CC BY
98
УДК 271.2-67(470.13)
Т. И. Дронова
БОРЬБА ПРАВОСЛАВНОЙ ЦЕРКВИ ПО ИСКОРЕНЕНИЮ СТАРОВЕРИЯ В УСТЬ-ЦИЛЕМСКОЙ ВОЛОСТИ В ПЕРИОД ПРАВЛЕНИЯ НИКОЛАЯ I (1825-1855)
На основании ранее неизвестных архивных документов, хранящихся в Государственном архиве Архангельской области, анализируются межконфессиональные взаимоотношения русских староверов (поморцев) и представителей православной церкви в Усть-Цилемской волости Мезенского уезда Архангельской губернии во второй четверти XIX в. Основное внимание в работе уделено деятельности православных священников, направленной на искоренение раскола. Раскрываются факторы, способствовавшие сохранению и упрочению ста-роверия в усть-цилемских селениях, среди прочих особое значение придается открытию в с. Усть-Цильма в 1856 г. единоверческого прихода. Анализируются и объясняются неудачи местных властей и духовенства по изживанию староверия. Основным выводом является определение деятельности священнослужителей, проводивших в жизнь указы государя по искоренению раскола, которые довольно вяло вели разъяснительную деятельность среди старообрядческого населения. Именно этим объясняются неудачи местных властей и духовенства по его искоренению.
Ключевые слова: русские, староверы, раскоп, священнослужители, Усть-Цильма, молитвенный дом, церковь.
На европейском северо-востоке русские староверы-поморцы, известные в научной литературе под названием «устьцилёмы», компактно проживают в Усть-Цилемском районе Республики Коми (до 1929 г. Усть-Цилемская волость входила в состав Архангельской губернии). За полтора столетия существования Усть-Цилемской слободки, образованной в 1542 г., только лишь в 1729 г. в 10 километрах от нее возникло второе поселение, образованное коми-ижемцами. До конца XVIII в. численный рост населения Усть-Цилемской волости был незначительным. Его увеличение происходит на рубеже XVШ-XIX вв. и связывается исключительно с процессом переселения староверов в основном из северо-западных районов России. Интенсивность их переселения возросла в период государственной деятельности Николая I, активизировавшего борьбу с расколом.
История развития староверия в Усть-Цилемской волости во второй четверти XIX в. до настоящего времени не являлась предметом исследования ученых. Выбор исследовательской темы определен ее неразработанностью. В настоящей статье впервые используются материалы, хранящиеся в Государственном архиве Архангельской области, позволяют проанализировать уровень и характер православно-старообрядческих взаимоотношений, меры, предпринимаемые православной церковью, по искоренению староверия в Усть-Цилемской волости в один из сложных периодов XIX столетия, когда Николай I в помощь полицейским и духовным властям ввел новую структуру - «Секретные совещательные комитеты по делам о раскольниках», которые должны были усилить деятельность по окончательному искоренению раскола [1, с. 33].
Несмотря на активное упрочение литургической реформы в центре России, в усть-цилемской
православной церкви еще длительный период служили по «древлеапостольскому правилу», о чем повествуют исследователи рубежа XIX-XX вв., ссылаясь на сведения из церковной летописи [2, с. 445]. Укреплению староверия на Печоре способствовало удаленное расположение Усть-Цильмы от центров административного регулирования, труд-нодоступность и в силу этого известная безнадзорность над священниками, которые еще какое-то время оставались верными древлеправославию. Необходимо учитывать и факт лояльного отношения государства к староверам в периоды правления Елизаветы, Екатерины II, Павла I, Александра I, когда проявилась ярко выраженная терпимость к представителям староверия без их признания [1, с. 33]. В Высочайшем Указе от 27 октября 1800 г. говорится о разрешении старобрядцам возводить часовни и молитвенные дома с колоколами, приглашать «беглых попов» [3, л. 284]. Но уже в 1817 г. был издан запрет на строительство церквей и часовен; культовые строения, возведенные после указанного года, разрушались, хотя до 1825 г. в целом еще сохранялось терпимое отношение к староверам [4, с. 59]. В циркулярном письме всем губернским начальникам от 19 августа 1820 г. задачи правительства в отношении старообрядцев формулировались следующим образом: «Раскольники не преследуются за мнения их секты, относящиеся до веры, и могут спокойно держаться сих мнений и исполнять принятые ими обряды, без всякого, впрочем, публичного оказательства учения и богослужения своей секты» [5, л. 102].
