CC BY
83
УДК 821.161.1
А. В. Моторин *
СТАНОВЛЕНИЕ ПРАВОСЛАВНОГО НАПРАВЛЕНИЯ В СОВРЕМЕННОМ РУССКОМ ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИИ **
В статье рассматривается развитие и современное состояние православного направления (метода) в русском литературоведении.
Ключевые слова: художественное направление, метод, православное направление литературоведения, русская литература.
А. V. Motorin
THE BECOMING OF ORTHODOX METHOD IN CONTEMPORARY RUSSIAN LITERARY CRITICISM
The development and current state of orthodox method in the Russian literary criticism are discussed in the article.
Key words: art direction, method, direction of Orthodox literary studies, Russian literature.
Понятие творческого направления (художественного и научного) сложилось в России в первой четверти XIX в. и стало соответствием содержанию греческого слова «метод», которое означает «путь (ис)следования» [20, c. 527] к определенной цели, путь научного поиска. Сообразно этому понятию тот, кто следует куда-либо, должен полагать перед собою цель и обладать неким целостным мировидением для того, чтобы распознавать свое движение в познаваемом мире. В основе всякой научной методологии обязательно лежит целостное системное мировоззрение, а всякое подлинное мировоззрение стремится к постижению бесконечности бытия и потому питается определенной верой, которая служит необходимым способом познания бесконечной Истины. Корень слова вера в русском, как и во многих других языках, не случайно порождает
* Моторин Александр Васильевич, доктор филологических наук, профессор, Новгородский государственный университет им. Ярослава Мудрого; amotorin@yandex.ru.
** Публикация подготовлена в рамках поддержанного РГНФ научного проекта № 15-33-11007.
Вестник Русской христианской гуманитарной академии. 2017. Том 18. Выпуск 4
297
слова, означающие верность, достоверность, истинность, правильность познания. В научной методологии вера порождает гипотезы, т. е. целеполагающие предположения, которые в ходе познания так или иначе подтверждаются, если, конечно, познание совершается усердно, ведь в бесконечной полноте бытия есть все, что человек может предположить. Эта удостоверительность познания Истины изначально признана христианством, ибо подтверждена самим Христом, сказавшим в Евангелии: «Просите, и дано будет вам; ищите, и найдете; стучите, и отворят вам» (Мф. 7: 7). Соответственно и апостол Павел пишет о вере: «Вера же есть уповаемых извещение (в синодальном переводе: «осуществление ожидаемого». — А. М.), вещей обличение невидимых» (Евр. 11: 1). Устойчиво подтверждаемая научная гипотеза перерастает в достоверную теорию, учение, которое по сути оказывается научным вероучением. Научный метод — это путь следования за целеполагающей верой, за ее удостоверяемыми предположениями.
Устойчивые верования порождают свои научные, а также художественные направления (методы) познания мира, более или менее долго и производительно работающие. Между прочим, и христианство не могло не породить мощной научной методологии и плодотворного направления в искусстве, которые расцветают уже в первые века по Рождестве Христовом и с тех пор не прекращают свое бытие, то усиливаясь, то слабея и принимая под воздействием обстоятельств разные эпохальные виды. В частности развивается и православная методология изучения словесности.
Многообразное духовное сознание, основанное на вере в бытие человеческой души и сверхчеловеческих духов, обретает яркое выражение в художественном слове и при этом составляет (в своих устойчивых проявлениях) духовные направления словесности. В состав духовного словесного искусства входит, прежде всего, богослужебное, обрядовое искусство — не только христианское (церковное), но и, например, исламское, масонское, — и оно составляет свою область художественного творчества, требующую особого изучения. Однако не менее важны другие области художественного духовного слова — области словесности внеобрядовой: мирской и светской.
Мирская словесность либо прямо устремлена к какому-то обрядовому вероисповеданию (в разной степени у разных писателей), либо же связана с этим вероисповеданием косвенно, находясь в созвучии с ним, подобно тому, как связана частная бытовая жизнь верующего человека с его определенными, принятыми в данной общине обрядовыми действиями.
