CC BY
63
ФИЛОСОФИЯ
УДК 330.16
А. С. Ахиезер
СПЕЦИФИКА ЧЕЛОВЕЧЕСКИХ ПОТРЕБНОСТЕЙ В ПОЛНОТЕ БЫТИЯ
Специфика человека, предмета социальной философии, включает развитие потребностей в полноте бытия, потребностей в придании всем своим потребностям культурного смысла, несущих определенные ценностные импульсы роста способностей к творческой деятельности, способности саморазвития системы отношений между людьми. Сущность этих потребностей не исчерпывается ее материальным содержанием, включает обогащение содержания культуры, человека как субъекта культуры.
Изучение обществ, изучение человека осознанно или интуитивно опирается на представление о специфике человека, на представление об отличии человека от животных, способность человека превращать себя в предмет своей собственной деятельности, развитие способности к самоизменению, самосовершенствованию. Специфика человека - это большая многоплановая проблема, требующая многоаспектного рассмотрения.
Важнейшая из форм этой специфики заключается в возникновении особых потребностей, отличных от естественных, чисто биологических. Речь в данном случае идет о потребностях в полноте бытия. Суть этой специфической человеческой потребности можно рассмотреть на примере попыток личности, групп реализовать свои планы, ценности, потребности, надежды, стремления, возможно утопические, начать новую жизнь в более благоприятных, по их собственным оценкам, условиях. Территориальная миграция является одной из форм человеческой потребности в полноте бытия.
Территориальная миграция - попытка личности, групп людей реализовать свои планы, ценности, потребности, надежды, стремления, возможно утопические, начать новую жизнь в более благоприятных по их собственным оценкам условий. Территориальная миграция является одной из форм человеческой жизнедеятельности, наряду со множеством других. Ее специфика заключается в том, что она, как форма потребности в полноте бытия, реализует эту потребность через поиск новизны жизни, новых условий, мест проживания, труда, отдыха и т.д. Миграция - путь изменения, развития жизнедеятельности человека, его потребностей. Территориальная миграция выступает как стремление превратить акт миграции в специфическую форму реализации потребности в полноте бытия соответствующего субъекта. Миграция, по самой своей сути, - свободная деятельность, т.е. опирается на осознание субъектами миграции как реализации и углубления своей свободы. Сама миграционная деятельность свободна в том смысле, что она форма реализации надежды на свободу развития собственного Я, ее потенциала. Оценка состояния, возможностей миграции в конкретно-исторический момент времени может иметь место через дуальную оппозицию «свободная миграция субъек-
та - принудительная миграция». Эта оппозиция - результат обобщения опыта расчленения, дифференциации миграции на ее различные формы. Этот процесс имманентен деятельности людей и понимается как противоречивое единство анализа и синтеза.
Акт миграции можно рассматривать как стремление человека наращивать исторически сложившуюся полноту бытия. Миграция - творческий процесс. Она результат возможности роста разнообразия условий, средств, целей, разнообразия как элемента человеческой деятельности. Этот процесс повышает творческую активность личности, стимулирует достижение идеала полноты, представления, содержание которых постоянно меняется, усложняется. Развитие потребностей в полноте бытия во всем объеме человеческой деятельности имеет фундаментальное значение как фактор развития общества в каждой его точке. Оно имманентный человеку результат и одновременно предпосылка развития культуры. Этот подход подводит к необходимости усиления внимания к превращению потребностей в полноте бытия в динамику общества.
