CC BY
124
Шайтанов И. О. 2007: Дело вкуса: книга о современной поэзии. М.
Rigsbee D. 1996: Styles of Ruin: Joseph Brodsky and the postmodernist elegy. New York.
METAPHYSICAL STYLE DEVELOPMENT IN J. BRODSKY’S POETRY (“THE GREAT ELEGY FOR JOHN DONNE”
I. A. Snegiryov
The article is devoted to the analyses of J. Brodsky’s “The Great Elegy for John Donne” and to the problem of Donne’s influence on Brodsky at the beginning of the 1960-s. The hero of “The Great elegy” is seen as a literary persona embodying new ways in poetry.
Key words: tradition, perception, elegy, metaphysical style.
© 2011
Т. А. Таянова
СПЕЦИФИКА ЛИТЕРАТУРЫ РЕЛИГИОЗНОЙ НАПРАВЛЕННОСТИ
Литература религиозной направленности отличается гармоническим мироощущением, цельной концепцией мира и личности, возвышенным характером взаимоотношений человека с нераздробленным бытием. Она связана с чисто духовной — иноматериальной, внефизической — реальностью, которая преломляется в душах и в личных судьбах героев, описаниях (пейзажах, портретах), в высокой лексике, восходящей к молитве и гимно-графии, в ритмических, эвфонических, зрительных образах т. д. Вера в иноматериальное заряжает творчество религиозных авторов уверенной декларативностью и высокой идейностью. В ее основе не предельное самовыражение, а получение-передача внушительной духовной информации, что сообщает прозе и поэзии верующих художников монументальность выражения и особую возвышенность сродни озарению, прозрению, откровению.
Ключевые слова: литература религиозной направленности, метареализм, идейность, возвышенное, форма и содержание.
По типу мироощущения, по концепции мира и личности, характеру взаимоотношений гармоничного человека с нераздробленным бытием религиозное сознание невозможно назвать адекватным личному и массовому сознанию ХХ-XXI столетий, как нельзя считать доминирующим и творчество религиозной направленности. В советское время было определено отношение к религиозности литературы как к идеологически чуждому феномену. Всяческие попытки увидеть в русской словесности отражения религиозного мышления пресекались. Укрощенное в пореволюционной России религиозное мышление все же оказа-
Таянова Татьяна Александровна — кандидат филологических наук, доцент кафедры современной русской литературы Магнитогорского государственного университета. E-mail: tayanova8@mail. ru
лось неуничтожимой философско-эстетической субстанцией. Довольно четко оно проявило себя, например, в литературе русского зарубежья первой волны (И. С. Шмелев, Б. К. Зайцев), а также в творчестве некоторых «советских» авторов (М. М. Пришвина, Б. Л. Пастернака, А. И. Солженицына, Д. Л. Андреева, А. В. Ко-валенского, А. А. Добровольского и др.).
Искусство религиозной направленности связано с чисто духовной — ино-материальной, внефизической — реальностью, которая преломляется в душах и в личных судьбах героев, описаниях (прежде всего пейзажах, портретах), в высокой лексике, восходящей к молитве и гимнографии, в ритмических, эвфонических, зрительных образных «потоках» (Д. Андреев) и т. д. Вера в иноматери-альное заряжает творчество религиозных авторов уверенной декларативностью и высокой идейностью, которые все реже и реже встречаются в искусстве.
Высокая идейность, в основе которой не предельное самовыражение, а получение-передача внушительной духовной информации, сообщает прозе и поэзии монументальность выражения, особую возвышенность, мощь озарения (прозрения, откровения). Исследователь Катерина Кларк дает следующие характеристики категорий «возвышенное» и «озарение». «Эпифания — озарение — заключает в себе не только способность увидеть открытым то, что скрывается за туманом и мраком, но, что более важно, откровение, касающееся человеческого сознания и способностей воображения. Творческая способность «высших умов» позволяет им соприкоснуться с той областью, которая находится за пределами чувственной реальности»1. Иначе говоря, это непосредственное чувство (переживание) трансцендентного, которое есть живой, настоящий опыт. «Возвышенное — это глобальная аналогия, грандиозный перевод потустороннего в натуралистический план»2. Как видим, возвышенное в художественном творчестве предполагает связь с Абсолютом, устремление к нему — ввысь, как, например, в проповеднически ориентированном тексте А. С. Хомякова «Подвиг», призывающем верующих к духовному подвигу — очищению от суетности земных «мраков» и скорбей: Если скорби земные Жалом в душу впились, —
С верой бодрой и смелой Ты за подвиг берись:
Есть у подвига крылья,
И взлетишь ты на них,
Без труда, без усилья,
Выше мраков земных...3
Яркая и сильная идейность — главный маркер религиозно окрашенного творчества. Художник, обладающий религиозным мышлением, уделяет первостепенное внимание разработке и воплощению целостной системы идей, ориентированной не на эстетический, но на сакральный идеал, чей источник, условие и причина вне этого мира. Религиозно мыслящего художника отличает последовательное служение и верность этому идеалу, желание наполнить его светом души своих читателей. Отсюда четкая установка на учительство, проповедничество,
1 Кларк 2009, 61.