Из следственных дел известно, что еще в конце XVIII - начале XIX в. в усть-цилемском православном приходе священники продолжали служить по «древлеапостольскому правилу». Из допросных показаний за 1848 г. Абрама Исакова Чупрова 1785
года рождения из д. Загривочной, крещенного «прежними попами Мартыном Жигаловым или отцом его», говорится: «Ныне в церковь и к исповеди не хожу потому, что у нас вышло разногласие; тогда только ходил, когда попы по старым книгам совершали молитвы и службу, и старым крестом крестились» [3, л. 46 об.].
Архивные материалы свидетельствуют, что в первые полтора столетия проводимой церковной реформы борьба со старообрядчеством в Усть-Ци-лемской волости не отличалась большим усердием со стороны местных священников. В архивном «Деле о постройке и открытии единоверческой церкви в Усть-Цилемском приходе Мезенского уезда и мерах предпринимаемым для приобщения раскольников в православие» говорится, что еще в начале XIX в. священники усть-цилемской православной церкви вносили записи о крещении и венчании в метрические книги без совершения соответствующих обрядов в церкви и не принуждали крестьян к участию в службах [6, л. 5]. Данный факт можно рассматривать как приверженность священников к устоям дораскольной церкви; вместе с тем внесение крестьян в число официально православных для священников, вероятно, было достаточным, чтобы отчитываться перед консисторией о проделанной работе по борьбе с расколом.
Первые документы, удостоверяющие преследование старообрядцев и их религиозной деятельности в Усть-Цилемском волостном центре, появляются в 1840-е гг. Местные власти, следуя политике Николая I и изданному им Указу 1842 г. [7, с. 2], по которому запрещалось ремонтировать, переделывать или возобновлять молитвенные помещения, закрывали старообрядческие молельни, а их содержателей предавали суду с последующим тюремным заключением [3].
Из рапорта священника Большеземельского прихода Иннокентия Попова от 18 марта 1847 г. известно, что в том же году было возбуждено дело о ликвидации молельни в с. Усть-Цильме, содержательницей которой была «раскольническая девка Ирина Мяндина», в крестьянской среде именуемая как «панихидница» [3, л. 16]. Моленная была опечатана, в ней имелось 27 деревянных икон, 16 медных, шесть скамеек, три подушки, семь рукописных («письменных») и печатных книг. На момент закрытия моленной в доме Ирины Мяндиной проживал ее сын Иван с женой и крестьянин Ценогор-ского прихода Мезенского уезда Стефан Никифоров Еремеев, приехавший в Усть-Цилемскую волость под видом чеботаря (сапожника) заниматься требоисполнением и проповедничеством и «быть учителем по расколу» [3, л. 1]. Из рапорта усть-ци-лемского благочинного священника И. Терентьева известно, что иконы и книги были изъяты и пере-
даны в православную церковь. Решением Ижем-ского суда крестьянка была приговорена к месячному тюремному заключению [3, л. 1].
В архивных документах нет сведений о пресечении религиозной деятельности в других деревнях Усть-Цилемской волости, расположенных по р. Печоре, тогда как к жителям пижемских селений и Великопоженского скита власть и священство проявляли пристальный интерес. В ходе полевых исследований установлено, что в 1860-е гг. в д. Кона-хино, расположенной в трех километрах от волостного центра, в доме Степана Кузьмича Носова действовала моленная, при этом известно, что его сын Андрей Степанович был волостным писарем. Мер по ее закрытию не предпринималось.
