CC BY
22
YAK 930.85 ББК 63.3(0)
«СТРАШНО ОСУЖДАТЬ ТО, ЧТО НЕ ПОНЯТО ...» (О КУЛЬТУРНЫХ И ПОЛИТИЧЕСКИХ ИДЕАЛАХ РОССИЙСКИХ КОНСЕРВАТОРОВ)
«IT'S TERRIBLE TO JUDGE WHAT YOU DON'T UNDERSTAND.» (ABOUT CULTURAL AND POLITICAL IDEALS OF THE RUSSIAN CONSERVATIVES)
В статье рассматриваются основные идеи российских консерваторов 19 столетия. В центре внимания автора соотношение консервативных и либеральных идеологий. В статье исследуются основные культурные и политические идеалы российских консерваторов.
The article deals with the basic ideas of the Russian conservatives of the 19th century. The author focuses on a comparison of conservative and liberal ideologies. The paper examines the main cultural and political ideals of the Russian conservatives.
Ключевые слова: история России, религия, власть, общество, народ, консерватизм, либерализм, идеология.
Key words: history of Russia, religion, the power, a society, the people, conservatism, liberalism, ideology.
Ю.М. Лотман, заключая свою биографию Н.М. Карамзина, писал: «В двадцатом веке произошло воскрешение много из того, что предшествующее столетие относило к мёртвому наследию, интересному лишь для историков и архивариусов» [14, с. 319]. Атавизмом прошлого и «довеском» к золотому фонду революционно-демократической мысли в советской России считали и труды русских консерваторов. Как показало время, «похороны» консервативной мысли России XIX - начала XX в. оказались преждевременными. Более того, думается, что и в двадцать первом веке интерес к наследию «ретроградов» будет лишь нарастать. Смена эпох, упадок социалистической идеологии, кризис либеральных ценностей, порождают устойчивое стремление понять или даже открыть для себя тех, кто более столетия назад встал «против течения».
В России XIX в. значительно меняется весь контекст исторической реальности, происходит развитие идей юридических и гражданских прав личности, рост национального самосознания. Естественным следствием и отражением подобных изменений стали культурно-политические модели русских консерваторов. Российские правые представили свои варианты идентичности русской «исторической власти», предложили собственные схемы национальной ментальности и соотношения между индивидом и властью в национальной традиции.
В последние годы исследователи текстов русских консерваторов оправданно отказываются от примитивной дихотомии: «реакционное - прогрессивное» как устаревшего и принципиально порочного метода, который не может дать полноты картины того фрагмента культурно-исторического целого, каким является консервативное сознание. При таком подходе мировоззрение представителей консервативной мысли (как культурно-политического феномена) воспринимается как поле значений или смыслов и тем самым открывается возможность интерпретаций и, следовательно, возможность исследования консервативной идеологии в целом. С учётом такого подхода в данной
Ю.Г. СТЕПАНОВ
Y.G. STEPANOV
статье ставится задача проанализировать некоторые важные аспекты отечественного консерватизма XIX в.
Время зарождение русского консерватизма практически все исследователи относят к рубежу XVIII и XIX столетий. Действительно, если рассматривать консерватизм как «общественно-политический проект» и определённым образом структурированную систему взглядов, то началом формирования такой модели, её «отправной точкой» будет рубеж XVIII и XIX вв. [31, с. 40]. «Национально-консервативное течение было, несомненно, и более глубоким [чем вспышки либерализма. - Ю.С.], и органически выросшим. Оно являлось прежде всего реакцией на европеизм XVIII века, могущественно поддержанный атмосферой 1812 года», - размышлял историк-эмигрант Г. Федотов [32, с. 372].
Американский политолог Самюэль Хантигнтон, показал, что наряду с «автономным» типом консерватизма, субъективным, обусловленным психическими склонностями человека, в Новое время зародился и «ситуационный» консерватизм, идеология, появляющаяся, когда под угрозой оказывается существование господствующего политического и общественного порядка [35, с. 454]. Думается, такой «ситуационный» вариант консерватизма наиболее интенсивно развивался в России от Н.М. Карамзина до И.А. Ильина.
В России «век девятнадцатый, железный» с неведомым ранее постоянством порождал общее чувство нестабильности, незавершённости и переходности эпохи.
