CC BY
32
что в те годы «была создана серьезная основа для взаимных интересов (между Японией и Новой Зелан-
дией - Н.П.), которая продолжала укрепляться и принимать новые формы» [22].
Библиографический список
1. Кокусай хикаку токэй, 1971. [ Статистика международных сравнений, 1971]. Токио, 1971. С. 14.
2. Japan and New Zealand: 150 years/ Ed. by R. Peren. - Wellington, 1999. - Р. 136.
3. Pacific Community, 1972, N 3. - Р. 410.
4. Japan and New Zealand: 150 years. - Wellington, 1999. - Р. 180.
5. Подсчитано по: Вага гайко-но кинкё, 1988, № 32. С. 404.
6. New Zealand Official Yearbook, 1968. - Р. 644 - 654.
7. Japan and New Zealand: 150 years. - Wellington, 1999. - Р. 180.
8. Богомолов В.А. Экономика и политика Новой Зеландии. М., 1978. С. 78.
9. Цусё хакусё. Какурон,1973.[Белая книга по внешней торговле. Обзор рынков,1973]. - Токио, 1973. - С. 908-909.
10. Петров Д.В. Япония в мировой политике. М., 1973. С. 117.
11. Вага гайко-но кинкё. 1972, № 16. С.422.
12. Алиев Р.Ш.-А. Внешняя политика Японии в 70-х - начале 80-х годов( теория и практика). М., 1986. С.114.
13. Стефанчук Л.Г. Новая Зеландия. Трудные годы. М., 1987. С. 60.
14. Цусё хакусё. Какурон,1972. С. 669.
15. Цусё хакусё. Какурон,1974. С. 700.
16. NZFAR. - 1974, Vol. 24, N 5. - Р. 12.
17. NZFAR. - 1977, Vol. 27, N 2. - Р.15.
18. Ibid. - Р. 15.
19. NZFAR. - 1975, Vol. 25, N 9. - Р.6.
20. NZFAR. - 1974, Vol. 24, N 8. - Р. 23.
21. Подсчитано по: Japan and New Zealand: 150 years. - Wellington, 1999. - Р. 180.
22. New Zealand Foreign Affairs Review. - 1975, Vol. 25, № 5. - Р. 39.
УДК 14 (04)
СОВРЕМЕННЫЕ ТЕНДЕНЦИИ В ФОРМИРОВАНИИ АРХИТЕКТУРНО-ПРОСТРАНСТВЕННОГО СИМВОЛА (НА ПРИМЕРЕ г. ИРКУТСКА)
О.В.Тарасенко1
Национальный исследовательский Иркутский государственный технический университет, 664074, г. Иркутск, ул. Лермонтова, 83.
Проводится анализ трансформации семантики архитектурной символики г. Иркутска в свете актуальной проблемы современности - сохранения культурно-исторического своеобразия старинных российских городов. Архитектурно-пространственный символ рассматривается в качестве эстетической модели мировидения социума в динамике историко-культурного процесса, а также как объект памяти и трансляции смыслосодержания культурной традиции. Обзор современных тенденций в сфере архитектурного символизма базируется на постмодернизме как философии культурного сознания современности.
Ключевые слова: архитектурно-пространственный символ; «текст» культуры; постмодернизм.
MODERN TRENDS IN THE FORMATION OF ARCHITECTURAL AND SPATIAL SYMBOL (ON EXAMPLE OF THE CITY OF IRKUTSK) O.V. Tarasenko
National Research Irkutsk State Technical University, 83, Lermontov St., Irkutsk, 664074.
The author carries out the analysis of the semantics transformation of the architectural symbolics of the city of Irkutsk in the light of the urgent problem of our time - the preservation of cultural and historical identity of old Russian cities. Architectural and spatial symbol is considered as an aesthetic model of society mentality in the dynamics of historical and cultural process, as well as the object of memory and translation of the content implication of cultural tradition. The review of modern trends in architectural symbolism is based on postmodernism as a philosophy of cultural consciousness of the present.
