CC BY
20
в котором видишь свое истинное призвание. Этическая концепция труда помогает чеховскому герою не только определить, но и этически-сознательно выбрать пределы своего земного бытия, помогает быть.
ЛИТЕРАТУРА
Ганзен П. Г. 1917: Пять дней в Ясной Поляне // Исторический вестник. 1 (январь), 140-161.
Гардинер П. 2008: Кьеркегор. М.
Долотова, Л. М. 1980: Примечания к записным книжкам (1894-1896) //
Кьеркегор С. 1998: Наслаждение и долг. Ростов на Дону.
Лунгина Д. А. 1996: Узнавание Керкегора в России // Логос. Философско-литератур-ный журнал. 7, 168-183.
Толстой Л. Н. 1983: Собр. соч.: в 22 т. М.
Чехов А. П. 1974-1983а: Полное собрание сочинений и писем: в 30 т. Письма: в 12 т.
М.
Чехов А. П. 1974-1983б: Полное собрание сочинений и писем: в 30 т. Сочинения: в 18 т. М.
KIERKEGAARD'S CONCEPT OF LABOR, TALENT AND VOCATION IN A. P. CHEKHOV'S NARRATIVE "MY LIFE"
T. B. Zaitseva
The article reveals the connection between the ethic concept of S. Kierkegaard, Danish philosopher, and A. P. Chekhov's narrative "My Life". The author proves that the note on page 65 from the first notebook of A. P. Chekhov about 'a talentless scholar' and 'a bookbinder', not attributed to any work earlier, is related to his work at the narrative "My Life".
Key words: literary criticism, S. Kierkegaard, A. P. Chekhov, ethic conception
© 2013
Т. А. Таянова
ЭСТЕТИЧЕСКИЕ ЗАКОНЫ И ИХ ПРЕОДОЛЕНИЕ В ЛИТЕРАТУРЕ РЕЛИГИОЗНОЙ НАПРАВЛЕННОСТИ
Установка религиозного писателя — служение Идеалу, а миссия — передача Откровения современникам и новым поколениям. Писательство приобретает статус проводника Истины. Неизменные всеобщие истины Откровения сочетаются в произведениях религиозно ориентированных авторов с частными, индивидуальными мнениями о вопросах
Таянова Татьяна Александровна — кандидат филологических наук, зав. лабораторией научных исследований в области информационно-коммуникационных технологий лицея при МаГу. E-mail: [email protected]
веры. Перед нами не столько мирское, светское отношение к искусству, сколько попытка высказать художественным языком сакральное. Происходит слияние религиозного канона (конфессиональной, дидактической, церковно-ораторской литературы, агиографии и т.д.) и чисто художественных критериев прекрасного, в результате чего законы художественности подвергаются существенной трансформации.
Ключевые слова: литература религиозной направленности, религиозное мышление, абсолют, форма и содержание, условность
Установка религиозного писателя, его художественная и сверххудожественная задача — служение Идеалу, сохранение его чистоты, а миссия — передача Откровения большому кругу современников и новым поколениям. В этом заключается посредничество пророка — проводника Истины. И пусть неизменные истины Откровения сочетаются в его произведениях с «необязательными» частными мнениями о вопросах веры, это не столько мирское, светское отношение к искусству, сколько попытка высказать художественным языком сакральное, поделиться таинственной благодатью, сливая религиозный канон (черты конфессиональной, дидактической, церковно-ораторской литературы, агиографии и т.д.) и художественные критерии прекрасного. В результате чего законы художественности подвергаются определенной трансформации.
