СПАСО-ЕЛЕАЗАРОВА ПУСТЫНЬИ ЦАРСТВУЮЩИЙ ДОМ РОМАНОВЫХ Текст научной статьи по специальности «История и археология»

XIh.okuh.sl Евгения. (Семяшкина)

Спасо-Елеазарова пустынь и Царствующий Дом Романовых

Спасо-Елеазаровский монастырь почти с самого начала своего основания был под особым вниманием московских государей, став духовным центром объединения русских земель вокруг Москвы. Старцы обители — игумен Памфил (XI'век) и старец Филофей (АН век) писали

Сижсю-£л*трееа пустив ь ПсимеиЛ Еьраш, <71 Шго-алааов стерты!.

духовные наставления великим московским князьям. В АТТ-м веке Елеа-заровская обитель была центром летописания Псковской земли. Отсюда прозвучало знаменитое пророчество старца Филофея о Третьем Риме в послании к Великому московскому князю Василию III. Когда имя прп. Евфроси-на и идея Третьего

Рима бъши взяты старообрядцами на свои знал1ена, монастырь на несколько веков оказался забыт Царствующим Домом, под его опекой он вновь оказался лишь в начале ХХ-го века. С 1908 г. в Спасо-Елеазаровой пустыни проживал старец Гавриил (Зырянов). Он был духовником великой княгини Елисаветы Феодоровны Романовой, которая неоднократно навещала его в обители и благотворила монастырю. После кончины старца в 1915 г. его келейник — архимандрит Симеон (Холмогоров) — стал духовником племянницы Великой княгини Елисаветы Феодоровны — Великой княгини Марии Павловны Романовой младшей, руководившей военным госпиталем в Пскове. Этим малоизвестным страницам в истории Дома Романовых и Псковской земли, посвящена данная статья.

Посещения Спасо-Елеазаровой пустыни вел. кн. Елисаветой Феодоровной Романовой

Она знала старца Гавриила еще по Казанской Седмиезерной пустыни. Настоящее

Неоднократно посещала схиархиман-дрита Гавриила (Зырянова) в Спасо-Елеаза-ровском монастыре Великая княгиня Ели-савета Феодоровна Романова. В «Псковских Епархиальных Ведомостях» сохранилось несколько официальных заметок о посещении ею Спасо-Елеазаровой пустыни (с 4 по 8 августа 1910 г., 19 июня 1911 г., 9 июля 1911 г.. 5-6 августа 1912 г. и др.).

Инокиня Евгения (Семяшкина) — архивариус Спасо-Елеазаровского монастыря.

духовное сближение Великой княгини со схиархимандритом Гавриилом произошло тогда, когда старец был переведен в Спасо-Елеазарову пустынь. Елисавета Феодоровна приняла горячее участие в постройке маленькой домовой церкви при келье отца Гавриила. Она пожертвовала средства на строительство храма, прислала подсвечники, покрывала для жертвенника и престола, священническое облачение. Иконостас был выполнен по ее про-

Схиархимандрит Гавриил (Зырянов), вел.кн. Елисавета Феодоровна, келейник старца иеромонах Николай (Попков), Елизарово

екту, а две иконы написаны собственноручно. Также великая княгиня приняла участие в строительстве часовни-усыпальницы для будущего погребения старца Гавриила (его кончина произошла в Казани, духовные чада предполагали перезахоронить останки старца в Елизарово после окончания войны, но дальнейшие события этому помешали).

Елисавета Феодоровна оказывала помощь монастырю в решении спорных и затяжных вопросов по хозяйственной и финансовой части, оказывала покровительство девичьим псковским монастырям, духовником которых был старец Гавриил, — Иоанно-Предтеченскому и Старо-Вознесенскому.

В письме брату Эрнсту, которое хранится в архиве Дармштадта, Елисавета Феодоровна писала о Спасо-Елеазаровой обители: «Дорогой Эрни, я немного отдыхаю в маленьком монастыре в лесу около Пскова, там, где проживает дорогой старец Гавриил — об этом я рассказывала тебе перед моей поездкой в монастыри Новгорода и Пскова. Какое это сокровище, как это прекрасно!.. Ты и сестра должны приехать и посмотреть все это вместе со мной. Теперь, так как я пустилась в паломничество, я, конечно, почти все время в церкви, но для тебя мы можем это сочетать и с поездкой на замечательное озеро и реки, которые здесь вокруг»1.

В дореволюционном журнале «Псковских Епархиальных Ведомостей» сохранилось описание первого посещения Спасо-Елеазаровского монастыря Великой княгиней Елисаветой Феодоровной:

«Во вторник, 3 августа (1910 года), наш древний Псков осчастливила своим посещением Ея Императорское Высочество, Великая Княгиня Елисавета Феодоровна, последовавшая отсюда в Елеазарову пустынь на торжества освящения монастырских храмов и для поклонения святыням.

С 4 по 8-е августа в Спасо-Елеазаро-вой пустыни Псковского уезда происходило духовное торжество освящения монастырских храмов. Как известно, 4 года тому назад, по благословению и ходатайству перед Св. Синодом Высокопреосвященного Арсения и трудами настоятеля обители игумена Иувеналий2, совершилось преобразование необщежительного Спасо-Елеазарова монастыря в общежительную пустынь, каковой она была в первые века своего существования. Конечно, внешние реформы сами по себе еще мало значат. Но в данном случае внимание преобразователя было направлено главным образом на внутреннее обновление

Домовая церковь при покоях схиархимандрита Гавриила

обители, воспитание в сердцах братии истинного аскетизма, согласно монашеским обетам и заветам его святых основателей. С этой целью для монастырского общежития был введен новый устав, составленный в духе древнего монастырского благочестия (заимствован из уставов прп. Евфросина Псковского и Глинской пустыни) и восстановлены все те традиции в богослужении и распорядках монастырской жизни, какие были завещаны прежними руководителями обители, времен ее процветания. Духовное обновление монастыря недавно возглавлено введением старчества. Два года назад сюда переселился из Седмиезерной пустыни Казанской епархии духовный отец настоятеля обители старец Гавриил, имеющий детей духовных по всей России и особенно среди монашествующих питомцев Казанской духовной Академии. И в настоящее время обитель под опытным и мудрым водительством своего настоятеля и старца, твердо уже стала на стезю своих основателей и может служить примером и для других монастырей епархии.

Духовное обновление обители, естественно, повлекло за собой приток новых насельников, так как наш народ доселе живет аскетическими идеалами и любит монастырскую жизнь. Благодаря введению общежития, обитель получила возможность вместо прежних двух десятков содержать в своих стенах до сотни насельников, так как, согласно монастырскому уставу, каждый из братии должен нести послушание, то мы видим отрадное явление, что в монастыре все работы, даже самые черные, выполняются самими насельниками. Для хозяйственных нужд в оби-

тели заведены портняжные, сапожные, столярные мастерские, имеются свои маляры, штукатуры и т. п. Предполагается устройство иконописной мастерской. Вообще руководители монастыря стремятся удовлетворить все хозяйственные потребности собственными силами и средствами.

К августу текущего года был закончен капитальный ремонт придельного храма во имя Рождества Пресвятой Богородицы. Еще ранее устроен новый храм в монастырской киновии, что против колокольни, в келье старца Гавриила. Этот последний храм очень малых размеров и может вместить не более 25 человек. Иконостас для келейной церкви пожертвован, в виде особого уважения к старцу. Великой Княгиней Елисаветой Фе-одоровной, причем две иконы написаны ею собственноручно. Освящение храмов было приурочено к престольному монастырскому празднику — Преображению Господню.

Ко времени монастырских торжеств в Псков 3-го августа прибыла Великая Княгиня Елисавета Феодоровна и в тот же день в 10 часов утра отбыла на пароходе «Юрьев» в

Ч

Г

Вел. кн. Елисавета Феодоровна Романова

Старец Гавриил (Зырянов)

Елеазаровскую обитель. ...В 12 часов дня пароход у устья Толвы подошел к специально устроенной пристани, и Высокая Паломница, пересев на особо приготовленную и украшенную ладью, направилась вверх по реке Толве. Доехав до деревни Гирино, Ее Высочество сошла на берег и была встречена иеромонахом Игнатием, Земским Начальником Лаври-новским и старостой Остенской волости, которые поднесли ей хлеб-соль. Затем Великая Княгиня села в экипаж и по дороге посетила убогий сельский храм в погосте Толвицы. На пороге церкви она была встречена местным священником отца Вл. Верещагиным, который в кратких словах приветствовал Высокую Гостью, пригласив ее вместе с народом помолиться в убогом деревенском храме. Приложившись ко кресту. Великая Княгиня выслушала краткое молебствие и облобызала местные святыни. На память о столь милостивом посещении Толвицкой церкви. Ее Высочеству была преподнесена икона Преображения Господня. Из Толвиц Высокая Паломница на поданных лошадях, провожаемая большой толпой собравшегося народа, отбыла в Елеазарову Пустынь.

Встретить Великую Княгиню вышла к святым воротам вся братия Елеазаровой пустыни во главе с отцом игуменом Иувенали-ем. Все священнослужители были в чудных голубых облачениях с серебряными оплечи-ями, на днях только присланных Ее Высочеством в дар Елеазаровой пустыни. Игумен Иувеналий стоял со св. Крестом и водою. Св. ворота обители были украшены зелеными гирляндами, весь путь был усыпан песком и свежей зеленой травой. Во втором часу дня, при трезвоне колоколов. Ее Высочество изволила прибыть в пустынь. Когда Великая Княгиня вышла из экипажа, вся братия приветствовала Ее Высочество поклоном, а отец игумен Иувеналий краткой речью. Затем Ее Высочество изволила приложиться к св. Кресту, поздороваться с отцом игуменом и проследовать при пении братиею тропаря Всемилостивому Спасу в собор пустыни. На встречу народу собралось очень много. Когда вошли в храм, братия пропели «Достойно есть» греческого распева, иеродиакон сказал многолетие. Здесь в храме встретил Ее Высочество старец схиархимандрит Гавриил в мантии. После многолетия Великая Княгиня приложилась к Кресту, к чудотворным иконам, к мощам прп. Евфросина и в сопровождении старца и отца игумена последовала в придельный храм Рождества Богородицы, а оттуда в келейный храм старца. После осмотра храмов Ее Высочество изволила пройти в помещение отца игумена, где была приготовлена для Ее Высочества и гостей трапеза, откушав. Великая Княгиня в сопровождении отца игумена прошла в новую гостиницу в помещение для Ее Высочества. Великая Княгиня во все время своего пребывания в пустыни занимала верх «новой гостиницы».

Покои вел. кн. Елисаветы Феодоровны в «новой гостинице»

4-го августа во вновь отделанном придельном храме было совершено торжественное всенощное бдение при участии Высокопреосвященного Арсения, епископа Каневского Иннокентия, старца-архимандрита Гавриила, ректора Киевской Духовной семинарии архимандрита Амвросия, настоятеля монастыря игумена Иувеналия и др. В начале службы в храм прибыла Ее Высочество и заняла место у левой стены, на клиросах пели монастырские певчие. Во время кафизм монахом Агафодором было прочитано святоотеческое поучение. Помазание народа совершал Псковский Архипастырь. Канон читал инспектор Вифанской Духовной семинарии иеромонах Герман. Храм был переполнен молящимися, в числе коих находились прибывшая из Пскова игумения Ивановского монастыря Ювеналия, настоятельница Вознесенского монастыря Онуфрия, начальница Епархиального училища П. П. Зубова, инспектор народных училищ господин Чудинов и др. Высокая Паломница осталась на своем месте до конца богослужения, которое продолжалось с 8 ч. вечера до 1 часа ночи.

5-го числа происходило освящение придельного храма во имя Рождества Пре-

святой Богородицы. В 7 часов утра было совершено водосвятие, а в 8 с половиной часа начался чин освящения храма. К началу богослужения прибыла Ее Высочество и стала в алтаре в числе молящихся. Чин освящения совершали Высокопреосвященный Арсений, Преосвященный Иннокентий, старец-архимандрит Гавриил, игумен Иувеналий, ректор Киевской семинарии архимандрит Амвросий, инспектор Вифанской семинарии иеромонах Герман и монастырские иеромонахи. Торжественность самого чина и прекрасное пение архиерейского и монастырского хоров производили невообразимое впечатление на молящихся, которых собралось несколько тысяч человек. В конце чина вокруг храма был совершен крестный ход с возжженными свечами, после чего его Высокопреосвященство обратился к братии со словом назидания, в котором, поздравив насельников монастыря с освящением храма, совпавшим с обновлением обители, выяснил сущность внутренней свободы, которую получают отрекшиеся от мира иноки, чтобы постоянно быть в единении с Богом. Остановивши затем внимание на недавно введенного в обиход обители общежительного устава, указал, что в основу

Братия Спасо-Елеазаровой пустыни, 1909 г.