О миграции как историческом процессе можно говорить уже на стадии первых шагов развития человека. Расселение людей с начала своего существования по поверхности земли было «уподоблено взрыву. За полтора-два десятка тысячелетий кроманьонцы преодолели такие экологические перепады, такие водные и прочие препятствия, каких ни один вид животных вообще не мог преодолеть» [1, с. 507]. Вопрос об историческом начале миграции можно было и не затрагивать, если бы не одно первостепенно важное обстоятельство. Продолжим начатую цитату из работы Б. Ф. Поршнева: «Нельзя свести это расселение людей по планете к тому, что им недоставало кормовой базы на прежних местах: ведь другие виды животных остались и питаются на своих древних ареалах нередко и до наших дней - корма хватает. Нельзя сказать, что в верхнем плейстоцене расселялись из худших географических условий в лучшие, - факты показывают, что имело место и противоположное. Им не стало «тесно» в хозяйственном смысле, ибо их общая численность тогда была невелика». Крайне интересно, что «люди искали отрыва сразу на большие дистанции, передвигались они при этом, конечно, поодиночке или очень небольшими группами» [1, с. 507]. Это означает, что вульгарно материалистическая концепция человеческих потребностей дает лишь иллюзорное объяснение сути миграции. Очевидно, что уже на уровне гоминидов, которых специалисты характеризуют как «избегающих скуки», возникали какие-то предпосылки потребностей, не умещающихся в рамках материальных потребностей.
Миграцию можно рассматривать как чувствительный показатель явных и скрытых общественных процессов, как мониторинг реальных и потенциальных явлений, как чувствительную основу для прогнозирования динамики общества, как результат чего-то неизмеримо большего, как поиск материального ресурса. Миграция нечто большее, чем миграция, т.е. она выступает как предпосылка множества других процессов. Например, «в старые времена миграцию считали позитивным процессом, средством умножения богатства, развития торговли, искусства, науки [2, с. 113]. Сегодня она, без сомнения, школа бизнеса, втягивания в рыночные отношения, способствующие освоению новшеств, активизации женщин и т.д. [3, с. 125]. Все эти формы деятельности выступали в обществе как основа мотивации миграционных решений и одновременно как основа развития способности реализовать эти реше-
ния. Решение субъекта о своей миграции - результат двойной детерминации, т.е., с одной стороны, это результат сложившегося унаследованного уровня культуры, возможно весьма древней, с другой - критика сложившейся культуры, как выход на ее новый уровень, как акт способности субъекта потребностей преодолеть противоречия между аспектами этой двойственности. Акт миграции - это форма принятия решений, утверждающая, раскрывающая жизнеспособность человека, его способность найти выход из двойственности, преодолеть ограниченность ранее сложившейся культуры и одновременно критически отнестись к односторонности своих собственных попыток формировать инновации, к стоящей за ней полноте бытия.
В древности миграционные потоки в Восточную Европу могли возникнуть лишь в результате, с одной стороны, давления извне на людей, ставших мигрантами, в местах их проживания, с другой - в результате возникновения потребности в полноте бытия, на основе осознания в той или иной степени возможности начинать новую жизнь на новых землях, предоставляющих новые возможности. Местное истощение ресурсов, казалось бы, компенсировалось дальнейшей миграцией «жидкого элемента русской истории» (выражение историка С. Соловьева), что стимулировало потребность в полноте бытия в рамках экстенсивных ценностей. Однако стойкое сохранение экстенсивных форм жизни слабо стимулировало качественное развитие потребностей в полноте бытия. Факты, казалось бы, не опровергали представления о безграничных возможностях, для овладения которыми необходимо было, якобы, лишь занимать новые территории, уходить вглубь абстрактного пространства, натыкаться там на нечто ограниченно полезное. Это общество выступало как «архаичный социум» [4, с. 27, 564, 571]. Оно несло в себе склонность ограничить свои инновации.
Не менее важная особенность миграции в начале истории страны заключалась в том, что она несла возможность для реального и потенциального мигранта уходить от власти, реализовывать догосударственный идеал воли, противостоящий внешним стеснениям. Тем самым стремление к полноте бытия формировалось через консервативный стимул на основе архаичной дого-сударственной культуры. Миграция-колонизация создавала возможность избегать идущих от «начальства», от чиновников запретов и переселяться на дальние «вольные земли», где должна была якобы начаться совершенно новая идеальная жизнь, представления о которой широко культивировались в народных утопиях, в сложившейся культуре. Явления эти подчас принимали форму массового бегства крестьян из своих деревень. Это означало, что получили существенное развитие тенденции формировать потребности в полноте бытия, связанные с отходом от власти, к подмене в значительной степени развивать ценности свободы, ценностями преодоления внешних ограничений. Это замещало стремления конструктивно решать проблемы уходом от проблем, стимулировало стремление к полноте бытия в форме продвижения «нашей Правды» за пределы исторически сложившихся границ, вплоть до идей «русского космизма», требующего перемещения в другие миры. В этих условиях те люди, которые отождествляли себя, свои ценности с государством, как они сами их понимали, например, могли искать полноту бытия в рабовладении. (Примерно лет 20-25 назад кандидат наук С. убеждал меня, что не следует «бояться рабства», если это целесообразно). Значение рабства в Древней Руси, по мнению историка Зимина, преуменьшалось. Поиск полноты
бытия этого типа стимулировал превращение каждого человека в собственность государства. Это открывало путь для миграции-колонизации на основе крепостничества, массового принуждения.