С 1830-х гг. в России активизировалось насильственное обращение староверов в церковное православие. По усть-цилемским материалам, начиная с 1840-х гг., священники усть-цилемского прихода начинают внимательно отслеживать крестьян, записанных в церковные книги, но не являвшихся на службы и исповеди. У многих из них брали «клятвенное обещание» (подписку) об их причастности к официальному православию и исполнению христианского долга [3, л. 20 об.]. В случаях неисполнения ими христианских обязанностей священники подавали рапорт в Духовную консисторию с просьбой вынесения решения о принуждении крестьян к увещаниям и наложении им церковной епитимии. Увещания совершали местные священники, если их беседы не имели воздействия на крестьян, то последних препровождали к священнику, служившему в приходе ближайшей волости. Но несмотря на угрозы властей, усть-цилемские крестьяне оставались непреклонными в своих убеждениях. Некоторые крестьяне давали согласие на включение их в число прихожан православного прихода, но на деле оставались в расколе. Из рапортов священников известно, что крестьяне по 20 и более лет не бывали на службах и у святого причастия, игнорировали исповедания. Внешне подчинившись церковно-гражданским законам, усть-цилемские староверы не оставили своих религиозных убеждений и обрядов: так, детей, крещенных в церкви, крестили заново по старообрядческому правилу [8, с. 197].
Вместе с тем местные власти пристально стали следить за гражданским статусом старообрядцев: браки, совершенные без венчания, не признавались; дети, родившиеся у невенчанных родителей, считались незаконнорожденными и лишались права наследования [9, с. 120]. Слежка губернских властей коснулась также жителей, проживавших в окраинных селения Усть-Цилемской волости (бассейны рек Пижмы и Цильмы), которые были обязаны в дни храмовых праздников посещать Усть-
Цилемскую церковь. Но по причинам бездорожья, преклонного возраста людей эти требования практически не выполнялись.
Отметим, что, несмотря на предпринимаемые меры по искоренению староверия в крае, местные церковнослужители довольно вяло вели разъяснительную работу как среди староверов, так и в своей пастве, которая могла в любой момент перейти в раскол и прекратить выполнение своих обязательств перед церковью, оговоренных в «излюбленном договоре», и лишить ее представителей на местах средств к существованию. Сохранению староверия способствовало и бездействие полицейского надзора, всецело возложившего полномочия по ликвидации нецерковного православия на священников, что в итоге затруднило не только сбор «раскольничьих денег», применение к «уклоняющимся от православия» жестких мер, но и ведение статистического их учета [10, с. 29].
Еще одним фактом, свидетельствующим о вялой разъяснительной деятельности усть-цилемских священников по искоренению староверия в крае, является сохранение родовых кладбищ в с. Усть-Циль-ма и прилегающих к ней деревнях. В настоящее время в некоторых селениях действуют по два и более кладбища. Меры по их закрытию неоднократно предпринимались в XIX в. Известно, что в этот период строго предписывалось совершать погребения раскольников в специально отведенных местах на общеприходских кладбищах, но на деле староверы хоронили близких на родовых могильниках (могилы) и усилиями местных жителей, хоронивших своих родственников тайно ночью, погосты оставались действующими [11, л. 3; 12, л. 6-7 об.].
С конца 1840-х гг. священники усть-цилемского прихода начинают отслеживать случаи захоронения усопших на родовых кладбищах без церковного обряда и в связи с этим активно препровождать крестьян на «увещания», которые иногда длились в течение нескольких (до пяти) дней [13, л. 1-1 об.]. К увещаниям священника волостное начальство принуждало крестьян, как крещеных или принявших таинство венчания в православной церкви, но уклонившихся в раскол, так и староверов, не причастных к официальному православию [14, л. 1-4]. О таких фактах Архангельской духовной консистории становилось известно из донесений священников, рапортов сельского управления, а также записок Мезенского земского суда, где рассматривались подобные дела. Решением суда предписывалось наказание, которое исполнялось сельской расправой: это могло быть наказание розгами, лишение свободы от трех недель до месяца и обязательно предписывалось отправлять виновных к духовному начальству для вразумления [15, л. 5-6 об.]. Но несмотря на угрозы и наказания, староверы
продолжали хоронить близких по своим заповедям, но раньше установленных правилом сроков -на второй день смерти - и, таким образом, избегали погребения усопших по новым церковным законам и на общеприходском кладбище [13, л. 3].