От мирской словесности надо отличать словесность светскую, или гуманистическую, область которой определяется представлением о свете независимого человеческого разума, освещающего и, тем самым, осмысляющего, являющего (при крайних взглядах — творящего) окружающий мир — без всякого подчинения той или иной вероисповедной обрядности. В некоторых светских представлениях свету человеческого разума предпочитается свет чувств, сердечного понимания. В любом случае такой свет мыслится самодостаточным, всеобъемлющим и по сути божественным началом бытия (хотя «божественность» при этом либо отрицается, либо не различается с «человечностью» — на основе сознательного или бессознательного самообожения).
Светское сознание может признавать бытие человеческого духа (или души), а может и отрицать его, становясь в таком случае «бездуховным», противоречащим собственному существованию. Светская словесность в своем развитии стремится вытеснить обрядовую и мирскую, соответственно, и в светской филологии заметна склонность вообще не распознавать мирскую словесность, а богослужебную представлять вымирающей, нехудожественной, недостойной внимания.
Мирское и обрядовое, в частности церковное, искусство являются хотя и качественно различными, но не разорванными и даже неразрывными проявлениями, ступенями духовного художественного творчества — особенно в пределах одного и того же вероисповедания (впрочем, и в творчестве, выражающем разные вероисповедания, проявляются общие родовые черты духовного искусства как такового).
В России вплоть до времен Петра I преобладало двуединство православной — церковной и мирской — словесности: «Только в новое время о духовных предметах стали писать по преимуществу лица духовного звания. В старые времена русский народ жил <.. .> преимущественно жизнью религиозною» [18, с. 2].
Уразумение взаимосвязи обрядового и внеобрядового (мирского) искусства возвращает к исконному, духовному по сути пониманию художественного слова как слова искусного, привлекательного, действенного, влиятельного, могущественного, преображающего и одухотворяющего человеческую жизнь. Художественным в этом смысле может оказаться всякое словесное творчество: и мифологический эпос, и лирическое стихотворение, и молитва, и церковная проповедь, и ученый труд, — а не только слово, основанное на сознательном вымысле, столь ценимом при светском подходе (в христианстве же такой нарочитый вымысел даже, напротив, считается творческим пороком).
В течение XVIII в. усиливалось болезненное противостояние прежнего (православного) и нового (светски-бездуховного, а также неправославно-духовного, укорененного в античной эстетике и языческой мифологии) отношения к художественному слову.
В первой половине XIX столетия при романтическом возрождении православной духовности противоборство разных типов творческого самосознания продолжалось. Одновременно совершалось противоречивое становление новой теории словесности, для которой характерно довольно широкое понимание пределов художественности [3, с. 129-143].
В бурную эпоху рубежа ХГХ-ХХ вв. сущность художественного слова вновь обостренно осмысляется и противоречиво расширяются границы художественного самосознания. С одной стороны, такому расширению способствуют немногочисленные писатели, творчески исповедующие Православие, например, о. Павел Флоренский, А. Ф. Лосев [15], с другой — сторонники разнообразных духовных течений неправославного толка. Светское бездуховно-рассудочное изображение жизни также по-своему способствовало расширению границ художественности, но вместе с тем оно стремилось подавить любые проявления духовного мировосприятия, разложить их изнутри своим недоверием, и такая его направленность могла восприниматься, с духовной точки зрения как «умирание искусства» [2].
Исследование православного направления духовности, коренного для русского художественного слова, развивалось в Новое время с большими затруднениями. В течение XVIII в. это направление предавалось незаслуженному забвению. Эпохой некоторого православного возрождения в русской культуре стал XIX в. С 1820-х гг. романтики начали указывать на, казалось бы, очевидную укорененность русской словесности в Православии. Лучшие писатели XIX в. пытались, насколько было возможно, восстановить достоинство творчества православного, осваивая все его возможности и области вплоть до обрядово-богослужебных. Они понимали, что воссоединение родной словесности с древними вероучительными преданиями, воспитавшими народ, есть воссоединение с теми корнями, которые обеспечивают творческому слову цветение и плодоношение. Православный взгляд на творчество особенно ясно выражали с 1840-х гг. славянофилы и Н. В. Гоголь, а позднее (уже с богословской точки зрения) — свт. Игнатий Брянчанинов, А. М. Бухарев (архимандрит Феодор), свт. Феофан Затворник.