Ограничение объективных возможностей миграции для людей, веками решавших свои проблемы экстенсивными методами, реализовывалось в активизации ценностей уравнительности, т.к. ресурсы для колонизации начали уменьшаться. Ценность уравнительности - статичная основа стремления к полноте бытия, создающего для этого процесса весьма ограниченные возможности. Уравнительность стимулировала замещение потребности в развитии потребностями в консервации отношений людей, в застое. Усиление этой потребности лежало в основе формирования территориальных общин. Еще до 1917 г. ценности уравнительности стимулировали потребности в полноте бытия в форме войны между самими крестьянами, т.е. сторонниками и противниками уравнительности, точнее - между разными версиями уравнительности.
Хотя, по своей сути, миграция - свободная деятельность, тем не менее, государство, люди, превратившие самовоспроизводство государственного аппарата в свою личную ценность, в основу для формирования своих потребностей в полноте бытия, пытались максимально распространить свою власть на поведение, деятельность людей, в частности превратить миграцию-колонизацию в форму, результат имперской политики насилия, в частности, присоединения новых территорий. Иначе говоря, возникла потребность в полноте в форме подавления миграции как формы свободы. Это одновременно несло агрессивную, разрушительную для страны мифологию, включая, например, маниакальную идею захвата Константинополя, охватившую на рубеже Х1Х и ХХ вв. даже образованную часть общества. Миграция в стране, следовательно, была чревата двумя противоположными тенденциями, ведущими к формированию разных потребностей в полноте бытия. Они выражались в различных исторических динамиках массовой миграции, создавали друг для друга, для общества серьезные проблемы. Переселенцы в поисках полноты бытия шли искать «новых землиц» в «диком поле» и там «казаковали» на полном просторе за пределами государственности. Представление о государственной границе существовало лишь на западе и северо-западе. В остальных случаях действовала формула «куда топор, коса и соха ходили», заимствованная из опыта крестьян, устанавливающих границы участков. Вольная колонизация, состоявшая в значительной степени из казаков, опережала правительственную. Она создавала основу для власти имперского центра на присоединяемых уже заселенных, относительно освоенных территориях. Этот имперский центр пытался освоить миграцию, превратить ее в управляемый процесс, в реализацию своей потребности в полноте бытия в формах жизни, подчиненной государственной бюрократии. Здесь вновь мы видим расчленение миграции на два разнородных процесса.
