CC BY
60
УДК 811.161.1
Kadimov R.G., Doctor of Sciences (Philology), Professor, Dagestan State Pedagogical University (Makhachkala, Russia), E-mail: [email protected]
STYLE-FORMING PRINCIPLES OF CREATIVITY OF V. MAYAKOVSKY AND S. YESENIN. The article examines style-forming principles of creativity of V. May-akovsky and S. Yesenin. The researcher's attention is focused on identifying and comparing the paronymic attraction in the poetry of the poets, the ratio of the content and sound principles is determined. The special attitude of poets to the word and its sound allows to determine the phenomena of paronymic attraction, the difference and similarity of individual styles of poets. The indicated approach to the study of sound and style-forming features of artistic texts by V. Mayakovsky and S. Yesenin allows to conclude that the specific functioning of language units leaves an imprint on the creativity of poets and creates special, distinct characteristics of poetic speech. Using a comparative analysis of texts, the author of the article discovers similarities and differences in the stylistic nature of the poets' language.
Key words: style, language unit, sound, text, paronymic attraction, meaning, sound image, semantics, poetics, unit of speech.
Р.Г. Кадимое, д-р филол. наук, проф., Дагестанский государственный педагогический университет, г. Махачкала, E-mail: [email protected]
СТИЛЕОБРАЗУЮЩИЕ ПРИНЦИПЫ ТВОРЧЕСТВА В. МАЯКОВСКОГО И С. ЕСЕНИНА
В статье исследуются стилеобразующие принципы творчества В. Маяковского и С. Есенина. Внимание автора акцентируется на выявлении и сопоставлении паронимических аттракций в стихотворных текстах, определении соотношения содержательного и звукового начал. Особое отношение поэтов к слову и его звучанию позволяет определить явления паронимической аттракции, различие и сходство индивидуальных стилей поэтов. Обозначенный подход к исследованию звуковых и стилеобразующих особенностей художественных текстов В. Маяковского и С. Есенина позволяет сделать вывод, что специфическое функционирование единиц языка накладывает отпечаток на творчество поэтов и создает особенные, отличные друг от друга характеристики поэтической речи. Используя сравнительно-сопоставительный анализ текстов, автор статьи обнаруживает особенности стилистической природы языка поэтов.
Ключевые слова: стиль, языковая единица, звук, текст, паронимическая аттракция, смысл, звуковой образ, семантика, поэтика, единица речи.
Актуальность темы, выбранной для исследования в рамках данной статьи, заключается в том, что такой стилистический прием, как паронимическая аттракция (далее в тексте - ПА) - контекстуальное сближение сходно звучащих, но различных по смыслу слов, при котором возникают новые смыслы, получивший распространение в поэзии ХХ века, представляет интерес со стороны современных исследователей.
Двойственная природа слова издавна побуждала поэтов искать соответствия между двумя его сторонами - звуком и смыслом, формой и содержанием. В ПА эти две стороны языкового знака смыкаются особенно тесно: формы слов используются для того, чтобы вызвать дополнительные смысловые эффекты. Хотя вопрос о соотношении содержательного и звукового начал так или иначе решался в поэзии всегда, отношение поэтов к ПА оказывается неодинаковым и отражает существенные различия в индивидуальных стилях.
Целью данной статьи является исследование стилистических особенностей поэтических текстов В. Маяковского и С. Есенина с позиции выявления ПА.
Научная новизна статьи заключается в том, что в ней исследуется сложная и в то же время интересная звуковая организация стихотворений В. Маяковского и С. Есенина, сопоставление и соотношение звуковых и смысловых характеристик единицы речи.
Теоретическая значимость состоит в возможности использования результатов исследования для дальнейшего изучения стилеобразующих принципов названных выше поэтов.
Практическая значимость определена возможностью использования результатов исследования в научной и педагогической деятельности при изучении языка поэзии В. Маяковского и С. Есенина, рассмотрении вопросов, связанных со стилеобразующими особенностями поэтических текстов.
Материалом для исследования послужили тексты стихотворений В. Маяковского и С. Есенина, в которых наблюдаются процессы ПА.
