CC BY
10Стела света в Мехико: прозрачность, затемнение и разделение видимого в современном мексиканском паблик-арте
Мара Полговски Эзкурра
Мара Полговски Эзкурра. Кембриджский университет, Кембридж, Великобритания, mp592@cam.ac.uk.
В начале XX века ключевым понятием в мексиканской политике стала «прозрачность» — многие усматривали в ней высший идеал, в то время как политическая жизнь шла по пессимистичному и насильственному сценарию. Принято считать, что прозрачность была стержнем демократического процесса, который начался после того, как одна и та же партия находилась у власти семьдесят один год, и сопровождался реорганизацией государства и общества по неолиберальной модели. Сегодня же прямая связь между прозрачностью и демократией затрудняется становлением так называемого общества слежки, при котором государство и частные корпорации могут вторгаться в большинство сфер публичной и приватной жизни. Прозрачность в таком контексте может вести к стремительной девальвации прав на личную тайну, чуждость и инаковость, чему способствует внешне добровольное включение людей в мир цифровых технологий. В данной статье рассматривается одно из самых заметных воплощений идеала прозрачности в городской среде современной Мексики — Стела света в Мехико. Изучение краткой культурной истории этого явления, а также развернувшихся вокруг него дебатов позволяет не только выявить контекст недоверия, пробудившего безудержное желание большей политической открытости, но и интенсивность, с которой активисты и общественные организации стали добиваться открытости от государства. Паблик-арт превращается в важную платформу для взаимодействия и высказывания конкурирующих мнений о том, что может быть скрыто за «непосредственными» политическими истинами.
Ключевые слова: прозрачность; демократия; неолиберализм; паблик-арт.
Перевод с английского Татьяны Пирусской.
Но даже и прозрачность бесполезна, если на нее некому смотреть.
Иеремия Бентам.
Паноптикум: эпилог
В последние десятилетия во многих крупных городах мира неолиберальные стратегии ускоренной урбанистической реорганизации, нацеленные на повышение коммерческой ценности пространства, привели к резкому сокращению отведенной под публичные объекты площади. В такой ситуации финансируемые государством проекты строительства общественно значимых памятников и открытых площадей стали не только редкостью, но и объектом яростных политических раздоров. Этот процесс особенно заметен в современной Мексике — стране, где материальные условия для публичных собраний находятся под угрозой вследствие быстрого перехода в частные руки мест, прежде считавшихся публичными. Именно поэтому протесты в защиту публичного пространства, попытки определить, как употребляется и что означает это словосочетание, получили особое распространение. Во многом они отсылают к идее Джудит Батлер: «Когда уничтожаются инфраструктуры политических собраний, сама политическая платформа превращается в объект, стимулирующий политическое движение»1. Для Батлер материальные пространства— неотъемлемая часть политического действия, и «[можно сказать, что] они и сами действуют, когда становятся основой для действия»2. Исходя из подобной логики, Бруно Латур придумал понятийный неологизм Dingpolitik [«политика вещей»], представляющий собой аналитический инструмент для размышлений об объектах и материальных
1. Butler J. Notes Toward a Performative Theory of Assembly. Cambridge, MA: Harvard University Press, 2015. P. 128-129. В качестве недавнего примера можно привести массовые протесты против элитного «линейного парка», известного как «коридор Чапультепек»: население относится к нему как к иллюзорному проекту, осуществление которого повлечет за собой скорее переход публичного пространства в частную собственность, чем развитие общедоступных зон досуга и общения. После длившихся не один месяц горячих споров и референдума проект в конце концов был отменен. См.: Bliss L. The Backlash to Mexico City's High Line-Style Park// Bloomberg CityLab. 2015. URL: http://citylab.com/design/2015/09/the-terrible-plan-for-mexico-citys-high-line-sty-le-park/408010/.
2. Butler J. Op. cit. P. 71.
констелляциях, составляющих и упорядочивающих политический организм. Как считает Латур:
Каждый объект <...> создает различные структуры эмоций и диссонансов, разногласий и общих мнений <...> Каждый объект собирает вокруг себя отличающееся от других скопление сил или соответствующих участников. Каждый объект пользуется новыми поводами, порождая различия и дискуссии. <...> Иными словами, объекты связывают нас всех таким образом, что эти связи очерчивают публичное пространство, существенно отличающееся от того, что принято понимать под «поли-тическим»^.
То, что с учетом этих соображений можно обозначить как теоретический разворот в сторону изучения материальных «атмосфер демократии» (используя выражение Латура), происходит в рамках более обширной дискуссии о социальном конструировании пространства и о том, насколько пространство может служить значимым инструментом вмешательства, позволяющим оспаривать и критиковать предписания власти. Как показывает работа недавно скончавшейся Дорин Мэсси, анализ пространства особенно уместен, когда предполагает размышления над «публичным», понятым как сфера общего доступа и совместно потребляемых товаров, а также как средство критической дискуссии об общих проблемах внутри политического сообщества4. Пространственная рефлексия распределения и организации политического привлекает внимание к тому, насколько «публичное» никогда не наличествует заведомо, как не подразумевает оно и по определению равнозначного и равноправного доступа для каждого. Мэсси также утверждает, что пространство является мерилом множественности и социальности; пространственные структуры склонны к неоднородности вследствие различий социальных положений и доступных возможностей. Такая неоднородность влечет за собой разрушительные политические последствия. То есть, по Мэс-си, публичное пространство не соответствует романтическому видению «пустоты, дающей возможность свободных
3. LatourB. From Realpolitik to Dingpolitik or How to Make Things Public// Making Things Public: Atmospheres of Democracy / B.Latour, P. Weibel (eds). Cambridge, MA; L.: ZKM, Center for Art and Media-MIT Press, 2005. P. 14-41.
4. Massey D. For Space. L.: SAGE, 2005.
и равноправных голосов»5. Наоборот, оно «предполагает необходимость переговоров, иногда расколото враждебностью и всегда оформляется за счет развертывания неравных социальных отношений». И именно это делает его «подлинно публичным»6. Иными словами, с этой точки зрения «публичным» пространство становится благодаря своему статусу среды, в которой аксиомы социальной жизни могут быть поставлены под вопрос.
Именно в свете таких размышлений политическую и научную значимость приобрел ряд недавних разногласий относительно нового публичного памятника в Мехико, за которыми последовали действия, направленные на присвоение этого пространства и переопределение его смысла.
г\ О /-1 О
Этот памятник, названный Стелой света, представляет собой колонну шести метров в ширину и более сотни метров в высоту, выполненную из напоминающего оникс полупрозрачного гранита. Стела расположена на Авенида де ла Реформа, исторической улице и значимом топосе в сердце Мехико, в котором сходятся культурная и политическая власти.
Сооружение этого монумента было приурочено к двухсотлетней годовщине начала войны за независимость против Испании (1810) и к столетию революции. Однако архитектурный дизайн памятника странным образом лишен очевидных отсылок к истории Мексики. Вместо этого он развивает эстетику высокого модернизма: это вертикальная поверхность, оснащенная почти 58 тысячами светодиодных экранов, регулируемых цифровым способом. Сложная система освещения была разработана немецкой фирмой OSRAM. Стела, венчающая собой подземный Центр цифровой культуры (который позиционирует себя, используя скорее цитаты из «Манифеста киборгов» Донны Харауэй7, нежели отсылки к уже упомянутым историческим годовщинам), должна являть собой символ постидеологической эпохи,— эпохи, когда паблик-арт больше не может использовать героические мотивы, отстаивая права определенного класса или этноса, как это было характерно для памятников до- и послереволюционной Мексики, как правило, вызывающих ассоциации с настенной живописью Диего Риве-
5. Ibid. P. 153.
6. Ibid. P. 153. Курсив оригинала.
7. Haraway D. A Cyborg Manifesto: Science, Technology, and Socialist-Feminism in the Late Twentieth Century// Simians, Cyborgs and Women: The Reinvention of Nature. L.: Free Association, 1991. P. 148-181.
Рис. 1. Сезар Перез Бесерриль: оригинальный дизайн Стелы света (публикуется с любезного разрешения автора проекта)
ры, Хосе Клементе Ороско и Давида Альфаро Сикейроса8. Более того, можно сказать, что Стела исполнила обещание цифровой эры вовсе избавиться от истории, одновременно спрессовывая прошлое и лишая его материального воплощения посредством сведения его художественных возможностей к совокупности алгоритмически запрограммированных цифровых экранов. Однако эта архитектурная попытка переписать постколониальную и революционную историю Мексики в цифровом ключе является непосредственным выражением более конкретной, хотя и менее уловимой, политико-эстетической операции, которую философ Бьюн-Чул Хан назвал утверждением «прозрачного общества»9. Прозрачность или разрушительность света действительно иг-
8. Cm.: Coffey M. K. How a Revolutionary Art Became Official Culture: Murals, Museums, and the Mexican State. Durham, NC: Duke University Press, 2012. P. 118.
9. Han B.-Ch. The Transparency Society. Stanford, CA: Stanford University Press, 2015. P. 32.
Рис. 2. Сезар Перез Бесерриль: оригинальный дизайн Стелы света (публикуется с любезного разрешения автора проекта)
рали ключевую роль в так называемой демократической архитектуре, поскольку «прозрачное строительство» ассоциировалось с созиданием открытых обществ, свободы печати, отмены секретности и свободной рыночной экономики". Тем не менее историки архитектуры часто описывали прозрачность сооружений как воплощение стремления к такой либерально-демократической модели, а не ее непосред-
10. Alloa E. Architectures of Transparency// RES: Anthropology and Aesthetics. Spring-Autumn 2008. № 53/54. P. 321-330.
ственное отражение; в некоторых случаях она оборачивалась почти беспрерывным умножением количества стеклянных зданий без существенных политических изменений11.