Российская империя от Александра I (1801-1825) до Николая II (18941917) находилась в непрерывном и лихорадочном поиске национально-государственной идентичности. Реформаторская лихорадка начала XIX в. завершилась восстанием декабристов. Неудача в Крымской войне и преобразования пореформенных лет спровоцировали разлом общества, обнищание большей части населения, падение авторитета власти и церкви. Ощущение кризиса исторических форм власти и возможность срыва к безвластию, хаосу держали консервативную интеллигенцию в напряжении, подталкивали к поиску выхода из ловушек модернизации.
Неопределённость будущего и страх перед ним были устойчивым контрапунктом в размышлениях о судьбе России многих русских консерваторов. Например, академик А.В. Никитенко, верно ухватив основной импульс отечественной истории, в своём дневнике записал: «Россия - странное государство: это страна всевозможных экспериментов - общественных, политических и даже нравственных, а между тем ничто не укореняется в ней надолго. Залог ли это будущей самобытности, которая не успела ещё отыскать своей опоры, или доказательство неспособности установиться на чем-либо твёрдом и судьба её вечно колебаться и бессознательно переходить от одной формы к другой? Избави Бог» [18, с. 109]. В тон ему будущий обер-прокурор Святейшего Синода К.П. Победоносцев на страницах «Гражданина» вопрошал: «Куда мы несёмся и где мы успокоимся? Если мы летим вверх, то уже скоро захватит у нас дыхание, если вниз, то падаем ли мы в бездну?» [23, с. 39]. К.Н. Леонтьев в свойственной ему афористичной манере уточнял «Вред застоя переродился в пагубу излишнего движения».
Итак, вызовы эпохи, «беспорядочное и мятежное» революционное движение, подталкивали русских правых к построению собственной культурно-политической модели. Явно надуманным выглядел в глазах консерваторов и либеральный прогрессизм.
Для более точного понимания сути противостояния консерваторов своим идейным оппонентам следует учитывать, что само понятие «либерализм» в пореформенный России было достаточно неопределённым. М.Н. Катков подчёркивал, что в обществе потерялся смысл «истинного» либерализма и «быть либералом значит у нас презирать свой народ, держать его в чёрном теле, отрицать будущность своей страны и желать ей разложения» [9, с. 38].
В страстной и бурной полемике консерваторов и западников, развернувшейся в русской печати второй половины XIX в., можно увидеть примеры того, как аргументы критиков самодержавия плавно перетекали в явное или завуалированное презрение и высокомерие к прошлому и настоящему России и её народа. Правда, и консервативные мыслители не сдерживали себя в оценках «противной партии». Попытки образованного меньшинства «мыслить по-европейски», избегая национальных стереотипов, противопоставлялись образу мыслей народа как хранителя «мудрости веков». Победоносцев в письме С.А. Рачинскому от 15 февраля 1880 г. таким образом «охарактеризовал» своих либеральных противников: «Все превратились в каких-то обезьян, утративших здравый смысл: только в родниках народной души и есть спасение» [15, с. 277].
И все же главное, что консерваторы оппонировали, скорее, не идеям классического либерализма, которые с трудом приживались на российской почве, а идеологии прогресса как форме ускоренного обновления страны. Такой вариант «либерального прогрессизма» был для российских консерваторов лишь разновидностью бездумной, исторически неправомерной версии радикализма. А.Д. Градовский в статье «Что такое консерватизм?» подчёркивал, что именно прогрессист, не либерал, настаивает на немедленном обновлении всех общественных и государственных институтов, тогда как консерватор видит необходимость отмены только форм, исчерпавших себя, и стремится «чтобы установления его родины всегда соответствовали её историческим началам» [3, с. 338].
Как писал И.В. Киреевский, «всякая форма жизни, однажды прошедшая, уже более невозвратима, как та особенность времени, которая участвовала в её создании» [10, с. 26]. Его сподвижник уточнял: «Восстановить эти формы - то же, что воскресить мертвеца» [1, с. 117]. Поэтому большим недоразумением было бы сводить смысл консервативной культурно-политической модели к лозунгу «Полный назад!». Показательно, что виднейшие представители российского консерватизма были сторонниками отмены крепостного права.