2 Там же.
3 Беркута 1990, 75.
пророчество, духовное миссионерство, исполнение миссии. Основа религиозной идейности не интеллектуализм, уверенное знание, убежденность, но вера, которой неизменно сопутствует нечто таинственное, иррациональное, сакральное, превосходящее опыт и разум. Творчество религиозно настроенного автора имеет ярко выраженную духовную ориентацию, в нем преобладает атмосфера осмысленности, возвышенности, божественности бытия. Все, чем так славится гуманистическая традиция в литературе: любовь и сострадание к человеку, обличение социальной несправедливости, исследование противоречий действительности, активные поиски нравственного идеала, подробное прослеживание душевных движений, владеющих человеком в различных жизненных ситуациях и т. д., — в творчестве религиозного художника будет умножено на веру в Бога и непреложность норм религии.
В подобной литературе все имеет высший духовный (сакральный) смысл: поступки героев, события, отношения, назначение жизни частной и всеобщей, вплоть до формальных нюансов — способов выражения содержания. Бытовое, утилитарное, местное, групповое уходит на второй план, теряет значимость. Повествование стремится к обобщениям, обретая серьезную символическую нагрузку. В каждом потрете, пейзаже, интерьере есть отсвет иной реальности, знаки тайны, вневременности. Неслучайно Д. Л. Андреев, в чье творческое наследие входит много произведений, соединяющих религиозное содержание и мистические откровения (например, книги «Железная мистерия», «Русские боги», «Роза мира»), пытаясь прояснить специфику своего творчества и свой художественный метод, прибегал к понятиям «трансреализм», «метареализм» и «сквозящий реализм».
Цель и ядро религиозного мировоззрения — прозрение за миром земным мира небесного, изображение их взаимосвязей и взаимопроникновений. Реальности (в религиозном сознании их несколько), по мысли Андреева, «просвечивают» друг сквозь друга, в их существовании и взаимодействии верующий художник, в отличие от фантаста или сказочника, например, уверен; иной мир для него не условность, а проверенный живым мистическим опытом факт. Именно отношение художника к реальности как к «просвечивающему слою» (Д. Андреев) делает его духовным писателем. Рассмотрим в качестве примера текст религиозного поэта и философа Владимира Соловьева, посвященный воплощению Бога (Рождеству Христа) «Святая ночь»:
Да! С нами Бог — не там, в шатре лазурном,
Не за пределами бесчисленных миров,
Не в злом огне и не в дыханьи бурном,
И не в уснувшей памяти веков.
Он здесь теперь — средь суеты случайной,
В потоке шумном жизненных тревог.
Владеешь ты всерадостною тайной:
Бессильно зло; мы вечны; с нами Бог4.
Как видим, «всерадостная тайна» не за пределами, а в потоке жизни, она сквозит во всем. Космическое, внефизическое открывает себя «средь суеты». К слову,
4 Беркута 1990, 5.
образы космического содержания и масштаба не редкость в текстах религиозной направленности. Так, визионер Д. Андреев создает картину Вселенной, движущейся, живой, необъятной, необозримой, сокрушительно огромной для обыденного человеческого сознания в стихотворении «Шаданакар»:
Наши галактики, наши созвездья Полнятся гулом
таких колесниц.
Мчащихся
воинством в белом наезде,
Головокружительной
стаей
птиц.
Их — миллиарды. Их — легионы.
Каждая — чаша, и роза, и шар.
Есть неимоверные, как Орионы...
Только песчинка в них —
Шаданакар5.
Под пером религиозного автора явления и предметы физической реальности (колесница, чаша, роза) вырастают до символов реальности высшего порядка. А вот пример привычной христианской символики в тексте А. С. Хомякова «В эту ночь»:
В эту ночь Земля была в волненьи:
Блеск большой диковинной звезды Ослепил вдруг горы и селенья,
Города, пустыни и сады6.