В этой непростой обстановке насильственного обращения староверов в официальное православие староверы волостного центра на сходе приняли решение ходатайствовать перед Синодом и Архангельской епархией об открытии единоверческого прихода. Безусловно, усть-цилемские крестьяне понимали, что через единоверие церковное православие пыталось ускорить переход старообрядцев в «новообрядчество», но предъявляемые устьцилё-мами условия: служить по старопечатным книгам, креститься двуперстно и держаться старых обрядов, по их мнению, предполагало меньший грех в сравнении с проводимыми (по принуждению и необходимости) обрядами в православной церкви [16, с. 141]. Несмотря на то, что в единоверие разрешалось вступать только старообрядцам, организаторами перехода в единоверие выступили усть-цилёмы, приписанные к православию, но фактически не оставившие своих религиозных убеждений и продолжавшие служить по древлецерковным канонам. Этот непростой выбор был ими сделан вопреки тому, что «единоверие», как религиозное явление, призванное содействовать вовлечению староверов в официальное православие, не было принято российскими «остальцами древлего благочестия» и называлось не иначе как лицемерие [17]. Вопрос об открытии единоверческого прихода и строительстве единоверческой церкви своеобразно был истолкован усть-цилемскими староверами, рассматривавшими открытие единоверческого прихода исключительно для прикрытия их религиозной деятельности. Сметливость крестьян заключалась еще и в том, что в те годы в Архангельской губернии не было ни одного единоверческого прихода и, зная это, устьцилёмы осознанно оттягивали время с тем, чтобы не присоединяться/отойти от православия [3, л. 283 об.].
Однако не все староверы, проживавшие в Усть-Цилемской волости, разделяли такой компромисс: наставники и более ревностные верующие были противниками единоверия. Активные действия усть-цилемских староверов по открытию единоверческого прихода вызывали настороженность насельников Великопоженского скита, хотя, по сведениям корреспондентов, сторонники единоверия оставались «раскольниками поморской даниловской секты, хотя и числятся православными» [18, с. 2]. Негодование скитников усилилось, когда в Усть-Цильму были вывезены иконы, книги, колокола из Великопоженского скита после его закрытия. Известно, что представители официального
православия пренебрежительно отнеслись к культовым атрибутам во время их переправки: «сволакивали в кучу, столь же небрежно перегружали в лодку, покрывали рогожкой и, сев на них верхом, везли в единоверческую церковь» [19, с. 356]. О неприятии пижемскими старцами единоверческой церкви в Усть-Цильме становится известно и из письма старца Василия Чуркина, адресованного в 1859 г. жителю д. Подчерье А. С. Мартюшеву, в котором духовник не только давал советы (по поводу исповеди, женитьбы сына и др.), но и сообщал о ситуации, сложившейся в Усть-Цильме, осуждая усть-цилемских крестьян за их вероотступничество [20, с. 72]. Повсеместно в России единоверцы воспринимались как вероотступники [21, с. 34].
О характере взаимоотношений между староверами и представителями власти и церкви в середине XIX в. становится известно также из рапортов священника Алексея Зуева, который проводил активную работу по пресечению раскола в соседней Ижемской волости, и ему было предоставлено право надзора за усть-цилемским приходом. В рапортах священник подробно описывал жизнедеятельность усть-цилемских крестьян, сообщались их требования по вопросу открытия в волости единоверческого прихода и строительства единоверческой церкви. Диалог крестьян с представителями православия об открытии единоверческого прихода в с. Усть-Цильма длился свыше 10 лет, начиная с 1849 г. Усть-цилемские крестьяне не являлись скромными просителями - они требовали от Синода и Архангельской епархии разрешения на открытие единоверческого прихода, выдвигая и другие условия. Например, они добились, чтобы церковь была построена в волостном центре, тогда как представители епархии, опасаясь перехода в единоверие православного населения, настаивали, чтобы церковь была возведена не ближе 50 верст, по ходу дальнейшей переписки - 15-20 верст от села, «если только не дальше, и где притом будут жить только единоверцы, а не православные» [22, л. 14]. Следующим условием крестьян было открытие единоверческого прихода для всех жителей волости, включая староверов, приписанных к православному приходу. Устьцилёмы собирали сходы, на которые приходили и так называемые «православные», т. е. по сути те же самые староверы, которые по принуждению были крещены в православной церкви или приняли венчание, во время которого с них брали подписи о неотпадении от церкви. На сходе они выдвигали требования «полной воли» в делах управления приходом: предлагали самостоятельно решить вопрос о внутреннем устройстве церкви, снабжении ее иконами, книгами и другими необходимыми для проведения служб атрибутами [22, л. 51].