В поэтических текстах Маяковского можно найти множество примеров ПА. Если сравнивать стихи Маяковского с Есениным, складывается такое впечатление, что ПА есть только у Маяковского, а у Есенина (при всем внимании поэта к звуковой организации стиха) её нет. Но специальный анализ поэзии Есенина обнаруживает немало случаев ПА: «Я строгал, чинил челны» [1, I, с. 65]; «Отпущу себе бороду и бродягой пойду по Руси» [1, I с. 187]; «И треплет ветер под косынкой/ Рыжеволосую косу» [1, I, с. 69]; «Его приход неприхотливый» [1, I, с. 217]; «Держат липы в зеленых лапах» [1, I, с. 200]; «Клен и липы в окна комнат, ветки лапами забросив»[1, I, с. 219].
Вместе с тем у Есенина паронимические сочетания не так заметны, как у Маяковского. Дело в том, что у Маяковского обращают на себя внимание и неглубокие звуковые повторы, тогда как в поэзии Есенина даже глубокие повторы звуков не стремятся себя обнаружить. Представляется, что эти различия являются свойствами индивидуальных стилей и связаны со спецификой функционирования в них языковых единиц. Специфическое функционирование единиц языка накладывает отпечаток на творчество поэтов и создает особенные, отличные друг от друга характеристики индивидуальных стилей. Последние, в свою очередь, согласуются с мировоззрениями поэтов.
Поэтике Есенина свойственна «тенденция к размыванию границ слова, к звуковому объединению серии слов льющимся звуком» [2, с. 207]. «Неделимой ячейкой», используемой в поэзии Есенина, является звуковой ряд и звук, связанный с представлениями «чувства - идеи». У Маяковского наблюдается объединение звуков, образов, слов вокруг отдельных смысловых центров, поэтика его
рассчитана не на звуковой ряд, а на смысловой, на «предметный смысл речи». Передача поэтического содержания в поэзии Маяковского происходит путем использования всех единиц языка (вплоть до отдельных сочетаний звуков, иногда встречающихся в его поэзии) как знаков - смысловых единиц речи.
О противопоставлении слова, которое существует «как неделимая, целостная и отдельная от всего иного единица смысла» [3], писал С. Аверинцев относительно стихов В. Иванова в противопоставлении стихам Бальмонта «как воплощению слова, разомкнутого навстречу другим словам» [2, с. 207]. Однако Н.А. Кожевникова указывает, что в стихах В. Иванова сочетаются два противоположных устремления: «с одной стороны, отграничение соотнесенных слов, противопоставление их звуковому окружению..., с другой - растворение их в близкой звуковой среде». Здесь же: «А. Белого интересует звук как таковой. Тем не менее количество звукосмысловых сближений у него постоянно возрастает» [2, с. 207-208]. Дальше говорится, что объединение паронимов и аллитерация сосуществуют в творчестве В. Иванова и А. Белого.
Указанные тенденции, сосуществующие в творчестве многих поэтов, более ярко представлены в поэзии Есенина и Маяковского, обнаруживающих тяготение к полярным началам: стихийному и сознательному, интуитивному и рациональному, факту природы и творению рук человека - артефакту.
Понятно, что ни та, ни другая тенденция не могут прослеживаться в чистом виде, можно говорить только о доминирующей в индивидуальном стиле функции языковых единиц. И во времена Пушкина некоторые поэты пользовались звукос-мысловыми сопоставлениями, а во времена Маяковского - чисто звуковыми. Но в творчестве каждого значительного поэта складывается, создается определенный центр из ведущих принципов, вокруг которого организуется все остальное. В свете этой стилевой доминанты предстают и качества всех отдельных элементов.
У Маяковского удельный вес ПА на порядок выше, чем у Есенина, почему и приходится говорить о разных качествах приема. В поэзии Маяковского этот прием вырастает до уровня доминирующего принципа обращения с языковым материалом. Вторая сторона качественного различия связана с сознательностью, иногда - даже нарочитостью употребления приема Маяковского и отсутствием сознательной установки на паронимию у Есенина.