Творчество и религию роднит их эмоционально-смысловая сфера. «Боль жизни гораздо могущественнее интереса к жизни. Вот отчего религия всегда будет одолевать философию», — утверждал В. Розанов в «Уединенном»1. Он же отмечал, что религия (таинственная речь Библии, Евангелия) вечна и всегда будет тянуть человека углубиться, проникнуться, так как отвечает на самые больные вопросы — о жизни совести, о загадке покаяния, о возрождении души. Отмечая уникальность тем, проблем и смыслов, которые сообщает человеку религия, Р. Белла писал: «Опыт смерти, зла и страданий приводит к постановке глубоких вопросов о смысле всего этого, на которые не дают ответа повседневные категории причины и следствия. Религиозные символы предлагают осмысленный контекст, в котором этот опыт может быть объяснен благодаря помещению его в более грандиозную мирозданческую структуру и предоставлению эмоционального утешения, путь даже это будет утешение самоотреченности... Что делать и что думать, когда отказывают другие способы решения проблем, — вот сфера религии»2. Выход за рамки «повседневных категорий причины и следствия», отказ от эмпирического пути постижения жизни, ее боли и утешений отличает и творчество религиозной направленности. Смысловой спектр и картина мира религиозно окрашены. Главное в представлении о мире, как и в религии, — Божественный сверхъестественный компонент (он обязателен). Эмоциональный спектр, выявляющий и окрашивающий его, может быть очень широк, ведь религиозное чувство (как и сознание) индивидуализировано: от тоски по Абсолюту, жажды Идеала до экзальтированного славословия, умиления и благодарной молитвы.
Смысловые сферы религии и религиозно окрашенного творчества совпадают. Охарактеризуем их в общих чертах.
1 Розанов 2009.
2 Белла 1972, 266-267.
1) Представление о Боге. Чувство Абсолюта. «Духовное постижение в мире Творца Вседержителя»?. Когда-то все это мощно прозвучало в оде «Бог» Г. Р. Державина: «Ты есть! — природы чин вещает, // Гласит мое мне сердце то, // Меня мой разум уверяет, // Ты есть — и я уж не ничто!»4. Абсолют — факт, он в каждом из нас, — убеждает Кароль Войтыла в своем стихотворении «Бездна» (сборник «Крипта»): «Для тебя бездна — пространство, // пронизанное каскадами воздуха, // блеском стеклянных осколков, рассеянных, словно зерна, // в далеких скалах. // Но прошу тебя, заметь, наконец, другую пропасть, // полную отблесков глаз. Она есть в каждом человеке; // собравшись вместе, люди несут ее, // как лодку на плечах. И в этом великом движении нет ничего, что мог бы ты миновать, // когда ты лучом распахнутых глаз, как пером, пишешь свой знак. // Если разум не видит бездны, // не думай, что ее вовсе нет. // Пусть блеск не достигает глаз, // но лодка-то — // уже на плечах: // бездна облекается в плоть, // чтоб стать // фактом в каждом из нас»5. Религиозно ориентированный писатель стремится выразить мотив реального постоянного присутствия Божия, потому для него центральными темами часто оказываются общение человека с высшей реальностью, его духовные стремления. Шмелев в «Путях небесных» сказал об этом так: «Близость Бога»6, и М. Дунаев, словно вторя автору, написал о главной задаче позднего шмелевского творчества: «показать, что везде — Христос»1. Господствующим пафосом духовного реализма, являющим себя, в частности, в «Богомолье», «Лете Господнем», «Путях небесных» Шмелева, становится «голод по священному»8, жажда праведности, «жажда Бога» (И. Ильин) и чувство его присутствия в жизни, а также чувство «той жизни». Так, Ваня в «Лете Господнем» восклицает: «и с нами Христос, везде...»9. Ему же принадлежат следующие откровения: «есть у людей такое... выше всего на свете... — Святое, Бог!»»10; «И все во мне связывается с Христом»11. «У ребенка, — пишет М. Дунаев о шмелевском Ване, — живет в душе ощущение и сознавание личного общения с Богом, с миром святости. Он воспринимает все события церковной жизни как реальное взаимодействие человека и тех, кто приходит на землю из той жизни. Ребенок ощущает личное присутствие Бога во всяком событии»12. В главе «Яблочный Спас» «Лета Го -споднего» читаем: «Необыкновенно, весело — будто гости, и церковь — совсем не церковь. И все, кажется мне, только и думают об яблоках. И Господь здесь со всеми, и Он тоже думает об яблоках: Ему-то и принесли их — посмотри, Господи, какие! А Он посмотрит и скажет всем: «ну и хорошо, и ешьте на здоровье, детки!» И будут есть уже совсем другие, не покупные, а церковные яблоки, святые. Это и есть — Преображение»13. Здесь Шмелев созвучен Ильину, который был уверен,
3 Дунаев V, 1999, 712.