Советская система пыталась преодолеть эту двойственность. На самых ранних этапах она пыталась организовывать насильственную миграцию, реализовывать ее через громадную систему концентрационных лагерей, где значительная часть населения «трудилась» и погибала в неблагоприятных для труда и жизни условиях и где выполнялась работа, не требующая квалификации. Там тоже была своя потребность в полноте бытия, которая пыталась формировать свое содержание на границах своего бытия. Они противостояли формам потребностей в полноте бытия другой части общества, которая, по
крайней мере в какое-то время, ограничивала развитие своих потребностей борьбой за пайку, уходом в криминал, культивированием анекдотов, «опускающих» власть. Потребность в полноте бытия людей, отождествляющих себя с государством, в возрастающей степени принимала форму их подавления. С 1937 г. потребности в полноте бытия людей, разделяющих ценности власти, опирающихся на архаичную культуру, приняли характер депортации целых народов. Она стимулировалась первобытными фобиями, массовой архаичной верой, что только силой можно решать значимые проблемы. Депортация охватила более 6 млн поляков, немцев, корейцев, китайцев, курдов, иранцев, греков, турок, калмыков, карачаевцев, чеченцев, ингушей, балкарцев, народов Прибалтики и Молдавии, финнов, ингерманладцев, казахов, а также такие социальные слои, как кулаки и казаки [5]. Под влиянием сложившихся условий, специфики культуры возникал тип миграции, лишенной свободы, т.е. отрицающей свои собственные основания. В конечном итоге, все это приводило к подрыву основ человеческого существования, к массовой утрате способностей, умений, к деградации, к падению нравственности как исполнителей, так и их жертв, к подрыву способности формировать потребности в полноте бытия. Огромные массы людей перемещались в форме армий, громадных оккупационных войск на территориях других стран. Армия в России, как воплощение архаичной идеи народной войны, выступает как массовая, оторванная от потребностей как самих мобилизованных, так и сложного общества. Здесь важно понять, что подобное массовое «употребление» людей было бы невозможно, если бы не существовало определенное согласие на насилие над собой, само не являющееся каким-то элементом потребности в полноте бытия самих жертв этих насилий. Например, значительная часть заключенных гулага соглашалась с самой идей массовых репрессий, хотя при этом каждый из них мог иметь особое мнение по поводу своей собственной «вины». Это позволяет констатировать, что стремление формировать свои потребности в полноте бытия значительной части людей выражалось в согласии с утопическим идеалом, что включало согласие с представлением о том, что тотем «вождь - отец народов» может и должен во имя высших целей, по сути заданных сакральных целей, превращать людей в неограниченном количестве в навоз. Первое лицо, ставшее высшим символом «Правды», обладало правом на их жизнь, что прямым курсом пришло от до-государственной архаики, когда слуги, жены умершего вождя боролись за честь уйти в могилу вместе с ним.
Раскол миграции имел глубокие последствия для общества в целом, для путей ее развития. В течение последних столетий преобладающие потоки миграции шли в стране на юг и на запад [6, с. 10, 21, 23], т.е. именно это направление отвечало, возможно, осознанному или подсознательному стремлению к полноте бытия значительной массы населения. Это было, безусловно, связано с осознанием ценности жизни в более благоприятных климатических условиях, в уже сложившихся городах, с разнообразием их возможностей. Однако люди, составляющие высшую власть и тяготеющую к ней, формировали на этой основе свои потребности в полноте бытия, стремились сломать этот исторически сложившийся естественный процесс, направить миграцию на север и на восток.
В конечном итоге, выявилось, что проекты власти противостояли мощным массовым свободным ценностям миграции. Произошел раскол внутри
самих миграционных потоков, ориентированных разными формами полноты бытия, что имело далеко идущие последствия для страны. Слабела мотивация миграции, связанная со старыми советскими ценностями, усиливались спонтанные, относительно свободные мотивы на массовом личностном уровне. Это подрывало основы всей исторически сложившейся политики расселения, размещения поселений, нового строительства, подрывало основы способности сложившейся власти управлять обществом.
Каким бы ни был впечатляющим этот процесс, тем не менее, выявились еще более масштабные впечатляющие сдвиги в ценностях миграции. Вторая половина XX в. оказалась переломной для российской миграции в масштабе всей истории страны. Она в значительной степени утратила свой центробежный характер и стала центростремительным процессом. Этот процесс определялся кризисными явлениями, внешними ограничениями дальнейшей центробежной миграции, сопротивлением, ростом дискомфортности проживания, по крайней мере на части территории страны. Произошла качественная смена массовых потребностей в полноте бытия. «Со второй половины 70-х направление миграции изменилось на прямо противоположное: в центральную Россию и на восток страны из южных республик и районов». Миграционная «экспансия сменилась их реэмиграцией в свою республику». Вытеснение русских было «буквально громом среди ясного неба» [7]. В 1979-1988 гг. процесс реэмиграции русских охватил большинство республик СССР. Затем эта миграция приняла характер эвакуации, включая выход из районов острых этнических конфликтов, где она принимала характер массового бегства, включая Среднюю Азию и Казахстан. Эти глубокие качественные сдвиги в направленности поисков полноты бытия были, с одной стороны, результатом усиления внешнего сопротивления продолжению политики миграции-колонизации, а с другой - результатом определенной усталости мигрантов от негативных ее аспектов, менялось содержание потребностей в полноте бытия. Историческое окончание на наших глазах тысячелетней миграции-колонизации определялось также общим ослаблением миграционного потенциала страны, снижением ценности миграции как содержания потребности в полноте бытия, что связано с общим подрывом жизненных сил общества, связанных с безмерными испытаниями, потерями на протяжении ХХ в., с двумя национальными катастрофами в 1917 и 1991 гг., включающими распад общества, гибель государства.