Смысловые преобразования в ПА, их эстетический эффект, сила и слабость ПА прежде всего обнаруживаются в рамках предложения, в частности в отношениях главных членов - подлежащего и сказуемого. Как отмечала Н.А. Кожевникова, в поэзии начала ХХ в. «сочетания подлежащего и сказуемого, связанные звуковой близостью, занимают одно из последних мест по степени распространенности.» [2, с. 204]. Именно эта позиция является наиболее показательной для характеристики индивидуальных стилей Маяковского и Есенина по признаку ПА.
Редкие случаи звуковой близости главных членов предложения в творчестве Есенина появляются спорадически, без намеренного стилистического ударения: «На лице часов в усы закрутились стрелки» [1, I, с. 203]; «В новом лес огласится свисте» [1, I, с. 175]; «И звенит голубая звезда» [1, I, с. 269]; «Пальцы пляшут твои в полукруг» [1, I, с. 198]. В то же время паронимическое сочетание подлежащего со сказуемым, как мы видим выше, является одним из самых частых у Маяковского.
Немного у Есенина и атрибутивных сочетаний, объединенных звукосмыс-ловыми отношениями слов. Можно привести единичные примеры: «Отче, отче, ты ли внука // Услыхал в сей скорбный срок?» [1, II, с. 64]; «Питер траурный // Без
огней. Не спит» [1, Ш, с. 99]. В целом же встречающиеся случаи не отличаются нарочитостью, сделанностью, что немаловажно для восприятия их в качестве ПА и для того, чтобы они обратили на себя внимание. В то же время у Маяковского атрибутивные отношения между коррелятами встречаются часто.
Ориентированность Есенина на звуковые ряды, а Маяковского - на слова может показать и сравнение контекстов, содержащих собственные имена. У Маяковского, намеренно ориентирующего звуковые повторы на достижение смысловых эффектов, имена собственные часто включаются в ПА: «лежит себе сыт, как Сытин» [4, I, с. 218], «крушенья Помпеи помпезней» [4, с. 173] и др. У Есенина они не обнаруживают прямой нацеленности на семантические эффекты ПА: «Верю: завтра рано, / Чуть забрезжит свет, / Новый над туманом / Вспыхнет Назарет» [1, I, с. 135]; «Выставляет клыки, / Не кадят Соловки / В его синий оскал» [1, II, с. 32- 33]; начало поэмы «Анна Снегина»: «Село, значит, наше - Радово, / Дворов, почитай, два ста». Ср. В «Пугачеве» Есенина: «Звань к оружью под каждой оконницей. / Знаю я, нынче ночью идет на Казань» и у Маяковского: «Сказанием встает Казань» [4, IX, с. 14].
Иногда имя собственное и близкое ему по звучанию нарицательное далеко отстоят друг от друга. Например, в стихотворении «О, Русь, взмахни крылами» собственное имя (Кольцов) - во второй строфе («Идет в златой ряднице / Твой Алексей Кольцов»), а в восьмой строфе - слово «кольцо» («За мной незримым роем / Идет кольцо других»). Собственное имя содержится в заглавии, а также в 9-й и 20-й строфах поэмы «Иорданская голубица» (9-я: «Мой луговой Иордань» и 20-я: «Славить твою Иордань»), а в 5-й строфе находим сходнозвучное имя: «Мать моя - родина...», а в 11-й строфе другое собственное имя: «Бродит апостол Андрей».
В «Повести о Евпатии Коловрате» консонанты заглавного имени полностью повторяются в слове, находящемся в тридцатой строфе: «Не рязанцы ль встали мертвые / На побоище кроволитное?». Любопытно, что заглавие исторической «Повести о разорении Рязани Батыем» и то место в ней, где Евпатий Коловрат «возвращается. во град Резань и виде град разоренъ, государи побиты, и множества народища лежаща...», будь это написано в ХХ в., можно было бы оценить как ПА. Есенин, однако, не считал нужным воспользоваться этим сближением.