- 112 -

общежития должны быть положены со стороны братии: смирение, послушание, любовь друг к другу. Отсюда понятно, что насельники должны быть свободны от противоположных указанным качествам пороков: корысти, зависти, честолюбия и прочих. И если бы кто оказался не в состоянии освободиться от последних, таковому лучше оставить святую обитель, чтобы своим примером не соблазнять других. Закончил свою речь Владыка словами: «желаю, чтобы ваша обитель сияла благочестием, как «град верху горы стояй». чтобы духовный свет из нее распространялся во все концы святой нашей Псковской церкви». Непосредственно за освящением началась Литургия, которую совершил Высокопреосвященный Арсений в сослужении лиц. которые участвовали в освящении храма. На правом клиросе пел архиерейский хор, а на левом — монастырский. Песнопения «Верую», «Достойно есть» и «Отче наш» были исполнены всем народом. За Литургией были рукоположены: иеродиакон Пахомий в иеромонаха и монах Иринарх в иеродиакона. В числе молящихся, кроме Ее Высочества, присутствовали господин губернатор граф Ад-лерберг и другие высокопоставленные лица. Литургия закончилась в 4 часа дня.

После богослужения в покоях настоятеля собрались Великая Княгиня Елисавета Фе-одоровна. Высокопреосвященный Арсений. Преосвященный Иннокентий, старец Гавриил, монашествующая братия, представители гражданской власти и др. Владыка Арсений обратился к насельникам обители с краткой речью, в которой убеждал их твердо блюсти монастырский устав и традиции святых основателей обители. Вслед за тем в монастырской трапезной состоялась братская трапеза, за которой присутствовали Владыка Арсений, епископ Иннокентий, священнослужители, почетные гости и братия монастыря. Ход в трапезную и обратно «со славою», чин «Панагии», простая обстановка братского обеда, чтение жития и возношение «Пречистой» невольно поддерживали у присутствовавших все время благоговейное настроение. Ее Высочеству была предложена трапеза в покоях настоятеля. Для простого народа был предложен стол на открытом воздухе.

В тот же день в семь с половиной часов, накануне храмового монастырского праздни-

ка Преображения Господня, во вновь освященном храме было совершено торжественное всенощное бдение, которое служил Его Высокопреосвященство при участии архимандрита Амвросия, настоятеля обители игумена Иувеналия и др. К началу богослужения в храм прибыла Ее Высочество. Лития была совершена на открытом воздухе, с остановками священнослужителей на всех четырех сторонах храма. Пели монастырские певчие, шестопсалмие читал инспектор Вифанской семинарии иеромонах Герман. На величание выходил епископ Иннокентий. Елеопомаза-ние многочисленных молящихся совершил Высокопреосвященный Арсений. Канон празднику читал ректор Киевской семинарии архимандрит Амвросий. Богослужение закончилось во втором часу ночи. Во все время его монастырские храмы и двор были переполнены богомольцами, число которых доходило до 10.000 человек.

В самый день праздника 6-го августа, после ранней обедни и водосвятия. Его Высокопреосвященством, в сослужении лиц. участвовавших за всенощным бдением, была совершена в 9 ч. утра Литургия в монастырском храме. Присутствовали за бого-

служением Ее Высочество, губернатор граф Адлерберг, Управляющий Конторой Великой Княгини А. П. Гжельский, П. П. Зубова, настоятельницы Псковских монастырей и многочисленные богомольцы, которых не могли вместить не только монастырские храмы, но и двор обители. Торжественной обстановке богослужения соответствовало мелодическое пение архиерейского и монастырского хоров. «Верую» и «Отче наш» пел весь народ. В положенное время был хиротонисан монах Агафодор во иеродиакона. В конце Литургии Высокопреосвященный Арсений обратился к народу со словом поучения, в котором, взяв в основу из праздничного Евангелия слова апостола Петра: «Господи! Добро нам зде быти», выяснил слушателям на примерах из Священного Писания и обыденной жизни, что значит быть с Богом и как нужно жить, чтобы быть всегда в единении с Господом. После Литургии состоялся торжественный крестный ход, в котором приняло участие до 20.000 собравшегося на монастырский праздник народа. У святых ворот Его Высокопреосвященством был прочитан акафист Спасителю. Величественную картину представляло богомоление на открытом воздухе и крестный ход вокруг обители.

Впереди процессии были расположены чудотворные иконы и хоругви. Перед ними предстояло многочисленное духовенство во главе с архипастырем Арсением. По сторонам святынь находились монастырский и архиерейский хоры. За священнослужителями следовала Ее Высочество в сопровождении матери казначеи своей обители и другие высокопоставленные лица. А дальше во все стороны, куда бы ни взглянуть, стояли густые толпы богомольцев, которыми были буквально усеяны окружающие монастырь возвышенности. Особенно трогательно было, когда в молитве Спасителю и пении во время акафиста припевов «Иисусе, Сыне Божий» и «Аллилуйя», соединились десятки тысяч людей, прославляя Сладчайшего Иисуса. Столь же торжественна и грандиозна была и вся процессия следования крестного хода вокруг монастыря. На четырех сторонах обители были сделаны остановки и совершено окропление святой водой местности и богомольцев.

На братской могиле убиенных при защите обители воинов была отслужена лития и провозглашена «Вечная память». Возвратился крестный ход в монастырь в третьем часу дня, после чего Владыка Арсений еще благословлял народ. После богослужения Ее Высочество посетила старца Гавриила в его келье и отца настоятеля. В четвертом часу дня священнослужители, почтенные гости и братия обители «со славою» проследовали в монастырскую трапезную, где по обычному чину состоялась скромная братская трапеза.

6-го же числа в 7 часов вечера было совершено всенощное бдение в новоустроенном храме при келье старца. Богослужение совершал отец игумен Иувеналий с иеродиаконом Исаакием. Пел хор архиерейских певчих. В числе молящихся находились Великая Княгиня Елисавета Феодоровна, Высокопреосвященный Арсений, епископ Иннокентий, почетные гости, духовные дети старца и его почитатели.

7-го августа в 8 часов утра происходило освящение новоустроенной церкви при келье старца. Храм освящен во имя св. архистратига Гавриила и прочих Небесных Сил бесплотных. Чин освящения совершал владыка Арсений в сослужении епископа Иннокентия, старца схиархимандрита Гавриила, архимандрита Амвросия, настоятеля Мирож-ского монастыря архимандрита Амвросия, ректора Киевской Духовной семинарии, игумена Иувеналия, иеромонаха Германа и др. После освящения храма Архипастырь обратился к старцу с краткой речью, в которой, указав, как много у старца духовных чад из разных слоев общества и разного общественного положения: епископов, архимандритов, монахов и мирян, высокопоставленных и простецов, которые всегда стремятся к своему духовному отцу и, вот, теперь из далеких мест России собрались к нему на праздник освящения храма, — выяснил, что причиной такого тяготения к старцу служит его согревающая всех любовь. Далее в новоосвящен-ном храме была отслужена Литургия.

После освящения келейного храма старца Ее Высочество изволила трапезовать у отца игумена Иувеналия вместе с Высокопреосвященным Арсением, епископом Иннокентием и почетными гостями. В 4 часа дня

Митрополит Арсений (Стадницкий), Епископ Псковский и Порховский

в 1903-1910 гг.

в храме Рождества Пресвятой Богородицы была отслужена малая вечерня, а в 6 часов там же правило, по окончании которого был звон ко всенощному бдению. Ее Высочество изволила слушать бдение в келейном храме старца, где пели ученики старца — архимандриты и иеромонахи. Здесь же изволил присутствовать за бдением и Владыка Псковский Арсений, и принимал участие в пении. В придельном же храме Рождества Пресвятой Богородицы служил всенощную Преосвященный Иннокентий, епископ Каневский, викарий Киевский. Богослужение здесь кончилось в исходе первого часа ночи.

8-го августа в 8 часов утра началась Божественная Литургия в обоих храмах. В придельном храме изволили служить Высокопреосвященный архиепископ Арсений и епископ Иннокентий в сослужении Мирож-ского архимандрита Амвросия и игумена Иувеналия. В келейном же храме в то же время была совершена Литургия старцем схи-архимандритом Гавриилом. Ее Высочество изволила здесь причаститься Святых Христовых Тайн. По окончании богослужения в придельном храме Высокопреосвященный

Арсений «со славою» проследовал в корпус старца, где вместе с Преосвященным Иннокентием приносил поздравление Ее Высочеству с принятием Святых Христовых тайн. Во втором часу дня состоялась трапеза в покоях отца игумена Иувеналия, которую изволили разделить Ее Высочество, Преосвященные Владыки Арсений и Иннокентий, старец отец схиархимандрит Гавриил и господин Губернатор граф Адлерберг, Управляющий Конторой Ее Высочества А.П. Гжельский, отцы архимандриты Амвросий, Симеон и Амвросий, отец игумен Иувеналий, казначея Марфо-Мариинской обители Милосердия Гордеева, иеромонахи Герман, Тихон, Гавриил, Афанасий, господин Земский Начальник Лавриновский. По окончании трапезы отец игумен Иувеналий имел счастье поднести Ее Высочеству икону Всемилостивого Спаса, копию чудотворной иконы Спасо-Елеазаро-вой пустыни, настоятельский костылек работы братии пустыни, альбом с видами обители, тоже работы братии пустыни, и шкатулку сотового меда с монастырской пасеки. В краткой речи отец игумен благодарил ее Высочество за посещение святой обители. Кроме того, просил передать Его Императорскому Величеству от обители такую же копию с чудотворной иконы Всемилостивого Спаса и шкатулку меда с монастырской пасеки. Затем отцом игуменом были поднесены иконы Высокопреосвященному архиепископу Арсению, Преосвященному епископу Иннокентию, графу Адлербергу и прочим гостям на память о посещении святой обители и ее духовных торжествах.

В 4 с половиной часа дня был назначен отъезд Великой Княгини из пустыни. Ее Высочество сперва изволила попрощаться со старцем отцом Гавриилом в его корпусе, а затем пройти к отцу игумену Иувеналию. где Ее Высочество уже ожидали Высокопреосвященный Арсений, Преосвященный Иннокентий и почетные гости. Был предложен чай, после чего, помолившись на святые иконы, Ее Высочество изволила попрощаться со всеми и вместе с Владыками в сопровождении отца игумена и почетных гостей проследовала в придельный храм. При выходе из игуменских покоев Высокой Паломницы и всех гостей фотограф Елизаров имел счастье

снять фотографию. В храме Ее Высочество и владыка Арсений изволили приложиться к чудотворным иконам и святым мощам прп. Евфросина. Архипастырь попрощался с братнею, а затем Ее Высочество попрощалась с отцом настоятелем Иувеналием и братиею. Отец игумен еще раз благодарил Ее Высочество за посещение святой обители. С пением тропаря праздника братия под звон колоколов провожала высоких гостей за святые ворота. Высокопреосвященный владыка вместе с отцом игуменом Иувеналием в экипаже направились к пристани в село Гирино. Туда же изволила отбыть Ее Высочество вместе с г-жой Гордеевой. Далее отправились господин Губернатор граф Адлерберг, казначей Спасо-Елеазаровой пустыни отец иеромонах Дометий, иеромонах Игнатий и др. Пристань была изукрашена зеленью. В приготовленную ладью изволили сесть Великая Княгиня, Высокопреосвященный Арсений, граф Адлерберг, отец игумен Иувеналий. Стояла тихая, чудная погода. Картина была очень трогательная, когда лодка тихо отчалила от берега и при общих пожеланиях счастливого пути Ее Высочество и высокие гости тронулись в путь. В устье реки Толвы стоял казенный пароход «Юрьев», на который изволила сесть Ее Высочество в сопровождении тех же лиц. На пароходе был подан ужин. При проезде мимо погостов всюду раздавался трезвон и по берегу стояло множество народа.

В тот же день, 8 августа, был осчастливлен посещением Великой Княгини Ио-анно-Предтеченский монастырь г. Пскова, куда Ее Высочество прибыла на пароходе «Юрьев», возвращаясь из Спасо-Елеазаро-вой пустыни»3.