В последние годы идея «прозрачности» многократно привлекала к себе внимание ученых и приобрела, цитируя политолога Кристофера Худа, «псевдорелигиозную значимость в диспутах об управлении»:
Можно сказать, что в современных спорах о вопросах [политической] организации претензия на «большую прозрачность» по сравнению с другими превратилась в секулярный эквивалент претензии на «большую святость» по сравнению с другими".
Благоговение перед этим термином сопровождалось его быстрым и часто некритическим распространением во множестве областей. От финансов до архитектуры, от философии науки до культуры аудита — прозрачность все чаще предстает как общий идеал". Однако, как отмечает Худ, этот идеал «чаще проповедуют, чем практикуют, к нему чаще апеллируют, чем определяют его»". Примечательно, что эта проблема отражена и в авторитетных словарях. Так, Оксфордский словарь, определяющий это понятие как качество материала, пропускающего свет или просвечивающего, не фиксирует употребление слова «прозрачность» как метафоры или нравственной ценности; отсутствуют примеры, которые бы отсылали к проницающей и гигиенической силе света. Там же, где свет фигурирует как метафора, религиозные образы чистоты незаметно переплетаются с визуально обусловленным языком эпохи Просвещения, а понятие прозрачности остается своего рода бездонной, непостижимой пропастью, так и не получившей языкового определения.
В современных работах на эту тему, написанных с точки зрения политической философии и культурной теории,
11. См.: Ascher BarnstoneD. The Transparent State: Architecture and Politics in Postwar Germany. N.Y.; L.: Routledge, 2005. P. 135.
12. Hood Ch. Transparency in Historical Perspective // Transparency: The Key to Better Governance? / Ch. Hood, D. Heald (eds). N.Y.: Oxford University Press, 2006. Р. 3.
13. См.: Audit Cultures: Anthropological Studies in Accountability, Ethics and the Academy / M.Strathern (ed.). N.Y.; L.: Routledge, 2000; Transparency and Conspiracy: Ethnographies of Suspicion in the New World Order / H.G. West, T.Sanders (eds). Durham; L.: Duke University Press, 2003.
14. Hood Ch. Op. cit. P. 3.
часто предпринимается попытка сузить эту концепцию и придать ей практический характер; но их объединяет некоторый интерес к этому всепроникающему термину. Хотя подробное обсуждение различных смысловых аспектов этого понятия выходит за рамки данной статьи, чтобы осознать позицию этого исследования, следует принять во внимание, что научное определение прозрачности, как правило, следует одной из двух отчетливо прослеживаемых тенден-
и т» о
ций. В рамках первой прозрачность характеризуется как недавно обретший популярность термин, обозначающий давно известные принципы управления, такие как открытость и публичность. В рамках второй этот термин понимается более широко — например, в таком контексте, как «прозрачность общества», — и связывается с формированием техно-научных, политических и медийных структур, у которых отсутствуют аналоги в прошлом. Первая группа подходов склонна ассимилировать прозрачность, определяя ее как неотъемлемое свойство не только хорошего государства, но также достойных доверия организаций и учреждений. Здесь прозрачность фигурирует лишь как модное понятие, за которым стоит доктрина управления, сопряженная в первую очередь с либеральной и утилитарной традициями,— но одновременно критикуемая ими",—и призванная уменьшить непроницаемость власти путем создания принципов открытости и огласки. Эта традиция включает в себя таких мыслителей, как Иммануил Кант и Адам Смит, хотя, по-видимому, первым теоретиком, использовавшим понятие прозрачности (или «прозрачного управления») применительно к принципам руководства государством, был английский философ Иеремия Бентам. В своем эссе «О публичности» Бентам утверждает, что «секретность, будучи средством заговора, никогда не должна становиться системой в стабильном государстве»^—мысль, которую он, однако, аргументирует с помощью ряда исключительных случаев, таких как стремление избежать того, чтобы оказать услугу врагу или ранить невиновного через публичность". Логика такой интерпретации прозрачного управления исходит из возможности контролировать поведение других властью взгляда — идея, которую он не только воплощает в своем проекте
15. Cm.: Runciman D. The Confidence Trap: A History of Democracy in Crisis from World War I to the Present. Princeton, NJ: Princeton University Press, 2015.
16. ^t. no: Hood Ch. Op. cit. P. 9.
17. Ibid. P. 9.
тюрьмы-паноптикума, получившей известность благодаря книге Мишеля Фуко «Надзирать и наказывать»^, но которую он также называет средством ограничить полномочия правителя. По мнению английского философа, «глаз общества делает политика добродетельным»".
Произведения Бентама во многом перекликаются с сегодняшней антикоррупционной риторикой и инициативами, направленными на создание открытого государства; активисты и политики нередко напрямую цитируют их. Однако представители второй упомянутой выше группы ученых критически настроены в отношении подобных попыток создать непрерывную историю идей прозрачности. По их мнению, не следует забывать, что, как утверждает Юрген Хабермас в работе «Структурная трансформация публичной сферы», идея (и сама практика) публичности (в первую очередь в Западной Европе) претерпела радикальные изменения в конце XIX — начале ХХ века. За это время публичная сфера трансформировалась из пространства (главным образом мужского и иерархически устроенного) критических публичных дискуссий в «поле соперничества противоборствующих [рыночных] интересов». В начале ХХ века это привело к новому пониманию публичности, в центре которой оказывается «все, что привлекает внимание общества»20. Поскольку эти обстоятельства усугубляет нарастающее влияние медиакорпораций, мыслители второй группы указывают на необходимость разграничивать концепцию публичности, сформировавшую облик современного государства, и сегодняшнюю политику массовости и технологически опосредованной прозрачности.
В свете сказанного стоит отметить, что в недавних теориях прозрачности, подобных тем, что были предложены Джанни Ваттимо в его книге «Прозрачное общество» (1989), Мишелем Сюриа в работе «О власти: о капитале, прозрачности и политических вопросах» (1999) и Бьюн-Чул Ханом
18. Foucault M. Discipline and Punish: The Birth of the Prison. Harmondsworth: Penguin Books, 1991.
19. BenthamJ. The Works of Jeremy Bentham / J. Bowring (ed.). Edinburgh: William Tait, 1842. XIX. P. 145.
20. HabermasJ. The Structural Transformation of the Public Sphere: An Inquiry into a Category of Bourgeois Society. Cambridge: MIT Press, 1991. P. XII, 2. См. также работу Нэнси Фрейзер, в которой она переосмысливает концепцию Хабермаса, размышляя о существенных исключениях из буржуазной публичной сферы: Fraser N. Rethinking the Public Sphere: A Contribution to the Critique of Actually Existing Democracy// Social Text. 1990. № 25/26. P. 56-80.
в «Прозрачном обществе» (2015 [2012]), подчеркивается новизна сегодняшней одержимости прозрачностью, которая причисляется к формам государственности, характеризующим неолиберальные демократии21. Хан описывает прозрачность как моральный фундамент политической, экономической и эстетической системы, движимой стремлением
к демонстрации себя, позитивности, измеримости, эффекТ» о о
тивности и отчетности. В прозрачной, «текучей демократии», считает он, «политика занимается обслуживанием социальных потребностей, не внося изменений в структуру социально-экономических отношений»22. По мысли Хана, сегодняшние «прозрачные общества» скорее не отли-
и и и ,»< и
чаются большей открытостью и медийной свободой, а, будучи сформированы расцветом электронных медиа, равно как и изощренными стратегиями раскрытия и отслеживания цифровой информации, быстро движутся к разрушению определенных форм приватности за счет того, что люди добровольно включаются в общие цифровые паноптикумы. Кроме того, Хан полагает, что получившая сегодня почти повсеместное распространение убежденность в значимости прозрачности и большей информационной свободы не только совершенно подорвала ценность доверия, но также сопряжена со страхами перед усилением контроля со стороны государства. С его точки зрения, характерная для настоящего времени парадигма прозрачности стала поистине неотделима от подозрений в возможности заговора и от растущего скептицизма относительно того, что в самой идее правдивости и непосредственного отображения не содержится никакого подвоха2.
21. Vattimo G. La società trasparente. Milano: Garzanti, 2000; Surya M. De la domination: le capital, la transparence et les affaires. Tours: Farrago, 1999; Han B.-Ch. The Transparency Society.
22. Han B.-Ch. Op. cit. P. 7.
23. См.: La Transparence comme paradigme/ M. Guérin (dir.). Aix-en-Provence: Publications de l'Université de Provence, 2008; Transparency and Conspiracy: Ethnographies of Suspicion in the New World Order. Таким образом, стало появляться много критической литературы о меняющейся природе надзора и контроля в условиях распространения открытости. В этих работах подчеркивается легкость, с которой государство и отдельные корпорации захватывают площадки и технологии раскрытия данных в целях контроля, наведения справок и целенаправленной коммерции. См.: LyonD. Surveillance After Snowden. Cambridge: Polity, 2015; Nissenbaum H. Privacy in Context: Technology, Policy, and the Integrity of Social Life. Stanford, CA: Stanford University Press, 2010; Bauman Z., LyonD. Liquid Surveillance: A Conversation. Cambridge: Polity, 2013.
