CC BY
36
современные проблемы экономической безопасности: региональный аспект
В. р. маркарян,
кандидат экономических наук, доцент
Всероссийский заочный финансово-экономический институт (филиал в г. Краснодаре)
Как известно, понятие «экономическая безопасность» впервые прозвучало при разработке «нового курса» Ф. Рузвельта, результатом которого явился триумфальный выход США из экономического кризиса 1929 — 1933 гг. [1].
Согласно принятому в 1992 г. Закону РФ «О безопасности», национальная безопасность — это состояние защищенности жизненных интересов страны (личности, общества и государства) от внутренних и внешних угроз. В ряду «подсистем» национальной безопасности, рассматриваемой в качестве сложной системы, находится и экономическая безопасность. В одном из первых посвященных ей российских правовых документах — в основных положениях «Государственной стратегии экономической безопасности» от 1996 г. — эта стратегия трактуется как составная часть национальной безопасности в целом, причем подчеркивается, что без поддержания экономической безопасности практически невозможно решить ни одной из стоящих перед страной задач. Целью стратегии объявлено обеспечение такого развития экономики, при котором создавались бы приемлемые условия жизнедеятельности граждан, политической и социально-экономической стабильности общества, а также сохранения суверенитета и целостности государства.
К угрозам экономической безопасности были отнесены, в частности: рост имущественной дифференциации населения и уровня бедности, деформирование структуры экономики и завоевание иностранными фирмами национального рынка по многим видам товаров народного потребления, усиление неравномерности социально-экономического развития регионов и криминализация хозяйственной деятельности.
В следующей редакции «Концепции национальной безопасности Российской Федерации» от
2000 г. отмечается, что в сфере экономики угрозы национальным интересам России имеют комплексный характер и обусловлены прежде всего неудовлетворительностью макроэкономической динамики, состояния инновационно-инвестиционной деятельности и научно-технического потенциала страны, стагнацией аграрного сектора, разбалансированием банковской системы, ростом государственного долга, преобладанием в экспортных поставках топливно-сырьевой и энергетической составляющих и доминированием в импорте продовольствия и предметов потребления, включая предметы первой необходимости [2].
Проблемы взаимовлияния экономических и политических процессов можно считать одним из ключевых предметов исследования в науках об обществе. После почти столетия «раздельной эволюции» экономической и политической науки в настоящее время моделирование взаимодействия экономики и политики вновь оказывается в центре внимания большого числа исследователей как в экономической теории, так и в политологии и других социальных науках.
Под политико-экономическими исследованиями в данном случае понимаются, во-первых, работы, в которых политические процессы являются эндогенными с точки зрения структуры модели, и, во-вторых, работы, в которых экономические методы применяются для анализа политических процессов. Наиболее успешным проектом в области политико-экономических исследований в современных социальных науках можно считать политическую экономику, или новую политическую экономию. Данный подход по своей сути представляет собой исследование политической сферы (как и в вопросах экономической политики, так и в областях, не связанных с последней) с использованием допущений теории
рационального выбора и экономических методов, как правило, на основе математического моделирования. Существование экономической политики как таковой и конкретные ее направления определяются (экзогенно заданными) предпочтениями игроков на «пространстве политик», или, в частном случае, их эгоистическими интересами (скажем, стремлением к максимизации голосов, к росту контролируемого бюджета, к поиску ренты, к власти, престижу и др.). Тем самым теория отказывается от использования допущения «благожелательного диктатора», стремящегося к общественному благу, и рассматривает политические процессы в качестве такого же взаимодействия множества эгоистичных агентов, как и экономические. Помимо этого, речь идет об отказе от политической теоремы Коуза (то есть представления о том, что экономическая политика не зависит от распределения власти в политической системе) в пользу анализа влияния власти и институтов на поведение политических игроков. Сегодня новая политэкономия полностью «интегрирована» в ее мей-нстрим, более того, входит в число ведущих отраслей исследований [3].
Становление в России рыночной экономики открытого типа создает благоприятные возможности для ее интеграции в мировую экономику и превращения внешнеэкономических связей в важный, самостоятельный фактор роста и упрочения международных позиций страны.