«19 июня 1911 года владыка Алексий совершил в Спасо-Елеазаровой пустыни Божественную Литургию, за которой изволила молиться Августейшая Паломница Великая Княгиня Елисавета Феодоровна. За литургией владыка произнес слово на Евангельский текст: «Ста Иисус на месте равне». В тот же день Его Преосвященство совершил всенощное бдение в домовой церкви старца схиар-химандрита Гавриила, причем владыка сам на клиросе пел и читал за клирика»4.

«9 июля 1911 года в Спасо-Елеазаровой пустыни Псковской губернии присутствова-

ла великая Княгиня Елисавета Феодоровна, за всенощным бдением был торжественно совершен Преосвященным Феодором, ректором Московской Духовной академии, чин пострижения в монашество. Постриженник — Сергий Иванович Воинов5 — сын богатых помещиков (Курская губерния), по окончании курса в реальном училище поступил в технологический институт, на первом же курсе он стал чувствовать пустоту и бесцельность своей безрелигиозной и рассеянной жизни и ребром поставил перед собой вопрос о смысле жизни. Разрешения этого вопроса он искал и в книгах, начиная от мелких религиозно-нравственных брошюр и кончая научными монографиями по различным отраслям знания, и в беседах с выдающимися представителями церкви и богословской науки. Эти поиски истины привели его к мысли о необходимости кардинально изменить свой образ жизни и отдать всего себя на служение христианскому делу спасения. Со второго курса технологического института он перешел в Московскую Духовную академию, которую и окончил в 1910 году со степенью кандидата богословия. В монашестве он наречен Серапионом.

Замечательно, что еще шесть лет тому назад, проводя лето в Глинской пустыни с целью религиозного опыта, но числясь еще в технологическом институте, он встретил одного юродивого, который назвал его этим монашеским именем. По окончании обряда пострижения преосвященный Феодор сказал новопостриженному глубоко назидательную и трогательную речь, проникшую до глубин сердечных не только у того, к кому она была обращена, но и у всей здесь присутствующей монашеской братии и многочисленных богомольцев»6.

«5-го августа 1912 года Преосвященный епископ Евсевий около двух часов дня в сопровождении лиц свиты отбыл из Пскова в Спасо-Елеазарову пустынь для совершения богослужения по случаю храмового праздника. У святых ворот монастыря настоятель обители игумен Дометий с братиею встретил Владыку с крестом и св. водой. Приложившись к кресту и окропив себя святой водой. Владыка последовал в храм и после краткого молебствия обратился к монашествующим

с архипастырским словом. Поблагодарив иноков за торжественность встречи и высказав надежду, что эта встреча была вызвана любовью и уважением не к нему лично, а к тому священному сану епископа, носителем которого яляется он. Владыка в назидание инокам указал, что главное правило в жизни инока заключается в послушании, причем, в доказательство сего привел священно-исторические примеры послушания патриарха Авраама и Самого Господа Иисуса Христа, сказавшего: «Не творю волю Мою, но волю Пославшего Мя Отца». В заключение Архипастырь просил иноков схоронить эта золотые слова в своих сердцах и запечатлеть их в своей жизни.

В 7 часов вечера Владыка «со славою» из своих покоев проследовал в храм. В то же время из покоев отца настоятеля обители, вслед за Архипастырем, изволила проследовать в храм Ее Императорское Высочество Великая Княгиня Елисавета Феодоровна в сопровождении лиц свиты. В 7 с четвертью началось торжественное всенощное бдение, продолжавшееся до 1 часа ночи, причем лития была совершена с крестным ходом вокруг храма. Высочайшая паломница во все время молилась во храме среди народа. Архипастырь совершал елеопомазание молящихся до конца всенощного бдения. Храм до тесноты был переполнен народом и не мог вместить всех молящихся: тысячи богомольцев переполняли монастырский двор, не имея возможности проникнуть внутрь храма. Пролог за всенощным бдением о значении праздника Преображения Господня изложил отец ректор Киевской семинарии архимандрит Амвросий.

6-го августа архипастырь совершал в 9 часов утра Божественную Литургию в присутствии Великой Княгини Елисаветы Феодоровны, и по окончании Литургии сопровождал крестный ход вокруг монастыря с чтением акафиста Господу Иисусу Христу»7.

8 октября 1915 г. Елеазарова пустынь осиротела — во время пребывания в Казани, по болезни скончался старец Гавриил. В Казань на отпевание схиархим. Гавриила стеклись многие близкие духовные чада и почитатели старца. «Почтить погребение старца соизволила своим приездом и присутстви-

ем Ее Императорское Высочество, Великая Княгиня Елисавета Феодоровна с казначеей Марфо-Мариинской обители B.C. Гордеевой и сестрами-псковитянками. (Отпевание в Академической церкви г. Казани)8.

После кончины схиархимандрита Гавриила Елисавета Феодоровна словно передала свою воспитанницу вел. кн. Марию Павловну Романову (младшую) в духовное окормление ближайшему келейнику старца - архимандриту Симеону (Холмогорову). Таким образом, посещение Спасо-Елеазаро-вой пустыни Августейшими особами не прерывалось вплоть до падения Царствующего Дома Романовых после революционного переворота.

Посещения Спасо-Елеазаровой пустыни вел. кн. Марией Павловной Романовой (младшей)

«Я верю в конечное торжество России. Настанет день, когда она скинет с себя подмявшие ее злые силы. II как знать, не суждено ли будущей России, вернувшей себе достоинство, очистившейся и умудренной страданиями, сказать потрясенному миру новое слово, в котором и она сама отчаянно нуждается» (Вел.кн. Мария Павловна Романова (младшая))

ГЩ

I

JHKY

Персонал Псковского госпиталя, 1914 г.

В начале Первой мировой войны Военное ведомство подготовило в Пскове свыше двадцати тысяч коек для раненых, и весь город стал похож на один огромный госпиталь. Все школьные здания и монастырские подворья полностью или частично отдали под госпитали. В сентябре 1914 г. Главное управление Российского общества Красного Креста разместило в Пскове госпиталь № 3 общины сестёр милосердия св. Евгении, под который отвели часть помещений женского епархиального училища (нынешний штаб десант-но-штурмовой дивизии), а также подворье Спасо-Елеазаровского монастыря. Госпиталь возглавила великая княгиня Мария Павловна Романова (младшая).

Архимандрит Симеон (Холмогоров) в госпитале Марии Павловны

В госпитале по ходатайству вел. кн. Ели-саветы Феодоровны проходил лечение архимандрит Симеон (Холмогоров), келейник старца Гавриила (Зырянова). Отец Симеон стал духовным наставником Марии Павловны, помогая ей в управлении госпиталем, готовя ее к будущим тяжелым скорбям и испытаниям. В конце весны 1916 года архимандрит Симеон пригласил Марию Павловну для проживания в Спасо-Елеазарову пустынь, чтобы она смогла оправиться после изматывающих приступов плеврита. В мемуарах Марии Павловны, написанных в эмиграции, остались воспоминания о монастыре и отце Симеоне, где она называет его мирским именем Михаил в целях его безопасности (Мария Павловна не имела никаких сведений о его дальнейшей судьбе в советской России и не знала, что архим. Симеон (Холмогоров) был расстрелян в 1937 г.). В этих дневниках сохранились также ценные описания из жизни города Пскова в годы Первой мировой войны.

Великая княгиня Мария Павловна (младшая) (1890-1958) — была дочерью греческой принцессы Александры и великого князя Павла Александровича — младшего сына Александра III, она приходилась двоюродной сестрой последнему российскому императору Николаю II. Из-за ранней смерти матери и морганатического брака отца, воспитывалась с братом Дмитрием в семье своего дяди московского генерал-губернатора вел. князя Сергея Александровича и его жены вел. княгини Елизаветы Федоровны.

Елисавета Феодоровна внимательно наблюдала за духовным развитием своей

воспитанницы. Собираясь уйти в затвор в один из уединенных русских монастырей, она намеревалась оставить в управление Марии Павловне Марфо-Мариинскую обитель в Москве. Но события Первой Мировой войны разрушили эти планы. В первые же дни мобилизации великая княгиня Мария Павловна Романова отправилась на фронт сестрой милосердия, неоднократно была на передовой в условиях смертельной опасности, в чине офицера была награждена Георгиевской медалью. Она самоотверженно, наравне с подчиненными, трудилась на протяжении двух с половиной лет в Псковском отделении Красного Креста, считая эти годы самыми счастливыми в своей жизни. Великая княгиня не гнушалась никакой работы — мыла раненых от грязи и гноя, делала сложные перевязки и несложные операции, не жалела рук при работе с разъедающими кожу дезинфицирующими средствами, на операциях с анестезией дышала парами хлороформа, порой падая от усталости при ночных дежурствах от зрелища бесконечных людских страданий, дежурила у постели умирающих, работала сутками при большом потоке раненых. Девушки, работающие в перевязочной, нередко падали в обморок, Мария Павловна заменяла их, стойко ассистируя хирургу по несколько часов.

Вел. кн. Елисавета Феодоровна и вел. кн. Мария Павловна со шведским принцем Вильгельмом

Великая княгиня скрывала свое происхождение, смиренно сносила дерзость и хамство революционно настроенных солдат (один из них даже преднамеренно сильно ударил ее кулаком при перевязке). Августейшая сестра узнавала у раненых, где живут их родные, писала им письма, указывала, куда нужно приехать, чтобы повидаться или оказать помощь своим близким. Если не было денег на дорогу — Великая княгиня высылала им деньги, отправляла подробное письмо, где сообщала, каково положение раненого, и в какой помощи он нуждался. Все раненые получали из рук Великой княгини подарки в виде тёплого белья, чая и др., не говоря уже о праздничных подарках на Рождество и Пасху. Она стала образцовым примером для всех молодых сестёр милосердия времен Первой мировой войны. Мария Павловна заботилась и о других военных госпиталях Пскова. По ее просьбе Псков посетила императрица Александра Федоровна для оказания помощи в оборудовании военных лазаретов.

Приходилось Марии Павловне бороться и с «узколобостью» чиновников. До весны 1916 года эшелоны с ранеными загоняли в дальний тупик. Подъездных путей к нему не было, и доставка пострадавших на войне в госпиталь велась на носилках. Санитаров не хватало, выручали кадеты из Псковского ка-

Вел. кн. Мария Павловна в 16 лет

детского корпуса и солдаты, которых направлял генерал Рузский в помощь госпиталю. Но помощь со стороны не всегда приходила: кадетов старшего курса отправили на фронт, а младшие не справлялись с тяжелой работой, утопая по колено в снегу. Генерал Руз-

ский часто не имел в наличии необходимого количества солдат для переброски раненых. Разгрузка эшелона затягивалась на сутки и более, случалось, что тяжелораненые, не получив своевременную помощь, погибали. Марии Павловне удалось убедить руководство железной дороги перенести остановку для эшелона с ранеными и военными ближе к городу, а значит, к госпиталю. Сама она при разгрузке санитарного поезда с ранеными сильно отморозила ноги и заболела плевритом, но продолжала трудиться в госпитале, невзирая на длительные и тяжелые приступы болезни.

В условиях тяжелой напряженной работы единственным утешением Марии Павловны были ранние монастырские службы перед госпиталем. Несмотря на большую занятость, заметки из «Псковских епархиальных ведомостей» говорят о том, что она посещала как монастырские и праздничные архиерейские богослужения в кафедральном соборе, так и скромные службы в домовом храме госпиталя, где пела на клиросе с ученицами епархиального училища.

Ее увлекла история древнего Пскова и его святыни. Об этом говорил ей отец, когда напутствовал перед отъездом: «Там на каждом шагу — встреча с историей нашего государства». В 1878 году Александр II отправил младших сыновей Павла и Сергея в Псков изучать историю России по древним

памятникам и сохранившимся в монастырях старинным рукописям. Павлу Александровичу тогда было восемнадцать лет. Молодые великие князья осмотрели неприступные когда-то для врага псковские стены и башни, побывали в древних церквах-крепостях со стенами метровой ширины, познакомились с рукописями в монастырских библиотеках. Мария Павловна со вниманием отнеслась к словам отца и в час своего отдыха делала зарисовки старинных храмов неповторимого псковского стиля, полуразрушенных временем башен и крепостных стен. У нее в Пскове появились любимые уголки, которые она увековечила на своих акварелях. К тому времени были уже широко известны публикации князя Евгения Николаевича Трубецкого о красоте русской иконы. Заметив отсутствие систематического исследования древних реликвий Пскова и опасность их полного уничтожения, она начала составлять каталог, иллюстрируя его собственными фотографиями и рисунками (фрески, иконы, церковное шитье). В старых церквах Мария Павловна отыскивала заброшенные произведения искусства, реставрировала их и бережно собирала. К концу своего пребывания в Пскове она собрала большую коллекцию.

