CC BY
16
товерную, легитимированную на уровне международных экспертиз, информацию о действительных обстоятельствах и причинах всего происходящего. Взрыв такого запроса неизбежен, поскольку в автотерминатном (ментальном) пространстве планетарного социума веками сформировались неустранимые смысложизненные архетипы самореализации человека. Эти архетипы далеко не инертны и активно регулируют поведение человека в обществе.
Так, архетип "самость" [Понятие "самость" ввел Готлиб Фихте для обозначения потенциалов самореализации человека, а Карл Юнг в начале XX века, создав концепцию архетипов, как бессознательных психологических структур, несущих в себе древний родовой опыт, ввел в научный оборот представление об архетипе самости, который побуждает человека к максимальной самореализации. 8, 25-29; 9] работает в психологии человека как триггер максимальной самореализации, тождественной смыслу жизни, только при условии уверенности человека в объективной истинности той картины реальности, на основе которой принимаются экзистенциально значимые решения.
Еще в Древней Греции граждане полиса руководствовались той истиной, что человек может быть свободным и счастливым, если действует в соответствии с законами мирост-роя, которые доступны только разуму, именно поэтому всегда будет прав Сократ: "Знание - основа добродетели". Мировому
сообществу нужна не докса - мнение сплоченной постановочными фейками толпы, которую редко посещает здравый смысл, а выстраданная тысячелетиями алетейя - истина, понимаемая как - несокрытость бытия, представленная в эпистемахдианойи -системы получения и распространения знания, легими-рованного нравственными принципами, объединяющими человечество.
Литература:
1. Декарт Р. Первоначала философам / Р. Декарт / /Сочинения: в 2 т. - М., 1989. - Т. 1. - С. 301.
2. Малинова И.El Синергетика: кодовая теория самоорганизации сложных систем // Российский юридический журнал, - 2016. - № 5. - С 10-18.
3. Малинова И.П. Синергетические модели сложных систем е правовом регулировании и социальном конструировании {информационный капитализм против хаоса) [Электронный ресурс] // Universum Juris. - 2017. - № 2. - Режим доступа: http://www.universum-juris.org/?q-ru/n ode/36
4. Малинова И.П. Философия права: учебник. - М.: Норма Инфра-М., 2021. - 192 с.
5. Тард Г. Социальная логика. - СПб.: Социально-психологический центр, 1996. - 554 с.
6. Фурсов Л.И. Из выступления на научной конференции на тему "2022: тенденции, прогнозы, риски" в фонде поддержки публичной дипломатии им. A.M. Горчакова "Завтра" [Электронный ресурс].
04.02.2022. - Режим доступ?: https://kam.busi ness-gazeta.ru/article/538417
7. Философский энциклопедический словарь. -A4.: Советская энциклопедия, 1989. - 8^0 с.
8. Фихте И. Г. Несколько лекций о назначении ученого // Фихте И.Г. Соч. - Т. 2. - СПб. : Мифрил, 1993,-/93 С
9. Юнг К.Г. Архетипы и коллективное бессознательное. - М.: ACT, 1960. - 553 с.
MODERN ENTREPRENEURIAL UNIVERSITY: ONTIC GROUNDS AND POLITICAL RISKS Maftsev Konstantin Gennad'evlch, DSc of Philosophical sciences, Professor Maltseva Anna Vlcto/ovna, PhD of Political sciences, Associate Professor Binkovskaya Larisa Nlkolaevna, Senior Lecturer
Belgorod State Technological University named after V.G, Shukhov, Belgorod
Discussions around the entrepreneurial "university of excellence" that replaced the "university of modernity" usually touch on one essential aspect: the need to "preserve" in a commercial firm, such as a modern university, those "remnants" of liberal education that are considered socially valuable f"public good"), politically significant (education of a citizen), necessary in theoretical (the specific form of knowledge and the peculiarities of teaching it) and methodological (the importance of philosophy as a methodology of sciences, in addition, the only one providing integration as interdisciplinarity) attitude. The article analyzes the arguments put forward by Lyotard in fa vor of the statement that a modern university in a "postmodern situation" is no longer capable of being a "protected place" (Collini) for knowledge: the legitimization of knowledge now has different sources and procedures than knowledge in a classical modem university. The main methods of politicization are studied (U. Bek) knowledge and university, undertaken in order to provide humanitarian knowledge and education a place in an entrepreneurial university. It is concluded that criticism of the current state of humanitarian knowledge and education does not matter either for university policy or for the public discourse of the university in market democracies.
Keywords: entrepreneurial university; liberal education; public discourse of the university; humanitarian knowledge; "technical science"; legitimization of knowledge; politicization.
DOI 10.24923/2222-243X.2022-43.25
СОВРЕМЕННЫЙ ПРЕДПРИНИМА ТЕЛЬСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ: ОПТИЧЕСКИЕ ОСНОВАНИЯ И ПОЛИТИЧЕСКИЕ РИСКИ
Дискуссии ¡юкруг сменившего "университет модерна" предпринимательского "университета совершенства"затрагивают, как правило, один существенный аспект: необходимость "сохранения" в коммерческой фирме, каким является современный университет, тех "остатков"либерального образования, который полагаются социально ценными ("общественное благо"), политически значимыми (воспитание гражданина), необходимыми в теоретическом (специфическая форма знания и особенности обучения ему) и методологическом (значение философии как методологии наук, к тому же единственно обеспечивающей интегрирование как междисциплинарность) отношении. В статье анализируются выдвинутые Яиотаром аргументы в пользу утверждения, что современный университет в "ситуации постмодерна" не способен больше быть "защищенным местом" (Коллини) для знания: легитимация знания имеет те ■ перь иные источники и процедуру, чем знание в классическом университете модерна. Изучены основные способы поли тизации (У. Бек) знания и университета, предпринимаемые с целью обеспечить гуманитарному знанию и образованию место в предпринимательском университете. Делается вывод, что критика современного состояния гуманитарного знания и образования не имеет значения ни для университетской политики, ни для публичного дискурса университета в рыночных демократиях.
Ключевые слова: предпринимательский университет; либеральное образование; публичный дискурс университета; гуманитарное знание; "техническая наука"; легитимация знания; политизации.
Введение; постановка проблемы и метод То, что было "классическим университетом", его идея и действительность: "университет разума", "исследовательский университет" (В. фон Гумбольдт [13]), "университет культуры" (термин X. Ортеги-и-Гассета [31], но концепция П. Наторпа [28] близка именно этой идее), - утратило оптические основания своей действительности к концу XIX века: по словам М. Хайдеггера, "университет умер в 1890 году" [40,467]. Однако социальные институты, каким был университет, имеют особенность существовать и после смерти, - как "остатки" (В. Парето [32]), или "пережитки" (Э. Дюркгейм [14]), которые либо обретают "новое основание" своей действительности {меняя свое место и смысл), либо постепенно исчезают без следа. Утрата онти-ческих оснований при "смене эпох", - для классического университета таковыми были: разум и "эпоха Просвещения" {И. Кант [18]), философия как жизнь "е четвертой исторической эпохе человечества" (И.Г. Фихте [36]), затем - наука {не "гегелева наука", но еще и не "техническая наука": М. Хайдеггер [381), культура, - не означает исчезновения "социально необходимых функций", которые выполнял университет: однако, в наступившей "новой эпохе" (понимать ли ее как в самом деле "новую", или согласиться с Хайдеггером, что эпоха просто пришла в свою форму: завершающий период конца нового времени, - когда, наконец, реальное понятие полностью развернулось 8 действительность [41, 416]), образование, местом которого всегда является в первую очередь университет, изменило смысл: господствующая либеральная версия экономической парадигмы (термин Дж. Агамбена [1 ]) установила новый смысл того, что по-прежне-му продолжало называться образованием: если в немецкой философской классике образование представлялось как "подготовка к знанию" и, у романтиков, выращивание "человека в человека", то в либеральной метафизике" образование - это производство че-
УДК 130,2+37,01 ВАК РФ 5,7,8/09.00.13
Ф Мальцев К.Г., 2022 Ф Мальцева A.B., 2022 Ф Биньковская Л.Н., 2022
Ol Ol
о си
-О
9
S
со"
CU
-Z-
%
Ё
141
МАЛЬЦЕВ Константин Геннадьевич, доктор философских наук, профессор
МАЛЬЦЕВА Анна Викторовна, кандидат политических наук, доцент
БИНЬКОВСКАЯ Лариса Николаевна, старший препода ва гель
Белгородский государственный техноло г и ческий университет им. В.Г. Шухова, Белгород
ловеческого капитала, то есть формирование востребованных рынком компетенций.