Расхождение между правыми и прогрессистами имело глубокий мировоззренческий характер, и основной точкой их расхождения было то, что, по блестящему выражению А.И. Герцена, можно назвать «историей в человеке».
В отличие от прогрессистов консерваторы не верили в быстрое исправление и перерождение мира на основаниях разума, отмечая противоречие между книжными идеалами и реальностью Истории. В их понимании абстрактные принципы Просвещения, порой, до такой степени овладевают человеком, что заставляют не замечать противоречия теории фактам национального бытия. Подобный донкихотский либерализм не может быть основой общественно-государственного строительства. Выработанное в Европе и воспринятое русскими западниками убеждение, что либеральные идеалы обязательны для всех, безусловно, применимы здесь и сейчас, вне зависимости от «исторической наследственности» народа, требование от общества «жертв ради общего прогресса», были неприемлемы для русских консерваторов. Так, например, «ретроград» К.П. Победоносцев, признавая, что «с водворением» экономической свободы растут «новые бесчисленные виды собственности с крепкими её ограждениями», подчёркивал: «вместе с тем [...] создаются новые виды тяжкого экономического рабства, порождаемого самой свободой экономической деятельности, рабства безысходного, коему подвергаются массы из-за хлеба насущность» [22, с. 193].
В концепте русских правых фундаментальные культурно-политические принципы должны выводиться из исторического опыта народа, подтверждать свою достоверность обращением к прошлому. Поэтому идейное насилие над обществом во имя неких идеалов, убеждение, что разум может и должен диктовать обществу справедливые, но отвергаемые традицией общественные законы, с позиции консерватором было ничем иным как проявлением либерального деспотизма. В этом отношении весьма примечательно, что В.В. Ле-
онтович, историк XX в., либерал по убеждениям, признавая, что в России не было важнейших источников либерализма, полагал, что русский либерализм аналогичен либерализму западному [12, с. 3].
Одна из наиболее характерных черт консервативного способа мышления - стремление придерживаться того, что непосредственно дано, действительно и конкретно. Консерваторы были категорически против идеи о человечестве как «универсальной ... целостности», об истории как механическом, поступательном линейном процессе.
В консервативной картине мира история и национальное самовыражение народов неповторимы, а различия важнее внешнего сходства. С точки зрения консерватора, в государственном устройстве, быте и культуре других народов многое напоминает нас самих, но мы не являемся частью их так же, как и они не могут быть частью нас самих. Народы могут воспринимать и понимать друг друга, но они разные. Это коренным образом отличает консервативную модель описания мира от универсализма идеологии Просвещения.
С этой точки зрения многие отечественные консерваторы обращали внимание на особенность эволюции национально-государственного тела Российской империи. Её территориальный рост происходил неуклонно, но медленно и завершился только в конце XIX в. Унификации в европейском смысле в России практически не было. Большинство окраин империи сохраняли юридическую или фактическую автономию. Темп изменений, общая направленность, конечное национально-государственное воплощение России и стран Запада не совпадали
В истории русского народа, создавшего громадную по территории державу, чётко просматривается культурная, хозяйственная и поведенческая специфика не свойственная странам Европы. Об этом почти единогласно говорят историки, придерживавшиеся, к слову, разных политических взглядов. Так, А.Е. Пресняков указывал, что «в течение долгого времени соотношение между количеством населения и размерами населённых территорий оставалось неблагоприятным для интенсивной хозяйственной и социальной культуры. Недостаточность общественных сил, личных и материальных средств для разрешения очередных внешних и внутренних задач русской жизни - постоянная и полная трагедии судьба её истории. Значительные исторические достижения покупались поэтому дорогой ценой крайнего напряжения» [25, с. 14]. Скудость финансовых, материальных, человеческих ресурсов предопределяли крайне жёсткие формы давления государства на податные сословия. К.П. Победоносцев справедливо подчёркивал, что в обширной и редконаселённой России каждый её житель был «приписан» к общине, посаду, вотчине. Различные по характеру повинности (хозяйственные или служебные) распространялись на все слои общества. Все, «кто не был ни к чему приписан, не служил ни в какой службе . назывался гулящим человеком, находился в каком-то ненормальном состоянии» [24, с. 197]. Таким образом, личная свобода, поиск рода занятий, зародившиеся в европейских странах в XVП-XVШ вв., были бы явлением неестественным и аномальным для России этого времени. Народ на чудовищное давление сверху отвечал «бегством и уходом от государственной власти», которые «составляли все содержание народной истории России» [27, с. 11].