4 Державин 1987, 31-32.
5 Войтыла 2003.
6 Шмелев 1999, 5, 7 (доп.), 289.
7 Дунаев V, 1999, 704.
8 Дунаев V, 1999, 681.
9 Шмелев 4, 1998, 59.
10 Шмелев 4, 1998, 173.
11 Шмелев 4, 1998, 58.
12 Дунаев V, 1999, 6, 678-679.
13 Шмелев 4, 1998, 95.
что «так как Божественное действительно есть во всем и во всем присутствует, искусство имеет право петь обо всем; и даже ничтожное и пошлое озаряется при этом Божиим лучом»14. Чувство, что у всего один центр, исток и причина чудесным образом единит бытие, делает его прочным, цельным, нестрашным, родным, причем не только в детском восприятии. Герой «Путей небесных», словно вторя ребенку, произносит: «Все истекает из одного Истока, во всем чувствуется глубокий Смысл»15.
2) Воля Бога, Его Завет и требования по отношению к людям. Религиозная этика.
Размышляя о религиозной этике искусства, Иван Ильин писал: «Самое существенное в искусстве: ответственное служение и раскрытие прорекающейся тайны»16; «прозрение высших духовных закономерностей и совершенных связей»17; ведь «талант, лишенный Божьего огня, есть лишь соблазн. Ибо без Божьего огня — какое же искусство?»18. В позднем шмелевском творчестве религиозной этикой обладает даже ребенок. В главе «Крестный ход. «Донская»» («Богомолье») передано удивительное состояние Вани — чувство ответственности перед Богом, жажда послужить ему: «Слезы мне жгут глаза: радостно мне, что это наши, с нашего двора, служат святому делу, могут и жизнь свою положить, как извозчик Семен, который упал в Кремле за ночным Крестным ходом, — сердце оборвалось. Для Господа ничего не жалко. Что-то я постигаю в этот чудесный миг... — есть у людей такое... выше всего на свете... — Святое, Бог!»19. А. Любомудров отмечал, что Шмелев глубоко и полно воссоздал суть православной аске-тики и целостное православное мировоззрение, одна из черт которого — умение за случайностями прозревать знаки Промысла.
3) «Зависящие от представления о Боге представления о человеке, обществе, мире»»20. В частности, об искушении, борьбе с соблазнами (грехом), о конце мира, о «путях небесных», Промысле, о способах спасения, потустороннем мире, жизни после смерти, воскрешении. В центре «духовного романа» «Пути небесные» — борьба с искушениями плоти, страстями и греховными помыслами (духовная брань). Дунаев утверждает, что «Лето Господне» — это произведение о «промыслительной Божией помощи человеку в деле его спасения»21.
4) «Представления о должном порядке культа»22, жизнь Церкви, ее взаимоотношения с миром (связь клир — мир), церковный быт, тема монашества, тема молитвы и т.д. Религиозные авторы, как правило, не посягают на миссию иконописца — «писать Бога», но очень часто изображают то, как человек к Нему обращается (молитва, а не Тот, к Кому молитва). В. В. Розанов писал: «Религиозность заключается в неудержимой потребности молитвы, — в том, что в некоторых обстоятельствах жизни, или трагических, или особенно высокого, «небесно-
14 Ильин 6, I, 1996, 150.
15 Шмелев 5, 1998, 358.
16 Ильин 6, I, 1996, 116.
