CC BY
114
[взаимосвязь литературы и языка] О. В. Четверикова
СТИХОТВОРЕНИЕ Н. С. ГУМИЛЕВА «ВОЛШЕБНАЯ СКРИПКА»:
СРЕДСТВА ЯЗЫКОВОЙ ОБЪЕКТИВАЦИИ
АВТОРСКИХ СМЫСЛОВ
Специфика организации автором языковых единиц в речевом произведении в известной степени отражает и объективирует специфику его мировосприятия и миропонимания.
В поэтическом тексте на первом плане единичные состояния человеческого сознания: эмоционально окрашенные размышления, впечатления, внерациональные ощущения и устремления. Лирическое переживание предстает как принадлежащее говорящему и не столько обозначается словами, сколько с максимальной энергией выражается. Таким образом, экспрессия в поэтическом тексте становится и доминирующим началом: она даёт о себе знать и в подборе слов, и в специфике синтаксических конструкций, и в иносказаниях, и в фонетико-ритми-ческом построении произведения.
«Поэтические» признаки слова проявляются: а) в появлении «значения/значимости» у односторонней единицы — звука (фонемы); б) в доминировании и всеохватности принципа повтора, являющегося в тексте конструктивно-смысловым средством; в) в одновременном функционировании лексем и в качестве знаков, и в качестве символов. Каждый языковой знак в поэтическом тексте «работает на смысл» и актуализирует компоненты когнитивных (информационно-смысловых) и эмотивных структур авторского сознания. Таким образом, поэтический текст представляет собой совокупность метро- и ритмомелодической, эмотивной и смысловой доминант, посредством особой поэтической формы репрезентированных вербально и отражающих представления, знания, мнения автора о мире, его «жизненный смысл», имеющий определенную эстетическую значимость.
В поэзии приоритет авторской точки зрения обусловливает автокоммуникативность и эгоцентричность речи. «Я» в поэтическом тексте — центр, определяющий процессы референции и номинации. Воздействуя на все параметры текста, автор определяет способы коди-
Ольга Викторовна Четверикова
Кандидат филологических наук, доцент кафедры русского языка и методики его преподавания Армавирского государственного педагогического университета
рования и языковой объективации эмотивно-смысловых доминант текста, специфику авторс-ко-читательских контактов. Анализ же внутренне упорядоченных, функционально однородных друг другу смысловой, семиотической, коммуникативной, эмотивной систем, репрезентированных в поэтическом произведении, создаёт представление о модели сознания творческой языковой личности [1: 14].
Заметим, что исследование поэтического произведения (поэтической модели мира) невозможно без опоры на коммуникативную составляющую текста, так как выбор формы говорящего/адресата не случаен, а соотнесен со смысловой и когнитивной задачами автора.
Уровень внутритекстового коммуникативного устройства с точки зрения говорящего может характеризоваться либо как эготивный (речь автора как бы направлена на самого себя), либо как эготивно-апеллятивный (автор устанавливает внутритекстовые контакты с адресатом, который формально представлен местоимениями Ты, Вы или соответствующими формами глаголов, императивами, обращениями) [3].
Наша задача — на примере анализа стихотворения Н. Гумилева «Волшебная скрипка», представляющего собой эготивно-апеллятивный тип поэтической коммуникативной модели, описать механизм языкового означивания когнитивных и эмотивных структур авторского сознания. Адресат в произведении представлен в ипостаси «лицо обобщенное», грамматически маркирован личным местоимением Ты, синтаксически — номинативной конструкцией «милый мальчик», которая обозначает человека вообще, определенную категорию людей. В тексте значительно расширена сфера адресата: к нему апеллирует автор. В данном случае имеет место эмоционально-оценочное наполнение концепта «творчество» при помощи семантики экспрессивных восклицательных, вопросительных и отрицательных синтаксических конструкций, что позволяет говорить о возведении авторских личностных смыслов до уровня конвенциональных. Авторское «я» в стихотворении Гумилева противопоставлено «собеседнику» — «милому мальчику»; «начинате-
лю игры», тому, кто по молодости лет не понимает, что его ждет на пути к признанию и славе.
Милый мальчик, ты так весел,
так светла твоя улыбка, Не проси об этом счастье,
отправляющем миры, Ты не знаешь, ты не знаешь,
что такое эта скрипка, Что такое темный ужас начинателя игры!