Русские стихийно осваивали новые территории, воспринимая Россию как новое место жительства. Но вслед за казаками, беглыми, а затем и без них на сопредельные территории наступало и государство. Так, постепенно и неупорядоченно расширялись границы «Святой Руси», без чёткой юрисдикции присоединённых земель и народов, без внятной государственной идеологии, без регулярных правовых отношений между государством и обществом. Западный вариант колонизации, где в итоге выработались чётко регламентированные отношения центра и периферии, метрополии и колоний, Россия не знала. Во второй половине XIX в. европейские правительства завершали создание унифицированного национального законодательства. Страны Запа-
да «проводили более или менее успешную политику по созданию современных наций в империи» [17, с. 42]. Однако в России эта модель политической и правовой унификации, как показала история правления Александра II и Александра III, была осложнена целым рядом особенностей, унаследованных самодержавной империей от прошлого.
Европейский путь через Возрождение, Просвещение, рыночный либерализм вёл к формированию такой общественно-политической модели, когда нация воспринималась как общность суверенных и равноправных индивидов. В России, где не было ничего подобного эпохе Возрождения и едва затронутой идеями Просвещения, господствовал образ «коллективного индивида». Здесь интересы общины, общества, государства как коллективного «я» нации, первенствовали над интересами личности.
Эту особенность российской ментальности проанализировал К.П. Победоносцев, сравнивший общественно-политические основы государственности России и стран Запада.
«Точкой отталкивания» для формирования консервативной идеологе-мы в России без сомнения стала французская революция. «Мы объявили себя решительным врагом либерализма, черпающего свои идеалы и свою разрушительную политическую программу из Французской революции, соединённой с европейской цивилизацией», - так пафосно «объявлял войну» родине европейского либерализма В.П. Мещерский [16, с. 3]. Именно колыбель европейского Просвещения «стала для русских образованных людей своеобразной квинтэссенцией европеизма. Во Франции шла открытая политическая борьба, действовали общества социалистов, здесь зарождались новейшие течения в литературе и искусстве», - уточняет современный исследователь В.В. Ведерников [2, с. 39-40]. Добавлю, что Франция для русских консерваторов была и революционным гнездом, и цитаделью всяческой крамолы. Неудивительно, что российская консервативная элита для создания национально ориентированной культурно-политической концепции в качестве отрицательного образа использовала историю и современность «родины безбожных галлов». Однако этот стереотип использовался двояко. Во-первых, как показатель ложного пути европейской демократии и, во-вторых, чтобы подчеркнуть сущностное отличие «своего» от «чужого».
Вместе с тем образ Франции как воплощения социального и политического хаоса становился затасканным и клишированным. Быть может, именно поэтому Победоносцев как пример положительного, но чужого России идеала избрал Англию.
Автор «Московского сборника» индивидуализм англосаксов противопоставлял «прочим народам Европы» (в первую очередь России), которые «образовались и выросли совсем на ином основании, на основании общинного быта» [22, с. 294]. Этот «общинный быт» большинства народов Европы, в том числе и русского, воспитывал в личности особую зависимость от «общественного союза». В таком государстве личность в силу традиции по-прежнему ищет защиты в корпоративности, растворяя самостоятельность в коллективе. «Отсюда, - полагал Победоносцев, - в таком состоянии общества оскудение людей самостоятельных и независимых, людей, которые сами держатся на ногах своих и знают, куда идут, составляя в государстве силу, служащею ему опорой, и, напротив того, крайнее умножение людей, которые ищут себе опоры в государстве, питаясь его соками, и не столько дают ему силы, сколько от него требуют» [22, с. 295]. Именно такое положение вещей вызывает необходимость усиления роли государства, расширения его функций, появления массы чиновников. Специфика таких сообществ состоит в том, что его граждане, возлагая всю вину за своё положение на государство, в нем же ищут себе защиты. «В таком состоянии общество мало-помалу подготовляет у себя благоприятную почву для развития социализма, и привычка возлагать на государство заботу о благосостоянии всех и каждого обращается, наконец, в безумную теорию социализма государственного» [22, с. 295].