Лишь в 1840-1850-е гг. эта точка зрения обрела полную силу, но с тем, чтобы в дальнейшем опять ослабевать. В объявлении об издании славянофильской «Русской беседы» в 1856 г. обобщенно отмечено:
Единственная почва для самобытного и полного развития всякого народа есть, конечно, его народность <...> Народность русская неразрывно соединена с православною верою. Вера — душа всей русской жизни; она же должна определять характер всякой умственной деятельности в нашей родине [14, с. 100].
Здесь слышится и уверенность в своей правоте, и противодействие иным точкам зрения, снова обретающим влияние в обществе.
С конца XIX и на протяжении большей части века XX длилось очередное отчуждение между русской культурой и Православием. Это непосредственно выражалось и в области филологии.
Только с 1980-х гг. постепенно поднимается волна исследований, посвященных различным особенностям православного по духу художественного слова. Современные ученые опираются на разыскания своих предшественников, трудившихся в XIX в. В частности, вновь оживилось осмысление ключевого вопроса о соотношении, взаимодействии, взаимовлиянии православного богослужебного и мирского искусства.
О повороте исследовательских предпочтений красноречиво свидетельствуют многочисленные научные конференции, сборники статей, выпускаемые по их итогам, коллективные монографии. О том же повороте свидетельствуют журналы «Русская литература», «Литературная учеба», «Литература в школе» и другие повременные филологические издания (православные оттенки в их содержании вполне определились уже к середине 1990-х гг. [4]). Заметной вехой на пути православного слововедения стал объемистый библиографический указатель по теме [19].
К настоящему времени издано уже довольно много монографических исследований, затрагивающих самые разные проявления православной духовности в творчестве писателей XIX столетия, составляются тематические сборники статей, посвященные отношению выдающихся писателей к Православию, выпускаются в свет новые научные собрания сочинений, при подготовке которых
учитываются православные корни художественного направления и языка
издаваемых классиков.
В сущности, сейчас возрождается целое православное направление в современном русском слововедении, причем оно достигает той степени зрелого развития, когда внутри него возникают разные, в чем-то даже противоборствующие течения, школы, но при этом сохраняется их единая методологическая основа, т. е. стремление соединить общие законы и приемы научного познания с герменевтикой, основанной на православном вероучении. Главная цель данного направления — осветить и осмыслить корневое духовно-православное развитие отечественной словесности от времен Крещения Руси до нынешних дней, а вместе с тем определить место этого художественного направления среди прочих, духовных и бездуховных. Понятно, что православная методология исследования может быть успешной только при наличии у исследователя соответствующей веры и глубокой просвещенности во всех вопросах вероисповедания.
Уже проведенные в истекшую треть столетия исследования можно подразделить на два вида. В одних выявляются некоторые избранные признаки православной веры в содержании словесных произведений: на уровнях отдельных художественных категорий (таких, например, как соборность, пасхальность, преображение, молчание, смирение), на уровнях сюжета, мотивов, стилистики, реминисценций, образности, в частности образов героев. Для подобных исследований, несомненно полезных и плодотворных, иногда характерно невнимание к целостности художественного произведения и порождающего это произведение творческого направления, метода, миросозерцания. Между тем православные по видимости мотивы, образы, символы, выдержки из Библии и даже целые категории верующего сознания могут быть использованы писателем с нехристианскими или антихристианскими целями (как, например, в романах Л. Толстого «Война и мир», «Воскресение»). Довольно часто отдельные проблески православности могут противоречиво сосуществовать в произведении с иными духовными началами и при этом подчиняться этим началам, служа в целом утверждению какой-то иной веры.
В других исследованиях, связанных с православной методологией, предпринимаются попытки целостного описания произведений как принадлежащих к православному духовному направлению. И здесь возникает вопрос определения признаков православности художественного произведения в целом. В решении этого вопроса выявилось несколько точек зрения.