При квалифицированном подходе международный обмен позволяет государству увеличивать ВВП в гораздо больших размерах, чем это возможно исключительно на национальной воспроизводственной базе, содействует переходу хозяйства на инновационную траекторию развития, обогащает потребительский спрос и способствует освоению бизнесом передачи методов рыночного хозяйствования. При благоприятной конъюнктуре последних лет Россия получила чистый выигрыш от внешней торговли в размере более 120 млрд долл., что равно 3,5 % суммарного ВВП за 2001 — 2006 гг., накопила существенные валютные резервы, создала Стабилизационный фонд.
Однако эти успехи требуют своего закрепления на более прочной структурной и торгово-по-литической базе и соседствуют с рисками в сфере экономической безопасности, особенно на современном этапе серьезных изменений на мировом рынке. Дело в том, что исторически открытие российского рынка вовне происходило в 1990-х гг., на фоне кризисного снижения внутреннего спроса и приостановки технического прогресса. Это свело экспорт к монокультуре сырья и топлива, искусст-
венному разбуханию экспортной квоты в добывающих и низкотехнологичных отраслях (ТЭК, лес, металлургия, удобрения) и в ВВП в целом, а также к агрессии импорта на потребительском рынке [3].
В региональном аспекте монокультура экспорта привела к сверхконцентрации зарубежных доходов в отдельных, изолированных анклавах территории страны. Более половины регионов практически не участвуют во внешнеэкономических связях и не могут использовать их как подспорье в развитии. Тем самым лишь возрастает дезинтеграция прежде единого общероссийского рынка, начавшаяся в ходе реформ 1990-х гг.
Географически Россия ушла со многих перспективных зарубежных рынков и в ее внешнеэкономических связях сложился неоправданный евроцентризм. Это лишь увеличивает отставание регионов Сибири и Дальнего Востока, маргинали-зует наше хозяйственное сотрудничество с СНГ.
Наконец, отечественный корпоративный сектор еще не сформировался настолько, чтобы эффективно участвовать в мировой несырьевой торговле. Он отстает от господствующих в ней ТНК по степени концентрации, серийности производства, не имеет отечественной базы долгосрочного инвестиционного финансирования, а главное — государственной поддержки на внешних рынках, на которую широко опираются конкуренты.
Эти явления, к сожалению, развиваются на фоне отсутствия у экономического блока правительства убедительной структурной, промышленной и валютной политики при использовании внешнеэкономических связей. Возросшие экспортные доходы «стерилизуются» и размещаются за рубежом, хотя в стране налицо острый дефицит «длинных денег» и опасный рост корпоративного внешнего долга.
Внешнеэкономический комплекс России во многим становится заложником зигзагов мировой конъюнктуры при гипертрофии ее влияния на внутреннее экономическое и социальное развитие страны. Для назревшей коррекции сложившегося положения дел представляется необходимым принять определенные меры [4].
Прежде всего, следует разработать научно обоснованную долгосрочную промышленную политику России, на базе которой можно было бы осознанно выстраивать ее общехозяйственную и внешнеэкономическую специализацию, включая целевое привлечение иностранного впитала. В ее основу должна быть положена, наряду с оптимизацией размеров экспорта невозобновляемого сырья и топлива, последовательная индустриализация экспорта с захватом и удержанием отечественным бизнесом
- 29
до 10 % на 4 — 6 основных мировых рынках наукоемкой промышленной продукции и услуг. Конкретный выбор этих секторов целесообразен на базе синтеза действия рыночных сил и госрегулирования, то есть диалога бизнеса и власти.
От эффективности решения социально-экономических проблем региона зависит политическая стабильность в Южном федеральном округе, считает полномочный представитель Президента РФ в ЮФО Григорий Рапота. В настоящее время наблюдается положительная динамика развития, растут доходы населения, снижается уровень бедности. На 10 — 12 % в год растет промышленное производство, за последние три года рост объемов ввода нового жилья составил 22 %, улучшается ситуация в АПК: на 10 % в год выросло производство мяса, на 6 % — молока. В то же время сохраняется заметное отставание от среднероссийского уровня северокавказских республик по социально-экономическому развитию, по дотационности бюджетов, безработице.
Житель Ингушетии зарабатывает в месяц примерно в десять раз меньше москвича. Ингушетия — самая бедная республика по уровню доходов граждан, а столица лидирует в списке регионов с самыми большими зарплатами. 36 % безработных всей страны приходятся именно на республики Северного Кавказа. Для решения стоящих перед округом проблем намечено в первую очередь развивать туристичес-ко-рекреационный бизнес, высокотехнологичную промышленность, энергетический комплекс [5].
