CC BY
55
Н. В. Мирошниченко*
Становление и развитие системы норм об ответственности за преступное нарушение профессиональных функций в законодательстве России X-XVIII вв.
В статье анализируется ответственность за причинение вреда при нарушении профессиональных обязанностей по русскому праву X-XVIII вв.; делается вывод о том, что ответственность эволюционировала от исключительно гражданско-правовой и корпоративной к публичной ответственности по нормам уголовного права.
The article is devoted to the study of liability for the infliction of harm in violation of professional duties on Russian law X-XVIII centuries; concludes that this responsibility has evolved from an exclusively civil-legal and corporate to a public responsibility under criminal law.
Ключевые слова: история права, нормативная регламентация профессий, нарушение профессиональных функций, обязательственная ответственность, публичная ответственность.
Key words: history of law, the normative regulation of the professions, the violation of professional duties, obligations responsibility, public responsibility.
Исторический метод занимает совершенно особое место в организации и проведении уголовно-правовых исследований. Накопленный веками, динамично меняющийся вслед за изменениями социальных реалий, многократно апробированный опыт использования уголовного закона для противодействия преступлениям обладает самостоятельной ценностью. Он демонстрирует практически весь возможный спектр принципиальных законодательных решений, последствия их реализации, факторы, определяющие эффективность правоприменения и снижающие его качество; иными словами, все, что составляет наше представление об уголовном праве и его возможностях в деле борьбы с преступностью. Причем, что особенно важно, это представление в процессе исторического исследования формируется с учетом и на основе совершенно различных, имевших место в истории социальных условий действия уголовного закона. Можно констатировать, таким образом, что исторический опыт предоставляет исследователю информацию, сравнимую с данными, которые можно получить в процессе
* Кандидат юридических наук, завкафедрой права экономического факультета Ставропольского государственного аграрного университета.
117
социального экспериментирования, столь затруднительного при изучении уголовно-правовых проблем борьбы с преступностью.
При этом стоит помнить, что полноценность информационной функции исторического исследования может быть обеспечена лишь при соблюдении определенных требований самого исторического метода. Среди прочих, здесь принципиально важно, что историко-правовой анализ не может быть ограничен исследованием лишь памятников права, писанных нормативных документов. Только комплексный подход, предполагающий изучение социально-политической обстановки в государстве, государственной идеологии, духовной культуры, текста памятников права, литературы позволит проникнуть в природу права, язык и идеологию представителей эпохи1.
В свете анализа проблем становления и развития уголовно-правовых норм об ответственности за причинение вреда при исполнении профессиональных обязанностей это означает необходимость изучения нормативных документов не только на фоне общей динамики уголовного права, но и с учетом тех отношений, которые существовали в области труда и занятости, предоставления услуг или оказания работ, с учетом информации о степени развитости профессий, ремесел, производства, управления и пр. Это весьма обширный фронт работы, и полноценное ее выполнение под силу, пожалуй, лишь коллективу специалистов в области истории права и уголовноправовой науки. А потому, учитывая направленность этой публикации, ее объем и основные цели, представляется возможным в известной степени абстрагироваться от исторических деталей и частностей и сосредоточить свое внимание на наиболее значимых, главных, ведущих тенденциях развития уголовно-правовых средств борьбы с преступным нарушением профессиональных функций. Некоторая потеря исторической информации при этом будет, на наш взгляд, компенсирована рельефностью исследования и должным структурированием научной информации.
Генезис уголовного права на Руси восходит к преданиям, обычаям и верованиям славянских племен, к житейским представлениям о добре и зле, справедливости и несправедливости. Именно здесь располагаются истоки обычного права, ставшего фундаментом и одновременно содержани-
1 Момотов В. В. К проблеме исследования русского средневекового права // Совр. пробл. правоведения. Краснодар, 1998. С. 16.
118
ем первых письменных правовых документов, наиболее известный из которых - Русская Правда2.
Этот памятник древнерусского права и иные близкие к нему по времени документы не содержат норм, которые можно позиционировать в качестве прообразов современных предписаний о нарушении профессиональных функций, хотя сама Русская Правда фиксирует относительно развитую систему профессий: ремесленники, купцы, тиуны, огни-щанины, повара, конюхи и др.
Анализируя эти профессии и контекст упоминания о них в правовых источниках, можно сделать два значимых вывода.
Во-первых, возникновение государства в древнерусском обществе с необходимостью привело к появлению особой группы лиц, профессионально занятых управлением (в данном случае не имеет принципиального значения тот факт, что функции управления раннегосударственным обществом, как правило, совпадали с функциями управления княжеским домом и хозяйством), и соответственно к условному разделению профессий на производственные и служебно-управленческие. В связи с этим можно было бы предполагать, что с момента появления управленцев возникают служебные злоупотребления. Очевидно, они и существовали. Однако древнерусское общество и его право еще не могли в полной мере осмыслить эти злоупотребления как нарушения особых профессиональных обязанностей, поскольку сама государственная служба рассматривалась в большей степени как личная служба князю (понятие публичного было еще слишком слабо).