Key words: architectural and spatial symbol; «text» of culture; postmodernism.
Актуальность вопроса формирования современного облика старинных городов, хранящих в себе бесценное культурное наследие, не только в России, но и за рубежом звучит сегодня достаточно остро. То, что историко-культурные центры обрастают современными кварталами, является вполне закономерным и неизбежным модернизационным процессом. Но появление точечных эклектичных застроек, особенно высотных зданий, диссонирующих с окружающей традиционной архитектурно-пространственной средой, во-
площение ультрасовременных проектов рядом с достаточно символически устойчивым значением памятников духовного наследия (например, стеклянная пирамида рядом с Лувром в Париже или предстоящая реконструкция художественного музея им. А. С. Пушкина в Москве по проектам Н. Фостера) вызывают вполне своевременные горячие дискуссии, переходящие в открытый протест.
Понятие «город» по реальному и символическому содержанию значительно шире своей архитектурно-
1Тарасенко Оксана Владимировна, доцент кафедры искусствоведения, тел.: (3952) 535360; e-mail: dayanko@rambler.ru Tarasenko Oksana, Associate professor of the chair of Studies of Art, tel.: (3952) 535360; e-mail: dayanko@rambler.ru
градостроительной реальности. Город является особым социальным организмом, моделирующим в себе духовную и материальную культуру общества. Существенным отличием древнерусского города от западноевропейского, развивавшегося под воздействием Рима, являлось сходное в большей степени с японской (синтоистской традицией) или китайской (Фэн Шуй) архитектурно-художественное единство, заключавшееся в его нерасторжимой связи с природой, с ландшафтом той местности, где он возникал и развивался. В основе формирования древнерусского поселения, а затем и средневекового города, лежала постепенная адаптация человека к природной среде; не столько преобразование этой среды, что характерно для Запада, сколько умелое ее использование и дополнение отдельными необходимыми элементами, что придавало городу целостность, как некоему живому организму. Кроме того, застройка древнерусского города представляла собой взаимодействие отличающихся внутренним подобием типологических цепочек, главные из которых отвечали функциям жилища, обороны и духовного спасения.
Становление архитектурного символизма в городе Иркутске прошло фактически все стадии, характерные для историко-культурного развития традиционного русского города. Иркутск, как и любой старинный русский город, был спланирован с детинцем в центре (в данном случае острогом, 1661 г.), вокруг которого в течение почти 350 лет формировался город как особый социальный организм, моделирующий в себе духовную и материальную культуру общества. В характере архитектуры зарождающегося города, его графической «сжатости» пространства прослеживается преемственность градостроительных традиций русских городов. Первоначально главной функцией Иркутска была, естественно, защитная. Рассматривая город в качестве символической формы, можно отметить, что острог - это военный символ покорения Сибири.
До сего времени Иркутск, в отличие от многих старинных сибирских городов, сохранил уникальные памятники, восходящие к его зарождению, а также постройки, несущие в себе сплав межэтнических и межрегиональных стилевых традиций.
Со временем (в ХХ столетии) исторический, духовный центр, представленный сегодня Спасской церковью (1706-1710 гг.), собором Богоявления (17241726 гг.) и римско-католическим храмом Успения Девы Марии (так называемым костелом, 1885-1886 гг.), постепенно объединился с административным (здание Иркутской администрации - пример тоталитарной неоклассики середины ХХ в. и существенно видоизмененное здание Городской думы - постройка 1-й половины Х1Х в.), финансовым (Государственный банк, 1935-1936 гг.), промышленным - (здание административного корпуса «Востсибугля», 1946-1948 гг.), интеллектуальным (корпуса Иркутского государственного лингвистического, 1848 г., и государственного университетов), а также туристическим (гостиница Ангара, середина 1960-х гг.) центрами. Это отличает его от ряда других старых городов, где наряду с историческим центром в процессе экономического и политического развития формируется второй - деловой. В со-
ветскую и постсоветскую эпохи в Иркутск были привнесены все сопутствующие данным периодам стили, начиная от освоения классического наследия эпохи И. Сталина до типовых построек «хрущевской оттепели» и пр. Тем не менее, город поддерживал некую целостность в стилевой множественности и полинациональном характере, сохраняя статус исторического, культурного, торгового, промышленного центра.