Мысль Победоносцева о крайне опасном развитии социалистических идей на пронизанной коллективистскими идеалами русской почве разделял и его идейный соратник Л.А. Тихомиров, доказывавший, как показало время, вполне оправданно, что России «настоящею опасностью, в более близком будущем..., угрожает не анархизм, а социальный демократизм. Это движение разгромить вовсе нелегко, и даже едва ли возможно...» [30, с. 554-555].
Импульсы гражданского сознания в русском обществе, считали русские правые, есть исключительно фигура мысли либералов. Провоцируя в обществе иллюзию быстро достижимой свободы можно добиться только «бессмысленного и беспощадного бунта», русского понимания и выражения «воли», но не гражданских свобод в классическом понимании. Отечественные консерваторы исходили из того, что в истории России приоритет Закона, свойственный Европе и чёткое правовое сознание граждан отсутствуют как факт. Отсюда следовало и признание за государем права опираться на свою волю и совесть как единственный источник политической власти. Монархическое сознание русских - есть главное условие легитимности российского самодержавия. Народ и ожидал исполнения своих чаяний только сверху. Например, только присвоенное Емельяном Пугачёвым имя Петра III придавало ему в «народном мнении» законность, порождая у восставших чувство единения с верховною властью.
В народной легенде о «Белом царе» в концентрированной форме выражена идея законности и сакральности неограниченной власти православного «царя-батюшки».
У нас Белый царь - над царями царь.
Почему ж Белый царь над царями царь?
И он держит веру крещёную,
Веру крещёную, богомольную,
Стоит за веру христианскую,
За дом Пречистыя Богородицы,
Потому Белый царь над царями царь... [28, с. 37].
Этот мощный мифологический архетип, в котором «самодержавие есть активное самосознание народа, концентрированное в одном лице» [33, с. 152], воспроизводился из поколения в поколение и закреплялся в обыденном сознании и поведении масс. Понимание абсолютной власти как данной Богом «правды на земле» порождало поиск именно этой «правды», а не юридического равноправия, что, как можно понять, было очень далеко от идеалов гражданственности российских прогрессистов.
С другой стороны, философ И.А. Ильин пришёл к парадоксальному выводу, что по законам диалектики «...монархическое правосознание тяготеет к олицетворению государственной власти и всенародного коллектива; а республиканское правосознание тянет к растворению личного и единоличного начала, а также и самой государственной власти в коллективе» [5, с. 461]. Республиканский, по Ильину, вариант способствовал созданию благоустроенного европейского общества, а монархический тип становился преградой на пути либерального реформирования. Причём в гораздо большей степени, чем сопротивление «правых».
В этом контексте и следует понимать вывод консервативно ориентированного историка Б.Н. Чичерина, что «.исторически сложившийся тип отношения власти к государству, географические условия России, особенности русского национального характера более всего соответствовали абсолютистскому режиму» [11, с. 131].
Отвергнув идею модернизации самодержавия, отечественные консерваторы сосредоточились на поисках не юридической, а религиозно-сакральной основы монархии, наиболее соответствующей русскому культурно-историческому типу формы правления. Идеи сакрального, внеправового характера самодержавия для русской консервативной мысли стали, во-первых, средством проверки аутентичности предлагаемых обществу рациональных
моделей государственного управления, во-вторых, обязательным элементом собственной культурно-политической модели. Тот же Победоносцев настойчиво повторял, что идеалы русского народа всегда носили не общественно-политическую, а нравственно-религиозную окраску. Отсюда и особое отношение народа к самодержавию, как тому, что «Бог задумал о России».
На рассуждениях Победоносцева, классического консерватора, человека высокого интеллекта и обширных знаний стоит остановиться особо. Юрист по образованию и прагматик по складу характера знаменитый обер-прокурор выработал интересную и сообразную трактовку соотношения общего и частного в национальном законодательстве. В программной статье 1859 г. он писал: «Если духовной стороной закон основывается на началах, общих всему человечеству, то в материальной практической части своей он необходимо вытекает из особенных условий того общества, для которого назначен» [21, с. 547]. Годом позже Константин Петрович предельно ёмко сформулировал своё понимание права, которое «есть органическое произведение определившегося гражданского союза» [24, с. 197]. Главной, системообразующей идеей при таком подходе является тезис о том, что национально-государственное законодательство вырабатывается и эволюционирует на основе традиций и обычаев народа. Поэтому следует крайне осторожно относится к попыткам механического заимствования элементов иной национально-правовой культуры. Такая сугубая осторожность с необходимостью обусловлена несовершенством человеческой природы и громадной ответственностью власти за вверенный ему Богом народ.