Говорить о должностных (служебных) преступлениях в рассматриваемый период времени следует крайне осторожно. Необходимые предписания о подобного рода деяниях появятся значительно позже, во времена Псковской и Новгородской судных грамот, когда личная служба государю и государственная служба будут в достаточной степени «разведены» и начнет складываться особая социальная прослойка управленцев - бюрократия. Подчеркнем, сказанное не означает отсутствия служебных преступлений как факта общественной жизни Х-ХШ вв. Злоупотребления и пренебрежение властью будут всегда и везде, где эта власть имеется. И здесь можно сослаться на свидетельства М.Ф. Владимирского-Буданова о том, что во всех русских землях даже князья, совершившие преступление по должности, подлежали суду и наказанию со стороны союза князей (в
2 Текст документа см.: Российское законодательство Х-ХХ веков: в 9 т. Т. 1. Законодательство Древней Руси / отв. ред. В.Л. Янин. М., 1984.
119
Новгороде и Пскове - суду веча). При этом, однако, сам М.Ф. Владимирский-Буданов отмечает, что преследование высших властей достаточно часто совершались в форме народных восстаний, что, конечно, далеко от собственно уголовно-правовых начал ответственности3.
В итоге, ответственность за причинение вреда при нарушении обязанностей государственной службы в русском обществе Х-ХШ вв. может быть представлена либо как личная ответственность служилых людей перед князем (которая выражалась весьма часто в опале), либо как неправовое преследование со стороны населения (хрестоматийным примером здесь может служить судьба князя Игоря, злоупотребления которого при сборе налогов («полюдья») привели к восстанию против него и его казни4).
Второй значимый тезис, который необходимо подчеркнуть, анализируя древнерусские источники, состоит в следующем: о какой бы разновидности профессий не шла речь (производственниках или управленцах), профессиональный статус лица во многом был связан с его личным статусом (определял его и определялся им одновременно), в связи с чем ответственность за нарушение собственно профессиональных обязанностей была неотличима от ответственности за нарушение личных обязательств человека, что, по сути, было гораздо ближе к области регулирования гражданского, нежели уголовного права.
Этот вывод в достаточной степени подтверждается историческими и собственно правовыми свидетельствами. Так, исследуя ремесленное производство Древней Руси, Б.А. Рыбаков приходит к выводу о том, что, по меньшей мере до ХШ в., продукция ремесленников была настолько малочисленна, а районы ее сбыта незначительны (а в отношении некоторых видов продукции сбыт вообще неизвестен), что есть значительные основания усматривать в организации ремесла не безличное массовое производство (насколько это выражение применимо к докапиталистическим отношениям), а работу на заказ, т. е. ремесло «в чистом виде»5. Очевидно, что при такой организации труда отношения в связи с качеством и безопасностью производимой лицом продукции или оказываемой услуги справедливо рассматривать как отношения по большей части обязательственные, а возможный в связи с нарушением обязательств вред (будь то вред, связанный с неисполнением обязательства, или вред, связанный с некачественной
3 Владимирский-Буданов М.Ф. Обзор истории русского права. Ростов н/Д, 1995. С. 322.
4 См.: История России с древнейших времен до начала ХХ1 века / под ред. А.Н. Сахарова. М., 2005. С. 44-45.
5 Рыбаков Б. А. Ремесло Древней Руси. М., 1948. С. 438 и др.
120
продукцией или услугой) необходимо рассматривать как вред, причиненный частному лицу в рамках цивилистических отношений. В любом случае ненадлежащее выполнение ремесленником своих обязательств по договору не могло влечь уголовно-правовой реакции.
Такой вывод можно считать справедливым, ссылаясь на предписания Русской Правды. Она умалчивает об ответственности ремесленников, но содержит весьма интересные для нас положения об ответственности купцов. Согласно ст. 54 и 55 Пространной редакции Русской Правды, купец обанкротившийся, или утративший взятые в долг деньги, или не могущий расплатиться за приобретенный товар, не мог быть привлечен к уголовной ответственности. Ему предоставлялась возможность погасить свои обязательства в рассрочку, за исключением случаев, когда капитал был утрачен им в результате пьянства или иных предосудительных действий. Но и в этом случае судьба купца полностью зависела от кредиторов, которые могли либо требовать уплаты долгов, предоставив рассрочку, либо требовать продажи имущества купца в погашение долгов. Как видим, ответственность купца перед кредиторами исключительно гражданско-правовая, поскольку его профессиональные обязательства есть обязательства личные.