Моя интерпретация «Стелы света» как символа этих эфемерных политических ценностей подкрепляется тем обстоятельством, что этот заметный архитектурный объект был задуман как масштабное вмешательство рыночно ориентированного правительства, нацеленное, во-первых, на отмежевание от авторитарной революционной истории Мексики (после того как у власти в течение 70 лет находилась Институционно-революционная партия), а во-вторых, на продвижение идеи цифровой демократии с намерением усилить доверие к власти. Однако пропитанная моральным пафосом эстетика этой колонны представляется весьма далекой от фактической истории ее строительства. Стела была открыта с почти годовым опозданием и из-за явной коррупции и плохого распределения общественных средств в конечном счете обошлась более чем в 57 миллионов долларов США (1,140 миллионов мексиканских песо), что почти втрое превысило исходный бюджет24. Стела, таким образом, не только оказалась символом множества промахов, характерных для современной мексиканской политики, — ее можно назвать (возвращаясь к Латуру) символом политической лживости, вкрапленным в саму материальность города. Поэтому неудивительно, что после ее запоздалого открытия в 2012 году в социальных сетях колонну немедленно переименовали в «стелу коррупции» и шутливо сравнили с двухслойной сахарной вафлей, известной как зиау1ствта («мягкий крем»), — прозвище, приравнивающее политическую значимость этого пространства к значимости случайного перекуса. Однако, как я покажу позже, связанная с этим монументом история политического мошенничества вызвала ответную реакцию у ряда деятелей искусства и представителей общественных движений, выявляющую возможности и ограничения парадигмы «прозрачности», а также трудности, с которыми сталкиваются как те, кто пытается ее усвоить, так и те, кто ее оспаривает. Эти реакции демонстрируют сохраняющуюся роль физического, урбанистического пространства в современной демократической борьбе, несмотря на то что сейчас принято подчеркивать значимость цифровых технологий и виртуального пространства в современной общественной жизни. При этом такого рода реакции часто разоблачают противоречащие им интерпрета-
24. Auditoría Superior de la Federación. Informe sobre la fiscalización superior del monumento Estela de Luz 2009-2011. URL: http://asf.gob.mx/uploads/56_Infor-mes_especiales_de_auditoria/Estela_Luz_Nv.pdf.
ции ценности публичного пространства и его законных или желательных социальных применений. Восхваление и высокая оценка Стелы света, как и отрицание формы и смысла, которые она приобрела, позволяют увидеть многозначную структуру идеала прозрачности в коллективном воображении, а также противоречия, стоящие за попытками различных групп взять на себя роль устанавливающих демократию публичных голосов. Поэтому далее в статье я буду говорить о Стеле света как спорном публичном пространстве, узле в структуре города, который различные социальные группы пытались лишить значения, исходя из различных истолкований открытости, прозрачности и публичности.
Юбилейная арка?
В обеих Америках бывшие испанские колонии праздновали двухсотлетний юбилей войн за независимость пышными торжествами. Многие государственные проекты получили названия, связанные с этими празднествам^5. Однако случай Мексики был исключительным, поскольку в 2010 году исполнялось не только двести лет с начала войны за независимость, но и сто лет мексиканской революции, считающейся первой социальной революцией ХХ века. Соседство этих юбилеев не было совпадением. Революция, как известно, началась через несколько недель после того, как мексиканский диктатор, генерал Порфирио Диас, остававшийся на своем посту в течение 35 лет и ко времени мятежа обманом переизбранный на девятый срок, устроил неумеренно пышные торжества в честь столетнего юбилея независимости в сентябре 1910 года. По этому случаю Диас выказал обычную для него забывчивость в отношении социальных проблем страны, представив оптимистическое видение непрерывного прогресса мексиканского общества. Более того, диктатор продемонстрировал то, что Анник Ламперьер назвал монументальным историческим воображением, полагающим себя вправе исправлять героические страницы истории и архитектурные монументы^. «Приступ» мону-
25. Улицы, стадионы, школы, памятники и культурные центры, названные в честь этой двухсотлетней годовщины, распространились по всей стране, как и научные конференции на эту тему.
26. LampériéreA. Los Dos Centenarios de La Independencia Mexicana (1910-1921): De La Historia Patria a La Antropología Cultural // Historia Mexicana. Octubre—diciembre 1995. Vol. 45. № 2 (178). P. 332.
Рис. 3. Михель Рохкинд, Артуро Ортиз Страк, Алехандро Эрнандес: проект арки в честь двухсотлетия революции, представленный на конкурс (публикуется с любезного разрешения авторов проекта)
ментальности, предшествовавший торжествам по случаю столетней годовщины в Мексике, привел, например, к возведению Дворца изящных искусств, нового мексиканского национального театра и Общей психиатрической клиники «Ла Кастаньеда», открытие которой пришлось как раз на первый день празднества (и в которой, как отмечает Ламперьер, «сумасшествие было упорядочено по образу общества контроля, где каждый человек занимал определенное положение, соответствующее его заболеванию и статусу»27). Эта необузданная тяга к монументальности также привела к тому, что было заложено основание будущего Законодательного дворца, задуманного как одна из самых высоких триумфальных арок в мире, однако оставшегося недостроенным из-за вспыхнувшей в ноябре 1910 года революции. В течение двух последующих десятилетий этому монументу, достойному Гаргантюа, суждено было оставаться олицетворением свергнутого режима Диаса и шаткости его «вековых» амбиций. Лишь в 1930-х годах арка начала превращаться в то сооружение, которое нам знакомо сегодня, — и здесь велика доля исторической иронии, поскольку она стала памятником революции.
27. Ьатрепёгв А. Ор. ок. Р. 334.
Столетием спустя после бурной развязки юбилейных торжеств Диаса президент Кальдерон мог ощутить близость этих событий в Чапультепекском дворце, когда, сопровождаемый несколькими наиболее известными историками страны, призвал нацию объединиться, перед тем как объявить о своем решении построить еще более роскошную арку — на этот раз, чтобы ознаменовать годовщину как независимости, так и революции28. После этого объявления 37 наиболее выдающихся архитекторов страны были приглашены, чтобы по отдельности или сообща разработать проект «городской вехи (hito), которая стала бы эмблемой современной Мексики»^9. Столкнувшись с этой, по всей видимости устаревшей, монументальной риторикой, некоторые архитекторы восприняли конкурс как возможность поставить под сомнение эту грандиозную политико-эстетическую конструкцию и использовали эту общественную площадку, чтобы сделать видимыми некоторые наиболее острые проблемы страны в области архитектуры и городской планировки. Так, архитекторы Михель Рохкинд, Артуро Ортиз Страк, Але-хандро Эрнандес отнеслись к предполагаемой постройке юбилейной арки как к бесполезному проекту и проявлению самодовольства. Поэтому в ответ на приглашение президента они решили представить «протестный проект» совершенно футуристической арки, «состоящей» из пяти тысяч жилых домов30. По словам архитекторов, осуществление этого проекта займет 20 лет, а обойдется он в 20 миллионов долларов. Визуально привлекательный проект, подразумевающий превращение исторического центра Мехико в огромный жилищный комплекс, можно интерпретировать лишь как пародию, поскольку не имелось ни малейшего шанса, что правительство хотя бы примет его во внимание.
Помимо привлечения внимания к дефициту жилья в стране, стоявшее за этим проектом основное побуждение заключалось в том, чтобы «начать дискуссию об уместности постройки мемориального сооружения» с учетом длинного перечня существующих в столице городских проблем. Рохкинд сформулировал это так:
28. Кальдерон начал свою речь словами: «2010 год будет годом мира».
29. Lanzan convocatoria para construir «Arco del Bicentenario»// El Economista. 27.01.2009. URL: http://eleconomista.com.mx/distrito-federal/2009/01/27/lanzan-convocatoria-construir-arco-bicentenario.
30. Ricardo J. Critica Michel Rojkind Proyectos Celebratorios// Reforma. 16.04.2009. P. 20.
Что мы собираемся праздновать? Что городские улицы в беспорядке? Что прошли годы с того времени, как в Мексике в последний раз объявлялся конкурс на жилищное строительство? Что дорога до работы занимает у людей три часа? Что власть и политики, стремясь, чтобы их запомнили, предлагают проект, который обойдется в миллионы песо и будет осуществлен за смешное время, перекрыв улицы Реформа и Сиркуито Интерьор [две главные улицы Мехико.—М.П.]?31
Критическая позиция Рохкинда посеяла сомнения относительно общественной целесообразности юбилейной арки, которая оказалась противопоставлена тому, что он охарактеризовал как присущий городу беспорядок и плохое планирование, сопровождающиеся острой нехваткой жилья. Он также поставил под вопрос саму возможность завершить столь амбициозный проект в такие сжатые сроки — поскольку было решено, что арка должна быть готова к 15 сентября 2010 года (официальной дате двухсотлетнего юбилея), лишь через год после определения проекта-победителя. Однако не все участвовавшие в состязании архитекторы отнеслись к нему так критически. Отведенная под арку площадка располагалась бок о бок с двумя высочайшими небоскребами страны: 225-метровым небоскребом Тор-ре-Майор, построенным в 2003 году, и 235-метровым Тор-ре ББВА Банкомер, строительство которого в 2012 году еще не было окончено (открыт в 2015 году). «Как рядом с такими архитектурными монстрами, — шутливо задал вопрос Бернардо Гомес-Пимьента в одном из интервью, — построить арку, чтобы она не смотрелась будто пепельница?» Еще один из соперничающих архитекторов, Маурисио Роша Итурбиде, заметил, что эту задачу можно решить, относясь к арке как к идее, а не как к строительной форме. Он также подчеркнул важность создания проекта, который воплощал бы художественные ценности, существенно отличающиеся от тех, что символизируют корпоративные стеклянные башни-гиганты^.