которую пришлось оставить в России при эмиграции (вероятнее всего эта уникальная коллекция была оставлена в Царскосельском дворце ее отца вел. кн. Павла Александровича и впоследствии распродана большевиками на Лондонских торгах). Мария Павловна периодически устраивала лекции по истории и археологии в местном Археологическом обществе и после войны мечтала посвятить себя этой работе.

Жизнерадостная, деятельная, общительная и отзывчивая, Мария Павловна покровительствовала также образовательным учреждениям Пскова, особенно Псковскому епархиальному женскому училищу, с ученицами которого у нее установились самые теплые отношения, так что девочки еще долго писали ей после окончания училища. Простое задушевное общение с великой княгиней из царского дома для этих провинциальных девочек из бедных семей было настоящим событием в их жизни. Мария Павловна вместе со своим духовником отцом Симеоном наставляли и укрепляли эти юные хрупкие души, на долю которых выпали жестокие и суровые испытания.

Помимо женского епархиального училища она оказывала внимание и Мариинской

Музей Археологического общества - 122 -

женской гимназии. Псковскому кадетскому корпусу, с учениками которого даже совершала зимние прогулки на лыжах.

Из-за революционных событий 1917 г., Мария Павловна вынуждена была покинуть Псков, который успела полюбить всей душой, оставляя его со слезами на глазах. В годы Гражданской войны великая княгиня чудом избежала расстрела и смогла выехать в Европу, самые близкие и родные ей люди были убиты большевиками. Она тяжело переживала эту трагедию в течение нескольких лет. На склоне лет Мария Павловна сожалела о том, что было для нее потеряно, но подчеркивала, что испытания и беды дали ей великий урок. А превыше всего на свете она ценила любовь к родине. «Это глубокое чувство привила мне моя семья, — писала она. — В своих великих деяниях и даже в своих ошибках все поколения Романовых ставили интересы и славу России выше каких бы то ни было личных выгод. Ради нее они всегда были готовы всем пожертвовать, и они доказали это своей жизнью».

Пример ее самоотверженного служения ближним. Отечеству и Церкви в тяжелых условиях военного времени, невзирая на собственные личные скорби, — это высокий образец настоящего патриотизма и нравственности. В благодарность за труды Великой Княгини опекаемый ею госпиталь в 1915 году был переименован в ее честь. Память о ней осталась в благодарных сердцах ее современников и на страницах дореволюционных газет. Было бы благородно со стороны нынешних псковичей вспомнить об этом и почтить память Вел. кн. Марии Павловны Романовой, а также память врачей и сестер милосердия, трудившихся в военных госпиталях Пскова в период Первой мировой войны, хотя бы памятной доской на здании ее бывшего госпиталя.

Мария Павловна оставила воспоминания о событиях тех переломных лет в своих мемуарах. Несмотря на искренность и откровенность, возможно, не все ее суждения объективны, в силу независящих от нее обстоятельств. Но в любом случае - это уникальные свидетельства очевидца. Предоставим слово документальным хронографам:

В «Псковских епархиальных ведомостях» была опубликована заметка о посещении Спасо-Елеазарова монастыря Ее Императорским Высочеством Великой Княгиней Марией Павловной на Преображение 5 и 6 августа 1916 г., на празднике собралось свыше 15 тыс. человек9.

Игумен Дометий (Золотухин)

«5 Августа около четырех часов вечера Его Преосвященство прибыл в Спасо-Елеаза-рову пустынь. У св. ворот обители со св. крестом и св. водою Архипастыря встретили насельники обители во главе с отцом игуменом Дометнем (Золотухиным)10. Приложившись ко кресту и окропив себя св. водою. Владыка, при пении монастырским хором тропаря празднику, проследовал в храм и изволил прослушать молебен. По окончании многолетий, Его Преосвященство обратился к братии обители и собравшемуся во множестве народу с назидательным и теплым словом. Преподав благословение насельникам обители, из храма Архипастырь проследовал в покои Ея Императорскаго Высочества, Великой Княгини Марии Павловны, и затем в покои отца настоятеля монастыря. В семь часов вечера началось торжественное всенощное бдение.

окончившееся в двенадцатом часу ночи. За всенощным бдением изволила молиться Ея Императорское Высочество Великая Княгиня Мария Павловна. Лития за всенощным бдением совершена была с крестным ходом вокруг храма. Народ до тесноты переполнял храм. Владыка до конца всенощного бдения помазывал народ освященным елеем.

6-го августа в десятом часу утра Архипастырь «со славою» (как и накануне ко всенощному бдению) из покоев проследовал в храм для совершения Божественной Литургии. Народ до невероятной тесноты переполнял храм. За Литургией Владыка рукоположил диакона погоста Камена Опочецкого уезда Василия Лаврова в сан священника в церкви погоста Хвоина того же уезда, и наградил набедренниками иеромонахов обители Арсения, Исаакия и Алексия. Во время причастного стиха за Литургиею слово произнес иеромонах крестовой церкви Архиерейского дома Андрей. По окончании Литургии Архипастырем был совершен крестный ход вокруг обители, за которым изволила следовать присутствовавшая за Литургиею Ее Императорское Высочество Великая Княгиня Мария Павловна.

Свыше пятнадцати тысяч народа переполняло монастырский храм, двор и участвовало в молитвенном общении со своим Архипастырем. Крестный ход закончили обычными многолетиями с провозглашением вечной памяти воинам на поле брани за веру. Царя и отечество живот свой положившим. Богослужение окончилось около 3 часов дня. По окончании богослужения, преподав благословение народу. Архипастырь «со славою» проследовал в покои отца игумена, где была предложена братская трапеза, разделить которую изволила Ея Императорское Высочество Великая Княгиня Мария Павловна. По окончании трапезы. Его Преосвященство, посетив Великую Княгиню в Ея покоях и преподав ей свое архипастырское благословение, обратился к братии со словом, в котором увещевал насельников обители непрестанно читать слово Божие и пребывать в молитве. В шестом часу вечера Его Преосвященство, напутствуемый пением братии обители «ныне отпущаеши» и «ис полла эти, деспота», при трезвоне монастырских колоколов отбыл из обители в г. Псков».

А вот краткая заметка о посещении архиерейской службы в кафедральном соборе: «18 мая, накануне Вознесения Господня. Владыка совершил всенощное бдение в Кафедральном Соборе, а в день праздника Вознесения Господня — Литургию в Псковском Старо-Вознесенском монастыре и крестный ход вокруг монастыря, в присутствии Ея Императорская) Высочества Великой Княгини Марии Павловны и Господина Начальника губернии А.И. Келеповскаго, при стечении многочисленного народа. Слово за Литургиею произнес законоучитель Реального училища протоиерей Василий Сырохнов...»".

Сохранилась заметка и о посещении Марией Павловной богослужения в домовой церкви Мариинской женской гимназии:

«13 сентября в 9 утра Его Преосвященство совершал освящение новосозданного храма в честь Введения во храм Пресвятой Богородицы при Псковской Мариинской женской гимназии, литургию и молебен, за которым изволила присутствовать великая княгиня Мария Павловна, гражданские и военные власти... Слово за Литургиею произнес законоучитель Мариинской гимназии священник Николай Колиберский»12.

Трогательная статья о посещении Ее Высочеством выпускного акта женского епархиального училища говорит о многом: «Закончился учебный год в женском Епархиальном училище. Год этот протекал при условиях далеко не благоприятных для учебно-воспи-тательнаго дела. Если в предыдущем году, когда училище занимало лишь один третий этаж здания, трудно было наладить школьную жизнь, затруднения усугубились в истекшем году, когда ученицы совершенно лишились своего крова, вследствие занятия и третьего этажа здания училища поместившимся в нем с начала войны госпиталя общины святой Евгении. Только благодаря настойчивости Преосвященного и сочувственному отношению к училищу матушек настоятельниц женских монастырей, начальницы частной гимназии Марии Ивановны Агаповой и причта Варла-амовской церкви, появилась возможность в середине октября начать занятия.

Воспитанницы жили и учились в здании Варлаамовской церковно-приходской школы, в гимназии М. Агаповой, в Возне-

сенском монастыре, в Ивановском монастыре. Немало неудобств и лишений пришлось пережить детям на новых местах жительства, не везде была им дана возможность спать каждый на отдельной кровати. Одно из помещений оказалось настолько сырым и холодным, что одеяла, которыми на ночь завешивались окна, к утру примерзали. А какое неудобство представляли ежедневные переходы в холод и вьюгу с риском завязнуть в снегу. Но все эти тяготы безропотно и бодро переносились воспитательницами и воспитанницами, сознававшими, что в тяжелое для отечества время каждый должен нести свою долю скорбей. Несмотря на ненормальные условия, при которых протекала училищная жизнь, результаты учебного года оказались вполне удовлетворительными. Из 175 учениц оставлены по неуспешности на повторный курс 4, переэкзаменовки даны 18.

Чем гуще тьма, тем ярче горит проникающий в нее луч света. Таким светлым лучом в жизни воспитанниц училища, особенно в жизни учениц старшего VI класса, стало милостивое отношение к ним Августейшей Попечительницы госпиталя №3 общины св. Евгении, Ея Императорского Высочества Великой Княгини Марии Павловны Младшей. Сердечное обращение с детьми Великий Княгини, конечно, останется неизгладимым воспоминанием в жизни каждой из учениц. Особенно памятными для некоторых из них были те великопостные и пасхальные богослужения, когда Ея Высочество пела с ученицами на клиросе училищного храма, разделяя с ними те глубокие и святые настроения, которые выливались в церковных песнопениях. Не забудут они и часов отдыха и веселья, когда Ея Высочеству угодно было принять участие в их детской забаве - пасхальном катании яиц. На память об этом хранится в училище фотографический снимок, сделанный и увеличенный собственноручно Ея Высочеством. Желая познакомиться с учебною стороною училищной жизни. Ея Высочество изволила посетить два экзамена в VI-м классе: по отечественной истории и по дидактике. На последнем экзамене присутствовал также его Преосвященство. Можно было бы подумать, что воспитанницы смутятся от присутствия таких редких и высоких гостей

- напротив: приветливое обращение высоких посетителей ободрило учениц, а их бойкие и разумные ответы вызвали одобрение Ея Высочества.

Свято будут храниться в душах учениц последнего выпуска воспоминания, связанные с добрым батюшкой — отцом Симеоном (Холмогоровым). Отец Архимандрит Симеон с декабря 1915 года лечившийся в госпитале св. Евгении, принимал самое живое участие в жизни учениц. Постоянно присутствуя при богослужении в училищной церкви, батюшка своим примером, нередко и участием в кли-росном пении и чтении, вдохновлял воспитанниц, располагая их к молитве, а по окончании литургии часто беседовал с ними и в простых, сердечных словах вкладывал в восприимчивые детские души семена христианской любви и правды. Чуткие юные сердца не могли не отозваться на то искреннее сочувствие, на ту сердечную теплоту, которой характеризовалось отношение к ним отца Архимандрита, и с уверенностью можем сказать, что никогда не изгладится из их памяти образ «дорогого Батюшки» и не забудутся его наставления.

Учебный год закончился торжественным богослужением и прощальным актом в здании училища. После богослужения состоялся акт в бывшем училищном зале — ныне 7-ая палата госпиталя общины св. Евгении,

— уступленном на этот случай училищу по распоряжению Ея Высочества. На акте присутствовали Ея Императорское высочество Великая Княгиня Мария Павловна (младшая), Преосвященный Епископ Псковский Евсевий, Архимандрит Симеон (Холмогоров■), члены Совета, училищная корпорация, старший врач и сестры милосердия госпиталя Евгениевской общины, редактор «Псковских епархиальных ведомостей» П. П. Фе-одорович и некоторые другие лица. Хором учениц исполнена была несложная музыкальная программа из 12-ти номеров (Гимн «Боже, Царя храни», «Актовая песнь» Глава-ча, «Русь» К.П. Соколова и др.). Прочитано было два стихотворения, одно из них («Актовое стихотворение») сочинения выпускной ученицы Марии Владимирской.

