CC BY
33
Текст описывает действительность ее языком - это также одна из характеристик Другого, призванная наладить коммуникацию с «Я». Образ Другого свободен от всяких эстетических иерархий, отражая полноту общественных явлений, их противоречия. Его язык - это новый способ коммуникации в искусстве, который не ищет эстетики. Его эстетика - реальность. Лингвистическое словотворчество документальному театру не свойственно, иначе исчезает тот предельный документализм, о котором говорилось. Драматург Юрий Клавдиев утверждал, что «берется элементарная вещь и просто показывается людям - друзья, в ней много смысла не потому, что мы его туда привносим, а потому, что он там уже есть». Речевые конструкции пьесы зачастую звучат нелогично, чтобы передать живую речь, ее поток, движение мысли. Так драматург сохраняет в речи героини разговорное «типа»: Невеста-1. Я ему как-то сказала, что я ТИПА тебе привезла на свидание подарок. Он такой: «большой типа подарок?» [13]; Невеста-1. Я вообще не хотела замуж никогда, вообще, серьезно. У меня мама очень удивилась. Она такая типа: «Ты же не хочешь» [там же].
Другой говорит обо мне, транслирует мне меня. Это, пожалуй, самое важное. На протяжении всего действия, рассуждая о злоключениях судьбы, герои невольно втягивают меня в них. Все они - это я, ибо я тоже часть трагедии (травмы), в которой невольно оказались герои. Это своего рода провокация, то, что нельзя игнорировать. ««Болотное дело» еще не кончилось», - говорит одна из героинь пьесы. Оно приобретает характер вечного концепта, который касается каждого: Невеста-1. Болотное дело пока не закрыто, оно продлено. Еще могут закрывать людей [там же].
Библиографический список
Можем ли мы назвать представленное на сцене, описанное в пьесе событием? С точки зрения человека массы - нет, для него в глобальном плане ничего не меняется, а с точки зрения причастного - очевидно, да. Театр масштабирует трагедию, возводит ее в ранг события. Режиссер, драматург и сами герои делают определенный политический жест, принимая решение о том, что свидетельства должны звучать со сцены.
Так, посредством Другого противопоставляется общественное и частное, благое и дегуманизированное: с конвоирами, решетками, судебными заседаниями контрастирует картина домашнего уюта. При помощи слова драматург (документалист) стремится не только передать историю фигурантов политического процесса, но и показать преломление их судеб через воспоминания близких. Именно этот контекст возводит «Три четверти грусти» на бытийный уровень, отражая трагедию системы как деструктивную.
Таким образом, мы делаем вывод, что образ Другого заставляет зрителя (читателя) проникнуться глубиной трагедии, сопереживать и говорить. «Я» должно принять мир Другого, понять его и ощутить себя частью того мира, в котором находится Другой. В этом синтезе, организованном через диалог и соучастие, образуется связь, которая может стать рычагом к изменениям как самого «Я» внутри себя, так и «Я» в контексте государства. Искусство, лишенное привычной эстетики, с точки зрения документального театра является истинным, ибо наполнено невыдуманной жизнью. Оно не мыслится только в собственных рамках, а пытается вырваться во вне. Выйти, быть услышанным ему отчасти помогает созданный в тексте образ Другого.
1. Липовецкий М. Театр насилия в обществе спектакля: философские фарсы Владимира и Олега Пресняковых. НЛО. 2005; № 3. Available at: https://magazines.gorky.media/ nlo/2005/3/teatr-nasiliya-v-obshhestve-spektaklya-filosofskie-farsy-vladimira-i-olega-presnyakovyh.html
2. Школина О. Документальный театр в России: от истоков до современности. Театрология. Available at: http://teatrologia.ru/praktika/11
3. In-Yer-Face Theatre. Available at: http://www.inyerfacetheatre.com/what.html
4. Мазох З. Венера в мехах. Москва: Омега-Л, 2022.
5. Жирар Р Насилие и священное. Москвак: Новое литературное обозрение, 2010.
6. Аристотель. Поэтика. Сочинения: в 4 т. Москва: Мысль, 1983; Т. 4.
7. Гегель Г. Система наук. Феноменология духа. Москва: Академический проект, 2008; Ч. 1.
8. Сартр Ж.П. Бытие и ничто. Опыт феноменологической онтологии. Москва: Республика, 2000.
9. Бахтин М.М. Автор и герой в эстетической деятельности. Автор и герой: к философским основаниям гуманитарных наук. Санкт-Петербург: Азбука, 2000: 3-226.
10. Хайдеггер М. Бытие и время. Москва: Ад Маргинем, 1997.
11. Делез Ж., Гваттари Ф. Что такое философия? Москва: Академический Проект, 2009.
12. Рыжков В. Болотная стала потрясением для всех. Новая газета. 2021; 13 декабря, № 141. Available at: https://novayagazeta.ru/articles/2021/12/10/bolotnaia-stala-potriaseniem-dlia-vsekh
13. Бородина П. Три четверти грусти. Available at: http://www.polinaborodina.com/bolotnoedelo
14. «Болотное дело»: премьера спектакля в Театре.DOC. Available at: https://www.buro247.ru/culture/theatre/bolotnoe-delo-premera-spektaklya-v-teatre-doc.html
15. Токарева М. Нельзя быть «Театром.Док» и не ставить «Болотное дело». Новая газета. 2015; 13 мая, № 48. Available at: https://novayagazeta.ru/articles/2015/05/07/64073-nelzya-byt-171-teatrom-dok-187-i-ne-stavit-171-bolotnoe-delo-187
16. Стала ли российская Новая драма стилем в театральном искусстве? Available at: https://oteatre.info/stala-li-rossijskaya-novaya-drama-stilem-v-teatralnom-iskusstve
References
1. Lipoveckij M. Teatr nasiliya v obschestve spektaklya: filosofskie farsy Vladimira i Olega Presnyakovyh. NLO. 2005; № 3. Available at: https://magazines.gorky.media/nlo/2005/3/ teatr-nasiliya-v-obshhestve-spektaklya-filosofskie-farsy-vladimira-i-olega-presnyakovyh.html
2. Shkolina O. Dokumental'nyj teatr v Rossii: ot istokov do sovremennosti. Teatrologiya. Available at: http://teatrologia.ru/praktika/11