17 Ильин 6, I, 1996, 117.
18 Ильин 6, I, 1996, 91.
19 Шмелев 4, 1998, 173.
20 Мечковская 1998, 33.
21 Дунаев V, 1999, 676.
22 Мечковская 1998, 33.
го» счастья, душа человеческая, душа личности человеческой, «вся превращается в молитву», так что в ней, кроме молитвы, ничего и нет, ни размышления, ни чувства, ни воли, ни объектов желания или стремления.»23. Многие исследователи, в частности, М. Любомудров, М. Дунаев, указывали на то, что Шмелев был мастером изображения молитвенных состояний. Молитвы его героев всегда духовно осмыслены, даны как предельная концентрация души, духа, тела и нередко осознаны как большой труд и даже подвиг (образ Дариньки Королевой в романе «Пути Небесные»). Удивительны молитвенные состояния ребенка в «Лете Господнем», они полны трепета, нежности, доверия, восхищенного любования Божьим миром, удивления перед его малыми чудесами (земными, но с призвуком неба). В главе «Пасха» читаем: «Ночь. Смотрю на образ, и все во мне связывается с Христом: иллюминация, свечки, вертящиеся яички, молитвы, Ганька, старичок Горкин, который, пожалуй, умрет скоро... Но он воскреснет! И я когда-то умру, и все. И потом встретимся все... и Васька, который умер зимой от скарлатины, и сапожник Зола, певший с мальчишками про волхвов, — все мы встретимся там. И Горкин будет вырезывать винограды на пасочках, но какой-то другой, светлый, как беленькие души, которые я видел в поминаньи. Стоит Плащаница в Церкви, одна, горят лампады. Он теперь сошел в ад и всех выводит из огненной геенны. И это для Него Ганька полез на крест, и отец в Кремле лазит на колокольню, и Ва-силь-Василич, и все наши ребята, — все для Него это! Барки брошены на реке, на якорях, там только по сторожу осталось. И плоты вчера подошли. Скучно им на темной реке, одним. Но и с ними Христос, везде... Кружатся в окне у Егорова яички. Я вижу жирного червячка с черной головкой с бусинками-глазами, с язычком из алого суконца... дрожит в яичке. Большое сахарное яйцо я вижу — и в нем Христос.»24. Кажущиеся наивность и детскость высказывания не отменяют сложности молитвенного состояния, которое в подтексте содержит главные постулаты христианства: Божье присутствие во всем, мысль о спасении, надежда. Текст известной православной молитвы, исполняемой хором братии Валаамского монастыря, полностью созвучен прозрению семилетнего мальчика: «С нами Бог, разумейте языцы, и покаряйтеся: яко с нами Бог».
В поиске ответов на самые значимые вопросы бытия и религия, и духовное искусство обращаются не столько к логике и эмпирическому опыту человека, сколько к воображению, интуиции, чувствам, желаниям, совести, вере — к самым сложным, тонким, интимным областям духа и души, к «боли жизни» (В. Розанов). В данном случае особую нагрузку приобретают внерациональные, интуитивные «каналы связи»25, способные приоткрыть тайну, дать почувствовать бесконечность. Вот почему так велика и в религии, и в религиозно окрашенном творчестве роль символа, иносказания с их недоговоренностью и размытием границ конкретики и логики.
Общение с читателем религиозного автора несводимо к формуле «поэт и чернь/толпа», в нем есть приметы не только художественной, но и религиозной коммуникации. Н. Б. Мечковская пишет: «В религии есть два главных направления коммуникации: 1) от Бога — через пророка (наставника, священника) —
23 Розанов 1993, 153.
24 Шмелев 4, 1998, 58-59.
25 Мечковская 1998, 197.
