CC BY
100
Псков № 49 2018_
Д. В. Бражевская
Старообрядцы Псковской губернии в годы правления Николая I (1825-1855 гг.)
В середине XVII в. в результате церковного раскола в России возникло такое религиозно-общественное движение, как старообрядчество. Непосредственным поводом для раскола послужила так называемая «книжная справа» — процесс исправления и редактирования богослужебных текстов, а сущность церковной реформы Никона в 1653 г. сводилась к унификации богословской системы на всей территории России1. Главной идеей старообрядцев, т. е. приверженцев «старой веры», было «отпадение» от мира зла, нежелание жить в нем. Старообрядчество оказало существенное влияние на развитие отечественной культуры и облик общества в целом.
В официальных документах по отношению к старообрядцам чаще всего применялся термин «раскольники», и они виделись правительству как богоотступники, не считались православными, и правительство усматривало в них угрозу. Раскольниками старообрядцев называли и реформаторы — никонианцы, считавшие их еретиками. В XIX в. понятие «раскольники» трактовалось весьма широко: к этой категории относили не только старообрядцев, но и представителей других неортодоксальных направлений в христианстве, а также сект2. Сами же раскольники предпочитали называть себя староверами, а в настоящее время чаще всего используется в качестве компромиссного термин «старообрядцы».
Сразу же после раскола XVII в. старообрядцы подвергались гонениям со стороны властей — вплоть до физического уничтожения, расправ и казней в самой жестокой форме — сожжения. Эта волна на протяжении последующих веков неоднократно корректировалась по мере смены на российском престоле императоров. Так, при Петре I был принят указ о
Бражевская Динара Владимировна — выпускница исторического факультета ПсковГУ
сбривании бород русским людям, что старообрядцами рассматривалось в качестве ужасного греха, и они предпочитали выплачивать за сохранение бороды большой налог. По указу 1716 г. раскольникам, ранее находившимся вне закона, было запрещено распоряжаться землей, иметь законную семью, заниматься постройкой дома, иметь при себе печатные или рукописные книги. В несколько лучшую сторону изменилось положение старообрядцев при Екатерине II: манифестом от 4 декабря 1762 г. бежавшим за границу разрешалось вернуться обратно, а манифест от 3 марта 1764 г. позволил им не платить двойной налог. После 1798 г., т. е. уже при Павле I, старообрядцы могли заниматься постройкой церквей. При Александре I, правда, возник ряд новых моментов: наставники староверов не имели права носить специальные одеяния, соответствующие сану вне мест проведения обрядов, молитва тоже должна была проходить вдали от всех, а молитвенные дома — со стороны не походить на храмы. Тем не менее, старообрядцы продолжали строить свои храмы, о чем свидетельствуют многочисленные архивные документы3.
Делами старообрядцев с 1816 г. на правительственном уровне занимался Секретный комитет по делам раскола, призванный противодействовать «распространению всевозможных пагубных заблуждений» и оказывать содействие в переходе старообрядцев в православную веру. В большинстве случаев у старообрядцев не было официально легализованных учебных заведений, обучение грамоте происходило по старопечатным книгам в домашних условиях, развитие же начального образования шло исключительно под эгидой православной церкви. В соответствии с высочайшим повелением
1850 г. дети раскольников без свидетельства о переходе в православие не допускались в средние и высшие учебные заведения4.