Архитектурно-пространственный символ представляется нам в качестве эстетико-мировоззренческой модели мировосприятия социума в динамике историко-культурного процесса. Понимание архитектурно-пространственного символа, в том числе храма и города как модели мировидения, базируется на трех уровнях содержания термина символ:
1) на уровне широкого понимания, основу которого составляют универсальные идеи, принципы и закономерности, абстрактные понятия;
2) символ как художественный образ - синтез рационального (историко-культурного, социально-культурного) содержания и его преломления сквозь призму эмоционального отношения к создаваемому объекту (пространственному символу) самого художника;
3) символ с позиций религиозно-мистических представлений (применительно к культовым сооружениям) как посредник «между чувственным и сверхчувственным миром».
Анализ процесса формирования архитектурно-пространственного символа проходит также с позиций аксиологической отмеченности и рассматривается в следующих контекстах:
1) гносеологического основания в качестве иерархического образования уровней познания (соотносится с иерархией значений), направленного на постижение идеального (нематериального) в природе, социуме, наконец, универсума;
2) значения и смысла символических форм в системе исторических и социально-психологических процессов и отношений;
3) функции коммуникативных интенций.
Сами архитектурные объекты рассматриваются, во-первых, как «символические формы» (Э. Кассирер), во-вторых, как «тексты» культуры (Г. Гадамер, Ю. Лотман, Дж. Томпсон) - объекты памяти и трансляции смыслосодержания культурной традиции. Обзор современных тенденций в сфере архитектурного символизма базируется на постмодернизме как философии культурного сознания современности, противоречивость которого обусловливается, по мнению И.А. Добрициной, «стратегией разрушения отживающего стереотипа и одновременно созидательными стратегиями формообразования».
Постмодернистская архитектура совершает поворот от философии и эстетики чистой геометрии модернизма к историческим образцам, «с помощью техники коллажа сообщая образам прошлого новые импульсы жизни». С позиции семиотики постмодернизм характеризует нерепрезентативность (разрыв семантики и синтаксиса, смысла и формы, функции и формы) [1, с. 5-6]. Постмодернизм, при его «понимании мира как Хаоса», повторяет тенденцию кризиса конца
XVIII в., когда возрождаются все противоречащие друг другу стилистические принципы в гротескных образах рококо (египетского, римского, индийского, китайского), определивших эклектический облик XIX, а затем и XX вв. Стиль этой кризисной эпохи характеризовался тем, что художественное наследие прошлого стало внедряться в непосредственную жизнь и в быт отдельным индивидуумом. Дом, интерьер превращаются в символ космоса самоутверждающегося «Я», куда проецируется вся мировая культура, история искусств и переходит в его собственность.
Со временем постепенное освобождение третьего сословия привело к демократизации общества и перерождению сначала на Западе, а позднее и в России аристократического мира в мещанский (буржуазный), что привело к созданию новой субкультуры. «Став главной фигурой времени, мещанин заменил рыцарскую честь бухгалтерской честностью, изящные нравы - нравами чинными, вежливость - чопорностью, дворцы - гостиницами и т. д.» [4, с. 14]. Таким образом, наряду с пассионарным (Л. Н. Гумилев) и лиминарным типами личности, Н. А. Хренов выделяет третий психологический тип - личность предпринимательского типа, возникшего на основе аксиологического смещения в культуре, начавшегося в конце XVIII столетия и принявшего глобальные масштабы сначала в западной цивилизации, а к концу XX - началу XXI вв. - в России [7, с. 218].