Человеческое измерение истории занимает особое место в постулатах консерваторов. Если в либеральном концепте человеческий разум выступал как tabula rasa, уготовленный самой природой, при «правильной» постановке дела, к бесконечному совершенствованию и прогрессу «от хорошего к лучшему», то консерваторы исходили из тезиса об онтологической греховности человека. Метафорично и поэтически точно эту общую для консерваторов мысль выразил Н.М. Карамзин:
И вижу ясно, что с Платоном
Республик нам не учредить,
С Питтаком, Фалесом, Зеноном
Сердец жестоких не смягчить.
Ах! Зло на свете бесконечно,
И люди будут - люди вечно [7, с. 137-138].
В такой интерпретации зло человеческой воли, личная корысть, эгоизм, социальные изъяны могут преодолеваться только средствами стеснения, принуждения, властного насилия. Иерархия - естественное состояние государства, то есть порядок, при котором «отдельные интересы имеют каждый свою организацию, и надо всеми возвышается объединяющая их власть» [29, с. 501-502]. В письме А.А. Александрову от 7 мая 1890 г. К.Н. Леонтьев пояснял важнейшую для консервативной модели идею «правильно устроенного общества»: «Организация значит - принуждение, значит - благоустроенный деспотизм, значит - узаконение хронического, постоянного, искусно и мудро распределяемого насилия над личной волей граждан» [13, с. 502].
Просвещённый консерватор Карамзин был убеждён: «Всегдашнее мягкосердечие несовместимо с великостью духа». Le grands hommes ne voyent que le tout» (Великие люди видят лишь общее) [8, с. 202]. «Сентиментальный космополитизм» и «государственное бессмыслие» расщепляют и ослабляют власть. А безграничная терпимость на личностном уровне неизбежно приведёт к тому, что в разряд «условностей» будут переведены и абсолютные ценности, - предупреждал И.А. Ильин [6, с. 306].
На этой основе в консервативной мысли строилось твёрдое убеждение, что власть и политика - дело элит. Народ не может и не должен решать вопросы, в которых он не сведущ: «...предметы политические... требуют об-
разования обширного, требуют сосредоточения мысли, а это, в свою очередь, требует досуга, которого работающий на фабриках, пашущий землю и вообще материально трудящийся народ иметь не может», - подчёркивал Н.Я. Данилевский [4, с. 278]. Это не означает пренебрежительного отношения консерваторов к народу. В их трактовке «простой человек» может быть умнее и опытнее в конкретных жизненных вопросах, хотя бы потому, что он «вырос и образовался в природе, а, только повинуясь природе можно овладеть ею...» [22, с. 216]. Но власть - есть тяжкий крест, удел немногих избранных. Народ, ради его же блага, должен быть удалён от политики. Это «зло» общество «возлагает, как бремя, на избранное и жертвующее собою для общего блага лицо - Государя...» [33, с. 125], - полагал Д.А. Хомяков
Обладающий высшей властью монарх несёт бремя власти, которая для него не самоцель, а огромная ответственность перед Богом и народом. Таким образом, главный носитель власти, согласно религиозной трактовке его положения, был самым несвободным человеком в государстве.
Эту мысль К.П. Победоносцев пытался донести до будущего Александра III в письме от 21 ноября 1860 г.: «...в мире христианском всякая власть есть служение...» [19, с. 53-54]. Воспитатель и наследник будущего монарха Победоносцев очень настойчиво внушал наследнику престола, что самодержавная власть - это огромная личная ответственность монарха перед Богом. Это не «упоение» своим положением, а жертва, приносимая во имя отечества. Стремясь подготовить наследника к «служению», Победоносцев писал ему 12 октября 1876 г.: «Вся тайна русского порядка и преуспеяние - наверху, в лице верховной власти... Где вы себя распустите, там распустится и вся земля. Ваш труд всех подвинет на дело, ваше послабление и роскошь зальёт всю землю послаблением и роскошью - вот что значит тот союз с землёю, в котором вы родились и та власть, которая вам суждена от Бога» [22, с. 121].