Гонения на старообрядцев приняли особенно острые формы в царствование Николая I, когда внимание властей к ним стало особенно пристальным. Именно при Николае I сформировалась «теория официальной народности», одним из краеугольных камней которой признавалось православие. С этой точки зрения раскольники представляли собой оппозицию официальной вере, в глазах властей виделись отступниками, с которыми нужно всеми средствами бороться и «искоренять зло». При Николае I усилилось вмешательство государства в церковные дела, дела о старообрядцах становились секретными (или тайными), в отношении их было принято множество жестких указов. Указ 1826 г., например, гласил, что раскольники за совершение своих богослужений не преследуются, но при условии «без совращения православных в свою веру». С 1827 г. дела о лицах, вступивших в браки по раскольническому обряду, рассматривались не духовным ведомством, а гражданским, а с 1834 г. такие браки вообще не признавались законными, т. к. считались «любодеянием». К детям от таких браков не применялись гражданские законы о правах наследства, а в 1852 г. вышел новый указ о детях раскольников: в нем говорилось, что если они обратятся в святую веру после смерти родителей, «даже если родители в церкви не венчаны, и дадут обязательство неуклонно состоять в православии или единоверии, то тогда они признаются законными». В 1843 г. появился указ о раскольничьих погребениях: умерших следовало обязательно хоронить на кладбищах в мантиях или иных раскольничьих одеяниях. В судебных делах раскольники не могли быть наравне с православными, их дети не имели права обучаться в учебных заведениях (1839), в купеческие гильдии раскольники принимались только «на временном праве» (1853), помещикам рекомендовали, чтобы крестьяне в их имениях были единоверцами или православными (1834). От раскольников требовали приносить клятву в православных храмах в случае, если они хотели занять какие-либо должности (1836), в купеческих и
мещанских обществах руководство должно было следить, чтобы на должностях «градских» глав были обязательно православные и единоверцы (1835)5.
И в то же время правительство приняло ряд актов, благоприятных для старообрядцев. Указы 1827 и 1834 гг., например, запрещали обыски в домашних моленных комнатах и их закрытие, конфискацию у старообрядцев икон и книг, что, однако, не меняло общего курса в отношении раскольников: правительство Николая I ставило задачей полное искоренение раскола в стране. При этом оно не делало различий между старообрядчеством и сектантством6. В 1835 г. все противостоящие официальной церкви религиозные общины были разделены на:
1. «Секты вреднейшие», к которым наряду с сектами относились крайние направления беспоповства, отвергавшие брак и молитву за царя: иудействующие, молокане, духоборцы, хлысты, скопцы и др.
2. «Секты вредные» — из беспоповщины.
3. «Секты менее вредные» — поповцы7.
Указанное разделение стало основой
государственной политики, подтвержденной в 1842 г. Ею руководствовалось Министерство внутренних дел и в борьбе с раскольниками.
Псковская земля со времени раскола в XVII в. являлась одним из очагов распространения староверия, которое в начале XIX в. было представлено несколькими толками. В архивных документах почти не встречается упоминаний о существовании здесь беспо-повства, зато часто содержатся сведения о «сектах вредных» — беспоповцах, практиковавших брак и молитву за царя, а также сектах «менее вредных» — поповцах. Постоянно фигурирует федосеевский толк, как течение в беспоповщине, социальную базу которого составляли народные низы, главным образом беглые крестьяне, и поморский толк — умеренное течение в беспоповщине с социальной основой в виде зажиточных слоев населения8.
Например, за 1848 г. в г. Пскове вообще не было выявлено «вреднейшей секты» старообрядцев, отвергавших брак и молитву за царя, но зато имелись старообрядцы «секты вредной» — беспоповцев: мужчин — 97,
женщин — 117. Старообрядцев федосеев-ского толка, не приемлющих священства, в том же году числилось: мужчин — 10, женщин — 9, а поморского толка (по ведомости ратуши Александровского посада за 1836 г.)
— 8 мужчин и 22 женщины. Сторонники поповского толка в обрядовом и бытовом плане являлись наиболее консервативными: принимая священников, они могли осуществлять все таинства, в то время как беспоповцы таинства евхаристии и брака осуществлять не могли. Невозможность совершения брака было самым слабым звеном учения беспоповцев. Приверженцы поморского согласия выступали за совершение браков в православии, а затем перекрещивание новобрачных в «истинную веру»9.