Современный университет, определенный либо как "инновационный", либо как "предпринимательский" (Б. Риддингс [33], Б. Кларк [19]), что в сущности одно и то же, определяется совершенно иными оптическими основаниями (парадигмальными), чем классический, - мы утверждаем, что между "старым" и "новым" университетом нет преемственности, - у них разные истории. Г.Г. Гадамер указывал, что "слова изменяют свое значение", и для осмысленного говорения обязательно учитывать это обстоятельство, которое часто сбиваете толку, - долгое время "университет" был только "техническим термином" [12, 42]; и только в последние 30 лет определяется и формируется новое понятие университета. Действительный университет продолжал существовать в относительно "межумочном пространстве": в 30-е годы XX века Хайдеггер указал на неизбежность его замены "техническими школами" - "фабриками по производству технического знания" [40; 41; 8]; в 1979 году Лиотар [21], вне прямой связи с Хайдеггером, но исходя из новой парадигмы действительности, экономической парадигмы политического, раскрыл возможность для понятия современного университета: университет утратил последнее "иллюзорное основание": быть одним из "центров" национального государства, - и был помещен в перспективу глобального порядка: современный университет как инструмент глобализации в конечном счете имеет основание в политическом, разу-меетсятаком, какое представлено в господствующей экономической парадигме. Переходному периоду сопутствуют политические риски, - именно их имеют в виду оставшиеся "защитники старого университета", вернее, некоторых его черт, которые, по их мнению, не должны быть утрачены в процессе стремительного становления действительности предпринимательского университета. Задачей нашей статьи является: во-первых, указать новые оптические основания для современного университета, то есть вписать его в господствующую парадигму; во-вторых, указать па те отдельные черты, утрата которых политически рискованна для самого универсального либерального порядка; в-третьих, определить область значимости аргументов, выдвигаемых критиками "тотальной монокаузальной логики капитала" (У. Бек [6]) против предпринимательскогоуни-верситетадо есть возможностей политизаций; при этом мы исключаем из рассмотрения, как лишенные действительного значения, аргу-
менты тех исследователей, которые полагают возможной реставрацию классического университета: к таким относился К. Ясперс [46], например. Поскольку речь идето понятии, и именно - о "метафизическом понятии" (К. Шмитт [44]), в котором реальное и действительное определенным образом совмещаются, то основным методом исследования является философская герменевтика.
Основная часть
Университет в "ситуации постмодерна". Университет всегда представлялся как место знания, то есть в современную "научную эпоху" как место научного знания и как институт, где происходит обучение знанию.
М. Хайдеггер утверждал, что современность определяется наукой, как никогда не было раньше: "Наука - это способ, притом решающий, каким для нас предстает все, что есть" [39, 239[; "действительность, внутри которой движется и пытается держаться сегодняшний человек, все больше определяется тем, что называют западноевропейской наукой" [39, 239]; наконец: "В западной части мирз на протяжении веков ее истории паука развернула небывалое прежде па земле могущество и идет к тому, чтобы в конце концов наложить свою власть на весь земной шар" [39, 239].
В любом случае, изменение представления понятия науки обуславливает цель, задачи и способ обучения, то есть форму и содержание университетского преподавания, и самого университета, который должен быть пригоден для этого. "Экономика знаний", на которую сетует, например, Иглтон [15], обвиняя ее в предписывании, например, философам, зарабатывать деньги посредством организации "семинаров о смысле жизни на углу улицы", а филологами устроиться в "стратегических общественных местах, где может потребоваться чуть-чуть перевода" [15, 25], любое "внешнее давление" на науку и университет со стороны эффективных менеджеров, не имело бы такого разрушительного воздействия, если бы сама наука не стала тем, что Хайдеггер называл "технической, или практически полезной наукой", ориентированной на "практические жизненные вопросы": "Науки все больше сливаются с повседневностью и тем самым становятся одновременно неважными и полезными, как бу-лочныеи канализация" [41,121],
Ж.Ф Лиотар в докладе, посвященном состоянию университетского образования, пишет именно об этом: об изменении знания; "Наша рабочая гипотеза состоит в том, что по мере вхождения общества в эпоху, называемую по-
стиндустриальнои, а культуры - в эпоху постмодерна, изменяется статус знания. Этот переход начался по меньшей мере с конца пятидесятых годов, обозначивших Европе конец ее восстановления, Он был более или менее быстрым в зависимости от положения страны, а внутри нее - от сектора активности; отсюда его общая рассогласованность, затрудняющая изображение целого" [21, 14], - именно здесь, в новой форме знания и науки, обретается одно из основных онтических оснований современного предпринимательского университета.
Первое, на что указывает Лиотар, это на утрату значения "метанарративов" одновременно для фундирования истины и для легитимации знания, - два аспекта одного и того же. Наука "с самого начала конфликтовала с рассказами" [21, 9], утверждая, что за ними скрывается "вымысел". Но "поскольку наука не ограничивается лишь формулировкой инструментальных закономерностей, а ищет истину, она должна легитимировать свои правила игры" [21,9]. Собственно, речь идет непосредственно о социальных науках; но в естествознании также обнаруживается то, что выполняет роль своеобразных "метанарративов".
X. Арендт [4], например, указывала, что в самом начале нового времени случилось событие, определившее характер очевидности для науки: недоверие к субъекту и его "восприятию внешнего мира", за которым теперь обнаруживается то, к чему принадлежит истина; в том числе, появилось особенное отношение между "поверхностью", которую мы воспринимаем, и глубиной, которая "на самом деле". Таким образом, доверие может вызывать теперь только то, что нами воспроизведено в представлении и действительности (различие Д. Вико между "данным" и "сделанным" приобретает значение не только для гуманитарного знания и не только для различения естествознания и гуманитарного знания, но для знания как такового [11 ]), Хайдеггер связывал это с субъективностью (и философией Декарта, его пониманием истины как достоверности в субъекте): представление истины какдостовер-ности в представлении субъекта и, следовательно, "промеряюще-рассчитывающая" позиция субъекта, озабоченного своей безопасностью, то есть "радикальная субъективность" ("разум дает природе ее законы"; в смысле Канта [17, 21]), субъективная связь между реальным и действительным как условие отношения к истине (учение логики о том, что истинными могут быть только суждения следует толковать
онтологически), - это устанавливает правила игры для новоевропейской науки. Известны правила, по которым в XVI!) веке нечто считалось объясненным, если сведено к законам механики, в XIX - к тому, что называлось "эволюционизмом" Наука "держит легитимирующий дискурс в отношении собственного статуса", который называется "философией" [21, 9]: "Когда этот метадискурс прибегает эксплицитным образом к тому или иному великому рассказу, как, например, диалектика Духа, герменевтика смысла, эмансипация разумного субъекта или трудящегося, рост богатства и т. п., - то науку, которая соотносится с ним, в целях самолегитимации решают назвать "модерном". И таким образом, например, правило консенсуса между отправителем и получателем ценностного высказывания об истине, считается приемлемым, если оно вписывается в перспективу возможного единодушия рассудительных умов" [21,9-10].