Конечно, дополнительный импульс для развития Юга России придает подготовка к сочинской Олимпиаде 2014 года. Однако реализовать поставленные задачи будет непросто, т. к. необходимо уделить самое пристальное внимание развитию инфраструктуры округа. Например, для строительства всех намеченных олимпийских объектов необходимо перевезти более 100 млн т грузов, а сейчас возможности нашей транспортной системы — 4 млн т грузов в год [6].
У России будет новая региональная политика — конкурентного федерализма: предстоит отказ от централизации и переход к политике предоставления регионам экономической самостоятельности, максимальное делегирование инвестиционных полномочий субъектам. А вот об ослаблении политической вертикали даже речи не идет. В октябре 2007 г. глава Минэкономразвития Д. Козак призвал сократить армию федеральных чиновников, а их функции передать в регионы. Тогда же он предложил дать регионам возможность самостоятельно выбирать объекты для инвестирования. Согласно стратегии развития Юга России до 2025 года, инвестиционные
30 -
потребности ЮФО за этот период составят 520 млрд долл. Однако это не означает, что в погоне за иностранными инвестициями следует руководствоваться принципом «Только бизнес — ничего личного». В выборе инвесторов нужно прежде всего ориентироваться на капитал из стран содружества и стратегических партнеров России (которых не раз обозначало руководство страны), чтобы в дальнейшем у России не было проблем с безопасностью не только экономической, но и военно-политической.
Сегодня активизировалось на уровне законодательства государственное участие в регулировании иностранных инвестиций в стратегических отраслях. Конкретизированы как сам перечень стратегических отраслей, так и приоритеты государства в определенных секторах экономики. Важно, чтобы этот процесс не стал статичным и не был бы сведен только к количественному определению группировок стратегических отраслей.
Весной нынешнего года был принят Федеральный закон «О порядке осуществления иностранных инвестиций в хозяйственные общества, имеющие стратегическое значение для обеспечения обороны страны и безопасности государства». Согласно закону, к стратегическим отраслям отнесены 42 вида деятельности, в частности: ядерная, производство и продажа оружия, космическая деятельность, геологическое изучение недр, рыболовство, некоторые теле-и радиовещательные компании и печатные СМИ с тиражом номера не менее 1 миллиона экземпляров, полиграфические комплексы, которые способны обеспечивать печать не менее 200 млн листов оттисков в месяц. Список обширен: к стратегическим отнесены крупные месторождения нефти, газа, алмазов, урана, платиноидов, золота, меди и др. Для полезных ископаемых придуман особый, более жесткий, режим: иностранцы должны будут получать разрешение на покупку более 5—10 % акций компаний, занятых в этой сфере, тогда как для всех остальных отраслей пороговое значение составляет 25—50 %. Есть надежда, что ограничение коснется и офшоров [7].
К сожалению, именно стратегические отрасли больше других были затронуты процессами децентрализации и фактического ухода государства от их регулирования в начале 1990-х гг., а некоторые отраслеобразующие предприятия оказались под контролем иностранного капитала.
В июне 2008 г. в Санкт-Петербурге на XII Международном экономическом форуме Президент России Дмитрий Медведев анализирует такие термины, как «экономический эгоизм», или «экономический национализм». Президент говорит о глобализации и выгодном положении страны. В присутствии более
8 тыс. участников, из них более 120 представителей крупного и среднего бизнеса из 81 страны мира, Дмитрий Медведев озвучивает основной тезис — нужно извлекать пользу из процессов глобализации [8].
Вообще «экономический патриотизм» — явление, в отличие от самого термина, не новое. Государства в Западной Европе издавна поддерживали отечественного производителя, особенно в послевоенные годы. Для этого применялись различные методы: и косвенные, налоговые, и прямые — в форме субсидий и участия в капитале предприятий. Такая политика была общепринятой в условиях относительно изолированных национальных экономик.