Наиболее широкое понимание православного направления в русской словесности является и самым распространенным. Оно предлагается многочисленным сообществом ученых, в частности литературоведами многих университетских городов России, включая Москву, Санкт-Петербург, Калининград, Петрозаводск, Великий Новгород. В названных городах в 1990-2000-х гг. проводятся конференции, объединяющие единомышленников из России и зарубежья. Границы православности определяются в этой школе на всех уровнях художественного выражения, в частности таких, как «цитата, реминисценция, мотив, сюжет, жанр» (выдержка из подзаголовка сборников «Евангельский текст в русской литературе.», выпускающихся в Петроза-
водском университете по итогам одноименной конференции). Как заметил В. Н. Захаров, выражая данное воззрение, «русская литература была не только христианской, но и православной. <...> Вопреки историческим обстоятельствам, она оставалась ею и в советские времена. Надеюсь, это ее будущее» [8, с. 8-11]. При таком взгляде православное направление представляется корневым, непрерывным, основным и всепроникающим в русской словесности со времени Крещения Руси.
В русле этого подхода, предполагающего усмотрение духа веры на уровне поэтики, в образно-словесной ткани произведений, В. А. Котельников обращает особое внимание на язык лучших мирских писателей, которые, благодаря тонкому усвоению живого духа церковнославянского языка и — через него — духа русского Православия, поднимаются в творчестве до «стиля продолжающегося откровения Св. Духа», т. е. до «языка Церкви» [10, с. 17]. Автор соглашается с «исследователями, считающими слабыми, поверхностными секулярные тенденции в русской культуре XVIII — первой половины XIX веков» [10, с. 21].
И. А. Есаулов дает концептуальное обоснование «построению новой истории русской литературы», основывая это построение на «доминантном для отечественной культуры типе христианской духовности» [6, с. 3]. В свете такого рассмотрения русская художественная словесность оказывается единым развивающимся целым: от древнерусских слов («Слово о законе и благодати», «Слово о полку Игореве») до новейших произведений. Данный подход сохраняется и в другой монографии И. А. Есаулова, где автор сочувственно ссылается на точку зрения В. Н. Топорова, высказанную в книге «Святость и святые в русской духовной культуре»:
.при исследовании истоков русской художественной литературы (или, вернее, самой «художественности») в ретроспективно углубляющемся анализе тексты, подобные «Слову о законе и благодати», оказываются, может быть, наиболее непосредственными носителями «художественности», независимо от того, как они могли интерпретироваться в XI в. [16, с. 359; 7, с. 7-8].
По убеждению И. А. Есаулова, «изучение поэтики русской литературы
в отрыве от ее религиозных корней является сегодня явным анахронизмом» [7, с. 320].
Такой широкий подход к определению духовной сути нашей словесности созвучен известному определению Достоевского, заметившего, что Православие составляет неотъемлемую сущность русского народа. Но при этом подходе возникает двоякая опасность: с одной стороны — возможность искажения духовного образа русского народа в его определенном историческом (а не идеальном) состоянии, а с другой стороны — опасность размывания границ Православия, смешения этой веры с иными духовными, вероисповедными направлениями. В течение тысячелетия Православие, пожалуй, и стало основой народного самосознания, и это запечатлелось в языке, но надо учитывать, что в тонком собственно творческом слое народа всегда существовало борение мнений, постоянно возникали разные, часто далекие от Православия духовные учения, причем именно эта часть народа создавала художественную словесность, отражая в ней свои искания.
Среди сторонников православного литературоведения представлены и другие точки зрения, сужающие границы православности в словесности. Например, М. М. Дунаев видит «критерии Православия» в «Священном Писании и Священном Предании Церкви Христовой», в «догматах православного вероучения» [5, с. 9], — и все это предлагает искать в глубине художественных образов:
Важнейшее в нашей отечественной словесности — ее православное миропонимание, религиозный характер отображения реальности. Религиозность же литературы не в какой-то связи с церковной жизнью проявляется, равно как и не в исключительном внимании к сюжетам Священного Писания <...> Но: в особом способе воззрения на мир [5, с. 3].
Такой взгляд предполагает, что в русской словесности наряду с православными по духу произведениями нередко встречаются и неправославные.
Еще более узко на православность художественного творчества смотрит А. М. Любомудров. Для него главным признаком становится «церковность» художественного сознания, которая должна выражаться в тексте, например, в идее «необходимости воцерковления для спасения» [12, с. 99].