В стихотворении шесть четверостиший (катренов). Размер — хорей. Рифма перекрестная с чередованием женской и мужской. В первых двух катренах она маркирует когнитивную структуру (КС) «творчество», выявляя на рифмо- и рит-мометрическом уровне важные в смысловом отношении номинации: улыбка-скрипка; руки-звуки; очей-скрипачей. Скрипка и «начинатель игры» мыслятся автором как нечто единое. Содержание стихотворения организовано противопоставлением КС «обыденная жизнь», где есть место веселью, друзьям, любимым, где человек «весел» и его улыбка «светла», и КС «творчество», которое полностью подчиняет человека себе и обрекает на аскетизм, каждодневный тяжкий труд.
КС «творчество» вводится в текст синтаксически: посредством словосочетания «темный ужас», маркирующего одновременно доминантную эмоцию произведения и раскрывающего значение словоформы «отравляющий». Синтаксический параллелизм (так-так; не знаешь — не знаешь; что такое — что такое) маркирует степень нарастания эмоционального напряжения и служит средством языкового означивания ассоциативной КС «предостережение» в речевой сфере говорящего, которая репрезентирована глаголами в форме будущего времени, рисующими картины грядущих событий: устанешь и замедлишь, не сможешь крикнуть, в очи глянет испуг, смертный холод обовьет; невеста зарыдает; задумается друг. Отметим, что акт присвоения наименований происходит в речевой сфере автора и связан с жизненными ситуациями, динамикой внутреннего состояния говорящего. Это создает своеобразную полифонию точек зрения на объект наименования, полифонию авторских
[взаимосвязь литературы и языка]
личностных смыслов, репрезентированных базовыми нонативными и предикативными знаками. Здесь целостность взгляда на мир поэта сочетается с представлением действительности в языковых единицах, маркирующих личные переживания и оценки. Это не только прием изображения, но и проявление индивидуальной языковой картины мира, особое видение, модель изменения нашего способа смотреть на вещи.
Номинация «скрипка» — ключевое слово, выступающее на семантическом уровне в качестве когнитивного признака (КП) КС «творчество». Творческий процесс для Гумилёва и высшее блаженство — царственные звуки, волшебная скрипка — и смертельное заклятие: Тот, кто взял ее однажды в повелительные руки, // У того исчез навеки безмятежный свет очей...
Лексема «скрипка» выступает в произведении языковым средством презентации главного аспекта бытия человека — духовности, которую поэт понимал как служение высокому, в том числе и искусству. Духовность противопоставлена житейской приземленности, обыденной «простой» жизни. Таким образом, словосочетание «волшебная скрипка» — та смысловая пуанта, которая позволяет автору развести КС «творчество» и КС «обыденная жизнь».
КС «творчество» проявляется в третьем катрене с помощью КП «тяжкий труд», однообразный не прекращающийся ни на минуту. Он объективирован в речи через словосочетания с оценочной семантикой (звонкие струны; обезумевший смычок) и предикативными конструкциями с семой «интенсивное действие»: Вечно должен биться, виться обезумевший смычок,// И под солнцем, и под вьюгой, под белеющим буруном,// И когда пылает запад, и когда горит восток. Поэт приемлет творческий труд как путь величавый (исполненный величия, внушающий почтение к себе) и строгий (взыскательный, требовательный), хотя он и сопряжен с величайшим напряжением сил и уводит человека от »природности», от «естества» привычной жизни. КС «творчество» противопоставляется КС «обыденная жизнь», где все циклично меняется: на смену дню приходит ночь, а лето сменяет зима.
Заметим, что номинации смычок и восток притягиваются рифмой друг к другу, что способствует не только передаче новой понятийной информации и эмоции, но и актуализирует связь разных когнитивных структур авторского сознания.
КС «творчество» маркирована в тексте и КП «нечто дьявольское», «то, что сопряжено с опасностью»: скрипка в «повелительных руках» способна петь и плакать, но «Духи ада любят слушать эти царственные звуки, // Бродят бешеные волки по дороге скрипачей». Путь творческого человека — вечный поиск истины, работа над собой. На этом пути не встретишь ни веселья, ни сокровищ». Нельзя устать, разувериться, стать немощным, завистливым, злым. Это равносильно отказу от самого себя, нравственной гибели, и тогда не жди пощады: Тотчас бешеные волки в кровожадном исступленье // В горло вцепятся зубами, встанут лапами на грудь; В очи глянет запоздалый, но властительный испуг, / И тоскливый смертный холод обовьет как тканью, тело... Таким образом, КС «творчество» приобретает еще один аспект авторской интерпретации, но теперь уже через языковую объективацию когнитивного признака «путь к гибели», что находит свое выражение в синтаксических конструкциях, включающих лексику с оценочным значением: бешеные волки; в кровожадном исступленье; в горло вцепятся; запоздалый, но властительный испуг; тоскливый смертный холод; глаза чудовищ. Эти же конструкции вводят ассоциативную КС «смерть», наличие которой маркировано словосочетанием (смертный холод) и сравнительным оборотом «обовьет, как тканью, тело» (образ савана).