3. In-Yer-Face Theatre. Available at: http://www.inyerfacetheatre.com/what.html
4. Mazoh Z. Venera v mehah. Moskva: Omega-L, 2022.
5. Zhirar R. Nasilie i svyaschennoe. Moskvak: Novoe literaturnoe obozrenie, 2010.
6. Aristotel'. Po'etika. Sochineniya: v 4 t. Moskva: Mysl', 1983; T. 4.
7. Gegel' G. Sistema nauk. Fenomenologiya duha. Moskva: Akademicheskij proekt, 2008; Ch. 1.
8. Sartr Zh.P. Bytie i nichto. Opyt fenomenologicheskoj ontologii. Moskva: Respublika, 2000.
9. Bahtin M.M. Avtor i geroj v 'esteticheskoj deyatel'nosti. Avtor i geroj: k filosofskim osnovaniyam gumanitarnyh nauk. Sankt-Peterburg: Azbuka, 2000: 3-226.
10. Hajdegger M. Bytie i vremya. Moskva: Ad Marginem, 1997.
11. Delez Zh., Gvattari F. Chto takoe filosofiya? Moskva: Akademicheskij Proekt, 2009.
12. Ryzhkov V. Bolotnaya stala potryaseniem dlya vseh. Novaya gazeta. 2021; 13 dekabrya, № 141. Available at: https://novayagazeta.ru/articles/2021/12/10/bolotnaia-stala-potriaseniem-dlia-vsekh
13. Borodina P. Trichetvertigrusti. Available at: http://www.polinaborodina.com/bolotnoedelo
14. «Bolotnoe delo»: prem'era spektaklya v Teatre.DOC. Available at: https://www.buro247.ru/culture/theatre/bolotnoe-delo-premera-spektaklya-v-teatre-doc.html
15. Tokareva M. Nel'zya byt' «Teatrom.Dok» i ne stavit' «Bolotnoe delo». Novaya gazeta. 2015; 13 maya, № 48. Available at: https://novayagazeta.ru/articles/2015/05/07/64073-nelzya-byt-171-teatrom-dok-187-i-ne-stavit-171-bolotnoe-delo-187
16. Stala lirossijskaya Novaya drama stilem v teatral'nom iskusstve? Available at: https://oteatre.info/stala-li-rossijskaya-novaya-drama-stilem-v-teatralnom-iskusstve
Статья поступила в редакцию 25.05.23
УДК 82-343
Nosova I.V., Cand. of Sciences (Sociology), senior lecturer, Siberian State University of Telecommunications and Information Sciences (Novosibirsk, Russia),
E-mail: nvi_iris@inbox.ru
Nosov D.D., postgraduate, teaching assistant, Siberian State University of Telecommunications and Information Sciences (Novosibirsk, Russia),
E-mail: frulomaximus@yandex.ru
COMPARATIVE ANALYSIS OF ARCHAIC AND MODERN MYTHS. The article touches on the question "What exactly is a myth?". The specifics of modern myth as an object of study and the possibility of constructing a theory of modern myth are considered. Some basic characteristics of modern myths, radically different from traditional myths, on the basis of which most studies are based, are described, namely: the absence of a true historical dimension in modern myth, which sharply contrasts with traditional myth, which needs a starting point as a necessary prerequisite for its very existence. Three main features of the modern myth are also highlighted: the need for construction, self-reference, attitude to time, history and progress. The authors highlight the main features of modern myths:
their veiled nature - "myths in camouflage", a combination of the sacred and profane - "unthought known" and universal significance. As a result, modern myths are perceived as objective universal principles, rules of a quasi-scientific nature, capable of shaping reality. This gives them the property of becoming a self-fulfilling prophecy or destiny.
Key words: myth, mythology, Logos, Cosmos, cosmogony, sacred, rationality, sacred traditions, self-reference, progress
И.В. Носова, канд. социол. наук, доц., Сибирский государственный университет телекоммуникаций и информатики, г. Новосибирск,
E-mail: nvi_iris@inbox.ru
ДД. Носов, аспирант, асс., Сибирский государственный университет телекоммуникаций и информатики, г. Новосибирск,
E-mail: frulomaximus@yandex.ru
СРАВНИТЕЛЬНО-СОПОСТАВИТЕЛЬНЫЙ АНАЛИЗ МИФОВ АРХАИЧЕСКИХ И СОВРЕМЕННЫХ
В статье затрагивается вопрос о том, что именно является мифом. Рассматривается специфика современного мифа как объекта изучения и возможность построения теории современного мифа. Излагаются некоторые основные характеристики современных мифов, коренным образом отличающиеся от мифов традиционных, на базе которых построено большинство исследований, а именно: отсутствие истинного исторического измерения у современного мифа, которое резко контрастирует с традиционным мифом, нуждающимся в начальной точке отсчета как в необходимой предпосылке для самого своего существования. Также выделены три основные особенности современного мифа: потребность в конструировании, самореферентность, отношение ко времени, истории и прогрессу Авторы выделяют главные черты современных мифов: их завуалированность - «мифы в камуфляже», сочетание сакрального и профанного - «неосмысленное известное» и универсальную значимость. В результате современные мифы воспринимаются как объективные универсальные принципы, правила квазинаучного характера, способные формировать реальность. Это становится самоисполняющимся пророчеством или судьбой.