Наконец, крайнюю из возможных точек зрения выражает М. И. Маслова, которая сводит почти всю словесность Нового времени к светской, основанной на «ренессансном гуманизме» и противопоставляет ее почти всей древнерусской духовной словесности, «возникшей в лоне Церкви», основанной на «христоцентризме»:
... истинным христианским духом обладают действительно только духовные сочинения, в основе которых слово Божественного Откровения <...>. С пониманием этой простой истины приходит и понимание несообразности литературоведческих светских критериев в отношении произведений христианской словесности. Эти критерии оценивают лишь внешнюю сторону церковных произведений, не только не лишенных художественности, но и единственно обладающих подлинной художественностью. Внутреннее же содержание, сущность этих произведений не поддается литературоведческому анализу [13].
Разница подходов к определению границ и признаков православности в русской словесности Нового времени стала причиной открытых споров внутри православного направления филологии.
В ходе поступательного развития православной филологии наметилось возвращение к древнерусским понятиям о творчестве, а это приводит к постепенному расширению пространства художественного слова — за счет включения в него всей древнерусской жанровой системы, причем не только в ее историческом прошлом, но и в позднейшем богослужебно-церковном и околобогослужебном развитии. Наблюдается стремление рассматривать творчество церковных и мирских писателей как единое целое русской словесности. Для исследований в этом направлении важное методологическое значение представляют работы А. Н. Ужанкова [17].
Если на ранней ступени развития православной филологии приходилось говорить о «невозделанности историко-литературного материала в этом
направлении» [9, с. 3], то теперь обнаруживается некоторый перекос исследовательского внимания в сторону Православия, особенно по отношению к словесности XIX в. Между тем, несмотря на то что православное направление нашей словесности значительно окрепло в XIX в., оно было тогда отнюдь не единственным. Само Православие на протяжении всей своей истории укореняется в душе каждого народа и каждого человека сложно, трудно, в борьбе с многоразличными духовными искушениями, которые у писателей тут же выражаются в творчестве — и это у тех, кто крещен и считает себя православным, что же говорить о других, сознательно и упоенно передающих свои нехристианские духовные искания.
Впрочем, уже в XIX в. сложился и в дальнейшем расширялся опыт изучения всякого рода иноверия в русском художественном слове, причем с опорой разных исследователей на весьма различные методологические, мировоззренческие основания.
Понятийно-логическое проявление разных духовных направлений изучалось в трудах А. Н. Пыпина, И. И. Замотина, В. И. Семевского, П. Н. Са-кулина, Г. В. Флоровского, Н. А. Бердяева, В. В. Зеньковского, Н. О. Лосского, З. А. Каменского, Н. И. Цимбаева, В. М. Лурье, Ю. В. Стенника и др. Особая эстетическая грань понятийно-логического выражения духовности описывалась в работах Б. Ф. Егорова, В. А. Кошелева и др.
При современном восприятии русской словесности и ее филологического осмысления надо различать, с одной стороны, уже сложившуюся в своем разнообразии методологию исследований, а с другой — православное (а может быть, и неправославное, даже антиправославное) духовное (а может, и бездуховное) содержание художественных произведений. Православного писателя можно прочитать, изучить, истолковать, перетолковать неправославно, и наоборот, неправославного — православно. К примеру, образец магического (масонского) прочтения Гоголя дает М. Я. Вайскопф [1], при том что Гоголь всю жизнь боролся с масонством и магией вообще. Напротив, масонский подход к творчеству декабристов, применяемый Л. Дж. Лейтоном [11], в большей мере созвучен их взглядам, увлечениям и художественному направлению. Ясно, что при большей мировоззренческой близости методологии филолога с творческим методом изучаемого писателя художественный образ мира в толкуемых произведениях раскрывается с большей полнотой и точностью.
Подлинный филолог стремится верно раскрыть, осветить художественное миросозерцание писателя, однако глубина вдохновенно созданных произведений часто не вполне осознается даже их творцом и предоставляет большую свободу толкований. Труд взаимопонимания в осмыслении родной словесности постоянно ведется всем пишущим, читающим, слушающим сообществом современников, образующих народ. В этом поиске единства, совершаемом не без духовной борьбы, поддерживается, развивается и направляется к определенным целям самосознание народа.