Усть-цилемских староверов волновал вопрос, связанный с неблагочестивым хранением икон и книг, изъятых из Великопоженского и Омелинско-го скитов после их закрытия и «валявшихся грудами» в подвале православной церкви. С прошением о предоставлении церковной утвари единоверческому приходу крестьяне обратились к Архангельскому епископу, переписка длилась более двух лет, и в 1859 г. 73 иконы были переданы в единоверческую церковь, немногим позднее были переданы и книги [23, л. 10].
Еще одним важнейшим требованием крестьян было прошение о назначении в священники единоверческого прихода некоего Фёдора Красильнико-ва - пономаря, служившего в православной церкви. Дело в том, что Фёдор Красильников являлся сыном Якова Красильникова - священника, служившего в усть-цилемской православной церкви, явно симпатизировавшего староверам. Это был тот самый священник, который фиктивно вписывал староверов в православную метрику, не требуя их участия в службах и причастиях. И хотя желание крестьян не было удовлетворено, настойчивость устьцилёмов была очевидной. Священник Алексей Зуев в своем рапорте сообщает о настойчивости устьцилёмов и называет собрание староверов «бунтом», а строительство церкви неугодным делом ввиду соблазна и возможного вредного последствия для других. Он призывает Синод посодействовать и через «гражданское начальство» усмирить бунтующих, дабы те не утруждали Синод и правительство ненужною изнурительной перепиской. На этот рапорт последовал ответ Святейшего Синода: Указ от 12 мая за № 4015, в котором говорилось следующее: через доверенных лиц вразумить просителей, что строительство церкви возможно только для раскольников, не приписанных к православной церкви и ввиду снисхождения к ним. Предписывалось: обратить особое внимание на качество и дарование священников к проповеди и, если те не справляются с поставленной задачей, то заменить их на более «благонадежнейших и способнейших» [22, л. 51].
Из рапорта Алексея Зуева также известно, что все прихожане православного прихода (за исключением нескольких семей, изначально православных) пожелали перейти в единоверие, и это вызывало немалые сомнения и опасения у священников, боявшихся закрытия православного прихода и передачи нового здания церкви единоверцам. В 1851 г. в Усть-Цильму приезжал епископ Архангельской епархии Варлаам, который пытался переубедить «непокорных усть-цилемских крестьян» остаться в православии, но его проповедь не возымела успеха. Устьцилёмы остались при своем мнении. Парадоксом усть-цилемского единоверия следует считать и
тот факт, что староверы, приписанные к православию, все-таки добились разрешения на переход в единоверие, но для этого им необходимо было вновь обратиться в староверие.
Таким образом, благодаря пассивности священников и преданности староверов вере своих предков на Нижней Печоре было сохранено «древле-апостольское правило». Несмотря на то, что в Усть-Цильме действовала православная церковь [24, с. 394], с 1856 г. был открыт единоверческий приход, позднее возведена и единоверческая церковь, в 1872 г. освященная, как и православная, во имя свт. Николы Чудотворца [24, с. 395], духовенство было не в силах воспрепятствовать развитию и упрочению староверия на европейском северо-востоке. Открытие единоверческого прихода, состоявшееся благодаря настойчивости усть-цилемских староверов, рассматривалось ревнителями старины исключительно как прикрытие для их религиозной деятельности. На практике староверы продолжали
соборно и в частном порядке служить, исполнять нужно-потребные таинства крещения и исповедания в частных домах, чаще тайно. А для священников , проводивших в жизнь указы государя по искоренению раскола, вероятно, было достаточным фиксации перехода староверов в единоверие. После открытия единоверческого прихода службы в единоверческой церкви проводились по старопечатным книгам и старым обрядам - это отличало усть-цилемских единоверцев от прочих одноверцев. Венчание староверов в православной и единоверческой церквях, рассматривавшееся ими как «грех по нужде», совершалось исключительно в силу житейских нужд - для наследования имущества.