Лиотар называет ("упрощая до крайности") постмодерном "недоверие в отношении места рассказов": "Оно является, конечно, результатом прогресса науки; но и прогресс в свою очередь предполагает это недоверие, С выходом из употребления метанарративного механизма легитимации связан, в частности, кризис метафизической философии, а также кризис зависящей от нее университетской институции. Нарративная функция теряет свои функторы: великого героя, великие опасности, великие кругосветные плавания и великую цель" [21, 10], - постнеклассическая наука, в 20-е и 30-е годы XX века {физика, например), также характеризуется посредством "релятивизма", отсутствие "общего основания" {что, кстати, в "истории об электроне" и отсутствии наглядности для математической истинности имеет хорошую иллюстрацию).
Лиотар пишет: "В современном обществе и культуре - постиндустриальном обществе и постмодернистской культуре - вопрос о легитимации знания ставится в иных выражениях" [21,92], - когда, "в результате быстрого технического и технологического подъема после Второй мировой войны" [21, 92] акцент "был перенесен с цели действия на средства ее достижения" [21,93], который Лиотар в том числе (симптоматично для целей нашего исследования) связывает с "результатом активации внешнеэкономических связей либерального капитализма" [21, 93], рассказ "утратил свою легитимирующую функцию", на смену ему пришел именно постмодернистский способ легитимации знания: "Она распыляется в облака
О!
си О (и
-О
9 з:
со"
си 2
Ё
143
языковых нарративных, а также денотативных, прескриптивных, дескриптивных т. п. частиц, каждая из которых несете себе прагматическую валентность sui generis. Каждый из нас живет на пересечениях траекторий многих этих частиц. Мы не формируем без необходимости стабильных языковых комбинаций, а свойства, которые мы им придаем, не всегда поддаются коммуникации" [21, 10].
Таким образом, пишет Лиотар, "грядущее общество соотносится не столько с ньютоновской антропологией, сколько с прагматикой языковых частиц": "Существует много различных языковых игр - силу разнородности их элементов. Они дают возможность своего учреждения только через места сбора и распределения информации - это локальная детерминация" [21, 10-1Ц. Он утверждает, что "решающие инстанции могут, тем не менее, попытаться управлять этими облаками социальности по матрицам "input/output" в соответствии с логикой, содержащей взаимосоразмерность элементов и определимость целого" [21,11 ], и вопрос именно в том, чтобы в новой, по Лиотару, "постмодернистской", а для нас в определенной "либеральной метафизикой" ("экономической парадигмой политического"), назвать эти "инстанции"; разумеется, это не "люди" и не "институты", - это то, что Хай-деггер называл архп (начало), из которого определяются принципы.
Сам Лиотар указывает, что такие инстанции/принципы в современности обусловливают важное обстоятельство: "Благодаря ей наша жизнь оказывается обреченной на рост продуктивности. Оптимизация рабочих характеристик системы, ее эффективность становятся критериями ее легитимности, где социальная справедливость понимается как научная истина, Применение этого критерия ко всем нашим играм сопряжено со своего рода террором, мягким или жестким: "Будьте операциональными,!. е. будьте взамосоразмерными или убирайтесь" [21, 11],- аспект, в котором в знании обнаруживает себя экономическая эффективность.
Следует учитывать специфику знания; Лиотар описывает действие названного принципа в отношении науки так: "Чем пытаться выстраивать картину, которая все равно не может быть полной, мы будем отталкиваться от характеристики, непосредственно определяющей наш предмет. Научное знание - это вид дискурса. Поэтому можно сказать, что на протяжении сорока лет так называемые передовые науки и техники имеют дело с языком: фо-
нология и лингвистические теории, проблемы коммуникации и кибернетика, современные алгебры и информатика, вычислительные машины и их языки, проблемы языковых переводов и исследование совместимости машинных языков, проблемы сохранения в памяти и банки данных, телематика и разработка "мыслящих" терминалов, парадоксологи - вот явные свидетельства и список этот не исчерпан" [21, 15-16].
Собственно говоря, Ж. Бодрийяр раскрыл сущностное единство между языком и деньгами, например, когда писал о "симулякрах третьего уровня" [9; 22]; цифра, количество, масса, успех (рассчитанный в деньгах) -характеристики современности у М. Хайдегге-ра [40; 41; 42; 24] у нас нет места специально останавливаться на этом достаточно известном, но, мы считаем, игнорируемом или, по крайней мере "недооцененном" либеральной метафизикой "сюжете".
Истина, представленная и легитимированная как "результат языковой игры", ведет ктому, что "необходимая для принятия научного высказывания аргументация оказывается подчиненной "первоначальному" принятию правил (в действительности постоянно обновляемому в силу принципа рекурсивноста), которые устанавливают средства аргументации" [21, 106]. Отсюда "замечательные свойства этого знания: гибкость его средств, т. е. множественность его языков; его характер парадигматической игры, приемлемость применяющихся в ней "приемов" (введение новых суждений), которая зависит от предварительной договоренности между партнерами" [21,106].
Отсюда же и "различие между двумя видами "прогресса" в знании: первый связан с новым "приемом" (новой аргументацией) в рамках установленных правил, а второй - с изобретением новых правил и, следовательно, с изменением игры" [21, 106]: "Этому новому положению безусловно соответствует главное перемещение в представлении об обосновании. Принцип универсального метаязыка оказывается замещенным принципом множественности формальных и аксиоматических систем, способных аргументировать денотативные высказывания, причем эти системы описаны хотя и универсальным, но не обоснованным метаязыком. То, что проходило как парадокс и даже паралогизм в знании эпохи классической и современной науки, может приобрести в такого рода системе силу нового убеждения и получить одобрение сообщества экспертов" [21,106-107].
Л йота р видит проблему и формулирует ее как необходимость "доказательства доказательства", то естьссылки на очевидность; ссылка на факты здесь не работает: "Предъявить доказательство значит за ставить констатировать факт. Но что есть акт констатации? Регистрация факта глазами, ушами, органами чувств? Чувства обманывают, они ограничены в пространстве и в различительных возможностях" [21,107]. Разумеется, что "здесь в дело идуттех-нические приемы. Они изначально служат протезом органов чувств или человеческих физиологических систем" [21, 107], и потому "цифровизация" приобретает "метафизический смысл"; но очевидность имеет отношение к представлению, а представление определяется парадигмой, - то есть, "поверх машин", принципы господствующей парадигмы (а они и определяют в том числе и "значение машин": "мечтой новоевропейского человека является полностью и окончательно встроиться в машину", - М. Хзйдеггер [41,416]} раскрывают очевидность.
Цифровизация (Хайдеггер в середине 30-х годов XX века писал: "В какой вид опьянения растущая мания цифр (Zahlen-Rausch) выродится в конечном счете?" [42,284]), как мы сказали, предполагает "метафизический вопрос"; Лиотар описывает ее очевидность и легитимность из того, что называется им "постмодерном"; он дает характеристику тем чертам нового знания, которые фундируются этой очевидностью: "Природа знания не может оставаться неизменной. Знание может проходить по другим каналам и становиться операциональным только при условии его перевода в некие количества информации. Следовательно, мы можем предвидеть, что все непереводимое в установленном знании, будет отброшено, а направления новых исследований будут подчиняться условию переводимости возможных результатов на язык машин. "Производители" знания, как и его пользователи должны и будут должны иметь средства перевода на эти языки того, что одни стремятся изобрести, а другие - усвоить. Исследования, посвященные таким интерпретативным машинам, уже значительно продвинулись. Вместе с гегемонией информатики предлагается и определенная логика, а следовательно, совокупность предписаний, предъявляемых к сообщениям, принимаемых как относящиеся к "знанию" [21,17-18].