В рассуждениях об ответственности представителей производственных профессий за ненадлежащее исполнение своих профессиональных обязанностей нельзя обойти стороной и еще один вид ответственности, о котором нет точных свидетельств, но который, вероятнее всего, все же существовал на Руси и выполнял важную регулятивно-охранительную функцию. Речь идет о корпоративной ответственности, прежде всего ремесленников, в рамках цеховых образований. Вопрос о цехах как средневековых профессиональных корпорациях в Древней Руси - крайне сложный и неоднозначный. В то же время авторитетные исследования Ю.В. Юшкова и Б.А. Рыбакова убедительно доказывают, что несмотря на отсутствие письменных документов (прежде всего, цеховых уставов) и иных прямых свидетельств наличия цехов на Руси, есть достаточно косвенных подтверждений того, что они все же существовали6. А если это так, то следует предполагать и наличие у цехов особой юрисдикции. В обоснование этого тезиса Б.А. Рыбаков ссылается на положения Псковской судной грамоты и прямо пишет: «Статья 113 Псковской судной грамоты, говорящая о самостоятельной юрисдикции братчин, является параллелью западному
6 Юшков С. В. Очерки по истории феодализма в Киевской Руси. М., 1939. С. 140; Рыбаков Б. А. Ремесло Древней Руси. М., 1948. С. 746.
121
средневековому законодательству, признающему право суда за ремесленными и купеческими городскими корпорациями. В пользу этого взгляда говорит и постоянный замкнутый состав братчин, и наличие внутри них особой администрации - старост, и неограниченность братчинного суда, и иммунитет братчин в отношении представителей власти»7.
Общеизвестно, что западноевропейский цех имел в ряду своих многочисленных функций контроль качества производства и продукции, организацию взаимоотношений между членами цеха и партнерами по бизнесу, между членами цеха и потребителями продукции. А это и есть, собственно, тот спектр отношений, включая отношения ответственности, который возникает в связи с надлежащим и (или) ненадлежащим исполнением лицом своих профессиональных обязанностей.
Предполагая цеховое устройство ремесла в Древней Руси, нельзя исключать системы внутрицеховой ответственности ремесленников. Однако здесь важно подчеркнуть, во-первых, вероятностный характер данного суждения, а во-вторых, что особенно значимо в свете рассматриваемых нами вопросов, в любом случае неуголовно-правовой характер ответственности. Цеховая ответственность по своей природе, как представляется, гораздо ближе к дисциплинарной и гражданско-правовой.
Сказанное об ответственности ремесленников и купцов справедливо для представителей практически всех профессий при условии, однако, что они относятся к категории свободных и светских не людей (светских - не в смысле нерелигиозных, а в смысле немонашествующих). Эта связь профессионального статуса лица с его личным статусом особенно наглядно прослеживается при анализе норм об ответственности отдельных категорий лиц.
Так, для представителей монашества специфической разновидностью ответственности, сочетающей в себе черты, присущие сегодня общественной и правовой, частной и публичной, была ответственность по нормам канонического права. Среди монастырских работников было достаточно много различных ремесленников, и нарушения профессиональных обязанностей не были им чужды. По свидетельству Б.А. Рыбакова, для большинства из них был обязателен монастырский устав Федора Студита, введенный в Киеве еще в Х1 в. Он содержал строго разработанную систему наказаний ремесленников и предусматривал наказание в виде церковного покаяния (поклонов и сухоядения) за сломанное шило или порванную
7 Рыбаков Б. А. Ремесло Древней Руси. М., 1948. С. 764-765.
122
нить8. Но, подчеркнем - ответственность ремесленника в данном случае есть ответственность по церковному праву за нарушение своих обязанностей перед богом, а не уголовная ответственность перед государством.
Связь ответственности за нарушение профессиональных функций и личного статуса наглядно прослеживается и при анализе положений Русской Правды о закупах - особой категории наемных работников, имевших не только имущественные, но и личные обязательства перед нанимателем9. В статьях 57, 58 Пространной редакции Русской Правды значится, что закупы несли ответственность за порчу имущества нанимателя, которым они пользовались, лишь в том случае, когда вред был причинен во время выполнения ими своей работы (работы на себя, а не на господина) и в связи с ней, например при небрежном отношении к имуществу; в противном случае (когда работы выполнялись на нанимателя, когда вред был причинен в отсутствие самого закупа) они не несли ответственности за гибель или повреждение имущества нанимателя. Поскольку отношения личного найма в статусе закупа превалируют над отношениями экономическими, то ответственность его перед нанимателем предстает как исключительно обязательственная, не уголовная.
Резюмируя исследование вопроса об ответственности за причинение вреда при нарушении профессиональных функций в Древнерусском государстве (Х-ХІІІ вв.), можно отметить в качестве общей характеристики тот факт, что она не имела характера публично-правовой уголовной ответственности. В виду тесной связи профессионального статуса лица с личным правовым статусом, а также специфики организации экономического производства и государственной службы, возможное причинение вреда при нарушении профессиональных обязанностей влекло за собой ответственность по обязательственному и (или) корпоративному праву.
Формулируя такой вывод, необходимо вместе с тем специально подчеркнуть, что он отражает оценку прошлого с позиций современных представлений об отраслевом строении права и системе отраслевых видов ответственности. В русском праве Х-ХШ вв. (и даже позже) жесткого противопоставления уголовной ответственности иным видам правовой ответственности все же не существовало, равно как не существовало однозначного различия между преступлениями и иными правонарушениями.