В эпоху интеграции положение меняется. На начальных ее стадиях для государства сохранялась возможность использовать разные инструменты для поддержания своих корпораций. Это особенно пригодилось в 1970-е гг., когда кризисы, в том числе сырьевой и энергетический, осложнили условия хозяйствования, и государство своим вмешательством помогало предприятиям приспособиться к обострившейся международной конкуренции. Складывавшийся экономический порядок действовал на основе сочетания широкомасштабного либерализма с интервенционизмом, с одной стороны, и многостороннего сотрудничества с национальной самостоятельностью — с другой. Такой компромисс исчез в 1980-е гг. с общей перестройкой экономик, глобализацией рынков, а также с последовавшим в 2004 и 2007 гг. увеличением числа членов ЕС почти вдвое. Взамен прежней идеологии возникли стихийные настроения «экономического патриотизма» с налетом изоляционизма. Процессы расширения общих рынков и углубления интеграции перестали взаимно усиливать друг друга. Более того, они носят разнонаправленный характер [9].
Таким образом, вхождение термина «экономический патриотизм» в лексику политиков, бизнесменов и ученых связано со сменой параметров хозяйственного развития. Вместо широко практиковавшегося (вплоть до конца 1970-х гг.) прямого участия государства в собственности предприятий усиливается иного вида государственное влияние на предпринимательскую деятельность. Несмотря на членство в интеграционной группировке, превратившейся из общего рынка в экономический союз, при операциях слияний и поглощений зачастую предпочтение отдают «национальным чемпионам!» (независимо от формы и структуры собственности), а не ТНК из стран того же Евросоюза. Лишь около четверти слияний и поглощений в ЕС в 2005 г. пришлось на трансграничные сделки из двух разных стран ЕС. О компаниях из других регионов мира и
говорить не приходится. Современный «экономический патриотизм» стал своеобразной реакцией на новые условия глобального развития.
В последнее время со стороны органов ЕС, в частности Европарламента, по отношению к странам, не входящим в ЕС, прослеживается явный протекционистский настрой. И тут наблюдается влияние феномена «экономического патриотизма», чьи наиболее последовательные сторонники считают его концепцией поведения в условиях глобализации, когда на карту, по их мнению, поставлены экономическая безопасность, охрана стратегических интересов, социально-экономическая сплоченность, а главное — защита конкурентоспособности и места в мире [10].
Феномен «экономического патриотизма» с точки зрения долгосрочных последствий для экономики условен. Если он выражается без участия зарубежных капиталов (т. е. в форме ГЧП — государственно-частных предприятий), то подобное тактическое решение, направленное на укрепление «национальных чемпионов» в отдельной стране ЕС, ослабляет стратегическую цель — углубление хозяйственной интеграции и развитие европейской экономики в целом. Центробежные силы работают против объединительных тенденций. Актуальна не протекционистская защита «своих» компаний, а целенаправленное усиление инвестиционной привлекательности, наиболее полное использование преимуществ международного разделения труда, связанных с глобализацией. Именно глобализация открывает доступ к новейшим достижениям НИР, что позволяет повышать уровень жизни граждан. Государственно-частное партнерство российского бизнеса с участием зарубежных капиталов из стран—членов СНГ еще больше укрепит союз стратегических партнеров, а с привлечением капиталов из стран вне его будет содействовать необратимости общемирового процесса глобализации.
В новейшей экономической истории конца XX — начала XXI в. наблюдаются два взаимосвязанных направления развития экономических процессов. С одной стороны — хозяйственно-объединительный: глобализации и интеграции, с другой — обособленности, замкнутости под флагом сохранения национальной идентичности и самостоятельности — так называемый «экономический патриотизм». Оба направления находят поддержку на уровне национальных государств, но в различной степени и на разных условиях, причем независимо от размера конкретных рынков.
В условиях хозяйственной глобализации или универсализации начинает набирать силу «нацио-
- 31
нальный эгоизм», о котором писали отечественные исследователи еще в 1970-х гг. и который был тогда на втором плане. Под названием «экономический патриотизм» он повсеместно получает в XXI в. второе дыхание и выходит на ведущие позиции с лозунгом защиты национальных интересов. Речь идет о парадоксальном явлении: протекционизм набирает силу не в условиях спада экономики, как бывало прежде, а в период благоприятной конъюнктуры и на фоне глобализации [11].
«Экономическим патриотизмом» иногда называют «ложный ответ глобализации». На самом же деле речь идет не о борьбе с глобализацией, а о выработке для нее правил и проявляется в попытках возрождения более или менее скрытого протекционизма.