Это - "машинное знание", произведенное фабричным способом: "Можно отныне ожидать сильной экстериоризации знания отно-
сительно "знающего", на какой бы ступени познания он ни находился. Старый принцип, по которому получение знания неотделимо от формирования (Bildung) разума и даже от самой личности, устаревает и будет выходить из употребления" [21,18]. В основе производства и передачи такого знания находится технология, которой "отводятся или будут отводиться две фундаментальные функции: исследование и передача сведений. 8 отношении первой пример, доступный пониманию профанов, дает генетика, которая обязана своей теоретической парадигмой кибернетике. Существуют сотни других примеров. В отношении второй известно, как, нормализуя, миниатюризируя и коммерциализируя аппаратуру, уже сегодня модифицируют операции по получению знаний, их классификации, приведения в доступную форму и эксплуатации" [21,16-17].
Наконец, главное и принципиальное: "Такое отношение поставщиков и пользователей знания к самому знанию стремится и будет стремиться перенять форму отношения, которое производители и потребители товаров имеют с этими последними, т. е. стоимостную форму (forme valeur). Знание производится и будет производиться для того, чтобы быть проданным, оно потребляется и будет потребляться, чтобы обрести стоимость в новом продукте, и в обоих этих случаях, чтобы быть обмененным. Оно перестает быть самоцелью и теряет свою "потребительскую стоимость" [21,18].
Итак, самое существенное в таком знании именно то, что оно становится товаром, - нам следует указать на специфические свойства знания как товара и на рынок для этого товара (разумеется, ограничиться здесь только тем, что безусловно необходимо для решения задач настоящего исследования). Это - тот же вопрос о легитимации научного знания, но как товара: вопрос о придании знанию "товарной формы" и о его "качестве" (которое можно измерить), вопрос о процедуре определения его "товарной цены" и о бренде.
Знание как товар должно удовлетворять определенным условиям, которые определяются "языковой игрой". Здесь Лиотар выясняет: "с помощью каких критериев логик определяет требуемые от аксиоматики свойства?" [21, 104] И определяет: "От синтаксиса формальной системы требуются в целом следующие свойства: обоснованность (например, необоснованная в отношении отрицания система предполагала бы существование в самой себе как суждение, так и его противоположность), синтаксическая завершенность (систе-
OJ
ru О tu
-Û
9 s
со" eu
Cl
-z.
i
145
ма теряет свою обоснованность, если к ней добавляется еще какая-либо аксиома), определенность (существует действенная процедура, позволяющая определить относится или нет данное суждение к системе) и независимость одних аксиом от других" [21,1041 При чем "Гё-дель на деле установил существование в арифметической системе суждения, которое не является ни доказуемым, ни опровержимым внутри системы, что привело к выводу о том, что арифметическая система не удовлетворяет требованиям завершенности" [21,104],-мы знаем об этом как о "выходе к парадигмаль-ным принципам"
С точки зрения "легитимации" знания как товара важным является отсылка к способу определения правил, то есть - к аналогу "законодателя" (эту аналогию проводит сам Лио-тар). Тогда: "Научное высказывание, а оно подчиняется правилу: высказывание должно удовлетворять такой-то совокупности условий, чтобы восприниматься как научное. Здесь легитимация - процесс, по которому "законодателю", трактующему научный дискурс, разрешено предписывать указанные условия (в общем виде, условия внутреннего состояния и экспериментальной проверки) для того, чтобы некое высказывание составило часть этого дискурса и могло быть принято к вниманию научным сообществом" [21, 27]. Но легитимация научного знания не существует отдельно от способов легитимации других "общественных феноменов": "Вопрос о легитимации науки еще со времен Платона неразрывно связан с вопросом легитимации законодателя" [21,27). С этой точки зрения право определять "верное" зависит от права определять "справедливое", даже если "высказывания, подчиненные соответственно той и другой власти, имеют различную природу. Существует родство одного рода языка, который называется наукой, с другим, называемым этикой или политикой: и первое, и второе вытекает из одной перспективы или, если угодно, из одного и того же "выбора", который зовется Запад" [21,27].
Рассматривая современный статус научного знания, "мы можем констатировать, что что время как этот последний кажется более, чем когда-либо подчиненным державам, а с учетом новых технологий даже рискует стать одной из главнейших ставок в их конфликтах, вопрос о двойной легитимации не только не снимается, но напротив, становится все более актуальным" [21, 28]. Так как "он задается по самой полной форме, а именно как реверсия, кото-
рая делает очевидным, что знание и власть есть две стороны одного вопроса: кто решает, что есть знание, и кто знает, что нужно решать? В эпоху информатики вопрос о знании более, чем когда-либо становится вопросом о управлении" [21,28].
Легитимация - существенно политический феномен; к характерным чертам "либеральной метафизики" относится разрешение политики в управление: управление государством (по высказыванию М. Вебера [10]) в современном обществе существенно не отличается от управления большим предприятием. На это высказывание Вебера ссылается К. Шмитт [43], когда характеризует "либеральную метафизику" в ее основной интенции представлять все как "равновесие, баланс", как "чуждость вопроса об истине", которая представлена как результат дискуссии об интересах (вместо истины - "организация истины" Ф.Р. Анкерсмит [3]), - то есть как экономическое представление политического. Применительно к области знания это есть вопрос об его эффективности.
Лиотар пишет: "Прагматика научного исследования, особенно в аспекте поиска новой аргументации, выводит на передний план изобретение новых "приемов" и даже новых правил языковых игр" [21, 130], Лиотар полагает, что для "ситуации постмодерна" вопрос об эффективности стоит иначе, нежели это было для "линейности" позитивизма: "Важно подчеркнуть этот аспект, ставший решающим при нынешнем состоянии научного знания. Шаржируя, мы могли бы сказать об этом последнем, что он ищет "пути выхода из кризиса", которым является кризис-детерминизма. Ведь детерминизм - гипотеза, на которой зиждется легитимация через результативность: она определяется отношением вход/выход. Нужно допустить, что система, в которой осуществляется вход стабильна и послушно следует правильной "траекторией", в отношении которой можно установить постоянную функцию, а также отклонение, позволяющее правильно прогнозировать выход. Такова позитивисткая "философия" эффективности" [21,130-131 ].
Он утверждает, что "развитие науки не происходит, благодаря позитивизму эффективности. Наоборот: работать над доказательством значит искать и "выдумывать" контрпример, т. е. нечто неинтеллигабельное; разрабатывать аргументацию - значит исследовать "парадокс" и легитимировать его с помощью-новых правил игры рассуждения. В этих двух случаях поиск эффективности не является самоцелью, но она появляется в дополнение, иногда с опоз-
данием, когда распределители фондов начинают наконец интересоваться случаем" [21, 131], Он подчеркивает, что каждая новая теория, трактовка, формулировка возвращают вопрос о легитимности: "Вопрос "Чего стоит твой аргумент? Чего стоит твое доказательство?" настолько сросся с прагматикой научного знания, что обеспечивает превращение получателя искомого аргумента или доказательства в отправителя нового аргумента или нового доказательства и, следовательно, к одновременному обновлению дискурсов и научных поколений. Наука развивается, и никто не может отрицать того, что она развивается вместе с разработкой этого вопроса. И сам этот вопрос развиваясь, приводитк вопросу, а точнее к метавопросу, о легитимности: "Чего стоит твое "чего стоит?" "Как мы уже говорили, поразительной чертой постмодернистского научного знания является имманентность самому себе (но эксплицитная) дискурса о правилах, которые его узаконивают" [21,131-132], - то есть может показаться, что наука в таком виде сохраняет свою "автономность" Но это означает также, что решение о том, что является "пригодным", из многих теорий, равно претендующих на "истинность" ("методологический анархизм" Фейерабенда и теория развития науки, по Попперу), принимается за границами самой науки (собственно, если следовать Лиотару, то опять, по аналогии, можно сослаться на Геделя), - Фейерабенд [35], кстати, хорошо описал ситуацию, когда основание для предпочтения преподавать ли эволюционную теорию или креационизм, следует представлять как политическое решение.