Важнейшими источниками, позволяющие определить количество старообрядцев на территории Псковской губернии, являются их поименные списки с указанием пола, возраста, сословной принадлежности, места проживания, и даже обрядов толка, которых они придерживались. После 1830 г. поименные списки уступили место сводным ведомостям, в которых содержатся данные только о количестве старообрядцев в уездах.
Хорошо прослеживается динамика численности старообрядцев в губернии на примере «Ведомости о старообрядцах
— раскольниках, их церквях и часовнях за 1836 год» (на 70 листах), где городничие и исправники в своих рапортах приводили сведения в разрезе уездов. Холмский городничий Наперстков, например, 16 ноября 1835 г. сообщал, что «старообрядцев, раскольников разных сословий, скитов и сект, равномерно принадлежащих им церквей, часовен, монастырей в г. Холм не находится». В Торопец-ком же уезде, как следует из рапорта земского исправника Поповцева, числилось старообрядцев: экономических крестьян мужского сословия — 9, женского — 15, помещичьих крестьян мужского сословия — 154, женского
— 159. Уездный исправник Порховского уезда рапортовал, что «духоборцев, малаканов, коноборцев, не принимающих священства и не поклоняющимся иконам, субботников, или жидов, принимающих вместо крещения обрезание, и скопцов в Порховском уезде не находится». В тоже время, в посаде Сольцы
Порховского уезда имелась наиболее крупная в губернии старообрядческая община. В Новоржевском уезде числилось старообрядцев (в основном помещичьих крестьян): 419 чел. мужского пола и 429 женского, в городе Пскове — 200 (женская часть) разных сословий, мужская часть — 157 (разных сословий); «в Пскове не имеется вообще духоборцев и иконоборцев, не приемлющих священства и не поклоняющихся иконам, более того, скопцов тоже не имеется, и раскольничьих церквей и часовен, монастырей и скитов также не имеется, а находится две часовни старообрядческому обществу принадлежащих». Имелись в этом деле также сведения о г. Печоры, Великолукском, Опочецком и др. уездах, и как правило, всюду старообрядцев было немного10.
Встречаются в документах и сведения об отдельных семьях старообрядцев, например, секретное «дело о раскольнической купеческой семье Королевых», содержание которого составляет просьба купеческой вдовы посада Сольцы Порховского уезда Прасковьи Королевой к псковскому гражданскому губернатору Ф. Ф. Бартоломею о публичности погребения по раскольническому обряду ее сына Алексея Филиппова. Королева утверждала, что «около 40 лет семейство ее отчислено от православия к обществу старообрядцев по просьбе свекра ее Антона Андронова Королева, и документы, подтверждающие этот факт, должны находиться как у местного со-лецкого, так и у губернского начальства, но она не может свободно исповедовать обряды своей веры и с семейством подвергалась преследованию». Далее она писала, что «ни покойный муж ее, ни дети никогда не принадлежали к православию, а что всегда следовали обрядам старообрядчества, и это могут подтвердить все жители посада Сольцы», а поэтому просила похоронить ее сына по раскольническому обряду, приведя в доказательство выписки из метрических книг и росписей, ведомость о числе семейства и др.11
Если мещанам и купцам в принципе не возбранялось совершать свои обряды, то крестьяне за обращение своих детей в старую веру могли привлекаться к судебной ответственности, — опять же в стремлении уменьшить численность раскольников, пре-
вратить их в православных или обратить в единоверие. Показательным в этом отношении является «Дело об отдаче крестьянином государственных имуществ деревни Тагори-на Опочецкого уезда раскольнической дочери своей, присоединившейся к православию, насильно замуж». Власть больше всего возмутила именно попытка обращения в раскол православной крестьянки, поэтому «дело» получило звучание — «о противозаконных поступках крестьянина Семена Петрова». Следствие по нему началось по донесению священника Василия Полянского в Опо-чецком Успенском суде, при этом особенно подчеркивалось, что дочь Семена Петрова «отказывалась от замужества, т. к. она православной веры, но отец насильно заставил ее»