Самый частый у Маяковского - образ города, поддерживаемый и ПА: «Город грабил, / греб, / грабастал, / глыбил пуза класс», [4, IX с. 242]; «Город грохочет, / город горит» [4, !,с. 137]; «орудия на город» [4, VIII, с. 310]; «Города - груды глиняные» [4, I, с. 232]; «расчерчивайся / на грудище города, // гори / на всем / трудящемся мире, / лозунг» [4, Х, 104]; Природа же для Маяковского - «несовершенная вещь», противостоящая артефакту, которую нужно изменять по человеческим меркам: «Тебе - молния в небе, а мне - в электрическом утюге», - говорил поэт [5, с. 456].
С общей ориентацией на артефакт у Маяковского в некоторой степени связана и ориентация на слово как единицу языка человеческого и как создание человека - артефакт, в отличие от звука как первоячейки языка, близкой к природе. Характерно, что Есенин соотносит с природным началом звук, а с творением человека - слово:
Кто скажет и откроет мне, Какую тайну в тишине Хранят растения немые И где следы творенья рук? Ужели все дела святые, Ужели всемогущий звук Живого слова сотворил? [1, I, с. 96].
Немаловажно определение, характеризующее звук как «всемогущую» субстанцию (по определению Хлебникова, звук - «всевеликий», самодержавный). Поэзия Есенина ориентирована на эффекты, которые достигаются на звуковом уровне: звук ближе к природе, к ее тайному языку («Мир таинственный, мир мой древний.»), к которому поэт чутко прислушивается. В звуке в первую очередь может быть сокрыто волшебство природы и поэзии.
Оппозиция «слово - звук» может быть связана и с отмежеванием Есенина от анализа, рефлексии над словом в стихе, с апелляцией к интуиции и непосредственно к чувствам. Восприятие природы Есениным в значительной мере характеризует синестезия - взаимопроникновение и переход разных видов чувственного восприятия. О том, что у Есенина «в звуковых образах воспринимаются цветовые, зрительные явления («слушаю на ощупь», «Я слушаю. Я памятью смотрю», «слышен синий лязг ее подков», «звездная звонница», «И звенит голубая звезда», «светил тонкоклювых свист» и др.). Известно также, что Есенин -один из самых «многоцветных» русских лириков. В то же время слово краска в значении специально приготовленного «вещества, придающее тот или иной цвет предметам, которые оно покрывает» (Ожегов С.И. «Словарь русского языка»), в поэзии Есенина нет. В программном «А вы могли бы?» лирический герой поэта смазывает «карту будня, плеснувши краску из стакана». Характерно в этом смысле и то, что самый близкий Есенину образ природы также не «назван». Слово природа в поэзии Есенина не встречается.
В дополнение к этому можно указать еще на одно свойство их индивидуальных стилей. У Есенина редкое стихотворение может получить название, быть «названо». Почти все стихотворения его обозначаются первыми строками, тогда как у Маяковского все стихотворения имеют названия, выделенные в заглавия, имеют свое имя. В подобных фактах также обнаруживается стремление Есенина
к вписыванию фактов творчества в более широкий контекст и, наоборот, ориентация Маяковского на выделенное, названное слово.
Приводя слова Якобсона: «Поэзия Маяковского есть поэзия выделенных слов по преимуществу», Г.О. Винокур соглашается с этой характеристикой и пишет: «Исключительное место здесь (в общем языковом мировоззрении Маяковского) принадлежит отдельному слову с его собственной формой и собственным значением, способным создавать самые неожиданные эффекты своим собственным материалом» [6, с. 110]. Важное место отводится слову и во всех посвященных творчеству статьях поэта. Аналитический подход Маяковского ориентирован на слово как единицу мысли, как достижение человека и одно из главных орудий его деятельности. Слово и голос у Маяковского зримы и действенны: «оттуда. по кабелю, / вижу, / слово ползет» [4, IV, с. 146]; «Товарищи актеры! / Слова наперевес! / Вперед!» [4, VII, с. 251]. Именно слово является «неделимой ячейкой» поэтики Маяковского, ее строительной единицей («слова-кирпичи»).