Апелляция к реальности (в философской терминологии, различающей реальность и действительность, которую не всегда удерживает Лиотар) в этом случае не работает: "Горизонт этой процедуры таков: "реальность" поставляет доказательства для научной аргументации и результаты для предписаний и обещаний правового, этического и политического порядка; становясь "хозяином реальности", становятся хозяином того и другого, что позволяет применение технических приемов. Усиливая технические приемы, "усиливают" реальность, а следовательно - шансы быть справедливым и правым. И наоборот: технические приемы усиливаются тем лучше, чем больше имеется в распоряжении знаний и возможности принимать решения" [21, 114]. В результате все это легитимируется посредством производительности, означающей хорошую результативность, верификацию и заключение: "Она ле-
гитимирует науки и право через их эффективность, а эту последнюю через первые. Она самолегитимируется, как, по-видимому, это делает система, отрегулированная на оптимизацию своих результатов. Однако это и есть в точности контроль над контекстом, который должен обеспечивать обобщенную информатизацию. Перформативиость высказывания - денотативного или прескриптивного - повышается пропорционально информации, имеющейся о его референте" [21,114]. Получается, что сегодня "рост производительности и ее самолегитимация проходят через производство, сохранение, доступность и операциональное™ информации. Отношение наука/техника перевернулось" [21, 114], - то есть с наукой случилось точно то, что определял Хайдеггер как "определенность поставом".
Постав как идея техники есть принцип современности: "результативность, повышая способность доказывать, повышает также способность быть правым: широко введенный в научное знание технический критерий оказывает влияние на критерий истинности. То же самое можно сказать и об отношении между справедливостью и результативностью: вероятность того, что определенный порядок будет считаться справедливым, повышается по мере того, как им выполняются определенные задачи, и с ростом эффективности прескрип-тора. Так, Луман считает, что им обнаружено замещение нормативности законами эффективности процедур в постиндустриальных обществах. "Контроль контекста", т. е. улучшение результатов, направленных против партнеров, которые образуют этот контекст (будь то "природа" или люди), могло бы расцениваться как некоего рода легитимация. Это было бы легитимацией по факту" [21, 113]. Но факт становится таковым лишь в контексте теории, которая, в свою очередь, отсылает к парадигматической очевидности.
Вопрос легитимации нового научного знания, то есть такого, который определяется поставом (идеей техники) в действительности, определенной либеральной экономической парадигмой, решается рынком, - и Лиотар подтверждает это,указывая на недействительность всех других известных способов легитимации, условно: "социальный" и "политический". При этом Лиотар ссылается на Маркса и его утверждение о превращении науки в непосредственную производительную силу [27, 109]. Цитируя Маркса, Лиотар уточняет: "Во всяком случае, Маркс соглашается с тем, что знание становится силой-не в его "форме знания, но в
О!
си О (и
-О
9 з:
со"
си 2
Ё
147
качестве непосредственного органа социального праксиса", т. е. также как машины, когда те служат "органами человеческого мозга, созданными человеческими руками силой объективированного знания" [21,19], с последующим разбором этой позиции, демонстрирует, что такой способ легитимации утратил действительность вместе и вследствие "падения метанарративов".
"Методологическое представление", которое "по крайней мере последние полвека делилось, в принципе, между двумя моделями: общество образует функциональное целое; общество разделено надвое. Первую модель можно проиллюстрировать именем Толкотта Пар-сонса (по крайней мере, в послевоенный период} и его школы; вторую - марксистским течением (все входящие сюда школы, какими бы разнообразными они ни были, разделяют принцип борьбы классов и трактуют диалектику как раздвоение единого, влияющее на социальную целостность)" [21, 34], - также больше не легитимирует социальное знание.
То же можно сказать и о государстве, здесь Лиотар ссылается на X. Шельского: "Суверенитет государства проявляется теперь не в одном только факте, что оно монополизирует применение насилия (Макс Вебер) или устанавливает чрезвычайное положение (Карл Шмитт), но прежде всего в том, что государство определяет меру эффективности всех существующих в нем технических средств, что оно отбирает для себя те средства, чья эффективность наиболее велика и по отношению к которым оно может практически размещаться вне поля их применения, обязательного для других". Кто-то скажет, что это теория государства, а не системы. Но Шельский добавляет: "Государство само занимает подчиненное положение уже в силу самой индустриальной цивилизации, а именно: средства определяют цели или, точнее сказать, технические возможности предполагают определенное их использование". Хабермас возражал против этого закона, говоря, что технические средства и системы целенаправленного рационального действия никогда не развиваются отдельно друг от друга" [21,36], - но, по словам Шмитта, либеральная мысль никогда так и не выработала какой-нибудь целостной и последовательной теории государства: "Правда, либерализм не подверг радикальному отрицанию государство, но, с другой стороны, и не обнаружил никакой позитивной теории государства и никакой собственной государственной реформы, но только попытался связать политичес-
кое, исходя из этического, и подчинить его экономическому; он создал учение о разделении и уравновешении "властей", т. е. систему помех государству и контроля государства, которую нельзя охарактеризовать как теорию государства или как политический конструктивный принцип" [45, 338], просто за ненадобностью: напомним, что государство для последовательного либерала есть не политическое "тело", но сугубо только один из "центров управления" (что, кстати, кратко и точно сформулировал Маркс: государство как "комитет управления" буржуазии).
Знание как "техническое знание" и наука как рыночный товар, как мы уже писали, подчиняются принципу эффективности: "Технические приемы подчиняются принципу оптимизации продуктивности: увеличение выхода {полученная информация или модификации), сокращение входа (затраченная энергия) для получения результата. Это такие игры, чья обоснованность не в истине, не в справедливости, не в красоте и тому подобном, а в эффективности: технический прием "хорош", когда он делает лучше и/или когда он тратит меньше, чем другой. Это позднее определение технической компетенции" [21, 108]: "8 форме информационного товара, необходимого для усиления производительной мощи, знание уже является и будет важнейшей, а может быть, самой значительной ставкой в мировом соперничестве за власть" [21, 20]. Таким образом, "здесь открывается новое поле для индустриальных и коммерческих стратегий" [21,20], Лиотар вводит термин "меркантилизация знания" и утверждает, что она "не может оставить в неприкосновенности привилегию, которой обладали и еще обладают современные национальные государства в отношении производства и распространения знаний" [21, 20],
Рыночные механизмы существенно глобальны; экономическая парадигма, в которой представлена вся действительность, также универсальна и глобальна, а значит"идея, что знания принадлежат "мозгу" или "духу" общества, а значит - Государству, постепенно отживает по мере усиления обратного принципа, согласно которому общество существует и развивается только тогда, когда сообщения, циркулирующие в нем, насыщены информацией и легко декодируются" [21,20-21]. Государство "начинает проявлять себя как фактор непроницаемости и "шума" для идеологии коммуникационной "прозрачности", которая идет в паре с коммерциализацией знаний. Именно при такой постановке проблема отношений между эконо-
мическими и государственными инстанциями грозит проявиться с новой остротой" [21,21]. Национальный исследовательский университет не может быть вписан в такую действительность; в ней есть место исключительно для предпринимательского университета.