Ключевые слова: миф, мифология, Логос, Космос, космогония, сакральное, рациональность, священные предания, самореферентность, прогресс
Актуальность обращения к исследованию мифов обусловлена тем, что, как мы полагаем, миф составляет саму основу человеческой жизни; а мифология, система, в которой мифы связаны друг с другом, наделяет культуру ее центральными ценностями и верованиями и, таким образом, оказывает большое влияние на формирование идентичности и уверенности в себе членов социума. Миф обладает космогоническими свойствами, создавая «мир таким, какой он есть» в нескольких измерениях [1, с. 17]. Отвечая на вопрос, что именно является мифом, из множества подходов, которые пытаются извлечь основополагающие характеристики мифов [1-5], можно вывести самое общее определение: миф - это священная и, следовательно, правдивая история, объясняющая порядок Космоса. И благодаря этому, будь то архаические или современные мифы, до тех пор, пока в них верят, обладают космогонической силой в том смысле, что они могут создавать Космос, собственный мир, не только воображаемый, но и волне реальный.
В силу своей распространенности и значимости в жизни социума мифы активно изучаются с точки зрения истории, фольклора, этнографии, культурологи и философии. Но существенной особенностью большинства исследований мифов является их сосредоточенность именно на тех «доцивилизованных» обществах, которые мы воспринимали как традиционные. Это не означает, что выводы, о которых идет речь в этих работах, устарели в целом; дело в том, что для понимания современных мифов мы не можем полностью полагаться на них. И это также не означает полного отсутствия концепции в обращении с современным мифом, как, например, показано в обзоре Барта «Миф сегодня» [4] или, например, миф Боул-за об управлении как специфическом аспекте этой жизни [6]. Дело в том, что не существует всеобъемлющей теории, которая непосредственно рассматривала бы современные мифы как составляющие новую мифологию, столь же мощную, как и традиционные. Поэтому цель статьи - выявить основания для построения теории современного мифа. Для этого необходимо решить ряд задач. В первую очередь провести сравнительный анализ традиционных и современных мифов по следующим критериям: 1) их отношение ко времени, а именно к точке отсчета истории, так называемому «Золотому веку», концепция которого является ключевой для традиционных мифов; 2) их представление о прогрессе, развитии и истории в целом. Далее на основании выявленных различий будут выделены характерные особенности современного мифа.
Научная новизна работы заключается в рассмотрении мифа в качестве идейного построения парадигмального характера, раскрывающего самоочевидный порядок вещей, а также в выявлении ключевых различий современного мифа и традиционного. Теоретическая значимость: результаты исследования могут быть использованы для построения общей теории современных мифов.
Исследование проведено в рамках культурофилософского подхода с использованием следующих методов: 1) феноменологического, позволившего рассмотреть миф в качестве феномена сознания задающего смысловой контекст восприятия реальности; 2) сравнительно-исторического, позволившего выявить общее и особенное в мифологической реальности современной и традиционной культуры.
Начнем с того, что до сих пор центральные черты, присущие архаичным и современным мифам, остаются схожими. Но при рассмотрении современных мифов возникает несколько препятствий. Прежде всего, изучая современные мифы, мы должны задуматься о самих себе, то есть в этом случае мы имеем дело не с какими-нибудь индейскими или полинезийскими племенами в их «до-цивилизованном» мире. Объектом изучения становятся события, которые мы генерируем и которыми окружены, в этом смысле они представляют собой (пост) современные события, результаты современной мифологии - нашей собствен-
ной системы мифов. Поскольку мы погружены в нашу культуру и мифологию, нам трудно отражать самих себя, создавать необходимую дистанцию между нами и объектами, которые мы отражаем, и неотъемлемой частью которых мы являемся.
Современные мифы сравнению с их традиционными аналогами имеют две главные отличительные особенности, а именно - их отношение ко времени и связанное с ним их отношение к самим себе. Именно эти две особенности обеспечивают основу для дальнейшего рассмотрения частных аспектов современных мифов. И эта основа коренным образом отличается от того, что мы знаем о мифах «доцивилизованных» культур.
В определенном глубинном смысле современные мифы неподвластны времени. Это, однако, не означает, что они не имеют происхождения во времени; как и все другие явления нашей культуры и цивилизации, они, конечно, имеют свое происхождение. Но в антропоморфных терминах они ведут себя так, как будто существовали вечно, их, похоже, не волнует история, поскольку им не нужно отдаленное прошлое происхождение, чтобы оправдать свое существование.
Отсутствие истинного исторического измерения у современного мифа резко контрастирует с традиционным мифом, который нуждается в начальной точке отсчета как в необходимой предпосылке для самого своего существования. Существует множество свидетельств того, что во всех традиционных обществах, исследованных до настоящего времени, их мифы отсылают к началу времен, с которого начал существовать мир «как он есть», даже если точка отсчета не может быть точно датирована (согласно нашему современному пониманию времени). Для традиционного образа мира таким, какой он есть, это неважно; что важно, так это ссылка - мифические события, которые произошли, когда мир начал быть таким, каков он есть сегодня [5]. Для традиционных обществ «... космогония является образцовой моделью для любого вида «делания»: не только потому, что Космос является идеальным архетипом любой творческой ситуации и любого творения, но и потому, что это божественное творение; таким образом, оно священно по своей структуре как таковой. В более широком смысле священно все, что является совершенным, цельным, гармоничным, одним словом, все, что является «космическим», что напоминает Космос». В этом отношении существенную роль играет представление о «Золотом веке», который следует понимать как «... «сильное» время, потому что оно является плодородной почвой для нового творения. Время, прошедшее между началом и сегодняшним моментом, не является ни «сильным», ни «значимым... и вне этого не так уж важно» [7, с. 41]. В отличие от традиционных обществ, где история подчинена мифической системе, в цивилизованных обществах было принято «историческое решение» [5, с. 268]. Так возникла тавтология, присущая западной мифологии: называя себя точкой опоры, она полностью полагается на свое собственное одиночество - ей необязательно ссылаться на какой-то изначальный космический порядок, это космический порядок и, следовательно, космогонический сам по себе.