По данным за 2001 г., главным направлением пространственных сдвигов населения России был уже упоминавшийся «западный дрейф». Возрастала притягательная сила столичных и крупнейших городов. Иначе говоря, потребности в полноте бытия на массовом уровне все более принимали характер массовых поисков комфортной жизни, отвечающих на представления не абстрактных мифов, но связанных с воспроизводством условий и средств существования, с воспроизводством выживаемости.
Сами по себе качественные сдвиги в миграции, ее ослабление могут создать серьезные проблемы для экономики страны, что неизбежно побуждает общество ответить на эти изменения. Однако ответ на них происходил в соответствии с содержанием культуры, культурным опытом большинства, что может не только не совпадать со стремлением к эффективным решениям, но значительно ухудшить ситуацию. Усиление потребностей в экономической миграции имеет и обратную сторону, т.е. возрастает ксенофобия и враждеб-
ность к мигрантам, что выразилось, например, на выборах в Государственную Думу в декабре 2003 г. Партии, защищающие национально-патриотические идеи, получили 21% голосов. Это можно рассматривать как намек на возможность движения к опасным, катастрофическим массовым решениям, аналогичным и одновременно противоположным решениям 1917 г. Эти решения, как тогда, так и в настоящее время, можно рассматривать, как попытку части населения искать выход в формировании новых потребностей в полноте бытия, в смене одних утопий другими, в активизации культуры, несущей архаичные утопии, например, в формировании в России моноэтнического общества, что, с точки зрения исторического опыта России, представляется катастрофическим вариантом в чистом виде.
Эта проблема требует рассмотрения также на основе учета миграционных потребностей людей, проживающих в других странах в качестве возможных мигрантов в Россию. От превращения в значительных масштабах этих людей в мигрантов в Россию зависит судьба страны. «От того, насколько страна справится с задачей привлечения необходимого количества иммигрантов, зависят темпы ее экономического развития, уровень жизни населения, размеры страны и ее целостности» [8, с. 11-12]. Чтобы справиться с этой задачей, необходимо понимать, как овладеть путями соединения двух задач, т.е. найти развитие потребностей в полноте бытия, определяющих внешнюю и внутреннюю миграцию, и искать пути воспроизводства общества. Здесь мы сталкиваемся с важнейшим аспектом миграции, который заключается в том, что при дальнейшем углублении ее понимания она превращается в проблему отношений людей, особенно тех групп, где расходятся культурные основания миграции. Враждебность к мигрантам может отсечь жизненно важные возможности развития общества, без реализации которых оно обречено на дезорганизацию, упадок жизненных сил.
Важное значение миграции заключается в том, что она на определенном этапе перерастает в урбанизацию. Территориальная миграция, приводит к такому сложному и важному явлению, как общемировая тенденция формирования поселений разных типов, хотя и в разных масштабах, разной интенсивности. Эти поселения можно умозрительно расположить в континууме между самым большим городом и самими мелкими поселениями. Тем самым реальное содержание формирования, воспроизводства урбанизационного процесса охватывало, в конечном итоге, все общество некоторым динамическим единством всех частей.
Наиболее продвинутые центры поселений постоянно распространяют через диалог социокультурные достижения на все поселения, открывают возможность концентрации всех позитивных достижений в любой точке общества, что дает толчок соответствующему развитию всего общества, всех поселений.