Первое следствие "принципа результативности" применительно к техническому знанию и обучения ему, "даже если он не всегда позволяет явным образом определять политику, которой нужно следовать", - исчезновение самой формы университета как "автономной корпорации", "подчинение институтов высшего образования властям" [21, 122]: "Начиная с того момента, когда знание перестает быть самоцелью, осуществлением идеи или эмансипацией человека, его передача уходит из-под исключительной ответственности ученых и студентов. Идея "университетской вольности" сегодня уже прошлый день" [21,122-123]. Университетская политическая стратегия становится бюджетной политикой причем в определенном смысле: "После кризиса конца 60-ых университетские свободы имеют мало веса, поскольку педагогические советы практически повсеместно не властны решать бюджетные вопросы: сколько денег сможет получить их институт; они могут лишь распоряжаться тем, что им выделено, и к тому же только контролировать прохождение этихсумм" [21,123]. Чтобы просто существовать - университеты должны зарабатывать, то есть их организация (на что указывал Б. Ридингс [33]) ничем принципиально не отличается от любого коммерческого предприятия, например, из сферы торговли, или, как прямо пишет в другой исследователь современного университета (его работа написана, кстати, по заказу Всемирного банка), Сал-ми [34], университет должен поучиться организации и эффективности у футбольной команды: у него это не аналогия, но отождествление.
Разумеется, университет остается институтом, наделенным социальными функциями. Лиотар пишет, что в "отношении передачи знания", то есть преподавания, принцип эффективности и результативности определяется в том числе в отношении ряда вопросов; "кто передает? что? кому? с помощью чего? в какой форме? с каким результатом? Университетская политика формируется как связный ансамбль ответов на эти вопросы" [21, 117]. Если принимается в расчет "эффективность социальной системы", то "из высшего образования делают подсистему социальной системы и применяют к каждой из его проблем все
тот же критерий результативности" [21, 117]. Критерии эффективности определяются так: "Первые в большей мере предназначаются для противостояния мировому соперничеству. Они видоизменяются в зависимости от соответствующих "специальностей", которые национальные государства или крупные образовательные институты могут "продать" на мировой рынок" [21,118], ^
С другой стороны, "высшее образование си должно продолжать поставлять социальной g системе компетенции, связанные с ее собствен- м ными требованиями, призванные поддержи- X вать ее внутреннее единство" [21, 118], а по- £ скольку "метанарративы", которые раньше ^ регулировали эту функцию, "мертвы", то "в кон- ^ тексте утраты легитимности (делегитимации) S-университеты и институты высшего образова- ^ ния подчиняются отныне требованию форми- *
рования компетенций, а не идеалов: столько- |-
то врачей, столько-то преподавателей той или иной дисциплины, столько-то инженеров, столько-то администраторов и т. д." [21,119].
Таким образом, "передача знаний не выглядит более както, что призвано формировать элиту, способную вести нацию к освобожде- 14, нию, но поставляет системе игроков, способных обеспечить надлежащее исполнение роли на практических постах, которые требуются институтам" [21, 119], то есть, с точки зрения рынка востребованным является профессиональное обучение: "Судя по функции профессионализации, высшее образование все еще адресуется к молодым выходцам из либеральных элит, которым передается компетенция, считающаяся необходимой для данной профессии. К этому добавляются тем или иным путем (например, через технологические институты), но согласно одной дидактической модели получатели нового знания, связанного с новой техникой или новыми технологиями. Они тоже молоды и еще не "активны". Помимо этих двух категорий студентов, которые воспроизводят "профессиональную интеллигенцию" и "техническую интеллигенцию", другие молодые люди в университете представляют собой по большей части неучтенных статистикой занятости безработных" [21, 120-121 ]. Переподготовка человеческого капитала в связи с изменяющейся рыночной конъюкту-рой становится одним из важных направлений университетского обучения, на что также указывает Лиотар.
Наконец, поскольку само образование также становится рыночным товаром и имеет рыночную цену, то со стороны студентов пред-
ставление об образовании теперь имеет такой вид: "Явно или неявно, но вопрос, задаваемый студентом, проходящим профессиональную подготовку, государством или учреждением высшего образования, это уже не вопрос "Верно ли это?", но "Чему это служит?". В контексте меркантилизации знания чаще всего этот последний вопрос означает "Можно ли это продать?" А в контексте повышения производительности - "Эффективно ли это?" Однако распоряжение производительной компетенцией должно быть, по всей видимости, "продаваемым" при описанных нами выше условиях; она эффективна по определению. А прекращает существовать как раз компетенция, определяемая по другим критериям: истинное -ошибочное, справедливое - несправедливое и т. п., и несомненно слабая результативность вообще" [21,124-125],-то есть гра?аданин, рассматриваемый как результат университетского обучения в классическом университете (особенно на этом акцентировал внимание Фихте [37], но и традиция англо-американского образования тоже - в концепции "либерального образования" Ньюмена [30]), больше не рассматривается какзадача университета, - предпринимательский инновационный университет производит человеческий капитал [23; 25].
Основные направления политизации в отношении современного предпринимательского "университета совершенства". Наука, культура, государство, их взаимная "перекрестная" легитимация, которая разными авторами описывалась с акцентом на тот или иной "элемент" {в зависимости от идеологической позиции исследователя: Ридингс [33], например, делает акцент на культуру), выделяли в действительности "защищенное пространство" (применительно к университету этот концепт применен С. Коллини [20])-университет модерна;то есть по отношению к университету они выполняли роль "онтических оснований": в этом смысле университет представлялся "метафизическим", или даже "мифическим" понятием (которое, напомним, по утверждению К. Шмит-та [44], способно совмещать реальное и действительное), то есть правомерно говорить об идее университета. Университет был "идеологическим": политическое сообщество "республика ученых" и образование как "подготовка к знанию", "воспитание гражданина" и "культурного индивида", то есть - автономного (суверенного, как признает Ридингс) субъекта. В современности, которую описывает Лиотар, онтические основания университета утрачивают действительность: наука, как техническая
наука, то есть технология по своей сути есть рыночный товар, цена которого устанавливается на глобальном конкурентном рынке; национальное государство, или, лучше: государ-ство-нация [2], - перестав быть "первичной инстанцией воспроизводства капитала" [33, 12], становится, по словам 3. Баумана [5] "полицейским участком" глобального политического порядка (какую бы форму он не принимал), задачей которого является следить за выполнением правил такого порядка [26]; культура ("Сильная идея культуры возникает вместе с национальным государством, и сегодня мы наблюдаем ее исчезновение в качестве источника социального смысла. С утратой идеей национальной идентичности своего политического значения понятие культуры становится фактически немыслимым" [33, 144]), даже если определять ее, как это делал П. Наторп: осуществленная связность человеческой жизни в духе, которая "поскольку оно есть общая для всех, называется человеческой культурой" [28, 350], - также становится другой (или, если верить Хайдеггеру, "остается собой": "историографическим перерасчетом прошлого", преобразующим "творения искусства" в "культурные артефакты" для продажи [7]), в любом случае не способной дать алиби (Ридингс [33]) для университета.
Парадоксальным образом, в нашем изложении мы можем полностью исключить из рассмотрения вопрос о том, что из себя представляет современный, то есть предпринимательский, университет: то, что мы, вслед за У. Беком [б], называем политизациями (сознательные действия по ограничению тотальной монокаузальной логики капитала, предпринимаемые для защиты ценностей, признанных общественно значимыми: кем, как, и почему - для нас сейчас неимеетзначения) совершается безотносительно к тому, что есть предпринимательский университет (коммерческая фирма, управляемая администрацией, производящая товары для рынка, рассчитывающая эффективность в терминах "выгода/издержки"): политизация апеллирует к ценностям, которыми теперь представляются утратившие действительность онтические основания: к "научному знанию" (то есть полагают, что современная наука, несмотря ни на что, остается знанием); к социальным и политическим ценностям как условиям существования/действительности либерального политического порядка (не важно: национального, государственного, - или, как это делает М. Нуссбаум [29], глобального); к культуре как "воспитанию
интеллекта" как "самоценности" (применительно к образованию и университету разделение впервые проведено в концепции либерального образования Ньюменом [30]), основанной на "природе человека" (правда, слово "природа" с либеральной точки зрения подозрительно, так как отсылает к сущности).