Работа выполнена по Программе фундаментальных научных исследований УрО РАН, проект № 15-15-6-47 «Стратегии и практики освоения и заселения Европейской Арктики: локальные и кросс-культурные процессы в исторической динамике».
Список литературы
1. Водолазко В. Н. Старообрядчество в царствование Николая I (по материалам «Собрания постановлений по части раскола 1858 г.») // Старообрядчество: история, культура, современность. М., 1998. С. 33-36.
2. Истомин Ф. М. Предварительный отчет о поездке в Печорский край летом 1890 года // ИРГО. Т. 26. Вып. 2. СПб., 1890. С. 432-459.
3. Государственный архив Архангельской области (ГААО). Ф. 29. Оп. 3. Т. 1. Д. 1572.
4. Серебрякова Ю. В. Из бумаг святителя Филарета (Дроздова) периода первого секретного комитета по делам о расколе (1820-1823) // Филаретовский альманах. 2011. № 7. С. 50-74.
5. Российский государственный исторический архив (РГИА). Ф. 1473. Оп. 1. Д. 1572.
6. ГААО. Ф. 29. Оп. 1. Т. 1. Д. 591.
7. Собрание постановлений Министерства внутренних дел по части раскола. СПб., 1875. 537 с.
8. Михайлов И. О расколе и раскольниках на Печоре // Архангельские епархиальные ведомости (АЕВ). 1898. № 7. С. 195-201.
9. Гагарин Ю. В. Преследование старообрядчества в Коми крае русской православной церковью и самодержавным государством в XIX-XX вв. // Вопросы истории Коми АССР (ХУ11-ХХ вв.) / отв. ред. Я. Н. Безносиков (Тр. ИЯЛИ КФ АН СССР). Сыктывкар, 1975. С. 116-131.
10. Очерк по истории Поморья // Архангельские епархиальные ведомости (АЕВ). 1910. № 1. С. 32.
11. Меньшакова Е. Г. Печорское старообрядчество // Старообрядчество Русского Севера / отв. ред. Л. И. Севастьянова. М. - Каргополь, 1998. С. 28-32.
12. ГААО. Ф. 29. Оп. 2. Т. 6. Д. 287.
13. ГААО. Ф. 29. Оп. 3. Т. 1. Д. 1609.
14. ГААО. Ф. 29. Оп. 1. Т. 2. Д. 1625.
15. ГААО. Ф. 29. Оп. 3. Д. 3346.
16. Прозоров И. А. История старообрядчества. М., 2002. 228 с.
17. Пичугин Л. Ф. О единоверии в русской церкви. М., 2009. 98 с.
18. Усть-Цильма // Архангельские губернские ведомости. 1868. № 25 (Часть неофициальная). С. 2.
19. Ончуков Н. Е. Печорская старина // ИОРЯС. СПб., 1905, Т. 10. Кн. 2. С. 339-363.
20. Власова В. В. Скиты и кельи в старообрядческой традиции коми-зырян (XVIII - начало XX в.) // Сб. материалов Всерос. науч.-практ. конф. «За веру и крест». История формирования и развития Великопоженского общежительства. Замежная, 2013. С. 68-75.
21. Машковцева В. В. Взаимоотношения старообрядцев и православного духовенства Вятской губернии во второй половине XIX - начале XX в. // Старообрядчество: история, культура, современность. Ч. I. М., 2007. С. 33-43.
22. ГААО. Ф. 29. Оп. 1. Т.1. Д. 591.
23. ГААО. Ф. 29. Оп. 1. Т.2. Д. 1701.
24. Краткое историческое описание приходов и церквей Архангельской Епархии. Вып. 2. Архангельск, 1895. С. 394-395.
Дронова Т. И., кандидат исторических наук, ведущий научный сотрудник.
Институт языка, литературы, истории Коми научного центра Уральского отделения РАН.
Ул. Коммунистическая, 26, Сыктывкар, Россия, 167000. E-mail: [email protected]
Материал поступил в редакцию 14.03.2016.