Б. Карейон, депутат национального собрания Франции от правящей партии Союз за народное движение (иМР), автор специальных докладов о путях повышения конкурентоспособности французских предприятий, предусматривавших поддержку национального капитала, в 2003 г., в период рекордно низких за десятилетие 1997—2007 гг. темпов прироста ВВП во Франции (1 % в 2002 г. и 1,1 % в 2003 г.), впервые ввел в политическую лексику термин «экономический патриотизм», имея в виду «не идеологию, а общественную политику». Это явление в большей или меньшей степени существует во всех странах, и особенно развитых, ибо правительства всемерно защищают отечественный бизнес от иностранного капитала [12].
Выход международных хозяйственных связей за пределы внешнеторговых отношений, как это было в XIX — XX вв., привел к тому, что цепочка «исследования — производство — сбыт» больше не ограничивается отечественными рамками. Финансовые системы отдельных стран также встраиваются в глобализацию: ослабевает зависимость от государства крупных компаний, которые получают возможность найти средства на внешних рынках заимствования. В современной мировой экономической ситуации в большинстве случаев стираются границы между понятиями «национальный» и «международный», поэтому проявление «экономического патриотизма» вызывает обеспокоенность международных организаций и деловых кругов.
Американский экономист Р. Мэклап еще в 1970-х годах писал, что так называемый патриотизм, или провинциализм, в том числе стран Европы, повсеместно выступает на передний план, тормозя интеграцию, ставя под сомнение независимость и многополярность финансовых рынков, порождая проблему двойных стандартов в инвестиционной сфере.
32
Весьма показателен в этом отношении пример Франции. Со всей откровенностью на сей счет высказался аналитик П. Дефанс, заявив, что его страна «ни при каких условиях не будет решать свои национальные экономические вопросы в рамках ЕС». Подобный популизм становится все более распространенным, несмотря на то, что европейская практика показывает: зачастую такие хозяйственные задачи, как обеспечение гражданам лучших условий занятости, увеличение потенциала для создания национальных богатств на территории той или иной страны ЕС, могут успешнее выполнять не отечественные, а зарубежные компании, доказавшие свои преимущества на конкурентной основе. На деле «экономический патриотизм» нередко стоит на страже интересов находящейся у власти национальной политической и корпоративной элиты. Внутри Евросоюза действует избирательный подход к процессу перелива капиталов. Государства в каждом конкретном случае определяют желательных и нежелательных инвесторов. Налицо конфликтные ситуации, а также противоречие хозяйственной политики отдельных государств либеральным конкурентным правилам ЕС [13].
Разумеется, весьма сложно сочетать конкуренцию, экономические свободы, с одной стороны, и безопасность и коллективные интересы — с другой. Трудно разграничить мероприятия по обеспечению экономической безопасности от обыкновенного протекционизма.
«Экономический патриотизм» как принцип хозяйственной политики — явление неоднозначное. Оно мало разработано теоретически, хотя на практике налицо формирование его глобальной модели и даже признание в ряде стран.
Для поддержки отечественного капитала в конкурентной борьбе с зарубежным капиталом как внутри страны, так и за ее пределами государства используют различный инструментарий, в том числе административные методы, вплоть до изменения национального законодательства. Национальные государства оберегают свои предприятия от иностранных инвесторов — как из стран ЕС, так и из других регионов мира. Среди примеров — поддержка в Италии отечественной банковской системы, укрепление капитала немецкой Volkswagen и др. Во Франции «экономический патриотизм» как принцип хозяйственной политики считается формулой успеха.
Лучший способ защиты национальных интересов в условиях глобализации, по мнению экспертов, развитие производственного потенциала и повышение конкурентоспособности. Естественно, что конкурентоспособность в промышленности можно
стимулировать только в условиях состязательности, а не автаркии. Глобализация смещает центр тяжести хозяйственной власти от правительств к частному сектору. На внешнем рынке национальные государства превращаются в ключевой субъект экономической дипломатии, владеющий определенным набором инструментов наряду с национальным и транснациональным бизнесом.