Для мещанина как психологического типа в широком смысле характерна установка ценностной отмеченности пользы и выгоды, со временем переросшая сначала в социальное, а в конце XX в. и универсальное явление, характерное в первую очередь для американской (по западному типу) цивилизации. Так сформировалась новая ценностная картина мира, характеризующаяся определенной установкой, порожденной общественной психологией. Под последним понимается «совокупность чувств, настроений, привычек, мыслей, иллюзий», которые являются отражением конкретных исторических условий. В основе этого социально-психологического процесса, в том числе формирования эстетической ценности, по мнению А. В. Иконникова, лежит связка «установка - потребность - поведение» [3, с. 137].
Таким образом, среди процессов, протекающих в массовом сознании и поведении , на первое место выдвигается социальный символизм, связанный с усилением значимости престижного потребления. В XX в. он породил такое явление, как китч (от греч. kitsch - халтура, безвкусица; нем. - мусор) - специфический культурный факт, относящийся к самым низшим пластам массовой культуры. Эстетическую основу данного социального процесса определяют пары значений «престижно-красиво» и «символично-красиво». Эмпирически это проявляется в том, что субъект не замечает красоты объекта (архитектурной формы, предмета и т. п.), пока не увидит его у представителя определенной социальной группы, которая является для него примером.
В качестве примера китча, эклектизма без каких-либо ограничений, можно привести архитектурное окружение порта на озере Байкал в п. Листвянка.
Данный пример демонстрирует распад традиционной культуры, начавшийся в период перестройки и происходящий в формах хаоса. С позиции теории синергетики, постструктурализм и постмодернизм отражают в архитектуре фазу усиления хаоса, характеризующуюся распадом центристских моделей мира, упорядоченных структур предшествующих исторических стилей вследствие хаотического внешнего воздействия.
Перемены, происшедшие в стране в течение последних десятилетий, привели к распаду целостности восприятия архитектуры города с его историческим ядром, рабочими предместьями, районами новостроек. В настоящее время в Иркутске, как и во многих старинных городах России, имеет место не только перестройка без сохранения исторического облика и реставрационных требований, но и незаконный снос домов, поджог для освобождения места под новые постройки. Данный процесс, а также бесконтрольное насаждение реклам разрушили символический образ Иркутска как исторического, духовного и торгового центра, сохранявшего в себе традиции народной и аристократической культур Х1Х в., промышленного и научного содержания ХХ столетия. Здесь, кроме эстетической стороны проблемы, возникает не менее важная, а, может, даже более существенная проблема: происходит кодирующее влияние вышеизложенных процессов на социум в ходе возникновения новых символических образов, изменения семантики старых.
Поскольку символизация как способ освоения мира представляет собой: 1. детерминически обусловленный процесс, который можно отразить в виде схемы «стимул» ^ «реакция»; 2. психическую организацию образов на подсознательном и сознательном уровнях личности в ходе познавательной деятельности. Процесс символизации находит отражение в таких способах, как расширение смысла; причинно-следственная связь с качествами, значением и т. п. реального объекта; создание культурных кодов. Как отмечает Е. В. Ширибон, «город представляет собой определенный информационный пространственный код» [6, с. 276].
К началу XX в., начиная с реформ Петра 1, выстраивается три существующих одновременно культурных кода, три эпохи, три семантических уровня, нашедших воплощение и в Иркутске: 1) религиозный, барочный, восходящий к византийской культуре, и в большей степени сакральный; 2) государственный, аристократический - европейский (барокко, классицизм, ампир); 3) этнический, долгое время (до XX в.) сохранявшийся в крестьянской среде, пока процессы урбанизации не привели к его вымиранию.
Процесс урбанизации не всегда предполагает разрыв с этническими традициями. В настоящее время еще характерна большая насыщенность как унифицированными (этнически немаркированными), так и специфическими этническими явлениями. В Иркутске прослеживается это взаимодействие городской и деревенской культуры. В центральной части города деревянное зодчество представлено в большей мере постройками городского типа, а в отдаленных районах - деревенского, уходящего корнями к славянской
древности. Кроме солярных знаков, простейших геометрических форм - круга, квадрата, треугольника, растительных орнаментов, характерных для славянских построек, встречаются изображения животных, птиц и символы, заимствованные из культур соседних народностей - бурят, эвенков, якутов, а также привнесенные из Китая и Монголии.