Различие и сходство между поэтами в их отношении к ПА проявляются, когда они сближают одни и те же или сходные слова. Если у Маяковского слова включаются в ПА для «обнаружения» семантической близости, то Есенин не заботится об этом, довольствуясь лишь звуковой организацией стиха. Если, к примеру, взять слово «холод», то у Есенина чаще встречаются пары слов в силу метатетического расположения совпадающих согласных, удовлетворяющие лишь звуковой организации стиха: «даль холодная впила» [1, I, с. 2]; «В прозрачном холоде заголубели долы»; «И в душе и в долине прохлада»; «Осенним холодом расцвечены надежды. / В дорогу дальнюю.» [1, II, с. 113, 173] и др. У Маяковского явно преобладают примеры, показывающие тяготение друг к другу слов как по форме, так и по смыслу: «в страсти - / холоден, как лед» [4, IX, с.363] - (общеязыковое сочетание); «И в мертвом холоде слез и льдин»; «В их стихе / холодном / и ледящем» [4, с. 73; 7, с. 208].
Могут связываться даже далекие по своим семантическим полям слова. В поэме «Человек» сначала многократно повторяется и тем самым активизируется звуковая тема (консонантный состав) слова «лед», затем она обнаруживается в слове «заколдованный» как своеобразная «производящая» основа: «И падает - / опять! - на лед / замерзший изумруд. / Дрожит душа. / Меж льдов она, / и ей из льдов не выйти! / Вот так и буду, заколдованный, набережной Невы идти».
Таким образом, следует заключить, что в поэзии Маяковского почти всегда приходится подозревать за глубоким звуковым повтором семантические эффекты ПА. При этом корреляты часто нагружены у него и иными тропеическими значениями. У Есенина даже очень глубокие звуковые повторы как бы остаются в «предпаронимическом напряжении»: «Бреду дубравной стороной» [1, I, с. 211]. Ср. у Маяковского: «Бреду по бреду жара» [4УП, с. 251]. Сходство слов по звучанию в поэзии Есенина могут не вызывать патронимической рефлексии из-за обычности их сочетаний. В стихотворении Есенина «О Русь, взмахни крылами» два раза повторяется: «С иными именами / Встает иная степь». Маяковский в «Гимне критику» говорит о каком-то обладателе какого-то имени и что «скоро критик из имениного вымени / выдоил и брюки, и булку, и галстук». У Есенина: «Потому так и днями недавними». У Маяковского: «Назревали, / зрели дни / как дыни», [4, VI, с. 254]; «выстели дно дням» [4, II, с. 7].
В поэзии Есенина близкозвучные слова часто не имеют другой поддержки, которая актуализировала бы дополнительные (паронимические) смысловые сближения. Маяковский, напротив, заостряет ПА, подключая разные уровни организации текста и очень часто «игру слов», каламбуры: «Трубочист: Мы устали, / не пройдешь шагов и ста. / Батрак: Голодны? Устали? / Разве бывает усталь у стали? / Прачка: Мы не сталь. / Кузнец: Так будемте сталь. / Не останавливаться на половине ж.» [1, II, с. 206].
У Есенина часто сходнозвучные слова (исключая рифму) роднят близкие по природе, самоочевидные явления и действия: «За рекой поет петух» [1, I, с.251]; «В чаще ветер поет иль петух» [41, II, с. 214]. Маяковского неизменно интересует семантика слова, даже переносные значения слова (пустить красного петуха -устроить пожар): Под - / пусть / петуха! // Подымай вилы! // Эх, / не/ потухай, - / нет - / тух милый!» [42, VI, с. 270];
В поэзии Есенина при всей насыщенности ее звуковой стороны, ярко выраженного сталкивания и сопоставления значений, дополнительного к обычному языковому, семантического взаимодействия самих слов не происходит: «Со снопом волос твоих овсяных // Отоснилась ты мне навсегда» [3, I, с. 177]. Из 27 согласных звуков этих строк 16 - в, с, к. Здесь и в некоторых других случаях можно отметить анаграмматическое появление звуковых тем слова «сон». Но это не говорит о собственно патронимической аттракции: семантических сближений между значениями слов «сон», «сноп», «овсяный», «навсегда» не происходит.
