Philologica. 7 (17 / 18). 2004. С. 261-270.
7. Жолковский А.К. Избранные статьи о русской поэзии: инварианты, структуры, стратегии, интертексты. М.: РГГУ 2005. 654 с.
8. Шведова Н.Ю. Русская грамматика. Том 2. Синтаксис. М.: Языки славянской культуры, 2005. 639 с.
9. Жолковский А.К. Поэтика Пастернака: инварианты, структуры, интертексты. М.: Новое литературное обозрение, 2011. 608 с.
10. Ар-Серги В. Облаков застывшие следы=Инбам синвуаське сяськаосын: Стихи на русском и удмуртском языках. Ижевск: Изд-во ИжГТУ, 2001. 262 с.
11. Ар-Серги В. Rendez-vous. Чаклам пумиськон: Кылбуръёс; Условленная встреча: Стихи / пер. с удм. Вл. Емельянова. Ижевск: Удмуртия, 2004. 102 с.
12. Владыкин В.Е. Религиозно-мифологическая картина мира удмуртов. Ижевск: Удмуртия, 1994. 384 с.
References
1. Ljapon M.V. Proza Cvetaevoj. Opyt rekonstrukcii rechevogo portreta avtora. M.: Jazyki slavjanskih kul'tur,
2010. 528 s.
2. Kovtunova N.I. Pojeticheskij sintaksis. M.: Nauka, 1986. 208 s.
3. Panchenko O.N. Nominativnye i infinitivnye rjady v stroe stihotvorenija // Ocherki istorii russkoj pojezii HH veka. Grammaticheskie kategorii. Sintaksis teksta. M.: Nauka, 1993. S. 81-100.
4. Zolotova G.A. O kompozicii teksta // Kommunikativnaja grammatika russkogo jazyka. M.: Nauka 1998. S. 440-469.
5. Zholkovskij A.K. Brodskij i infinitivnoe pis'mo. Materialy k teme // Novoe literaturnoe obozrenie, 2000. S. 187-198.
6. Zholkovskij A.K. Ob odnom kazuse infinitivnogo pis'ma (Shershenevich - Pasternak - Kushner) // Philologica. 7 (17 / 18). 2004. S. 261-270.
7. Zholkovskij A.K. Izbrannye stat'i o russkoj pojezii: invarianty, struktury, strategii, interteksty. M.: RGGU, 2005. 654 s.
8. Shvedova N.Ju. Russkaja grammatika. Tom 2. Sintaksis. M.: Jazyki slavjanskoj kul'tury, 2005. 639 s.
9. Zholkovskij A.K. Pojetika Pasternaka: invarianty, struktury, interteksty. M.: Novoe literaturnoe obozrenie,
2011. 608 s.
10. Ar-Sergi V. Oblakov zastyvshie sledy=Inbam sinvuas'ke sjas'kaosyn: Stihi na russkom i udmurtskom jazykah. Izhevsk: Izd-vo IzhGTU, 2001. 262 s.
11. Ar-Sergi V Rendez-vous. Chaklam pumis'kon: Kylbur#jos; Uslovlennaja vstrecha: Stihi / per. s udm. V l. Emel'janova. Izhevsk: Udmurtija, 2004. 102 s.
12. Vladykin VE. Religiozno-mifologicheskaja kartina mira udmurtov. Izhevsk: Udmurtija, 1994. 384 s.