В декоре дворянских и купеческих домов того времени преобладали классические мотивы: пальметты и розетки - стилизованные изображения листа и цветка, орнаменты из пересекающихся колец или яй-цеподобные фигурки-ионики. Самым любимым и роскошным резным украшением иркутских деревянных домов были волюты на наличниках окон, что всегда было характерно для каменных домов. Впечатление каменного дома создавало использование лепного декора, что выразилось в применении штукатурки фасада. Пример последнего дома с растительным орнаментом и львиными маскаронами, возможно единственного в Сибири, сохранился в полуразрушенном состоянии на улице Б. Хмельницкого в центре Иркутска.
Глубокий след в истории Иркутска и всей Сибири оставили декабристы и другие участники тайных обществ. Пребывание в Сибири крупнейших русских просвещенных людей во многом повлияло на судьбу этой земли, сформировав демократические настроения местной интеллигенции. Декабристы несли просвещение в народ, открывали школы не только для мальчиков, но и для девочек, опередив в этом европейскую Россию. Многие стороны жизни (хозяйственная деятельность, наука, медицина), культура Иркутской губернии и других районов Сибири впитали в себя их облагораживающее влияние, что сказалось, естественно, и на архитектурной среде города. Особое место в деревянном зодчестве Иркутска середины XIX в. занимают дома декабристов С.Г. Волконского и С.П. Трубецкого. Индивидуальные по композиционным формам, они, тем не менее, несут на себе черты, с одной стороны, традиционной иркутской постройки в сочетании с европейским стилем, в значительной мере претерпевшим изменения в России и в большей мере в Сибири, а с другой - черты существенно измененной столичной архитектуры. Здесь происходит опосредованное взаимовлияние нескольких строительных традиций, то есть через перенесение определенных декоративных элементов из одной традиции в другую (фонарики-эркеры, свойственные петербургской архитектуре, и крыльцо на выкружках-консолях -чисто сибирский элемент). Например, дом Трубецких (1850-е гг.) сочетает в себе столичную изысканность с сибирской основательностью. Фасад украшают мезонин с эркером и резные пальметты. Крыльцо пристроено к уличному фасаду, что не характерно для Сибири, но цокольный полуэтаж напоминает о традиционном подклете, балкончик во дворе указывает на сибирские традиции. Кроме того, в нем устроена анфилада, что отдаленно напоминает роскошные анфилады санкт-петербургских дворцов.
Таким образом, символично, что некоторые архитектурные элементы в облике домов декабристов сильно отличаются от привычных элементов иркутско-
го зодчества, как и их хозяева, не являвшиеся коренными иркутянами, но привнесшие немалый вклад как в культурное развитие края, так и в архитектуру Иркутска. Общепринятое именование Иркутска культурной столицей Сибири во многом обязано деятельности этих людей. Кроме большого количества театров, музеев, творческих объединений деятелей искусств, необходимо отметить уровень культуры иркутян, их приверженность к различным формам искусства, достаточно чистый язык, по сравнению с другими областями России.
Население Иркутской области формировалось за счет переселенцев, здесь скрывались старообрядцы и находили приют беглые помещичьи и крепостные крестьяне, сюда ссылали преступников, бунтарей и революционеров. Важной вехой в истории города стало пребывание ссыльных поляков, латышей и других народов, что соответственно отразилось на архитектурном и национальном своеобразии города, в первую очередь, в храмовом зодчестве.