Пересечение КС «творчество» и КС «предостережение» основано на связи при помощи «чел-ночности», спровоцированной рифмой, когнитивных признаков «тайный ужас» и «путь к гибели»: пенье-исступленье; вздохнуть на — грудь; пело — тело; испуг — друг. Именно рифма заставляет считать функционально однородными (гомоморфными) единицы, маркирующие соотнесенные когнитивные признаки, что, в свою очередь, дает право говорить о создании сигнала смыло-поэтической эквивалентности. Кроме того, рифма выступает мощным средством создания «цельности конс-
трукции»: она притягивает добавочные строки, актуализируя их принадлежность к компонентам авторских когнитивных структур.
Волшебная скрипка в «повелительных руках» способна рождать «царственные звуки», но только тогда можно научить владеть скрипкой, когда навеки утрачен «безмятежный свет очей». Однако взор «начинателя игры», осознавшего свою жизнь как служение, «два луча». Он отважен, и его не останавливают предостережения; он готов ступить на «дорогу скрипачей». Так Гумилев объективирует в языке еще два когнитивных признака КС «творчество» — «смелость», способную смирить чудовищ, и «свет», побеждающий «духов ада», свет, который есть в душе человека, дар, ниспосланный свыше. Поэтому автор в последнем катрене использует императивные конструкции, воспринимаемые как благословление и на творчество, и на смерть: На, владей волшебной скрипкой, посмотри в глаза чудовищ/ и погибни славной смертью, страшной смертью скрипача! Данные конструкции выступают в качестве маркеров таких когнитивных признаков КС «творчество», как «рок» и «избранность»: Гумилев приходит к мысли о неизбежной роковой участи посвятившего себя искусству, и отсюда — о трагичности самого таланта. В последнем катрене перекрестная мужская рифма два луча — скрипача — маркирует мотив света, ту самую духовность, без которой немыслимо любое творчество.
Эмотивно-смысловое пространство стихотворения насыщено многочисленными стилистическими средствами: эпитетами, повторами, метафорами, организованными таким образом, что возможно рассматривать их в оппозиции друг к другу, что, в свою очередь, помогают читателю понять глубинный смысл произведения. Восклицательные и вопросительные конструкции, детали реальной жизни адресата выступают в качестве репрезентантов эмоциональной доминанты и субъективного смысла.
Если говорить о фонетической организации стихотворения, контекстуальной семантике звуков, их цветовой гамме [2], то следует отметить обилие «темных», «острых», согласных, выполняющих в тексте функции репрезентантов
эмотивно-смысловых доминант. Частотны аллитерации на согласные с, т — «темные», «угрюмые»; р — «темный», «холодный», «быстрый»; з — темный, «сильный»; на звукосочетания скр, стр, тч, выступающие маркерами негативных эмоций. Сочетания согласных см, сл, вз, где сочетаются звуки «светлые» и «темные», акцентируют на фонетическом уровне смыслы «высокие предназначения» и «тяготы жизни».
В стихотворении репрезентация когнитивных признаков КС «творчество» — «смелость» и «свет»; «слава» и «смерть» — осуществляется и с помощью ассонансов: с одной стороны, «сильный», «яркий» (а), «нежные» (и, е), «белый», «чистый», «высокий» (о), а с другой — «темно-синий», «грустный» (ударный у); «темно-коричневый», «плохой», «тоскливый» (ы).
Таким образом, гомоморфизм охватывает и фонетический, и лексический, и синтаксический уровни текста, все подсистемы которого создают особое семиотическое поле, где знаковые единицы обнаруживают конвенциональные когнитивно-концептуальные свойства.
Сам же поэтический текст рассматривается как способ воплощения когнитивной деятельности сознания автора, представленной рядом мыслительных структур, имеющих языковое выражение.
ЛИТЕРАТУРА
1. Бутакова Л. О. Авторское сознание как базовая категория текста: когнитивный аспект: Автореф. дис. ... д-ра фи-лол. наук. Барнаул, 2001.
2. Журавлев А. П. Звук и смысл. М., 1991.
3. Левин Ю. И. Избранные труды: Поэтика. Семиотика. М., 1998.