— отдал в деревню Лопатиху за крестьянина Егора Лаврентьева. Девушка просила защиты от раскольников и неоднократно, при любой возможности сбегала от мужа, отец же настаивал на том, что «она сама изъявила свое согласие, а бракосочетания не было». В деле постоянно присутствует фраза — «обратить внимание на дерзость раскольников и представить винновых суду», поэтому он было передано в уездный суд. Солидарной была позиция и губернской власти: «На это дело нужно обратить особое внимание, т. к. прослеживается своеволие раскольников», «раскольников, виновных в дерзости, предать всей строгости суда, и нужно выявить причины отпадения из православия в раскол крестьян государственных имуществ Велей-ского приказа». Расследование велось и в Псковской духовной консистории, а в целом следствие продолжалось в течение двух лет
— с апреля 1839 по июнь 1841 г.12
Раздражение властей вызывали и случаи крещения детей по раскольничьему обряду. С сентября 1835 по март 1839 гг. длилось, например, расследование «Дела о крещении раскольническими наставниками детей Солецких мещан Рубцова и Рядова». Полицмейстер посада доложил губернатору, что раскольническими наставниками были крещены дети мещан, — несмотря на то, что родители их венчаны в православной церкви, а дети их тоже воспитывались в православии. Расследование было поручено Солецкой ратуше, и та обнаружила, что раскольнические
наставники «совратили не только Рубцова, Савостьянова и Рядова, но и солецкого мещанина Лисина в раскол и совершили обряд погребения ими мещанской жены Леонтьевой». Лисин в ответ сообщил, что «он и его сын православной веры, а жена раскольнической секты, и в церковь никогда не ходила, а ходила в моленную», но ратуша нашла новые факты: наставники Юшков и Новиков «способствуют утверждению раскола» — они, оказывается, «совратили» и мещанских жен — Афанасьеву и Афонтьеву, а некий крестьянин Яковлев держал раскольническую моленную, где находились дети мещан. Но прибывшая полиция в моленной никого не обнаружила, поэтому ратуша ничего больше сообщить не смогла13.
Старообрядцы могли использовать только молитвенные дела, организованные до 1826 г., строить новые, исправлять старые и обращать в публичные молельни крестьянские избы им строго запрещалось. Запрещено было им и называть молельни церквями, как и устанавливать на них кресты, вешать колокола и производить колокольный звон. Ветхие часовни, как теперь официально назывались раскольничьи молельни, велено было закрывать с целью их окончательного уничтожения. Если «запечатанная» часовня открывалась самовольно, и в ней проводились раскольничьи собрания, то после вторичного противозаконного действия она подлежала уничтожению. После учреждения особого секретного комитета в 1853 г. Министерству внутренних дел было предоставлено право уничтожать скиты и кладбища рас-кольников14.
Еще до создания этого комитета, в 1835-1836 гг. рассматривалось «Дело о выстроенной на кладбище часовне в посаде Сольцы Порховского уезда солецкими раскольниками». Губернатору докладывали, что в указанном посаде имеется самовольно устроенная часовня раскольников — «каменная часовня «акараульная» мерою вдоль и поперек две саженей аршинов, устроена деревянная ограда, в ней образов никаких не имеется, одна русская печь и кровать», в ней совершаются обряды, а полиция на это смотрит равнодушно. В докладе содержалось требование: «чтобы раскольники мертвые
тела публично не выносили, обрядов своих не совершали», и чтобы самовольно устроенная, вопреки закона каменная часовня была уничтожена15.