Коллини настаивает на "особой природе знания" и науки и той деятельности, которая необходима для их роста; интеллектуальная деятельное исследование является "неуправляемым" потому, что принципиально "бесконечно" ("Человеческое познание, когда оно не сковано определенной инструментальной целью, безудержно, оно всегда движется вперед, хотя и не в каком-то одном-единственном, строго заданном или полностью познаваемом направлении, и в этом путешествии нет того момента, когда мы могли бы в общем или абстрактно сказать, что степень искомого познания сместилась от полезного к бесполезному. Иными словами, не предмет сам по себе определяет то, каким он видится в какой-то конкретный момент - "полезным" или "бесполезным". Почти каждый предмет может попасть и в ту, и в другую рубрику" [20,86-87]) и "рефлексивно" ("Все начинания по систематическому пониманию того или иного частного предмета способны породить дополнительные рефлексии об ограничениях или предпосылках такого понимания, и их невозможно загнать в загон или же подчинить актуальным практическим целям, более того, эти актуальные практические цели вскоре устареют, тогда как формы исследований, созданные ими, не устареют или по крайней мере вольются в развивающиеся, более широкие исследования" [20,87]).
Университетское преподавание - это не "обучение профессии", то есть не передача готового знания и формирование компетенций, но научение самому процессу познания: в этом отношении студент не является "потребителем" образовательной услуги, а профессор -не "учитель", - "свобода исследования" и "преподавания" являются сущностными чертами университетской жизни, и потому не могут оцениваться непосредственно с точки зрения "экономической пользы", Ридингс считает, что университет является местом "мышления", ссылаясь при этом на Хайдеггера: мышление есть "постоянное и неоконченное вопрошание" (здесь тоже очевидна неявная отсылка к Хай-деггеру); преподавание есть диалог, ведущийся между "равноправными" без претензии на "единственную истину", то есть, как утвержда-
ет Ридингс, скорее "моральное отношение собеседников", преподаватель здесь выступает в роли ритора [33,249-250]. Поэтому, заключает Коллини, "один из самых главных источников путаницы в наши дни - это ошибочная аналогия между университетом и коммерческой компанией" [20, 181].
Образование, даваемое университетом, есть социальное благо, и также не может быть рассчитано в экономических категориях; Иглтон, например, пишет: "Образование молодёжи, как и защита её от серийных убийц, должно считаться вопросом социальной ответственности, а не средством получения прибыли" [15, 25]. Нус-сбаум добавляет к этому, что "гуманитарные науки и различные виды искусства играют ключевую роль в истории демократии" [29, 3]; "в погоне за прибылью, характерной для сегодняшнего мирового рынка, в эпоху религиозной и экономической нестабильности в особенности, могут быть навсегда утрачены ценности, имеющие значение для будущего демократии" [29, 3]: "Сегодня происходят радикальные изменения в том, чему демократические общества учат молодежь, и эти изменения еще толком не осмыслены. Жаждущие прибыли страны и их системы образования беззаботно избавляются от умений, необходимых для сохранения жизнеспособности демократии" [29, 6]. Либеральное образование, воспитывающее гражданина (пусть, по Нуссбаум, гражданина мира), тем самым должно формировать и "культурного человека": "гражданин мира обязан понимать исторические события, использовать экономические принципы и критически их обдумывать, ценить социальную справедливость, говорить на иностранном языке, иметь представление о сложности основных мировых религий. Сама фактическая сторона вопроса может быть обеспечена и без применения навыков и техник, которые мы связываем с гуманитарными науками" [29, 53].
Все названные авторы сознают, что условия (среда), в которой существует и действует современный университет, определяется "тотальное монокаузальной логикой капитала" (У. Бек [6]),* это - парадигматическое определение: действительность представлена в экономической парадигме, основоположения (в точном смысле - принципы) которой есть существо "либеральной метафизики" (К. Шмитт [43]). Университет - "адаптивный социальный институт" (Б. Кларк [19]), и с этом тоже никто не спорит. Политизации способны только "поправить" и "ограничить" - образовать "защищенное про-
си си О си
-О
9 з:
со"
си 2
Ё
151
странство" (Коллини [201) для университета. Либеральный принцип принципиального индивидуализма (индивид как "неразложимый локус" социальности: Калхун [161) позволяет, на первый взгляд, апеллировать к свободе и автономии субъекта, который полагается способным к выбору, поверх детерминированности; другое дело, что "среда" и господствующий публичный дискурс университета в рыночных демократиях (Коллини [20]) этого выбора ему не показывают. Поэтому критика посредством политизаций полагается условием возможности (прежде всего - "сменой языка" - Коллини [20)), включением "мышления" (Ридингс [33]), выявлением политических и социальных рисков (Нуссбаум [29], Иглтон [15]) раскрытия возможности для того, чтобы ценности имели силу в отношении действительности (неокантианская постановка вопроса, может быть, и не характеризует намерений названных авторов, но определяет существо дела).
Однако, если вспомнить Хайдеггера, то апелляция к субъекту, который именно - новоевропейский субъект, может быть расценена как самообман. Основная характеристика (имеющая отношение к нашей теме) такого субъекта именно то, что он - "историографическое животное". Хайдеггер пишет: "Завершение Нового времени состоит в том, что человек всецело осознает себя "субъектом" и прежде всего так и действует, - полнота субъективного заключается, однако, вовсе не в "индивидуализме", а в том, что человек со всем имеющимся у него в распоряжении и собственным сводит все человеческое общность и унаследованную человечность - в лежащее в основе всех оценок и планов и реализаций и дает возможность заложить в основу меру и цель и планирование как область" [41,431 -432); человек "везде утверждает себя как этот Subjekturn" [41,432].
Эта "безусловная одержимость субъективным", по Хайдеггеру, "должна уметь выдавать себя за "самое объективное", - ведь "объективность" подразумевает не что иное, как не знающую исключений обязательность субъективного, которая защищает и утверждает себя через безусловное требование безвопроснос-ти человечности. Поскольку посредственное и не имеющее решения является самым неопасным (am ungefährlichsten ist), оно остается также самым неподверженным опасности (Ungefährdetste), - вот почему оно гю праву обеспечивает себе виды на самую долгую продолжительность и может раньше всего предъявить претензию на "вечность"
И если уж когда-нибудь всецело возобладает привычка к посредственному, то, вероятно, восторжествует обеспечение жизни (Lebenssicherung)" [41, 432], - то есть, основное, что определяет такого субъекта, это требование безопасности как расчитанности перспективы, как калькуляция рисков, как выход из любой неопределенности (и в первую очередь - "безвопросность", то есть исключение именно мышления), - новоевропейский субъект и техника существенно "связаны" (если не есть одно); наука, культура, "ценности и оценивание", как "определенные идеей техники", есть суть и требование новоевропейского субъекта. 8 этом смысле, апеллировать к нему бесполезно: "предпринимательский университет совершенства" есть его университет.
Заключение
Предпринимательский университет совершенства есть действительность; проекты его "ограничения", сохранение даже в нем самом "защищенного пространства" посредством политизаций и апеллирования к ценностям - утопичны; аргументы защитников "классического" в университете и необходимости его "сбережения", какими бы мотивами они не руководствовались (от политических до эстетических) не имеют действительной силы. Как "критические упражнения" они могут быть не совсем бесполезны хотя бы просто потому, что предоставляют "точку зрения", внешнюю по отношению к современному университету, а значит обладают свойством изрядной проницательности в отношении его "недостатков" и в отношении "последствий", к которым необходимо приведет его "окончательное торжество" и которые мы наблюдаем вот уже больше тридцати лет, - но это нисколько не снимает необходимости именно такого финала.