После этого Ея Высочеством были розданы воспитанницам аттестаты и награ-

ды. Первые три воспитанницы (Соколова. Скоропостижная и Тихомирова) получили Библию на русском языке и собрание сочинений одного из русских классиков (Пушкина, Лермонтова, Гоголя), 4-ая ученица (Розанова)

— сочинения Пушкина, а все остальные, удостоенные наград — сокращенное собрание сочинений Гоголя. Две регентши (Соколова и Розанова) кроме того награждены за труды по управлению хором книгою «Спутник псаломщика», а две ученицы (Соловьева и Великотная), отличившиеся особыми успехами по рукоделию — подбором рукодельных принадлежностей. В заключение воспитанницы благодарили своих почетных гостей за посещение и просили принять на память их скромное рукоделие.

«Ваше Императорское Высочество».

- обратилась одна из воспитанниц (Евгения Соколова) к Великой Княгине, — Как счастливы мы видеть Вас на нашем последнем празднике в училище! Горячо благодарим Вас за Ваше всегда доброе и ласковое отношение к нам. Среди воспоминаний последних лет пребывания нашего в училище самое светлое и трогательное будет о Вас...». Другая воспитанница (Елена Скоропостижная) подошла к отцу Симеону: «Дорогой Батюшка!», — сказала она, — «В день нашей разлуки с училищем благодарим и Вас за ту любовь и ласку, которыми Вы всегда дарили нас. Не так давно мы знаем Вас, не так часто встречались с Вами, но любовь к Вам глубоко и надолго останется в наших сердцах. Своими добрыми советами и наставлениями Вы в короткий срок так многому научили нас, что по справедливости заняли одно из первых мест среди наших наставников и руководителей...».

Когда окончился акт и гости удалились, Ея Высочество вернулась к воспитанницам и каждую из них благословила образочком. Многократным пением «многая лета» выразили воспитанницы свою благодарность. У большинства на глазах были слезы.

После акта был предложен скромный обед в квартире отца инспектора классов, а затем воспитанницы отправились в Варла-амовскую школу, приглашая всех к 7 часам на чашку чая. Ровно за час до назначенного времени к зданию школы подъехал автомобиль и в школу неожиданно вошла Великая

Княгиня в сопровождении одной из сестер Марфо-Мариинской обители. Легко вообразить восторг учениц, когда им представилось счастье в этот прощальный вечер принимать у себя Высокую Гостью!

Ея Высочество, откушав чаю с воспитанницами, присутствовала при их играх на училищном дворике и отбыла ровно к 7 часам. Вся толпа воспитанниц выбежала на улицу, чтобы в последний раз проститься с доброю Великою Княгинею и долго смотрели они вслед удаляющемуся автомобилю, пока он совершенно не скрылся из виду»13.

Писал о пребывании в Пскове Великой Княгини Марии Павловны Младшей и журнал «Огонек»14.

«Во Пскове у Великой Княгини Марии Павловны Младшей»

«Город-история, город-госпиталь. Эти два впечатления охватывают вас, когда вы теперь посетите «древний седой Псков» с его приземистыми белыми церковками, оригинальными звонницами и золотящимися вдали на горизонте главами Ивановского и Спасо-Мирожского монастырей. И на этом

Е. И. В. Великая Княгиня Мария Павловна Младшая в своей комнате в Псковском госпитале

Е. И. В. Великая Княгиня Мария Павловна (младшая) за перевязкой больного Георгиевского кавалера, рядового П Присутствуют: I) состоящая при Ея Императорскомъ Высочестве П П Сергеева; 2) старший врач госпиталя проф. С. Ф. Чижь; 3) доктор Несмеянов; 4) доктор Риспольжинский

фоне — двадцать, если не более, госпиталей, а среди них — громадное, оборудованное по всем требованиям хирургии и медицины здание, женское епархиальное училище, обращенное с самого начала войны в госпиталь св. Евгении, содержимый на средства металлургических заводов.

Душою, «красным солнышком», как здесь называют, этого госпиталя является одна из самых юных и деятельных «сестер» — Великая Княгиня Мария Павловна (младшая), именем которой на днях госпиталь назван.

Еще в июле месяце, тотчас по объявлению войны, Ея Высочество прошла практический курс работ сестры милосердия в Рождественской городской больнице Петрограда, у доктора Вальтера, затем 16-го августа с передвижным отрядом Мраморного дворца проследовала в Инстербург; по возвращении до 22-го сентября работала в Евгениинской общине, сестрой которой Ея Высочество

состоит. С конца же сентября и до настоящего времени Великая Княгиня находится в Пскове при госпитале, работая в нем с утра до ночи. Из трехэтажного громадного здания училища два этажа отведены под лазарет (часть учениц была распущена).

Великая Княгиня так довольна своим делом, что за все время пребывания в Пскове уезжала отсюда только два раза — перед Рождеством для закупки подарков раненым (причем Ея Высочество одарила раненых не только своего, но и всех псковских госпиталей) и недавно, во второй раз — в Московскую губернию, чтобы навестить Августейшего брата своего. Великого Князя Дмитрия Павловича.

В эту последнюю свою поездку Великая Княгиня вынесла особенно отрадное впечатление от общеземской организации, в частности, от лазарета в имении Ильинском Московской губернии. Звенигородского уез-

да, в котором такое горячее и энергичное участие принимает княгиня Голицына.

Здесь, во Пскове, день Великой Княгини складывается так: с раннего утра до обеда работа в лазарете. Ея Высочество присутствует не только при всех операциях, но и помогает при всех наиболее трудных случаях перевязок. В два часа — скромный обед за общими столом со всеми персоналами лазарета; после обеда — занятия фотографией, или прогулка на коньках, на лыжах; по возвращении, опять больные, операции, перевязки... И так изо-дня в день уже несколько месяцев.

Отличительные черты характера Великой Княгини — веселость и необыкновенная простота в обращении, — действуют чарующе на окружающих. Великая Княгиня постоянно подолгу беседует с ранеными, подбодряя их шуткой, ласковыми словами при операции или в тяжелые минуты тоски и страданий.

Выдался час передышки. Мы сидели в маленькой, более чем скромной комнате, в которой помещается Ея Высочество вместе с состоящей при Великой Княгине статс-дамой Натальей Ивановной Сергеевой. Это и спальня и рабочая комната, и чайная, словом, все, что хотите, ибо каждый свободный уголок в здании отдан под лишнюю койку для раненых. Единственная роскошь этого помещения — чудесный вид из окна на тихий монастырский дворик (подворье Елеазаровского монастыря), с золотым солнцем и ярко-синим по-весеннему небом, вид, переносящий в XVII век. Да и сама юная Великая Княгиня в своем монашеском костюме сестры милосердия, прилежно вышивающая, — точно живое воплощение из полузабытого жития какой-то легендарной княжны-подвижницы. Вспоминаются то забавные, то трогательные эпизоды из лазаретной жизни. Раз кто-то открыл раненому, что только что разговаривавшая с ним сестра — Великая Княгиня. Посмотрел с недоумением и когда Ея Высочество вновь подошла — переспросил. Великая Княгиня подтвердила. — Вре-ешь! — протянул солдатик недоверчиво. — Нешто они такие бывают великие княгини?!

— Вообще, — замечает Великая Княгиня, улыбаясь, — они больше понимают, если

им скажут: «царева двоюродная сестра», а просто «Великая Княгиня» — это для них так далеко и так малопонятно!

В другой раз к выздоравливающему солдату приехала крестьянка-мать и, когда узнала, что его «выходила сама царская двоюродная сестра», то в восторге кинулась целовать руки Великой Княгини, платье, косыночку. А через некоторое время по отъезде пришла посылка-гостинец — клюква и письмо — хотя адресованное «Княгине Марии» и переполненное благодарностями и благословениями, но: — Такое, — смеется Ея Высочество, — что я никак не могла понять — мне оно или солдату-сыну, так эти обращения там были перепутаны. С чувством живейшего удовлетворения вспоминает Великая Княгиня случаи трудных выздоровлений, особенно одного из своих пациентов, — от столбняка. Профессор С. Ф. Чиж— главный врач госпиталя — применил в лечении его совершенно новое средство — введение раствора магнезии в спинной мозг, и тем спас уже приговоренного к смерти.

Великая Княгиня намеревается продолжать свою человеколюбивую деятельность во Пскове, мечтая о расширении госпиталя, что весьма возможно с наступлением лета, когда и другие воспитанницы будут распущены по домам и освободится и третий этаж училища».

Оставила свидетельства о Пскове и Спасо-Елеазаровском монастыре в своих мемуарах и сама Мария Павловна:

«В середине октября наш госпиталь представлял собой весьма крупную организацию — двадцать пять сестер, пять врачей, управляющий и восемьдесят санитаров. Госпиталь мог принять двести пятьдесят раненых, позднее это число увеличилось до шестисот.

...В госпитале чаще всего умирали в промежутке от трех до пяти часов утра. Наши солдаты умирали с полным спокойствием. Их духовное смирение было всепоглощающим; они покорно принимали смерть. Некоторые, чувствуя приближение конца, разговаривали со мной, выражая последние желания, передавая послания своим близким.

Одну смерть я никогда не забуду — смерть ребенка, дочь молодого священника.

который отпевал покойников в нашем госпитале. Он недавно овдовел; а поскольку священники должны были жениться до посвящения в сан и не могли вступать в повторный брак, вместе с женой он потерял все шансы на семейную жизнь. Единственным утешением для него стала маленькая дочка лет четырех или пяти. Он был очень беден, никто ему не помогал, но девочка всегда выглядела чистой и опрятной. Иногда он по моей просьбе приводил девочку в госпиталь, и я угощала ее яблоками, а при случае дарила новое платье. И вдруг ребенок заболел. Ее осмотрел доктор Тишин и поставил диагноз — менингит. Когда через несколько дней улучшение не наступило, я договорилась, чтобы ее положили в госпиталь в отдельную комнату. Она надолго впадала в забытье, дышала с трудом. Отец часто навещал девочку и часами стоял у ее кровати. Его присутствие, казалось, успокаивало ее, даже когда она была без сознания. Прошло две недели. Мы ничего не могли сделать. Девочка умерла. Два дня спустя отец отслужил над ней панихиду. Было видно, что вместе с ней он похоронил все, что связывало его с жизнью. Через несколько недель он уехал из Пскова, и мы узнали, что он ушел в монастырь.

Вернувшись в мой псковский госпиталь прямо перед Рождеством, я обнаружила среди новых пациентов архимандрита Михаила (СимеонаХолмогорова). Он был парализован, а теперь серьезно заболел в своем монастыре неподалеку от Пскова, и его приняли в моем госпитале по просьбе тети Эллы. Он и его бывший наставник отец Гавриил были ее старинными друзьями. Оба отошли от дел и жили в своем монастыре. Отец Гавриил был духовником моей тети.

Отца Михаила еще в молодости назначили деканом семинарии в крупном провинциальном городе. Во время беспорядков 1905 года один из учеников выстрелил ему в спину, повредив позвоночник, и с тех пор вся нижняя часть его тела до пояса была парализована. Он проводил все свое время в постели или, когда чувствовал себя лучше, в инвалидном кресле.

Когда мы с ним познакомились, ему еще не было сорока и он уже девять лет был инвалидом. Стрелявший обокрал этого обра-

Архимандрит Симеон (Холмогоров)

зованного, умного человека, лишив его блестящей карьеры; но он переносил свое увечье с огромным терпением и с поразительным оптимизмом смотрел на жизнь. Этот уравновешенный, мягкий и жизнерадостный человек находил утешение в духовных интересах, однако никогда не навязывал свою точку зрения другим. Он был одним из немногих моих знакомых, в ком истинное величие духа не действовало угнетающе на окружающих.

У него было рожистое воспаление, и по правилам мы не могли его принять; но тетя употребила все свое влияние. Я изолировала его от остальных пациентов и поместила в просторной палате, примыкавшей к моей комнате. Несколько дней он находился при смерти, потом медленно пошел на поправку. Я часто заходила к нему ради тети, но когда он начал выздоравливать, мы оба чувствовали себя неловко, и я ограничила свои посещения. Но простота отца Михаила меня обезоружила. Вопреки моим ожиданиям он никогда не произносил высокопарных фраз, и вскоре я видела в нем уже не священника, а человека, причем весьма необычного. Он испытывал смущение оттого, что женщина проникла в его монашеский образ мысли, но

постепенно неловкость пропала, и он стал проявлять интерес к нашим беседам.

Так началась дружба. Мои короткие посещения становились все продолжительнее. Мы говорили обо всем — от газетных статей до мелочей повседневной жизни. Наше общение заполнило вакуум в моей жизни. Прежде я, проработав целый день среди людей, вечера проводила в одиночестве за чтением книг, но теперь после ужина отправлялась в палату к отцу Михаилу.