На местах, правда, бывали случаи, когда власти шли навстречу старообрядцам. С ноября 1841 по июнь 1842 гг., например, длилось «Дело о закреплении раскольнического кладбища за великолукскими купцами Селезневым и Ворониным», начавшееся с рапорта Великолукского земского исправника Псковскому губернатору. Он докладывал, что купцы Селезнев из Великих Лук и Воронин из Опочки держат раскольническое кладбище при деревне Хальковой — «кладбище длиной и шириной равно одиннадцать саженей, кругом земляной вал. Кладбище находится в отдаленном расстоянии от погоста Вяза и в отдаленности от селений, примерно в двадцати верстах. В случае смерти кого-либо из семейств, были случаи перевозки тел умерших раскольников через многие крестьянские селения.., тела умерших раскольников хоронились без христианского обряда, без отпевания на кладбище». Исправник считал необходимым закрыть указанное кладбище, мотивируя это тем, что «тела привозились из дальних мест, и из-за этого (особенно, когда тепло) может распространиться болезнь». Старообрядцы же просили губернатора сохранить кладбище, и последний, в конечном итоге, пошел им навстречу: разрешил оставить кладбище «при держании его купцами Селезневым и Ворониным»16.
Весьма часто судами и властными структурами рассматривались «дела от отпадении в раскол» жителей тех или иных селений, как и обратного свойства — «о присоединении из раскола в православие». Так, более трех лет (с октября 1840 по июль 1844 г.) длилось дело «о присоединении из раскола в православие крестьян Николаевых деревни Загорья Псковского уезда». Началось оно с сообщения о венчании раскольническими наставниками крестьянки Елены Николаевой с псковским купцом Евдокимом Гладковским, при этом Николаева и брат ее Тимофей объявили, что они, «избегая раскола, присоединяются к Загорской единоверческой церкви, обязываются исполнить все обряды и обещают, что от этой церкви больше
не отойдут, в противном случае — ответят по всем законам. Расследование дела шло в духовной консистории и уездном суде, выяснялись все мельчайшие подробности, даже, например, такие, что Гладковский ранее содержался под стражей, а брат Николаевой Тимофей раньше был православным, но сестра настояла на оставлении его в расколе. Констатировалось, что «Гладковский и все его семейство крещено и состояло в православии по 1804 год, но на данный момент записано росписями в расколе. Николаева виновна в отпадении из православия в раскол, и эти любовники непозволительно сошлись. Николаева была раскольницей всегда, но Гладковский хотел взять ее в жены все равно, и поэтому нарушил данную земскому суду подписку в присоединении к единоверию, оставшись в расколе. Поэтому уездный суд признал Гладковского виновным и заключил в тюрьму». Когда же стали известны имена раскольнических наставников, то следствие началось и в отношении их. Оказалось, что наставник Тимофеев из Пскова «был уличен в моленном занятии, но убеждал, что не он строил моленную, а купеческие дети Булын-никовы, читает молитвы по старопечатным книгам, звание — мещанин». Другой наставник — крестьянин из деревни Лог, утверждал, что Елена и Евдоким «продолжают жить по блудной жизни», что сам он — неграмотный, но исполняет у раскольников их требы; по распоряжению правительства моленная в Логу уничтожена в 1842 г., и после этого он своих обрядов не проводил.
Раскольников же - Николаеву и Глад-ковского — пытались всеми силами обратить в православную веру, и даже Псковская духовная консистория сообщила, что священник Загорской единоверческой церкви Макаров освещал венчание по всем правилам, но «старания остались тщетными». Губернатор в результате сообщил в МВД, что «Гладков-ский и Николаева, несмотря ни на что, остались непоколебимыми в своей раскольнической вере»17.
Означенное «дело» наглядно свидетельствует об упорной приверженности старообрядцев своей вере, обрядам и традициям, которые, несмотря на преследования и принуждения оставались несломленными.
Но и случаи добровольного перехода их в православие или единоверие тоже были.