Интерпретируемая в терминах применяемой здесь системной логики, традиционная мифология, конечно, также может рассматриваться как самореферентная, как и любая мифическая система, но не в такой тавтологической степени, как наша современная система. Для «примитивного» разума было бы высокомерием полагаться исключительно на самого себя. Для такого «примитивного» склада ума энергия, необходимая для ведения повседневной жизни, черпается из той исходной точки, которую можно рассматривать как истинно космологическую, поскольку эта «точка» воплощает Логос космоса - мир таким, какой он есть и всегда был. Это находится в резком противоречии с современной мифологией, которая вынуждена черпать такую энергию только из себя, которая
не может полагаться ни на что, кроме своего собственного существа; что означает в конечном счете и с точки зрения традиционной логики, что она не может полагаться ни на что другое.
Опора только на себя объясняет три краеугольных камня этой мифологии, которые следует рассматривать как тесно взаимосвязанные:
1) потребность в конструировании - то, что мы должны создавать наши миры только нашими собственными средствами, лучше всего выражается через наш миф о рациональности: все можно понять только рациональными средствами, с помощью способностей анализа, т. е. разложить существующее на рационально понятные фрагменты (принимая «анализ» за его этимологическое происхождение); а затем синтезировать эти фрагменты вместе, опять же только рациональными средствами;
2) с этой потребностью в конструировании в качестве логического следствия связана самореферентность современной мифологии; «морфологические» особенности современных мифов тесно связаны с их безвременьем, поскольку они вытекают из того обстоятельства, что современный миф относится к самому себе, а не к какому-то космическому происхождению как явному источнику своего генезиса и оправдания;
3) с современной мифологией связано понимание прогресса его роли: вся система, принимающая такого рода схемотехническую логику, вынуждена продолжать прогрессировать вечно; значение имеет текущее достижение, а не происхождение.
Все перечисленное делает такие мифологические системы опасными. Они являются функционально закрытыми и, следовательно, автономными. В отличие от своих предшественников в традиционных обществах этим системам не нужно ссылаться на что-либо вне себя, чтобы оправдать себя, «объяснить» свое существование - вместо этого они оправдываются самим своим существованием; им больше не нужны космические «истоки», из которых вытекает их право на существование. Отсутствие истинного исторического измерения (то есть отсутствие возврата к истокам) наделяет мифы - такие, например, как наши священные сказания о всеобъемлющей рациональности или о свободном рынке - силой, которая намного превосходит силу «нормального» традиционного мифа. Поскольку новый, подлинно современный миф не зависит от каких-либо оправданий извне, он оправдывает сам себя. Будучи ничем не связанными, современные мифы ничем не ограничены, поскольку ни на что не ссылаются (кроме самих себя). Что касается их влияния на формирование соответствующих реальностей, они могут расширяться, не останавливаемые никакими космическими ограничениями (в отличие от традиционного мифа) или моральными обязательствами изнутри; в отличие от своего традиционного аналога, современный миф не имеет присущих ему космических барьеров.
Своеобразное соотношение между самореферентностью и прогрессом приводит к дальнейшим системным последствиям, которые могут быть лучше всего раскрыты при рассмотрении роли истории, схемы и идеи прогресса в более широком детальном плане.
Столкнувшись с «традиционными» обществами, западные люди были озадачены очевидной неспособностью «примитивов» развиваться самостоятельно, то есть тем фактом, что они не были преданы идее прогресса. Жители Запада задавались вопросом, как люди вообще могут жить в такой замкнутой гармонии. Благодаря постоянным контактам с традиционными первобытными народами утвердилась общая идея о том, что у этих людей абсолютно отсутствовало «сознание истории» - поскольку у них не было понимания прогресса [8]. Для начала, чтобы выразить это явление в его общих мифологических терминах, мы сталкиваемся с идеей прогресса, которая открывает пропасть между двумя принципиально противоречащими идеалами: прогрессом и гармонией. Или, возвращаясь к старым мифическим фигурам, «история» может быть понята либо как цикл (гармоническая космическая модель), либо как вектор (прогрессивная модель). Концепция, которая приводит к другому современному мифу: гармония - то есть «мир» в более широком смысле - и прогресс взаимоисключаются и в мифологическом понимании превращаются в вечные антиподы. «Отсутствие осведомленности об исторических процессах» означает для этих «примитивов» (в отличие от нашего понимания), что непрерывная линия эволюции во времени - исторические процессы - не считается имеющим какого-либо большого значения, потому что это не имеет смысла. По крайней мере, не столь значимый, как совокупность событий, которые преобладали в космическом происхождении «Золотого века». Следовательно, так называемый «примитив» не мог черпать силу из преобладающих в данный момент условий, какими бы постоянно меняющимися они ни были. Настоящая сила заключается в том, чтобы вспомнить именно те начальные условия, которые превратили мир в то, чем он, по сути, является сегодня. Одно это дает реальную силу и могущество. Учитывая, что этот первоначальный космический порядок должен поддерживаться, какой смысл в мифических терминах может иметь «прогресс»?
Фундаментальное отличие современного западного мышления - ссылаться не на идеальные состояния происхождения, а на конечный результат: как современный цивилизованный человек, не имеющий священного происхождения, на которое можно ссылаться, я обречен продолжать прогрессировать; без значимого прошлого, остается только будущее, в своего рода атакующем движении, основанном только на движении вперед. Исходная точка, с которой я начал, не имеет смысла, поскольку она была превзойдена давным-давно. Логичным выбо-
ром является либо открытая эсхатологическая форма коммунистического рая на земле, который рано или поздно будет достигнут: миф как надежда и обещание либо непрерывная капиталистическая форма рая, происходящего постоянно (так сказать, скрытая эсхатология) с небольшими отступлениями от того, что он все еще существует в несовершенном виде, рай, который может стать еще лучше в любой данный момент времени и, таким образом, постоянно становится еще большим раем - миф, превращающийся в судьбу.