Просвечивание второй реальности, ее вторжение в мир природы и человека изображается с помощью мистического христианского символа — света Вифлеемской звезды, источник которого вне этого мира. Хомяков акцентирует его неземную природу с помощью развернутой гиперболизации и олицетворений, которые подчеркивают пик, интенсивность жизни в вечной минуте рождения Христа.
И в «Шаданакаре» Андреева, и в произведении «В эту ночь» Хомякова переживание возвышенного (откровения, озарения) — чрезмерный эмоциональный отклик героя, почти аффект. В них присутствует «вертикальность» мышления и зрения, ведь устремленность к Абсолюту явлена на всех уровнях — не только духовидческом, но и собственно визуальном. Панорамное видение, чувство выси поддерживается открытостью горизонтальной перспективы: мир обозрим во всех направлениях сразу, распахнут в Тайну.
Религиозная окраска проявляется не только в условной, аллегорически заряженной организации пространства, но на всех уровнях и подуровнях текстов верующих художников, всецело подчиняя себе форму, становясь довольно жестким ограничителем «формотворчества». Ведь если творчество есть дело жизни и слу-
5 Андреев 1, 1993, 86.
6 Беркута 1990, 6.
жение Высшему, то любая игра с приемом — профанация возвышенного, пустое развлечение. Вера формирует особое отношение творца к искусству. Оно близко мессианству, духовному подвигу и имеет источником трансцендентное, как, например, в тексте Д. Андреева «Не ради звонкой красоты.»:
Не ради звонкой красоты,
Как, может быть, подумал ты,
Не блеска ради Ввожу я новые слова,
Так странно зримые сперва Вот здесь, в тетради.
Нет, я из книг их не беру.
Они подсказаны перу Златыми снами.
Они — оттуда, где звенят Миры других координат,
Соседних с нами.7
С этим откровением Андреева согласуется произведение Я. П. Полонского «О, подними свое чело»:
Для созерцающих очей И для внимающего слуха Доступен тайный образ духа И внятен смысл его речей -Глагол, в пустыне вопиющий,
Неумолкаемо-зовущий.8
Речь идет не иначе как о послании с небес, мистическом общении с голосом Абсолюта. Вот почему принципиальным является превосходство содержания произведения над формой. Одна из главных черт религиозно заряженного искусства — «стыдливость» художественной формы. Суть ее состоит в следующем. Ху -дожественное произведение служит чему-то гораздо более высокому, чем земная эстетика. Священное — центральный образ; ориентация на общение с Богом — основа основ. Подчас религиозный художник создает в своем произведении духовную ауру, подобную исходящей от Храма. Различные формальные фокусы и головоломки в этом случае недопустимы, они отвлекают внимание от главного. В религиозном художественном мышлении содержательное и формальное не равноценны, а находятся в отношениях хозяина и слуги. Форма второстепенна, идейное содержание первостепенно. Как сказал исследователь религиозной живописи В. Кожевников, «искусство религиозное является идейным по преимуществу»9.
И. С. Шмелев однажды шокировал молодое поколение русской эмиграции, заявив, что М. Н. Альбов лучше М. Пруста. Он же с восторгом высказывался о творениях И. Новгород-Северского, но отрицал художественную ценность «Темных аллей» И. А. Бунина. Дело тут, безусловно, не в отсутствии вкуса, а во взгляде пи-
7 Андреев 1, 1993, 330.
8 Беркута 1990, 110.
9 Кожевников 1993, 159.
сателя на творчество в целом. Приоритетно содержание, и если оно «все равно доброе или злое» (И. А. Бунин), как, например, бунинская концепция негреховной греховной любви, художественное произведение не имеет ценности. Шмелев не мог принять искусство бесполезное, которое «движется всегда против солнца» и «с края проскакивает в пустоту» (В. В. Набоков).
Несмотря на то, что видные критики Зарубежья упрекали И. С. Шмелева в «срывах на безвкусицу», в нехватке «чувства композиции», например, Г. Струве, религиозный философ И. А. Ильин в своей книге «О тьме и просветлении» поставил Шмелева выше всех современных ему писателей, в частности, И. А. Бунина и А. М. Ремизова. Иван Бунин, по мнению Ильина, «не верит в божественную радость и не показывает путей, ведущих к ней; и не ведет к Богу»; Алексей Ремизов, хоть и «видит свет и воспринимает его детски-чистым сердцем; но этот свет не побеждает страха и не одолевает тьму»10. Творчество Шмелева важнее. так как он увидел свет и показал пути к нему, «осмыслив земной путь человека как “путь небесный”»11. Религиозное содержание творчества И. С. Шмелева намного существенней, с точки зрения Ильина, чем изысканная форма бунинских произведений и узорчатый стиль словесного кудесника А. М. Ремизова.