Литература:
1. Агамбен Дж. Царство и слава. К теологической генеалогии экономики и управления. - М.; СПб.: Издательство Института Гайдара; Факультет свободных искусств и наук СПбГУ, 2018. - 552 с.
2. Алавердян А.Л., Мальцев К.Г "Гражданская на ция" и суверенный народ: исследование необходимости национальной формы политического единства Н Гуманитарные и социально-экономические науки. - 2020. - № 5 {114). - С. 24-31.
3. Анкерсмит Ф.Р. Эстетическая политика. Политическая философия по ту сторону факта и ценности,- М.: Издательский дом ГУ ВШЭ, 2014. - 432 с.
4. Арендт X. Vita activa, или деятельной жизни. -СПб.: Алетейя, 2000. - 437 с.
5. Бауман 3. Глобализация. Последствия для человека и общества. - М.: Весь Мир, 2004. - 188 с.
6. Бек У. Что такое глобализация. - М.: Прогресс-Традиция, 2001. - 304 с.
7. Биньковская Л.Н., Мальцев К.Г. Современная культура «ак культурная политика: М. Хайдеггер о культуре как "феномене современности" // Евразийский юридический журнал. - 2021, - № 3 (154).-С. 464-470.
S. Биньковская Л.Н., Мальцев К.Г. Странная "смерть университета": опыт философской интерпретации И Общество: философия, история, культура. - 2021. - № 4 {84). - С. 21-26. 9. Бодрийяр Ж. Символический обмен и сметь. -М.: Добросвет, КДУ, 2006. - 389 с. Ю.Вебер М. Хозяйство и общество: очерки понимающей социологии в 4 т. - T, 4- Господство. М.: Изд. дом Высшей школы экономики, 2016. - 542 с. 11.6ико Дж. Основания новой науки об общей природе наций. - М. - К.: "REEL-book" - "ИСА", 1994. - 656 с.
12.Гадамер Х.-Г. Истина и метод: Основы философской герменевтики. - М.: Прогресс, 1988, - 704 с. В.Гумбольдт В. Фон. О внутренней и внешней организации высших научных заведений в Берлине // Университетское управление; практика и анализ- - 1998. - № 3(6). - С. 28.
14. Д юр к гейм Э. Метод социологии / 3, Дюркгейм. Социология. Ее предмет, метод, предназначение.
М.: Канон, 1995. - С. 5-165.
15.Иглтон Т. Медленная смерть университета // Совет ректоров. - 2015. - Nn 4. - С. 19-26
16.Калхун К. Национализм. - М.: Территория будущего, 2006.-288 с.
17.Кант И. Критика чистого разума. - М.: Мысль, 1994.-591С
18.Кант И. Спор факультетов / И. Кант. Сочинения в 8-ми т. - Т. 7. - М,: Чоро, 1994. - С. 57-136.
19. Кларк Б,Р. Создание предпринимательских университетов: организационные направления трансформации. - М: Изд. дом Гос. ун-та - Высшей ШКОЛЫ ЭКОНОМИКИ, 2011. - 240 с.
20.Коллини С. Зачем нужны университеты? - М.: Издательский дом Высшей школы экономики, 2016.-264 С.
21.Яиотар Ж.-Ф. Состояние постмодерна. - М.: Институт экспериментальной социологии; СПб.: Алетейя, 1998. - 160 с.
22. Л ома ко Л.Л., Мальцев К.Г Дискурс "антитеррористической войны" и справедливая, то есть тотальная, война // Poiitbook. - 2020. - № % - С. 80-97.
23.Мальцев К.Г., Мальцева A.B. "Человеческий капитал" как концепт биополитики: опыт философского истолкования // Известия Юго-Западного государственного университета. Серия: Эконом и ка. Социология. Менеджмент. - 2020. - Т. 10, - №5. -С 242-252.
24.Мальцев К.Г., Мальцева A.B. Цифровизация и "цифровой фетишизм": предвидения в бытийно-историческом мышлении М. Хайдегтера. Ц Человек. Культура, Образование. - 2020. - № 4 (38). - С. 46-58,
25.Мальцев К.Г"., Мальцева A.B., Биньковская Л.Н. Идея университета и фабрика по производству человеческого капитала Н Человек. Культура. Образование. - 2021. - № 3 (41). - С. 11 -27.
26.Мальцев К,Г., Мальцева A.B., Ломако Л.Л Глобализация и веегернизацин: горизонты "отождествления" и "различения" // Социально-политические науки. - 2020.- Т. 10, - № 5. - С 106-114.
27.Маркс К, Энгельс Ф. Сочинения. - Изд. 2-е. - Т. 49.- М.: Политиздат, 19/4. - 571.с.
28.Наторп П. Избранные работы - М.: Территория будущего, 2006. - 384 с.
29.Нуссбаум М. Не ради прибыли: зачем демократии нужны гуманитарные науки. М.: Изд. дом Высш. шк. экономики, 2014. -- 182 с.
30. Ньюмен Дж. Г. Идея Университета. - Минск: БГУ, 2006. - 208 С.
31.0ртега-и-Гассет X. Миссия университета. -Минск: БГ/, 2005.- 104 с.
32.Парето 8. Компендиум rio общей социологии.
- М.: Изд. ДОМ ГУ ВШЭ, 2008. - 511 с.
33.Ридингс Б. Университет в руинах. -■ М.: Изд. дом Гос. ун-та - Высш. шк. экономики, 2010. - 299 с.
34.С.алми Д. Создание университетов мирового класса. - М.: Весь мир, 2009. - 134 с.
35.фейерабенд П. Прощай, разум. - М,; ACT: Аст-рель, 2010.-477 с.
36.Фихте И.Г Основные черты современной эпохи / И.Г. Фихте Сочинения в двух томах. Т. 11+ - СПб.: Мифрил, 1993. - С. 359-617.
37.Фихте И.Г. Речи к немецкой нации. - СПб.: Наука, 2009. -350 с.
38.Хайдеггер М. Гегелевз "Феноменология духа".
- СПб.: Владимир Даль, 2020. - 285 с.
39.Хайдеггер М. Наука и осмысление / М. Хайдеггер. Время и быгие: Статьи и выступления. - М.: Республика, 1993. - С. 238-252.
40.Хайдеггер М. Размышления II-VI {Черные тет радит! 931-1938). - М,: Изд-во Института Гайдара 2016.-584 С.
41.Хайдеггер М. Размышления VÜ-X1 {Черные тет ради 1938-1939). - М.: Изд-во Института Гайдара 2018.-528 С.
42.Хайдеггер М. Размышления Xli-XV {Черные тет ради 1939-1941). -- М.: Изд-во Института Гайдара 2020.-344 С.
43.Шмитт К, Духовно-историческое состояние современного парламентаризма / К. Шмитт. Понятие политического. - СПб.: Наука, 2016. - С. 93-170.
44. Шмитт К. Политическая теология / К. Шмитт. Понятие политического. - СПб.: Наука, 2016. - С. 5-59.
45.Шмитт К. Понятие политического / К. Шмитт / Понятие политического. - СПб.: Наука, 2016. - С. 280-408.
46.ЯсперсК. Идея университета. - Минск: БГУ, 2006.
- 159 с
Ol Ol О
CU -О
9 s
со"
ñT
cu
el
-z.
s
153
THE TERM SMART CfTYFN THE CONTEXT OF TERMINOLOGICAL PLANNING (RUSSIAN AND FOREIGN EXPERIENCE) Netesova Maria Vitahevna, Postgraduate student School of Basic Engineering Training of National Research Tomsk Polytechnic University, Tomsk