T. I. Dronova
FIGHT OF THE ORTHODOX CHURCH TO ERADICATE THE OLD BELIEVERS IN UST-TSILMA PARISH DURING
THE REIGN OF NICHOLAS I (1825-1855)
The article analyses inter-confessional relations of the Russian old believers (pomorets) and representatives of the Orthodox Church in Ust-Tsilma municipality of the Mezen district of the Arkhangelsk province in the second quarter of the XIX century. The analysis is based on the previously unknown archival documents stored in the State archive of Arkhangelsk region. The main attention is paid to the activities of the Orthodox priests, which was aimed at the eradication of schism. Reveals the factors that contributed to the preservation and consolidation of the old believers in Ust-Tsilma villages. Special importance is attached to opening of the common faith parish in the village of Ust-Tsilma in 1856. Analyses and explains the failure of local authorities and clergy on the eradication of the old believers. The main conclusion serves the determination of the activity of the clergy, carrying out the decrees of the sovereign for the elimination of the schism, which fullfiled explanatory work among the old believer population rather inertly. That explains the failures of the local authorities and clergy to eradicate it.
Key words: Russian, Old Believers, split, priests, Ust-Tsilma, house of worship, the church.
References
1. Vodolazko V. N. Staroobryadchestvo v tsarstvovaniye Nikolaya I (po materialam "Sobraniya postanovleniy po chasti raskola 1858 g.") [Old Belief in Nicholas I's reign (on the materials "Collections of Resolutions in Split of 1858.")]. Staroobryadchestvo: istoriya, kul'tura, sovremennost' [Old Belief: history, culture, modernity]. Moscow, 1998. Pp. 33-36 (in Russian).
2. Istomin F. M. Predvaritel'nyy otchet o poezdke v Pechorskiy kray letom 1890 goda [Preliminary report on a trip to the Pechora region in the summer of 1890]. Imperatorskoye ruskoye geograficheskoye obshchestvo [Imperial Russian Geographical Society]. St. Petersburg, 1890. Vol. 26, no. 2. Pp. 432-459 (in Russian).
3. Gosudarstvennyy arkhivArkhangel'skoy oblasti (GAAO) [State archive of Arkhangelsk region]. F. 29. Op. 3. T. 1. D. 1572 (in Russian).
4. Serebryakova Yu. V. Iz bumag svyatitelya Filareta (Drozdova) perioda pervogo sekretnogo komiteta po delam o raskole (1820-1823) [From papers of the prelate Filaret (Drozdov) of the period of the first confidential committee on the cases of split (1820-1823)]. Filaretovskiy al'ma-nakh - Filaret almanac, 2011, no. 7, pp. 50-74 (in Russian).
5. Rossiyskiy gosudarstvennyy istoricheskiy arkhiv (RGIA) [Russian state historical archive]. F. 1473. Op. 1. D. 72. L. 102 (in Russian).
6. Gosudarstvennyy arkhiv Arkhangel'skoy oblasti (GAAO) [State archive of Arkhangelsk region]. F. 29. Op. 1. T. 1. D. 591 (in Russian).
7. Sobraniye postanovleniy Ministerstva vnutrennikh del po chasti raskola [Collection of resolutions of the Ministry of Internal Affairs on split]. St. Petersburg, 1875 (in Russian).
8. Mikhaylov I. O raskole i raskol'nikakh na Pechore [About split and dissenters on Pechora]. Arkhangel'skiye eparkhial'nye vedomosti (AEV) -Arkhangelsk diocesan journal, 1898, no. 7, pp. 195-201 (in Russian).
9. Gagarin Yu. V. Presledovaniye staroobryadchestva v Komi kraye russkoy pravoslavnoy tserkov'yu i samoderzhavnym gosudarstvom v XIX-XX vv. [Prosecution of Old Belief in the region of Komi Russian Orthodox Church and the autocratic state in the XIX-XX centuries.]. Voprosy istorii Komi ASSR (XVII-XXvv.) (Tr. lYaLIKFANSSSR) [Questions of history of the Komi ASSR (XVII-XX centuries)]. Ed. Ya. N. Beznosikov. Syktyvkar, 1975. Pp. 116-131 (in Russian).
10. Ocherk po istorii Pomor'ya [Sketches on the history of Pomorze]. Arkhangel'skiye eparkhial'nye vedomosti (AEV) - Arkhangelsk diocesan journal, 1910, no. 1, pp. 32 (in Russian).