К нам часто присоединялся лечащий врач отца Михаила доктор В. И. Тишин. На первый взгляд трудно представить более разных людей, чем отец Михаил, доктор Тишин и я. Один — монах, сын провинциального священника, человек высоких нравственных принципов и культуры, прошедший через тяжелые испытания и оторванный от жизни. Другой — умница, выросший в нищете, добившийся успеха в жизни только благодаря своим способностям и силе духа, честный, искренний человек, но неверующий, безразличный к идеям, которые отличаются от его собственных. А тут еще я, воспитанная самым традиционным образом, впитавшая в себя все предрассудки своей среды, которые до сих пор влияют на мое мировоззрение, неопытная и наивная, с незрелыми суждениями, однако стремящаяся найти путь в другие миры. Несмотря на все эти различия, между нами зародилась дружба, которая продолжалась два с половиной года, пока мы были вместе. Эта дружба оставила глубокий след в моей душе и повлияла на мою будущую жизнь. Когда нам пришлось разойтись в разные стороны, по всей вероятности навсегда, мне казалось, что я расстаюсь с очень дорогими и близкими людьми. Они дали мне возможность развиваться и подготовили, каждый по-своему, к последующему ходу событий. Если бы не они, не знаю, как бы я сейчас жила.

Отец Михаил придавал внутренний смысл и красоту духовным верованиям и учениям, которые прежде были для меня пустым звуком. В разговорах с отцом Михаилом я поняла, что православие — часть русской души, что оно тесно связано с психологией людей, что оно отличается широтой взглядов и наполнено простой и мудрой поэзией. Под его

руководством я начала заново изучать православие и постигла его истинный смысл. Мы вместе читали работы основателей церкви, изучали правила церковных богослужений и Библию. Он оживил во мне веру. Отец Михаил сопровождал наши чтения объяснениями и историями из своей жизни; он описывал мне жизнь в монастырях и рассказывал о трогательных и любопытных традициях русского духовенства.

Отец Михаил и доктор Тишин часто спорили, но именно их разногласия мне помогали. Правда, в одном вопросе они были единодушны — в отношении меня. Ни тот, ни другой не могли понять моей болезненной скромности, моего желания держаться в тени и неумения распорядиться своей властью. Отец Михаил, который приветствовал смирение в церковной жизни, считал, что в мирских делах оно ни к чему, а мне — в особенности, ведь мое положение требовало от меня определенной ответственности и власти.

Тишин прекрасно знал, что дисциплина в нашем госпитале никуда не годится благодаря мягкотелости главного врача. Он слышал также о неорганизованности военных госпиталей города. Он считал — и отец Михаил его поддерживал, — что я должна отстаивать свои права и взять организационную сторону управления госпиталем в свои руки. Мои наставники утверждали, что моя душевная беспомощность неспособна меня защитить, особенно в эти дни, когда Россия погрязла в посредственности и узколобости. Они полагали, что моя неподготовленность к жизни и неумение постоять за себя прежде всего представляют опасность для меня самой. Я постепенно обретала уверенность и вскоре начала брать власть в свои руки.

Главный врач распустил своих подчиненных до крайности. Во время празднования Пасхи в 1915 году меня поразила роскошь нашего стола — роскошь, отнюдь не соответствовавшая условиям нашего времени. Я пришла в ужас, когда узнала, какая сумма ежемесячно расходуется на содержание госпиталя. Я забрала все бухгалтерские книги и с помощью отца Михаила начала проверку. Мы потратили несколько недель, складывая небольшие счета в огромные суммы, внимательно изучая расписки и заявки.

Женское епархиальное училище на бывшей Успенской улице

Счета находились в беспорядке и были составлены с небрежностью, граничащей с бесчестностью, а возможно, и в самом деле прикрывали незаконное расходование средств. Никакой системы не существовало. Припасы покупали по любой цене, расходовали бесконтрольно и никогда не проверяли. Разобравшись со старыми грехами, я установила новые правила и за короткое время добилась великолепных результатов. С самого начала я столкнулась с сопротивлением; мне стоило больших трудов истребить укоренившуюся повсюду беспечность. Но наши расходы значительно снизились, и, хотя мы больше не ели дичь и деликатесы, все равно хорошо питались.

Время от времени я общалась с ученицами церковно-приходской школы, в здании которой размещался наш госпиталь (женское епархиальное училище). Я также общалась со священниками из школьного совета директоров и с директрисой, которая олицетворяла все традиции этой школы для дочерей духовенства. Общение с девочками доставляло мне огромное удовольствие. На переменах вся школа собиралась на площадке второго этажа перед церковью. Любое проявление внимания с моей стороны вызывало у них бурный восторг. Мне хотелось познакомиться с ними поближе, и я иногда выходила к

ним во двор во время перемены. Они принадлежали к сословию с любопытными традициями и обычаями. С древности русское духовенство образовывало обособленную касту со своим особым образом жизни. Дочери священников учились в церковно-приходских школах для девочек. Сыновей отправляли в духовные семинарии, некоторые из них впоследствии продолжали учебу в духовных академиях. После академии они иногда становились монахами и находили свое место среди черного духовенства или же посвящали себя педагогике. Однако чаще всего выпускники семинарий и академий принимали духовный сан и перед посвящением должны были жениться. Приходы, особенно деревенские, переходили от отца к сыну; если в семье не было сыновей, священник сам выбирал себе преемника и выдавал за него одну из своих дочерей. Выпускники семинарий, как правило, женились на ученицах церковно-приход-ских школ и специально приходили в школу, чтобы выбрать себе невесту; это было проще, чем ездить по деревням в поисках подходящей пары. Возможно, для этого существовала и более серьезная причина: разные интересы, фундаментальное различие учебной программы в мирских и духовных школах изменяли психологию этих детей; их мысли и поступки коренным образом отличались от

мыслей и поступков мирских детей. За несколько лет до войны под влиянием прогрессивных идей духовное сословие русского общества претерпело некоторые изменения. Дети священников стали выбирать другие профессии; но лишь немногие миряне становились священниками.

Насколько я могла судить, образование, которое получали девочки в церковно-при-ходской школе, не соответствовало условиям жизни, в которых они выросли и к которым должны были вернуться. Это была школа-интернат, и в большинстве случаев родители были настолько бедны, что могли забирать своих дочерей домой только на летние каникулы. Таким образом, девочки проводили в школе девять месяцев из двенадцати. В школе существовала строжайшая дисциплина; ученицы много часов проводили в церкви и соблюдали все посты. Изучали они главным образом религию. Они умели вышивать, играть на фортепьяно, петь в хоре. Носили платья из плотной материи с широкими поясами. Поначалу девочки очень смущались в моем присутствии, но быстро привыкли ко мне и охотно отвечали на вопросы. Особенно я подружилась с выпускным классом, который оканчивал школу весной 1915 года. По просьбе девочек я помогала им готовиться к экзаменам, а потом была приглашена на выпускной ужин. В перерывах между занятиями я гуляла с девочками в саду. На следующий день мы сердечно попрощались, и многие девочки еще долго писали мне из своих заброшенных деревень.

Прошла зима, приближалась Пасха — большой светлый русский праздник. Отец Михаил теперь почти весь день проводил в церкви, сидя в своем инвалидном кресле, руководил службой, присматривал за хором; накануне Пасхи он подсказывал, как правильно украсить церковь. Ученицы церковно-при-ходской школы пели в хоре и помогали нам украшать церковь.

После Пасхальной службы я обошла палаты с подарками для всех раненых. В последней палате лежали трое особенно тяжелых больных со столбняком. Однако все трое радостно улыбались, когда я подошла к ним и вручила каждому фарфоровое яйцо с красным бантом.

Все трое больных столбняком умерли ночью. На следующий день в церкви стояли три открытых гроба. И у всех покойников в руках были фарфоровые яйца с красным бантом. Школьницы, освобожденные от занятий по случаю праздника Пасхи, предложили спеть во время панихиды. И вновь их юные голоса зазвенели под куполом церкви, провозглашая победу над смертью. Я пошла на кладбище. Возглавлял процессию священник с крестом, за которым следовал хор девочек. Со всех сторон доносилось восторженное «Христос воскрес!», заглушаемое торжествующим перезвоном церковных колоколов. И на кладбище, когда мы опускали гробы в еще мерзлую землю под аккомпанемент этих нежных весенних звуков, вечно юных, вечно счастливых, я подумала, что хотела бы умереть в такое время года.

...Меня приводили в уныние короткие выходы во внешний, цивилизованный мир. Там все без исключения жаловались, критиковали, были напуганы; но это были лишь жалкие бессильные возгласы. За эти несколько месяцев войны общественное мнение кардинально изменилось. Воодушевление спало; никто больше не испытывал потребности объединиться ради общего дела. Огонь, воспламенявший души, погас.

Зима 1916 года выдалась необычайно суровой. Морозы начались в ноябре и с каждым днем набирали силу. Наш госпиталь значительно расширился, и мы испытывали трудности в получении запасов. Если раньше мы не знали недостатка в медицинских средствах, то теперь их было очень мало, а некоторых не было вообще. К примеру, резиновых перчаток: даже гангрену приходилось оперировать голыми руками. Наш дух упал. Мы работали по инерции. Наши пациенты были подавлены и с трудом переносили страдания. Их отношение к персоналу заметно изменилось, и они возвращались на фронт, не скрывая своего отвращения.

Однако Псков остался прежним. Стояли морозные солнечные дни. На реке Великой пилили лед для госпиталя. Жужжание пилы и крики рабочих разносились по всей округе. Вереницы крестьянских саней — на которые крюками грузили огромные голубые глыбы льда — со скрипом взбирались на вы-

сокий берег. В полях пушистый рыхлый снег доходил до пояса. В печках горели сухие дрова, и от жара потрескивали мебель и деревянные оконные рамы.

Мой плеврит никак не проходил. Всю зиму у меня поднималась температура, и на протяжении двух лет я страдала от периодического воспаления и приступов боли. Но я оставалась на своем посту. С начала войны я ни разу не сняла серую униформу или белую косынку, даже когда уезжала из госпиталя. Для удобства я коротко подстриглась, это было в 1916 году; отец пришел в ужас, когда увидел меня. Мои руки огрубели от постоянной работы с дезинфицирующими средствами, лицо привыкло к холодной воде. Я никогда не проявляла особого интереса к своей внешности, а теперь попросту о ней не думала. Мои серые платья выцвели от стирки, на туфлях стерлись каблуки. Я не знала никаких развлечений и не скучала по ним. Я была полностью довольна своей жизнью. Теперь, оглядываясь назад, могу со всей искренностью сказать, что военные годы были самыми счастливыми в моей жизни.

Я по-прежнему делилась своими идеями с отцом Михаилом и доктором Тишиным и подолгу разговаривала с ними. Я увидела, что Россия больна, определила это, так сказать, по биению ее сердца; больше я ничего не могла понять. Повсюду я видела противоречия между действительностью и теми идеалами, в которых воспитывалась. Это сбивало с толку. Я не знала, куда идти в поисках правды; каждый день приносил разочарование и крушение старых идеалов.

Русская литература, которую, как оказалось, я знала лишь поверхностно, приобрела для меня новое значение. Я попросила Тишина подобрать мне авторов, которых я раньше не читала. Мы с отцом Михаилом провели немало вечеров, слушая его чтение. Я также заинтересовалась историей своей страны. Среди древних реликвий Пскова русская история и русское православие заиграли для меня новыми красками. Они стали моей отдушиной, передышкой после напряжения и страданий.

Зимой Псков был особенно красив. В это время года он почему-то выглядел менее провинциальным; может быть, благо-

даря снегу, который скрывал грязь. За госпиталем на высоком берегу реки Великой раскинулся старый фруктовый сад, который когда-то принадлежал древнему поместью. Этот сад, казалось, прислонился к развалинам городской стены, за которой открывался восхитительный вид на широкое русло реки, сверкающий белый простор и на сам город — погребенный под тяжестью снега. Золотые кресты церквей на обоих берегах реки весело блестели на солнце; а на острове посередине реки стоял одинокий монастырь, окруженный почти разрушенной стеной. Там жили лишь несколько седовласых древних монахов, которые вели нищенское существование. Я полюбила этот чудесный вид, и он стал неотъемлемым атрибутом моей псковской жизни.

В старых церквях я находила давно забытые произведения искусства. Однажды на заброшенном кладбище у церкви неподалеку от Пскова я обнаружила фреску двенадцатого или тринадцатого века, покрытую побелкой. В некоторых местах побелка облезла, открывая великолепно сохранившуюся фреску. Я была в восторге от своей находки; до сих пор помню свою радость и заостренные силуэты святых, изображенных на ней. После войны я намеревалась привести в порядок эту церковь.