Религиозная архитектура представлена не только православным зодчеством. Иркутск был одним из немногих городов России, где неправославное население до революции было столь значительным, что ему было позволено строить собственные культовые сооружения. Это римско-католический храм Успения Девы Марии (архитектор Тамулевич, стиль псевдоготический, улица Сухэ-Батора, преобразованный после революции в органный зал), татарская мечеть (1902 г., действующая, улица Карла Либкнехта, 86) и синагога (1879 г., улица Карла Либкнехта, 23), которые - сохранились до наших дней. Конец ХХ - начало XXI вв. ознаменовался интенсивным строительством храмов, в том числе кафедрального католического собора Непорочного сердца Марии, буддийского дацана и различных протестантских домов моления. В целом, эти храмы являются архитектурным, символическим выражением национального единства, интернационального характера бытия населения Иркутска. К национальным элементам города относятся также здания Восточносибирского отдела русского географического общества (Областной краеведческий музей, архитектор Г. В. Розен) - псевдомавританского стиля или дом известного иркутского золотопромышленника Второва (ныне Дворец детского и юношеского творчества) - псевдорусского стиля.
Особую роль играло распространение стиля барокко в архитектуре и искусстве на сибирской земле (вторая половина XVIII в.). Стиль барокко, с одной стороны, характеризуется цельностью и непрерывностью, развертыванием внутреннего пространства и полнотой мира, с другой - выражает апофеоз величия и богатства. Его культура в России не способствовала сакрализации власти, что было характерно для Византии. Устойчивое место барочная традиция заняла в духовной среде, поскольку для ее функционирования необходимым условием был достаточно высокий уровень образованности.
Как пишет Т. Крючкова, распространение стиля барокко совпадает с расцветом города и усилением мощи купечества [2, с. 22]. Иркутск, находясь на пересечении важных торгово-промысловых путей на восток
и в Азию, а также на север (по системе рек Енисей-Ангара к Ледовитому океану), формировался как торговый, купеческий город. В начале пути становления города купечество являлось самой многочисленной, богатой и влиятельной, даже по сравнению с купечеством европейской части России, социальной группой города. Поэтому Иркутск с этого времени можно рассматривать как символ богатства, самодостаточности. А. Е. Розен в своих «Записках декабриста» дал следующую характеристику Иркутску: «Этот город из всех сибирских городов занимает первое место по торговле и по богатству купцов, которые, кроме того, славятся благотворительностью и образованностью: Кузнецовы, Медведниковы, Баснины, Бутины, Кандинские; сыновья их получили окончательное образование в Англии... В Иркутске главное складочное место товаров европейских, китайских и Американской компании.» [5, с. 170]. Тот факт, что барокко, характеризующееся богатством и пышностью, обилием декоративных элементов, нашло свое выражение в образах храмов и церквей, строившихся в основном на средства купцов, говорит об их желании подчеркнуть свое состоятельное положение, величие. Как отмечает Т. Крючкова, в Сибири стиль барокко принял свои особые черты, смешав ряд региональных особенностей, отличных от европейских, что говорит об отдельном сибирском барокко, это: московское (нарышкинское), северное, отчасти уральское и украинское барокко [25, с. 24]. Применительно к Иркутску, единственному городу Восточной Сибири, сохранившему памятники архитектуры того времени, можно говорить об иркутском барокко.
Купечество строит роскошные дома, вкладывает огромные средства на создание и украшение церквей. Но при этом храмы, согласно северорусским традициям, в экстерьере сохраняли белый цвет (Спасская церковь, 1706-1710 гг., Богоявленский собор, 1718-1746 гг., - два самых ранних храма, а также Кре-стовозвиженская церковь, 1747-1760 гг.). По выражению иркутского художника А. Костовского, они, как «белые лебедушки, плывущие над городом», символизируют духовные устремления русского человека. Спасская церковь украшена сдержанными в цвете фресками, а Богоявленский собор - изящными изразцами, кропотливо восстановленными в 1972 г. А. Н. Штанько. Экстерьер же поражал богатством своего убранства, но при этом в целом не противоречил церковному канону. Сегодня же мы видим излишне ярко-красную окраску орнамента кирпичной кладки Кресто-воздвиженской церкви, роспись экстерьера Богоявленского собора.