Таково, например, дело «по отношению Псковской духовной консистории об увещании крестьян Захаровых на переход из раскольнической веры в православную»: священник Беревский докладывал, что указанные лица и их дети сделали это добро-вольно18. Но подобные дела по сравнению с противоположными поступками — отпадением из православия в раскол, являлись более редкими, поэтому не случайно администрация усиленно выясняла причины раскола в губернии. Наиболее частым объяснением этого являлось: отправление треб через православных священников обходится гораздо дороже, чем у раскольнических, к тому же православные священники нередко занимаются при этом вымогательством и «святотатством»19. Опочецкий уездный суд, например, в 1841 г. сообщал, что «крестьяне жалуются на прихожан своих священников: в строгом принуждении их хождения в церковь и на излишние поборы священниками за совершение духовных треб, это и есть причина отпадения от православной веры в раскол. Например, некоторые крестьяне говорят: крестьянин Степан Иванов до того отдал церкви, что у него двое сыновей по тридцать лет, и оба не венчаны, т. к. священник села просил за свадьбу по 15 целковых, но у крестьянина было только 10, и священник ему отказал. Его же сын Матвей не женат, потому что священник Василий не венчает менее чем за 150 рублей ассигнациями, а он давал только 100 рублей. Хотя ранее этот священник просил 20 целковых, но потом стал брать больше. И многие другие священники стали брать сверх положенного: одни требовали больше положенного хлеба и живности, другие — больше денег, чем положено. Священники также брали деньги за то, чтобы похоронить раскольников, требы не исполняли, деньги брали. Поэтому крестьяне, как их стали принуждать ходить в церковь и отписались»20.
Вот еще один очень показательный пример: крестьяне 136 семейств Великолукского уезда показали, что православные священники погоста Вяза Андрей Хвоинский, Семен Яковлев и Павел Поликарпов «вынужденно брали от раскольников большие платы, а не-
которых младенцев не крестили, но деньги брали и предоставляли крещение им по своему обряду. Священники предоставляли право креститься по раскольническому обряду, а по православному обряду некоторые даже крещение не проводили». Священник Поликарпов из-за закрытия раскола брал даже сверх нормы. Духовенство порой обвиняло «простолюдинов в заблуждении раскола», хотя последние отвечали, что никакого заблуждения с их стороны нет, они уже давно в расколе. Они признавали свою ответственность перед законом, но считали, что справедливым будет, если священники тоже будут нести ответственность. Случались и факты прямых противозаконных действий со стороны священников. В 1842 г., например, купеческий сын Андрей Шевелев Солецкой ратушей был предан суду за крещение младенца по раскольническому обряду, а ранее, чтобы жениться на православной, решил достать себе фальшивое свидетельство и тоже стать на время православным. Такое свидетельство ему помог достать священник21.
Сильное раздражение у властей вызывали раскольничьи наставники, примером чему является дело «о раскольническом наставнике ямщике Загорского яма Федоре Яковлеве» (1843-1844 гг.). Псковский земский суд докладывал, что имеются сведения о том, что «в деревне Богово, у крестьянина Алексея Ефимова проживает Загорский ямщик Федор Яковлев, производивший учение детей раскольнической секты, причем совершающихся тайно в некоторых раскольнических домах их обряды. А дети Алексея и его брата Филиппа Ефимовых, вопреки указаниям остаются без крещения православной церкви. Для того, чтобы укрепить зло (речь о расколе — Авт.), Яковлев взял с собой сотского деревни Подберезино Ефима Ерофеева, затем отправился в деревню Богово, и со старшиной деревни Фролом Даниловым пришли в дом Алексея Ефимова, и с ними заодно был неизвестный крестьянин Лютых Болот. Объявлено было, что Яковлева отвез в Загорье, и что Яковлев остается в доме Алексея. Яковлева разыскивали в этом доме, но дети Ефимова прикрывали его, пока отец не велел им открыть дом. Яковлева взяли без сопротивления, а на столе нашли странные кни-
ги. Алексей и сыновья заявили, что больше не хотят жертвовать ради Яковлева жизнью, и предоставили его в Посадское волостное правление». Доставленный туда же ямщик Федор Яковлев сообщил, что он был в долгах у брата Спиридона Яковлева, потом, получив паспорт, в течение пяти лет жил при раскольнической молельне в Петербурге, а когда ее запечатали, то возвратился в Сольцы и жил там при моленной в раскольнической богадельне. В 1842 г. он приехал в деревню Бого-во Псковского уезда к крестьянину Алексею Ефимову, учил грамоте его детей, но те никаких раскольнических треб не совершали. В конечном итоге подозрения в совершении им раскольнических обрядов не подтвердились, и дело было прекращено22.