8 См.: Рыбаков Б. А. Ремесло Древней Руси. С. 499-500.
9 О статусе закупов см.: Правда Русская: в 2 т. Т. 2. Комментарии / под ред. Б. Д. Грекова. М.; Л., 1947. С. 439-481.
Такое положение вещей соответствовало общей логике развития уголовного права и его ключевых категорий. Как верно замечает А. Чебышев-Дмитриев, в рассматриваемую эпоху русское право еще не вышло из того периода, когда «уголовная и гражданская неправда смешивались между собою» и «безразлично влекли за собою одинаковые последствия и одинаково вызывали реакцию со стороны всего общества»10. Ситуация изменится позже, когда в ХУ-ХУП столетиях на смену нормативной трактовке преступления как личной обиды придет понимание преступления как сознательного нарушения общественного, публичного порядка, как конфликта одного со многими и прежде всего, с государством.
Эволюция уголовного права и его категорий была напрямую связана с развитием общественного устройства и укреплением государства. Анализ этого процесса превосходит рамки нашего исследования. Но в свете решаемых в нем задач принципиально важно отметить, что укрепление государства находило свое внешнее выражение, среди прочего, в увеличении объема государственных функций, росте и специализации государственного аппарата. Нельзя, конечно, сбрасывать со счетов развитие производственных, торговых и прочих отношений, укрепление экономической мощи страны. Однако, как представляется, в сравнительном отношении динамика и качественная трансформация системы управления обществом была все же более значима и существенна, нежели изменения в экономическом базисе.
Определенным подтверждением сказанному могут служить результаты анализа правовых памятников ХУ-ХУ1 вв., проведенного сквозь призму положений об ответственности за нарушение профессиональных функций. Крупнейшие юридические документы эпохи - Судебник 1497 г. и Судебник 1550 г.11 не создали новых уголовно-правовых в своем содержании норм об ответственности за причинение вреда в процессе выполнения профессиональных функций лицами, занимающимися производственной, торговой и иными аналогичными видами деятельности, что может свидетельствовать о достаточности ранее сложившейся системы корпоративной и договорной ответственности. Однако в этих правовых документах совершенно особое развитие получает новая группа норматив-
10 Чебышев-Дмитриев А. О преступном действии по русскому допетровскому праву. Казань, 1862. С. 78.
11 Текст документов см.: Российское законодательство Х-ХХ веков: в 9 т. Т. 2. Законодательство периода образования и укрепления Русского централизованного государства / отв. ред. А.Д. Горский. М., 1985.
ных предписаний об ответственности лиц, профессионально выполняющих управленческие, служебные функции.
В первую очередь эти нормы определяли ответственность представителей судебной власти за ненадлежащее выполнение ими своих профессиональных обязанностей. Неправосудные решения - явление столь же древнее, как и сам суд. Они упоминались еще в ст. 4 Псковской судной грамоты, которая грозила нерадивым служителям Фемиды ответственностью перед бо-гом12. Важно, что такое отсутствие «земной», формально определенной уголовной санкции за неправосудие, объяснимое, скорее всего, спецификой религиозного мировоззрения и сакральными представлениями о судебной власти, существовало достаточно долго. Даже Судебник 1497 г. (в ст. 19) не формулировал конкретной уголовной санкции чиновнику, виновному в не-правосудии («а боярину и диаку в том пени нет»).
И тем не менее, эти первые архаичные нормы о недопущении профессиональных служебных нарушений крайне важны, поскольку именно они стали источником сложившейся в середине ХУ1 в. весьма разветвленной системы правовых предписаний, охватывающих уже самые различные сферы профессиональной службы. Так, Судебник 1550 г. формулирует вполне зрелые положения об уголовной ответственности за умышленное не-правосудие (ст. 3), составление подложного судебного протокола (ст. 4), неправомерный отказ в судебной защите (ст. 7), незаконное освобождение из под ареста за взятку (ст. 53) и др. Причем если в Судебнике должностные преступления связаны по преимуществу с судебной властью, то в иных законах и юридических актах параллельно формулируется масса иных составов должностных преступлений в зависимости от тех функций, которые были возложены на конкретных должностных лиц. Согласно законодательству ХУ1 столетия (губные и земские грамоты, грамоты, отданные воеводам и др.) представители местной администрации могли нести ответственность за небрежение в розыске преступников («лихих людей»), неосуществление надзора за приезжими людьми, упущения и злоупотребления при сборе налогов, несоблюдение противопожарных норм, ненадлежащий надзор за благочинием на посаде и в слободах, пристрастное отношение к работе («учнет другу дружите, а недругу мстити»), и даже в целом - за исполнение своих обязанностей «ложно, не по Государеву наказу»13.
12 Текст документов см.: Памятники русского права: Памятники права феодальнораздробленной Руси XII - XV вв. Вып. 2 / под ред. С.В. Юшкова. М., 1953. С. 302-324.
13 См.: Рожнов А. А. История уголовного права Московского государства (XIV-XVII вв.). М., 2012. С. 151-153, 157, 159.