Интересно проследить, как религиозный автор может преобразить популярный литературный сюжет довольно далекий от апологетики религиозных истин, как, например, легенда о Дон Жуане. Первый вариант драматической поэмы «Дон Жуан» А. К. Толстого можно назвать религиозным. Пьеса заканчивается перерождением Дон Жуана. Герой кается в монастыре близ Севильи не только перед Богом, но и перед людьми, демонстрируя смирение. В финале герой «Дон Жуана» становится монахом, умирает в монастыре и вовсе не от пожатия руки Каменного Гостя. Вечность, Добро, Свет торжествуют. Так А. К. Толстой доказывает христианские постулаты о Божьем суде над Дон Жуаном и о Господнем милосердии к грешникам. Это милосердие безгранично — вот религиозная идея, являющаяся центром толстовского повествования. Жуан не проваливается в преисподнюю, но воспаряет на крыльях одухотворенной любви к ее вечному и неоскудевающему источнику — Богу. Так легкая испанская легенда наполняется религиозным содержанием в осмыслении верующего художника. К слову, преображение обольстителя Жуана в первом варианте пьесы А. К. Толстого созвучно духовному перерождению обольщенного богатством героя «Мертвых душ» Чичикова . В. В. Зеньковский писал, что перемена в характере Чичикова была задумана Н. В. Гоголем «во имя <...> восхищающего его идеала чистой жизни»12.
Итак, приоритетными для религиозного автора являются религиозные темы и идеи. Тематика: вера в Бога, представления о Его воле, требованиях по отношению к людям; зависящие от представлений о Боге представления о человеке, обществе, о конце мира, о путях спасения, о загробном или ином потустороннем мире; представления о должной религиозной жизни и т. д. Например, тема церкви, монастыря, старчества, духовного иночества в творчестве Н. С. Лескова, Б. К. Зайцева, И. С. Шмелева, изображение интеррелигии или панрелигии будущего Д. Л. Андреевым. Ведущие идеи: идея торжества вечной жизни, идея без-
10 Ильин 6, 1996, 405.
11 Там же, 205.
12 Зеньковский 1997, 200.
граничности Божьего милосердия, идея необходимости духовного восхождения к совершенству и другие. Интересно, что в их трактовке нередко сближаются художники с разными религиозными представлениями.
Рассмотрим идею стремления к совершенству. Верующие писатели исследуют различные пути к нему. В христианстве оно предполагает «духовную брань», «лествичное» движение, а в буддизме — погружение внутрь себя. Тем не менее, в трактовке самого совершенства художники нередко сходятся. Вот как идея совершенства излагается Германом Гессе в «Сиддхартхе»: «Когда он <...> не уходил своим Я в один какой-либо голос, а слушал их все одновременно, внимал всему и слышал единство, тогда эта великая песнь, распеваемая тысячами голосов, оказывалась состоящей из одного единственного слова; это было слово Ом — совершенство»13. В единстве со всем и со всеми мыслит совершенное человеческое бытие Б. Л. Пастернак. Об этом его стихотворение «Рассвет» из цикла «Стихотворения Юрия Живаго». «Люди без имен, деревья, дети, домоседы»14 поняты как единая семья и в шмелевских «Росстанях», повествующих о должном, совершенном человеческом существовании на земле. Все, кто живет в деревне Ключевой, «все они с одного поля <...> одной крови»15. Р. Тагор, утверждая взаимосвязь всего в бытии, приходит к выводу о том, что нарушить совершенство невозможно, что оно неизменно: «В глубочайшем молчании ночи звезды улыбаются и шепчут друг другу: “Тщетный труд! Ненарушенное совершенство всюду!”»16. Даниил Андреев, прозревая тайну и смысл мироздания, изображает окончательный — совершенный — облик мира как духовное Братство в стихотворении «Приснодеве-Матери»:
Близишься Ты — светоносной влагою Душу планеты, омыв от горя,
В белый облечь покров.
Меры заменишь новою мерою,
Сбросишь с весов суровые гири В страшном этом краю...
Верую, Дивная! верую! верую В Братство, еще небывалое в мире,
В Церковь Твою.17
Диалог литературы и религии, оборванный в советские времена, возобновился на рубеже 1980-1990-х годов. Однако о целостном воплощении религиозного типа художественного сознания в современных произведениях говорить нельзя. Искусство тяготеет к отражению деградации жизни и человека, к проповеди отчаяния, к отрицанию смысла бытия, к утверждению лжи окружающей действительности. Гармоничное мировосприятие писателя, его ответственность за каждое свое слово кажутся чуть ли не нонсенсом после постмодернизма, провозгласившего полную безответственность художника основным принципом творчества.