11. Men'shakova E. G. Pechorskoye staroobryadchestvo [Pechora Old Belief]. Staroobryadchestvo Russkogo Severa [Russian Old Believers of the North hole]. Otv. red. L. I. Sevast'yanova. Moscow - Kargopol, 1998. Pp. 28-32 (in Russian).
12. Gosudarstvennyy arkhiv Arkhangel'skoy oblasti (GAAO) [State archive of Arkhangelsk region]. F. 29. Op. 2. T. 6. D. 287 (in Russian).
13. Gosudarstvennyy arkhiv Arkhangel'skoy oblasti (GAAO) [State archive of Arkhangelsk region]. F. 29. Op. 3. T. 1. D. 1609 (in Russian).
14. Gosudarstvennyy arkhiv Arkhangel'skoy oblasti (GAAO) [State archive of Arkhangelsk region]. F. 29. Op. 1. T. 2. D. 1625 (in Russian).
15. Gosudarstvennyy arkhiv Arkhangel'skoy oblasti (GAAO) [State archive of Arkhangelsk region]. F. 29. Op. 3. D. 3346 (in Russian).
16. Prozorov I. A. Istoriya staroobryadchestva [Old Belief history]. Moscow, 2002. 228 p. (in Russian).
17. Pichugin L. F. O edinoverii vrusskoy tserkvi [About an edinoveriye in the Russian church]. Moscow, 2009. 98 p. (in Russian).
18. Ust'-Tsil'ma [Ust-Tsilma]. Arhangel'skiye gubernskiye vedomosti - Arkhangelsk Provincial Gazette, 1868, no. 25 (Chast' neofitsial'naya), p. 2 (in Russian).
19. Onchukov N. E. Pechorskaya starina [Pechora old times]. Izvestiya otdeleniya russkogo yazyka i slovesnosti - News of the department of the Russian language and literature, St. Petersburg, 1905, vol. 10, book. 2, pp. 339-363 (in Russian).
20. Vlasova V. V. Skity i kel'i v staroobryadcheskoy traditsii komi-zyryan (XVIII - nachalo XX v.) [Monasteries and cells in Old Belief tradition of Komi-Zyrians (XVIII - the beginning of the 20th centuries)]. Sbornik materialov Vserossiyskoy nauchno-prakticheskoy konferentsii "Za veru i krest". Istoriya formirovaniya i razvitiya Velikopozhenskogo obshchezhitel'stva [Collection of materials of All-Russian scientific-practical conference "For Faith and the Cross". The history of formation and development of the Velikopozhenskiy common life]. Zamezhnaya, 2013. Pp. 68-75 (in Russian).
21. Mashkovtseva V. V. Vzaimootnosheniya staroobryadtsev i pravoslavnogo dukhovenstva Vyatskoy gubernii vo vtoroy polovine XIX - nachale XX v. [Relationship of Old Believers and orthodox clergy of the Vyatka province in the second half of XIX - the beginning of the 20th centuries]. Staroobryadchestvo: istoriya, kul'tura, sovremenost' [Old Belief: history, culture, modernity]. Moscow, 2007. Pp. 33-43 (in Russian).
22. Gosudarstvennyy arkhivArkhangel'skoy oblasti (GAAO) [State archive of Arkhangelsk region]. F. 29. Op.1. T.1. D. 591(in Russian).
23. Gosudarstvennyy arkhiv Arkhangel'skoy oblasti (GAAO) [State archive of Arkhangelsk region]. F. 29. Op. 1. T. 2. D. 1701 (in Russian).
24. Kratkoye istoricheskoye opisaniye prikhodov i tserkvey Arkhangel'skoy Eparkhii [Short historical description of arrivals and churches of the Arkhangelsk Diocese]. Arhangel'sk, 1895, vyp. 2, pp. 394-395 (in Russian)
Dronova T. I.
Institute of Language, Literature, History Komi Science Center, Ural Branch of the Russian Academy of Sciences.
Ul. Kommunisticheskaya, 26, Syktyvkar, Russia, 167000. E-mail: [email protected]