Характерно, что разрабатывая такую систему норм об ответственности за служебные преступления, законодатель практически интуитивно видел необходимость конструирования специальных видов наказаний для чиновников. И хотя самыми распространенными санкциями для них было битье кнутом или батогами, в ХУ1 в. уже вполне отчетливо оформляются такие специальные меры воздействия, как конфискация поместий и вотчин, снижение земельного или денежного оклада, понижение в чине, отрешение от должности с запрещением занимать таковую в дальнейшем («выкинути ис подьячих, и ни у кого ему в подьячих не бытии» - ст. 28 Судебника 1550 г.).
Подытоживая сказанное относительно содержания правовых памятников ХУ-ХУ1 вв., нельзя не обратить внимание, что именно преступления против правосудия и связанные с ними иные преступления против службы привлекали особое внимание законодателя. В количественном отношении они занимали, бесспорно, ведущее место среди всех уголовно-наказуемых деяний, предусмотренных в Судебниках. Однако есть одно обстоятельство, которое непременно следует учитывать, оценивая этот факт с точки зрения истории законодательства об ответственности за преступное нарушение профессиональных функций. Речь идет о том, что управленцы, преступные деяния которых фиксировались в законодательных памятниках, еще не были в строгом смысле этого слова профессионалами; с современных позиций управление и суд не были для них профессиональным видом деятельности. Об этом вполне точно писал Б.С. Утевский: «И в ХУ1-ХУ11 в. в. имелся служилый класс. Но в ХУ1-ХУИ вв. служилое боярство - это еще не профессиональное чиновничество. Это в первую очередь, боярская аристократия, дворянская бюрократия, гордая своей породой, не оформившаяся еще как профессиональное чиновничество. ... Наличие такой бюрократии не требовало ни иерархически построенного должностного аппарата, ни каких-либо законов или инструкций, регулирующих государственную службу, ни законодательно установленной компетенции отдельных государственных учреждений и должностных лиц»14. В этой связи неслучайно, что в составах служебных преступлений описывались по преимуществу деяния, которые, с одной стороны, состоят в неисполнении или ненадлежащем исполнении обязанностей, а с другой стороны, всегда причиняют конкретные, осязаемые негативные последствия иным, не связанным со службой объектам. В теоретическом плане это позволяет рассматривать данные преступные посягательства как некую переходную форму от древнерусской «обиды» с ее реальным вредом к более позднему,
14 Утевский Б. С. Общее учение о должностных преступлениях. М., 1948. С. 173.
126
сложившемуся при Петре I «преступлению» как формальному нарушению правового порядка. И еще. Поскольку судьи и иные должностные лица русского феодального государства - это еще не вполне профессиональные чиновники, но уже и не просто личные слуги царя, их должностные обязанности представляют собой нечто среднее между публичными обязанностями государственного служащего и личными обязательствами перед верховным правителем. Следовательно, и служебные преступления есть нарушение одновременно двух видов обязанностей; соотнести их строго с какой-либо одной разновидностью обязательств не представляется возможным. И все же при анализе нормативных источников есть достаточно оснований усматривать в ответственности средневековых должностных лиц уже исключительно публичный элемент; здесь практически не осталось следов обязательственных отношений, к которым тяготели отношения ратных людей и князей в Древнерусском государстве.
Таким образом, к ХУ11 столетию в социальной и правовой истории России сложилась, если можно так выразиться, переломная ситуация. Она нашла свое выражение и в кардинальной перестройке основ государственного управления, и в трансформации системы хозяйствования, и в переоценке роли права в общественной жизни. Нормативным «слепком» всех этих трансформаций стало Соборное уложение 1649 г. - крупнейший памятник русского права, определявший правовую основу регулирования социальных отношений в стране вплоть до Х1Х столетия15.
В этом документе был продолжен курс на формирование развернутой системы оснований ответственности за нарушение профессионально выполняемых властных и управленческих функций. Здесь мы встречаем не только известные ранее русскому праву нормы, устанавливающие наказание за умышленное неправосудие (ст. 5, 6 гл. Х), незаконное освобождение задержанных из-под ареста (ст. 83 гл. ХХ1), судебную волокиту (ст. 15 гл. Х ) и некоторые другие, но целый ряд новых предписаний, возникновение которых было стимулировано созданием более совершенного и разветвленного государственного аппарата и дифференциацией управленческих функций. Исследуя эти новые виды должностных преступлений в русском праве середины ХУ11 в. на основании не только Соборного уложения, но и иного, «некодифицированного» законодательства,
15 Текст документа см.: Тихомиров М. Н., Епифанов П. П. Соборное уложение 1649 года. М., 1961.