к людям; 2) от людей — через пророка (наставника, священника) — к Богу»26. Вот, собственно, откуда интерес религии к жанрам Откровения, проповеди, молитвы. Они с полным правом могут быть названы фундаментальными, исходными, первичными жанрами религиозной коммуникации. Религиозно устремленный художник отчасти действует как пророк, именно потому периодически появляются осуждающие характеристики то Гоголя, то Толстого, то Шмелева, то Рериха, то Андреева, намекающие на прельщение (прелесть), соблазн, искушение, гордыню — самовозвышение.
Л. П. Кременцов называет три потребности человека, которые влекут его к литературе, шире — искусству: потребность в самопознании, в самовыражении (творчестве) и потребность в прекрасном — истине, гуманизме, нравственности, эстетическом совершенстве27. Религиозный автор посредством творчества хочет приблизиться к духовному совершенству, Абсолюту и донести его свет средствами искусства до своих читателей. Эта потребность — художественная. В. И. Тюпа выделяет следующие законы искусства, или «каноны» художественности28:
Целостность, полнота, неизбыточость как знаки единства формы и содер-Условность или опосредованность «переживания переживания», а не его прямота. Адресованность. Индивидуализация, творческая оригинальность, полнота самовыражения писателя (отстаивание и настойчивое внедрение авторской «самости» в текст), свобода творчества, которая с величайшей ясностью и прямотой была определена А. С. Пушкиным: «Никому // Отчета не давать, себе лишь самому // Служить и угождать; // для власти, для ливреи // Не гнуть ни совести, ни помыслов, ни шеи...»29. Забегая вперед скажем, что «власть» и «ливрея» как знаки прислуживания и мнимого возвышения — это одно, а «веленью Божию, о муза, будь послушна»30 — несколько другое. Генерализация, или закон творческой типизации, предельная мера обобщения личностного опыта присутствия индивидуального человеческого я в мире (как писал Шеллинг, чем оригинальнее произведение, тем оно универсальнее). Эти художественные законы в связи с религиозно окрашенным творчеством несколько трансформируются.
Единство формы и содержания уступает место усилению тенденции и идейности. Идейность есть приверженность определенной целостной системе идей и соответствующему ей идеалу; последовательная верность им в теории и на практике. Потому увеличивается значимость содержания, прослеживается его заметное верховенство над формой. Так, в романном творчестве Шмелева и Зайцева ощущаются ноты проповедничества, а сюжетно-композиционная, языковая сфера их произведений подчас служит лишь способом объяснения аксиом: христианство — безусловная ценность, этой связи обращает на себя внимание феномен ярко выраженной оценочности: открытое проявление авторской позиции как способ Бог — есть. Творчество — форма аргументации их подлинности. В максимально правдивой, достоверной и доказательной трактовки характеров и ситуаций (в том числе иррациональных). Очень ярко все это проявляется в шмелевской
26 Мечковская 1998, 224.
27 Кременцов 2007, 128-132.
28 Тюпа 2000, 465-467.
29 Пушкин 1992, 68.
30 Пушкин 1992, 66.
«публицистике чудесного» — художественно-документальных рассказах «Глас в нощи», «Куликово поле», «Милость преподобного Серафима» и др.
Условность становится сверхусловностью. Ведь художественное откровение религиозного художника есть опосредованное переживание не этой, а иной реальности, попытка высказать несказанное, выразить невыразимое, как следствие — ярко проявленная символизация (символотворчество). Отказ от сугубо эмпирического видения в постижении реальности, увеличение в текстах роли и доли чудесного, необъяснимого.
Адресованность приобретает двунаправленный характер. Мысли верующего художника обращены не только к читателю, но и к Богу. В его текстах мы встречаем общение, контакт с Высшим. Отсюда, кстати, отличающие духовный реализм молитвенный пафос и пафос откровения. Например, стихотворение Рериха «Бездонно» (цикл «Цветы Мории», 1918):
Ты, Могущий, везде и во всем.
Ты пробуждаешь нас к свету.
Нас усыпляешь во тьме.
Ты ведешь нас в блуждании31.