Из перечисленных принципиальных отличий современного мифа происходят его ключевые особенности. Далее рассмотрим основные из них:
1) современные мифы - это мифы, неосознаваемые в качестве таковых, то есть «мифы в камуфляже», и, в результате этого и их вневременности, они самореферентны;
2) современные мифы воплощают сакральное и профанное, то есть «неосмысленное известное», способное конструировать нашу реальность, что совершенно противоположно их традиционным предкам;
3) современные мифы, по сути, являются «самоисполняющимися пророчествами»; они не образуют сколько-нибудь по-настоящему целостной системы, тем не менее претендуют на универсальную значимость; в отличие от традиционных мифологий, они не согласуются друг с другом, несмотря на то, что современная мифология, которую они составляют, придерживается последовательной внутренней логики «конструирования», логике самореференции.
Как было показано ранее, современные мифы, конечно, не являются «вневременными» в том смысле, что у них вообще нет истории, но отсутствие у них космического происхождения в качестве точки отсчета заставляет их ссылаться на самих себя - интерпретируемые в логических терминах, они, следовательно, не имеют отсчета, становясь беспрецедентными как в буквальном (логическом), так и в историческом плане как мифы общества, порвавшего с традицией быть «традиционным». Это отсутствие истинных ориентиров по сравнению с традиционными обществами, которые обращаются к некоему космическому происхождению как к точке опоры, с точки зрения имиджеологии мира, а также эмоциональной безопасности могло бы объяснить, возможно, наиболее заметную особенность современных мифов в отношении их внешнего облика как феномена: быть «мифами в камуфляже». В отличие от своих «примитивных» традиционных предшественников, современные мифы, на первый взгляд, не распознаются как мифы. Это, так сказать, замаскированные мифы или, выражаясь антропоморфными терминами, они склонны пренебрегать собой - не принимают себя такими, какие они есть на самом деле, озабочены отношением постоянного отрицания самих себя.
Вместо этого они претендуют на то, чтобы быть объективными принципами, правилами квазинаучного, «объективного» характера, отрицая образное измерение, присущее любому мифу. Современные мифы ведут себя так, как будто они обладают способностью достичь статуса доказанного, «объективного» закона, способного раз и навсегда определить, каков мир, «каков он есть» на самом деле, по крайней мере, те, которые непосредственно связаны с человеческой деятельностью, такие как мифы о свободном рынке или миф о всеобъемлющей рациональности. Возьмем, к примеру, принцип рациональности, который претендует на общую обоснованность в объяснении и формировании мира таким, какой он есть: он ведет себя так, как если бы это был научный закон (объективно доказанный и, следовательно, оправданный), позволяющий нам применять его повсюду, накладывать на все явления, с которыми мы сталкиваемся, - всему должно быть (мы убеждены в этом с полной уверенностью) рациональное объяснение. Мы упускаем из виду тот факт, что наше желание вообще взяться за это - глубоко мифическое, мифическое желание изгнать демонов этого мира с помощью магической уловки рациональности. Или возьмем миф о свободном рынке: все должно быть освобождено, принцип созидательного разрушения должен применяться повсюду [9]; свободный рынок, согласно нашим представлениям, - это не идеал, не пожелание, не мифическая конструкция, которую можно воплотить в сопутствующие ей реальности - это закон, объективный и железный, как законы природы.
Пока мы воспринимаем традиционные мифологии как вымысел, как «ложную» сказку, а не «правдивую» [7, с. 18], мифическое в его современной форме может легко оставаться незамеченным и буквально действовать как тайный агент. Кассирер писал: «... мы говорим о мифе, не осознавая этого факта» [2, с. 245]. В свете этого «... нет никакой опасности, что человечество когда-нибудь забудет язык мифов. Ибо этот язык не ограничивается какой-то особой областью; он пронизывает всю человеческую жизнь и существование» [2, с. 247]. Можно также согласился с Кассирером в том, что «очень маловероятно, что мифы исчезнут; опасность кроется в совершенно другой области, а именно в том, что современный миф - это миф в том виде, в каком он известен невообразимому». Это особенность мифа в его современной форме, связанная с его аутопоэтическим способом самореференции, но не идентичная ему. Быть «неосмысленным» (как воплощение священной истории), но тем не менее «известным» - это дополнительное качество современных мифов наряду с отсутствием у них космической опоры и фундаментальной исключительности. По словам Болласа, «неосмысленное известное» может быть описано как форма знания, которая не воспринимается рационально, но «... тем не менее она может пронизывать существо человека и формулироваться через предположения о природе бытия и взаимоотношений» [10, с. 246]. В чем же заключается суть
этого? Можно было бы отметить, что существование двух видов знания, сознательного и неосознанного, является неотъемлемой частью нашего понимания современного человека и вполне естественной частью «мира как он есть».
Выраженный в общих мифологических терминах, этот особый вид знания, обозначенный как наше «неосмысленно известное», включает в себя предположения о самоочевидном порядке вещей, о самой природе «мира как он есть». С точки зрения рационального эти предположения остаются буквально скрытыми; они не применяются сознательно, но тем не менее применяются. И некоторые из этих предположений являются мифами, потому что они воплощают священные, правдивые истории, составляющие и регулирующие наше реальное повседневное поведение. Вот некоторые из них: миф о свободном рынке, миф о всеохватывающей рациональности, миф о всемогущем индивидууме, формирующем мир таким, какой он есть, в соответствии только со своей волей и представлениями [11], ведущие к западному миру, который воспринимается как воплощающий их единственный продукт; миф о том, что максимизация индивидуального потребления ведет к самовыражению или идентична ему, или миф о максимизации эффективности как общей цели управления и другие управленческие байки. И все эти мифы не придумываются, а известны как священные истины.