А.А. Рожнов предлагает вполне приемлемую их классификацию в зависимости от сферы нарушения должностных обязанностей виновного:
- воинские должностные преступления (неукрепление воеводами крепостей, нарушение правил верстания на службу и др.);
- преступления в сфере охраны общественного порядка и безопасности (халатный надзор объезжих голов за соблюдением противопожарных требований, необеспечение надлежащего качества мостов, перевозов, паромов и плотов и др.);
- преступления в сфере сословных отношений (невыполнение воеводами указаний о сыске беглых и др.);
- преступления в сфере использования казенных средств (казнокрадство, плохой надзор дьяков за использованием подьячими денежных средств и др.);
- преступления в сфере взимания налогов и пошлин (недобор таможенными головами и целовальниками сборов и пошлин, неисполнение воеводами распоряжений о сборе налогов и др.);
- преступления в сфере межевания (выделение ненадлежащих или лишних земельных участков и др.);
- преступления в области документооборота (утеря курьером государевой грамоты, неприсылка или несвоевременная отсылка воеводами «росписей» решенных судебных дел и др.)16.
Санкции за должностные преступления, как и в целом санкции правовых норм Соборного уложения, не отличались какой-либо строгой системой. Достаточно распространены были неопределенные указания о наказании («опала», «пени, что государь укажет», «в тюрьму до государева указа» и др.); применялись традиционные для того времени наказания (тюремное заключение, битье батогами или кнутом и пр.); продолжалась практика конструирования специальных наказаний для управленцев - отнятие чести, запрет на профессию (к примеру, ст. 5 гл. Х «О суде» устанавливала: «Да за ту же вину у боярина, и у околничего, и у думного человека отняти честь. А будет который судья такую неправду учинит не из думных людей, и тем учинити торговая казнь, и въпередь им у дела не бытии»).
При анализе нормативного материла, определяющего ответственность должностных лиц, обращает на себя внимание вполне отчетливая тенденция усиления правовых начал в организации службы. В техническом
16 Рожнов А. А. История уголовного права Московского государства (Х1У-ХУ11 вв.). С. 259-261.
отношении законодатель еще не противопоставляет служебное (административное) право праву уголовному, не разводит позитивную регламентацию служебных обязанностей и регламентацию уголовной ответственности за их нарушение. Эти процессы как бы сливаются: служебные профессиональные обязанности должностных лиц фиксируются в законе посредством указания на уголовную наказуемость их нарушения. В этом отношении можно утверждать, что уголовное право ХУ11 столетия выполняло не только (а может, и не столько) охранительную функцию, защищая порядок служебных отношений, но и важную функцию упорядочения, регулирования этих служебных отношений, тем самым конструируя сам порядок государственной службы и номенклатуру профессиональных обязанностей управленцев.
Эта специфическая особенность правовой регламентации профессиональных функций и ответственности за их нарушение проявляла себя и в части, относящейся к профессиям, не связанным с управлением, к производственной, хозяйственной деятельности. В Соборном уложении, пожалуй, впервые в русском законодательстве явно обозначаются некоторые специальные обязанности лиц, занимающихся тем или иным видом деятельности. В содержательном отношении эти обязанности состояли, как правило, в особом обращении с некоторыми предметами или в особом порядке выполнения отдельных видов работ. Они, конечно, не были развернуто представлены или тем более систематизированы, носили разрозненный, отрывочный характер. Но сам факт появления этих обязанностей в законе принципиально важен, поскольку отражает общую линию более широкого использования возможностей права в деле регулирования общественных отношений, тенденцию проникновения права в те сферы жизнедеятельности, которые ранее находились вне его влияния.
Соблюдение определенных требований выполнения работ или обращения с предметами было объективно необходимо прежде всего в целях обеспечения интересов третьих лиц, причем как связанных, так и не связанных контрактными обязательствами с многочисленными ремесленниками, купцами и прочими хозяйственниками. Поэтому государство стремится к тому, чтобы зафиксировать этот набор требований и установить четкие, недвусмысленные последствия их нарушения. Сами эти последствия имели в большей степени гражданско-правовую природу и состояли в восстановлении нарушенных прав и компенсации причиненных убытков. А потому не случайно, что соответствующие нормативные предписания не были помещены составителями Соборного уложения в главы, касающиеся преступлений (гл. ХХ1 «О розбойных и о татиных делех», гл.
129
XXII «Указ за какие вины кому чинити смертная казнь, и за какие вины смертию не казнити, а чинити наказание»). Они располагались по большей части в гл. X «О суде» и позиционировались как нормы об обязательствах вследствие причинения вреда.
В качестве примера можно назвать следующие правила: о последствиях растраты финансового или товарного займа (ст. 206), о нарушении предосторожности в обращении с огнем на полях (ст. 224, 225), о нарушении обязательств сохранности двора от пожара (ст. 227), о соблюдении правил постройки водяных мельниц (ст. 238), о качественном выполнении обязательств по огранке ювелирных камней (ст. 272), о качественном выполнении обязательств портными (ст. 273), о соблюдении обязательств по охране двора (ст. 275).