У Есенина, помимо звуковых повторов, часто встречаются повторы слов, строк, строф. Повторяются первые и последние строки в строфах или первые и последние строфы в стихотворениях, создавая своеобразную замкнутость, очерчивая и обрамляя стиховое пространство как своеобразное место для совершения поэтического действа.
У Маяковского повторов такого рода почти нет, «повторы» у него наблюдаются в «плоскости мысли».
Интересно напомнить о некоторых особенностях поэзии Маяковского и Есенина, описанных в одной из статей, вышедших еще при жизни Маяковского. В ней говорилось, что та или иная «степень моторности... является свойством, глубоко присущим самим стихам. Этим свойством обусловливаются важнейшие особенности поэтического стиля». Интересна для нас отмеченная в статье
близость Маяковского и Есенина в использовании жеста, имеющегося у обоих, и в то же время различие в характере этого жеста: «Концентрическому» стилю Брюсова, редко допускающему жест, противопоставляется «эксцентрический» стиль Маяковского, требующий «широкого и довольно щедрого жеста - в значительной мере семасиологизированного. Патетический и эксцентрический стиль. творчества Есенина тоже требует жеста, но жеста несколько иного типа. Оба -декламаторы с чрезвычайно сильно выраженной моторностью, но у Маяковского преобладает смысловой акцент речи - и иллюстративно-динамический жест оратора или рассказчика, у Есенина - лирико-патетические интонации и эмоционально психологический жест пластического характера». В другом месте статьи опять характеризуется стиль Маяковского, для которого «в области движения характерен сложный семасиологизованный жест» [7, с. 45-61].
В заключение следует отметить, что в поэзии Есенина глубокие звуковые повторы в силу своей распределенности (аморфности) не дают возможности отчетливого сопоставления морфем и слов: «Золото холодное луны, / Запах олеандра и левкоя»; «Близкому и дальнему мне люду»; «Снова выплыли годы из мрака / И шумят, как ромашковый луг» [1, 1, с. 286, 290, 232].
Далекость семантических полей (т. е. их расхождение, несоответствие, а не противопоставление как «антонимов») также препятствует смысловой аттракции между сходнозвучными словами: «широко взмахнув веслом, как яйцо, нам сбросит слово» [1, II, с. 47]. Сопоставление по звучанию далеких по своим семантическим полям слов обнаруживается и в заглавии стихотворения Есенина «Кобыльи корабли».
Библиографический список
Явные случаи звуковой близости не поддерживаются близостью смысловой, в результате чего сопоставление слов остается на уровне звуковых повторов. Звуковой повтор может быть сквозным, проходить через всю строфу, но тем не менее не вызывать явной семантической аттракции между сходнозвучными словами: «И так долго, долго дрожала / Воды незамерзшей гладь. / В синюю высь звонко / Глядела она скуля, / А месяц скользил тонкий / И скрылся за холмом в полях»; «Луна стелила тени, / Сияли зеленя. / За голые колени / Он обнимал меня» [1, с. 149, 170-172].
Недостаточная эффективность ПА в поэзии Есенина зависит от нецеленаправленного использования многих факторов, важных для паронимии вообще, в числе которых можно указать:
- стиховую позицию коррелятов;
- их синтаксические позиции;
- контекст, который не подготавливает, не задает необходимое направление толкования.
Стиль Есенина в целом настраивает на восприятие пограничных случаев не как ПА, а как звуковых повторов, доминирующих в его индивидуальном стиле. ПА не возникает потому, что Есенин и не пытается семантически нагружать сходнозвучные слова.
Одним из характернейших признаков стиля Маяковского являются смысловые наслоения, оперирующие значениями слов, нагнетание и гиперболизация мысли. Этим и объясняется тот факт, что за звуковыми повторами скрыты семантические эффекты паронимической аттракции.
1. Есенин С.А. Собрание сочинений: в 6 т. Москва: Художественная литература, 1977-1979.
2. Кожевникова Н.А. Словоупотребление в русской поэзии начала XX века. Москва: Наука, 1986.
3. Системность символов в поэзии Вячеслава Иванова. Available at: https://yasko.livejournal.com/705138.html
4. Маяковский В.В. Полное собрание сочинений: в 13 т. Москва: Художественная литература, 1955-1961.