Гуляя по старому городу, я всегда высматривала древние церкви. Архитектура их была весьма своеобразной — приземистые, с неровными стенами и срезанными углами, они расширялись у основания; будто бы неуклюже выползали из-под земли. Стены церквей всегда были побеленными, крыши и купола — как правило, зелеными. Рядом с церквями, словно прямоугольные колонны, возвышались колокольни, и под их зелеными крышами сквозь продолговатые отверстия можно было увидеть колокола всевозможных размеров. Стены старых церквей были такими толстыми, что внутреннее помещение оказывалось удивительно маленьким; свод поддерживали две или четыре массивных колонны, оставляя совсем мало места для прихожан.

Поанно-Предтеченский монаст ырь

Я посещала женские и мужские мона-

Иоанно-Предтеченский монастырь

Сестры Иоанно-Предтеченского монастыря со своим духовником старцем Гавриилом (Зыряновым)

стыри, в которых бережно хранили древние традиции и обряды. Иногда я вставала очень рано, чтобы до работы в госпитале успеть на утреннюю службу в близлежащем женском монастыре. Зимой в это время было еще темно, и в тускло освещенной церкви почти никого не было. Монахини бесшумно скользили по церкви, меняя свечи в огромных подсвечниках под иконами, и пели в хоре детскими восторженными голосами. Их лица обрамляли черные апостольники, поверх которых были надеты черные шапочки, руки скрывались под широкими рукавами. Служба проходила торжественно и размеренно. После окончания службы ко мне подходила послушница и от имени настоятельницы приглашала на чай. Я выходила из церкви, и послушница провожала меня до домика настоятельницы, расположенного наискосок от церкви. Мебель в гостиной была закрыта белыми чехлами, на подоконниках стояли небольшие пальмы. Стол был уже накрыт; во главе стола дымился самовар, вокруг него стояли чашки, тарелка с горячими вафлями и варенье. Придерживая широкий рукав рясы, настоятельница приглашала меня к столу. Бесшумно ступающие послушницы с опущенными глазами приносили и убирали подносы и шептались в дверях. Иногда настоятельница посылала за матерью-хранительницей и просила ее принести из мастерской вышивку, которой она особенно гордилась. И каждый раз, когда чаепитие подходило к концу, она жаловалась на тяжелые времена, высокие цены на муку и бедность монастыря. Казалось, многие поколения настоятельниц до нее произносили те же слова и думали так же. (Вероятнее всего, воспоминания относятся к Поанно-Предтеченскому монастырю и игумен и и Ермионии, духовником которых был старец Гавриил (Зырянов).

Я собирала древние иконы и реставрировала их — отыскивала среди пыли и паутины, а потом бережно несла свои находки в госпиталь. Специалист по искусству научил меня очищать эти потемневшие от времени доски. Медленно, очень осторожно я соскабливала толстый слой грязи, и на иконах оживали святые, переливались яркие краски орнамента.

Отсутствие систематического исследования древностей Пскова и опасность их

полного уничтожения побудили меня составить каталог, иллюстрируя его по возможности фотографиями и моими собственными рисунками. Я получила разрешение местного епископа и принялась за дело. Фотографировать иконы и фрески приходилось на месте; я делала это сама, а потом аккуратно проявляла пластины. Вышивку и мелкие предметы я брала домой и перерисовывала у себя в комнате. К концу своего пребывания в Пскове я собрала большую коллекцию, но не могу сейчас ею воспользоваться, потому что она осталась в России.

Вначале я была неопытным археологом и испытывала некоторые трудности, но в Пскове было Археологическое общество, и я обращалась туда за помощью. Потом я переписывалась с Петроградом и периодически устраивала лекции по истории и археологии в местном Археологическом обществе. Я чувствовала, что могу не беспокоиться о будущем; работы, причем интересной работы, мне хватит до конца дней.

Разнообразие интересов привело меня в неведомый до сих пор мир старообрядцев. Они принадлежали к беспоповцам, контролирующим торговлю пшеницей. В Пскове они жили большой колонией, придерживались древних традиций, вели размеренную и уединенную жизнь. Узнав о моем интересе к иконам, местный староста, богатый торговец пшеницей, пригласил меня в их молельный дом и в свою личную часовню. Этот псковский пшеничный купец, староста, сначала показал мне общий молельный дом. Здесь меня встретили низким поклоном несколько почтенных бородатых купцов. На них были длинные балахоны, перетянутые поясом, волосы были ровно подстрижены в «кружок». Их прислужницы одевались в черные сарафаны с белыми кофтами, на голове — черные платки. На стене напротив входа висели иконы в порядке, напоминающем иконостас; но ни одна из икон меня не заинтересовала. Частная часовня в доме этого старовера выглядела совсем по-другому. Там чувствовалось дыхание подлинной старины. Весь дом с его толстыми стенами и зарешеченными окнами напоминал убежище — но убежище, в котором привыкли к уюту, процветанию и созерцанию. К моему приходу вся семья со-

бралась в гостиной. Женщины были одеты в плотные шелковые платья с узким лифом, застегнутым до самого горла, и широкой юбкой, собранной в складки на талии. Головы и плечи покрывали старомодные шелковые шали. В часовне, небольшой сводчатой комнате, пахло ладаном, курившимся из древнего кадила. Там были поистине замечательные иконы, написанные знаменитыми московскими иконописцами еще до семнадцатого века. С потолка на цепях свисали старинные масляные лампы. Перед иконами горели сделанные вручную свечи. Стену украшали кресты и четки. В тусклом свете посверкивала церковная утварь. На высоком аналое лежал древний манускрипт в темном кожаном переплете с металлическими застежками.

Хозяин с любовью и благоговением показывал мне эти реликвии. По его словам, они передаются в семье из поколения в поколение. После часовни подали чай, и хозяин не без горечи говорил о политике и отношении властей к этой общине старообрядцев. Несмотря на гонения, они остались верными своему государю и во всем обвиняли чиновников. За несколько лет до войны в Пскове проходили крупные военные маневры, на которых должен был присутствовать император. По русской традиции старообрядцы хотели встретить своего монарха хлебом и солью на великолепном серебряном блюде. Но губернатор, узнав об их намерениях, помешал им явиться к царю. Блюдо не пригодилось, и староста, показав его мне, умолял принять его в подарок. Я отказалась взять его себе, но пообещала передать лично императору.

Петр Дионисиевич Батов

(Вероятнее всего здесь упоминался именитый пскович Петр Дионисиевич Батов, убитый большевиками в 1918 г. Он вел щедрую благотворительную деятельность, был провозглашен почетным гражданином Пскова, являлся знатоком знаменного пения, переписывал рукописи, спасал от уничтожения псковские древности).

К концу весны 1916 года я так устала и ослабла от бесконечных приступов плеврита, что доктор Тишин настоял, чтобы я взяла отпуск. О долгой поездке, скажем, в Крым или на Кавказ не могло быть и речи. Поэтому мы решили, что я поеду с отцом Михаилом в (Елеазаровский) монастырь — километрах в восьмидесяти от Пскова, — который он с другими священниками эвакуировал перед наступлением немцев. Сам отец Михаил медленно поправлялся после приступов рожистого воспаления; ему, как и мне, нужно было сменить обстановку, и он очень хотел вернуться в свое убежище. Я выбрала себе небольшой домик внутри монастыря.

Отец Михаил поселился в своем собственном доме, в нем была часовня, которую тетя Элла построила специально для него и его друга отца Гавриила, в то время уже покойного. Раз в неделю из Пскова приходила машина и увозила меня в госпиталь, чтобы я была в курсе всех дел. Я с большим удовольствием вспоминаю те несколько недель в маленьком домике. В нем было два этажа, на каждом — по одной комнате. Я жила на первом, а моя служанка — наверху. Монастырь стоял посреди старого соснового бора, окруженный толстыми низкими стенами с круглыми башенками по углам, ведя скромную бедную жизнь вдали от населенных мест. Монахов было немного. У них было только два дела — бесконечные церковные службы и работа в поле.

В чаще леса был тихий глубокий пруд. В лесу стояла такая тишина, что, кроме моего плеска, не раздавалось ни звука. Мне казалось, что я впервые стала ближе к земле родной страны и чувствую в себе ее широту, силу и могущество. Вечером после скромного ужина мы с отцом Михаилом подолгу сидели на веранде его дома и разговаривали. Мы говорили о России, о жизни, о будущем и о том, какую пользу я смогу принести своей

Елеазарова пустынь, вид со стороны р. Толвы, конец XIX века

стране. Иногда я заходила в церковь, где терпеливо молились монахи и нестройный хор их голосов поднимался к сводчатой крыше. По праздникам монах, специально назначенный настоятелем, совершал службу в небольшой часовне, а мы с отцом Михаилом читали и пели. Церковь была очень маленькой, но уютной. Сквозь открытое окно легкий ветерок доносил сонное воркование птиц. По субботам и в канун праздников монахи молились всю ночь, и, возвращаясь домой от отца Михаила, я слышала гул их голосов и видела в окнах мерцающие огоньки свечей. Мою комнату наполняла ночная прохлада, запах хвои и влажной от росы травы. Я ложилась, не зажигая свечи, и перед сном смотрела в окно на далекие звезды, сверкающие над темными деревьями.

Крестьяне из соседних деревень вскоре узнали о моем приезде и приходили посмотреть на меня. Когда утром я выходила из дома, то часто видела терпеливо ждущих женщин и детей; я садилась на крыльцо и подолгу с ними разговаривала. Они рассказывали о своих семейных делах, и я многое узнала об их жизни. Они никогда не жаловались, но. Боже мой, каким безрадостным

было их существование! Иногда я ходила по деревням и наведывалась в их избы. В этой части России крестьяне жили в грязи и нищете. Но поскольку они не видели ничего другого, то и не переживали из-за своего убогого существования. Думаю, даже если бы они вдруг разбогатели, то еще долго жили бы по-прежнему. Некоторые женщины приводили больных детей, и мне приходилось запрашивать из Пскова почти полный перечень лекарств. Благодарные матери приносили мне подарки — несколько свежих яиц, завязанных в платок, грибы, корзинку ягод. Их мужья и отцы воевали, некоторые погибли. Им казалось, что война тянется слишком долго, они даже не помнили, когда она началась, и не могли представить, что она когда-нибудь закончится. Они знали, что мы воюем с германцами, но об Антанте если и слышали, то забыли.

По воскресеньям и праздникам на службу приходила целая толпа старых мужиков и крестьянок. Они приходили пешком или приезжали в телегах, запряженных тощими лошаденками. Монастырский двор заполняли яркие платки и, несмотря на жару, тулупы. После службы они собирались груп-

пами и разговаривали, почесывая шеи и грызя семечки. Иногда я подходила к ним и слушала их разговоры о войне. Иногда я даже пыталась объяснить им, что происходит на фронте. Они ничего не знали о внутренней политике или Думе, да это их и не интересовало, но каким-то загадочным образом они узнавали самые нелепые слухи о царе. Как правило, это были байки и анекдоты с множеством подробностей и диалогов, и рассказывали они их без всякой злобы или осуждения. Они рассказывали, как царь, приехав на фронт, прощал провинившихся солдат, награждал других по заслугам и наказывал военачальников за несправедливое отношение к людям. Эти истории нравились им гораздо больше, чем мои объяснения смысла войны и деятельности далекой Антанты. Все это было недоступно их пониманию. С другой стороны, они уверенно ждали раздела земли после войны, считая, что землю, на которой они работают, нужно отобрать у землевладельцев и отдать им.

Глядя на них, слушая их разговоры, я часто испытывала нечто похожее на страх. Миллионы крестьян по всей России, думала я, рассуждают подобным образом. Они не желают нам зла; но ни мы, ни правительство, ни общество, возглавляемое интеллигенци-

ей, не в силах изменить это непреклонное, инстинктивное убеждение преобладающего большинства нашего населения. Мы не смогли понять психологию крестьян, не попытались просветить их, а теперь уже слишком поздно. Где-то далеко спорили партии, созывались собрания, говорили речи члены Думы, отстранялись министры, плели интриги различные группировки. Но народ ничего об этом не знал, о народе никто и не думал. Так я размышляла летом 1916 года. И даже сейчас, когда я пишу эти строки, уверена, положение русских крестьян не изменилось. Не стану утверждать, что после нескольких недель тесного общения с крестьянами я сумела вникнуть в их проблемы. У меня не было времени досконально все изучить, но я многое поняла; теперь мне стало ясно, что мы как правящий класс жили в иллюзиях, не имеющих ничего общего с реальной жизнью, что структура нашей государственной жизни — хрупкая и ненадежная.