31. Arias-DiezM. Rojkind Criticizes Bicentennial Project//LA79 Strategic Design. 2009. URL: http://la76strategicdesign.blogspot.co.uk/2009/04/rojkind-criticizes-bi-centennial-project.html.
32. Bautista V. Descifran el Arco Bicentenario// Excélsior. 2009. URL: http://ciuda-danosenred.com.mx/descifran-el-arco-bicentenario.
В связи с высказыванием Роша на ум моментально приходят две ценности — одновременно художественные и политические, — типичные для расположенных поблизости башен-небоскребов: прозрачность и вертикальность. Эти ценности — вплоть до неофутуристических очертаний 95-этажного небоскреба «Осколок» (2012) в центре Лондона, — вероятно, можно назвать двумя самыми характерными чертами современной корпоративной архитектуры. Хотя «буквальная прозрачность» стекла является определяющей чертой архитектурного модернизма, своими сегодняшними политическими коннотациями она начала обрастать в рамках французской традиции технократического рациона-лизма33. Здесь стекло используется не только для создания иллюзии непрерывности между внутренней и внешней частями здания, но и ради впечатления открытости и общедо-ступностиЗ4. Как хорошо известно всем, кто пытался войти в корпоративную башню без разрешения или без предварительно купленного недорогого билета, позволяющего пройти на узкую смотровую площадку, в корпоративном контексте эти идеи оказываются чистейшей воды иллюзией. Мало какие места столь же тщательно охраняются и в общественном, и в частном порядке, как корпоративные башни, их вертикальная инфраструктура часто становится привилегированной точкой наблюдения за городом, служа материальной опорой как для коммуникации, так и для техноло-
«-» гч «-»
гий надзора. Это подводит нас ко второй из упомянутых выше ценностей — вертикальности. Данное понятие характеризует исключительный доступ к формам власти, который можно получить лишь с воздуха или же с крыш высоких построек35. «Вертикальный капитализм» при таком взгляде формирует не только эстетику, но и модель организации и (инфраструктурную) основу обладания властью. «Процессы финансирования, проектирования, строительства и сноса», сопряженные с возведением небоскребов, как пишет Мартин Паркер, «очевидным образом связаны с формами распределения труда, направленными на увеличение капитала»зб. Кроме того, метафора горизонтальных и верти-
33. Forty A. Words and Buildings: A Vocabulary of Modern Architecture. L.: Thames & Hudson, 2004. P. 286.
34. Ibidem.
35. Weizman E. Hollow Land: Israel's Architecture of Occupation. L.: Verso, 2007. P. 12.
36. ParkerM. Vertical Capitalism: Skyscrapers and Organization// Culture and Organization. 2015. № 21 (3). P. 231.
кальных отношений получила такое распространение в политическом анализе, что теперь уже трудно ассоциировать что-либо вертикальное с демократией, тем более стеклянное здание или похожий на здание монумент вроде Стелы. И такие ассоциации затруднительны не только по символическим, но и по материальным причинам, поскольку строительство и поддержание в надлежащем виде стеклянных небоскребов — крайне дорогостоящее предприятие^. Даже там, где расходы энергии в стеклянных башнях были оптимизированы, они остаются явными знаками высокого уровня потребления и могут быть названы безошибочными городскими маяками власти и престижа. Вертикальность также тесно связана с идеями восхождения, превосходства, взгляда сверху и иерархии, ни одна из которых не является ценностью, выражающей или символизирующей зарождающуюся демократическую жизнь Мексики, — как то намеревался показать президент Кальдерон.
Поэтому выбор Стелы света как юбилейного монумента страны для многих оказался сюрпризом: она в точности повторяла очертания находящихся поблизости корпоративных зданий. В проекте идея «юбилейной арки» была истолкована настолько вольно, что превратилась в прозрачную колонну, состоящую из двух параллельных вертикальных пластин — каждая из которых якобы символизирует столе-тие,—скрепленных между собой стальным каркасом; таким образом, сооружение напоминает небоскреб в миниатюре.
Однако, когда речь идет о вертикальной архитектуре, меньший размер более крупной модели означает также невидимость, и это одна из множества проблем, связанных с указанным пространством. Похожая на небоскреб колонна и в самом деле не просто выглядит карликовой рядом с двумя стоящими здесь башнями, но кажется симулякром таких зданий — внутри она пуста. Однако важно отметить, что Сезар Перес Бесерриль, архитектор, придумавший эту конструкцию, не планировал ее как оду корпоративной ар-
37. Типичный довод в пользу остекления заключается в том, что этот материал, пропуская естественный свет, также экономит электричество и деньги, сокращая потребление энергии. Однако на самом деле это зависит от местоположения здания. Остекление фасадов зданий может вызвать парниковый эффект, что приведет к значительным затратам на кондиционирование воздуха. Некоторые критики утверждают, что стекло в корпоративной архитектуре чаще используется ради его символической ценности, чем ради функциональности. См.: Kalyan R. Fragmentation by Design: Architecture, Finance, and Identity // Grey Room. 2011. P. 37-38.
Рис. 4. Стела света (фото автора)
хитектуре. Напротив, по его словам, его вдохновляли мотивы и материалы доиспанского периода, в особенности стелы майя. На поверхности «вертикальных каменных плит или изваяний», относящихся к классическому периоду майя (250-850 годы), наносились «портреты королевских особ наряду с иероглифическими текстами, увековечивающими важные вехи календаря майя»з®. Некоторые из таких сезон-
38. Stuart D. Kings of Stone: A Consideration of Stelae in Ancient Maya Ritual and Representation// RES: Anthropology and Aesthetics. 1996. № 29/30. P. 189.
ных ритуалов предполагали как раз установление памятников. Иными словами, стелы не просто выполняли мемориальную функцию, но также играли «непосредственную и значимую роль в ритуальной жизни древних майя»39. Как утверждает археолог Дэвид Стюарт, в то время «стелы могли быть в числе крупнейших и наиболее публичных памятников», однако, как и Стела света, некоторые из них странным образом остались без изображений и надписей. Перес Бесерриль включил в свой проект еще одну отсылку к культурам коренных народов, такую как десятиметровое основание, символизирующее девять уровней подземного мира в космологии ацтеков40. Предполагалось, что эта часть колонны будет отделана черным гранитом и покрыта барельефными надписями — на испанском и различных древних языках, — увековечивающими двухсотлетнюю годовщину. Однако большинство этих отсылок из проекта убрали, когда несколько архитекторов и подрядчиков стали вмешиваться в разработку окончательного варианта, в котором в результате сохранилась лишь доля изначального замысла41. В итоге появился монумент, не вызывающий ни у кого ассоциаций ни с независимостью, ни с революцией, ни с древними культурами; на самом деле, помимо того, что он служит объектом насмешек, этот памятник в коллективном воображении не связан ни с каким конкретным событием или символом, кроме света как такового. Но неизбежность его присутствия в таком выгодном месте, к тому же с мощным световым потоком, превратило Стелу в средоточие новых форм публичного протеста, совместного творчества и борьбы за права человека— в рамках каждой из этих областей тоже предпринимались попытки переосмыслить значение и социальные практики прозрачности. Остается открытым вопрос, выполнила ли Стела — неудавшийся памятник или провокация? — предполагаемую функцию публичного места собраний и дискуссий, объекта, подталкивающего к выражению несогласия и к диалогу.
39. Ibidem.
40. Rivera L. La estela de luz: monumento del Bicentenario y de su tiempo/ M. Za-vala y Alonso (ed.) // Artes e Historia México. 2013. URL: http://arts-history.mx/se-manario/index.php?id_nota=ii09200 9175354.
41. Предложение Переса Бесерриля существенно расширить пешеходную зону вокруг Стелы, объединив две части Чапультепекского леса, который оказался разделенным надвое при строительстве Сиркуито Интерьор Авеню, также было отклонено.