Старообрядцы чаще всего заявляли, что издавна исповедуют старую веру, и просто не понимают, почему их вдруг заставляют переходить в православие или единоверие. Поэтому несмотря на суровые меры, принимаемые в отношении их, раскольники все равно не спешили переходить в новую веру, и полностью искоренить старообрядчество не удалось. Спустя полвека после окончания правления Николая I, в 1901 г. по данным МВД, на территории Псковской губернии насчитывалось 2953 по-повца и беспоповца23. Окончательно же гонения против старообрядцев прекратились с изданием Николаем II Указа о веротерпимости в 1905 г., подкрепленного Манифестом «Об усовершенствовании государственного порядка» от 17 октября того же года.
Примечания
1. Большая энциклопедия. Т. XVI / Под ред. С. Н. Южакова. СПб., 1904. С. 157; Большая Российская энциклопедия / Под ред. С. Л. Кравец. М., 2004. С. 22-226.
2. Кузьмина О. В. К вопросу о государственной политике в отношении раскольников в России в первой половине XIX века // Научно-технический вестник информационных технологий, механики и оптики. 2003. № 8. С. 130-132.
3. Ефимов А. Н. Псковские старообрядцы: портрет исчезающей культуры // Псков. 2003. № 15. С. 13-21.
4. Кузьмина О. В. Указ. соч. С. 130-132.
5. Обзор мероприятий Министерства внутренних дел по Расколу с 1802 по 1881 год. СПб., 1903. 351 с.
6. Большая Российская энциклопедия / Под ред. С. Л. Кравец. С. 225-226.
7. Большая энциклопедия. Т. XVI / Под ред. С. Н. Южакова. С. 164.
8. Покровский М. Н. Русская история // сайт dic.academic.ru (Академик). http:// dic.academic.ru (дата обращения 28.01.2017).
9. Хришкевич А. П. Старообрядцы Псковской губернии в XIX в. // Псков. 2002. № 17. С. 49-54.
10. ГАПО. Ф. 20. оп. 1. д. 1171. л. 3, 5, 11, 14, 15, 20, 21, 29, 30.
11. ГАПО. Ф. 20. оп. 1. д. 1353. л. 13.
12. ГАПО. Ф. 20. оп. 1. д. 1289. л. 1-11.
13. ГАПО. Ф. 20. оп. 1. д. 1152. л. 1-14.
14. Энциклопедический словарь Ф. А. Брокгауза и И. А. Ефрона. Т. XXVI. СПб., 1899. С. 299-300; Обзор мероприятий Министерства внутренних дел по Расколу с 1802 по 1881 год. 351 с.
15. ГАПО. Ф. 20. оп. 1. д. 1153. л. 1-9.
16. ГАПО. Ф. 20. оп. 1. д. 1377. л. 1-4, 5-9.
17. ГАПО. Ф. 20. оп. 1. д. 1354. л. 1-57.
18. ГАПО. Ф. 66. оп. 1. д. 365. л. 1-2.
19. ГАПО. Ф. 20. оп. 1. д. 1380. л. 1-9.
20. Там же. Л. 10.
21. Там же. Л. 11-12, 14-15.
22. ГАПО. Ф. 20. оп. 1. д. 1451. л. 1-5.
23. Распределение старообрядцев и сектантов по толкам и сектам. М.: Изд. Центрального статистического комитета МВД, 1901. С. 4.