К настоящему времени во всей совокупности толкований духовного содержания русской словесности XVIII-XXI вв. проявились два крайних уклона: представители одного стремятся выявлять только признаки православного сознания в художественном миросозерцании авторов и на этом основании
причислять большинство писателей к православному направлению, представители другого уклона, напротив, сознательно стараются не замечать (а иногда невольно, по неведению не замечают) художественных проявлений Православия даже там, где они очевидны. В итоге подлинная — сложная
и противоречивая — история становления новой русской словесности в ряде исследований оказывается упрощенно-сглаженной, искаженной: не возникает полная картина творческих свершений, духовных взлетов и падений. Соответственно не осознается истинная сила и направленность воздействия родного слова на новые и новые поколения читающего народа.
Теперь особенно потребны описания устойчивых разновидностей внео-брядового художественно-образного выражения духовных движений XIX в. — эпохи ключевой в развитии мирского и светского словесного творчества России.
ЛИТЕРАТУРА
1. Вайскопф М. Я. Сюжет Гоголя: Морфология. Идеология. Контекст. — М., 1993.
2. Вейдле В. В. Умирание искусства: Размышления о судьбе литературного и художественного творчества. — Париж, 1937.
3. Возникновение русской науки о литературе. — М., 1975.
4. Дмитриев А. П. Тема «Православие и русская литература» в публикациях последних лет // Русская литература. — 1995. — № 1. — С. 255-269.
5. Дунаев М. М. Православие и русская литература: в 6 ч. 2-е изд., испр. и доп. — М.: Христианская литература, 2001-2004. — Ч. 1-2.
6. Есаулов И. А. Категория соборности в русской литературе. — Петрозаводск, 1995.
7. Есаулов И. А. Пасхальность русской словесности. — М.: Кругъ, 2004.
8. Захаров В. Н. Русская литература и христианство // Евангельский текст в русской литературе XVIII-XX веков: Цитата, реминисценция, мотив, сюжет, жанр. Сборник научных трудов. — Петрозаводск: Изд-во Петрозаводского ун-та, 1994. — Вып. 1. — С. 5-11.
9. Котельников В. А. От редактора // Христианство и русская литература. Сб. 2. — СПб., 1996. — С. 3-8.
10. Котельников В. А. Язык Церкви и язык литературы // Русская литература. — 1995. — № 1. — С. 5-27.
11. Лейтон Л. Дж. Эзотерическая традиция в русской романтической литературе: Декабризм и масонство / пер. с англ. Э. Ф. Осиповой. — СПб.: Академический проект, 1995.
12. Любомудров А. М. Церковность как критерий культуры // Христианство и русская литература. Сб. 4. — СПб., 2002. — С. 87-109.
13. Маслова М. И. О «христианском духе» русской литературы: pro et contra // Микрокосмос. Научно-богословский и церковно-общественный альманах Миссионерского отдела Курской епархии Русской Православной Церкви. — Вып. 2. — Курск, 2009. — URL: http://www.bogoslov.ru/text/492382.html).
14. Егоров Б. Ф. Борьба эстетических идей в России середины XIX в. — Л., 1982.
15. Тахо-Годи Е. А. Художественный мир прозы А. Ф. Лосева. — М.: Большая российская энциклопедия, 2007.
16. Топоров В. Н. Святость и святые в русской духовной культуре: в 2 т. — М.: Гнозис; Школа «Языки русской культуры», 1995. — Т. 1.
17. Ужанков А. Н. Стадиальное развитие русской литературы XI — первой трети XVIII века: Теория литературных формаций. — М., 2008.
18. Филарет, епископ Харьковский. Обзор русской духовной литературы: 8621720. — СПб.: Тип. Имп. Академии наук, 1857.
19. Христианство и новая русская литература XVIII-XX вв.: Библиографический указатель: 1800-2000 / РАН, Ин-т рус. лит. (Пушк. дом); Сост. А. П. Дмитриев, Л. В. Дмитриева; Под ред. В. А. Котельникова. — СПб.: Наука, 2002. 896 с.
20. Черных П. Я. Историко-этимологический словарь современного русского языка: в 2 т. — М., 1994. — Т. 1. — 622 с.