Новый режим правды., и подозрительности
Прежде чем мы перейдем к анализу трех случаев, когда активисты и художники попытались по-новому позиционировать и переосмыслить Стелу, следует сказать несколько слов о политическом контексте, сопряженном с ее возведением, и с историческим значением, которое ей стала придавать официальная риторика. Пышная церемония открытия памятника президентом Кальдероном состоялась 7 января 2012 года, то есть более чем шестнадцать месяцев спустя после юбилейных торжеств,—таким образом, историческая дата была явно пропущена. В своей речи на церемонии открытия президент с гордостью назвал «великолепную» колонну олицетворением «величия» страны, которое «будет освещать XXI век Мексики»42. Он подчеркнул, что Стела замыкала «историческую протяженность» (tramo histórico) Па-сео-де-ла-Реформа, важнейшего проспекта столицы страны, на котором расположены знаковые исторические памятники и музеи. Такое намерение поставить историческую точку в пространстве города не просто перекликалось с тезисом Фрэнсиса Фукуямы о конце истории, но выражало нескрываемую убежденность Кальдерона в преимуществах рыночной экономики и неминуемой необходимости разрушить уже ослабленную социальную систему государства. Ни один другой памятник на улице Реформа не был задуман с таким историческим намерением. Все они—от памятника Куаутемоку (последнему ацтекскому правителю) до Колонны независимости 1910 года и памятника революции—устанавливались в знак памяти о величайших социальных потрясениях, ознаменовавших историю Мексики в колониальную эпоху и в период становления современного государства, и как воплощение пристрастия к пышности и национальных чувств более позднего времени. У символической интерпретации Стелы как завершения истории был отчетливый идеологический подтекст, не соответствовавший, однако, тому по-настоящему темному периоду, который переживала страна с тех пор, как после избрания Кальдерона в 2006 году правительство объявило войну торговле наркотиками. Учитывая, что число погибших и пропавших без вести в период
42. Inauguración de La Estela de Luz // YouTube. 8.01.2012. URL: https://youtu.be/ sQyZyVjYkq4.
новейшей истории страны росло с небывалой скоростью; учитывая процветание отдельных преступных группировок по всей стране и ряд серьезных коррупционных скандалов вокруг стоимости монумента, сама церемония открытия прошла в напряженной атмосфере. Большую часть своей речи президент пытался оправдать затраченную на Стелу огромную сумму, приводя доводы, связанные с безопасностью, и упирая на авторитет тех, кто влиял на выбор и осуществление архитектурного проекта. Многие из этих утверждений оказались неправдой в ходе позднейшего юридического расследования4з. Перес Бесерриль, в свою очередь, отказался считаться автором финального проекта, лишенного первоначальных черт и запятнанного массовой коррупцией44.
Притом что вышесказанное дает основание назвать эту церемонию явным провалом, примечательна сама по себе пропитанная коррупцией скандальная атмосфера, в которой она проходила. Хотел президент признавать это публично или нет, неолиберальная демократическая модель, которую он стремился представить как панацею от всех болезней, оказалась сопряжена с усилившейся властью медийных корпораций и утверждением публичного скандала как главного инструмента нападения и воздействия на политических оппонентов. Как отмечают Сюриа и Хан, строй, основанный на нравственном идеале прозрачности, не только высвобождает желание большей публичности, но также способствует непрекращающимся волнам подозрительности, сплетен, скандалов и недоверия. Поэтому примечательно, что президент закончил свою речь призывом к большему доверию, зная, что коррупционные скандалы вокруг Стелы бросили плотную тень подозрения на его правительство и партию — правую партию с католическими корнями, пришедшую к власти с обещанием сохранять «чистые руки». Как отмечает один из комментаторов, Стела со всей ясностью своей прозрачности показала, насколько эти руки черны, таким образом переворачивая задуманную властями диспозицию распределения видимого и скрытого в зарождающемся неолиберальном демократическом режиме45.
43. Auditoría Superior de la Federación. P. 2; Torres R. Dictan formal prisión a ocho por la Estela de Luz//El Economista. 22.05.2013. URL: http://eleconomista. com.mx/sociedad/2013/05/22/dictan-formal-prision-ocho-ex-funcionarios-estela-luz.
44. Sánchez L. C. César Pérez Becerril: desconocen la Estela de Luz// Excelsior. 12.05.2011. URL: http://excelsior.com.mx/node/791486.
45. Я хотела бы выразить благодарность Николаю Ссорину-Чайкову за его замечания на эту тему.
#Yosoy132
Мой первый пример социальной группы, пытавшейся символически придать Стеле новый смысл, касается движения студентов, принадлежащих среднему классу, которые пытаются пропагандировать демократию через социальные сети. Эти студенты были энтузиастами твиттера и фейсбука, верящими в преобразующую силу «свободного» потока информации и создание сферы публичной критики за пределами медийного мейнстрима. Иными словами, они представляли в качестве идеала то, что некоторые называют «твиттер-революцией»46. В мае 2012 года, через пять месяцев после сооружения Стелы и в разгар президентской предвыборной кампании, множество мексиканских студентов, принадлежащих к недавно образованному движению #Yosoy132, окружили Стелу света, повторяя слова «предательство», «деньги» (trampa, dinero)47. Хотя основной идеей движения в целом была идея онлайн-коммуникации и активизма, то, как они окружили Стелу, на первый взгляд, напоминало дух французских революционеров, марширующих по направлению к Бастилии, чтобы атаковать, разоблачить и осмеять олицетворение политического бессилия. Однако они выбрали это место, прекрасно осознавая его символические коннотации, связанные со светом, и значимость прозрачности как политической ценности.
Возникновение движения #Yosoy132 восходит к другому медийному поводу, показательному в плане быстроты, с которой в прозрачном обществе рождаются подозрения, скандалы, смута и недоверие. На самом деле движение появилось после кампании Пенья Ньето, тогдашнего кандидата от Институционно-революционной партии, в ходе которой он посетил Иберо-американский университет (частное учебное заведение). Это событие окончилось тем, что он был вынужден прятаться в общественном туалете, пока студенты выкрикивали лозунги — в основном связанные с политикой в области прав человека. Наблюдая явную симпатию СМИ к Пенья Ньето, а затем будучи публично разогнанными как агитаторы, а не «порядочные» студенты, они
46. Cm.: Zuckerman E. The First Twitter Revolution?// Foreign Policy. 2011. URL: http://foreignpolicy.com/2011/01/15/the-first-twitter-revolution-2/.
47. La Marcha «Yo Soy 132» En La Estela de Luz // Animal Político. 24.05.2012. URL: http://animalpolitico.com/2012/05/la-marcha-yo-soy-132-en-la-estela-de-luz/.
Рис. 5. Студенческий протест #Yosoyi32, 24 мая 2012 года (публикуется с любезного разрешения ProcesoFoto)
объединились, чтобы запустить крупную медиакампанию в социальных сетях, отвергая ложную суть отношений между политиками и мейнстримными СМИ, которые в Мексике контролирует монополия двух конкурирующих компаний Televisa и TV Azteca. Демократия, заявили они, не может функционировать в обществе, где нет свободного и равноправного доступа к информации, — они приводили аргументы, созвучные схожим событиям в арабском мире и за его пределами. Собрание студентов вокруг Стелы света произошло меньше чем через две недели после посещения Пенья Ньето Иберо-американского университета, когда тамошние активисты объединились со студентами из всех крупнейших университетов Мехико, распространив информацию через мобильные телефоны. Стоя у подножия монумента, лидеры студенческого движения объявили свой манифест, отрывок из которого выглядит так:
Мы приходим из сетей, из мира нулей и единиц, из мира, который им [то есть мейнстримным медиа и политикам] неведом и которым они никогда не смогут управлять.
Нам не нужен одноглазый мир, которые СМИ создают каждый день, чтобы сбить нас с толку4®.
В этом тексте приверженцы #Уо8оу132 воспользовались традиционными оптическими метафорами, чтобы выразить стремление достичь взгляда на общественные дела «обоими глазами», что, по их мнению, так же осуществимо, как быстро развивающиеся стратегии цифровых коммуникаций. Кроме того, они отказались от ностальгии своих родителей по материальным формам политического активизма и организовали протест, строя движение как попытку по-своему переоткрыть природу политики в XXI веке. Помимо осуждения печально известных случаев коррупции, связанных со строительством Стелы, за этим жестом стояла убежденность в преобразовательных политических возможностях того, что студенты обозначили как «прозрачную информацию»,— откуда у них и возникла ассоциация между их движением и этим местом,—они хотели представить мощь света как политическую метафору.
Однако в своем увлечении скоростными и словно бы безграничными возможностями цифрового форума это движение студентов XXI века из среднего класса оставалось наивно некритичным в отношении того, в какой мере политика прозрачности и публичной огласки сопряжена с тщательным наблюдением за мнениями людей по общественным вопросам и их контролем. Эта непроницаемая и подверженная контролю сторона прозрачного общества стала слишком очевидной, когда проводящее политику надзора государство начало интернет-войну против этого движения, используя ботов в твиттере, чтобы переполнять его хештеги спамом. Анализ этой кибератаки, проведенный Джоном Полом Фер-кампом и Минакши Гупта, показывает, что она существенно ограничила доступ движения к аудитории, в результате чего в социальной сети спам стал превалировать над не-спамом. Кибератака (которой отчасти способствовала почти полная открытость студентов в сети) оказалась для этого движения началом конца. Хотя некоторые узлы деятельности, имеющие отношение к #Уозоу132, все еще существуют, активность движения резко снизилась после президентских выборов, когда кандидат, против которого они выступали,
48. Redacción, Difunden «Manifiesto» del movimiento #YoSoyi32// Proceso. 2012. URL: https://proceso.com.mx/nacional/20i2/5/28/difunden-manifiesto-del-movi-miento-yosoy132-103344.html.
пришел к власти. Тогда правительство и мейнстримные СМИ объединили усилия, чтобы инкорпорировать руководство движения, наняв одного из студенческих лидеров в качестве ведущего новостей, а более непреклонные интернет-активисты пережили немало неприятностей или оказались под арестом. Однако попытка студентов включить Стелу в топографию сетевого и материального протеста, не следующего усвоенным формам политических действий, осталась в памяти и сыграла свою роль в будущих инициативах — активистов и (сетевых) художников, стимулируя перемену в общественном восприятии символических возможностей пространства. Попытки вмешательства, которые я рассматриваю ниже, предпринимались по стопам этих киберидеа-
49
листов.