И для себя Победоносцев властную деятельность определял как тяжкий труд: «та же подённая работа, без возбуждения - ломать и возить какие-то камни на постройку какого-то здания» [20, с. 220].
Политическая и гражданская индифферентность коренного населения рассматривалась правыми как приверженность устоям, историческим традициям быта, веры и государства, т. е. как особенности русской цивилизации, не свойственные западным народам. Признавая, что почти все силы русских ушли на создание и поддержание колоссальной империи, консерваторы, считали это величайшим историческим деянием русского народа, сознательно отказавшегося от любого рода политических идей и свободы вероисповедания.
Вместе с тем, по мнению консерваторов, инертность русских, прежде всего в политическом отношении, оставляла нишу для проникновения в общественное сознание «чуждых идей», носителем которых была космополитическая интеллигенция. Её идейная, политическая, социальная, экономическая и духовная активность вносила, с точки зрения приверженцев консервативной идеи, серьёзную дисгармонию в привычный миропорядок общества и государства, подталкивала правых к созданию собственной национально ориентированной культурно-политической модели.
Как видим, в мировоззрении консерваторов - государственников в единое целое связано право, религия, народ и власть. Высокое понимание сущности власти, иерархии и дисциплины проистекало из религиозного начала и сакрализировалось ими.
Русские консерваторы нескольких поколений ставили себе типичные для мыслящей отечественной интеллигенции вопросы: что есть Россия? Каково её место в мире? Мистическая, внерациональная основа консервативной модели очевидна. О содержании и жизнеспособности культурно-политических идеалов русских консерваторов можно и нужно спорить. Однако исторический опыт России последних столетий заставляет внимательно прислушаться к их главному предупреждению: «Страшно осуждать то, что не понято.».
Литература
1. Аксаков, К.С. О внутреннем состоянии России [Текст] // Ранние славянофилы. Историко-литературная библиотека. - М., 1910. - Вып. V - С. 110-121.
2. Ведерников, В.В. К.П. Победоносцев - публицист «Гражданина» [Текст] /
B.В. Ведерников // «Гражданин». 1873-1876. Письма. - СПб., 2010. - С. 5-53.
3. Градовский, А.Д. Что такое консерватизм? [Текст] / А.Д. Градовский // Трудные годы (1876-1880). - СПб., 1880. - С. 338-342.
4. Данилевский, Н.Я. Горе победителям: Политические статьи [Текст] / Н.Я. Данилевский. - М. : Алир, 1998. - 416 с.
5. Ильин, И.А. О монархии и республике [Текст] / И.А. Ильин. Собр. соч. : в 10 т. - М. : Русская книга, 1994. - Т. 4. - 624 с.
6. Ильин, И.А. Что такое конспирация? [Текст] / И.А. Ильин. Собр. соч. : в 10 т. - М. : Русская книга, 1993. - Т. 2. - Кн. 2. - 496 с.
7. Карамзин, Н.М. Полное собрание стихотворений [Текст] / Н.М. Карамзин. -М. ; Л. : Советский писатель, 1966 - 420 с.
8. Карамзин, Н.М. Неизданные сочинения и переписка [Текст] / Н.М. Карамзин. - СПб., 1862. - 1040 с.
9. Катков, М.Н. О печати [Текст] / М.Н. Катков. - М., 1905. - 126 с.
10. Киреевский, И.В. Полное собрание сочинений [Текст] / И.В. Киреевский. Собр. соч. : в 2 т. - М. : Изд-во Московского университета, 1911. - 300 с.
11. Китаев, В.А. От фронды к охранительству (из истории русской либеральной мысли) [Текст] / В.А. Китаев. - М. : Мысль, 1972. - 288 с.
12. Леонтович, В.В. История либерализма в России. 1762-1914 [Текст] / В.В. Ле-онтович. - М. : Русский путь, 1995 - 444 с.
13. Леонтьев, К.Н. Избранные письма. 1854-1891 [Текст] / К.Н. Леонтьев. -СПб. : Пушкинский фонд. - 640 с.