Безусловно, успешным в целом развитием в последние полвека страны ЕС во многом обязаны государственным структурам. Последние развивали ГЧП, передавая значительную часть своих полномочий частному сектору, устраняли торговые барьеры, проводили приватизацию. При этом взвешенное, нечрезмерное госрегулирование служило предпосылкой для привлечения ПИИ и обеспечения международной конкурентоспособности национальной экономики в целом. Вместе с тем в условиях глобализации, когда все больше международных факторов влияют на внутреннюю экономику, определяя ее развитие, ГЧП под лозунгом «экономического патриотизма» без участия зарубежного капитала в долгосрочной перспективе непродуктивно. В этом двойственность и своеобразие современной роли государства в ЕС.
Представляется, что в начале XX! в. «экономический патриотизм» — не всегда и не совсем хорошо забытое старое, или форма анахроничного скрытого протекционизма, направленного против внешней конкуренции. Вопрос может ставиться шире и острее. Речь идет о взаимности, о равенстве условий ведения бизнеса для партнеров в глобальных масштабах.
Однако следование данной концепции способно нейтрализовать все преимущества открытой экономики и, таким образом, пойти вразрез с заявленной целью повышения конкурентоспособности на основе стимулирования состязательности, а значит, вразрез и с национальными интересами. Стоит вспомнить послевоенный опыт, когда успех проводимой государствами политики экономического роста был связан именно с открытием рынков и международным сотрудничеством. Конечно, стратегические отрасли, сфера военных технологий, которые могут быть использованы террористами, должны охраняться государством.
В итоговой декларации, принятой лидерами стран Азиатско-Тихоокеанского экономического сотрудничества (АТЭС) на саммите в Перу 24 ноября 2008 г., говорится о том, что мировой финансовый кризис удастся преодолеть через полтора года. Лидеры АТЭС поддержали решение саммита «большой двадцатки» в Вашингтоне и договорились в ближайшие 12 месяцев воздерживаться от создания барь-
еров для инвестиций и торговли и других мер, несовместимых с правилами ВТО. Президент России Д. Медведев призвал своих коллег не быть эгоистами во время кризиса. Он заявил, что все государства сегодня сходятся во мнении, что нужно отказаться от тупого протекционизма, который наносил бы ущерб мировой экономике и мировой финансовой системе. При этом президент отметил, что и собственных производителей на произвол судьбы бросать никто не собирается.
Меры по защите собственного производителя, собственного производства промышленности и реального сектора должны быть разумны и достаточны. Но какие — это будет решать каждое государство по-своему.
Вопросы обеспечения экономической безопасности любой страны остаются одними из важнейших в определении ее статуса в мировых экономических отношениях как независимого государства. Как бы ни были сильны процессы глобализации, можно констатировать лишь факт сохранения качественно важных для любой страны экономических отношений, характеризующих особенности формирования ее государственности в условиях многополярности мира.
Достаточно часто вопросы обеспечения экономической безопасности сводятся к определению некоторых пороговых значений и общей системы воздействия на экономику в рамках системы государственного регулирования этих показателей.
Важно определить и другие факторы, которые при определенных условиях могут снизить гарантии обеспечения экономической безопасности государства. Проблемы развития современной экономики во многом связаны с формированием качественно нового уровня системы государственного регулирования экономики.
Рыночные преобразования, активный уход государства от влияния на базовые отрасли экономики, парад региональных суверенитетов, обострение межнациональных отношений — все это отразилось на формировании той особой экономической модели, которая определила уровень развития экономики на стыке веков. Ни одна из современных западных экономических теорий не может в полной мере определить качественные характеристики этой модели и тем более указать на возможности решения определенных проблем развития. А в ряде случаев (коррупция, криминализация экономики и т. д.) создается впечатление, что данная модель воплотила многие недостатки ранее существовавших моделей [14].
И в этом отношении государство должно иметь стратегию развития, обеспечивающую эффективное
33
участие субъектов Федерации в реализации приоритетных направлений развития страны. Сама практика решения сегодняшних проблем заставляет все больше искать ответы исходя уже из апробированных механизмов стратегического планирования экономики и ухода от совершенно неприемлемой политизации самого слова «планирование», в подтексте директив-ности некоторых механизмов его воздействия. Здесь важны не обособленное определение перспектив своего регионального развития, а система комплексного стратегического планирования в рамках реализации государственных приоритетов развития.