«Хакерский» случай
Второй пример попытки изменить публичное восприятие Стелы света с помощью ее материального воздействия связан с ролью искусства, которое делает видимыми голоса меньшинств. Эта видимость, как мне кажется, способна расшатать авторитетную позицию более признанных голосов в публичной сфере. В декабре 2012 года художница Але де ла Пуэнте предложила всем жителям, в особенности молодым, тем, кто не привык ходить по выставкам, придумать надписи, которые можно написать на памятнике с помощью света посредством новых технологий системы освещения. Целью художницы было превратить Стелу в то, что Лев Манович, теоретик новых медиа, обозначил как дополненную реальность,— покрыв просвечивающую колонну словами молодых людей, вне зависимости от уровня их образования и без цензуры их мыслей или намерений50. В данном случае Стела стала пространством осуществления и аллегорической иллюстрацией буквально понятой демократии, представляя собой собрание непохожих друг на друга людей. Однако возникли значительные препятствия к тому, чтобы выставлять чье-то сообщение на всеобщее обозрение. Ведь чтобы транслировать эти сообщения, необходимо было представить их
49. Horner D. S. Cyborgs and Cyberspace: Personal Identity and Moral Agency// Technospaces/ S.Munt (ed.). L.: Continuum, 2001. P. 83.
50. Manovich L. The Poetics of Augmented Space // Visual Communication. 2006. № 5(2). P. 220-240.
Рис. 6. Слово «любовь» (amor), отображенное
на Стеле света. Фото Але де ла Пуэнте
(публикуется с любезного разрешения автора проекта)
как ряд уже закодированных схем, которые могли бы обрабатываться модулятором с параметрами 6x12,—техническое условие, как и многие другие технологические особенности новых медиа, накладывало существенные ограничения на содержание публичной речи. Но что самое удивительное, те, кто участвовал в этом проекте и присылал сообщения, избегали касаться политики, вместо этого вынося на публику свои личные предпочтения и антипатии, а также направляя нежные послания своим любимым.
Публичное пространство в этой ситуации оказалось местом интимного эмоционального диалога, в котором связь
между индивидом и более обширным политическим сообществом представала как обобщенная или не поддающаяся выражению. В этой демонстрации личного на первом месте оказались предложения руки и сердца, что вскоре, однако, вызвало насмешки со стороны более «звучных» голосов; итогом стал еще один скандал, связанный с законным использованием этого грандиозного национального памятника XXI века.
Отображение на колонне, казалось бы, обыденных сообщений и в самом деле немедленно привело к распространению слухов о том, что какие-то хакеры намеренно завладели Стелой. Одна из крупнейших газет страны опубликовала следующий твит: «Сегодня вечером на Стеле света появились имена и сообщения; по словам местного полицейского, она была взломана»^1. В следующие дни Центр цифровой культуры, от которого исходила инициатива этого проекта, опубликовал открытое объяснение его сути, но и интеллектуалы, и представители СМИ отзывались о транслируемых сообщениях как о банальных, неинтересных и инфантильных. У этих признанных авторитетов вызывало раздражение использование «очень дорогостоящего» публичного пространства в личных целях и «бесполезность» сообщений. Накануне Нового года Грейс Кинта-нилье, главе Центра цифровой культуры, позвонил новый министр культуры, попросив ее «немедленно отключить Стелу и больше никогда ее не включать». С тех пор Стелу уже не разрешалось делать объектом творческих инициатив. В связи с этим важно подчеркнуть, что решение правительства подвергнуть цензуре этот творческий проект было обусловлено давлением со стороны авторитетной публики, оказавшейся не в состоянии терпеть большей частью спонтанные и шутливые высказывания, которые исходили от тех, кого они считали «необразованной» или «нецивилизованной» публикой. Таким образом, цифровая площадка выявила часто недооцениваемые препятствия, преграждающие путь публичному высказыванию и присутствию в общественном поле зрения определенных социальных групп. Это событие также обнаружило ставшее привычным неравенство в доступе к публичным форумам и пространствам политической репрезентации, что вновь отсылает
51. ArnazR. La Estela de Luz difunde mensajes de amor // Aristegui Noticias. 2012. URL: http://aristeguinoticias.com/1812/mexico/la-estela-de-luz-difunde-mensajes-de-amor/.
нас к Нэнси Фрейзер и ее критике буржуазной публичной сферы, исключающей из своего состава определенные категории лиц,—а также к реализации этого явления в неолиберальном контексте52.
«Стела мира»
Последний обсуждаемый пример представляет собой совершенно другую разновидность социального вмешательства в пространство Стелы света, на этот раз указывающего на значимость присутствия, осведомленности и ритуальности публичного протеста. Полностью отказываясь от каких-либо попыток сыграть на сложном технологическом устройстве колонны или даже на присущей ей эстетике прозрачности и вертикальности, этот случай является попыткой переосмыслить Стелу с самого момента ее основания. В апреле 2013 года Хавьер Сицилия, мексиканский поэт, сын которого был убит наркокартелем в 2011 году и который теперь возглавляет Движение за мир, справедливость и достоинство, инициировал петицию, чтобы «переозначить» и «спасти» публичное пространство Мехико, превратив Стелу света, представлявшуюся ему «бесполезной инфраструктурой», в «Стелу мира». Иными словами, эта мера должна была превратить Стелу в памятник жертвам последней волны связанного с наркотиками насилия в Мексике, на сегодняшний день унесшей более 130000 жизней; еще по меньшей мере 27000 человек пропали без вести5з. Этот проект, созданный совместно с мексиканским писателем Луисом Виллоро, собрал более 10000 подписей, однако правительство не признавало и не собиралось его обсуждать. В ответ представители движения попытались прямым действием присвоить себе памятник, физически затруднив свободный доступ к эспланаде вокруг памятника посредством размещения металлических пластинок, на которых были высечены имена недавних жертв насилия. На одной из них написано:
52. Fraser N. Rethinking the Public Sphere: A Contribution to the Critique of Actually Existing Democracy. P. 58.
53. Molloy M. The Mexican Undead: Toward a New History of the «Drug War» Killing Fields // Small Wars Journal. 2013. URL: http://smallwarsjournal.com/ jrnl/art/the-mexican-undead-toward-a-new-history-of-the-%E2%8o%9Cdrug-war°/oE2°/o8o°/o9D-killing-fields. Цифры остаются очень спорными.
Рис. 7. Пластина, размещенная рядом со Стелой Движением за мир, справедливость и достоинство (фото автора)
Меня зовут Мельчор Флорес Эрнандес. Я жертва насильственного исчезновения. 25 февраля 2009 года муниципальная полиция увезла меня из Монтеррея на полицейских машинах 534-538 и 540. Мне был 31 год. Я очень жизнерадостный человек. <...> Люблю моле де ойя54, часто ездил на велосипеде, был бегуном национальной команды, моя любимая песня— «Perfume de Gardenias» [«Запах гардений»], и хотя моя главная мечта—совершенствоваться как художник, здесь меня называют Галактическим ковбоем. Я скучаю по своим четырем братьям, по маме, по папе, которые не переставали искать меня с того момента, как полиция оторвала меня от них. <...> Я прошу общество помочь моей семье потребовать от мексиканского правительства искать нас, вкладывать средства, необходимые, чтобы нас найти; и лишь таким образом мы в Мексике вновь сможем
54. Мексиканское блюдо, овощной суп. — Прим. пер.
поверить в руководство страны, равно как и в Мир, Правду и Справедливость.
Эта металлическая пластинка, текст которой написан от первого лица, вещь, говорящая от лица человека, который не жив, не умер, а существует в бестелесном состоянии «пропавшего без вести» или «исчезнувшего», изображает Мельчора не как нарушителя порядка, а как обычного творческого человека. Тот, кто читает пластинку, озвучивает голос Мельчора, узнавая о его страдании, о горе его близких и их обращенном к правительству призыве вмешаться, чтобы найти хотя бы его останки. Эта пластинка не просто задает проходящему вопрос — она также заключает в себе обвинение в адрес полиции, замешанной в этом деле, и призыв к обществу потребовать возвращения пропавшего. Горизонтальная пластинка, почти незаметная у подножия вертикального колосса и по размеру примерно соответствующая просвечивающим панелям из камня, из которых состоит Стела (в общей сложности 1740 панелей), также выступает как критический аргумент в отношении политики видимости и затемнения в демократии, претендующей на прозрачность. Эта еле видимая металлическая пластинка, на которую люди наступают, обходя колонну, на самом деле ставит вопрос: как могло случиться, что на огромном экране Стелы не нашлось места голосам тех, кто был насильственно вырван из того самого политического сообщества, которое она должна была освещать? Что осталось от идеи прозрачности, когда она лишилась политического доверия, превратившись вместо этого в ослепительную вспышку, затмившую реальность политического сообщества?
Пространственный подход, лежащий в основе данной статьи, не дает однозначного ответа на эти вопросы, а, скорее, выявляет глубинное притяжение между цифровыми и физическими площадками-форумами в сегодняшней борьбе за публичное признание и публичную видимость. Кроме того, такая точка зрения напоминает нам, что пространство — область синхронности и множественности, и именно в силу этого оно ставит перед нами политическую проблему того, «как нам жить вместе»55. В отношении политического и морального идеала прозрачности это пространственное исследование материальных и символиче-
55. MasseyD. Doreen Massey on Space //Social Science Space. 02.01.2013. URL: http://socialsciencespace.com/2013/02/podcastdoreen-massey-on-space/.