14. Лотман, Ю.М. Сотворение Карамзина [Текст] / Ю.М. Лотман. - М. : Книга, 1987. - 336 с.
15. Майорова, О.Е. К.П. Победоносцев в письмах к друзьям. [Текст] / О.Ю. Майорова // Новый мир. - 1989. - № 3. - С. 275-281.
16. Мещерский, В.П. Дневник [Текст] / В.П. Мещерский // Гражданин. - 1885. -№ 50. - С. 3-6.
17. Миронов, Б.Н. Социальная история России периода империи (XVIII - начало XX в.). Генезис личности, демократической семьи, гражданского общества и правового государства [Текст] : в 2 т. / Б.Н. Миронов. - СПб. : Дмитрий Буланов, 2000. - Т. 1. - 548 с.
18. Никитенко, А.В. Дневник [Текст] : в 3 т. / А.В. Никитенко. - М. : Изд-во Xу-дожественной литературы, 1955-1957. - Т. 3. - 654 с.
19. Письма Победоносцева к Александру III [Текст] : в 2 т. / К.П. Победоносцев. -М. : Центрархив, 1925. - Т. 1. - 640 с.
20. «...Пишу я только для вас...». Письма К.П. Победоносцева к сёстрам Тютчевым [Текст] / публ., примеч. и вступ. ст. О. Майоровой // Новый мир. - 1994. -№ 3. - С. 195-223.
21. Победоносцев, К.П. О реформах в гражданском судопроизводстве [Текст] / К.П. Победоносцев // Русский вестник. - 1859. - Т. 21. - Кн. 2. - С. 541581.
22. Победоносцев, К.П. Сочинения [Текст] / К.П. Победоносцев. - СПб. : Наука, 1996. - 510 с.
23. Победоносцев, К.П. Из записной книжки московского старовера [Текст] / К.П. Победоносцев // Гражданин. - 1875. - № 21. - С. 38-40.
24. Победоносцев, К.П. Приобретение собственности и поземельные книги [Текст] / К.П. Победоносцев // Русский вестник. - 1860. - Т. 28. - № 14. -
C. 193-230.
25. Пресняков, А.Е. Московское царство [Текст] / А.Е. Пресняков. - Пг. : Огни, 1918. - 140 с.
26. Секеринский, С.С. Родословная российской свободы [Текст] / С.С. Секирин-ский, Т.А. Филиппова. - М. : Высш. шк., 1993. - 253 с.
27. Сокольский, Л. Рост среднего сословия в России как следствие остановки в росте государственной территории [Текст] / Л. Сокольский. - Одесса : Гу-бернск. тип., 1907. - 30 с.
28. Солощенко, Л.Ф. Голубиная книга. Русские народные духовные стихи XI-XIX вв. [Текст] / Л.Ф. Солощенко, Ю.С. Прокошин. - М. : Моск. рабочий, 1991. - 448 с.
29. Тихомиров, Л.А. Монархическая государственность [Текст] / Л.А. Тихомиров. - М. : ГУП Облиздат, ТОО Алир, 1998. - 672 с.
30. Тихомиров, Л.А. Христианство и политика [Текст] / Л.А. Тихомиров. - М. : ГУП Облиздат, ТОО Алир, 1999. - 616 с.
31. Фёдорова, М.М. Традиционализм как суть общественно-политического проекта консерватизма и обращённость его к проблеме Истории [Текст] / М.М. Фёдорова // Полис. - 1995. - № 4. - С. 40-42.
32. Федотов, Г. Певец империи и свободы [Текст] / Г. Федотов // Пушкин в русской философской критике. Конец XIX - первая половина XX вв. - М. : Книга, 1990. - С. 356-374.
33. Хомяков, Д.А. Православие. Самодержавие. Народность [Текст] / Д.А. Хомяков. - Монреаль : Изд. Братства преп. Иова Почаевского, 1983. - 231 с.
34. Хомяков, Д.А. Православие. Самодержавие. Народность [Текст] / Д.А. Хомяков. - Монреаль, 1982. - С. 152.
35. Huntington, S.P. Conservatism as an Ideology / S.P. Huntington, // The American Political Science Review. - 1957. - Vol. LI. - Р. 454-473.