Широко оперируя в практике своей хозяйственной деятельности понятиями «концепция», «программа», «стратегия», регионы, сами того не подозревая, подменяют в ряде вопросов функции федерального центра, что нарушает управленческую вертикаль экономики.
Стремление выжить в хаосе бесконечных реформ заставило регионы самостоятельно устанавливать свои хозяйственные связи как с центром, так и с другими регионами. Во многом восстановление традиционных связей между регионами основывается на отличных от старой системы принципах, главным из которых является экономическая выгода. Но все это происходит в рамках реальной экономической дифференциации регионов. То, что раньше компенсировалось государством, в новых хозяйственных условиях должны были восполнять сами регионы. Поэтому лоббирование некоторых политических интересов, характеризуемых как свобода и независимость, реально сводилось к поиску свободы в распределении тех ресурсов, которые находились в ведении самих регионов. Однако в реализации этого ресурсного потенциала больше заинтересована сама Федерация, нежели регионы. Прямые эффекты, которыми оперируют регионы при распределении и использовании ресурсов, ограничены возможными объемами инвестиций, как правило, внешних. Своеобразная «игра рейтингов» есть также проявление некоторой политической составляющей, направленной на противопоставление федеральных и региональных интересов.
Возможно, таким решением является реализация национальных проектов развития, которые охватывают наиболее проблемные и жизненно важные сферы. Во многом это попытка активизации человека на стадии предоставления конкретных благ и условий для дальнейшего его развития.
С позиции обеспечения экономической безопасности страны стратегически важно, чтобы намеченные проекты были реализованы, поскольку, с одной стороны, федеральный центр фактически
34 -
осуществляет дополнительное финансирование регионов, а с другой — сами регионы активизируют свои внутренние резервы, формируя новую систему экономических отношений. Государство сознательно идет на финансирование из федеральных источников тех полномочий, которые во многих западных странах финансируются за счет самих регионов, тем самым создавая базу для последующего самостоятельного развития территорий, но в рамках федерации и обшей стратегии развития страны [15].
Переход к новой системе регулирования стратегических отраслей содержит большой потенциал, реализация которого позволит не только укрепить региональную экономику, но придаст новое качество развитию федеративных отношений. Возращение к практике стратегического развития регионов с учетом сложившегося их социально-экономического положения представляется необходимым этапом формирования новых отношений между федеральным центром и регионами в рамках обеспечения экономической безопасности страны.
ЛИТЕРАТУРА
1. Пороховский А. Об актуальности путей и подходов рузвельтовского «нового курса» // Российский экономический журнал. 1998. № 9 - 10. С. 21.
2. Петренко И. О причинах актуализации исследований экономической безопасности России // Российский экономический журнал. 2003. № 3. С. 28.
3. Примаков Е. М. Минное поле политики. 3-е изд. — М.: Молодая гвардия. 2007. С. 279 — 280.
4. Илларионов А. И. Критерии экономической безопасности / А. И. Илларионов // Вопросы экономики. 2004. № 10. С. 34 - 37.
5. http://skavkaz. rfn. ru/section. html
6. http://economy. kubangov. ru/
7. http://www. kremlin. ru/
8. http:// www. lenty. ru/ region/ all — skavkaz. rfn. ru/shtml
9. Юрченко B. M., Гаврилов А. А., Волосенкова Е. В., Ры-бянцева M. С. и др. Социально-экономическая безопасность: теоретико-методологический аспект исследования //Наука Кубани. 2007. № 2. С. 83—87.
10. Клинова М. Новый «экономический патриотизм» в Европе: хорошо забытое старое? //Мировая экономика и международные экономические отношения. 2008. № 4. С. 32—41.
11. Сенчагов В. К. Как обеспечить экономическую безопасность России
[электронный ресурс] //www. russia — todау. ru/2007/ по_06/06_ гейе^юш. htm;
12. Сагауоп В. Intelligence economique, competitivite et cohesion sociale. Rapport au Premier ministre. — Paris. 2003. P. 11.
13. Этерис Ю. Экономический патриотизм в ЕС: угроза интеграции // Балтийский курс. 2006. № 37 (htlp://www. baltkurs. com/new/rus/index. htm ?read= 1205) .
14. Рабкин С. Экономическая безопасность: взаимодействие федерального центра и регионов //Экономист. 2007. № 12. С. 53-58.
15. http://www. panorama. ru/prav/minecon. shtml