Урбанизация характеризуется тем, что, с одной стороны, большие города формируются как мощные центры интенсификации деятельности, центры скопления наиболее квалифицированной части населения, создающие основу для наиболее творческих видов деятельности, науки, искусства, т.е. центры кумулятивного развития потребностей в полноте бытия. Наиболее продвинутые центры постоянно распространяют через диалог социокультурные достижения на все поселения, открывают возможность концентрации всех позитив-
ных достижений в любой точке общества, что дает толчок соответствующему развитию всего общества, всех поселений через развитие новых потребностей. С другой стороны, урбанизация включает в свою динамику способности людей постоянно развивать, воспроизводить разнообразие форм деятельности, которые составляют богатство общества, основу его творческого потенциала. Это разнообразие постоянно обобщается, синтезируется в каждом поселении, в больших городах в масштабе общества в целом.
Урбанизация выступала как диалектический противоречивый, амбивалентный процесс, как процесс возникновения, развития и преодоления социокультурных различий в интенсификации деятельности во всех ее формах между социокультурными, территориально закрепленными центрами, между крупными центрами, прежде всего большими городами, и периферией, прежде всего деревней. В развитых странах этот процесс постепенно терял свою территориальную закрепленность, т.е. перестал быть тем, что традиционно называлось урбанизацией. Однако главное даже не это, а то, что этот противоречивый раздвоенный процесс развития общества, вступивший на путь интенсификации, продолжался с новой силой, но в иной форме. Территориально закрепленные центры подменялись возрастающей свободой установления коммуникативных связей любых точек общества друг с другом, созданием высокоэффективных сетей связей этого типа, лежащих в основе диалектики интенсификации. Ослабление территориального закрепления центров-поселений подменялось возрастающей свободой установления связей любых точек общества друг с другом. Эти связи выступают в форме коммуникаций, общения, дуальных оппозиций, высокоэффективных сетей связей, лежащих в основе диалектики интенсификации. Эта возможность установления свободных отношений имеет исключительное значение для развития теоретического мышления, т.к. открывает безграничные возможности для поиска новых дуальных оппозиций, необходимых для новых теоретических конструкций. Это открывает путь развитию человеческих способностей, возрастающих форм творчества и представляет собой мощную основу для развития творческой деятельности, определяющей дальнейшее развитие общества. Разумеется, этот процесс может быть эффективным при условии, если он опирается на соответствующее развитие культуры, на массовое осознание ценностей разнообразия и плюрализма, отказа от борьбы с ростом разнообразия.
Современная цивилизация - это, прежде всего, городская цивилизация, сложившаяся на основе урбанизационного процесса в странах, где он в Новое время зашел достаточно далеко. Развитие миграции и урбанизации не только ведет к новому пониманию общественных механизмов, но и открывает новые возможности развития логики культуры, опирающейся на бесконечные возможности формирования новых оснований. Исследование истории миграции и урбанизации открывает их узловую роль в формировании интеллектуализма, в открытии новых форм мышления, т.к. они немыслимы без постоянного формирования возможностей новых связей, отношений. Это открывает путь новым знаниям, новой логике, открывает путь изучения новых различий, противоречий в обществе, новых обобщений. В частности, это необходимо для изучения специфики социокультурной динамики российского общества. Например, сегодня изучение урбанизации в России включает осознание необходимости отдельного изучения населения, проживающего в городах, и населения, которое можно рассматривать как урбанизированное, по своим культурным характери-
стикам отвечающим критериям, ценностям динамичной достижительной формы жизни. Например, в начале ХХ в. в 1900 г. процент городского населения в Российской империи составил 14%, тогда как население, отвечающее критериям урбанизации, составило лишь 2%. В 1917 г. эти цифры составили, соответственно, 18 и 3%. Для сравнения можно привести данные за 1994 г. (пока последний, за который проведен соответствующий расчет) - 74 и 54%. Уже эти цифры говорят, что российское общество с громадным трудом, крайне медленно выходило из-под господства традиционализма и имеет пока ограниченную социокультурную базу для развития массовой либеральной культуры. Тем не менее, обращает на себя внимание тот факт, что разрыв между этими показателями неуклонно уменьшается, что свидетельствует об определенном прогрессе. В 1991 г. процент урбанизированного населения превысил половину населения, тогда как, по официальным данным, урбанизация перешагнула этот рубеж уже в 1961 г. [9, с. 524-530]. Очевидно, что сама эта потребность в принципиальном разделении городского и урбанизированного населения возникает не во всех странах, но лишь в тех, где роль городов, городской культуры в обществе не достигла перелома в своем влиянии на общество, где складывались урбанизированные анклавы общества в океане доурбанизированной культуры, где сами города не были способны в решающей степени преодолеть господство доурбанизированнной культуры. Это внутреннее расчленение городского населения в российских городах - еще одна иллюстрация внутренних противоречивых миграционных процессов, которые по своему содержанию являются важнейшим аспектом динамики российского общества, чье игнорирование может иметь негативные последствия. Отсюда очевидно, что специфика урбанизации в России заключается в том, что хотя она и несет в себе общую тенденцию подтягивания культурного уровня периферии до уровня центров, тем не менее, значительный удельный вес населения, который по официальной статистике числится городским, действительно не достиг уровня урбанизированно-сти и тяготеет к ценностям, характерным для догосударственной жизни. Это обстоятельство лежит в основе различных типов стремления к полноте бытия, - различных типов реакции на все формы, типы миграции, которые могут противостоять друг другу.