13 Гессе 1995, 420.
14 Пастернак 1994, 440.
15 Шмелев 1, 1998, 212.
16 Тагор 1993, 44.
17 Андреев 1, 1993, 231.
Тем не менее, реставрация религиозных воззрений осуществляется О. Николаевой, Л. Бородиным, В. Алфеевой, Л. Мончинским, Ф. Световым и др. Обращает на себя внимание и популярный в последние годы феномен ченелинга. Возможно, он находится за рамками художественности, за пределами литературного процесса, так как представляет собой духовную практику — контакт с высшим, сопровождаемый записыванием диктовок-посланий. Образцом ченелинга можно считать произведения Ильи Коропа (сборники «Мир Чудес», «Страна любви»), который называет свое творчество лечебной, исцеляющей, «чудотворящей» поэзией, а себя причисляет к проводникам высших сил — «контактерам».
Для кого -то религиозно окрашенное творчество синоним догматизма, а писатель, вооруженный верой, — настойчивый проводник-транслятор религиозной догмы — готовых схем и формул высокой духовной жизни. Религиозного автора могут обвинять в отказе от самостоятельного познания и поиска истины, в подчинении живой действительности соблюдению буквы доктрины и религиозному ритуалу, в несамостоятельности, некритичности мысли и даже в фанатизме. Но не стоит забывать, что вера — путь к Богу, а значит нестатика, ведь во время движения возможны не только озарения и прорывы к свету, но и падение, отчаяние, тьма. Религиозное художественное мышление не елейно, не приторно, он позитивно, оптимистично, потому уже, что не шатко, так как в центре художествен-
ной вселенной верующего писателя всегда есть Идеал. И его задача не только созерцательное любование им, но и активное его утверждение, отстаивание и даже борьба за него — это деятельный творческий процесс постижения истины. Религиозный автор измеряет и оценивает все с позиции своих религиозных принципов, активно и созидательно пролагает пути к преобразованию действительности и человека на духовных началах. В этом источник энергии, нравственного возвышения, очищения, горячего энтузиазма и активной созидательной силы религиозно окрашенного творчества.
ЛИТЕРАТУРА
Андреев Д. Л. 1996: Собр. соч.: в 3 т. М.
Андреев Д. Л. 1993: Собр. соч.: в 3 т. М.
Беркута И. (сост.). 1990: Духовная поэзия. Воронеж.
Гессе Г. 1995: Сиддхартха // Будда Шакьямуни. Конфуций. Мухаммед. Франциск Ассизский: Биогр. повествования. / Н. Ф. Болдырева (ред.). Челябинск, 345-429.
Зеньковский В. В. 1997: Русские мыслители и Европа. М.
Ильин И. А. 1996: Собр. соч.: в 10 т. М.
Кларк К. 2009: Имперское возвышенное в советской культуре второй половины 30-х гг. // Новое литературное обозрение. 1, 58-80.
Кожевников В. 1993: Значение А. А. Иванова в религиозной живописи // Философия русского религиозного искусства XVI-XX вв. Антология. / Н. К. Гаврюшина (ред.). М., 159-163.
Короп И. 2008: Мир чудес: Исцеление словом и музыкой. М.
Пастернак Б. Л. 1994: Доктор Живаго. М.
Тагор Р. 1993: Гитанджали. Жертвенные песнопения. Самара.
Толстой А. К. 2002: Дон Жуан. М.
Шмелев И. С. 1998-1999: Собр. соч.: в 5 т. М.
SPECIFIC CHARACTER OF RELIGION-BASED LITERATURE
T. A. Tayanova
Religion-based literature is distinguished for its well-balanced attitude to the world, integral concept of the world and man, elevated relationship between man and integral being. It is connected with a purely spiritual reality that is reflected in hearts and fates of the characters, descriptions (landscapes, portraits), high-flown vocabulary that goes back to prayers and hymnography, rhythmic, euphonic and visual images, etc. Religious writers inspired by belief in other matter confidently resort to declaratory style and lofty ideology. It is not self-expression but the exchange of a great amount of spiritual information that lies at the basis of such literature. It imparts monumental expression and peculiar loftiness to believers prose and poetry, which is akin to illumination, enlightenment, revelation.
Key words: religion-based literature, metarealism, ideological commitment, lofty, form and content.