5. Пастернак Б. Воздушные пути. Москва: Советский писатель, 1983.
6. Винокур Г Маяковский - новатор языка. Москва: Советский писатель, 1943. Available at: imwerden.de>pdf/vinokur_mayakovsky_novator_yazyka
7. Вышеславцева С. О моторных импульсах стиха. Поэтика. Ленинград, 1927.
References
1. Esenin S.A. Sobranie sochinenij: v 6 t. Moskva: Hudozhestvennaya literatura, 1977-1979.
2. Kozhevnikova N.A. Slovoupotreblenie v russkojpo'ezii nachala XX veka. Moskva: Nauka, 1986.
3. Sistemnost'simvolov v po'ezii Vyacheslava Ivanova. Available at: https://yasko.livejournal.com/705138.html
4. Mayakovskij V. V. Polnoe sobranie sochinenij: v 13 t. Moskva: Hudozhestvennaya literatura, 1955-1961.
5. Pasternak B. Vozdushnye puti. Moskva: Sovetskij pisatel', 1983.
6. Vinokur G. Mayakovskij - novator yazyka. Moskva: Sovetskij pisatel', 1943. Available at: imwerden.de>pdf/vinokur_mayakovsky_novator_yazyka
7. Vysheslavceva S. O motornyh impul'sah stiha. Po'etika. Leningrad, 1927.
Статья поступила в редакцию 29.09.22
УДК 81'42
Karpukhina V.N., Doctor of Sciences (Philology), Professor, Altai State University (Barnaul, Russia), E-mail: [email protected]
Shabalin A.D., postgraduate, teaching assistant, Altai State University (Barnaul, Russia), E-mail: [email protected]
RUSSIAN AS THE LANGUAGE OF DOCUMENTARY TRANSLATION IN THE TERRITORY OF THE GREATER ALTAI. The paper considers the specificities of Russian as a language of academic documentary translation in the territory of the Greater Altai. The genres of official scientific documentary translation researched in the paper are an official academic review to a scientific article, an information letter about an academic university contest, and an application for a federal grant for fundamental scientific research. The paper suggests the Russian language to be the language of cross-cultural communication and translation that traditionally existed in the territory of the Greater Altai. The paper also investigates the key translation transformations of the terminology and the official academic documentary clichés and set expressions while translating them from Russian into English.
Key words: documentary translation, academic translation, Russian language, English language, Greater Altai.
В.Н. Карпухина, д-р филол. наук, проф., Алтайский государственный университет, г. Барнаул, E-mail: [email protected]
АД. Шабалин, аспирант, асс., Алтайский государственный университет, г. Барнаул, E-mail: [email protected]
РУССКИЙ ЯЗЫК КАК ЯЗЫК ДОКУМЕНТНОГО ПЕРЕВОДА НА ТЕРРИТОРИИ БОЛЬШОГО АЛТАЯ
Статья посвящена русскому языку как традиционно существовавшему на территории Большого Алтая языку межнационального общения и перевода. Объект исследования - тексты официальной научной документации следующих жанров: официальная научная рецензия на исследовательскую статью, информационное письмо о научном университетском конкурсе, заявка на федеральный грант на фундаментальные научные исследования. Предмет изучения - особенности русского языка как языка документного перевода на территории Большого Алтая. В статье исследуются основные переводческие трансформации терминологических единиц и устойчивых выражений и клише официальной научной документации, применяемые при переводе с русского языка на английский.
Ключевые слова: документный перевод, перевод научного текста, русский язык, английский язык, Большой Алтай.
Работа поддержана средствами программы развития ФГБОУ ВО «Алтайский государственный университет» «Приоритет - 2030»
Статья посвящена исследованию переводных текстов официальной научной документации следующих жанров: официальная научная рецензия на исследовательскую статью, информационное письмо о научном университетском
конкурсе, заявка на федеральный грант на фундаментальные научные исследования. Основная цель научной работы - рассмотреть ключевые лексические, грамматические, прагматические изменения текстов официальной научной до-