Через социокультурную незавершенность урбанизации развитие общества приобретает раздвоенный, противоречивый характер. С одной стороны, урбанизация проявляется как накопление творческого потенциала, создавая крупные центры интенсификации, прежде всего в форме городов, в форме центров культуры, науки, поднимающих города на качественно новый уровень. Эта концентрация органически неотделима от интенсификации массового производства разнообразных потребностей, что и превращает эти центры в двигатели развития общества в целом, в стимулятор потребностей в полноте бытия. Эти центры постоянно наращивают потенциал полноты бытия. С другой стороны, существует периферия, которая противостоит этому процессу. В России, отягощенной своей специфической историей, урбанизация протекала в извращенной форме, т.к. развитие городов опиралось, прежде всего, на административные процессы, потребности военного характера. Это значительно изменяло существо, механизмы урбанизации, ограничивало их роль как двигателей развития потребностей в полноте бытия, наложило свой отпечаток на специфику российской цивилизации, на рост противоречий в потребностях в полноте бытия.
Человеческие потребности не редуцируются к желанию следовать вектору, указывающему на более «сытую» жизнь, на ценности, которые можно свести к потребительству. Эта модель больше напоминает поведение животных, но не человека. Разумеется, потребности в полноте бытия, как специфические потребности человека, не отменяют «утилитарных» потребностей, но ищут их место в иерархии ценностей. Через потребность в полноте бытия формируется способность человека делать свои потребности предметом своей деятельности, озабоченности. Через взаимопереходы миграции и урбанизации формируется дорога к самоутверждению субъекта, к повышению способностей решать все более сложные проблемы, обеспечивать свою выживаемость, постоянно формируются качественно новые потребности.
Список литературы
1. Поршнев, Б. Ф. О начале человеческой истории (Проблемы палеопсихологии) / Б. Ф. Поршнев. - М., 2006.
2. Миграция, социальные и межкультурные аспекты устойчивого развития : материалы Международной конференции (10-11 марта 2004 г.). - М., 2004.
3. Зайончковская, Ж. А. Трудовая миграция в странах СНГ / Ж. А. Зайончков-ская // Влияние на профессиональную квалификационную структуру населения. -М., 2004.
4. Милов, Л. В. Великорусский пахарь и особенности российского исторического процесса / Л. В. Милов. - М., 1998.
5. Полян, П. М. Не по своей воле... / П. М. Полян. - М., 2000.
6. Иофа, Л. Е. Города Урала. Ч. 1. Феодальный период / Л. Е. Иофа. - М., 1951.
7. Вишневский, А. Г. Миграция из СССР: четвертая волна / А. Г. Вишневский, Ж. А. Зайончковская. - М., 1991.
8. Зайончковская, Ж. А. Иммиграция: альтернативы нет / Ж. А. Зайончковская // Нужны ли иммигранты российскому обществу? - М., 2006.
9. Гольца, Г. А. Культура и экономика России за три века, ХУШ-ХХ вв. Т. I. Менталитет, транспорт, информация прошлое, настоящие, будущее / Г. А. Гольца. - Новосибирск, 2002.