Видимо, не случайно с марта 2009 г. города России, где проводится реставрация или реконструкция старинных церквей, инспектирует комиссия Троице-Сергиевой лавры в составе богословов, священнослужителей и иконописцев. Она была создана с целью наблюдения за проводящимися работами: соблюдением технологий в реставрации, следованием канонам в изображениях религиозных сюжетов, в том числе цветовым решением экстерьера и интерьера храмов. Что касается последнего, то подчеркивалась неприемлемость излишне насыщенного колорита, по-
скольку он не способствует молитвенному сосредоточению верующих, а также гармонизации как внешнего, так и внутреннего мира воспринимающего храм человека. Ответственность за исправление недостатков возлагается на настоятеля храма. Возможно, подобная инспекция в составе архитектурного надзора, искусствоведов, историков, культурологов, могла бы проводиться по отношению к городу в целом.
Также, к примеру, Научная библиотека при Иркутском государственном университете - крупное научно-информационное и культурное учреждение региона (в прошлом - резиденция иркутских генерал-губернаторов), располагается в здании, построенном для семьи купца и первого городского головы М. В. Сибирякова в стиле классицизма по проекту знаменитого архитектора Д. Кваренги в 1800-1804 годах. М. В. Сибиряков, почитаемый всеми горожанами Иркутска, прославился также в качестве коллекционера предметов духовной культуры: рукописей, редких книг, старинных планов Сибири, живописных полотен, монет и пр. В конце жизни, оставив имущество горожанам, он удалился в Афонский монастырь. Первоначально строение было выкрашено в желтый с белым цвет -типичный для русского ампира. В 1906 г. этот архитектурный памятник был перекрашен в белый цвет, цвет абсолюта и духовной чистоты, а после февральской революции 1917 г. стал называться «Белым домом». Под таким названием вошел в историю Сибири как образец старинной архитектуры и как символ ее истории, науки и культуры, в противовес «Серому дому» - названию, данному в советский период народом упомянутому выше зданию Иркутской администрации как символу косности и унифицированности тоталитарного режима. И, хотя Научной библиотеке вернули первоначальный цвет, его использование ныне исключает устоявшееся символическое значение памятника, что может привести к изменению его семантики, а следовательно, и воздействия на общество. Эта же проблема возникла в Санкт-Петербурге в связи с решением вернуть Эрмитажу первоначальный охристый цвет, что вызвало реакцию общественности. Поскольку его привычный бирюзовый цвет в окружении почти монохромной золотистой гаммы подчеркивает центрическое положение как планировочного решения, так и смыслового. Отмечается его экологичность в плане восприятия в таких климатических условиях, где большую часть времени город погружен в подавляющий психику свинцовый, темно-серый цвет.
В целом, влияние символических архитектурно-пространственных форм на формирование и консти-туирование социума можно представить в виде замкнутой цепи: картина мира ^ современные проблемы (глобальные кризисные явления) ^ социальный субъект ^ архитектура (искусство) ^ социальный субъект ^ современные проблемы ^ картина мира.
Таким образом, в Иркутске до сего дня, несмотря на деструктивное влияние постмодернистских тенденций в архитектуре, прослеживается одновременное сосуществование вышеуказанных трех культурных кодов, семантических уровней:
- барочного, нашедшего отражение в культовом зодчестве и в светском наследии золотопромышленников, купцов, банкиров;
- аристократического - классицизм, дом В. Си-бирякова, усадьбы декабристов;
- этнического, инварианты деревянного зодчества.
Кризисные явления в социуме сопровождаются распадом целостного мировоззрения, что находит отражение в разрушении гармонично организованной сферы бытия - города, поселения, дворцово-паркового ансамбля, что определяет также воздействие символических форм на человека.
Библиографический список
1. Добрицына И.А. От постмодернизма - к нелинейной архитектуре: Архитектура в контексте современной философии и науки. М.: Прогресс-Традиция, 2004. 416 с.
2. Иркутское барокко / под ред. Е. Р. Каньковской и Е. Д. Пухалиной. М.: PA Copec, 1993. 358 с.