Современные мифы - это рассказы о максимизации нашей «уверенности в вере», независимо от затрат на это. Это особенно важно, поскольку они замаскированы под принципы и не воспринимаются как то, чем они являются на самом деле. Это резко контрастирует с примитивным умом. Потому что в своей мифической практике «традиционный примитив» отсылает не только к конкретной метафизической точке опоры (даже если она находится внутри непрозрачного «Золотого века»), не к абстрактному принципу, но к священному повествованию. Его повествования не остаются неосмысленными, а вполне осознаются. В своих ритуалах он очень хорошо осознает, что он на самом деле делает: сознательно разыгрывает священное предание. Для него тавтологический характер мифов, их самоутверждение выражается иначе, чем для нас, - образ не просто репрезентирует вещь (согласно нашему пониманию рационального отражения), он в принципе не отделен от нее, он и есть вещь: для примитивного мышления не существует фундаментального, непримиримого разделения между идеями и вещами [2, с. 50], и это, очевидно, сильно отличается от нашего подхода, социализированного настолько, что мы привыкли оперировать исключительно такими категориями. Для нас тавтологический характер мифов выражается в убеждении, что мы действуем не по правилам мифов, а по «проверенным» рациональным принципам, которые по этой причине являются «правильными», объективно истинными и, следовательно, оправданными без размышлений.
Пренебрегая мифическим аспектом нашей жизни и проводя фундаментальное разделение между идеями и вещами (следуя мифам о разуме и материи), современный человек фактически ссылается в своем повседневном мифическом поведении только на принципы. В этом есть двоякий аспект или, точнее, с точки зрения психических влияний - здесь одновременно действуют два измерения. С одной стороны, мы имеем, как было показано выше, ситуацию, в которой наш вид мифологии остается скрытым, неосмысленным, но без космических корней, ситуацию непризнания наших мифов такими, какие они есть. Это само по себе приводит к значительной степени самореферентной динамики. С другой стороны, существует дополнительное измерение, которое взаимодействует с первым измерением, является его результатом и, вероятно, еще более опасно. Это измерение можно назвать тотальным мифическим воздействием на реальность. Получается, в отличие от своих традиционных аналогов, современные мифы способны формировать нашу реальность беспрецедентным на сегодняшний день образом. В более широкой перспективе мы можем сказать, что впервые в истории человечества мифология действительно формирует реальность -всеобъемлющую, тотальную и всеохватывающую. В отличие от традиционного мифа, современный миф из-за отсутствия у него истинной космической опоры и, следовательно, замкнутости, способен расширяться бесконечно и, таким образом, формировать все - как в метафизической, так и в физической области.
Современные мифы, наши сегодняшние священные сказания требуют абсолютного, исключительного внимания; другими словами, они имеют тенденцию полностью занимать наши умы. В отличие от их традиционных аналогов, между ними нет равновесия. Поскольку все из этих современных мифов претендуют на универсальную обоснованность, каждому из них следует повиноваться универсальным образам. Поэтому современные мифы неспособны выстроить целостную систему, «мифологию» в классическом смысле. Для традиционного «примитива» мифы сами по себе формируют «психоментальный» космос. Так, ритуал рождения индейца, например, - отсылал к конкретным мифам, а не к некоторым универсальным [7, с. 40]. За каждую сферу человеческой деятельности отвечали определенные мифы, и мифы уравновешивались друг с другом, образуя упорядоченный мир. Ни один миф не претендовал на право универсального для любых ситуаций. В отличие от этого современный миф о рациональности, например, не знает ни о каком подобном ограничении. В нашей мифологии этот миф не уравновешивается другими, которые ограничивают его «космические свойства», сферу его воздействия. Как и другие современные мифы, он стоит особняком, не является частью истинного Космоса, упорядоченного мира. Современные мифы ведут себя как диктаторы: они требуют нашего исключительного внимания, и именно это устанавливает их власть не только в метафизической, но и в физической сфере. В отличие от своих традиционных собратьев, они способны
создавать именно те миры, о которых мечтают - в отличие от своих традиционных предшественников не только в «психоментальном» измерении, но и вполне реальном.
Что это означает с точки зрения практических последствий? В современном мифе его метафизика превращается в сопутствующую ей физику. Или в терминах традиционного мифологического понимания: сакральное материализуется в профанном, и профанное тем самым становится сакральным. Так, например, эффективность и продуктивность превращаются в некие мифологические термины и образуют собой мифический идеал вечного продвижения к идеальному государству.
Для правильного понимания современных мифов важно быть знакомым с конкретной динамикой самореференции. Среди прочего это придает современным мифам свойство становиться судьбой, если процитировать метафору Джозефа Кэмпбелла о мифах как воплощении разнообразных «масок Бога» [12]. В переводе на наши современные мифы это означает, что последние функционируют одновременно и как социокультурный феномен, и как самоисполняющееся пророчество. Как в метафизическом, так и в физическом измерении они становятся неизбежными. Они устанавливают самореферентность более высокого порядка, новое самореферентное качество и, следовательно, Бытие как таковое, как нашу общую систему существования. Это справедливо не только для тех, кто в них верит, но и для всех остальных. По сравнению со своими традиционными аналогами, усиленными тем, что они полностью опираются сами на себя, современные мифы создают факты.