Авторская самость (самоутверждение личности посредством творчества), яркая индивидуализация в текстах религиозного художника недопустимы. Более того, мы видим свободное (ведь это личный выбор) сдерживание авторской индивидуальности. Обычный художник руководствуется установкой на вымышлен-ность, смоделированность ситуации рассказывания, для Шмелева она идейно неприемлема, как и непереносимо отношение к искусству словно к «самовитой» выдумке, фантазии и игре. Религиозно настроенный автор обязан быть подлинным, достоверным, потому часто использует форму исповеди, форму от первого лица — «формы личного участия» (Е. А. Черева), с ними ложь невозможна. Религиозно мыслящий писатель никогда бы не одобрил слова В. Набокова, уравнявшего в творчестве «божественное» и «игру», самочинно сравнившего и в чем-то даже уподобившего писателя и Бога: «Искусство — божественная игра. Эти два элемента — божественность и игра — равноценны. Оно божественно, ибо именно оно приближает человека к Богу, делая из него истинного полноправного творца. При всем том искусство — игра, поскольку оно остается искусством лишь до тех пор, пока мы помним, что в конце концов это всего лишь вымысел»32. Игра для Набокова — максимальное проявление свободы художника, предельно индивидуалистическое, «самостное» творческое действо. А религиозный писатель, как правило, подчиняет себя задачам сверх и вне авторской компетенции — высшим (служение, озарение, мистические прозрение, визионерство). Неслучайно И. А. Ильин писал о Шмелеве: «Шмелев сосредоточен на том, что ему надо сказать: главное о главном; он неразвлеченно и неотступно плывет в главном русле своего сказуемого Предмета и ведет главную линию повествования, и лишь в эту меру вспыхивают огни его стиля»33. Как некий «категорический императив» или «безусловное повеление», вера определяет и позицию, и мировоззрение, и откровения автора. Этика и эстетика религиозного художника неавтономны. Он не их
31 Рерих 1992, 27.
32 Набоков 1996, 185.
33 Ильин 6, II, 1996-1999, 150.
самостоятельный источник, скорее — проводник. (Вот исток постоянно ведущихся споров о «медиумичности» религиозного творчества.) Потому индивидуализация, оригинальность, полнота самовыражения — именно само--не являются
для него определяющими художественными установками.
Типизация характерного оборачивается типизацией нехарактерного. Если говорить грубо, отталкиваясь от мнения о тенденциозности религиозного автора, о «заказе» свыше, который он обязан исполнить, то происходит «подгонка» реальности под религиозный идеал. Отсюда наличие в текстах религиозно мыслящих писателей и поэтов воодушевляющего идиллического модуса художественности (иногда он становится константой, как в позднем творчестве Шмелева, например, но чаще является доминантой, т.е. преобладающим, но не единственным пафосом). Что он в себя включает? Умиление как важную составляющую атмосферы текста (в православном контексте — дар умиленных благодатных, благодарных или покаянных слез). Идиллическую цельность персонажа, нераздельность «я — для — себя и я — для — других»34, «я — для — Бога». Ослабление и смягчение граней между индивидуальными жизнями, или, как пишет В. Тюпа, слияние личности с «текучими силами мировой жизни»35, т.е. мироощущение сродни тютчевской строке: «Все во мне и я во всем» («Тени сизые смесились...»). Это, наверное, и есть совершенство.