3. Иконников А.В. Искусство, среда, время. Эстетическая организация городской среды. М: Сов. худ-к, 1985. 336 с.
4. Кунчева Л.И. Эстетические взгляды общества и художественная культура. М.: Наука, 1979. 248 с.
5. Фатьянов А.Д. Художники, выставки, коллекционеры Ир-
кутской губернии. Иркутск: Вост.-Сиб. книж. изд-во, 1995. 192 с.
6. Ширибон Е.В. Особенности культуры информационного пространства города (на примере Улан-Удэ) // Вестн. Бурят. гос. ун-та : Философия, социология, культурология. Вып. 9. Улан-Удэ: Изд-во Бурят гос. ун-та, 2007. С. 275-281.
7. Хренов Н.А. Парадоксы функционирования российской цивилизации сквозь призму субъекта исторического процесса (социально-психологический аспект) // Человек как субъект культуры. М.: Наука, 2002. С. 191.
УДК 355.58 (571.53)(091)
СТАНОВЛЕНИЕ И РАЗВИТИЕ ОРГАНИЗАЦИИ ОСОАВИАХИМ В ИРКУТСКОЙ ОБЛАСТИ (1921-1941 гг.)
В.В.Теплухин1
Военный авиационный инженерный университет (г.Воронеж), 394064, г. Воронеж, ул. Старых Большевиков, 54а.
Рассматриваются основные этапы развития и становления организации Осоавиахим Иркутской области. Определены направления деятельности общества по военизации населения и деятельности органов власти по укреплению оборонной организации.
Ключевые слова: Иркутская область; образование оборонных организаций; Осоавиахим; военно-патриотическое воспитание; подготовка кадров; обороноспособность.
FORMATION AND DEVELOPMENT OF OSOAVIACHIM ORGANIZATION IN IRKUTSK REGION (1921-1941) V.V. Teplukhin
Military Aviation Engineering University (Voronezh) 54a, Old Bolsheviks' St., Voronezh, 394064.
The article deals with the main stages of the development and establishment of the Osoaviachim organization in Irkutsk region. The author determines the activities of the Society for the militarization of the population and activity of the authorities to strengthen the organization of defence.
Key words: Irkutsk region; formation of defence organizations; Osoaviachim; military-patriotic education; staff training; defensive potential.
Развернувшиеся в России реформы сегодня позволяют на современном научном уровне переосмыслить многие страницы истории Российского государства. Особенно значительный интерес представляют 1920-1941-е гг. Именно сюда уходят своими корнями истоки того глубокого кризиса, который постиг российское общество на нынешнем противоречивом этапе его развития.
Данный период стал объектом пристального внимания специалистов, широкого круга российских людей. Большой общественный резонанс получают публикации о сталинском режиме, сталинщине, о формировании командно-административной системы, о советском общественном строе, о тупиковом пути развития, на который встала наша страна в конце 1920-х гг.
Ставятся вопросы принципиального значения: был ли построен социализм в 1930-х гг., в какой мере были осуществлены в СССР ленинские идеи о построении нового общества, как оценить темпы и методы их осуществления, как относиться к внутрипартийной борьбе по этим вопросам, почему не было оказано противодействие созданию режима авторитарной власти, беззакониям, произволу и массовым репрессиям, творившимся в те годы. По этим и многим другим вопросам отсутствуют однозначные мнения, даются различные оценки, ведутся дискуссии. Однако абсолютное большинство ученых сходится в одном - в необходимости пересмотра всей сложившейся старой концепции истории российского общества и его периодизации.
1Теплухин Вячеслав Владимирович, преподаватель кафедры тактики и РХБЗ, соискатель ученой степени кандидата исторических наук Байкальского государственного университета экономики и права.
Teplukhin Vyacheslav, Lecturer of the chair of Tactics and Radiation-Chemical-Bacteriological Protection, Competitor for a scientific degree of a Candidate of History of Baikal State University of Economics and Law.