ских реализаций прозрачности в публичном пространстве дает нам многогранную картину разнообразных измерений политической практики, которые, казалось бы, универсальный идеал прозрачности оставляет в тени. От возрастающей легкости онлайн-надзора до конспираторских страхов онлайн-аудитории, от пагубного союза между политикой и СМИ до невидимости происходящего «офлайн» насилия сквозь призму архитектуры и технологий этот анализ расцвета прозрачности как формы государственности заставляет предположить, что борьба за демократическую прозрачность — это не только борьба за то, что можно измерить, показать и осуществить, но также за то, что можно спрятать, сделать незримым и скрыть за завесой технологической сложности.
Сосредоточившись на Стеле света как центральном объекте анализа, я не столько пытаюсь проследить историю архитектуры и использования определенного пространства, сколько хочу обозначить связь с современными концепциями материальности, а также акторно-сетевой теорией, чтобы подчеркнуть, насколько материальные объекты «опосредуют отношения власти, воздействия и управления во времени и пространстве, формируя социальные и политические процессы своим неизменным присутствием»56. Стела —пронизанная изнутри сложной системой освещения, которая внушает одновременно трепет и подозрение, а также физически имитирующая прозрачность и вертикальность корпоративных зданий, — стала символическим воплощением провала демократии и моральной видимости. Однако проанализированные выше случаи показывают, насколько это пространство превратилось также и в неотъемлемую часть более сложных политических и социальных структур. Изучение социальной жизни этого пространства действительно побуждает обратить внимание на то, что Уильям Уолтерс называет «неоднозначностью объектов и их участия в политических действиях»^7. Развивая идею Dingpolitik Латура, я проанализировала отношения между городскими объектами и формированием публики и «антипублики» в ситуации, когда политическая зримость в значительной мере опосредована, с одной стороны, цифровым
56. Walters W. Drone Strikes, Dingpolitik and beyond: Furthering the Debate on Materiality and Security // Security Dialogue, 2014. №45(2). P. 102.
57. Walters W. Drone Strikes, Dingpolitik and beyond: Furthering the Debate on Materiality and Security. P. 103.
контролем, с другой — средствами массовой информации, представляющими политику как зрелище. В политических условиях сверхвидимости политика собраний и перформа-тивного переосмысления пространства оказывается средством не только «предъявить публике свои права», но также
«найти и создать публику, овладев вещественностью мате" 58
риальной среды и переструктурировав ее» .
Библиография
Alloa E. Architectures of Transparency // RES: Anthropology and Aesthetics.
Spring-Autumn 2008. № 53/54. P. 321-330. Arias-Diez M. Rojkind Criticizes Bicentennial Project // LA79 Strategic Design. 2009. URL: http://la76strategicdesign.blogspot.co.uk/2009/04/rojkind-criticizes-bi-centennial-project.html. Arnaz R. La Estela de Luz difunde mensajes de amor // Aristegui Noticias. 2012. URL: http://aristeguinoticias.com/1812/mexico/la-estela-de-luz-difunde-men-sajes-de-amor/.
Ascher Barnstone D. The Transparent State: Architecture and Politics in Postwar
Germany. N.Y., L.: Routledge, 2005. Audit Cultures: Anthropological Studies in Accountability, Ethics and the Academy / M.Strathern (ed.). N.Y., L.: Routledge, 2000. Auditoría Superior de la Federación. Informe sobre la fiscalización superior del monumento Estela de Luz 2009-2011. URL: http://asf.gob.mx/uploads/56_In-formes_especiales_de_auditoria/Estela_Luz _Nv.pdf Bauman Z., Lyon D. Liquid Surveillance: A Conversation. Cambridge: Polity, 2013. Bautista V. Descifran el Arco Bicentenario // Excélsior. 2009. URL: http://ciudada-
nosenred.com.mx/ descifran-el-arco-bicentenario. BenthamJ. The Works of Jeremy Bentham / J. Bowring (ed.). Edinburgh: William Tait, 1842.
Bliss L. The Backlash to Mexico City's High Line-Style Park// Bloomberg CityLab. 2015. URL: http://citylab.com/design/2015/09/the-terrible-plan-for-mexico-ci-tys-high-line-style-park/408010/. Butler J. Notes Toward a Performative Theory of Assembly. Cambridge, MA: Harvard University Press, 2015. Coffey M. K. How a Revolutionary Art Became Official Culture: Murals, Museums,
and the Mexican State. Durham, NC: Duke University Press, 2012. Forty A. Words and Buildings: A Vocabulary of Modern Architecture. L.: Thames & Hudson, 2004.
Foucault M. Discipline and Punish: The Birth of the Prison. Harmondsworth: Penguin Books, 1991.
Fraser N. Rethinking the Public Sphere: A Contribution to the Critique of Actually Existing Democracy// Social Text. 1990. № 25/26. P. 56-80. HabermasJ. The Structural Transformation of the Public Sphere: An Inquiry into
a Category of Bourgeois Society. Cambridge: MIT Press, 1991. Han B.-Ch. The Transparency Society. Stanford, CA: Stanford University Press, 2015.
Haraway D. A Cyborg Manifesto: Science, Technology, and Socialist-Feminism in the Late Twentieth Century // Simians, Cyborgs and Women: The Reinvention of Nature. L.: Free Association, 1991. P. 148-181.
58. Butler J. Notes Toward a Performative Theory of Assembly. P. 71.
Hood Ch. Transparency in Historical Perspective// Transparency: The Key to Better Governance? / Ch. Hood, D. Heald (eds). N.Y.: Oxford University Press, 2006. P. 3-23.
Horner D.S. Cyborgs and Cyberspace: Personal Identity and Moral Agency // Technospaces / S.Munt (ed.). L.: Continuum, 2001.
Inauguración de La Estela de Luz //YouTube. 8.01.2012. URL: https://youtu.be/ sQyZyVjYkq4.
Kalyan R. Fragmentation by Design: Architecture, Finance, and Identity // Grey Room. 2011.
La Marcha «Yo Soy 132» En La Estela de Luz // Animal Político. 24.05.2012. URL: http://animalpolitico.com/2012/05/la-marcha-yo-soy-132-en-la-estela-de-luz/.
La Transparence comme paradigme / Dir. M. Guérin. Aix-en-Provence: Publications de l'Université de Provence, 2008.
Lampériére A. Los Dos Centenarios de La Independencia Mexicana (1910-1921): De La Historia Patria a La Antropología Cultural // Historia Mexicana. Octubre-diciembre 1995. Vol. 45. № 2 (178).
Lanzan convocatoria para construir «Arco del Bicentenario» //El Economista. 27.01.2009. URL: http://eleconomista.com.mx/distrito-federal/2009/01/27/lan-zan-convocatoria-construir-arco-bicentenario.
Latour B. From Realpolitik to Dingpolitik or How to Make Things Public // Making Things Public: Atmospheres of Democracy /B.Latour, P. Weibel (eds). Cambridge, MA; L.: ZKM, Center for Art and Media-MIT Press, 2005. P. 14-41.
Lyon D. Surveillance After Snowden. Cambridge: Polity, 2015.
Manovich L. The Poetics of Augmented Space //Visual Communication. 2006. № 5(2). P. 220-240.
Massey D. Doreen Massey on Space// Social Science Space. 02.01.2013. URL: http:// socialsciencespace.com/2013/02/podcastdoreen-massey-on-space/.
Massey D. For Space. L.: SAGE, 2005.
Molloy M. The Mexican Undead: Toward a New History of the «Drug War» Killing Fields // Small Wars Journal. 2013. URL: http://smallwarsjournal.com/ jrnl/art/the-mexican-undead-toward-a-new-history-of-the-%E2%80%9Cdrug-war%E2%80%9D-killing-fields.
Nissenbaum H. Privacy in Context: Technology, Policy, and the Integrity of Social Life. Stanford, CA: Stanford University Press, 2010.
Parker M. Vertical Capitalism: Skyscrapers and Organization// Culture and Organization. 2015. № 21 (3).
Redacción, Difunden «Manifiesto» del movimiento #YoSoy132 // Proceso. 2012. URL: https://proceso.com.mx/nacional/2012/5/28/difunden-manifiesto-del-movi-miento-yosoy132-103344.html.
Ricardo J. Critica Michel Rojkind Proyectos Celebratorios // Reforma. 16.04.2009.
Rivera L. La estela de luz: monumento del Bicentenario y de su tiempo/ M.Zavala y Alonso (ed.) // Artes e Historia México. 2013. URL: http://arts-history.mx/ semanario/index.php?id_nota=11092009175354.
Runciman D. The Confidence Trap: A History of Democracy in Crisis from World War I to the Present. Princeton, NJ: Princeton University Press, 2015.
Sánchez L.C. César Pérez Becerril: desconocen la Estela de Luz// Excelsior. 12.05. 2011. URL: http://excelsior.com.mx/node/791486.
Stuart D. Kings of Stone: A Consideration of Stelae in Ancient Maya Ritual and Representation// RES: Anthropology and Aesthetics. 1996. №29/30.
Surya M. De la domination: le capital, la transparence et les affaires. Tours: Farrago, 1999.
Torres R. Dictan formal prisión a ocho por la Estela de Luz// El Economista. 22.05. 2013. URL: http://eleconomista.com.mx/sociedad/2013/05/22/dictan-formal-prision-ocho-ex-funcionarios-estela-luz.
Transparency and Conspiracy: Ethnographies of Suspicion in the New World Order/ H.G.West, T. Sanders (ed.). Durham; L.: Duke University Press, 2003.
Vattimo G. La societa trasparente. Milano: Garzanti, 2000.