Примерно в то время я впервые услышала, что люди с неприкрытой враждебностью и презрением говорят об императоре и императрице. Слово «революция» звучало все чаще, оно раздавалось повсюду. Война отошла на второй план. Все внимание было приковано к внутренним делам государства.

Ближе к вечеру 14 марта (1917 года) мне сказали, что император неожиданно приехал в Псков. Потом стало известно, что его остановили на станции Дно, когда он возвращался из штаба в Царское Село. Два члена Думы, Гучков и Шульгин, приехали из Петрограда, чтобы встретить его там; им поручили передать императору решение Думы

— он должен отречься от престола в пользу наследника. Помню, я ни на секунду не поверила в возможность отречения императора. Его поведение в последние месяцы свидетельствовало, что сейчас больше, чем когда либо, он пытается — по-своему — сохранить нерушимость власти. Он не мог отступить. Он все еще был царем; у него остались верные подданные, чьи предки веками служили русским императорам и всем были обязаны престолу; они не могли бросить его...

16 марта в городе начались беспорядки. Толпы неуправляемых солдат наводнили улицы, из тюрьмы выпустили заключенных. Это не замедлило сказаться на нашем госпитале. Раненые больше не вытягивались в струнку, когда к ним обращались врачи, они ходили по коридорам в нижнем белье и курили — и то, и другое было строго запрещено. Те, что сидели, больше не вставали при моем появлении; поначалу я слышала робкие шутки, потом

— грубые замечания. Мне было неприятно, но, тем не менее, я дважды в день совершала

V а0«0«

обход по палатам. После первого дня врачи попросили меня больше не приходить в перевязочную. Я согласилась. Я понимала, что это больше не мой госпиталь. Мое дитя перестало быть моим; его постепенно отнимали у меня, и я ничего не могла поделать.

На фронте солдаты начали калечить, мучить и убивать своих офицеров. Я сама была офицером, и мое положение становилось опасным. Всего две двери отделяли мои комнаты от госпиталя. Мне негде было спрятаться, и сбежать я тоже не могла. Но, несмотря на все мои надежды, что это безумие скоро закончится, с каждым днем становилось все очевиднее, что мне оставаться в госпитале нельзя. К примеру, всего лишь несколько дней спустя толпа пьяных солдат у всех на глазах избила генерала, командующего Псковским гарнизоном, и бросила его в реку. Та же толпа внезапно вспомнила обо мне. Муж одной из моих медсестер попросил своих товарищей отвлечь внимание солдат, а сам бросился в госпиталь, чтобы предупредить меня. Однако в тот раз все обошлось. Толпа хоть и направилась в госпиталь, так до него и не дошла. Таких случаев было несколько.

Оставаться пленницей в собственном госпитале было бессмысленно. 21 марта, прочитав манифест Временного правительства, солдаты госпиталя, как и во всех воин-

I.

ЛЬ а

к/ Т

ских частях, присягнули на верность новому режиму. У меня не хватило смелости войти в тот день в церковь, но помню, я бродила поблизости и слышала слова богослужения и манифеста.

Больше никто во мне не нуждался; я превратилась во врага своего народа — своих соотечественников, — которым я отдала все силы. Для них я была хуже чужой; они перестали со мной считаться. Главный врач прислал спросить, когда я собираюсь уехать из Пскова.

Враждебность по отношению ко мне могла распространиться и на отца Михаила, и я решила, пока не поздно, отправить его вместе с прислуживающим ему монахом в Киев к его другу. Для отца Михаила, Тишина и меня настали тяжелые времена. Они знали, что бессильны защитить меня; и мы чувствовали, что это последние дни нашей дружбы. Отец Михаил уехал первым. Вскоре Рузский передал мне, что пора собираться. Я упаковала свои иконы, негативы, рисунки, бумаги. Все, что я собирала с такой любовью, казалось теперь ненужным, но в то же время дорогим хламом. Моя прошлая жизнь кончилась. Новая станет борьбой за существование и адаптацией к этой борьбе.

Я в последний раз обошла свои любимые храмы и места, прощаясь с Псковом, где провела много счастливых месяцев; я зашла и в собор. Глядя на усыпальницы с останками псковских князей, я думала, что они тоже внесли свой вклад в историю, а когда выполнили свою задачу, их предали забвению.

Когда поезд тронулся и люди на перроне, а потом и сам город исчезли из вида, нервы мои не выдержали. Я долго не могла остановить рыдания. Я плакала по Пскову, по своему прошлому, по себе, и как ни старалась, будущее представлялось мне весьма туманным.

Через две недели после отъезда из Пскова меня навестил доктор Тишин с ошеломляющим поручением от санитаров госпиталя. Они создали свой собственный Совет и приняли резолюцию просить меня вернуться и вновь встать во главе госпиталя. Я отказалась, но, несмотря ни на что, помню, была польщена их просьбой, хотя до сих пор не

знаю, как это объяснить. Тишин рассказывал, что госпиталь и персонал полностью изменились: работа больше никого не интересовала. Они постоянно ссорились; каждый день все больше сестер просили о переводе или просто увольнялись. Эти внутренние беспорядки лишь слабо отражали беспорядки внешние. Весь Псков, сказал Тишин, затягивается в пучину революционного хаоса.

Тетя Элла так и не оправилась после гибели мужа в 1905 году. Она основала Марфо-Мариинскую обитель и стала ее настоятельницей. Звучит парадоксом, но, уйдя в монахини, она со многим соприкоснулась, чего не знала в прежней жизни и в чем нуждалась для своего развития. В Москве ее знали и любили за самоотверженную и полную благих дел жизнь... Мирная атмосфера обители, невозмутимое спокойствие и умиротворенность самой тети рождали отклик в людях, о ней шла молва, росло число желавших увидеть ее, поведать свои горести, услышать совет. Двери обители были открыты для всех.

Моя тетя прекрасно понимала, что не имеет права отгораживаться от внешнего мира и заниматься лишь собственными делами. Она всегда принимала деятельное участие в благотворительности и во время войны расширила круг своей деятельности. Однако в глубине души она лелеяла мысль о полном отдалении от мирской суеты, даже от управления своим любимым монастырем. Она хотела вести жизнь отшельницы и втайне надеялась, что я займу ее место. Она никогда не пыталась открыто повлиять на меня, но внимательно следила за моим духовным развитием. Как и в Швеции в определенный период моей жизни, так и сейчас во время войны — хотя и совсем по другим причинам — эта идея казалась мне довольно привлекательной, и хотя это может показаться странным, но если бы не революция, сейчас я могла бы быть настоятельницей Марфы-Ма-риинской обители.

В начальный период революции, сознавая популярность тети Эллы у простого народа, ее не трогали, не трогали поначалу и при большевиках; она жила своей жизнью и была неотлучна из обители. Все шло своим чередом — трудились тетя Элла и ее иноки-

ни, шли службы... Долго это не могло продолжаться. И однажды в Марфо-Мариинскую обитель вошел большевистский отряд. По приказу Московского Совета они пришли забрать настоятельницу, а куда ее пошлют, сказали они, не ее дело. Они предъявили ордер на арест, скрепленный советскими печатями. Тетю предупредили об их прибытии, но она и так без тени страха вышла к вооруженной своре. К этому времени собрались все обитатели объятого ужасом монастыря, одна тетя Элла сохраняла выдержку. Она сказала пришедшим, что перед уходом хочет помолиться в монастырской церкви, сказала не терпящим возражений тоном, и ей уступили.

Тетя шла впереди вереницы плачущих сестер, позади большевики. Перед папертью она обернулась к ним и попросила тоже войти. Пряча глаза, шаркая сапогами, они вошли и сдернули фуражки. Отмолившись, тетя отдала последние распоряжения сестре, кото-

Брат Марии Павловны князь Владимир Палей

рую оставляла вместо себя, и простилась со всеми. Ее увезли, двум сестрам разрешили ехать с нею. Автомобиль с тремя женщинами со всех сторон облепили вооруженные солдаты. Их сослали в Сибирь, в Алапаевск, к уже находящимся там родственникам, с которыми их потом и казнили. Из сестер, сопровождавших тетю, одну казнили, другую отослали в Москву. Последние дни перед расправой были ужасны, и мой брат Володя (поэт Владимир Палей) и тетя Элла, каждый на свой лад, ободряли остальных. Володя был исключительный человек, и, прежде чем умереть одной смертью, они с тетей подружились, о чем он успел восторженно отрапортовать домой. Все это, естественно, мы узнали много позже.

Много месяцев спустя, когда войска адмирала Колчака заняли Сибирь, было проведено расследование; и уже в Лондоне я получила Володины личные вещи — фотографии родителей в кожаной рамке, небольшой бумажник с несколькими купюрами, которые пахли плесенью, словно долго пролежали в сырой земле, и пожелтевшие письма из дома. Помимо этого мне прислали официальные фотографии трупов, вынутых из шахты. Тела тети Эллы и Володи, как мне сказали, лежали рядом. Тела — всего семь — уложили в гробы и отправили в православную миссию в Пекине. Впоследствии брат (Дмитрий Павлович) и сестра тети Эллы перевезли гробы Елизаветы Федоровны и монахини, погибшей вместе с ней, в Иерусалим, где она теперь и покоится. Отец не узнал об ужасной смерти 21-летнего сына, и если можно говорить о милосердии среди всех этих ужасов, то оно было ему явлено (отец М. П. — вел. кн. Павел Александрович Романов, был расстрелян большевиками 30.01.1919 г. в Петропавловской крепости).

Меня часто спрашивают, что я думаю о сегодняшней России, каким вижу ее будущее. В моей книге нет ответа на этот вопрос.

во всяком случае, я не пытаюсь его дать. Россия остается непредсказуемой страной. Одно ясно: старая Россия кончилась и никогда не возродится. История рубит сплеча, раны затягиваются долго, и нескоро на смену революционному ожесточению придут свобода и порядок. Ни революционное лихолетье, ни тяготы изгнания, ни уходящие годы не переменят моих чувств к родине. Наверное, я никогда уже не увижу Россию, но, как и прежде, я горячо желаю ей процветания, я верю в ее конечное торжество».

Мария Павловна умерла 13 декабря 1958 года от пневмонии. Похоронена в имении своего сына на острове Майнау (в Боденском озере, Германия) рядом с братом Дмитрием Павловичем в церкви св. Марии.

Курсивом в тексте выделены пометки автора статьи (ин. Евгения (Семяшкина))

Примечания

1. Миллер. Святая мученица Российская Великая княгиня Елизавета Федоровна. М., 2001.

2. Игумен Иувеналий (Масловский), настоятель Спасо-Елеазаровской пустыни с 1906 по 1910 гг., будущий архиепископ Рязанский и Шацкий, расстрелян в 1937 г. в Томской тюрьме, прославлен в лике священномучеников.

3. Псковские епархиальные ведомости. 1910. № 15. С. 201; 1910. № 16. С. 209-217.

4. Псковские епархиальные ведомости. 1911. № 14. С. 374.

5. Монах Серапион (в миру Сергий Иванович Воинов), автор богословского труда «Христианство и культура» / Сергий Воинов. М.: Тип. Рус. Т-ва., 1911. 146 с.

6. Псковские епархиальные ведомости. 1911. № 14. С. 378.

7. Псковские епархиальные ведомости. 1912. № 16.

8. Псковские епархиальные ведомости. 1915. № 19.

9. Псковские епархиальные ведомости. 1916. № 16. С. 300-302.

10. Игумен Дометий (Золотухин), настоятель Елеазаровской пустыни с 1910 по 1918 гг., утоплен красноармейцами в Елеазаровском озере в начале августа 1918 г.

11. Псковские епархиальные ведомости. 1916. № 10.

12. Псковские епархиальные ведомости. 1915. № 18.

13. Псковские епархиальные ведомости. 1916. № 12-13. С. 236-242.

14. Огонек. 1915. № 10. 8(21) марта. С. 4-5.

15. Великая княгиня Мария Павловна. Мемуары. М.: «Захаров», 2017.

16. Блохина Н. Н. Великие княгини Ольга Александровна и Мария Павловна как сестры милосердия в Первой мировой войне // Казанский медицинский журнал. 2015. № 6. С. 1079-1084.

17. Яковлева М. Ф. Ваше высочество, не Ваше дело мыть пол! // Псковская правда. 2008. 26 ноября.

18. Спасо-Елеазаровский монастырь. Материалы к летописи // СПб.: Нестор-История, 2016.