Благодаря этому и их маскировке под «объективные» принципы, которым следует подчиняться, даже понятие «судьба» приобретает новое измерение. В отличие от «традиционной» судьбы, это судьба, о которой никто не знает. Поскольку в своей традиционной версии судьба признавалась таковой, это была известная мифическая концепция: «Скорее всего, не существует более древней, глубокой или более общей мифической концепции, чем концепция судьбы, -объясняет Кассирер в своем анализе мифов, - ... таинственная, непостижимая, непобедимая сила, которая управляет всем сущим на небесах и на земле... » -концепция, появляющаяся во всех традиционных мифологиях, где даже непобедимые греческие боги должны были подчиниться велению судьбы [2, с. 228]. Но, в отличие от современного человека, греки знали это, как боги, так и люди. В своей современной версии судьба предстает не как рок; подобно мифам, порождающим ее, она предстает как объективность. В терминологии современного менеджмента это становится не чем иным, как сопутствующим ущербом: «необходимые результаты», возникающие в ходе применения «объективных» принципов, следствия, с которыми, как нам говорят, мы должны жить: богатые страны против стран третьего мира, глобальная конкуренция, растущая бедность и безработица, продолжающаяся фрагментация космоса, отчуждение современного человека и так далее. Подобно современным мифам, современная судьба - это замаскированная судьба. Тем не менее она остается той непостижимой, непобедимой силой, о которой говорил Кассирер. Это означает, что она по-прежнему остается судьбой - в ее современной форме замаскированной и, что более важно, самореферентной судьбой, такой же самореферентной, как и миры, которые мы создали.
Таким образом, история в современном мире в целом неважна, она сводится к вопросу сравнения от предполагаемого худшего к предполагаемому лучшему. Важно то, что происходит, прежде всего, сейчас, а затем - в самое ближайшее будущее, которого нужно достичь, следующий шаг который нужно сделать. Поэтому современный человек в абсолюте своем устремлен в будущее: в отличие от традиционного «примитива», ему не нужно восстанавливать состояние, которое уже существовало, но он постоянно стремится к состоянию, которое еще впереди. У него нет идеала, на который можно было бы положиться, потому что он уже существует и, что более важно, существовал всегда - у него есть идеал, которого еще нет, но который нужно достичь. В его «стремлении к звездам» история становится исчерпывающей, болезненным событием неустанных прогрессивных шагов на пути к раю, который еще предстоит создать и который может ждать нас прямо за следующим поворотом - если только мы будем достаточно неумолимы и эффективны, чтобы действительно достичь его. Как настоящие коммунисты или глобализированные капиталисты, мы должны достичь идеального государства как конечной цели истории. Наша цель - положить конец истории, остановить эту непрекращающуюся цепь страданий во имя лучшего - путем неустанного стремления к лучшему. Но весь этот процесс чреват риском превратиться в бесконечную историю, так как современные мифы неподвластны времени.
Подводя итог исследованию, остановимся на ключевых выводах работы. Во-первых, сложность изучения современных мифов заключается в обращении ученого не к абстрактному объекту, а в необходимости рефлексировать по поводу окружающей его действительности, исследовать феномены, в которые он погружен.
В ходе исследования были выявлены две главные отличительные особенности современных мифов: отсутствие у них истинного исторического измерения, начальной точки отсчета, и, следовательно, опора только на себя. Это порождает три характерные черты современной мифологии: потребность в конструировании мира средствами рациональности; самореферентность, то есть отсутствие необходимости поиска сакральных истоков для оправдания своего существования и, как итог, предопределенность бесконечного прогресса в поисках идеала.
Среди характерных черт современных мифов было отмечено, что они не позиционируют себя в качестве таковых, то есть предстают перед нами «мифами в камуфляже», претендуя на то, чтобы быть объективными принципами квазинаучного характера, определяющими истинную сущность мира. В результате современные мифы выступают в качестве «неосмысленного известного» - такой формы знания, которая не воспринимается рационально, но претендует быть последней объективной истиной. В этом качестве современные мифы не только объясняют, но и беспрецедентным образом формируют реальность. При этом современные мифы не образуют сколько-нибудь
Библиографический список
четкой иерархической системы, каждый из них претендует на универсальную обоснованность и требует подчинения в любой ситуации. В результате в современных мифах стираются границы между сакральным и профанным, метафизическим и физическим, что ведет к их бесконечному, ничем не ограниченному расширению и распространению, что, в свою очередь, придает современным мифам свойство становиться судьбой или самоисполняющимся пророчеством.
Выявленные отличия современных мифов могут стать основанием для построения общей теории современных мифов.
1. Кэмпбелл Д. Мифы, в которых нам жить. Перевод с английского К. Семёнова. Москва: София, ИД «Гелиос», 2002.
2. Кассирер Э. Мифологическое мышление. Философия символических форм: в 2-х т. Москва; Санкт-Петербург: Университетская книга, 2002; Т. 2.
3. Элиаде М. Священное и мирское. Перевод с французского, предисловие и комментарий Н.К. Гарбовского. Москва: Издательство МГУ 1994.
4. Барт Р Миф сегодня. Избранные работы: Семиотика. Поэтика. Москва: Прогресс, 1994: 72-130.
5. Леви-Стросс К. Первобытное мышление. Москва: Республика, 1994.
6. Bowles M. The myth of management: Direction and failure in contemporary organisations, Human Relations. View all authors and affiliations. 1997; Vol. 50, Iss. 7: 779-803.
7. Элиаде М. Аспекты мифа. Перевод с французского. Москва: Инвест-ППП, 1995.
8. Fink-Eitel H. Die philosophie und die wilden. Hamburg: Junius 1994.
9. Шумпетер Й.А. Капитализм, Социализм и Демократия. Москва: Экономика, 1995.
10. Bollas C. The shadow of the object - Psychoanalysis of the unthought known. Columbia University Press, 1989.
11. Шопенгауэр А. О воле в природе. Мир как воля и представление. Перевод М.И. Левиной. Москва: Издательство «Центр гуманитарных инициатив», 1999.