Эстетические законы, которыми веками живо искусство, как видим, не являются абсолютами для религиозно окрашенного творчества. Л. П. Кременцов считает, что их размытие или несоблюдение чревато утратой таланта. В частности, размышляя в своей книге «Русская литература в ХХ веке. Обретения и утраты» о ставших на путь утраты художественности, он пишет: «Вступив на путь предвзятости, заданности, любой художник рискует своим талантом»36. О «Выбранных местах из переписки с друзьями» Гоголя Кременцов говорит с нескрываемым сокрушением: «Большинство писем носило нравственно-религиозный нравоучительный характер. От Гоголя ждали произведения искусства — он дал проповедь»37. Поздняя установка Н. Гоголя на показ путей и дорог к высокому и прекрасному, жажда дать «живой говорящий пример» (Н. В. Гоголь), способный сильно подействовать (второй том «Мертвых душ» — Русь и человек на пути к исправлению, третий том — Русь и человек идеальные, Божьи), кажется Л. Кре-менцову чем-то сродни «падению» таланта А. Н. Толстого, который выбрал ложь «проповеди» социализма, «перешел из мира гуманитарных идей в мир идей диалектического материализма»38, упал в пропасть идеологизированных упрощений и схем соцреализма. И далее Кременцов утверждает, что, «когда эстетические проблемы отодвигаются в сторону, художник перестает быть художником.», ведь «. главная движущая сила любого творческого процесса — стремление к истине, к совершенству, к прекрасному»39. Вопрос, правомерно ли сближать творческие пути религиозного автора Н. В. Гоголя, преодолевавшего «правду действитель-
34 Тюпа 2000, 477.
35 Тюпа 2000, 477.
36 Кременцов 2007, 121.
37 Кременцов 2007, 116.
38 Кременцов 2007, 120.
39 Кременцов 2007, 122.
ности» во имя Высшей Правды, и идеологизированного писателя А. Н. Толстого, отдавшего во служение новому строю и «правду действительности», и «правду художественную»? Неужели тенденциозность творчества, размывающая, разъедающая его основы, одинаково пагубно являет себя в духовном реализме и в соцреализме? Свобода творчества — ценность ложная или непреложная, если речь идет о служении Богу и выражении веры средствами искусства? Ответы, конечно же, не должны быть последними и однозначными.
ЛИТЕРАТУРА
Белла Р. Н. 1972: Социология религии // Американская социология: Перспективы, проблемы, методы / Г. В. Осипов (ред.). М., 265-281.
Войтыла К. 2003: Стихи из сборника «Крипта». [Электронный ресурс]. — Режим доступа: http: // www.nesterova.ru/apif/apif9.shtml.
Державин Г. Р. 1987: Сочинения: Стихотворения; Записки; Письма. Л.
Дунаев М. М. 1998-2000: Православие и русская литература. В 6 частях. М.
Ильин И. А. 1996-1999: Собр. соч.: в 10 т. М.
Кременцов Л. П. 2007: Русская литература ХХ века. Обретения и утраты. М.
Мечковская Н. Б. 1998: Язык и религия. М.
Набоков В. В. 1996: Лекции по русской литературе. М.
Пушкин А. С. 1992: Избранные сочинения. М.
Рерих Н. К. 1992: Цветы Мории; Пути Благословения; Сердце Азии. Рига.
Розанов В. В. 1993: М. В. Нестеров // Философия русского религиозного искусства XVI-XX вв. Антология / Н. К. Гаврюшин (ред.). М., 151-158.
Розанов В. В. 2009: Уединенное. [Электронный ресурс]. — Режим доступа: http: // magister.msk.ru/library/philos/rozanov/rozav023.htm.
Тюпа В. И. 2000: Художественность // Введение в литературоведение. Литературное произведение: Основные понятия и термины / Л. В. Чернец (ред.). М., 463-482.
Шмелев И. С. 1998-2000: Собр. соч.: в 5 т. М.
ESTHETIC LAWS AND THEIR TRANSFORMATION IN RELIGIOUS
LITERATURE
T. A. Tayanova
A religious writer's aim is to serve the Ideal, and his mission is to pass The Revelation to his contemporaries and new generations. He acquires the status of a champion of truth and combines in his books eternal general truths of the Revelation with his individual vision of belief issues. We witness not so much secular attitude to art as an attempt to express the sacred in artistic terms. Religious canon (characteristic of confessional, didactic, and church oratory literature, hagiography, etc.) merges with purely artistic criteria of the beautiful, which brings forth essential transformation of artistic merit laws.
Key words: religious literature, religious thinking, the absolute, form and content, conventionality