Walters W. Drone Strikes, Dingpolitik and beyond: Furthering the Debate on Materiality and Security// Security Dialogue. 2014. №45(2). Weizman E. Hollow Land: Israel's Architecture of Occupation. L.: Verso, 2007. Zuckerman E. The First Twitter Revolution?// Foreign Policy. 2011. URL: http://fo-reignpolicy.com/2011/01/15/the-first-twitter-revolution-2/.
Stele of Light in Mexico City: Transparency, Blacking-Out and Separation of the Visible in Modern Mexican Public Art
Mara Polgovsky Ezcurra. University of Cambridge, Cambridge, UK, mp592@cam.ac.uk.
At the beginning of the 20th century, "transparency" became a key concept in Mexican politics. Many viewed it as the highest ideal, while political life followed a pessimistic and violent scenario. It is generally accepted that transparency was at the core of the democratic process, which began after the same party was in power for seventy-one years, and it was accompanied by a reorganization of the state and society according to the neoliberal model. Today, the direct link between transparency and democracy is impeded by the appearance of the so-called "surveillance society" in which the state and private corporations can invade the most private areas of private and public life. Transparency in such a context can lead to a rapid devaluation of the rights to personal secrecy, alienation, and otherness, which is facilitated by the seemingly voluntary inclusion of people into the world of digital technology. This article examines one of the most notable incarnations of the ideal of transparency in the urban environment of modern Mexico — the Stele of Light in Mexico City. Studying the brief cultural history of this phenomenon, as well as the controversy around it between artists and activists, makes it possible to not only reveal the context of mistrust that awakened an unbridled desire for greater political openness, but also the degree to which activists and civic organizations began to seek openness from the out-of-control state. Public art is becoming an important platform for interaction and expressing competing opinion about what may be hidden behind "immediate" political truths.
Keywords: transparency; democracy; neoliberalism; Stele ofLight; public art. References
Alloa E. Architectures of Transparency. RES: Anthropology and Aesthetics, 2008,
Spring-Autumn, no. 53/54, pp. 321-330. Arias-Diez M. Rojkind Criticizes Bicentennial Project. LA79 Strategic Design, 2009. URL: http://la76strategicdesign.blogspot.co.uk/2009/04/rojkind-criticizes-bi-centennial-project.html. Arnaz R. La Estela de Luz difunde mensajes de amor. Aristegui Noticias, 2012. URL: http://aristeguinoticias.com/1812/mexico/la-estela-de-luz-difunde-mensajes-de-amor/.
Ascher Barnstone D. The Transparent State: Architecture and Politics in Postwar Germany, New York, London, Routledge, 2005, p. 135. Audit Cultures: Anthropological Studies in Accountability, Ethics and the Academy (ed. M. Strathern), New York, London, Routledge, 2000.
Auditoría Superior de la Federación. Informe sobre la fiscalización superior del monumento Estela de Luz 2009-2011. URL: http://asf.gob.mx/uploads/56_Informes_ especiales_de_auditoria/Estela_Luz_Nv.pdf
Bauman Z., Lyon D. Liquid Surveillance: A Conversation, Cambridge, Polity, 2013.
Bautista V. Descifran el Arco Bicentenario. Excélsior, 2009. URL: http://ciudada-nosenred.com.mx/descifran-el-arco-bicentenario.
Bentham J. The Works of Jeremy Bentham (ed. J. Bowring), Edinburgh, William Tait, 1842.
Bliss L. The Backlash to Mexico City's High Line-Style Park, Bloomberg CityLab, 2015. URL: http://citylab.com/design/2015/09/the-terrible-plan-for-mexico-citys-high-line-style-park/408010/.
Butler J. Notes Toward a Performative Theory of Assembly, Cambridge, MA, Harvard University Press, 2015.
Coffey M. K. How a Revolutionary Art Became Official Culture: Murals, Museums, and the Mexican State, Durham, NC, Duke University Press, 2012.
Forty A. Words and Buildings: A Vocabulary of Modern Architecture, London, Thames & Hudson, 2004.
Foucault M. Discipline and Punish: The Birth of the Prison, Harmondsworth, Penguin Books, 1991.
Fraser N. Rethinking the Public Sphere: A Contribution to the Critique of Actually Existing Democracy. Social Text, 1990, no. 25/26, pp. 56-80.
Habermas J. The Structural Transformation of the Public Sphere: An Inquiry into a Category of Bourgeois Society, Cambridge, MIT Press, 1991.
Han B.-Ch. The Transparency Society, Stanford, CA, Stanford University Press, 2015.
Haraway D. A Cyborg Manifesto: Science, Technology, and Socialist-Feminism in the Late Twentieth Century. Simians, Cyborgs and Women: The Reinvention of Nature, London, Free Association, 1991, pp. 148-181.
Hood Ch. Transparency in Historical Perspective. Transparency: The Key to Better Governance? (ed. Ch.Hood, D. Heald), N.Y., Oxford University Press, 2006, pp. 3-23.
Horner D. S. Cyborgs and Cyberspace: Personal Identity and Moral Agency. Technospaces (ed. S.Munt), London, Continuum, 2001.
Inauguración de La Estela de Luz. YouTube, 8.01.2012. URL: https://youtu.be/ sQyZyVjYkq4.
Kalyan R. Fragmentation by Design: Architecture, Finance, and Identity. Grey Room, 2011.
La Marcha "Yo Soy 132" En La Estela de Luz. Animal Político, May 24, 2012. URL: http://animalpolitico.com/2012/05/la-marcha-yo-soy-132-en-la-estela-de-luz/.
La Transparence comme paradigme (dir. M. Guérin), Aix-en-Provence, Publications de l'Université de Provence, 2008.
Lampériére A. Los Dos Centenarios de La Independencia Mexicana (1910-1921): De La Historia Patria a La Antropología Cultural. Historia Mexicana, octubre-diciembre 1995, vol. 45, no. 2 (178).
Lanzan convocatoria para construir «Arco del Bicentenario». El Economista, January 27, 2009. URL: http://eleconomista.com.mx/distrito-federal/2009/01/27/lan-zan-convocatoria-construir-arco-bicentenario.
Latour B. From Realpolitik to Dingpolitik or How to Make Things Public. Making Things Public: Atmospheres of Democracy (ed. B.Latour, P. Weibel), Cambridge, MA; London, ZKM, Center for Art and Media-MIT Press, 2005, pp. 14-41.
Lyon D. Surveillance After Snowden, Cambridge, Polity, 2015.
Manovich L. The Poetics of Augmented Space. Visual Communication, 2006, no 5(2), pp. 220-240.
Massey D. Doreen Massey on Space. Social science space, January 2, 2013. URL: http://socialsciencespace.com/2013/02/podcastdoreen-massey-on-space/.
Massey D. For Space, London, SAGE, 2005.
Molloy M. The Mexican Undead: Toward a New History of the "Drug War" Killing Fields. Small Wars Journal, 2013. URL: http://smallwarsjournal.com/jrnl/
art/the-mexican-undead-toward-a-new-history-of-the-0/oE20/o8o°/o9Cdrug-war°/oE2°/o8o°/o9D-killing-fields.
Nissenbaum H. Privacy in Context: Technology, Policy, and the Integrity of Social Life, Stanford, CA, Stanford University Press, 2010.
Parker M. Vertical Capitalism: Skyscrapers and Organization. Culture and Organization, 2015, no. 21 (3).
Redacción, Difunden "Manifiesto" del movimiento #YoSoyi32. Proceso, 2012. URL: https://proceso.com.mx/nacional/20i2/5/28/difunden-manifiesto-del-mov-imiento-yosoy132-103344.html.
Ricardo J. Critica Michel Rojkind Proyectos Celebratorios. Reforma, April 16, 2009.
Rivera L. La estela de luz: monumento del Bicentenario y de su tiempo (ed. M.Zavala y Alonso). Artes e Historia México, 2013. URL: http://arts-history.mx/se-manario/index.php?id_nota=11092009175354.
RuncimanD. The Confidence Trap: A History of Democracy in Crisis from World War I to the Present, Princeton, NJ, Princeton University Press, 2015.
Sánchez L.C. César Pérez Becerril: desconocen la Estela de Luz. Excelsior, May 12, 2011. URL: http://excelsior.com.mx/node/791486.
Stuart D. Kings of Stone: A Consideration of Stelae in Ancient Maya Ritual and Representation. RES: Anthropology and Aesthetics, 1996, no. 29/30.
Surya M. De la domination: le capital, la transparence et les affaires, Tours, Farrago, 1999.
Torres R. Dictan formal prisión a ocho por la Estela de Luz. El Economista, May 22, 2013. URL: http://eleconomista.com.mx/sociedad/2013/05/22/dictan-formal-prision-ocho-ex-funcionarios-estela-luz.
Transparency and Conspiracy: Ethnographies of Suspicion in the New World Order (ed. H.G.West, T.Sanders), Durham-London, Duke University Press, 2003.
Vattimo G. La societá trasparente, Milano, Garzanti, 2000.
Walters W. Drone Strikes, Dingpolitik and beyond: Furthering the Debate on Materiality and Security. Security Dialogue, 2014, no. 45(2).
Weizman E. Hollow Land: Israel's Architecture of Occupation, London, Verso, 2007.
Zuckerman E. The First Twitter Revolution? Foreign Policy, 2011. URL: http://for-eignpolicy.com/2011/01/15/the-first-twitter-revolution-2/