Всем этим нормам и описанным в них правовым ситуациям свойственна общая конструкция:
- лицо занимается каким-либо видом профессиональной деятельности или выполняет некоторые виды работ;
- на это лицо специальным договором или в силу выполняемой работы возложена обязанность по соблюдению определенных правил;
- лицо сознательно при отсутствии извиняющих обстоятельств не выполняет своих обязанностей;
- в результате третьим лицам (нанимателям, заказчикам, иным лицам) причиняется реальный вред и убытки;
- предъявляется иск о возмещении вреда, который должен быть удовлетворен за счет имущества должника;
- в некоторых случаях при невозможности погашения обязательства допускалась выдача должника «головой» кредитору до погашения долга.
Конечно, эта конструкция не типично уголовно-правовая; здесь перед нами в большей степени гражданско-правовые отношения, следующие из факта причинения вреда. Но нам принципиально важно отметить, что в Соборном уложении: намечен путь к нормативной фиксации наиболее значимых профессиональных обязанностей; унифицирован подход к определению последствий нарушения как отдельных обязательств по конкретному договору, так и последствий нарушения своих профессиональных обязательств вне зависимости от наличия конкретного договора; дифференцируются последствия в зависимости от наличия вины в нарушении обязательств; строго фиксируются правовые санкции за совершенное нарушение. Все это приближает исследуемые нормативные предписания к группе уголовно-правовых, а сами деликты - к разряду публичных правонарушений, преступлений.
Эволюция изложенной нормативной конструкции в сторону публичного правонарушения будет тем более явственной, чем сильнее будут развиты правовые начала в регулировании профессиональных функций, установлении прав и обязанностей лиц, выполняющих на профессиональной основе те или иные виды деятельности. Такое положение вещей станет возможным в России, начиная с ХУШ столетия, когда коренным образом изменится общее представление о праве и законе, об их роли в жизни общества и государства.
Именно в первой четверти ХУШ в., как обоснованно указывают специалисты, началась новая эпоха в развитии русской правовой культуры: возросла роль законодательства в политике самодержавной власти, было осознано значение закона в качестве инструмента государственных преобразований, создания и упрочения нового общественного порядка. Как следствие, возвысилось значение законности как особого правового режима в государстве17.
Общее отношение эпохи к законам и к необходимости их неуклонного соблюдения хорошо выражено в Воинских артикулах Петра Великого18. Артикул 35, в частности, провозглашал: «Все указы, которыя или в лагерях или в крепостях, при трубах, барабанах или при пароле объявятся, имеет каждый необходимо исполнять. А кто тому явится противен и преслушен, оный достойна себя при сем помянутого наказания сочинил».
Толкование к этому артикулу определяло и порядок наказания за неисполнение правовых предписаний. По общему правилу санкция должна быть объявлена в самом законе. Но если последний умалчивал о наказании лиц, его нарушивших, следовало применять, в зависимости от обстоятельств, положения артикулов 27 и 28 об ответственности за умышленное или неосторожное неисполнение приказа. Тем самым нарушение законов фактически приравнивалось к неисполнению приказов, что отражало специфическое понимание природы самих законов как выражения воли (приказания) единственного, самодержавного представителя высшей власти в стране.
Усиление роли закона в государственной и политической жизни России ХУШ в. происходило на фоне таких процессов, как становление абсолютизма и утверждение механистической картины мира; было самым тесным образом связано с ними. Механика требовала упорядочения работы
17 См.: Томсинов В. А. Юридическое образование и юриспруденция в России в ХУШ столетии: учеб. пособие. М., 2010. С. 23-25.
18 Текст документа см.: Российское законодательство Х-ХХ вв.: в 9 т. Т. 4. Законодательство периода становления абсолютизма / отв. ред. А.Г. Маньков. М., 1986.
131
механизмов (в том числе и социального), абсолютизм распространял это требование абсолютно на все вокруг. Когда мир, включая человека, понимается как совокупность огромного числа неделимых частиц, перемещающихся в пространстве и времени, задача государственного управления видится в надлежащем упорядочении этого «движения», в создании таких условий, при которых общественная жизнь уподобится отлаженному механизму, где каждая деталь будет находиться на своем месте, строго выполнять свою функцию, взаимодействовать с другими деталями, создавая тем самым некое эффективно работающее целое. Рассматривая общество как механизм, государству, таким образом, необходимо было четко выявить, зафиксировать его «детали» и определить «функции» каждой из них. Решение этой задачи находило свое выражение в стремлении абсолютной власти как можно более полно охватить все стороны экономической, политической, социальной, духовной и прочих видов практики и подчинить их воле верховного правителя за счет создания максимально развернутой, крайне детализированной системы стандартов и правил выполнения практически любого вида деятельности. При этом формой стандартизации стали многочисленные указы, законы, инструкции и пр., а идеологическим обоснованием тщательной нормативной регламентации всех проявлений общественной жизни стала идея общей пользы или общего блага.