12. Кемпбелл Дж. Изначальная мифология. Маски Бога: в 2-х т. Москва: Издательство «Касталия», 2019; Т. 1.
References
1. K'empbell D. Mify, v kotoryh nam zhit'. Perevod s anglijskogo K. Semenova. Moskva: Sofiya, ID «Gelios», 2002.
2. Kassirer 'E. Mifologicheskoe myshlenie. Filosofiya simvolicheskih form: v 2-h t. Moskva; Sankt-Peterburg: Universitetskaya kniga, 2002; T. 2.
3. 'Eliade M. Svyaschennoeimirskoe. Perevod s francuzskogo, predislovie i kommentarij N.K. Garbovskogo. Moskva: Izdatel'stvo MGU, 1994.
4. Bart R. Mif segodnya. Izbrannye raboty: Semiotika. Po'etika. Moskva: Progress, 1994: 72-130.
5. Levi-Stross K. Pervobytnoe myshlenie. Moskva: Respublika, 1994.
6. Bowles M. The myth of management: Direction and failure in contemporary organisations, Human Relations. View all authors and affiliations. 1997; Vol. 50, Iss. 7: 779-803.
7. 'Eliade M. Aspekty mifa. Perevod s francuzskogo. Moskva: Invest-PPP, 1995.
8. Fink-Eitel H. Die philosophie und die wilden. Hamburg: Junius 1994.
9. Shumpeter J.A. Kapitalizm, Socializm i Demokratiya. Moskva: 'Ekonomika, 1995.
10. Bollas C. The shadow of the object - Psychoanalysis of the unthought known. Columbia University Press, 1989.
11. Shopengau'er A. O vole v prirode. Mir kak volya ipredstavlenie. Perevod M.I. Levinoj. Moskva: Izdatel'stvo «Centr gumanitarnyh iniciativ », 1999.
12. Kempbell Dzh. Iznachal'naya mifologiya. Maski Boga: v 2-h t. Moskva: Izdatel'stvo «Kastaliya», 2019; T. 1.
Статья поступила в редакцию 15.05.23
УДК 81'42 + 81.2
Stepanova M.A., Cand. of Sciences (Philology), senior lecturer, German Language Department at MGIMO University (Moscow, Russia),
E-mail: m.a.stepanova@inno.mgimo.ru
THE CONCEPT OF EURASIANISM IN GERMAN POLITICAL DISCOURSE. The Eurasian direction of politics provides the basis for many studies, including political linguistics. The objective of the article is to describe the role of the phenomenon of Eurasianism in German political discourse through the disclosure of its conceptualization features. The research material is publications of traditional and alternative German media, as well as articles of a socio-political, philosophical and popular science nature devoted to the topic of Eurasianism. The main research methods, such as lexical, semantic, contextual and discursive analysis, help to determine the dominant way of lexicalization of the Eurasianism concept in German, behind which there is a culturally specific way of conceptualization. The lingua-cultural approach makes it possible to connect the obtained data with the semiosphere, the space in which the semiotic and cultural experience of the Germans, their understanding of reality and the political situation is encrypted. The conceptual difference between the understanding of Eurasianism by German publicists compared to the Russian-centric nature of the Russian-speaking Eurasian discourse lies in considering the Eurasian Economic Union in the same context as the European Union and in contrasting Eurasianism with Western values. The general vector of alternative media is characterized by a more balanced position in relation to the Eurasian idea and the Eurasian Economic Union than the mainstream. The predominance of the mainstream as a source of information shows the semantic connections of the concept of "Eurasianism" with the concepts of "right-wing extremism", "fascism", "imperialism", while sources alternative to the official media demonstrate a different arrangement of concepts relative to each other within an individual conceptual field, in this case, Eurasianism is revealed as the ideological basis of territorial community and strategic partnership. In conclusion, it is concluded that in the process of conceptualizing Eurasianism in the German language, the emotional component prevails over the rational content. The cognitive accessibility of an "alien" (not basic for one's own culture) concept depends not only on the degree of obviousness of meanings, but also on the readiness to comprehend them and a relatively impartial interpretation.
Key words: Eurasianism, German political discourse, alternative media, mainstream, concept, communication, conceptosphere
М.А. Степанова, канд. филол. наук, доц., МГИМО МИД России, г. Москва, Е-mail: m.a.stepanova@inno.mgimo.ru
КОНЦЕПТ ЕВРАЗИЙСТВА В НЕМЕЦКОМ ПОЛИТИЧЕСКОМ ДИСКУРСЕ
Евразийское направление политики даёт основу для многих исследований, в том числе в политической лингвистике. Цель данной статьи - описание роли феномена евразийства в немецком политическом дискурсе через раскрытие особенности его концептуализации. Материалом послужили публикации традиционных и альтернативных немецких СМИ, а также статей общественно-политического, философского и научно-популярного характера, посвященных теме евразийства. Основные методы исследования, такие как лексико-семантический, контекстный и дискурсивный анализ, помогли определить доминирующий способ лексикализации концепта евразийства в немецком языке, за которым стоит культурно-специфический способ концептуализации. Лингвокультурологический подход позволил связать полученные данные с семиосферой, пространством, в котором зашифрован семиотический культурный опыт немцев, их понимание реальности и политической ситуации. Показано концептуальное отличие понимания евразийства немецкими публицистами по сравнению с русскоцентричностью русскоязычного евразийского дискурса, заключающееся в рассмотрении Евразийского экономического союза в одном контексте с Европейским союзом и в противопоставлении евразийства западным ценностям. Общий вектор альтернативных медиа характеризуется более взвешенной позицией по отношению к евразийской идее и Евразийскому экономическому союзу, чем мейнстрим. Преобладание мейнстрима в качестве источника информации проявляет смысловые связи концепта «евразийство» с концептами «правый экстремизм», «фашизм», «империализм», в то время