Стремление к общему благу в сочетании с патерналистским отношением к подданным, концентрацией в руках императора всей полноты власти и искренней верой в силу законов привело не только к «законодательному буму», но и практике создания законов буквально «на каждый случай». В учебной литературе по этому поводу отмечается: «Преодоление отсталости страны осуществлялось свойственными абсолютизму методами административного вмешательства во все стороны жизни подданных, всесторонней опеки, полицейского надзора и принуждения. В указах подробно, во всех деталях, описывалось, как сеять коноплю, получать пеньку, выделывать кожу (только с салом, а не с дегтем), убирать хлеб (косами и граблями, но не серпами), причем исполнителям предписывалось строго карать ослушников: “Ибо сами знаете, что добро и надобно, но наши люди без принуждения не сделают”»19.
Общее представление о подходе законодателя к юридическим последствиям невыполнения или ненадлежащего выполнения предписанных свыше правил осуществления отдельных видов деятельности и работ (в том числе и профессионально выполняемых) можно составить на основе
19 История политических и правовых учений. Домарксистский период / под ред. О.Э. Лейста. М., 1991. С. 253.
положений гл. У Воинских артикулов «О всякой салдатской работе». Именно здесь под страхом смертной казни и иного наказания солдатам предписывалось исполнять работу и службу надлежащим образом (артикул
50), не допуская прогулов (артикул 52). Здесь же определялась обязанность начальников осуществлять должный контроль за работой солдат (артикул
51) и не выходить за пределы своих полномочий при осуществлении властных функций (артикул 53).
Такого рода общие предписания развивались и конкретизировались во множестве нормативных актов. Однако их анализ в рамках настоящей работы не представляется необходимым. Гораздо важнее отметить, что значительное увеличение объема нормативного материала с закономерностью влекло за собой возникновение потребности в его упорядочении, систематизации.
В данном случае мы не имеем в виду собственно кодификационные работы, начало которым Петр I положил еще в 1700 г. Речь идет о другом. Именно в ХУШ столетии, пусть не всегда последовательно, но все же достаточно четко обозначился подход к ранжированию нормативных источников по их юридической силе (уставы, указы, регламенты, сепаратные указы, инструкции и пр.), что было связано (возможно, интуитивно, возможно, осознанно) со степенью важности и содержанием регулируемых общественных отношений. В этот же период было положено начало созданию корреспондирующих друг другу нормативных предписаний регулятивного и охранительного содержания: правил выполнения каких-либо видов деятельности и ответственности за их неисполнение.
Эти относительно самостоятельные процессы внутреннего развития права представляются крайне важными для уяснения вопросов уголовной ответственности за нарушение профессиональных функций. В условиях, когда само понятие «преступление» получило вполне четкую интерпретацию в качестве нарушения правовых норм, различия в юридической силе (виде) источника регулятивного предписания стали непосредственно влиять на понимание уровня опасности его нарушения, и как следствие, на степень «жесткости» охранительного правового предписания. Это повлекло за собой градацию правонарушений в зависимости от важности нарушенного правого предписания, которая на нормативном уровне нашла отражение прежде всего в различении преступлений и проступков.
Впервые их разграничение было предпринято в эпоху Екатерины II, в утвержденном ею Уставе благочиния (Полицейском уставе)20. В ст. 37
20 Текст документа см.: Российское законодательство Х-ХХ веков: в 9 т. Т. 5. Законодательство периода расцвета абсолютизма / отв. ред. Е.И. Индова. М., 1987.
133
Устава давалось определение, общее для преступления и проступка; ими признавались деяния, «узаконению противные или обществу вред наносящие». Документ еще не проводил четких различий между преступлением и проступком. Однако намечал некие общие контуры решения этой проблемы: преступления есть поступки, требующие наказания по суду и на основании закона; проступки же есть деяния, нарушающие запрет, сделанный актом более низкого уровня, подлежащие полицейскому разбирательству и требующие не наказания, а исправления виновного.
В развернутом, более совершенном виде система преступлений и проступков будет сформирована в России позднее, в связи с принятием Уложения о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г. и Устава о наказаниях, налагаемых мировыми судьями 1864 г. В ХУШ столетии были сделаны лишь первые шаги в этом направлении; но им было суждено сыграть важную роль как в общем развитии уголовного права, так и в относительно частном аспекте законодательной регламентации ответственности за причинение вреда при исполнении профессиональных функций.
Общим итогом развития законодательства об ответственности за преступное нарушение профессиональных функций можно считать наличие вполне отчетливых тенденций:
- обособление профессий управленческого и производственного (в широком смысле) характера, формирование типичных образцов поведения представителей каждой из групп, в том числе и образцов поведения, которые связаны с причинением вреда при выполнении профессиональных функций;
- возникновение и реализация потребности в детальном нормативном регулировании содержания прав и обязанностей лиц, профессионально выполняющих те или иные виды деятельности; отграничение регулятивного законодательства от охранительных нормативных предписаний;
- смещение акцентов в понимании сущности преступления с факта причинения вреда на факт нарушения правовых норм, как следствие - замещение конструкций ответственности, построенных на началах обязательственного права, конструкциями, свойственными публично-правовой ответственности;
- начало дифференциации публичных правонарушений на преступления и проступки в зависимости от уровня общественной опасности и нормативной фиксации неисполненной нарушителем обязанности.
